Частное в уголовном праве через призму теории правоотношений Текст научной статьи по специальности «Право»

Q)

I

Q)

5

ГО

6

О

I

0

1

го

со

S

го I

Q) I

<D

I

О

<D £

УДК 343.2 ББК 67.408.0 Л77

D.V. LOPASHENKO*

THE PARTICULAR IN CRIMINAL LAW IN THE LIGHT OF THE THEORY OF LEGAL RELATIONSHIP

Аннотация: статья посвящена соотношению институтов уголовного права, относимых к частным, теории уголовных правоотношений и категории общественной опасности. Путем анализа данных институтов автор приходит к выводу о том, что потерпевший должен быть выведен за пределы уголовного правоотношения, а институты частного и частно-публичного обвинения исключены из Уголовно-процессуального кодекса РФ.

Ключевые слова: уголовные правоотношения, общественная опасность, потерпевший, частное и частно-публичное обвинение.

ДАРЬЯ ВИКТОРОВНА ЛОПАШЕНКО*

ЧАСТНОЕ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ТЕОРИИ ПРАВООТНОШЕНИЙ

Annotation: this article is devoted to correlation of the particular in criminal law, the theory of criminal matters and the category of public danger. Analyzing this institutes the author comes to conclusions that the victim is to be removed from criminal matters, private charge and private and public charge are to be excluded from the Criminal Procedure Code of the Russian Federation.

Key words: criminal matters, public danger, victim, public charge, public and private charge.

Одной из тенденций последнего времени стало стирание границ между частными и публичными отраслями права за счет расширения частных начал в публичных отраслях и, напротив, их сужения в частных отраслях. Частные институты проникают в публичное право, а публичные - в частное. Остановить это взаимопроникновение невозможно и, вероятно, нецелесообразно. Не избежало соответствующего влияния и уголовное право. Как отмечает Э. Л. Сидоренко, «обращение государства к проблеме защиты частного интереса явилось «спусковым механизмом» для бурного развития диспозитив-ных начал в уголовном праве»1.

В уголовном праве диспозитивность нередко связывается с фигурой потерпевшего, хотя это противоречит классическому представлению об уголовно-правовых отношениях, поскольку на протяжении многих лет в дореволюционной и советской уголовно-правовой науке потерпевший считался субъектом общественных отношений, нарушаемых преступлением, но выводился за пределы уголовно-правового отношения. При этом уголовное право, в отличие от уголовного процесса, даже не содержит легального понятия «потерпевший», хотя де-факто материальный статус потерпевшего существует2, а в науке уголовного права до сих пор отмечается недостаточная иссле-дованность фигуры потерпевшего3.

В то же время некоторые ученые-правоведы отмечают, что традиционная модель уго-

* Аспирант кафедры уголовного права и криминологии юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова E-mail: darya.lopashenko@gmail.com

ловно-правовых отношений (государство - преступник), при которой потерпевший исключается из этих правоотношений, должна быть подвергнута пересмотру, поскольку не может в полной мере «объяснить тенденции современного уголовного права, и прежде всего развитие в нем частных начал»4. С такой позицией нельзя согласиться, поскольку это противоречит самой природе уголовных правоотношений.

Уголовные правоотношения, как и любые иные правоотношения, всегда возникают на базе реально существующих общественных отношений, которые в уголовном праве обладают одним отличительным признаком - общественной опасностью.

Признак общественной опасности деяния (категория «общественная опасность») является центральным, стержневым в понятии преступления. Некоторыми советскими исследователями даже признавалась его главенствующая среди иных признаков роль5. Начиная с 1922 г. все уголовные кодексы РСФСР и России прямо указывали на него как на признак преступления. Кроме того, это единственный материальный объективный признак, который характеризует общественные отношения, появляющиеся в процессе посягательства.

По мнению одних ученых, признак общественной опасности присущ только преступлениям, другие считают, что именно уровень общественной опасности позволяет разделить уголовно и административно наказуемые деяния или гражданско-правовые проступки6, большинство правоведов признает, что он может быть свойствен лишь противоправному поведению7. Отсутствие или недостаточность общественной опасности служит безусловным основанием для признания совершенного деяния непреступным (ч. 2 ст. 14 УК РФ). Таким образом, общественная опасность - это своеобразный водораздел между просто противоправным или разрешенным и преступным поведением.

Общественная опасность преступления чаще всего понимается как его способность причинить вред всему обществу. Например, Н. В. Генрих подчеркивает, что преступление как общественно опасное явление «угрожает безопасности не отдельных социальных групп, а всего общества»8. По мнению Л. Шуберта, общественная опасность заключается в опасности, угрожающей непосредственному объекту охраны уголовного права - общественным отношениям, а также успешному удовлетворению потребностей общества9. М. А. Торкунов отмечает: «Это признак, выражающий вред-

ность конкретного поведения для общества, нанесение или реальную угрозу нанесения существенного ущерба господствующим в нем общественным отношениям, образу жизни»10. А. П. Козлов подчеркивает, что частные интересы могут быть объектами уголовно-правовой охраны только в случае, когда они становятся общественными интересами11.

Таким образом, если преступление носит общественно опасный характер, то оно всегда посягает не только на частный, но и на публичный интерес или на интерес личности, общества или государства, имеющий публичное зна-чение12. Публичное отношение должно регулироваться в императивном, публичном порядке. Именно поэтому вполне закономерной, единственно возможной реакцией на совершение преступления являются действия публичной власти, выражающиеся в применении уголовной ответственности. При этом фактическое общественное отношение «причинитель вреда» - общество сменяется правоотношением «преступник - государство».

Так, субъектами предупредительного правоотношения, возникающего в силу наличия уголовно-правового запрета, считаются государство и неограниченный круг лиц. Субъектами охранительного уголовного правоотношения, возникающего в случае совершения преступления, признаются государство и виновное в совершении преступления лицо. Субъектами регулятивного уголовного правоотношения, возникающего в результате совершения деяния, внешне похожего на преступление, однако в силу специально предусмотренных законодательных ограничений им не признаваемого, выступают государство и лицо, совершившее такое деяние. При этом во всех описанных случаях вся полнота определения содержания правоотношений и правовых последствий совершения преступления находится в руках государства. Думаем, что институты, относимые к частным, не исключение, хотя в современной уголовно-правовой науке высказываются иные мнения.

Например, Н. В. Генрих считает, что следует говорить о многосторонних правоотношениях, возникающих между потерпевшим, виновным в совершении преступления лицом и государством. Та же позиция высказывается в совместной статье Н. В. Генрих и В. Е. Кваши-са13. При этом главенствующая роль в предлагаемых правоотношениях всегда остается именно в руках государства, потерпевший привлекается государством для реализации государственных функций, «государство никогда не

§

CD О

!

CD

С CD

5 Ш

2

Со Ш

С CD

I

С

О ■§

ш §

CD

С CD

Q)

I

Q)

5

ГО

6

О

I

0

1

го

со

S

го I

Q)

l

<D

I

О

<D £

оставляет потерпевшего наедине с преступником»14, правовой статус потерпевшего в рамках уголовных правоотношений остается специальным, он так и не становится полноправным самостоятельным участником этих отношений, а государство реализует свои полномочия «по совету», но не «с согласия» потерпевшего15. Полагаем невозможным согласиться с данной позицией. Если в рамках правоотношения потерпевший не оказывает непосредственного влияния на виновное в совершении преступления лицо, а действует лишь опосредованно, при помощи или руками государства, то следует говорить о правоотношениях между государством и потерпевшим по поводу совершенного преступления и отдельно о правоотношениях между государством и виновным в совершении преступления лицом, а не о единых многосторонних правоотношениях между потерпевшим, государством и виновным лицом, поскольку последнее фактически отстраняется от прямого контакта с первым.

Именно о такой модели пишет Э. Л. Сидоренко: в результате совершения преступления возникают правоотношения субординационного характера «государство - преступник» и координационного характера «государство - потер певший» и «потерпевший - преступник». Последние две группы правоотношений характерны, по ее мнению, лишь для посягательств на частный интерес и могут регламентироваться несколькими институтами уголовного права:

- примирением с потерпевшим (ст. 76 УК РФ);

- согласием потерпевшего на причинение вреда (примечания к ст. 122 и 201 УК РФ);

- индивидуализацией наказания в связи с положительным постпреступным поведением виновного (ст. 60 УК РФ);

- институтом уголовного преследования по делам частного и частно-публичного обвинения (ст. 20 УПК РФ).

При этом в случае возникновения координационных отношений их субъекты вправе самостоятельно избирать вариант поведения16.

Однако не во всех описанных случаях возникает равноправие субъектов. Например, примирение с потерпевшим возможно, лишь когда оно утверждено судом или органом, осуществляющим предварительное следствие, а значит, какое бы решение ни было принято потерпевшим в рамках правоотношения «потерпевший -преступник» и передано государству («государство - потерпевший»), окончательное решение

о применении или неприменении этого института - за государством, в рамках правоотношений «государство - преступник», где государству отдана господствующая роль. Та же ситуация возникает при индивидуализации наказания в связи с положительным постпреступным поведением виновного лица, так как пределы и конкретное выражение такой индивидуализации зависят только от государства. Это вполне соответствует классической модели уголовно-правовых отношений, усмотрение в которых присуще только государству в связи с «не просто карательным, а наиболее репрессивным механизмом правового регулирования», присущим уголовному праву и процессу17.

В то же время институты частного и частно-публичного обвинения не вписываются в общепринятое понимание уголовно-правовых отношений. Решение о содержании уголовного правоотношения в них отнесено к компетенции потерпевшего лица, что противоречит теории общественной опасности деяния, поскольку общественная опасность ставится в зависимость от мнения конкретного лица и перестает быть объективной категорией. Более того, такое решение принимает лицо, выведенное за пределы самого уголовно-правового отношения, причем именно в силу своей пристрастности, а также того, что первоначальное фактическое общественное отношение затрагивало не только интересы конкретного физического лица, но и общества в целом.

Несколько иная ситуация складывается в случаях, когда потерпевшее лицо дает согласие на причинение вреда (прим. к ст. 122 УК РФ). Здесь имеет место координация между потерпевшим и причинителем вреда, причем еще на стадии существования фактических общественных отношений, до появления уголовных правоотношений. Более того, правоотношения «государство - преступник» здесь отсутствуют, поскольку нет оснований для их возникновения.

Таким образом, полагаем, что расширение субъектного состава уголовно-правовых отношений за счет включения в них потерпевшего является необоснованным, а институты частного и частно-публичного обвинения противоречат классической модели уголовно-правовых отношений, а также пониманию преступления как общественно опасного деяния. Считаем, что в связи с изложенным данные институты должны быть исключены из Уголовно-процессуального кодекса РФ.

Список использованной литературы

1 См.: Сидоренко Э. Л. Диспозитивный режим уголовно-правового регулирования : монография. М., 2013. С. 48.

2 Там же. С. 209-210.

3 См., напр.: Чернышева Ю. А. Причинение смерти лицу по его просьбе: уголовно-правовое, уголовно-политическое, криминологическое и социально-правовое исследование : монография. М., 2011. С. 10.

4 Сидоренко Э. Л. Указ. соч. С. 143.

5 См.: Шуберт Л. Об общественной опасности преступного деяния / под ред. М. А. Гельфера. М., 1960. С. 10, 34.

6 См.: Торкунов М. А. Общественная опасность и криминализация деяний (военно-судебная практика) : монография. Киров, 2008. С. 29, 43; Шуберт Л. Указ. соч. С. 23-24, 94.

7 См., напр.: Мальцев В. В. Введение в уголовное право. Волгоград, 2000. С. 60-61.

8 См.: Генрих Н. В. Предмет и метод уголовно-правового регулирования: история, теория и практика. М., 2011. С. 60.

9 См.: Шуберт Л. Указ. соч. С. 34, 66.

10 См.: Торкунов М. А. Указ. соч. С. 29.

11 См.: Козлов А. П. Понятие преступления. СПб., 2004. С. 703.

12 См.: Шигина Н. В. Интерес в уголовном праве (методологический аспект) : монография / отв. ред. А. И. Чу-чаев. Владимир, 2007. С. 42.

13 См.: Квашис В., Генрих Н. Содержание уголовно-правового отношения (концептуальная модель) // Уголовное право. 2010. № 4. С. 29-34.

14 См. подробнее: Генрих Н. В. Предмет и метод уголовно-правового регулирования: история, теория и практика. М., 2011. С. 86.

15 См.: Там же. С. 118-119.

16 См.: Сидоренко Э. Л. Указ. соч. С. 288, 273.

17 См.: Усмотрение в уголовном праве и уголовном процессе / Э. Жевлаков [и др.] // Уголовное право. 2010. № 1. С. 108-113.

Статья рекомендована к опубликованию научно-экспертным советом академии, протокол от 16 мая 2014 г. № 5.