CC BY
102
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
УДК 82-32 Е.В. Громова
ЧЕХОВСКИЙ ИНТЕРТЕКСТ В «ШУТЕЙНЫХ РАССКАЗАХ» В.Я. ШИШКОВА
Рассматривается цикл В.Я. Шишкова «Шутейные рассказы» в ракурсе их взаимодействия с произведениями А.П. Чехова. На примере анализа рассказов В.Я. Шишкова доказывается, что проза А.П. Чехова - богатый источник интертекста для литературы XX в. Приводится обзор точек зрения по данному вопросу советских исследователей, выделяются виды чеховского «следа» в произведениях В.Я. Шишкова.
Ключевые слова: интертекст, рассказ, сатира, юмор, анекдот, притча.
Понятие «чеховский интертекст» сегодня всё чаще используется при исследовании творчества многих писателей XX и XXI вв. Чехов, несомненно, принадлежит немногочисленному кругу авторов, являющихся «центрами интертекстуального излучения» (Н.А. Фатеева), а Т.С. Злотникова, вообще, считает творчество Чехова «интертекстом мировой культуры». Апелляция к Чехову многих прозаиков очевидна. Исследователи подмечают активное обращение к чеховскому тексту Е.И. Замятина, М.М. Зощенко, В.В. Набокова, Л.Петрушевской и др. Использование в своих произведениях чеховской традиции прослеживается и в творчестве В.Я. Шишкова, особенно это касается юмористических ранних рассказов писателя.
Каждый писатель-классик в сознании современных читателей связывается с определенным культурным мифом. Чехов в этом смысле выступает писателем переходного периода: расцвет его творчества приходится на рубеж веков, с одной стороны; он является последним реалистом XIX в. и в то же время становится предтечей модернизма - с другой [4. С. 3]. Этой «переходностью» объясняется и преобладание жанра рассказа в творчестве писателя, которое «в чеховской прозе определялось не только дарованием писателя и условиями работы, но и пестротой, дробностью жизни, общественного сознания его времени... Рассказ явился в данном случае той “формой времени”, тем жанром, который сумел отразить эту противоречивость и дробность общественного сознания эпохи» [3].
Подобная культурная ситуация складывается и в начале XX в.: в 20-е гг. для изображения послереволюционной действительности прозаики всё чаще обращаются к жанру сатирикоюмористического рассказа, при этом опираясь на наследие прошлого, в том числе на классическую литературу, в частности, на традиции А.П. Чехова. Зачастую следование им было настолько явным, что в подзаголовке рассказов порою стояло: «По Чехову», «Совсем по Чехову» и даже «Украдено у А.П. Чехова» [2. С. 165]. Л.Ф. Ершов в монографии, посвященной сатирическим жанрам в русской советской литературе, приводит в качестве примера перелицовывания чеховской сюжетнокомпозиционной схемы рассказ Н. Иванова «Советская фамилия», где полностью повторён сюжет «Лошадиной фамилии» с той лишь разницей, что забытую фамилию вспоминает женщина, а не мужчина, которая перебирает такие фамилии, как Октябрёв, Пролетаров, Революциев, Советов, Женотделов, Политграмотов и т.п. [2. С. 66].
«Шутейные рассказы» В.Я. Шишкова являются яркими представителями жанра советского сатирико-юмористического рассказа. По большей части написанные в 20-е гг. XX в., они правдиво демонстрируют изменения, происходящие в жизни послереволюционной деревни. Они представляют собой сплав опоры на фольклорно-сказовую традицию с самобытностью повествования, а по форме они конструируются по модели чеховского рассказа. Сам В.Я. Шишков в своей автобиографии подчёркивал значение Чехова в своём творческом становлении. Исследователи наследия Шишкова в один голос заявляют о связи чеховского и шишковского рассказов. Например, А.А. Богданова пишет: «В них он продолжал благородные традиции русской классической литературы, в первую очередь традиции Чехова. Подобно ему, Шишков создавал маленькие рассказики, порой “короче воробьиного носа”, подобно Чехову, под его пером юмор не являлся простым зубоскальством, он носил принципиальный, идейный характер, служил делу перевоспитания человека. Подобно Чехову, Шишков обличал собственнические тенденции, тупость и ограниченность обывателя-мещанина, жадность кулака, подхалимство служащих, бюрократизм» [1. С. 80]. И, действительно, Шишков активно использует чеховский материал для обозначения тем своих рассказов. Никому, кроме Чехова, не удалось лучше раскрыть тему подхалимства, разработав блистательный сюжет рассказа «Хамелеон». Разоблачение
порока подхалимства через «хамелеонство» представлено у Шишкова в рассказе «Бабка» (1924), действие которого происходит в селе Ивашкино во время гражданской войны. Здесь осели и красные, и белые из армии Юденича. Группа красноармейцев во главе с политруком Телегиным отправляются в разведку и по пути заходят к бабке. Решая подшутить над ней, Телегин «подмигнул товарищам... усердно закрестился на иконы.» [6. Т. 7. С. 22]. Бабка, принимая их за белых, называет их «кормильцами», угощает и попутно ругает красных. Когда красноармейцы признаются в своей политической принадлежности, она удивляется: «Не красные же вы, раз Богу помолились.» [6. Т. 7. С. 23], но поведение её резко меняется: она называет их «ребятушки, товарищи наши» и призывает бить «окаянных, белых этих самых». Бабка, таким образом, оказывается «хамелеоном». Но если Чехов со всей беспощадностью направляет сатиру на Очумелова, то мягкий юмор Шишкова направлен и на оправдание героини. С помощью юмора Шишков в скрытой форме выражает своё отрицательное отношение к гражданской войне, от которой страдают простые крестьяне, которые вынуждены терпеть угнетения и агрессию как от белых, так и от красных.
Другие критики, обнаруживая «чеховское слово» у Шишкова, полагали, что это лишь внешняя подражательность. Л.Ф. Ершов назвал рассказ Шишкова «Верная примета» «рассказом чеховского типа», но с оговоркой, что у Шишкова тема чеховской миниатюры «Смерть чиновника» измельчена. У Чехова мелкий бытовой случай становился типическим выражением того общественного строя, который унижал человеческое достоинство, воспитывая жалких Червяковых, а у Шишкова содержание рассказа исчерпывается лишь частным эпизодом, варьирующим тему «Смерти чиновника» [2. С. 183].
Но согласимся с А.А. Богдановой, что «Шишков жил в другую пору, когда эти отрицательные черты проявлялись в иной исторической обстановке. Тоска и неудовлетворённость чеховских рассказов, тревога о том, что может всё остаться по-старому, сменяется у Шишкова радостным ощущением сдвигов жизни.» [1. С. 81].
Н. Яновский оспаривает взгляд Л.Ф. Ершова, он не считает рассказ «Верная примета» измельчением чеховской темы, он говорит о том, что тема здесь другая: «В задачу писателя входило обличать носителей “слова божьего”. показать никчемность представителей церкви, недавно верных охранителей самодержавия» [7. С. 135]. И вывод Н. Яновского заключается в том, что «Шишков выполнял социальный заказ своего времени, как А.Чехов - своего. Сопоставление без определения действительной темы произведений, сопоставления вне учёта времени их создания способны лишь.. .исказить подлинное содержание рассказов» (Там же).
Этот спор представляется нам не вполне актуальным в контексте современности. Монографии советского периода, разумеется, не могли не содержать оттенка идеологии, поэтому полная адекватная оценка сатирико-юмористических рассказов Шишкова была невозможна. Потому-то их авторы (Л.Ф. Ершов, А.А. Богданова, Н. Яновский) и пишут о «социальном заказе», о «радостном ощущении сдвигов жизни», об «измельчении чеховской темы». Сам автор «Шутейных рассказов» в предисловии к Полному собранию сочинений в 12 т. (1926-1929 гг.), предвидя подобную критику, заранее объяснял: «Рассказы названы “шутейными” потому, что во многих из них изображаются в юмористической форме слабые стороны и курьёзы нашей действительности, неизбежность коих при коренной перестройке быта очевидна» [6. Т. 7. С. 3]. Таким образом, если у Чехова действительно мелкий бытовой случай становился выражением эпохи, то у Шишкова совокупность множества таких курьёзов, объединенная в цикл «Шутейные рассказы», могла подтвердить происходящую стремительную ломку общественного строя и народного сознания. Духовные основы творчества писателя, ставшие в конце XX в. предметов исследований В.А. Редькина (Вячеслав Шишков: новый взгляд. Тверь, 1990), в настоящее время не вызывают сомнения. Поэтому высказывания Н. Яновского относительно «социального заказа» - «обличения никчёмности представителей церкви» Шишковым - в настоящий момент не могут считаться бесспорно истинными.
Новаторство чеховского рассказа, которое было перенято Шишковым, в том, что Чеховым было развеяно представление о рассказе как об «осколке романа», в рассказе появилась динамика, сюжет, внимание к поведению героя, стремление к результату.
По утверждению литературоведа В. Тюпы, жанровая специфика рассказа Чехова порождена необычным союзом, сплавом анекдота и притчи. От анекдота Чехов берёт необычность, яркость сюжета, оригинальность, «сиюминутность» ситуаций, сценок и в то же время жизненную достоверность и убедительность, выразительность диалогов, придающих рассказам абсолютную подлинность в гла-
Е.В. Громова
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
зах читателя; от притчи - мудрость, философичность, глубину, универсальность, всеобщность рассказываемой истории, поучительный смысл которой является долговечным.
Эти жанры, при всей своей противоположности, имеют и много общего: им свойственна краткость, точность, выразительность, неразработанность индивидуальной психологии персонажей, си-туативность и вместе с тем обобщенность сюжета, несложность композиции.
Рассказы Шишкова также представляют собой рассказ-сценку, рассказ-анекдот, а в ряде случаев имеют и притчевое начало, которое более ярко у Шишкова проявляется в его аллегорических сказках («Кедр», «Лесной житель» и др.). Нужно сказать, что в «Шутейных рассказах» Шишков работает больше под влиянием раннего Чехова, то есть тех рассказов, которые вошли в сборник «Пёстрые рассказы» (1896 г.), и в них притчевое начало только начинает угадываться, мудрость и философичность уходят на второй план, а в центре - анекдотический сюжет, комическая ситуация, основанная на комических положениях.
Например, два перекликающихся рассказа («Экзамен на чин» Чехова и «Экзамен» Шишкова) имеют не только похожие названия, одинаковый сюжет, общую тему, но и общие приёмы создания комического. Так, основным средством «шутейности» двух рассказов является комичный диалог экзаменатора и экзаменующегося, где обнаруживается во всей полноте нелепость вопросов-ответов. На вопрос, «какое правление в Турции?», герой Чехова, сдающий экзамен на чин коллежского регистратора, с уверенностью отвечает: «Известно какое. Турецкое». Герою Шишкова задают такие вопросы: «В товарном вагоне везут покойника. Что это: живность или груз?». Развязка шишковского рассказа типично чеховская - лаконичная фраза-итог, переворачивая с ног на голову ход всего предыдущего действия. Герой, возмущенный глупостью и несправедливостью экзаменаторов, говорит заключительную фразу диалога: «Я найду правду. Теперь не прежние времена. Так влетит, что.». Фраза обрывается, и на смену ей возникает последний абзац-предложение: «И экзаменаторам действительно влетело».
Доминирующим свойством анекдота является парадоксальность ситуации, которую широко используют и Чехов, и Шишков.
И если в рассказах-притчах Чехова смех переходит в грусть, то у Шишкова, в основном, переходит в шутку. Однако, будучи писателем-реалистом, Шишков пытается соблюдать верность правде и оценить драматические ситуации по их внутренней сути, однако такая оценка, как правило, не проходит лейтмотивом через весь рассказ, а даётся в автокомментариях. Например, в рассказе «Винола-зы» (1923 г.) идёт речь об ограблении винного завода мужиками, которые скинули бочки со спиртом в реку, а через несколько лет решили их достать. В реку полёз деревенский старатель Сёмка, а страховали его мужики, держащие на плотине верёвку. Но, не поделив добычи и затеяв драку, они подрались и отпустили верёвку - винолаз погиб и спирта также не достали. История трагическая, но повествование ведется комическими средствами, и только в финале делается авторское заключение - нравоучение: «Вот нам, граждане, смешно, а ежели рассудить, то совсем не смешно окажется, а скорее прискорбно. А всё из-за чего грех-то вышел? Из-за собственности. И довольно правильно большевики говорят, что, мол, собственность есть самое зло. Ха, черти! Спирту пожалели, собственность, мол, а хороший человек чрез это самое утоп.» [6. Т. 10. С. 181]. Так в «Шутейных рассказах» вводятся элементы притчи.
Ранние рассказы Чехова часто являлись пародиями-стилизациями, Шишков также зачастую идет по этому пути. В творческом арсенале обоих писателей есть пародия на детектив: «Шведская спичка» с подзаголовком «Уголовный рассказ» у Чехова и «Шерлок Холмс - Иван Пузиков» у Шишкова. Причем, скорее всего, Шишков был знаком с текстом Чехова: фамилии сыщиков созвучны (Чубиков - Пузиков), у каждого сыщика есть помощник (Дюковский - Алёхин), в каждом рассказе есть деталь-улика (шведская спичка - пуговка) в каждом рассказе «заказчик» сыщика становится в итоге преступником. Таким образом, возможно, рассказ Шишкова является двойной пародией - пародией на пародию.
Чехов и Шишков - блестящие мастера художественной комической детали и портрета. В рассказе «Толстый и тонкий» Чехова читаем в сцене, когда Тонкий узнал о чине приятеля: «Сам он съёжился, сгорбился, сузился. Его чемоданы, узлы и картонки съёжились, поморщились. Длинный подбородок жены стал ещё длиннее.» [5. С. 251]. Похожий по образности гротеск использует Шишков в рассказе «Лайка», в ситуации, когда герой-карьерист решает во что бы то ни стало достать желанную для начальника сибирскую лайку, с большим трудом ему удаётся это, но слышит от началь-
ника: «Нет, не надо». Шишков использует такие детали портрета: он «стал сразу вдвое меньше ростом», он «был похож на индюка под сильным проливным дождём».
Таким образом, чеховский интертекст в «Шутейных рассказах» Шишкова проявляется в заим-стовании фабулы и сюжетной канвы произведения, в структурном цитировании, то есть в заимствовании способов повествования и композиционных приёмов, иногда - в слое паратекстуального взаимодействия (общность в названии произведений).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Богданова А.А. Вячеслав Шишков. Литературно-критический очерк. Новосибирск, 1953.
2. Ершов Л.Ф. Сатирические жанры русской советской литературы. Л., 1977.
3. Крючков В.П. Рассказы и пьесы А.П.Чехова: ситуации и персонажи. Саратов, 2002.
4. Михина Е.В. Чеховский интертекст в русской прозе конца XX - начала XXI веков: автореф. дис. ... канд. фи-лол. наук. Екатеринбург, 2008.
5. Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. М.: Наука, 1974-1982. Т. 2.
6. Шишков В.Я. Полн. собр. соч.: в 12 т. М.; Л.: ЗИФ, 1926-1929.
7. Яновский Н.Н. Вячеслав Шишков. Очерк творчества. М., 1984.
Поступила в редакцию 11.08.11
E.V. Gromova
Chekhov’s intertext in V.Ja.Shishkov's «Shutejnye stories»
The article considers V.Ya. Shishkov's cycle (“Humorous stories”) from the perspective of its interaction with A.P. Chekhov's literature. The analysis of V.Ya. Shishkov's stories proves that A.P. Chekhov's prose is a rich source of the intertext for the literature of the 20th century. We present the review of the soviet researchers' opinions on this issue and reveal various Chekhov's "traces" in V.Ya. Shishkov's works.
Keywords: intertext, story, satire, humour, parable.
Громова Евгения Владимировна, аспирант Gromova E.V., postgraduate student
ФГБОУ ВПО «Тверской государственный университет» Tver state university
170100, Россия, г. Тверь, ул. Желябова, 33 170100, Russia, Tver, Zheljabova st., 33
E-mail: [email protected] E-mail: [email protected]
