CC BY
40
ДАНТОВСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ В РОМАНЕ И.С. ТУРГЕНЕВА «ДЫМ»
И.С. Аюпов
DANTE'S PARALLELS IN
I.S. TURGENEV'S NOVEL "THE SMOKE"
Ayupov I.S.
This article is devoted to studying literary connections between the novel "Smoke" by I.S. Tur-genev and "The Divine Comedy" by A. Dante. The influence of the work by Dante on semantic of characters of the novel "Smoke", especially, on its love plot is investigated in this article. Comparing works allow to discover common motives in the narration. The themes of lost happiness, sin, light, chance luck and others are among them. Dante's parallels help to realize the poetics and the artistic world of Tur-genevs novel.
Данная статья посвящена изучению литературных связей между романом И.С. Тургенева «Дым» и «Божественной комедией» А. Данте. В статье исследуется влияние произведения Данте на семантику образов романа «Дым», на его сюжет. Сопоставление произведений обнаруживает общие мотивыi в их повествовании: потерянного счастья, греха, света, случайного счастья и некоторые другие. Дантовские параллели помогают глубже осознать поэтику и художественный мир тургеневского романа.
Ключевые слова: литературные источники, литературные параллели, реминисценция, мотив, поэтика усвоения.
УДК 882 - Т: 82. 091
Роман «Дым» оказался вне поля зрения единственной, как нам известно, статьи о связях тургеневского творчества с литературным наследием Данте (3).
А между тем изображая страдающего Литвинова, автор вплетает в свое повествование дантовские краски.
В XXIV главе «Дыма» имеется одна любопытная деталь. За две недели до предполагаемого бегства с Ириной Литвинов, пытаясь преумножить свой капитал, проигрывает на рулетке 28 гульденов, доведя счет своим деньгам до круглой суммы - 1300 гульденов. Вроде бы проходная, ничего незначащая деталь. Между тем сочетание числа «1300» с терзаниями главного героя (после отказа Ирины бежать вместе с ним, глава XXV) актуализирует в некоторых главах «Дыма» дантовские мотивы.
Известно, что Данте в «Божественной комедии» (1321) свое путешествие по загробному миру приурочивает к 1300 году: «Земную жизнь, пройдя до половины, / Я очутился в сумрачном лесу, / Утратив правый путь во тьме долины» (1, 43).
Согласно литературным источникам, серединой человеческой жизни считается и 35, и 30 лет (например, А. С. Пушкин свои 30 лет сравнивает с полднем, то есть с серединой человеческой жизни) (2, Т. 4, 118). Тридцать лет в романе и Литвинову, который, играя в рулетку, поставил на тридцатый номер, соответствующий числу его лет. Итак, числа «1300» и «30» объединяют тургеневский «Дым» с произведением Данте. Нахо-
дятся и другие параллели между произведениями.
Подобно Данте, очутившемуся в сумрачном лесу, символизирующему темные дебри грехов заблуждения, тургеневский Литвинов, поправ долг, совесть, честь после разрыва с невестой Татьяной, оказался в адской зоне греха, порока, грязи. Как и Данте, Литвинов (признавшись в любви Ирине), «утратил правый путь во тьме долины» (там же), на который он волею случая вернется в концовке романа. Сходными являются и местоположения героев: если герой «Божественной комедии» показан в сумрачном лесу, то тургеневский (после признания в любви Ирине) забирается в лесную чащу, чтобы там предаться своим тяжелым думам (4, Т.7, 347). Эта лесная чаща, как и дантов-ский сумрачный лес (чуть ниже в переводе он также назван «чащей»), в контексте целого может прочитываться иносказательно: герой Тургенева, как и Данте в начале поэмы, оказался в кризисной нравственной ситуации, в положении жизненного тупика, из которого неизвестно, как выбраться и который грозит ему духовной гибелью. «Да, Таня, я погиб», - скажет герой утвердительно в XX главе (4, Т. 7, 372). «Он чувствовал одно: пал удар, и жизнь перерублена, как канат, -отмечает повествователь, - и весь он увлечен вперед и подхвачен чем-то неведомым и холодным» (4, Т. 7, 347). И далее: «Никогда он еще не испытал ничего подобного: то было невыносимо ноющее и грызущее ощущение пустоты, пустоты в самом себе, вокруг, повсюду...» (4, Т.7, 347). Данте так сообщает о своем самочувствии в начале поэмы: «Каков он был, о, как произнесу, / Тот дикий лес, дремучий и грозящий, / Что давний ужас в памяти несу! Так горек он, что смерть едва ль не слаще» (1, 43).
Причем наступивший кризис, связанный с любовью к конкретной женщине, разрастается в душе тургеневского героя до всеобщей катастрофы: «Ни об Ирине, ни о Татьяне не думал он. Он чувствовал одно: пал удар и жизнь перерублена.» (4, Т.7, 347). Литвинов, подобно Данте в начале «Божественной комедии», теряет всякие жизненные ориентиры: «. то было невыно-
симое ноющее и грызущее ощущение пустоты, пустоты в самом себе, вокруг, повсюду...» (4, Т.7, 347).
Здесь же изображается некое подобие казни героя, переступившего и долг, и честь, и совесть. Воображаемый и ощущаемый героем некий вихорь, налетавший на него и наносивший беспорядочные удары своими темными крылами (4, Т.7, 347), отсылает нас к сценам избиения грешников крылатыми бесами и дьяволами в дантовском аду. Не случайно в «Дыме» об этих крыльях сказано, что они темные - этот признак дантов-ского ада, где нет света неба и звезд.
Любовь к Ирине переводит героя (в духовном плане) из мира жизни в мир смерти, в иное, в потустороннее пространство: «Мысленно он уже уехал: он уже сидел в гремящем и дымящем вагоне и бежал, бежал в немую мертвящую даль» (4, Т.7, 347348). Такое описание сближает тургеневского Литвинова с Данте, который попадает в начале поэмы в мир мертвых.
Баден-баденская любовь героя к Ирине - это своеобразный спуск героя по кругам душевного ада: чем дальше развиваются их отношения, тем больнее и невыносимее становятся страдания Литвинова. Известно, что дантовский ад «представляет собой огромную воронкообразную пропасть, которая, сужаясь книзу, достигает центра земного шара» (1,589). В нравственно-психологическом смысле любовь Литвинова к Ирине может быть уподоблена воронке. С каждым днем все более и более сужается жизненное пространство героя, пока всё оно не превращается в одно чувство, в одну «точку» - в любовь, равнозначную для героя самой жизни; одновременно возрастают его страдания и муки, достигающие своего апогея после отказа любящей его Ирины бежать вместе с ним. Образ любви-воронки присутствует в письме Тургенева Полине Виардо от 18 февраля 1867 года: к этому времени писатель в целом завершил работу над «Дымом». Вот что он писал тогда: «Всё мое существо стремится к Вам, это напоминает воронку. Кажется, я слышал это сравнение от Вас; но оно слишком точно подходит ко мне, чтобы я им пренебрег» (4, Письма Т.7,
255). Эта фраза писателя соотнесена в письме с его горячим желанием прочитать П. Виардо законченный недавно роман «Дым» (4, Письма Т.7, 345). Думается, эта цитата позволяет еще раз - теперь уже по ассоциации - уподобить чувства Литвинова к Ирине воронке, в итоге связав образ любви в романе, с воронкообразной композицией дантов-ского ада.
О состоянии героя, только что прочитавшего «отказное» письмо Ирины, сказано: «Темная бездна внезапно обступила его со всех сторон...» (4, Т.7, 391). Именно «со всех сторон»: тем самым подчеркивается безысходность настоящего положения Литвинова, подобное безвыходному положению грешников, пребывающих в безднах дантов-ского ада, из которых им никогда не выбраться. Вторая часть фразы - «и он глядел в эту темноту бессмысленно и отчаянно» -усиливает нравственную драму героя. Думая об обманутой Татьяне, Литвинов упоминает о «железном ярме» (4, Т.7, 392), наложенном на него его виной, уподобляясь дантовским грешникам, которых истязают в аду.
Образ Ирины в кипящем, бурлящем, раздираемом противоречиями сознании героя обаятелен, но это демоническое, соблазнительное обаяние, прекрасная форма, под которой скрыта смертельная опасность, гибель героя: «Ты мне даешь пить из золотой чаши, - воскликнул он, - но яд в твоем питье, и грязью осквернены твои белые крылья.» (4, Т.7, 392). Дьявольское начало в Ирине подчеркнуто и фразой о ней Потуги-на: «Горда как бес» (4, Т.7, 331). Демонизм Ирины, уподобление ее падшему ангелу -ведут наши ассоциации к девятому кругу ада, где казнятся предатели, и главный из них - Люцифер. Предателем оказывается в «Дыме» Литвинов по отношению к Татьяне.
С образом Ирины в романе связаны понятия «мрак», «мгла» (4, Т.7, 342-343) «бездна», «черное», «темное», «опасное», «страшное», ведущие в реалии дантовского ада, который изображен преимущественно в таких этических и цветовых планах (Данте страшно в аду, он постоянно ищет защиты и помощи у Вергилия). Сама Ирина предостерегает Литвинова от продолжения их отно-
шений, грозящих герою (и ей самой) душевными муками, которые вскоре обрушаться на него и будут еще ужаснее, чем нынешние метания героя: «. вам точно надо уехать, что медлить нельзя. и вам и мне нельзя медлить. Это опасно, это страшно» (4, Т.7, 349).
Встреча Литвинова и Ирины в Бадене происходит через тот же временной промежуток - десять лет спустя - подобно встречи Данте и Беатриче в преддверии Рая. Ср.: «Мои глаза так алчно утоляли / Десятилетней жажды жгучий зной, / Что все другие чувства мертвы стали;» (1, 391). А вот как описывается восприятие Литвиновым Ирины в «Дыме»: оно также пронизано чувством внимательного, проникновенного созерцания лица женщины после десятилетней разлуки: «Он опять узнал черты, когда-то столь дорогие, и те глубокие глаза с необычайными ресницами, и родинку на щеке, и особый склад волос надо лбом, и привычку как-то мило и забавно кривить губы и чуть-чуть вздрагивать бровями, - всё, всё узнал он.» (4, Т.7, 312). Между тем дантовский мотив здесь реализуется с обратным знаком, по контрасту: узнавание когда-то дорогих черт своей первой любви ведет героя не к возрождению, а, напротив, к нравственному падению и разрушению личности (то, что раньше произошло с Потугиным, грозит и Литвинову, и старый чудак предупреждает его об этом (4, Т.7, 332)).
Образ Татьяны оппозиционен в романе образу Ирины. В ее характеристике имеется черта, сближающая ее с Беатриче из «Божественной комедии» Данте. «Невеста Литвинова, - читаем в романе, - была девушка великороссийской крови, русая, несколько полная и с чертами лица немного тяжелыми, но с удивительным выражением доброты и кротости в умных, светло-карих глазах, с нежным белым лбом, на котором, казалось, постоянно лежал луч солнца» (4, Т.7, 341). Этот постоянно лежащий на лице Татьяны «луч солнца», возможно, восходит к Лучу Вечной Радости, падающий на Беатриче (1, 497), которую созерцает Данте, получая при этом освобожденье от всех иных страстей: «Одно могу сказать про то мгновенье, - / Что я, взирая на нее, вкушал / От
всех иных страстей освобожденье, / Пока на Беатриче упадал / Луч Вечной Радости и, в ней сияя, / Меня вторичным светом утолял» (1, 497). Отметим, что в «Божественной комедии» слова «Солнце» и «Бог» по сути тождественны («Рай», песня восемнадцатая, стих 105).
Если общение с Ириной ведет героя к утере себя как личности, к духовной пропасти, пустоте и безобразию, то возвращение в финале романа к Татьяне несет ему окончательное исцеление, очищение души и внутреннюю гармонию, подобно благотворному влиянию Беатриче на Данте: «. и с умилением вспомнилось ему, как он в Бадене так же лежал перед ней на коленях. Но тогда -и теперь!» (4, Т.7, 406).
С образом Татьяны связано в романе понятие «света» как духовного начала. Мотивы света, луча, ясности и безмятежности («. Татьяна стояла возле тетки и, светло улыбаясь, протягивала ему руку»; «она также ясно и доверчиво смотрела.»; «безмятежное выражение этого честного, открытого лица отдалось в нем горьким укором», (4, Т.7, 353)) характерны для образа Татьяны, они выражают ее высокую нравственную сущность, роднят ее с образом Беатриче.
Духовный свет с особой силой проявился в облике Татьяны в тяжелые для нее минуты последней баден-баденской встречи с Литвиновым: «Литвинов поднял глаза. Перед ним действительно стоял его судья. Татьяна показалась ему выше, стройнее; просиявшее небывалою красотой лицо величаво окаменело, как у статуи» (4, Т.7, 382).
Думается, что Татьяна предстаёт в тургеневском романе, как Беатриче у Данте, носителем нравственного идеала, возвышенной истины, ибо с ней соотносятся в романе понятия «долга», «чести», «совести», «правды». Слова Потугина о Татьяне также подтверждают эту оценку: «Я должен сказать, что я в течение всей своей жизни не встречал существа более симпатичного. Это золотое сердце, истинно ангельская душа» (4, Т.7, 363).
Вместе с тем образ Татьяны соотнесен в романе с понятиями «дом» и «счастье». Герой замечает: «... потом им овладел ужас
при мысли, его будущность, его почти завоеванная будущность, опять заволоклась мраком, что его дом, его прочный, только возведенный дом внезапно пошатнулся.» (4, Т.7, 342); а Потугин подчеркивает: «Она (Татьяна - И. А.) заслуживает всевозможного счастья на земле, и завидна доля того человека, которому придется доставить ей это счастье!» (4, Т.7, 363).
Ирина же соотнесена в романе с понятиями не только «мрак», «мгла», «темное», но и с ключевым в повествовании понятием «дым», одно из значений которого в романе синонимично слову «смерть». Вот каков душевный строй полюбившего вторично Ирину Литвинова, еще жениха Татьяны: «Остаться в Бадене. об этом и речи быть не могло. Мысленно он уже уехал: он уже сидел в гремящем и дымящем вагоне и бежал, бежал в немую, мертвую даль» (4, Т.7, 348). А вот оценка Литвиновым своего положения после расставания с Татьяной из письма к Ирине: «Я только хотел сказать тебе, что из всего этого мертвого прошлого, изо всех этих - в дым и прах обратившихся — начинаний и надежд осталось одно живое, несокрушимое: моя любовь к тебе» (4, Т. 7, 384). Эта ситуация - потеря Татьяны, потеря дома и счастья из-за любви к Ирине -в контексте предыдущей цитаты сближается с такой терциной «Рая»: «Молю тот Разум (Бог - И. А.), где исток берут / Твой (Юпитера - И. А.) бег и мощь, взглянуть на клубы дыма, / Которые твой (Юпитера - И.А.) ясный луч крадут.» (1, 501). «Ясный луч» в жизни Литвинова это - Татьяна, «клубы дыма» это - любовь Ирины к нему. Эти «клубы дыма» заволокли ясное и светлое будущее героя. По сути, Ирина, пользуясь словом Данте, украла у Литвинова его счастье, все его радужные перспективы и надежды. Не случайно герою, опускающему письмо Татьяны в ящик, кажется, что «вместе с этим маленьким клочком бумажки он всё своё прошедшее, всю жизнь свою опустил в могилу» (4, Т.7, 383). Но в конце романа, после разрыва уже с Ириной, отказавшейся бежать с ним, «дымом», прахом, ничем становится и его любовь к ней, а сам он превращается в «живой труп». А обращение к Юпитеру - «О
чистый светоч!» (1, 501) может быть отнесено и к тургеневской Татьяне. С этим обращением гармонирует и вышеупомянутая характеристика Татьяны Потугиным: «Это золотое сердце, истинно ангельская душа» (4, Т.7, 363).
С образами Татьяны и Ирины соотносится и такая терцина «Божественной комедии»: «Свет - только тот, который восприят / От вечной Ясности; а всё иное - / Мрак, мгла телесная, телесный яд» (1, 504). У Данте «вечная Ясность» - это Бог. В тургеневском «Дыме» именно Татьяна представляет эту вечную Ясность, иначе говоря, является неизменным и верным носителем высоких нравственных ценностей. Напротив, с Ириной связано не только понятие «мрака», но и «мглы телесной», «телесного яда». Ирина своим прекрасным телом в прямом смысле заслоняет от героя Татьяну, окончательно подчиняя его себе: в XVII главе она вечером приходит к Литвинову в номер и отдается ему, делая невозможным, может быть, спасительную для него встречу с невестой в гейдельбергской гостинице. В следующей главе романа об этой встрече сказано так: «Литвинов опять почувствовал себя её (Ирины - И.А.) рабом. Он выхватил ее платок. прижался к нему губами, и тонким ядом разлились по его жилам знойные воспоминания. /./ Любовь, любовь Ирины -вот что стало теперь его правдой, его законом, его совестью.» (4, Т.7, 354).
Между тем соотношение понятий «любовь» (Ирина) и «нравственный идеал» (Татьяна) гораздо сложнее и лишено той идейно-художественной прямолинейности, которая наблюдается в «Божественной комедии», где эти понятия совмещены в одном образе Беатриче.
В тургеневском романе любовь, с одной стороны, и долг, совесть, честь, то есть высокие этические понятия, с другой, принципиально разведены автором. Напротив, в «Дворянском гнезде» любовь и долг зависят друг от друга: Лаврецкий, любящий взаимно Лизу, не может попрать долг, свою супружескую обязанность быть вместе с противной ему женой. В «Дыме» отношения между долгом (Литвинов - жених Татьяны, он дал
слово, он связан им) и любовью дымные, то есть абсолютно размытые. Долженствуя и перед Татьяной и перед её теткой, Литвинов всё бросает к ногам Ирины. И хотя герой называет любовь Ирины питьём, в котором яд, а ее условные белые крылья, запачканными грязью, и всячески в порыве негодования восхваляет свою невесту, тем не менее, всё это осталось бы только словами, шагни Ирина в вагон к Литвинову в то туманное утро на баденском вокзале. Это «понимает» и сам автор-повествователь: «. и умчались бы в неведомую даль две навсегда соединенные жизни.» (4, Т.7, 396). «Дымом» оказываются и справедливые, благородные, горячие рассуждения Литвинова о порочности Ирины. Исходная точка, фокус всего романа - Ирина, именно в ней - первопричина идейно-художественного мира тургеневского «Дыма».
Итак, дантовский элемент в описании Литвинова, Ирины, Татьяны призван подчеркнуть, во-первых, высшую «адскую» степень страданий и мук главного героя и в то же время его выстраданное право, подобно Данте, соединиться со своей Беатриче - Татьяной. Во-вторых, позволяет заострить оппозицию двух героинь, но, прежде всего, осознать принципиальную разницу в любовно-этическом плане двух произведений. Если Беатриче - искомый идеал, к которому стремится Данте и которого достигает в третьей части, то в тургеневском романе нет такой прямолинейности, нравственная картина гораздо сложнее и драматичнее. На пути Литвинова к добродетельной, безукоризненной Татьяне встает, так сказать, порочная Ирина, на счастье с которой до последнего мгновения надеется и готов герой.
Поэтому его счастье с Татьяной случайное, производное, состоявшееся благодаря поистине гамлетовской нерешительности Ирины на перроне баденского вокзала.
Влияние «Божественной комедии» на «Дым» проявляется и на композиционном уровне. Если баденская любовь Литвинова благодаря параллелям из Данте сродни (в нравственно-психологическом смысле) аду, то последующая жизнь героя в своем имении может быть уподоблена чистилищу, в
котором герой освобождается от пагубной страсти, начинает пробуждаться к новой жизни, ясной и благородной. Это промежуточное положение героя между «прошлым» и «будущим» фиксирует повествователь: «. грустное, глубоко затаенное чувство не покидало его никогда, и затих он не по летам, замкнулся в свой тесный кружок, прекратил все прежние сношения. Но исчезло мертвенное равнодушие, и среди живых он снова двигался и действовал, как живой» (4, Т.7, 401). И наконец, письмо от Татьяны в корне меняет его настоящее мировосприятие и мироощущение: блаженная радость, обещающая близкое счастье, нисходит на Литвинова: «Как дитя, обрадовался Литвинов; уже давно и ни от чего так весело не билось его сердце. И легко ему вдруг стало и светло.» (4, Т.7, 401). Солнце взошло в душе героя, радость и счастье зажглись в нем. Не случайно он сравнивается «с воскреснувшей землей» (4, Т. 7, 401). Приезд к Татьяне, лобызание края ее одежды, стояние перед ней на коленях - это уже преддверие другой, счастливой жизни героя, которую можно соотнести с третьей частью «Божественной комедии» - Раем. И близким и возможным оказалось счастье Литвинова.
Дантовские параллели в образе Литвинова подчеркивают, что переживания, страдания в любви поднимают нравственный строй, мироощущение даже обычного человека до универсального и общечеловеческого масштаба.
ЛИТЕРАТУРА
1. Данте А. Божественная комедия (Текст) / Алигьери Данте; перевод. с итал. М. Лозинского; (вступ. ст. и примеч. М. Лозинского). -М.: Эксмо, 2005. - 848 с.: ил.
2. Пушкин А. С. Собр. соч. (Текст): в 10 т. / Александр Пушкин. -М.: Худож. лит., 1975.
3. Трофимова Т. Б. Тургенев и Данте (К постановке проблемы) (Текст) / Т.Б. Трофимова // Русская литература. - 2004. - № 2. - С. 169182.
4. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем (Текст): в 30 т. /Иван Тургенев. - М.: Изд-во Наука, 1978.
Об авторе
Аюпов Искандер Салаватович, Башкирский государственный педагогического университета им. М. Акмуллы, аспирант первого года обучения. Сфера научных интересов - творчество И. С. Тургенева в историко-культурном контексте.
