CC BY
43
A. В. Антошин, доктор ист. наук, доцент, профессор кафедры истории России, Уральский федеральный университет
им. первого Президента России Б. Н. Ельцина,
B. А. Антошин, канд. филос. наук, профессор, профессор кафедры государственного
и муниципального управления, Уральский институт Российской академии народного хозяйства
и государственной службы при Президенте РФ, г. Екатеринбург, Россия, а1ех antoshin@mail.ru
«ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ - СОТРУДНИК»: РУССКИЕ ЭМИГРАНТЫ О СТАЛИНСКОМ СССР в 1940-е гг.
Статья посвящена анализу идейных исканий русских эмигрантов во Франции после Второй мировой войны. На материалах издававшейся в Париже газеты «Советский патриот» охарактеризованы исторические и философские основы «советского патриотизма», ставшего одним из ключевых феноменов духовной атмосферы «русского Парижа» первых послевоенных лет. Авторы показывают противоречивость идейных воззрений «советских патриотов». Используя элементы славянофильской доктрины, апеллируя к идейному наследию Ф.М. Достоевского, деятели Союза советских патриотов (ССП) во Франции использовали в своей аргументации и некоторые тезисы, присущие советской пропаганде эпохи «позднего сталинизма». Констатация преемственности между исторической Россией и Советским Союзом, утверждение о том, что в СССР с уважением относятся к русскому духовному наследию, были характерными элементами идеологии ССП. Авторы статьи показывают, что ключевым для «советских патриотов» — эмигрантов было стремление к «социальной правде», которая, как им казалось, находила свое наиболее полное выражение в сталинском Советском Союзе.
Ключевые слова: русское зарубежье, «советский патриотизм», советская государственность, сталинский СССР, право в СССР, советский коллективизм, образ Запада, экзистенциализм, эскапизм.
Тяжелейшие испытания, выпавшие на долю нашей страны в годы Второй мировой войны, привели к существенными изменениям в настроениях русских эмигрантов, проживавших в различных странах мира. Охвативший многих деятелей русского зарубежья патриотический подъем привел к тому, что достаточно популярными стали настроения «советского патриотизма». Этот феномен уже привлекал внимание отечественных исследователей, обращался к нему на страницах журнала «Дискуссия» и один из авторов данной статьи1. Тем не менее, на наш взгляд, идеологические основы «советского патриотизма» русской эмиграции нуждаются в дополнительном осмыслении. Без серьезного обращения к этому феномену невозможно составить целостное пред-
ставление о русском зарубежье второй половины 1940-х гг., осмыслить идейные искания русских эмигрантов, переживших тяжелейший в мировой истории военный конфликт.
Внимательный анализ исторических источников показывает, что члены существовавшего во Франции Союза советских патриотов (ССП) отнюдь не были лишь «агентами Кремля», какими они нередко выглядят на страницах эмигрантской публицистики тех лет. Их выбор в пользу Советского Союза в начинавшейся «холодной войне» был результатом кардинального переосмысления ими прежних позиций, того переворота в их сознании, который был вызван событиями Второй мировой войны. Многим из них стало казаться, что
Советский Союз стал достойным преемником той исторической России, которой они верой и правдой служили до революции 1917 г. А главное — возникало впечатление, что специфические чер- -
ты «советской цивилизации» были тесно связаны с теми духовными основами, на которых базировалась в течение многих веков российская цивилизация. Наиболее ярко эти идеи =
были выражены на страницах издававшейся в Париже деятелями ССП газеты «Советский патриот».
Обосновывая свое полное принятие существовавшего в Советском Союзе политического режима, идеологи ССП прежде всего подчеркивали его связь со всей предшествующей историей России. «Советский патриот» осознавал тот факт, что большинство старых эмигрантов отнюдь не были по своей психологии и политическим взглядам приверженцами социалистических учений. Это были люди скорее консервативного образа мысли, и они могли принять большевистский режим только в том случае, если им докажут его теснейшую связь с традициями исторической России. За решение этой задачи взялся главный редактор газеты «Советский патриот», старый деятель дореволюционной партии народных социалистов Д. Одинец. Самое любопытное, что взгляды идеолога парижских «советских патриотов» базировались на классических славянофильских подходах. Он вполне традиционно, в духе Аксакова и Киреевских, характеризовал политическую систему Московского царства как поле для широкого проявления общественной инициативы. Доказывая, что оно строилось «не наподобие египетских пирамид, под угрозами
Специфические черты «советской цивилизации» были тесно связаны с теми духовными основами, на которых базировалась
в течение многих веков российская цивилизация.
Большинство старых эмигрантов отнюдь не были по своей психоло гии и политическим взглядам приверженцами социалистических учений. Это были люди скорее консервативного образа мысли, и они могли принять большевистский режим только в том случае, если им докажут его теснейшую связь с традициями исторической России.
гом идеализируя Московское государство XV—XVII вв., забывая об его авторитарном характере, Д. Одинец старался показать, что в ту эпоху русские люди чувствовали себя полноправными субъектами исторического процесса, его активными участниками. По словам эмигрантского историка, жители Московии всегда считали задачу «приведения государства во благоденствие ... великим земским делом»2.
Естественно, что все эти исторические экскурсы в далекую русскую историю публиковались Д. Одинцом на страницах ежедневной газеты, рассчитанной на массового читателя, отнюдь не с научными целями. Ему важно было показать, что тип советского человека как активного преобразователя жизни на началах коллективизма глубоко коренился в прошлом России. Однако здесь перед историком-эмигрантом вставала непростая проблема. Как славянофил он воспевал достоинства допетровской Руси, времена «единения царя и народа» на земских соборах. Но он не мог не учитывать тот факт, что Петр Великий являлся фигурой, особо почитаемой в сталинском СССР. Надо сказать, что Д. Одинец достаточно удачно обошел эту дилемму. Он, как и некоторые другие исследователи петровской эпохи, значительно глубже подошел к оценке ее феномена. Парадокс, доказывал Д. Одинец, состоит в том, что Петра часто обвиняли в разрушении русских устоев, а в реальности он сохранял неизменным сущность российской государственности. Так же поступали и строители новой, советской России, которые, по мнению эмигрантского историка, умели ценить русское историческое
бичей», а двумя встречными процессами — наследие. При этом редактор «Советско-
сверху и снизу, он заявлял, что снизу Мо- го патриота» со славянофильских позиций
сковию создавали «не бессловесные рабы, стремился доказать, что советская Россия
а самовластные люди». Конечно, во мно- имеет большие перспективы, чем Россия
петровская. Ведь Петр опирался на немногочисленную группу своих сторонников, при этом его действия вызывали непонимание и отторжение у значительной части русского общества. А в ста- : линском СССР, по мнению Д. Одинца, старой российской проблемы отношений власти и общества просто не существовало: они составляли единое целое.
Вот эта новая советская «соборность», эта нераздельность власти и общества, являющаяся спецификой еще допетровской России, и формировала, с точки зрения парижских «советских патриотов», совершенно особую общественную атмосферу сталинского СССР. В условиях слитности общества и власти сама классическая концепция западного права, ведущего свое начало с традиций римского права, теряла всякий смысл. Таким образом, довольно хитроумно обосновывался тезис о том, что право в европейском понимании («точное и обязательное юридическое предписание, безотносительное к месту и времени, к объекту и субъекту права») было не нужно в Советском Союзе. «Культ самодисциплины и общественного служения», характерный для Советского Союза, диктовал и иную роль закона в этом государстве. В советском государстве, заявлял один из авторов органа ССП, и не могло быть такой ситуации, чтобы закон возвышался над всеми гражданами: «В СССР не человек для закона, а закон для человека». К сожалению, именно так часто и обстояло дело в Советском Союзе, однако совсем не в том смысле, который вкладывали в него некоторые эмигранты. Впрочем, в толковании «Советского патриота», правовая ситуация в сталинском СССР была близка к реальной. Закон в Советском Союзе, доказывали публицисты газеты, это «проверенное опытом и одобренное авторитетом ведущей общественной силы (партией) целесообразное правило поведения, учитывающее социальную обстановку и взаимные интересы общества и гражданина»3. Лидерам
Эта новая советская «соборность», эта нераздельность власти и общества, являющаяся спецификой еще допетровской России, и формировала, с точки зрения парижских «советских патриотов», совершенно особую общественную атмосферу сталинского СССР.
лялась не просто нормальной, а отражающей более прогрессивный характер советского общества по сравнению с буржуазной Европой.
= И, конечно, идеологи ССП не могли не использовать в эмигрантской полемике тот козырь, который и ныне часто звучит в исторической литературе: советская политическая система выдержала самую суровую проверку — мировой войной.
Впрочем, и тут деятели ССП оказывались перед нелегким выбором. Этот выбор всегда обусловливало сочетание в их идеологии двух элементов — «советско-сти» и «патриотизма». Совместить их очень часто было весьма непросто, многие исторические ситуации таили в себе ловушки, в которых оказывались лидеры ССП. Однако последним нередко удавалось находить неплохое решение проблемы. Так происходило и в случае с проверкой режима войной. Публицисты «Советского патриота» прекрасно понимали, что перед ними могут поставить вопрос: не означает ли этот тезис признания правильности и режима, существовавшего в дореволюционной России, поскольку и ей удавалось одерживать на полях сражений блистательные победы? Нет, отвечали Д. Одинец и его товарищи, в войнах прошлого многое зависело от «исключительных боевых качеств» русского солдата, таланта полководцев, патриотизма простых русских людей. Но то было в прошлом. К XIX веку войны стали значительно сложнее. Теперь уже «одних военных достоинств и патриотизма» для победы стало недостаточно: «Исход военных столкновений стал зависеть от режима, от его способности организовать не только армию, но и страну». Так, с точки зрения «советских патриотов», именно политический строй Российской империи обусловил ее неудачи в Крымской и Первой мировой войнах. А отсюда делался ключевой для лидеров ССП вывод: «Победи в Гражданской войне белое движение, Россия не выдержала бы натиска Гитлера и как мировая держава в настоящее время уже бо-
ССП во Франции такая ситуация представ- лее не существовала бы»4.
Организаторы ССП во Франции видели своей основной задачей ознакомление русской эмиграции с «культурными и государственно-социальными достижениями СССР». Вместе с тем речь не шла лишь о механическом перечислении всего того, чем гордился сталинский Советский Союз. Внимательный анализ публикаций «Советского патриота» позволяет понять психологию его сотрудников и читателей, искренне веривших в то, что на покинутой ими Родине реализуется давняя мечта русской интеллигенции о справедливом обществе. Когда редакция газеты писала о народном характере, подлинном демократизме советского общества, то это не были просто заученные формулы советского пропагандистского аппарата. Весьма характерен, как нам представляется, тот факт, что редактором «Советского патриота» стал Д. Оди-нец, когда-то являвшийся видным деятелем партии народных социалистов. Русская народническая интеллигенция всегда уделяла особое внимание проблеме духовно-нравственного состояния общества, вопросу о совершаемом личностью этическом выборе. Читая публикации советской прессы, общаясь с официальными представителями СССР, такие эмигранты начинали приходить к выводу, что Советский Союз идет по пути построения общества, основанного не на капиталистической борьбе за существование, а на цен- -ностях коллективизма и взаимопомощи. А ведь именно эти цели уже около ста лет отстаивали и народники, и эсеры, с ними шли на борьбу с царским режимом целые поколения рус- = ской социалистической интеллигенции. Поэтому, размышляли «советские патриоты», не изменили ли своим собственным идеалам возглавляемые В. М. Черновым
Победи в Гражданской войне белое движение, Россия не выдержала бы натиска Гитлера и как мировая держава в настоящее время уже более не существовала бы.
нью-йоркские эсеры, оставшиеся на бескомпромиссно антисоветских позициях? Не приняли ли старые русские народники, оказавшись на Западе, ценности совершенно чуждого им капиталистического общества потребления?
Именно духовное состояние западного общества вызывало у «советских патриотов» особенно острую критику. Во многом их оппозиция Западу была нравственным протестом против духа узкого прагматизма, который, с их точки зрения, был характерен для обществ Европы и Америки. Человек этих обществ не стремился выйти за пределы окружавшей его действительности, заботился только о накоплении материальных благ — таков был тезис парижских «советских патриотов». Один из них, П. Боранецкий, с возмущением писал: «В то время как современная материальная культура уже вплотную подошла к разрешению своей задачи — овладения природой и материального освоения человека, наша духовная культура воплощается (все еще!) тем интегральным типом презренного буржуа, духовно оскопленного и опустошенного, который даже не хочет знать о существовании высшего вертикального измерения бытия, измерения глубины и высоты»5. Просоветски настроенные левые интеллектуалы, во многом — идейные наследники Д. Д. Бурлюка и В. Маяковского, выдвигали новый грандиозный социальный и культурный проект. Они снова говорили о необходимости «духовной революции», приведения духовной культуры в соответствие с достижениями человечества в сфере материальной культуры.
Прежде всего, доказывал П. Боранец-кий, речь должна была идти о глубокой трансформации человеческих взаимоотношений. Именно в этой сфере, прекрасно
понимали «советские патриоты», и лежит ключ к решению многих проблем современного общества. Конечно, они решительно отвергали ту атмосферу борьбы за существование по принципу «человек человеку — волк», рыночной конкуренции, которая в значительной мере пронизывала жизнь на Западе. Однако, полагали они, и христианских принципов для современного мира оказывалось недостаточно. Просоветски настроенные левые интеллектуалы доказывали, что мир переживает принципиально новую эпоху — «рождение человека в качестве творца». И этой эпохе должны соответствовать новые отношения между людьми. Уже мало, полагали они, чтобы в обществе человек человеку был братом. Динамизм новой эпохи, ее нацеленность на «овладение природой и историей» требовали нового принципа человеческих взаимоотношений. «Человек человеку — сотрудник»6 — решительно выдвигал новый лозунг П. Боранец-кий, отвергая «вялое» и «слащаво-елейное» понятие брата.
В качестве моральной альтернативы западному обществу, естественно, выступало советское, основанное, как казалось этой группе эмигрантов, именно на этих принципах сотрудничества. В противовес западным ценности пропагандировались и все сферы советской культуры. При этом иногда анализ проблем западной культуры, предпринимавшийся в работах просоветски настроенных интеллектуалов, действительно представлял определенный интерес. Им удавалось верно подметить те эскапистские тенденции, которые были характерны для многих произведений западного искусства. Так, например, известный литератор Ант. Ладинский, размышляя о европейском и американском кинематографе, отмечал, что его коммерциализация ведет к специфическому содержанию большин- :
ства производимых картин: «Режиссеры никогда не решаются затруднять зрителей сложными коллизиями, а наоборот, утешают их авантюрами и финальными поцелуя-
Как и советские обществоведы, просоветски настроенные интеллектуалы «русского Парижа» нередко были весьма прямолинейны в попытках увести молодежь от модных философских течений. Они заявляли, что экзистенциализм «подбрасывается буржуазией под ноги молодежи, чтобы помешать ее движению к коммунизму».
ми, красивыми, никогда не встречаемыми в обыкновенной жизни среднего человека артистками, трогательными старушками и красивыми пейзажами, мехами и последними марками автомобилей, всем тем, чего не бывает в жизни бедняка». Именно за этим и шли в «кинематографические дворцы», указывал русский эмигрант, миллионы простых продавщиц и кассирш в Европе и Америке. В результате кинематограф на Западе стал, как справедливо замечал Ант. Ладинский, «современной волшебной сказкой», которая «за несколько центов или франков переносит бедную Золушку из царства небоскребов в мир грез и шумящих бальных платьев»7.
И всё это было, конечно, правдой, которая признавалась и интеллектуалами Европы и Америки. Однако как же выглядела советская альтернатива западным фильмам? Ант. Ладинскому представлялось, что они «всегда серьезны, всегда к чему-то призывают. Они показывают всё общество в его стремлениях и трудах». Однако так ли всё было в реальности? Как известно, и советское послевоенное искусство нередко создавало образ прекрасной, счастливой жизни, который был такой же сказкой, как и продукция Голливуда. Ант. Ладинскому, жившему на Западе, естественно, легче было увидеть «сказочные» элементы в европейских и американских кинокартинах, чем в произведениях мастеров советского кино: ведь он не знал, какова она, реальная жизнь на давно покинутой им Родине.
Естественно, проживавшие в Париже просоветски настроенные интеллектуалы не могли игнорировать те попытки преодоления духовного кризиса, которые предпринимались в середине XX в. на Западе. Во Франции в те годы, конечно, гремело имя Ж.-П. Сартра. Осознавая, что он является их идейным конкурентом в борьбе за умы молодого поколения «русских французов», «советские патриоты» выступили с резкой критикой его идей. При этом, заметим, что борьба с идеями
Ж.-П. Сартра зачастую велась с использованием тех же самых аргументов, что и в Советском Союзе. Как и советские обществоведы, просоветски настроенные интеллектуалы «русского Парижа» нередко были весьма прямолинейны в попытках увести молодежь от модных философских течений. Они заявляли, что экзистенциализм «подбрасывается буржуазией под ноги молодежи, чтобы помешать ее движению к коммунизму». А. Руманов, например, делал акцент на индивидуализме построений Ж.-П. Сартра, для которого «не существует точки зрения коллектива и его интересов. Он не повинуется никакой общей морали и свободу понимает не как свободу служить общему делу, а как свободу делать то, что он находит нужным ради своего самоудовлетворения». Экзистенциалисты, заявлял советский патриот, подчеркивали все «порочное» в человеке, выпячивали все «мутное и отвратительное»8. И это было не случайно, поскольку, с точки зрения «Советского патриота», это идейное течение было порождением духовной деградации современного буржуазного общества. На наш взгляд, вряд ли такая прямолинейная аргументация могла отвратить от экзистенциализма многих представителей русской эмигрантской молодежи.
Конечно, эмигрантская молодежь задавала лидерам ССП еще один принципиально важный вопрос — о том, насколько обеспечена в Советском Союзе свобода
личности. Среди публицистов «Советского патриота» были люди с разными подходами к проблеме свободы личности. Если внимательно ознакомиться с содержанием материалов газеты, то можно даже поразиться тому, насколько дискуссионным первоначально было идейное пространство «советского патриотизма». Были здесь те, кто апеллировал к принципиальной несхожести концепций личности в России и на Западе. Эти люди вообще полагали, что европейское понимание личности чуждо русской традиции. При этом совершенно удивительно, что «Советский патриот» здесь апеллировал... к Ф. М. Достоевскому, для которого влияние римского права было глубоко враждебно русскому духу. М. Артемьев прямо заявлял: «Недоверие и подозрительность к личности есть, по нашему мнению, чисто русское отношение ... Русская этическая основа — человек — гораздо мудрее западной личности». Он полагал, что гуманизм в собственном смысле этого слова — явление чисто русское, а западное отношение к личности корректнее назвать персонализмом. Достоинством русского гуманизма публицист «Советского патриота» считал то обстоятельство, что он «охватывает всего человека», не считая приоритетной какую-то одну область сознания. Для западного же персонализма личность — «отвлеченное понятие вне конкретной жизни, вне социальной среды и без исто-
рической перспективы». Именно на этом, с точки зрения М. Артемьева, и базировалась та ситуация со свободой личности, которая существовала в сталинском Советском Союзе: «Это очень . хорошо чувствует советский человек»9. Иными словами, дело было, по его мнению, не в господстве марксистской идеологии, а в политической культуре русского народа, принципиально отличной от западной.
Просоветски настроенная эмиграция вообще проявляла большую обеспокоенность относительно нравственного состояния молодого поколения русских парижан. Воспитанная на Западе молодежь сформировалась в условиях западного общества, впитала в себя его ценности, считали Д. Одинец и его соратники. Поэтому «советские патриоты» полагали, что большинство эмигрантов в данный момент не готовы к жизни в справедливом советском обществе. Им, воспитанным в условиях, когда «человек человеку — волк», необходимо кардинально изменить свою психологию, привыкнуть к «дружной работе на коллектив и тем самым — на самого себя».
Именно движение к «социальной правде» и было главным для организаторов Союза советских патриотов. При этом вновь вставала проблема того, как соотносится с социальной справедливостью идеал свободы личности, который, как и идея «социальной правды», был бесспорен для многих поколений русской народнической интеллигенции, шедших на каторгу «за землю и волю». Старый народник Д. Одинец подчеркивал, что свобода человеческой личности «для нас является не меньшей ценностью, чем для каких бы то ни было общественных группировок». Однако он и его сторонники видели осуществление этой идеи в «подъеме культуры всего общества». Ярко выражая свою приверженность идеям социального демократизма, «Советский патриот» заявлял: «Путь к расширению сферы свободы человека открывается для трудящихся лишь в социалистическом обществе. Свобода „избранных" за счет трудящихся масс нас не увлекает»10.
Проведенный в данной статье анализ идейных воззрений деятелей ССП во Фран-
Именно движение к «социальной правде» и было главным для организаторов Союза советских патриотов.
ции, на наш взгляд, еще раз доказывает: «советский патриотизм» русской эмиграции был гораздо более сложным и противоречивым явлением, чем может показаться на пер-_ вый взгляд. Необходимо учитывать, что он не был готовой идеологической конструкцией, «спущенной» русским эмигрантам «сверху», из советского посольства на парижской улице Гренель. Речь стоит вести об идейных исканиях деятелей русского зарубежья, содержание которых диктовалось как разделяемыми ими базовыми ценностями, так и многолетним опытом жизни на Западе. Однако финал «советского патриотизма» оказался трагичным: почти никто из русских эмигрантов, участвовавших в этом движении, так и не нашел своего места в сталинском СССР, а некоторым довелось пройти и через ГУЛАГ. В итоге большинство парижских «советских патриотов» осознали, что Советский Союз не являлся тем государством торжества «социальной правды», которое они так долго искали... ^
Литература
1. См.: Серков А.И. История русского масонства после Второй мировой войны. СПб., 1999; Шенде-рюк М.Г. Совпатриоты и коллаборанты: возможен ли знак равенства? // Нансеновские чтения. 2009. СПб., 2010. С. 296-298; Антошин А. В. Разные лики «советского патриотизма»? Политические процессы в мире в начальный период «холодной войны» на страницах периодических изданий российского зарубежья // Дискуссия. 2012. № 4 (22). С. 12-16.
2. Одинец Д. Московское царство // Советский патриот. Париж, 1946. 29 марта.
3. Артемьев М. Природа советского государства // Советский патриот. 1947. 7 марта.
4. Советский патриот. 1946. 1 марта.
5. Боранецкий П. Основное неравновесие нашего времени // Советский патриот. 1946. 15 марта.
6. См.: Боранецкий П. Человек человеку — сотрудник // Советский патриот. 1946. 17 мая.
7. Ладинский А. Письмо из Канн // Советский патриот. 1946. 4 октября.
8. Руманов А. Последнее слово буржуазной философии // Советский патриот. 1947. 25 апреля.
9. Артемьев М. Личность и человек // Советский патриот. 1945. 7 декабря.
10. Советский патриот. 1945. 7 сентября.
«HUMAN FOR HUMAN IS A COLLEAGUE»: RUSSIAN EMIGRANTS ABOUT STALIN'S USSR IN 1940TH
A. V. Antoshin, Doctor of History, Docent, Professor of Russian history department, Ural Federal University named after the first President of Russia B. N. Yeltsin, V. A. Antoshin, Candidate of Philosophy, Professor, the department of state and municipal management, Ural Institute branch of Russian Presidential Academy of National Economy, Ekaterinburg, Russia, alex_antoshin@mail.ru
This article is devoted to the analysis of idea strivings of immigrants in France after the Second World War. On the materials of the newspaper «Soviet patriot» released in Paris the historical and philosophical basics of «soviet patriotism» are characterized, which became one of the crucial phenomena of spiritual atmosphere of Russian Paris of the first post-war years. The authors show contradictoriness of idea views of «soviet patriots». They use elements of Slavophil doctrine appealing to idea heritage of F. M. Dostoevsky; the figures of Union of Soviet Patriots (USP) in France used some theses in their argumentation typical for soviet propaganda of «late Stalinism» time. Statement of continuity between historical Russia and the Soviet Union, the statement that USSR respects Russian spiritual heritage were distinctive elements of USP ideology. The authors of the article show that crucial for «soviet patriots»-immigrants was strive for «social truth», as they thought, which could be expressed only in Stalin's Soviet Union.
Key words: Russian abroad, «Sovietpatriotism», Soviet statehood, the Stalinist USSR, right in the USSR, Soviet collectivism, the image of the West, existentialism, escapism.
References
1. Serkov A. I. Istoriia russkogo masonstva posle Vtoroi mirovoi voiny [History of Russian Freemasonry after the Second world war]. St. Petersburg, 1999; Shender-iuk M.G. [Compatriot and collaborators: is the equal sign?]. Nansenovskie chteniia 2009 [Nansen reading 2009]. St. Petersburg, 2010. pp. 296-298 (in Russian); Antoshin A. V. Raznye liki «sovetskogo patriotizma»? Politicheskie protsessy v mire v nachal'nyi period «kholodnoi voiny» na stranitsakh periodicheskikh iz-danii rossiiskogo zarubezh'ia [Different faces «Soviet patriotism»? Political processes in the world in the initial period of the «cold war» on the pages of periodicals Russian abroad]. Diskussiia — Discussion, 2012, no. 4 (22), pp. 12-16.
2. Odinets D. Moskovskoe tsarstvo [Moscow Kingdom]. Sovetskii patriot. Parizh — Soviet patriot. Paris, 1946 March 29.
3. Artem'ev M. Priroda sovetskogo gosudarstva [The nature of the Soviet state]. Sovetskii patriot — Soviet patriot, 1947 March 7.
4. Sovetskii patriot — Soviet patriot, 1946 March 1.
5. Boranetskii P. Osnovnoe neravnovesie nashego vreme-ni [The main imbalance of our time]. Sovetskii patriot — Soviet patriot, 1946 March 15.
6. Boranetskii P. Chelovek cheloveku — sotrudnik [Man to man — an employee]. Sovetskii patriot — Soviet patriot, 1946. May 17.
7. Ladinskii A. Pis'mo iz Kann [Letter from Cannes]. Sovetskii patriot — Soviet patriot, 1946. October 4.
8. Rumanov A. Poslednee slovo burzhuaznoi filosofii [The last word bourgeois philosophy]. Sovetskii patriot — Soviet patriot, 1947. April 25.
9. Artem'ev M. Lichnost' i chelovek [Personality and people]. Sovetskii patriot — Soviet patriot, 1945. December 7.
10. Sovetskii patriot — Soviet patriot, 1945. September 7.
