CC BY
0
СОЦИАЛЬНАЯ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
УДК 171 001: 10.24412/2071-6141-2024-2-152-165
«БЫТЬ И КАЗАТЬСЯ» В ФИЛОСОФИИ ОБРАЗОВАНИЯ Н.И. ПИРОГОВА
Е.Г. Мещерина, А.И. Фёдоров
Анализируются философско-этические основы педагогических взглядов и деятельности знаменитого русского хирурга Н.И. Пирогова, представленных в таких его сочинениях, как «Вопросы жизни» и «Дневник старого врача». Главным тезисом, вызвавшим широкий резонанс в журнальной среде и всей читающей части российского общества, было положение о губительном для государства несоответствии целей воспитания (христианские заповеди) тем устоям, на которых в действительности строится и функционирует социальная система (преобладание «торгашеского духа» и поиск личной выгоды). Рассматривается, как философ Пирогов видит выход из данного противоречия, порождающего у молодежи стремление «не быть, а казаться», в области нравственного совершенствования личности, которому должны способствовать развитие детской психологии как особой отрасли знания, приоритет воспитания над образованием, повышение статуса гуманитарных наук (прежде всего, философии). Ценность философско-педагогических идей Пирогова подтверждается не только их актуальностью, но и большим интересом к ним таких мыслителей, как Н.А. Добролюбов и «учитель учителей» К.Д. Ушинский.
Ключевые слова: нравственный императив, Н.И. Пирогов, личность и общество, философия воспитания и образования.
И в древности искали людей с фонарями, но всё-таки искали.
Н. Пирогов
Вопросы образования и воспитания, вышедшие на первый план общественных дискуссий в России 40-50-х годов XIX века, представляли для Н.И. Пирогова (1810-1881) весьма существенный интерес по нескольким причинам, в том числе и не вполне очевидным. Прежде всего, эти вопросы входили в сферу его стремления к философскому обоснованию собственного мировоззрения, ядром которого было осмысление значений истины, правды факта и научного умозаключения, в социальной жизни обычно подменяемых разного рода иллюзиями. Гносеологические вопросы органично перерастали в рассмотрение взаимодействия личности, стремящейся к исполнению долга, и общества с его, прежде всего, практическими, бытовыми интересами. В результате вечный философский вопрос отношений «должного и сущего» предстает в трудах Пирогова как проблема сущности и видимости, или в социально-психологическом смысле - «быть и казать-
ся». Наряду с этим одну из причин интереса к педагогике составляли личные обстоятельства: неожиданная смерть молодой жены и раздумья о судьбе оставшихся без матери маленьких сыновей. Именно этой теме посвящена поэма, или, скорее, стихотворный трактат, «Мать-мачеха», наполненный любовью к осиротевшим детям, не знающим этих слов, поскольку они воспитываются няней и одиноким отцом [1, с. 616-619].
Не последнюю роль играла и причастность Пирогова к преподаванию, чтение лекций по совершенно новым курсам (например, курс «хирургической анатомии», для которого потребовалось разрешение императора), участие в диспутах, проведение практических занятий, общение с многочисленными учениками. В целом педагогическая область была близка Пи-рогову по самой природе его профессиональной деятельности, представляя собой некую органичную ее ветвь. Уже в Дерптском профессорском институте под руководством Пирогова с 1836 по 1838 год было подготовлено 13 докторских диссертаций, посвященных проблемам клинической медицины. Среди его «научных питомцев» и последователей - А.А. Китер, продолживший линию взаимосвязи клинических занятий и лекционного курса в Казанском университете, и В.А. Караваев, основавший медицинский факультет в Киевском университете св. Владимира [2, с. 175] Но главной причиной, побудившей знаменитого хирурга к участию в обсуждении методов преподавания и наказания в воспитательных целях, а также особенностей университетского образования и состояния приходских школ и училищ, было изменение его собственного социального статуса. Невозможность для Пирогова после Крымской кампании, прославившей его как «чудо-хирурга» и участника героической обороны Севастополя, служить в военном ведомстве, а также его личное нежелание возвращаться в переполненную интригами Медико-хирургическую академию, которой он отдал лучшие годы своей профессиональной жизни (1841-1854 гг.), обусловили его согласие на перевод в ведение Министерства народного просвещения.
О том, насколько глубоким было неприятие царивших в Медико-хирургической академии порядков, можно судить по одному из писем Пи-рогова из осажденного Севастополя в конце января 1855 года, написанном по истечении трех месяцев его пребывания в заполненном ранеными и больными городе, после тех ужасающих сцен и нечеловеческих трудов врача-хирурга, которые к тому времени стали для него повседневностью. С сожалением отметив, что между сестрами возглавляемой им Крестовоз-движенской общины, как и между военными, существует множество интриг, Пирогов вместе с тем признается: «.. .а служить здесь мне во сто крат приятнее, чем в Академии; я здесь, по крайней мере, не вижу удручающих жизнь, ум и сердце чиновнических лиц» [3, с. 103]. Все тяготы военной жизни («сплю даже в солдатской шинели»), перегрузки, грязь, болезни,
тысячекратно возросшая возможность внезапной смерти, непрерывная изматывающая борьба за улучшение условий содержания раненых - все это было для Пирогова менее травмирующим его нравственное чувство, чем беспрекословное выполнение требований властной иерархии к костюму, форме отчетов, выражению нижайшей почтительности к вышестоящим особам, от которых зависит твоя судьба.
Несомненно, что в глубинном плане, в скрытой логике его жизни, именно нравственная сущность личности Пирогова, его безоговорочное следование моральному императиву, которого ему не прощало его окружение, сделали неизбежным его обращение к религиозно-этическим вопросам. Высокая требовательность к себе, кантианское «беспощадное суждение о собственных недостатках» выступают на первый план во всех трудах Пирогова, затрагивающих темы философии, психологии, воспитания и даже сугубо медицинских вопросов, начиная от знаменитых в свое время «Анналов хирургического отделения клиники Дерптского университета» и заканчивая «Дневником старого врача». Биографы Пирогова справедливо обращают внимание на красноречивый эпиграф к «Анналам», взятый автором с первой страницы «Исповеди» Ж.-Ж. Руссо: «Пусть трубный глас Страшного суда раздастся когда угодно - я предстану пред Верховным судией с этой книгой в руках» [4, с. 5]. Присущее Пирогову стремление к самоанализу как основе духовной жизни не оставляло его и в Севастополе, обостряясь во время болезни. Тогда появлялось время стать смиренным наблюдателем «у неумеримого кратера души», поскольку и на склоне лет мы все еще не умеем «подстеречь быстролетных мгновений, когда затихает извержение вечно клокочущей лавы, боясь даже украдкою взглянуть в эту страшную глубину" [5, с. 30].
Предельная честность и мужество, проявленные автором в «анатомическом» подходе в «Дневнике старого врача» к главному объекту исследования - собственному мировоззрению с его истоками и этапами, особенностями памяти, глубинами эмоциональной жизни, - отсылают к началу, к анализу своего внутреннего состояния в стихотворении «Сон», написанному 32-летним хирургом во время выхода из затяжной тяжелой болезни (несколько недель). Болезнь (диагноз так и не был поставлен) стала следствием не столько длительных рабочих перегрузок, сколько тех ужасающих условий, в которых приходилось заниматься своим делом. Рядом с довольно подробным описанием сразившего его недуга Пирогов оставляет в «Дневнике» такую запись: «В течение целого года по прибытии моем в Петербург я занимался изо дня в день в страшных помещениях 2-го военно-сухопутного госпиталя, с больными и оперированными, и в отвратительных до невозможности старых банях этого же госпиталя; в них, за неимением других помещений, я производил вскрытие трупов, иногда по 20 в день, в летние жары; а зимою, во время ледохода (ноябрь, декабрь), пере-
езжал ежедневно по два раза на Выборгскую, пробиваясь иногда часа по два между льдинами» [6, с. 607].
Одно из главных состояний, описанных в стихотворении «Сон», -ощущение влекущего к себе «высокого Начала», переходящее в чувство бессмертия-любви, которое объединило духовное, идеальное «я» с материальным («как две струи в одну стеклись») [7, с. 443-446], станет отправной точкой для гносеологических построений в «Дневнике старого врача», главном философском сочинении Пирогова. Через много лет, в конце пути, снова оставшись без всепоглощающей тяжёлой работы, которая во многом была уже не по силам, Пирогов возвращается к единственному доступному ему теперь объекту исследования - своему сознанию, «составляющему для нас еще более сокровенную и беспокойную тайну», чем «таинственная лаборатория вне нас» [6, с. 57]. Он возвращается с тем же нелицеприятным инструментарием и при полном отсутствии снисходительности к себе и своим ошибкам, которые часто могли быть просто следствием непреодолимых обстоятельств. Не случайно «Дневник», который он заполнял, пока мог держать в руках карандаш (ручка была уже тяжела), обрывается на времени, когда его первая жена - Е. Березина - стала его невестой. И также не случайно то, что среди философских раздумий о «тайне творения» и «мистерии творчества» целые страницы занимает поразительно глубокое для данного случая, с выяснением причин и деталей (особенности детства, отношения с сородичами, переживания унижений, человеческая жестокость), описание краткой трагической жизни кота Мошки.
Вступление Пирогова на новое поприще с надеждой отдать свои силы и знания на пользу Отечества (Крымская кампания не поколебала его глубокого патриотизма) было ознаменовано публикацией в «Морском сборнике» (1856, июль) его сочинения «Вопросы жизни», провозглашающего в качестве главной проблемы современного общества несоответствие целей воспитания (христианские ценности) той идеологии, которая царит в окружающей жизни. Более того, это несоответствие, по убеждению Пиро-гова, способно привести к печальным для государства в целом последствиям. Раздор нравственно-религиозных основ нашего воспитания с главным направлением, которому следует общество, даже «при самых твердых политических основах, может все-таки рано или поздно поколебать его» [5, с. 14]. Христианское воспитание, суть которого определяет Откровение, то есть понимание жизни и настоящего как «приготовления к будущему», не может мирно сосуществовать с резко выраженным материальным, «почти торговым стремлением», основанием которого служит идея о счастье и наслаждении в жизни здешней.
Статья открывается характеристикой XIX века, как «по преимуществу практического», в котором «зоологический человек, правда, еще существует с его двумя руками и держится ими крепко за существенность; но
нравственный, вместе с другими старосветскими отвлечениями, как-то плохо принадлежит настоящему» [5, а 3]. К проблемам современного воспитания Пирогов подходит, совершив историко-философский экскурс, обнаруживающий значительную философскую эрудицию, позволившую ему наряду с аналитическим подходом афористично и остроумно выделить главные идеи известных этических систем античности: пифагорейцев, скептиков, для которых «само сомнение сомнительно», эпикурейцев, стоиков.
Впоследствии, характеризуя философские взгляды Пирогова, известный историк русской философии В.В. Зеньковский не без оснований указывал на близость его понимания «мирового мышления» или «вселенского разума» к учению стоиков о мировом Логосе [8, а 189]. Наряду с этим изначальные положения, приведенные Пироговым для обоснования своего мировоззрения, запечатлели следы влияния различных философских систем - пифагореизма, атомизма, эмпиризма, рационализма, христианской онтологии, некоторых философско-психологических теорий XIX века. Отталкиваясь от идеи мирового мышления, Пирогов стремится синтезировать атомистический подход с признанием надмирного творческого разума. «Мысль, проникая в грубый материал, делает его своим органом, способным рождать и развивать новые мысли в зрителях и читателях. Если это неоспоримый факт, то для меня неоспоримо и то, что высшая мировая мысль, избравшая своим органом вселенную, проникая и группируя атомы в известную форму, сделала и мой мозг органом мышления» [6, а 18]. В духе пифагореизма он предпринимает сравнение мозга с «музыкальным органом», струны и клавиши которого в их движении и колебаниях при некоем высшем участии составляют мировую гармонию.
Афористичность и четкость изложения, характерные для стиля Пи-рогова, органично включают в свое поле художественность его восприятия, весьма интересные мысли о сути творческого процесса и роли искусства. Подтверждением мысли пифагорейцев о том, что только чистой, стремящейся к совершенству душе доступна красота космоса, становится великолепное по чувству возвышенной красоты описание вечернего пейзажа в записи 15 января 1880 года. «Поля, покрытые гладкою, как скатерть, снежною пеленою, освещались нежно-розовым, переходящим в светло-фиолетовый, светом; полная, еще бледно-серебристая, луна поднималась из-за леса на зеленовато-голубом фоне. Игра и переливы цветов из зеленоватого в палевый и светло-голубой на горизонте, и из розового в бледно-фиолетовый, со множеством блесток на снегу, так обворожили меня, мне дышалось студеным воздухом так легко и привольно, что я невольно начал пародировать упрек Пушкина и про себя шептал с навернувшимися на глазах слезами: Не случайный. Не напрасный, /Дар чудесный и прекрасный, / С тайной целью дан ты мне!» [6, а 55].
«Вопросы жизни», «Дневник», как и ранее написанные стихи, обнаруживающие развитое эстетическое чувство, позволяют сделать вывод о том, что для Пирогова как русского мыслителя философия неотделима от поэзии даже в краткой характеристике философских учений. «В середине стояла школа эпикурейцев, к северу от нее жили последователи Платона, а к югу ученики Аристотеля. Мирты и оливы разделяли одно учение от другого» [5, с. 17]. Но поэтичность и образность мышления не мешали Пиро-гову при исследовании любой ситуации всегда оставаться на позициях ученого-аналитика, или, по его собственному выражению, «рационального эмпирика», которым он считал себя большую часть жизни, особенно в молодые и отчасти в зрелые годы. Рассматривая множество вариантов жизненных позиций, куда входят и такие как отказ от убеждений («при полном кармане»), и присущее планетам движение по силе инерции в заданном направлении, он выявляет их различные основания - темперамент, телосложение (особенно «слабое, нервное»), наклонность к мечтательности, действие инстинктов, различные внешние обстоятельства, здоровье, свойства ума, воли и т. п.
В качестве выхода из создавшегося опасного противоречия между воспитанием и соблазнами жизни, которые влияют на молодого человека гораздо более семейных традиций и школьных наставников, Пирогов предлагает три возможные варианта. Первый - согласовать основания воспитания с настоящим направлением общественной жизни, что на практике означает отказ от нравственно-религиозных основ и высоких идеалов христианства. Но «жизнь без сознательных, идеальных стремлений печальна, бесцветна и бесплодна», - подчеркнет Пирогов немного позднее, развивая эту мысль в речи, обращенной к учащимся Ришельевского лицея 1 сентября 1857 года [9, с. 45]. Второй путь - изменить направление самого общества. Именно этот подход, на который Пирогов лишь указывает, был близок либерально-демократическому направлению, не исключавшему, как известно, и революционные методы. Третий вариант, наиболее приемлемый для автора, требует реформ в образовательной области, благодаря которым воспитанные в прогрессивном духе новые поколения смогут постепенно совершенствовать и общественную жизнь. Как и большинство философов, Пирогов переносит разрешение социальных противоречий во внутренний мир личности. Воспитание, имеющее для него приоритет над образованием как подготовкой к профессиональной деятельности, должно готовить молодого человека к внутренней борьбе, «неминуемой и роковой», которая необходима для того, чтобы отстаивать среди лжи и притворства высокие нравственные идеалы. Воспитание, неотделимое от образования, должно научить и способам выдерживать этот неравный бой, одним из которых является отказ от эгоизма и готовность к самопожертвова-
нию. Без этих качеств, влекомый одним бессознательным ощущением «чего-то высокого», человек превращается в искателя сильных ощущений.
В данном случае Пирогов указывает на актуальную и в наше время проблему соотношения в образовании общей гуманитарной части (в то время изучения, прежде всего, классических языков, с чего и началась дискуссия) и части прикладной. В споре гуманитариев и «реалистов» он примыкает к тому направлению (В. Ф. Одоевский, Т.Н. Грановский), которое полагало наиболее важным воспитание человека, а потом уже специалиста в конкретной области знания. Пирогов убежден в том, что для созревания «внутреннего человека», который должен подчинить себе «человека внешнего» с его практическими свойствами, не следует спешить с «прикладной реальностью», не стоит сразу обучать детей практическим навыкам в реальных школах. Тогда будут в государстве «не только негоцианты и юристы», но и люди и граждане. Именно здесь приходит на помощь необходимая как древнему, так и современному человеку основа всех знаний - философия (humaniora), для которой «Бог, свет и человек были главнейшими предметами отвлеченных созерцаний» [5, c. 20]. Здесь следует подчеркнуть, что бесспорные для Пирогова положения об общечеловеческих началах любой науки, о «наднациональном» и «надсословном» характере воспитания и обучения и особенно его идея соединения «высочайшего дела христианства» с народным просвещением, укрепляя его авторитет в среде поклонников науки и просвещения, не могли способствовать упрочению его положения в такой косной и предельно политизированной сфере, как российское образование.
«Вопросы жизни» вызвали небывалый для педагогических сочинений резонанс, их широко обсуждали в литературных кружках, салонах и общественных собраниях, в дискуссию по проблемам воспитания и его социальной роли включились известные журналы («Отечественные записки», «Современник», «Журнал Министерства народного просвещения»), публицисты, влияющие на общественные умонастроения. Прославившая Пирогова как педагога статья была переведена на французский и немецкий языки. Министр народного просвещения А.С. Норов (к сожалению, вскоре покинувший свой пост), ознакомившись с этим сочинением, нашел, что его содержание соответствует духу времени, и предложил Пирогову довольно высокую по тому времени должность попечителя Одесского учебного округа.
«Полный и блестящий успех» «Вопросов жизни» констатировал в своей статье в «Современнике» (1857. Кн. V) Н.А. Добролюбов, сразу увидевший такие достоинства стиля Пирогова, как «благородное направление мысли», «пламенная, живая диалектика» и художественность изложения тех проблем, которые так ясно и смело не затрагивались никем. «С неотразимой логической силой» Пирогов, по мнению Добролюбова, доказыва-
ет, что главная причина зла - «преобладание внешности в самом воспитании, пренебрежение внутренним человеком», когда, рассуждая о достоинстве личности, ценят «более всего изящество французского выговора и модный жилет» [10, с. 14]. Вместе с тем афористичность мысли Пирогова вызывает у Добролюбова желание развернуть некоторые близкие ему положения более масштабно и придать им наиболее полное обоснование. К таким положениям относится тезис о необходимости формирования у учащихся самостоятельности мышления, который перерастает у Добролюбова в страстную критику безусловного повиновения воле наставника в деле воспитания и насаждения в душу ребенка предрассудков и заблуждений старого поколения, приучающих его «жить чужим умом».
На выход «Собрания литературных статей» (1858) Пирогова, знаменующий окончание краткого «одесского периода» его педагогической деятельности, также последовал весьма благожелательный отклик Добролюбова. В своей пространной рецензии известный критик отмечал «силу строгой мысли» автора, его способность возвыситься над «обольщениями мелочей жизни», а также необычайную смелось в признании общественных недостатков. Среди статей сборника, включающего помимо «Вопросов жизни» и другие публицистически заостренные выступления Пирого-ва, особое внимание Добролюбова привлекла статья «Быть и казаться», в которой известный со времен философской древности вопрос рассматривался автором применительно к целям воспитания [11, с. 276-277].
В наше время содержание рассуждений Пирогова может показаться архаичным, поскольку участие детей в придуманных взрослыми формах развлечений стало почти нормой. Вместе с тем вопрос этот не столь однозначен и сейчас и требует к себе более вдумчивого отношения. Вынесенный в заголовок статьи вопрос «Быть и казаться», и явно, и подспудно определяющий и жизнь, и труды Пирогова, вначале касается частной ситуации - разрешения ученикам Одесской гимназии по примеру студентов лицея играть в публичном театре, которое и было им дано. Вместе с тем это разрешение не было для самого Пирогова бесспорным с точки зрения «нравственной педагогики», поскольку выставляет детей и юношей перед публикой в искаженном, то есть «не в настоящем их виде».
Подобно Одоевскому, Пирогов мог бы сказать: «Не любим мы детей на сцене». Но в отличие от своего старшего единомышленника, говорившего о модных салонных выступлениях вундеркиндов, Пирогов стремится определить свою позицию по отношению к участию детей в различных взрослых развлечениях (театральные постановки, балы, маскарады и т. п.) с помощью философско-психологической аргументации. Полагая, что психика ребенка и юноши - особый храм, имеющий свои законы восприятия («калейдоскопичность») и развития, не совпадающие с законами мира взрослых, он убежден, что участие детей во взрослых играх не только мо-
жет возбудить «суетность и тщеславие», но и внести в их поведение в жизни начала лжи и притворства. «Должны ли мы преждевременно давать повод юной душе обнаружить ее двойственность? Пусть быть и казаться остаются в жизни юноши одним и тем же/... / И не выходя на театральную сцену, - и без того, - на одной сцене жизни, он скоро научится лучше казаться, чем быть» [12, с. 65]. Чтобы противостоять пагубной душевной двойственности, которая может вести к сумасшествию, необходимо дать время развиться мысли (у ребенка воображение всегда опережает мысль), началу внутреннего анализа, научиться борьбе с самим собой. Пирогов настаивает на самоценности детской психики - «этого таинственно-священного храма еще девственной души человека», который следует изучать, постигать его собственные законы, «ведь изучают даже душевнобольных, находя в их поступках свою логику» [12, с. 71].
Затронутая в связи с «детскими балами, театрами, живыми картинами и костюмами» как некими педагогическими приемами «легкомысленных родителей» и «близоруких наставников» тема детской психологии неизбежно включала в свой ареал проблему наказания. Пирогов вступает в дискуссию о телесных наказаниях, которая шла в России с перерывами в течение нескольких десятилетий (со времен Пушкина и его круга [13, с.279]), с убедительными формулировками, отрицающими их пользу. Настаивая на том, что «розга вселяет страх, но не исправительный, не надежный, а прикрывающий только внутреннюю порчу», он указывает на множество отрицательных последствий стремления «поставить совесть в зависимость от розги» [14, с. 77-78]. Прежде всего, его аргументы обращены к тем «адептам розги», которые секут детей или по привычке, или подражая какому-то авторитету. Такие «воспитатели» не могут ответить на вопросы о привычке ребенка к наказанию (чем поддерживать страх?), о «границах своих усилий», о самой цели телесного наказания, которая должна быть нравственной, и т. п. По убеждению Пирогова, они не догадываются о том, что присутствие ребенка при наказании другого вызывает сочувствие к тому, кого наказывают (борьба сильного с бессильным) и ненависть не к проступку, а к наказующему.
Несомненно, что практическая сторона работы Пирогова в должности попечителя Одесского учебного округа была чрезвычайно интенсивной и включала не только проведение в жизнь высказанных в печати идей. Что же касается проблемы «бить или не бить» в практике учебных заведений, то биографы Пирогова единодушно отмечают фактическую отмену телесных наказаний в Одесском учебном округе за время его недолгого пребывания на посту попечителя (что объясняется и однозначной позицией Пи-рогова по данному вопросу). Отмеченная Добролюбовым смелость в сочетании с демократичной линией поведения, а также такими видами просветительской деятельности, как привлечение студентов к работе в созданных
им воскресных школах, призывы к материальной обеспеченности учащихся («хлеб и грамоту, хлеб и правду») [15, c. 60], частое (три раза в год) инспектирование учебных заведений с последующими отчетами о вопиющих недостатках в их работе и требования по реформированию методов и практик обучения - все это стоило Пирогову очень дорого. Учитывая, что политические обвинения всегда были самыми эффективными, даже если не соответствовали действительности, генерал-губернатор Новороссийского края А.Г. Строганов, писавший на Пирогова доносы в Петербург, обвинил его в «распространении среди студентов духа Франции 1789 года», поскольку они пили за освобождение крестьян.
Пробывший на посту попечителя Одесского округа менее двух лет (сентябрь 1856 - июнь 1858 гг.) Пирогов был уволен и переведен на ту же должность в Киевском учебном округе. Говоря о социально-политических взглядах Пирогова, которые имели влияние на студентов и педагогов, отметим лишь остроумно обозначенное в «Дневнике» его мнение по поводу Манифеста 19 февраля 1861 года. «Земли нельзя было не дать нашим крестьянам при эмансипации [...] не в кочевников же превратить оседлых поселян, считавших землю, на которой они сидели, мирскою» [6, c. 339].
Находясь на посту попечителя Киевского учебного округа, Пирогов, вероятно, счел необходимым сменить тактику: свои идеи, предложенные властям, он решил представлять в виде продукта коллегиального обсуждения. В 1859 году в «Журнале для воспитания» (№ 11) вышел подписанный им циркуляр «Основные начала правил о проступках и наказаниях учеников гимназий Киевского учебного округа», где при всем осуждении телесных наказаний в качестве средства нравственного воздействия они все же допускались в исключительных случаях, по постановлению педагогического совета. В комитет, созданный Пироговым для обсуждения «Правил», входили помощник попечителя, директора гимназий, профессор истории В. Шульгин, известный профессор педагогики С. Гогоцкий и некоторые учителя. Ставший достоянием общественности документ, который Пирогов мог не публиковать, а оставить для внутреннего пользования, вызвал новый виток дискуссий по проблемам наказания. Добролюбов высказал свое граничащее с личной обидой разочарование в статье «Всероссийские иллюзии, разрушаемые розгами» («Современник». 1860. кн. I), взяв к ней пафосный эпиграф "Tu quoque, Brute!..". Вдоволь поиздевавшись над непоследовательной позицией комитета, который не признает пользы физических наказаний, а «только видит невозможность от них избавиться», Добролюбов подробно разбирает параграфы и пункты «Правил», описывающие сущность справедливого наказания, проистекающего из сути проступка, причины самих проступков («религиозный фанатизм», «оскорбление товарищей», «капризы самих преподавателей») и ряд неизбежных в подобных документах несообразностей и противоречий [16, c. 185-189].
В итоге вполне обдуманный поступок Пирогова, благодаря которому тема физических наказаний вышла из педагогической среды на уровень продолжавшейся несколько лет общероссийской дискуссии, привел к известному теперь результату: в 1864 году «Уставом гимназий и прогимназий» телесные наказания были отменены. Сам Пирогов был уволен с поста попечителя Киевского учебного округа тремя годами ранее (март 1861 г.). Помимо всего прочего отставке способствовало его неизбежное столкновение с генерал-губернатором, всеми средствами добивавшегося увольнения попечителя («или Пирогов, или я»), его семьей (по причине высказанного мнения о надсословном характере воспитания) и свитой. Отставка Пирогова была оформлена как триумф и чествование заслуженного педагога. На деле он уходил со своего поста под громкие овации - печально-прощальные со стороны студентов и радостно-победные - со стороны властей.
Менее пяти лет, проведенные Пироговым на педагогическом поприще, обогатили отечественную педагогику многими прогрессивными и глубокими идеями, некоторые из которых все еще ждут своего воплощения. Актуальными и открытыми остаются вопросы детской психологии, статуса базовых дисциплин в высшем образовании, который количественно и качественно изменяется в зависимости от общественно-политической ситуации. Знаменитый русский педагог К.Д. Ушинский, ознакомившись с двумя сборниками педагогических сочинений Пирогова - Одесским (1858) и Киевским (1862), более полным, написал, по мнению исследователей его творчества, одну из самых глубоких своих статей. Указав на «Вопросы жизни» как на ключ ко всем другим педагогическим публикациям Пирого-ва, Ушинский первым обратил внимание на то, что эта статья, по-видимому, долго зрела в авторе: «ею высказалась наружу продолжительная, глубокая и искренняя духовная борьба, совершавшаяся в душе человека, в котором общество привыкло видеть только великого целителя телесных язв, и не подозревая, что он еще более думает о духовных язвах человека, чем о телесных» [17, с. 13]. Ушинский и Пирогов познакомились в 1863 году за границей, в Гейдельберге, где Пирогов с весны 1862 года осуществлял руководство тридцатью молодыми учеными (среди них Мечников, Ковалевский, Потебня), отправленными для продолжения обучения в Европу. Еще до личного их знакомства Ушинский признавался в письме к Л.Н. Модзалевскому от 24 октября 1862 года: «Завидую Вам, что Вы живете в одном городе с Н.И. Пироговым. Я никогда не видел этого человека: но едва ли есть кто-либо другой, кого я уважал бы более» [18, с. 665].
Общение в Гейдельберге не стало основой желательного для Ушин-ского сближения с Пироговым по причине начала интенсивной работы последнего над своей самой знаменитой книгой «Начала общей военно-
полевой хирургии», которая вышла на немецком (1864) и через год на русском языках. Пирогов всегда оставался прежде всего врачом в самом полном и благородном смысле этого слова. Исполняя обязанности попечителя в Одессе, он принимал больных на дому два раза в неделю (бесплатно). В Киеве, кроме благотворительных приемов больных, посещал возглавляемую его учеником В.А. Караваевым клинику Киевского университета, где делал операции и консультировал. Освобожденный властями от всех официальных должностей, Пирогов до конца жизни оставался верен своему призванию. Уже в преклонном возрасте он выезжал на театры военных действий франко-прусской (1870 г.) и русско-турецкой (1877-1878 гг.) кампаний и продолжал оперировать в созданной им небольшой больнице (30-40 коек) в своем имении Вишня (впоследствии с. Пирогово недалеко от г. Винницы). Последние два года жизни великого хирурга были посвящены не законченному им «Дневнику старого врача», который и стал впоследствии основой для посвященных ему статей и книг.
Список литературы
1. Стихотворение «Мать-мачеха» написано «на память» будущей второй жене Пирогова А.А. Бистром и отражает его желание убедить себя в том, что его дети найдут в ней вторую мать. Стихотворения Н.И. Пиро-гова // Пирогов Н.И. Сочинения. Т. 2. Киев: Издание Пироговского Т-ва, 1910. С. 616-619.
2. Карнаух Н.В. Зарождение российской научно-педагогической школы в Дерптском профессорском институте // Вестник ТГПУ. 2015. №1(153). С. 171-179.
3. Пирогов Н.И. Севастопольские письма 1854-1855 / ред. и прим. Ю.Г. Малиса. СПБ.: Изд. Рус . хирург. об-ва Пирогова, 1907. 231 с.
4. Руссо Ж-Ж. Исповедь: роман / пер. с фр. Д.А. Горбова. М.: АСТ: Астрель: Полиграфиздат, 2011. 702 с.
5. Пирогов Н.И. Вопросы жизни// Собрание литературных статей Н.И. Пирогова. Одесса: Издание редакторов «Одесского Вестника» А. Бог-дановского и А. Георгиевского, 1858. С.3-38.
6. Пирогов Н.И. Дневник старого врача // Сочинения Н.И. Пирогова. Т. II. Киев: Изд. Пироговского т-ва, 1910. 681 с.
7. Неизданное стихотворение Н.И. Пирогова. Сон // Русская старина. 1916. Март. С. 443-446.
8. Зеньковский В.В. История русской философии. Т. I. Ч. 2. Репринт Париж, 1948. Л.: «ЭГО», 1991. 280 с.
9. Пирогов Н.И. Новоселье лицея // Собрание литературных статей Н.И. Пирогова. Одесса: Издание редакторов «Одесского Вестника» А. Бог-дановского и А. Георгиевского, 1858. С. 39 - 47.
10. Добролюбов Н.А. О значении авторитета в воспитании (мысли по поводу «Вопросов жизни» г. Пирогова) // Н.А. Добролюбов. Собр. соч. в 6 т. т. 3. М.-Л.: Худ. лит-ра, 1961. С. 13-29.
11. Добролюбов Н.А. Собрание литературный статей Н.И. Пирогова // Н.А. Добролюбов. Собр. соч. в 6 т. Т. 4. М.-Л.: Худ. лит-ра, 1962. С. 273-282.
12. Пирогов Н.И. Быть и казаться // Собрание литературных статей Н.И. Пирогова. Одесса: Издание редакторов «Одесского Вестника» А. Бог-дановского и А. Георгиевского, 1858. С. 62-73.
13. Стасов В.В. П.Я. Чаадаев // Русская старина. 1908 г. № 2. С. 271-297.
14. Пирогов Н.И. Нужно ли сечь детей и сечь в присутствии других детей? // Собрание литературных статей Н.И. Пирогова. Одесса: Издание редакторов «Одесского Вестника» А. Богдановского и А. Георгиевского, 1858. С. 74-79.
15. Пирогов Н.И. Одесская Талмуд-Тора // Собрание литературных статей Н.И. Пирогова. Одесса: Издание редакторов «Одесского Вестника» А. Богдановского и А. Георгиевского, 1858. С. 48-61.
16. Добролюбов Н.А. Всероссийские иллюзии, разрушаемые розгами // Н.А. Добролюбов. Полн. Собр. соч. в 6 т. Т. 4. М.: Худ. лит-ра, 1937. С. 174-193.
17. Ушинский К.Д. Педагогические сочинения Н.И. Пирогова // К.Д. Ушинский. Собр. соч. Т. 3. М.-Л.: Изд. Акад. пед. наук РСФСР, 1948. С. 11-86.
18. Ушинский К.Д. Примечания к статье «Педагогические сочинения Н.И. Пирогова»// К.Д. Ушинский. Собр. соч. т. 3. М.-Л.: Изд. Акад. пед. наук РСФСР, 1948. С. 665.
Мещерина Елена Григорьевна, д-р филос. наук, проф., Egm18@bk.ru, Россия, Москва, Российский государственный университет им. А.Н. Косыгина (Технологии. Дизайн. Искусство),
Фёдоров Андрей Игоревич, канд. филос. наук, доц., atsignmaildotru@,mail.ru, Россия, Москва, Национальный исследовательский университет «Московский институт электронной техники»
"TO BE AND TO SEEM" IN PHILOSOPHY EDUCATION OF N.I. PIROGOV
E.G. Meshcherina, A.I. Fedorov
The article is devoted to the analysis of the philosophical and ethical foundations of the pedagogical views and activities of the famous Russian surgeon N.I. Pirogov, presented in his works such as "Questions of Life" and "Diary of an old doctor". The main thesis, which caused a wide resonance in the journal environment and the entire reading part of Russian society, was the provision on the disastrous discrepancy for the state of the goals of education
(Christian commandments) to the foundations on which the social system is actually built and functions (the predominance of the "merchant spirit" and the search for personal gain). As a philosopher, Pirogov sees a way out of this contradiction, which gives rise to a desire among young people "not to be, but to seem", in the field of moral improvement ofpersonality, which should be facilitated by the development of child psychology as a special branch of knowledge, the priority of upbringing over education, raising the status of the humanities (first of all, philosophy). The value of Pirogov's philosophical and pedagogical ideas is confirmed not only by their relevance, but also by the great interest in them of such thinkers as N.A. Dobrolyubov and the "teacher of teachers" K.D. Ushinsky.
Key words: moral imperative, N.I. Pirogov, personality and society, philosophy of upbringing and education.
Meshcherina Elena Grigorievna, doctor of philosophical sciences, professor, Egm18@,bk.ru, Russia, Moscow, Russian State University named after. A.N. Kosygin (Technology. Design. Art)
Fedorov Andrey Igorevich, candidate of philosophical sciences, associate professor, atsignmaildotru@,mail.ru , Russia , Moscow, National Research University "Moscow Institute of Electronic Technology"
