"человек" в современной экономике Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

«ЧЕЛОВЕК»

В СОВРЕМЕННОЙ ЭКОНОМИКЕ

«MAN» IN THE MODERN ECONOMY

УДК 331.101.4

ЗАБРОДИН Вадим Юрьевич

профессор кафедры государственного и муниципального управления Санкт-Петербургского государственного института кино и телевидения, доктор экономических наук, профессор, [email protected]

ZABRODIN, Vadim Yurievich

Professor of the Public Administration and Municipal Management Department, Saint-Petersburg State Institute of Film and Television, Doctor of Economics, Professor, [email protected]

Аннотация.

Статья посвящена исторической ретроспективе последовательного изменения места и роли человека в общественной жизни и производстве. Показано, что достижение высокого уровня эффективности экономики возможно лишь при адекватном управлении, основанном на использовании результатов систематических научных исследований с учетом социокультурных особенностей стран. Рассмотрены основные детерминанты, состояние и направления реализации резервов «человеческого фактора» в управлении организационно-экономическими системами.

Ключевые слова: человек, экономика, хозяйствование, индустриальные отношения, коллективная собственность, производственная демократия.

Abstract.

The article is devoted to historical retrospective of consistent change of man's position and role in a social life and production. It is shown that the achievement of high efficiency of the economy is possible only with relevant management based on the results of systematic research with regard to social and cultural characteristics of the countries. It considers the main determinants of the condition and trends in implementation of the "human factor"provisions in management of organizational and economic systems.

Key words: man, economy, economics, industrial relations, collective property, industrial democracy.

В силу многомерности заявленной темы представляется целесообразным произвести некоторые уточнения используемых в статье понятий:

1. В русскоязычной литературе под термином «экономика» понимается и экономическая наука, и «хозяйствование» как сфера и объект человеческой деятельности. В английском

языке эти понятия обозначаются по-разному: «Economics» и «Economy», соответственно, что сужает возможности многозначного толкования. В дальнейшем изложении слово «экономика» без дополнительных уточнений будет использоваться именно как «хозяйствование» в широком смысле - управление всегда ограниченным объемом ресурсов - и на макро- и на микроуровне (уровне отдельного предприятия).

2. Под словом «человек» понимается со-циобиологическое существо, обладающее не только физическими характеристиками, но и субъектностью - наличием сознания, собственных мнений, оценок, мотивов поведения и т. п. Учитывая этот факт, Р. Акофф и Ф. Эмери [1] отнесли человека к классу «целеустремленных систем», т. е. систем, в отличие от систем технических, имеющих (могущих иметь) целеполагание, не заданное однозначно внешней средой. В русле постепенного осознания глобального изменения роли и места человека в современном мире в шестидесятые годы прошлого века в научный оборот общественных наук было введено понятие «актор». Это - субъект, обладающий имманентной внутренней активностью, что подчеркнуло принципиальную невозможность исчерпывающего внешнего контроля за внутренним миром современного человека и, следовательно, за вариантами его возможного поведения.

Отсюда отсутствие эмпирически фиксируемых референтов учета собственно человеческих характеристик в практике управления свидетельствует лишь о том, что в подобной «экономике» «человек» не присутствует, а деятельность осуществляется безличной «рабочей силой», «человеческими ресурсами» и т. д., наравне с другими живыми существами, включенными в технологические процессы. В значительной степени это соответствует давней политэкономической традиции, где необходимыми для производства общими условиями признавались земля, материальные и финансовые ресурсы, люди (человеческие ресурсы) и способы их комбинирования. Уровень развития общества определялся достигнутой эффективностью реализации этих условий и отражался в сугубо экономических показателях.

С конца ХХ века основной декларируемой целью ООН признано развитие человека. Неслучайно поэтому появление с 1990 года в официальных докладах ООН, в ряду основных, показателя «индекс развития человеческого потенциала» (ИРЧП) стран, с 2013 года замененного на «индекс человеческого развития» (ИЧР), отражающий более широкий социальный контекст. Целесообразно также отметить историческое изменение соотношения приоритетов экономической и социальной эффективности производства. В доиндустриальном обществе социальная эффективность выступала как характеристика уровня обеспечения материального воспроизводства рабочей силы. С определенного момента, характеризующегося высокой интенсивностью производства, определенным уровнем культуры (достигнутыми в массовом масштабе стандартами «духовной жизни») и возможностями эффективного противодействия сверхэксплуатации (политические свободы и демократические механизмы), под социальной эффективностью стали пониматься условия обеспечения возможности необходимого саморазвития работников, что является предпосылкой высокой экономической эффективности.

Еще в 80-е годы ХХ века доклад экспертов Экономической комиссии ООН, посвященный экономическому кризису в латиноамериканских странах, объяснял замедленный хозяйственный рост региона отсутствием необходимой увязки экономического прогресса и социальных отношений. Сравнительный анализ внутренней политики ряда европейских и азиатских стран (Испания, Португалия, Южная Корея, Тайвань, Таиланд), близких по своим характеристикам государствам Латинской Америки, дал основания для вывода о существовании в успешно развивающихся странах продуманной линии на сочетание экономической эффективности и социальной справедливости [2, с. 35-41]. Это совпадает с принятой в данной работе точкой зрения на объективность процесса смены приоритетов в общественном развитии с возрастанием роли человеческого фактора. Одним из референтов сложного и противоречивого про-

цесса эволюции может являться динамика взаимоотношений экономики и социологии как наук, претендовавших на исчерпывающее объяснение закономерностей функционирования и развития общества. Основоположник научной экономической теории А. Смит обратился к объяснению фундаментальных закономерностей становления рынка через психологию человека. Однако уже в 30-е годы XIX века О. Конт, обосновывая необходимость «позитивной» науки - социологии, обвинил политэкономию в метафизичности. Один из видных представителей экономической социологии Н. Смелзер в «Социологии экономической жизни» (1962 г.) укорял макроэкономистов в том, что, создавая высокие математизированные теоретические модели, они жертвуют сложностью неэкономического мира. Отечественные исследователи также отмечают, что «...современная экономическая теория заметно уходит от традиций, начало которым положил два с половиной века тому назад Адам Смит» [3, с. 79].

Отношение экономистов к «социальному» в доиндустриальном обществе, в целом, мало отличалось от того, которое демонстрирует российская действительность1. В индустриальном мире ситуация, хотя и достаточно медленно и с изрядными «остаточными» явлениями к настоящему времени изменилась. Начиная с 70-х годов прошлого века можно говорить о повсеместном (в «цивилизованном» мире) понимании недостаточности чисто экономических подходов в поиске адекватных объяснительных схем современных общественных явлений и методов регулирования общественного развития. Далеко не случайным представляется неуклонное перемещение проблематики отношений в производстве и

1 Различие подходов к интерпретации целевой функции одного и того же общественного феномена иллюстрируется, например, тем, что на сайте ведущего экономического журнала «Вопросы экономики» ознакомиться с текстами статей можно только за плату, а «Социологические исследования» - основной социологический журнал - предоставляет их читателям в открытом доступе.

способов повышения его эффективности в развитых западных странах из сферы рассмотрения традиционных экономических наук в фокус «управленческих», не нашедший пока адекватного продолжения в отечественной практике.

Промежуточным результатом исторического тренда следует считать присуждение Нобелевской премии по экономике Г. Беккеру, олицетворявшему социологический подход к изучению экономических процессов (1992 г.). Сама концепция ИРЧП строилась на идеях но-белиата по экономике 1998 года («... за вклад в экономику благосостояния.») Амартия Сена. В последние годы появилась под различными, еще не устоявшимися названиями, «новая экономическая теория» как наука о современном хозяйствовании, связываемая с именами социолога А. Этциони (См., например [4]), М. Грановеттера и др. В отечественной экономической литературе подобные тенденции проявляются в рассмотрении проблем согласования интересов субъектов предприятий как необходимого условия эффективного управления [17], введении показателя «соци-одинамического мультипликатора» экономического роста [18] и др.

Рассматривая достигнутый РФ уровень по широко используемым в СМИ и макроэкономическим цифрам в выступлениях правительственных чиновников, положение страны в целом можно оценить как вполне достойное: Россия занимает пятое-седьмое место в числе крупнейших экономик мира. Однако релевантность основного показателя - ВВП и даже ВВП на душу населения вызывает определенные сомнения. При имеющемся социально-экономическом расслоении децильный2 коэффициент в РФ, по официальным источникам, составляет от 14 до 16 (по оценкам ряда экспертов, превышает 20) - сколь угодно высокий ВВП или его среднее значение, рассчитанное по всему населению страны, мало что говорит о реальном положении массовых слоев, тем более о возможностях их развития. В октябре

2 Отношение доходов 10% самых богатых и 10% самых малообеспеченных граждан

2013 года, по докладу инвестиционного банка Credit Suisse, 35% всех активов РФ находится у 110 человек [5].

По более социально ориентированному показателю - ИЧР - Российская Федерация заняла в 2012 году 55-е место из 187 стран-участников.

На микроуровне российской экономики ситуация еще более неоднозначна. Здесь следует вернуться к слову «современный» в заголовке текста. Возникает вопрос - является ли современная экономика России «современной» по степени соответствия достигнутому передовыми странами уровню? В классической схеме научного измерения для ответа необходим некий эталон (образец) для сравнения. Представляется, что на эту роль может претендовать получивший признание в экономически развитых странах евроатлантической цивилизации (а также и в России, что подтверждает огромное количество переводной литературы) передовой опыт практического управления организациями, опирающийся на результаты систематических исследований индустриальной социологии и психологии. Следует отметить, что в целом обслуживание потребности стабильного «успешного» общества в поддержании эффективного функционирования производства осуществляется в развитых западных странах широким спектром специальных дисциплин и курсов, доведенных до уровня стандартизованных для западной культуры конкретных методик и социальных технологий организации труда и управления. В практике широко применяются разнообразные новации, направленные на выявление и всемерную реализацию «резервов человеческого фактора», развитие творческой инициативы и потенциала работников. Активное присутствие «человека» в повседневной экономической жизни фирм документально отражается в подробно проработанных методиках мониторинга интегральной и частных составляющих удовлетворенности трудом, функционирования внутрифирменных систем информирования и обратной связи, кодексах и инструкциях по управлению персоналом и пр. Стандартной практикой является финансирование компаниями исследовательских

проектов и консультационных услуг в этой области, содержание собственных социопсихологических центров и подразделений.

В массовой российской управленческой практике использование зарубежного опыта ограничивается, как правило, попытками фрагментарного включения его отдельных «модных» элементов в сложившуюся и постоянно воспроизводящуюся традиционную иерархическую систему отношений. Так, в начале 2000-х годов самыми востребованными заказами работодателей у московских консультационных фирм были «создание корпоративной культуры» и «формирование команд». Заинтересованность в финансировании серьезных исследовательских проектов по поиску и реализации резервов «человеческого фактора» экономики при весьма туманных производственных перспективах у отечественных компаний практически отсутствует. Функционировавшие почти на каждом крупном предприятии в советское время социологические и психологические лаборатории прекратили свое существование вместе с развалом промышленности. В этой связи примечательно, что знаменитые «Хоторнские эксперименты», положившие начало широкому применению прикладных социопсихологических дисциплин в производственной сфере, стали возможны лишь при прямой заинтересованности и материальной поддержке промышленных кругов США. Между прочим, в годы перед и во время «великой депрессии», в конце 20-х - начале 30-х годов прошлого века.

Таким образом, следует заключить, что «человека» в современной российской экономике нет. Представляется, что причины сложившегося положения и возможные пути выхода могут быть выявлены в рамках концепции «индустриальных отношений» [6].

Само слово «индустриальный» было предложено А. Сен-Симоном в конце XVIII века в его размышлениях об идеальном общественном устройстве на доиндустриальном, начальном этапе бурного промышленного роста, производственные отношения которого имели принципиальные отличия от современных. Зарождение, по выражению О. Конта «научного и индустриального»3'

петербургский экономический журнал • № 2 • 2015

11

общества, отмеченное применением науки в организации труда и концентрацией рабочих, относится уже к середине Х1Х века [7, с. 237]. Однако обоснованным и с исторической, и с содержательной точек зрения представляется отнесение термина «индустриальный» лишь к характеристике отношений в производстве, достигшем определенного, в нашем случае -интенсивного (от industria - лат. усердие, деятельность) этапа. Вполне укладывается в общую логическую схему подобного подхода высказывание М.Крозье, что социальный климат «индустриальных отношений» создает введение научной организации труда (цит. по:[8, с. 155]).

«Индустриальности» системы отношений производства соответствует (и, в свою очередь, обеспечивает высокий уровень интенсивности, за счет поиска и целенаправленного подключения латентных резервов) определенная, достаточно высокая стадия развития научного сопровождения, дееспособность которого прямо связана со степенью осознания обществом (и производством) необходимости научных исследований.

Среди факторов, серьезно способствовавших «осознанию» необходимости поиска нетрадиционных для «тейлористской» и «фордовской» американской промышленности путей в условиях жесточайшей конкуренции, не последнюю роль сыграли возросшие уровень и стоимость техники, рабочей силы, повышение «цены ошибки» и одновременно - ответственности работников. При вынужденном отказе или сужении возможностей прямого внепроизвод-ственного принуждения к труду (в том числе под влиянием достигнутого уровня общекультурного и демократического развития) единственным выходом, способным обеспечить повышение производительности труда в массовом масштабе, был переход к косвенным методам и поиску скрытых резервов.

3 В рамках дальнейшего изложения объединение «научного и индустриального» для характеристики стадии развития представляется весьма удачным и обладающим дополнительным глубоким смыслом.

В качестве основных признаков «индустриального» уровня развития системы производственных отношений могут выступать следующие, вполне подверженные эмпирической экспликации, референты :

• преобладающий в обществе тип производства и его характер: интенсивное индустриальное крупное производство (не только промышленное, сельскохозяйственное, но и даже производство культуры. «Индустрия» культуры подразумевает массовое производство стандартной продукции и стандартов, в том числе и разнообразных стандартов массового поведения. В западных странах характер отношений и оборот индустрии шоу-бизнеса сравнимы с крупными отраслями промышленности);

• научно обоснованное использование в практике управления методов стимуляции внутренней мотивации работников, необходимым условием которой и одновременно -референтом «индустриальности» производственных отношений следует считать наличие и использование научных результатов, полученных в рамках культуры данного общества.

Обязательность детального научного анализа производства именно в условиях данной культуры (в широком смысле) вытекает из самого обращения к внутреннему миру работника, его системе ценностей и представлений, формирующихся в значительной мере под влиянием внешней среды, за пределами производства. Требование адекватности научных исследований социокультурному контексту подтверждается многочисленными фактами, поставляемыми специальной литературой об ограниченной жизнеспособности управленческих и организационных нововведений, в частности, переносимых из японской практики в американскую (например: «кружков качества», системы «пожизненного найма» работников, и др.), и - наоборот - без соответствующей научной адаптации. Только после углубленного критического анализа особенностей социокультурного контекста появились прямые заключения о том, что пока не будут поняты возможности его переноса в связи с национальными чертами, японский стиль менеджмента не будет плодотворным в

американской промышленности [9, с. 55-68.]. Так, первые рабочие группы, типа современных кружков качества, появились не в Японии, а в США еще в 30-е годы XX века - не без влияния Хоторнских экспериментов - однако широкого распространения не получили [10, с. 111]. На японской почве они стали активно развиваться лишь много лет спустя, в начале 70-х годов XX века под влиянием проникновения и критического научного переосмысления с учетом национальной специфики идей Д. Мак-Грегора и Ф. Херцберга о мотивах и способах вовлечения исполнителей в процессы управления, о стратегической продуктивности возложения на работников определенной ответственности за свою деятельность. Именно адекватное рассмотрение и непротиворечивое включение заимствованных идей в существующий социокультурный контекст обусловили высокую эффективность результатов.

Российская практика недостаточно критического применения западных методов развития и регулирования производственных отношений, без учета неразделенности в российском менталитете сфер «общественной» и «частной» жизни, преимущественно эмоционального, в отличие от западного - рационального типа взаимодействия, также говорит о необходимости адекватного учета социокультурных особенностей при инновациях. Возможно, предшествующая научная проработка прогрессивных нововведений, эффективных в другом обществе, могла бы дать основания для заключений об их принципиальной реализуемости в условиях данной культуры на данном этапе общественного развития. Примером положительного продвижения в разрешении этой коллизии за рубежом можно отнести основание в начале 1992 года в Баден-Вюртемберге рядом ведущих промышленных фирм Германии «Академии по оценке последствий внедрения новой техники». Хотя это и, в первую очередь, лишь «оценка последствий», но она рассматривается исследователями как предпосылка изучения направлений адаптации и переноса на немецкую почву методов и опыта скандинавских стран, существенно отличных «по промышленно-культурным традициям» [11, с. 137-138].

Одним из наиболее широко известных и цитируемых примеров, свидетельствующих о существенной роли культурного контекста, является аргументация М. Вебера о роли протестантской этики в появлении капитализма, поскольку в других культурах не могло быть такого рационального осмысления жизни и такого развития общества, как на Западе. А также ведущей роли контекста в индивидуальных чертах западного капитализма -сочетании стремления к прибыли с рациональной дисциплиной. Хотя разработка им же «идеального типа» принципов «бюрократической рационализации», выполненная в кросскультурном исследовании, теоретически интернациональна и отстранена от национальной специфики. В качестве образцового типа трудового бюрократического поведения предполагается полное обособление выполнения профессиональных обязанностей от личности, что свидетельствует, таким образом, о сознательной идеализирующей элиминации неформальных аспектов взаимодействия. Можно утверждать, что, помимо естественного для веберовской традиции отвлечения от преходящих, специфических особенностей проявления «идеальных типов», это в полной мере объясняется и соответствует этапу функционирования производственных отношений доиндустриального характера (при «индустриальном» уровне промышленной базы экономики того периода, который анализировал М. Вебер).

Понятие социокультурного контекста включает и временной параметр. В силу этого вряд ли может быть оправдано, например, нормативное прямое перенесение без дополнительных исследований принципов деятельности органов производственного самоуправления Германии, где первый закон о рабочих советах был принят в 1891 году, на современную российскую почву.

Достаточно объективным, по мнению автора, референтом «осознания» обществом появления или выдвижения в число значимых для производства тех или иных связей и структур отношений служит интенсивность научных исследований по данной проблеме и использование их результатов в управленческой

практике (совпадение уровня «готовности» науки и общества).

Известна попытка укрупненного сопоставления этапов промышленного развития США с изменением теории и практики управления [12, с. 137-138]. По утверждению автора исследования Э. Фосса, в первой фазе (18501950 годы) промышленность ориентирована исключительно на максимизацию прибыли в условиях неполного спроса на продукцию, управление полностью в руках предпринимателей и высших управляющих, основное средство регулирования отношений с работниками - зарплата. В 1951-1970-х годах достигнута стадия товарного накопления на фоне появившихся в крупном производстве социально-экономических трудностей более высокого уровня сложности. Управление стратегически ориентировано на децентрализацию и развитие мотивации. Разделены функции высшего, среднего и низового звеньев управления в работе с персоналом. На третьем этапе, после 1970-х годов, произошло осознание обществом тесной связи технологии, экономики, социальных процессов и экологии, что повлекло пересмотр роли человека на производстве, влияния производства на жизненную среду и общественные отношения и др.

К этому же периоду относится начальный этап практической интеграции на уровне предприятия концепции «организационной психологии», или «организационного развития». Толчком к ее обособлению в качестве самостоятельной линии стала неспособность других подходов удовлетворительно объяснить (а, значит, и обеспечить осмысленное регулирование для достижения необходимых результатов) эмпирически зафиксированные в исследованиях факты существенных отличий показателей стабильности работников и отношения к труду на предприятиях с одинаковыми производственными результатами, но с разными принципами управления.

Предприятие стало рассматриваться как «открытая система», взаимодействующая с внешней средой, чье влияние в первую очередь осуществляется через психологию персонала. От того, как именно преломляются во внутреннем мире работников цели предпри-

ятия (и действия по их достижению), зависит конечная эффективность его функционирования. Можно сказать, что концепция «организационного развития», акцентирующая внимание на динамике связей и отношений всех элементов гетерогенной системы и внешней среды, при признании исключительной роли «человеческого фактора», определенным образом завершает подготовку к переходу от тейлоровского наследства к постиндустриальной системе управления всем комплексом отношений в производстве. Ее прямыми следствиями являются децентрализация управленческих решений, ориентация на высшие мотивационные потребности работника и улучшение внутренних коммуникаций.

Особого внимания заслуживают поиски современным обществом возможного альтернативного пути эффективного производства вне сложившейся практики разделения труда и капитала, исключающего «основное антагонистическое противоречие капитализма» как препятствие социальной интеграции - попытки развития коллективной формы собственности. Например, в США - это достаточно успешно функционирующая на протяжении полувека программа ESOP - Employee Share Ownership Plants. Так, идея превращения всех без исключения членов общества в собственников средств производства обосновывается, в частности, тем, что «потребность в широком распространении владения производственными активами вызывается необходимостью не только оживить экономику, но и создать более эффективную, более справедливую, удовлетворяющую потребности людей и устойчивую экономическую систему» [13, p. 110-111].

В 1974 году в США было всего 300 компаний, в которых работникам принадлежала какая-либо часть акций. К началу 1990-х годов насчитывалось уже более двух тысяч компаний, в которых наибольшая доля принадлежала работникам. Статус частичных или полных собственников имело к концу 1980-х годов 10 миллионов, или около 10% всей наемной рабочей силы страны. Мало восприимчивая к социальной ориентации производства, американская промышленная элита заинтересовалась явно чуждыми для

нее формами производственной демократии в разгар стагфляции (стагнации экономики с одновременной инфляцией) 70-х годов XX века. Столкнувшись с наблюдаемыми последствиями беспрецедентного падения трудовой этики (прогулы, текучесть кадров, сознательное снижение интенсивности работы, низкое качество, и т. п.), промышленный менеджмент на практическом уровне осознал, что в современных условиях заставить работников добиваться самого высокого уровня производительности труда против их желания нельзя. Надо, чтобы сами люди захотели этого. Показательно, что развитие предприятий с коллективной собственностью парадоксально логично вписывается в американский идеологический социокультурный контекст, соответствуя господствующим консервативным индивидуалистическим принципам «опоры на собственные силы» и «самопомощи». Для американцев собственность, создаваемая путем распределения акций среди работников предприятия, - разновидность частной собственности, так как она остается независимой от государства и реагирует на рыночные стимулы прибыльного хозяйствования. Тем не менее, пользуясь, хотя и с надлежащей осторожностью, идеологизированными терминами, можно сказать, что американские предприятия с коллективной собственностью по принципам создания более «социалистичны», чем прошедшие длительный период социалистического функционирования современные российские предприятия.

Собственность коллективных предприятий в США может принадлежать только тем, кто на них работает, исключая возможность приобретения акций сторонними лицами на рынке ценных бумаг. И движение в сторону «увеличения социалистичности» расширяется, причем с основательной, далеко не словесной поддержкой государства. На федеральном уровне созданы и активно действуют законодательно закрепленные механизмы и административные органы для поощрения самоуправленческих инициатив - выкупа работниками малорентабельных или закрывающихся предприятий. По закону прибыль предприятия принадлежит его коллективным

собственникам, и только они решают, на что и в какой пропорции она направляется - на расширение производства или на покупку и распределение акций. Не следует думать, что развитие коллективной собственности прямо передает контроль за производством в руки основной массы рядовых работников предприятия. Права голоса в выборах членов правления они, как правило, не имеют, однако чем больше у работников доля акционерного капитала, а при нормальном ходе развития она постоянно увеличивается, тем больше у них возможность изменить это положение, разумеется, при появлении такого желания. Сам механизм программ развития коллективной собственности делает выгодным участие в них рядовых работников: низкооплачиваемые рабочие могут становиться собственниками, не прямо покупая средства производства, а постепенно приобретая долю собственности за счет будущих доходов от расширения производства и повышения его эффективности. Тем самым закладываются объективные предпосылки для расширения участия в принятии решений, которое относится в современном обществе к числу самых сильных внутренних мотиваторов деятельности. По некоторым данным, до 70% опрошенных считают, что в компаниях с коллективной собственностью работники трудятся производительнее и добросовестнее [14]. Обоснованно не предполагая, что распространение программ типа ЕБОР является следствием вдруг расцветших филантропических настроений руководящих кругов США, можно отнести этот процесс скорее к точно просчитанному учету возможных системных выгод от адекватно используемых резервов человеческого фактора и его саморазвития.

С определенными модификациями проблема развития коллективной собственности решается в большинстве индустриальных стран.

На современном этапе глобализации экономики с целью сохранения конкурентоспособности для высокоразвитых стран характерным становится «постиндустриальное» изменение стратегии фирм. Чтобы выжить в условиях ужесточения конкурентной борьбы на внутренних и внешних рынках, компании вынуждены осуществлять непрекращающийся

процесс инноваций. Постоянный рост производительности труда превращается в этих условиях из идеала в повседневную норму. Способ достижения - постоянные инновации в сфере управления. Увлечение совершенствованием организационных структур (оптимизацией формальных взаимосвязей) упирается в объективно непреодолимую тенденцию к централизации принятия решения, с такой же непреодолимой объективностью снижающей возможности поступления неискаженной и разнообразной информации о состоянии внешней среды и реальном состоянии собственного производства, требующейся для принятия адекватных решений. Отсюда интерес к «культуре» организации, важнейшими идеалами которой на всех уровнях функционирования должны стать нововведение и эффективность [15, р. 63-67], что нереализуемо без сильной внутренней мотивации работников.

Показательным примером отражения основных тенденций развития современных индустриальных отношений является работа американских специалистов по управлению, имеющих тридцатилетний стаж практической работы в сотнях организаций по всему миру «Конец менеджмента и становление организационной демократии». Основными направлениями, обеспечивающими желание каждого работника организации эффективно трудиться, определены - развитие самоуправления, сотрудничества и организационной демократии. Реализация этого пути, не только по их мнению, невозможна в рамках общества традиционного менеджмента, в котором «... финансовые результаты стали единственным критерием успеха, сводя ценность человеческой жизни к прибыльности бизнеса» [16].

Ключевым выводом исследования является необходимость и в какой-то степени - неотвратимость перехода от менеджмента к лидерству и самоуправлению. Для его обоснования приводится оригинальная трактовка истории развития менеджмента, начинающегося, по мнению авторов, с появления надсмотрщиков над рабами и сохраняющего аналогичную, по сути, систему отношений между менеджерами и работниками до настоящего времени. При

описании конкретных ситуаций управленческого консультирования, авторы сплошь и рядом собственные действия в организациях и рабочих командах описывают в терминах: «на общем собрании», «при общем обсуждении» и т. п., подчеркивая роль коммуникативного взаимодействия в развитии организационной демократии.

В целом следует отметить, что как в случае с «Закатом Европы» О. Шпенглера и с «Концом истории» Ф. Фукуямы, когда ни Европа не закатилась, ни история не кончилась, в чем недавно сдержанно признался сам Фукуяма, конец традиционного менеджмента еще очень не близок. Но тенденции к всесторонней реализации человеческого потенциала в трудовой деятельности развиваются и будут только усиливаться.

О роли коммуникации в развитии современных индустриальных отношений говорит, в частности, опыт северных стран и Германии, где широкое развитие самоуправления или участия в управлении во второй половине двадцатого столетия практически повсеместно связано с использованием принципов «демократического диалога» и других методов активного изучения и решения проблем, построенных на групповых обсуждениях. С помощью диалога взаимодействующих субъектов, процесс коммуникации становится механизмом изменения «первой» - существующей независимо от индивида реальности, через преодоление разногласий во «второй» реальности - реальности представлений внутреннего мира субъекта. То есть общаясь, мы имеем возможность изменять систему представлений собеседников, тем самым и их поведение. Одновременно обеспечивается значительно более полная реализация творческого и профессионального потенциала каждого сотрудника и одной из высших моти-вационных потребностей - в саморазвитии и самореализации.

Следующая стадия развития производственных отношений, которую можно определить как постиндустриальную, основанная и соприкасающаяся с индустриальной в отдельных проявлениях - человек как наиболее ценный ресурс производства. Повышение

эффективности труда обеспечивается за счет удовлетворения высших мотивационных потребностей, самореализации, дополняющейся ростом возможностей саморазвития. Этот процесс весьма неоднороден и распространяется, в первую очередь, на работников -акторов, обладающих необходимыми предпосылками (высокий уровень образования, квалификации, культуры - в широком смысле слова, развитое самосознание и т. п.), и там, где есть объективные возможности творческого труда. Движущей силой эволюции здесь служит взаимодействие развивающихся и видоизменяющихся потребностей человека, экономики и общества и расширение возможностей их удовлетворения в новых условиях.

Ведь, например, основное противоречие «капиталистического» общества - между трудом и капиталом, давно преодоленное в средствах массовой информации и теоретических изысканиях (до недавнего времени - только западных представителей), до сих пор довольно успешно дает о себе знать. Свидетельством тому являются, с одной стороны, продолжающиеся, в том числе в индустриально развитых странах, классовые выступления наемных работников, с другой - целенаправленное государственное содействие (в тех же странах!) развитию форм коллективной собственности, частично снимающей это противоречие.

Глобализация, несомненно, изменяя условия жизнедеятельности практически всех жителей Земли, также не в состоянии окончательно устранить основное противоречие капиталистической экономики - между трудом и капиталом. Видимые проявления глобальных тенденций показывают лишь его перевод в другое измерение: противопоставление стран «золотого миллиарда» и всего остального мира. При всем разнообразии определений глобализации, основным ее следствием признается разделение сложившейся мировой системы на страны-лидеры, которые будут во все увеличивающейся степени пользоваться ее преимуществами, и страны-аутсайдеры, являющиеся поставщиками ресурсов. Некоторая часть стран будет занимать промежуточное положение, но шансы попадания в первую категорию с течением времени будут только уменьшаться, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

«Невидимой руке рынка», на всемогуществе которой до сих пор настаивают модные российские экономисты, для того, чтобы в экономике -«хозяйствовании» - появился «человек», обеспечивший все успехи ныне высокоразвитых стран, понадобилось около ста лет. У России этого времени нет. Очевидно, нашему обществу необходимо использование других механизмов, обеспечивающих адекватное целеполагание и реализацию намеченных целей.

Список литературы

1. Акофф Р., Эмери Ф. О целеустремленных системах: пер. с англ. М.: Сов.радио, 1974.

2. Общественная мысль за рубежом. 1991. № 3.

3. Бородкин Ф. М. Взаимодействие социологических и экономических наук: что дальше? // Социс. 2005. № 12. С. 79-96.

4. Этциони А. Социоэкономика: дальнейшие шаги // Экономическая социология. Электронный журнал. Т. 3. 2002. № 1.

5. Санкт-Петербургские ведомости. 2013. 19 нояб. № 223.

6. Забродин В. Ю. Индустриальные отношения в России: динамика и перспективы. СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 1997.

7. Соmte A. Systeme de politique positive. v. III. Paris: au siege de la Societe positiviste, 1929. Р. 237.

8. Андрейченко Г. В. О некоторых концепциях «участия» трудящихся в управлении производством во французской буржуазной социологии // Социологические исследования. 1976. № 3. С. 153-163.