CC BY
124
Племенной мир
© 2009
А.В. Епимахов
БРОНЗОВЫЙ ВЕК ЮЖНОГО УРАЛА: ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ И СОЦИАЛЬНАЯ ДИНАМИКА*
Бронзовый век Урала имеет длительную историю изучения, однако большинство работ ориентировано на решение вопросов культурогенеза, а также уяснение относительной и абсолютной хронологии культур и типов. Реконструкция основ хозяйственной жизни и системы социальных отношений встречается гораздо реже, несмотря на то, что первые опыты относятся к средине прошлого века1. Традиция таких исследований никогда полностью не прерывалась, но лишь в последние годы ознаменовались попытками обобщения
2
большой совокупности материалов2. Обращение к данной тематике связано не только с процессом накопления фактического материала, но также с отходом от догматического варианта марксистской теории и поиском новых объяснительных моделей. Последние формулировались в основном в западной литературе с опорой на кросс-культурные исследования и отдельные этнографические параллели3. Попытки прямого переноса теоретических моделей на археологические материалы оказались убедительными в очень разной степени4. В этой связи есть смысл вернуться к археологическому источнику.
Основанием для выводов обычно служат основные параметры археологических памятников — площадь, структура, состав находок и пр. Для ряда построений используются заключения специалистов смежных дисциплин: антропологов, зоологов, палеоклиматологов и др. Южный Урал избран в качестве базовой территории в силу достаточно высокой степени изученности, правда, данными естественных наук разные части региона и периоды обеспечены в различной степени.
К настоящему времени основные проблемы культурно-хронологического членения материалов можно считать решенными, хотя есть ряд дискутируемых проблем. В результате синтеза стратиграфической и типологической информации были намечены блоки культур, хронологические интервалы существования
* Работа выполнена в рамках интеграционной программы УрО РАН и СО РАН, при финансовой поддержке РФФИ, проекты №06-06-96906-р_урал_а и 08-06-00380-а и РГНФ, проект № 08-01-85118а/У.
которых определялись в калиброванной радиокарбонной шкале (рис. 1). Предложенный вариант формировался на базе южно-уральских материалов (в наибольшей степени обеспеченных соответствующей информацией), однако основанные рубежи периодов неплохо согласуются с сериями Восточной Европы и Западной Сибири5.
В дальнейшем обсуждение экономической и социальной динамики ведется в соответствии с выделенными периодами: начало эпохи бронзы, абашев-ско-синташтинский, срубно-алакульский, межовско-саргаринский периоды6. Наименования имеют оттенок условности, поскольку, во-первых, включают гораздо более широкий спектр культур. Во-вторых, заключительные века бронзового века вряд ли были культурно однородными, но пока они (особенно в степной зоне) слабо обеспечены материалами, пригодными для заявленных целей. Нетрудно заметить, что данная периодизация является локальной и в основных чертах вписывается в схему Е.Н.Черных, базирующуюся на системе металлургических провинций и сериях 14С дат7.
При реализации целей настоящего исследования особое значение имеют культуры, представленные разными типами памятников (абашевская, синташ-тинская, срубная и др.). Это дает возможность перекрестной проверки выводов. Дальнейшие построения ориентированы в основном на них. Под термином «экономика» мы понимаем организацию, структуру и состояние хозяйственной жизни или какой-нибудь отрасли хозяйственной деятельности. В данном случае нами сделан акцент на подсистему жизнеобеспечения в части производства продуктов питания. Общество же в целом рассматривается как единая система, функционирующая в условиях постоянного взаимодействия с внешним экологическим и культурным окружением. Однако основная часть связей социума «обращена внутрь» и в конечном итоге способствует сохранению целостности и относительной стабильности системы. Корни такого подхода в отечественной историографической традиции уходят в марксизм, а в западной — процессуальную археологию. Формирование списка подсистем социума обычно определяется решаемыми исследователем задачами, например, — питания, технологии, социальной структуры, символическая или познавательная сфера и т.д.
Основы жизнеобеспечения
Реконструкция характера экономической активности для бронзового века Урала наталкивается на ряд источниковых ограничений. Так, начало эпохи бронзы представлено в основном курганными могильниками (в минимальной
о
степени производственными памятниками)8. В этом и других случаях приходится ориентироваться на косвенные признаки. Разные отрасли диагностируются с разной степенью надежности. Например, животноводство представлено большими сериями остеологического материала, а земледелие же без специальных методик оказывается «археологической невидимкой». Столь же проблематично установить роль той или иной отрасли в системе. На помощь приходят лишь методы естественных наук (изучение содержимого сосудов; карпология; особенности диеты и пр.), каждый из которых, впрочем, тоже имеет свои ограничения. Несколько сужают поле теоретически возможных решений особенности вмещающего ландшафта, для реконструкции которого также нужна совокупность разных методик. Южный Урал лишь отчасти располагает (да и то не в
т Территория
о п Периоды Металлургические провинции и фазы Приуралье горно-лесная Зауралье
§ М лесостепь степь зона степь лесостепь
6 ранние кочевники иткуль гамаюн ранние кочевники горохово иткуль и др.
7 РЖВ ананьино
8 березово позднее бархатово
9 переходные ?
10 IV
11 межовка ? межовка межовка-
12 III белоключевка бархатово
13
14 черкаскуль черкаскуль
15 ПБВ ЕАМП срубная срубно-алакуль черкаскуль алакуль-федоровка
16 II срубная федоровка-алакуль
17 ранняя срубная ранняя срубная коптяки петровка
18
19 абашево синташта синтапгга одиновско-
20 I крохалевская
21 вольск-лбшце ?
22 поздние ?
23 СБВ II катакомбники
24
25
26 волосовско- ямная кысыкульско- ямная кысыкульско-
27 гаринская КИО суртандинская КИО суртандинская
28 ЦМП агидельская липчинская липчинская
29 РБВ I (самарская) шапкульская энеолитические шапкульская
30 аятская и др. культуры аятская и др.
31 турганикский тип
32
33
Рис. 1. Периодизация культур Южного Урала
полном объеме) суммой перечисленных данных9. Тем не менее, по некоторым вопросам консенсус достигнут.
Прежде всего, нет разногласий в вопросе о массовом (хотя, видимо, поэтапном) переходе к производящим формам хозяйственной деятельности, основной из коих признается многоотраслевое животноводство. Его характерные черты реконструируются довольно уверенно благодаря массовым коллекциям поселений, в меньшей степени — погребальных памятников. К сожалению, ранние этапы наименее выверены в выводной части. Отсутствие стационарных поселений наряду с находками костей КРС, МРС и в единичных случаях лошади10 при раскопках курганов заставляют предполагать подвижный вариант животноводства, ориентированного (судя по локализации некрополей) на максимальное использование ресурсов речных долин. Последнее может быть также обусловлено и иными причинами, например, сохранением значительной доли рыбы в рационе. Этому не противоречат материалы Поволжья, где для ката-комбного населения данный факт установлен в результате анализа антропологических останков11. Более поздние периоды уральской бронзы также имеют сравнительно многочисленные свидетельства использования рыбных ресурсов12. Для частично синхронного ямному энеолитического населения данная отрасль, видимо, была одной из основных, если не ключевой.
Начиная с абашевско-синташтинского времени, специалисты уверенно диагностируют состав стада. Несмотря на имеющиеся методические проблемы
перевода цифр остеологических коллекций в реально существовавшие показа-
13
тели соотношения домашних животных , накопленная сумма позволяет сделать определенные выводы14. Наиболее очевидны несколько позиций. Во-пер-
вых, на протяжении II — начала I тыс. до н.э. среди домашних животных резко доминирует КРС (рис. 2), весьма заметную роль это животное играет и в похоронной ритуалистике15. В составе кухонных остатков кости этого животного
составляют от 40—60%, с учетом относительно низкой плодовитости и необходимости воспроизводства в составе стада доля КРС могла быть и выше. При пересчете на поедаемую массу16 картина преобладания оказывается еще более
17
убедительной1' и это без учета роли молочных продуктов, использование которых подтверждено изучением пригаров18 и анализом диеты19.
Лишь в конце эпохи бронзы в Зауралье (особенно в лесостепном) существенно возрастает доля лошади20. Имеются также некоторые различия в модели животноводства Предуралья и Зауралья (наличие свиньи, сравнительно небольшая доля костей лошади в абашевских памятниках и пр.). Поляризация картины, о которой приходится судить только по лесостепной зоне (в степи произошел переход к номадизму), связана уже с РЖВ.
Земледелие на протяжении ряда лет остается предметом дискуссий. Ряд орудий, ранее уверенно относимых к числу земледельческих (мотыги, «зернотерки», серпы), ныне признаются полифункциональными. Находки зерен злаков или следов их использования (например, в пригарах) не составляют серий, что
послужило основой скептического отношения к возможности функционирова-
21
ния самой отрасли для рассматриваемой территории21 либо о довольно скромной роли в системе жизнеобеспечения22. Таким образом, можно констатировать, что, невзирая на некоторые разночтения в интерпретации фактов, спе-
70 60 50 40 30 20 10 0
крс мрс
лошадь - свинья
абашево
срубная
межовка
70 60 50 40 30 20 10 О
крс мрс
лошадь
андроново
финал
саргат-горохово
II
70 60 50 40 30 20 10 0
- крс
- мрс
- лошадь
- свинья
синташта
ал акул ь
КВК
III
Рис. 2. Динамика изменения соотношения костных остатков поселений: I — Предуралье (лесостепь), II — Зауралье (лесостепь); III — Зауралье (степь)
циалисты приходят к очень сходным результатам при реконструкции основы
23
существования коллективов разных культур бронзового века Урала23.
Это внешне вполне аргументированное утверждение на поверку оказывается не столь простым. Размеры, структура, количество поселений (не говоря уже о погребальной обрядности) разнятся очень существенно, что требует объяснения. Даже для генетически связанных культур ситуация выглядит контрастно. Так, если для синташтинских и петровских памятников в нашем распоряжении фортифицированные центры со многими десятками сблокированных строений площадью от 120 до 200 кв. м. каждое, то, начиная с срубно-алакульского периода, ничего подобного не наблюдается. Зато количество объектов, судя по хорошо обследованным участкам24, возрастает в десятки раз. Сокращается число строений в пределах поселения, меняется характер застройки — можно проследить только элементы линейной планировки, есть существенные колебания в размере построек. Для участков с максимально полным выявлением объектов различия в количестве памятников по периодам составляет 30-40 раз. Объяснить столь разительное расхождение в цифрах только длительностью хронологических отрезков невозможно, поэтому следует думать, что изменилась система расселения, демографические параметры социумов и, следовательно, функция поселений.
Экономическая динамика может быть прослежена по отраслям, не включенным прямо в производство продуктов питания. В этом плане наиболее выразительна и лучше всего изучена металлургия. Если в абашевско-синташтинский период на поселениях выявлены многочисленные прямые свидетельства произ-
2 5
водства (имеются таковые и в погребальной практике25), то в дальнейшем большинство южно-уральских поселений содержат минимальное число таких находок. Зачастую даже раскопанные большими площадями памятники не дают серий металлических изделий и заготовок, не говоря уже о следах выплавки26. Не исключено, правда, что для восточной части Урала специализированные поселки, подобные срубному Горному на Каргалах или Мосоловке в Подонье, пока просто не выявлены, да и о масштабах горных разработок можно судить только по отдельным примерам. Впрочем, столь же равно вероятна и другая версия — основные производящие центры к этому времени оказались за пределами рассматриваемой территории, например, в Казахстане.
Система социальных отношений
В суждениях о системе социальных отношений приоритет часто отдается погребальным памятникам со ссылкой на отражение прижизненного статуса ин-
27
дивида в похоронной церемонии27. Этот тезис, воспринимаемый как аксиома, должен быть уточнен. Во-первых, социальная позиция (даже в самом широком толковании) — не единственное, что влияет на характер обрядности. Во-вторых, погребальный памятник — всего лишь овеществленная составляющая части церемоний. В-третьих, для многих курганных культур существуют и дополнительное ограничение в виде посмертной селекции покойных. Иными словами, только часть умерших отбиралась (по не всегда ясным основаниям) для
28
погребения в курганах28, т.е. изучению доступен только некий сегмент общества, обычно — меньшинство. В этой связи во всех возможных случаях в качестве
29
проверочных нами использованы данные по поселениям .
Infantus I Infantus II Juvenajis" Arialtus
Msturus
Senilis
□ female □ male
Рис. 3. Структура смертности курганных некрополей начала бронзового века
Некрополи всех периодов бронзового века Урала достаточно хорошо изучены (в том числе и с привлечением данных смежных наук). Они сильно различаются по количеству сооружений, числу могильных ям, составу погребенных, атрибутике и трудозатратам. Далее нами использованы в основном количественные данные по наиболее крупным некрополям ряда культур30. Во всех возможных случаях они дополнены сведениями по поло-возрастному составу покойных, полученными профессиональными археологами.
Для начала бронзового века (ямная общность) даже наиболее крупные некрополи представлены небольшим число насыпей (около 10), часто весьма разных по размеру. Часть погребений выявлена в одиночных курганах, в том числе и значительных размеров (до 5 м высотой). За редким исключением индивидуальное погребение является единственным на подкурганном пространстве.
31
Среди покойных резко преобладают взрослые мужчины (рис. 3) . В составе погребального инвентаря (который есть далеко не во всех случаях) металлические инструменты и оружие, повозки, керамика, атрибуты металлургической специализации и пр. Количество, состав и атрибуты погребенных прямо свидетельствуют о селективном варианте формирования некрополей. Налицо очевидная разнородность системы обрядности, которая только отчасти объясняется внутренней эволюцией.
Абашевская культура Урала в силу объективных и субъективных причин практически не обеспечена антропологической информацией. Можно обратиться только к количественной характеристике некрополей. Максимальное число курганов (26) обнаружено в Старо-Ябалаклинском могильника, количество могильных ям — 5632. В среднем некрополе их гораздо меньше. Организа-
Infantus 1
Inf intus II
Juvem Iis
Adaltus
Maturus
Senilis
□ female □ male
Рис. 4. Структура смертности синташтинских курганных некрополей
ция внутрикурганного пространства не позволяет уверенно диагностировать центральные (или основные) могилы. Обычно детские усыпальницы (выделяемые по размерам) локализованы на периферии.
Размеры могил говорят об индивидуальном, максимум парном характере погребения, т.е. число покойных даже на самом большом памятнике не превышает 60-70 человек. Курганы не отличаются крупными размерами и, видимо, можно говорить о сопоставимых трудозатратах в пересчете на каждое взрослое погребение. Состав инвентаря довольно однообразен и кроме керамики включает небольшое количество металлических и каменных изделий (в основном
украшения). Не известны предметы, обычно определяемые как атрибуты стату-
33
са или ранга, практически нет и следов производственной специализации .
Абашевские поселения также относительно невелики по площади и имеют не более 3-4 построек, различающихся по размеру. По составу находок, размеру и интерьеру строений предполагается наличие специализации. Она могла быть одним из оснований для выделения В. С. Горбуновым хозяйственно-культурных центров, вокруг которых интегрированы 2-3 уровня поселенческих памятников и некрополи34. Однако даже самые большие поселения служили местом
35
обитания немногим более 100 человек35. Сопоставление двух цифр — числа одновременно живущих и количества похороненных — формально позволяет вычислить длительность существования памятников. При уровне смертности в 4%
(что, скорее всего, выше естественного) самый большой некрополь (в 70 чело-
36
век) должен бы сформироваться менее чем за 20 лет36. Есть серьезные сомнения в том, следует ли рассматривать эту цифру как реальный срок даже наиболее крупных поселений (на этих и других памятниках вероятно существование
и наземных построек). Думается более выверенной будет версия селективного принципа формирования курганного могильника.
Синташтинская погребальная обрядность представлена многомогильными
37
курганами в составе относительно небольших некрополей3'. Количество погре-
бенных составляет менее 150. В составе покойных почти все поло-возрастные категории (рис. 4), в том числе более 50% детей38. Обрядность характеризуется сложной вариативной практикой обращения с умершими, акцентированным противопоставлением центра и периферии, небольшим численным преобладанием мужчин, развитой практикой жертвоприношений животных, обильным вещевым инвентарем и т.д. Сопоставление предполагаемого числа жителей укрепленных поселений и количества похороненных прямо свидетельствует в пользу наличия посмертного отбора. Его основания не вполне отчетливы, но многое говорит в пользу элитного характера курганной ингумации. В ритуальной сфере визуализированы также профессиональные и семейно-брачные
отношения.
Синташтинские поселения — укрепленные, с плотной застройкой и значительным числом помещений (до 60)39 — не имеют, однако, отчетливых признаков дифференциации по имущественному или профессиональному признаку. Несмотря на разницу в оценке числа обитателей отдельного поселения, специалисты сходятся во мнении о весьма высоком уровне концентрации населения — от 1000 до 4000 человек40. Надо ли говорить, что если бы все погребались в одном месте и по одному обряду, цифра в 200 покойных была бы достигнута за 5 лет (!).
Срубно-алакульский период. Не имея возможности привести данные с максимальной полнотой, ограничимся констатацией: действительно крупные (по числу курганов и погребенных) могильники относятся только к срубно-ала-кульскому периоду. Именно в это время в числе похороненных представлены все (или почти все) возрастные когорты, а соотношение полов близко нормальному (рис. 5).
Срубные могильники — наиболее массовое явление по числу курганов и погребений в них. Наиболее крупным является уже упомянутый Старо-Ябалак-линский некрополь с 80 курганам, 156 могильными ямами и примерно двумястами покойными41. Остальные некрополи, в том числе все зауральские42 насчитывают около двух десятков насыпей (в среднем около 10). Организация курганного пространства (если таковая прослеживается) подчинена линейному или круговому принципу. Но выделить «главные» погребения затруднительно. Срубный ритуал на ранних этапах существования культуры предусматривал некоторые категории находок и черты обрядности, часто определяемые как статусные43. Однако в абсолютном большинстве случаев речь идет о стандартизированной позе, инвентаре, интерьере могилы и пр. Немногочисленные примеры женских гарнитуров украшений часто связываются с влиянием восточных соседей.
Столь же широко как могильники представлены и срубные поселения44. Хотя они исследованы раскопками в недостаточной степени, сумма данных может быть представлена следующим образом. Площадь срубных поселений варьирует в значительных пределах, однако действительно крупных (более 10000 кв. м)
I
Infantus
Infani us II
Juverialis
Adiltus
Maturu > Senilis
□ female □ male
Рис. 5. Структура смертности срубных (I) и алакульских (II) курганных некрополей
очень немного, прочие имеют существенно меньшую площадь либо вообще представлены местонахождениями керамики. Различия в площади и насыщенности культурного слоя и составе находок стали основанием для предположения о формировании хозяйственно-культурных центров, два из которых исследованы достаточно подробно — Береговской и Тюбякский микрорайоны45. Эти центры, по мнению автора концепции, имели в составе крупное поселение со следами металлургической и иной деятельности, ряд поселений незначительной площади и некрополи. Несмотря на многолетнюю историю изучения количество изученных раскопками строений очень скромное — около трех десятков. Разведочные данные фиксируют наличие жилищных впадин только для каждого третьего памятника. В пределах одного поселения их число не превышает пяти, да и то с оговоркой о возможной разновременности46. Часть построек возводились как полуземлянки, другие сооружались наземными47. Наземные строения могли быть и срубными, что и обусловило отсутствие котлованов. Никакой системы в их расположении в пределах поселений не зафиксировано. Судя по разнице в размерах (от 15 до 300 кв. м), строения прямоугольной и квадратной форм различались не только конструктивно, но и функционально, нередко сочетаясь в пределах одного комплекса. Ярчайшим примером специализированного поселка горняков и металлургов является Горный I48, однако имеются и другие.
Применение методики, описанной выше, к срубным материалам связано с трудностью анализа поселенческих материалов в части исчисления количества
обитателей. Приходится ориентироваться на усредненные данные о площади построек (100 кв. м.) и предельное их количество в рамках одного памятника
(5), что дает количество одновременно живущих менее 150 человек49. Сопоставление с наиболее крупным некрополем этих показателей дает период формирования некрополя около 40 лет, что кажется не вполне реалистичным. Скорее всего, проблема состоит в принятой нами завышенной цифре числа обитателей поселения.
Алакульская обрядность имеет черты эпохального сходства со срубной, но выглядит менее гомогенной. Правда, это впечатление отчасти определяется обликом ее ранней фазы. Количество насыпей несколько меньше в сравнении со срубным, но есть примеры крупных некрополей (Алакуль, Чистолебяжский, Лисаковский)50. Однако доля многомогильных комплексов значительно выше и, как следствие, число погребенных близко срубному. Хотя масштабы некрополей и поселений, видимо, сопоставимы, алакульские курганы обладают чертами внутренней организации (центр-периферия с «противопоставлением» взрослых и детей). Представлены основные поло-возрастные структуры, хотя семейно-брачные более наглядны за счет парных погребений. Последние продолжают традицию предшествующего времени, но есть и парные детские могилы. Если для срубной общности имеются яркие примеры производственной специализации поселений (Горный 1, Мосоловское), то для алакульской ее выявить затруднительно и для поселений и для погребений. Говоря об алакуль-ских поселениях, можно отметить, что их площадь в сравнении со срубными несколько больше, особенно в степной зоне.
Подсчет количества обитателей, как в предшествующих случаях, затруднен полифункциональностью построек. В усредненном варианте цифра будет варь-
Infantus I Infantus II
Juvenalis
_zl
Adaltus Maturus
_zl
Senilis
□ female □ male
Рис. 6. Структура смертности могильников финала бронзового века
ировать в пределах 200—250 человек в 10—12 постройках. «Ограбление» большинства взрослых погребений51 затрудняет подсчет числа похороненных в курганах. Ориентироваться приходится в основном на количество курганов и могил. В Чистолебяжском могильнике около 80 насыпей, в среднем содержащих по 4 могилы. Из 320 могил около половины — индивидуальные детские захоронения. Об остальных можно только догадываться, но есть примера до 8 покойных52. Полагаю, средняя цифра в 3 человека не будет сильно завышенной. Итого количество покойных составляет около 640 человек. Приняв все тот же естественный уровень смертности 4%, уясним, что условный коллектив в 100 человек сформирует некрополь примерно за 160 лет. Результат, по крайней мере, для крупных могильников, выглядит достаточно реалистично и можно сделать вывод, что в отношении большинства покойных использована традиция курганного захоронения. Косвенно это заключение подтверждается наличием внутренней эволюции обрядности в пределах крупных некрополей. Прямое подтверждение эта гипотеза получила в ходе реализации дендрохронологи-ческого проекта на могильнике Лисаковский. В результате длительность
53
существования некрополя определена минимум в 120 лет53.
Финал эпохи бронзы обеспечен информацией о погребальной обрядности в
основном в Зауралье и только в ранней фазе этого периода54. Для предураль-ской части региона можно упомянуть только межовский могильник Красногорский I55, в остальных случаях речь идет о единичных погребениях56. Впрочем, и для Зауралья комплексов крайне мало. Тем не менее, четко фиксируется изменение порядка формирования некрополей по всем основным позициям: количество курганов и покойных, атрибутика и пр. В нашем распоряжении только единичные (парные) курганы небольшого размера с 1—3 могильными
ямами. Большая часть похороненных принадлежит к взрослой когорте обоего пола (рис. 6). Дети встречаются единично и только в сопровождении взрослых. Инвентарь ограничивается посудой и украшениями.
К сожалению, поселения Зауралья в большинстве своем обследованы разве-
57
дочно, хотя и представлены в большом количестве5'. Среди них имеются и дос-
58
таточно крупные по числу и площади построек , хотя насыщенность культурного слоя сильно варьирует. Стоит ли говорить, что сопоставление «демографии» некрополей и поселений в данном случае абсолютно бессмысленно. Межовские поселения Предуралья изучены несколько лучше: для долговременных памятников составляют до 5000 кв. м, а число построек, как правило, од-на-две59. Площадь некоторых из них превышает 300 кв. м. При таких показателях вряд ли число одновременно проживающих на одном поселении было более 200 человек.
Сопоставление моделей и их интерпретация
Для оценки изменений, происходивших в ритуальной практике на протяжении эпохи бронзы, обратимся к диаграммам предельной численности курганов и покойных в пределах некрополя (рис. 7). Эти объективные показатели наглядно демонстрируют динамичность картины, которая с позиций формальной логики может трактоваться как колебания численности коллективов. Такой вывод, на наш взгляд, по меньшей мере, поверхностен, особенно в свете аномалий структуры смертности. Более соответствует действительности предположение об изменении принципов посмертной селекции покойных60.
Однако в течение бронзового века это не было единственным направлением трансформации системы погребальной обрядности — варьируют практически все основные показатели. И это несмотря на то, что исследователи сходятся во мнении о родственности населения Южного Урала в течение этого периода61. Если в некоторых случаях все-таки можно говорить о миграционном сценарии трансформации, то для других этого заподозрить никак нельзя. Сопоставляя модели в хронологическом порядке, мы получим следующую картину.
Начальный этап бронзового века демонстрирует решительное преобладание индивидуальных захоронений взрослых мужчин, часть которых снабжена «дорогостоящими» наборами артефактов и монументальными сооружениями. Синташтинские могильники, без серьезных оговорок признаются местами упокоения элиты благодаря захоронениям лошадей, колесниц, вооружения и пр. К тому же, они явно не соответствуют демографии поселений. Еще в меньшей степени этому соответствуют завершающие века эпохи бронзы, которые располагают единичными примерами захоронений почти исключительно взрослых.
Следует ли рассматривать прослеженный тренд в качестве отражения «социаль-
62
ной деэволюции», т.е. упрощения социальной структуры и снижения роли элиты в жизни общества от начала бронзового века к финалу?
Ответ на этот вопрос вряд ли может быть сведен к простой формуле. Кажется очевидным, что характер социума претерпел серьезные изменения на протя-
63
жении эпохи бронзы, что проявилось и в демографии63 и в характере расселения. Для ямной КИО суждения вряд ли могут быть надежными, хотя и очевидно, что мобильность существования обычно коррелирует с относительно
Максимальное число курганов в некрополе
А
Максимальное число погребенных в некрополе
Б
Рис. 7. Колебания предельной численности курганов (А) и покойных (Б) на протяжении бронзового века (Южный Урал): I — начало эпохи бронзы; II — абашевско-син-таштинский период; III — срубно-алакульский период; IV — финальная бронза
невысоким порогом численности. Эта гипотеза хорошо согласуется с предположением об использовании в основном биоресурсов речных долин64, поскольку тем самым сокращается экологическая емкость территории. Такое заключение, отнюдь не отрицает возможной интеграции ряда коллективов в ходе совместной деятельности (эксплуатация Каргалинского месторождения или сооружение наиболее крупных курганов). Вместе с тем, именно к начальному периоду бронзового века относятся наиболее монументальные погребальные сооружения бронзового века Урала, к тому же с индивидуальными захоронениями.
Следующий хронологический отрезок резко выделяется (особенно в части синташтинских и петровских комплексов) многочисленностью признаков социальной сложности и часто рассматривается в качестве ее «вершины», что воплощено и в погребальных памятниках, и в поселенческих с их высокой концентрацией (вероятно, периодической) людских ресурсов. На этом фоне сруб-но-алакульские традиции с их очевидной унификацией похоронных ритуалов выглядят парадоксально. Выделение вертикальной дифференциации для них возможно только по отдельным признакам обрядности и символам статуса, зато наглядно реализованы горизонтальные структуры. Еще скромнее представлены памятники межовско-саргаринского периода — ничего похожего на бегазы-дандыбаевские мавзолеи65 на Урале нет.
Завершая этот краткий обзор, мы должны признать, что картина социальной динамики для бронзового века Урала не может быть описана в простой системе координат. Скорее следует рассматривать ее как многомерное пространство признаков66, где экономическая составляющая процесса играла роль контура, в пределах которого функционировали разные модели. Сочетание исторических и экологических условий определяло преобладание тех или иных тенденций (централизация, сетевая стратегия, специализация и т.д.).
Напрашивается также вывод, что экономика жизнеобеспечения не оказывала прямого влияния на проявления иерархических структур в археологических памятниках. Негативность вывода в действительности открывает возможности поиска иных ответов на вопрос о причинах зафиксированного разнообразия. Варианты объяснительных гипотез могут быть разделены на два блока.
Первый предполагает, что на характер социальных отношений решающее влияние оказывали факторы, лишь косвенно связанные (или несвязанные вовсе) с системой жизнеобеспечения: ритуальная деятельность, престижное потребление, включенность в систему внешних связей, военная обстановка, иные
67
ситуативные факторы6'. Второй блок связан с характером имеющихся археологических материалов и подразумевает неполноту овеществления социальных структур, т.е. часть из них оказываются латентны благодаря упомянутому выше селективному принципу формирования некрополей либо отсутствию «необходимости» их отображения в ритуальной деятельности. К этой части ответа примыкают и вариации способов манифестирования статуса — отбор индивидов для подкурганного варианта захоронения, атрибуты (различные для каждого из периодов), монументальность (сложность) конструкции), локализация покойного и иные особенности похоронной ритуалистики.
Очевидно, что ответ на вопросы второго блока находится в наиболее трудной для реконструкции сфере идеологии. Прагматическая составляющая по-
гребальной обрядности ограничена необходимостью избавления от тела в санитарных целях68. Для этого, конечно, вовсе не требуется сложная ритуальная деятельность, отголоски которой мы видим в погребальном памятнике. В решении обозначенных вопросов кажется полезным обращение к термину «социальное портретирование», под которым мы понимаем символическое воплощение ключевых социальных ролей. Примеры работ в этом направлении чаще встречаются в работах историков и лингвистов69, что определяется характером источников. Обычно исследователи ориентированы на создание портрета путем выделения самого главного, опуская подробности, и считают реконструируемую картину объективной. Ю.И. Михайлов считает не менее интересной и важной проблему реконструкции способов и принципов портретирования,
70
присущих конкретному этносу70. Уяснение круга главных идей, сформировавших портрет социума, влечет за собой поиск причин их доминирования.
Очевидно, что в погребальном памятнике находят отражение разные соци-
71
альные структуры71. В принципиальном плане они могут быть сгруппированы разными способами, поэтому обратимся к апробированному варианту дифференцирующих признаков В.С. Ольховского: пол и возраст; брачные отношения; ранг; имущественное положение; профессиональная принадлежность,
72
религиозная . Сопоставление погребальных памятников южно-уральского бронзового века по перечисленным позициям показывает, что для всех культур характерна невозможность четко выделить и обосновать признаки имущественного и религиозного вариантов дифференциации73. Фрагментарно представлены свидетельства профессиональной специализации (в основном — металлургия и обработка металла; реже — военное дело) и соотносятся они только с ранними этапами бронзового века. Возрастные и гендерные структуры представлены на всех этапах, но документированы принципиально разными способами (путем отбора покойных для погребения в курганах; особенностями обращения с умершим; характерным инвентарем и пр.). Лишь для некоторых культур эти варианты манифестирования дублируются. Отношения семьи и брака наиболее наглядно отражены в разнополых парных погребениях, выявленных в родственных синташтинской, петровской и алакульской культурах, но имеется разница в способах упокоения детей. В ряде случаев брак заведомо был символическим, а сопровождающие дети не были биологическими потомками взрослых покойных. Наиболее разнообразно диагностируются атрибуты социального ранжирования (размещение в составе кладбища, инвентарь и жертвоприношения животных; конструкция сооружения и др.).
Краткий обзор со всей очевидностью демонстрируют значительное разнообразие диагностируемых социальных структур, воплощенное в разнородных археологических объектах и комплексах. Однако необходимо попытаться отделить жизненные реалии от воплощения представлений об идеале социума, т.е. разграничить существующие социальные отношения, реальную стратификацию и связи74 с коллективными представлениями о собственной идеальной структуре. Полученные картины явно не будут демонстрировать полного совпадения, в связи с чем представляется актуальным использование методологического принципа дополнительности, предложенного Н.Бором для квантовой физики. Ныне этот принцип получил широкое распространение в разных науках, вклю-
чая гуманитарные. В археологии примеров его использования не слишком
75
много либо этот вариант изучения прямо не декларируется. Между тем данный подход способен существенно обогатить исследовательскую практику. Согласно принципу дополнительности для воспроизведения в знаковой системе целостного явления необходимы взаимоисключающие, дополнительные классы понятий. Таким образом, признается допустимым взаимоисключающее упот-
76
ребление двух языков, каждый из которых базируется на обычной логике . В соответствии с идеей Н.Бора разным областям знания присущи общие черты целостности, индивидуальности. Их отображение с помощью обычного человеческого языка — единственного средства коммуникации между индивидами — требует дополнительного способа описания, необходимость в котором возникает вследствие обязательности учета обстоятельств, которые делают однознач-
77
ным применение наших первичных понятий .
В приложении к нашим материалам есть твердая уверенность, что картины социальной жизни, с точки зрения современного исследователя и носителей традиции, не совпадают, но в некотором отношении они кажутся взаимодополняющими, особенно в свете того обстоятельства, что вторые оказывали прямое влияние на облик археологического памятника, служащего источником исторической информации для ученых. Возвращаясь к вопросу о динамике социального портретирования в бронзовом веке, мы обязаны отметить несколько моментов. Очевидно, что на протяжении рассматриваемого периода принципы портретирования менялись неоднократно. В зависимости от внутреннего состояния социума и системы взаимодействий с окружающей средой (природной и культурной) на первый план в ритуальной деятельности выдвигались разные идеи — индивидуальное воплощение культурного героя, священный брак, военная доблесть и пр. Это отнюдь не обозначает, что иные социальные отношения и структуры отсутствовали вовсе, скорее следует подозревать, что они были латентны либо не фиксируются археологическими методами. Конкретизация состава этих идей и условий, обеспечивших их доминирование, для каждого из периодов — тема отдельного исследования, которое находится в самом начале
78
пути .
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Достаточно обратиться к соответствующим разделам в монографических работах К. В. Сальникова (Сальников К.В. Древнейшие памятники истории Урала. Свердловск, 1952; Сальников К.В. Очерки древней истории Южного Урала. М., 1967). Внимание авторов к обозначенным аспектам было обусловлено желанием сблизить выводы археологии и истории, что проявилось и в наименовании ряда работ (например, Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири // МИА. 1949. Вып. 9).
2. Горбунов В.С. Бронзовый век Волго-Уральской лесостепи. Уфа, 1992; Горбунов В.С. Срубная общность Восточной Европы. Уфа, 2006; Обыденнов М.Ф., Домраче-ва М.Е. Очерки истории экономики и палеодемографии Урало-поволжского региона в древности. Уфа, 2005 и др.
3. Имеются в виду работы, прежде всего, работы сторонников процессуализма: Binford L. Archaeology as anthropology // American Antiquity. Vol.28. №2. Oct., 1962. P. 217—225; Carr C. Mortuary practices: their social, philosophical-religious, circumstantial, and physical determinants // Journal of Archaeological Method and
Theory. 1995. №2. P. 105—200; Goldstein L. G. One-dimensional archaeology and multidimensional people: spatial organization and mortuary analysis // The Archaeology of Death. Cambridge, 1981. P. 53—69; Johnson A. L. The Goals of Processual Archaeology // Processual archaeology: exploring analytical strategies, frames of references, and cultural process. Westport, London, 2004. P. 11—27; Renfrew C. Approaches to social archaeology. Cambridge, Mass., 1984. 430 p.; Ucko P.J. Ethnography and the archaeological interpretation of funerary remains // World Archaeology. 1969. №1. P. 262-290 и др.
4. Основная часть критики прозвучала из уст постпроцессуалистов (Hodder I. The "Social" in Archaeological Theory: An Historical and Contemporary Perspective // A Companion to Social Archaeology. Oxford, 2007. P. 23-42; Hodder I., Hutson S. Reading the past: current approaches to interpretation in archaeology. Cambridge, 2003. 293 p.; Parker Pearson M. The Archaeology of Death and Burial. Texas, 2002. 250 p. и др.), которые, впрочем, не создали стройной альтернативной теории.
5. Епимахов А.В., Хэнкс Б., Рэнфрю К. Радиоуглеродная хронология памятников бронзового века Зауралья // РА. 2005. № 4. С. 92-102.; Hanks B.K., EpimakhovA.V., Renfrew A.C. Towards a Refined Chronology for the Bronze Age of the Southern Urals, Russia //Antiquity. Vol.81. 2007. P. 353-367.
6. Последний имеет две фазы, которые могут определяться как ПБВ III и IV (Кузьминых С.В., Дегтярева А Д. Поздний бронзовый век // Археология. М., 2006. С. 251-256; Епимахов А.В. «Темные века» эпохи бронзы Южного Зауралья // РА. (в печати), однако, достоверными, а главное, надежно дифференцированными данными по каждой из них мы не располагаем.
7. Черных Е.Н., Авилова Л.И., Орловская Л.Б., Кузьминых С.В. Металлургия в Цир-кумпонтийском ареале: от единства к распаду // РА. 2002. №1. С. 5-23; Черных Е.Н. Каргалы. T.V: Феномен и парадоксы развития; Каргалы в системе металлургических провинций; Потаенная (сакральная) жизнь архаичных горняков и металлургов. М, 2007 и др.
8. Моргунова Н.Л., Кравцов А.Ю. Памятники древнеямной культуры на Илеке. Екатеринбург, 1994; Богданов С.В. Эпоха меди степного Приуралья. Екатеринбург, 2004; Черных Е.Н., Исто К.Дж. Начало эксплуатации Каргалов: радиоуглеродные даты // РА. 2002. №2. С. 44-55 и др.
9. Противоречия в реконструкции динамики природной среды особенно хорошо заметны при сопоставлении результатов работы по разным методикам (в основном, педологии и палинологии) (Демкин В.А. Палеопочвоведение и археология: интеграция в изучении природы и общества. Пущино, 1997. 213 с.; Иванов И.В. Динамика атмосферного увлажнений и эволюция почв аридной области умеренного пояса Севера Евразии в голоцене // Почвенные процессы и пространственно-временная организация почв. М., 2006. С. 7-34; Лаврушин Ю.А., Спиридонова Е.А. Основные геолого-палеоэкологические события конца позднего плейстоцена и голоцена на восточном склоне Южного Урала // Природные системы Южного Урала. Челябинск, 1999. С. 66-103; Таиров А Д. Изменения климата степей и лесостепей Центральной Евразии во II-I тыс. до н. э. Материалы к историческим реконструкциям. Челябинск, 2003. 68 с.).
10. Для Урала находки лошадей упоминаются только для Близнецов и Герасимовки (Кузьмина Е.Е. Сложение скотоводческого хозяйства в степях Евразии и реконструкция социальной структуры общества древнейших пастушеских племен // Материалы по хозяйству и общественному строю Южного Урала. Уфа, 1981. С. 28).
11. Шишлина Н.И., Ван дер Плихт Й, Севастьянов В.С., Вазовская Э.П., Чичагова О.А. К вопросу о поправке на резервуарный эффект и радиоуглеродной хронологии
ямной культуры Северо-Западного Прикаспия // Проблемы изучения ямной культурно-исторической области. Оренбург, 2006. С. 112—114.
12. Gayuchenko L.L. Organic Remains from Fortified Settlements and necropolis of the «Country of towns» // Complex Societies of Central Eurasia from the 3rd to the 1st Millennium BC. Regional Specifics in Light of Global Models Vol. II (Journal of Indo-European Studies. Monograph Series 45). Washington, 2002. P. 400—416.
13. Антипина Е.Е. Археозоологические исследования: задачи, потенциальные возможности и реальные результаты // Новейшие археозоологические исследования в России: К столетию со дня рождения В. И. Цалкина. М, 2004. С. 7—33 и др.
14. Косинцев П.А. Типология археозоологических комплексов и модели животноводства у древнего населения юга Западной Сибири // Новейшие археозоологиче-ские исследования в России: К столетию со дня рождения В. И. Цалкина. М., 2004. С. 157-174 и др.
15. Зданович Д.Г. Жертвоприношения животных в погребальном обряде населения степного Зауралья эпохи средней бронзы: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Екатеринбург, 2005.
16. Гайдученко Л. Л., Зданович Д. Г. Расчеты величин биомассы и поедаемой массы копытных в археологических исследованиях бронзы // Археологический источник и моделирование древних технологий. Челябинск, 2000. С. 45-72.
17. Нами произведены расчеты для ряда поселений, по которым имеются данные. Например, для укрепленного поселения Аркаим доля КРС в мясном рационе повысилась до 75%, в то время как в составе костных остатков она составляла около 60% (Косинцев П.А. Костные остатки животных из укрепленного поселения Арка-им // Археологический источник и моделирование древних технологий. Челябинск, 2000. С. 20).
18. Матвеев А.В. Новые данные о системе жизнеобеспечения черкаскульского населения Приисетья // Вестник археологии, антропологии и этнографии. №2. Тюмень, 2000. С. 129-131; Гайдученко Л.Л. Новый источник получения массовой информации об особенностях питания населения древности // Древняя керамика: проблемы и перспективы комплексного подхода. Челябинск, 2003. С. 71-76.
19. Privat K. Preliminary report of paleodietary analysis of human and animal remains from Bol'shekaragansky kurgan 25 // Аркаим: некрополь (по материалам кургана 25 Большекараганского могильника). Кн. 1 / сост. Д.Г. Зданович. Челябинск, 2002. C. 166-171.
20. В лесостепном Приуралье картина менее контрастная, хотя доля лошади также несколько увеличивается.
21. Лебедева Е.Ю. Археоботаника и изучение земледелия эпохи бронзы в Восточной Европе // OPUS: Междисциплинарные исследования в археологии: сб. статей. М., 2005. Вып.4. С. 50-68.
22. Горбунов. Бронзовый век... С. 16; Зданович Г.Б. Урало-казахстанские степи в эпоху средней бронзы: автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Ижевск, 2002. С. 40.
23. Остается, впрочем, открытым вопрос о том, каким образом восполнялась растительная часть диеты. Если для небольших подвижных коллективов достаточное количество продуктов вполне могло давать собирательство, то для стационарных поселений бронзового века такой уверенности у нас нет.
24. Зданович Г.Б., Батанина И.М., Левит Н.В., Батанин С.А. Археологический атлас Челябинской области. Вып.1. Степь-лесостепь. Кизильский район. Челябинск, 2003. 240 с.
25. Епимахов A.B. Атрибуты производственной специализации в погребальных памятниках Урала эпохи бронзы // Международное (XVI Уральское) археологиче-
ское совещание: матер. междунар. конф. Пермь, 2003. С. 81-82.
26. Местное производство металла, видимо, не исчезает в срубно-андроновский период (что в частности подтверждается сохранением в срубной среде традиции захоронения кладов), но использование оловянных лигатур ставило его в определенную зависимость от внешних источников.
27. Binford L.R. Mortuary practices: Their study and their potential // Approaches to the Social Dimensions of Mortuary Practice. Washington DC: Memoirs of the Society for American Archaeology. 1971. Vol.25. P. 6-28; McHugh F. Theoretical and quantitative approaches to the study of mortuary practice/ BAR International Series 785. Oxford, 1999 и др. Отечественная историография на данную тему также представлена в изобилии: Массон В.М. Исторические реконструкции в археологии. Самара, 1996. 102 с.; Матвеева Н.П. Реконструкции социальной структуры древних обществ по археологическим данным. Тюмень, 2007. С. 21 и др.
28. Епимахов А.В., Ражев Д.И. Тафокомплекс и социальная реальность: постановка проблемы // Социально-демографические процессы на территории Сибири (древность и средневековье). Кемерово, 2003. С. 24-28.
29. Здесь и далее мы ориентируемся в расчетах на наиболее крупные поселенческие и погребальные объекты. Именно по ним исчислены предельные демографические параметры, которые соспоставляются для разных типов памятников.
30. К сожалению, надеяться на полное выявление, а, в особенности, на точную культурно-хронологическую атрибуцию нераскованных курганов и могильников не приходится. В этой связи здесь и далее нами использованы максимальные цифры для достоверных некрополей. Столь же сложным является вопрос о длительности функционирования конкретного памятника.
31. Здесь и далее в диаграммах количество детей (установление пола для которых традиционными антропологическими методами невозможно) условно принято равным для мальчиков и девочек.
32. Горбунов В.С., Морозов Ю.А. Некрополь эпохи бронзы Южного Приуралья. Уфа, 1991.
33. Имеющиеся примеры либо относятся к иной территории (Халиков А.Х., Лебединская Г.В., Герасимова М.М. Пепкинский курган (абашевский человек). Йошкар-Ола, 1966) либо их хронологическая позиция определяется как поздняя, вероятно, синхронная синташтинской - (Халяпин М.В. Погребение литейщика эпохи бронзы с территории степного Приуралья // Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. Уральск, 2005. Вып. 4. С. 203-217).
34. Эта схема, по мнению автора концепции, продолжала существовать и в последующий срубный период.
35. Если принять в качестве базовой цифру 3-4 кв. м площади жилища на человека (Обыденнов, Домрачева. Ук. соч. С. 199-200).
36. Для определения длительности существования некрополя нами использована преобразованная формула (Обыденнов, Домрачева. Ук. соч. С. 200)
T = КП : 4%: КЖ, где Т - время функционирования могильника; КП - количество похороненных; 4% - предельный уровень смертности; КЖ - количество одновременной живущих.
37. Епимахов А.В. Южное Зауралье в эпоху средней бронзы. Челябинск, 2002.
38. Ражев Д.И., Епимахов А.В. Некрополи бронзового века: феномен многочисленности детских погребений // Экология древних и современных обществ. Тюмень, 2003. Вып. 2. С. 244-247.
39. Зданович Г. Б. Аркаим - культурный комплекс эпохи средней бронзы Южного Зауралья // РА. 1997. № 2. С. 47-62.
40. Епимахов A.B. Демографические аспекты социологических реконструкций (по материалам синташтинско—петровских памятников) // XIII Уральское археологическое совещание: тезисы докладов. Уфа, 1996. Ч. I. С. 58—60.
41. Горбунов, Морозов. Ук. соч.
42. См., например, Костюков В.П., Алаева И.П. Курганы эпохи бронзы у станции Система // Вестник ЧГПУ. Сер. 1: Исторические науки. Челябинск, 2004. Вып. 2. С. 5—56; Гаврилюк А.Г., Григорьев С.А., Марков С.С. Погребальные комплексы. Могильники Ак-Мулла I, Городищенское IX, Наровчатский II // Археология Южного Урала. Степь (проблемы культурогенеза). Челябинск, 2006. С. 85—147 и др.
43. Опираясь на выделение таких черт обряда и инвентаря В.В. Цимиданов для восточно-европейской части срубного ареала попытался обосновать выделение групп воинов, жрецов и пр. (Цимиданов В.В. Социальная структура срубного общества. Донецк: б. и., 2004. 204 с.). Для Урала такая работа еще не проделана, хотя вывод о высоком уровне контроля за идеологической сферой (и, как следствие, вывод о высоком уровне социальной дифференциации) в литературе уже представлен (Горбунов. Срубная общность...).
44. Горбунов. Бронзовый век...; Морозов Ю.А., Рутто Н.Г. Чишминское поселение срубной культуры на реке Уршак // Материалы по эпохе бронзы и раннего железа Южного Приуралья и Нижнего Поволжья. Уфа, 1989. С. 72—84; Обыденнов М.Ф., Обыденнова Г.Т. Северо-восточная периферия срубной культурно-исторической общности. Самара, 1992. 172 с.; Обыденнова Г.Т., Шутелева И.А., Щербаков Н.Б., Хохлова О.С., Ковалюх Н.Н., Скрипкин В.В. Некоторые результаты применения комплексного подхода при изучении памятника позднего бронзового века Башкирского Приуралья — Мурадымовского поселения // Труды II (XVIII) Всероссийского съезда в Суздале. М., 2008. Т. I. С. 435—438 и др.
45. Горбунов. Бронзовый век... С. 81—83; Обыденнов М.Ф., Горбунов В.С., Муравкина Л.И., Обыденнова Г.Т., Гарустович Г.Н. Тюбяк: поселение бронзового века на Южном Урале. Уфа, 2001. 159 с.
46. Обыденнов, Обыденнова. Ук. соч. С. 40, 47 и далее.
47. Морозов Ю.А. Проявление специализации производства в хозяйстве срубного населения Урала // Материалы по хозяйству и общественному строю племен Южного Урала. Уфа, 1981. С. 57-67.
48. Каргалы. Т.П: Горный — поселение эпохи поздней бронзы: Топография, литология, стратиграфия: Производственно-бытовые и сакральные сооружения: Относительная и абсолютная хронология / сост. и науч. ред. Е.Н. Черных. М, 2002. 184 с.; Каргалы. Т.Ш: Селище Горный: Археологические материалы: Технология горно-металлургического производства: Археобиологические исследования / сост. и науч. ред. Е.Н. Черных. М., 2004. 320 с.
49. Эта цифра может оказаться завышенной за счет полифункциональности крупных построек (которые использовались не только в качестве жилья) и наличия специализированных производственных строений.
50. Сальников К.В. Курганы на озере Алакуль // МИА. Вып. 24. М., 1952. С. 51—71; Матвеев А.В. Первые андроновцы в лесах Зауралья. Новосибирск, 1998. 417 с.; Усманова Э.Р. Могльник Лисаковский I: факты и параллели. Караганда-Лиса-ковск, 2005. 232 с.
51. Корочкова О.Н., Стефанов В.И. О некоторых особенностях погребальной практики населения алакульской культуры в Зауралье // XIV Уральское археологическое совещание: тез. докл. Челябинск, 1999. С. 81—82; НелинД.В. «Ограбление» погребений эпохи бронзы: проблема интерпретации // Бронзовый век Восточной Ев-
ропы: характеристика культур, хронология и периодизация: матер. междунар. науч. конф. «К столетию периодизации В. А. Городцова бронзового века южной половины Восточной Европы». Самара, 2001. С. 317—321.
52. Матвеев. Ук. соч.
53. Благодарю авторов публикации (Panyushkina I., Mills B.J., Usmanova E.R., Li Cheng. Calendar Age of Lisakovsky Tember Attributed to Andronovo Community of Bronze Age in Eurasia // Antiquty. In press) за возможность ознакомиться с работой до выхода в свет.
54. Епимахов. «Темные века»...
55. Горбунов В.С., Обыденнов М.Ф. Курганный могильник эпохи поздней бронзы в Южной Башкирии // СА. 1984. №4. С. 150-162.
56. Обыденнов М. Ф. Поселения древних скотоводов Южного Приуралья. Вторая половина II тыс. до н. э. Саратов, 1991. С. 119.
57. Опыт сплошного обследования (Зданович, Батанина, Левит, Батанин. Ук. соч.) убеждает, что многие из площадок обживались многократно, поэтому культурная идентификация по результатам обследования чревата неточностями.
58. Малютина Т.С., Зданович Г.Б., Петрова Л.Ю. Поселение Берсуат XVIII // Археология Южного Урала. Степь (проблемы культурогенеза). Челябинск, 2006. С. 148-167; Vinogradov N.B., Yepimachov A.V.From a Settled Way of Life to Nomadism. Variants in Models of Transition // Kurgans, Ritual Sites, and Settlements Eurasian Bronze and Iron Age/ BAR International Series 890, 2000. P. 41-45.
59. Обыденнов. Ук. соч. С. 52.
60. Епимахов, Ражев. Ук. соч.; они же. Тафокомплекс и социальная реальность (по материалам синташтинских памятников) // Вестник ЮУрГУ. Сер. Социально-гуманитарные науки. Челябинск, 2003. Вып. 2. С. 29-32; Епимахов A.B. Понятие социальной комплексности и возможности его применения к археологическим данным бронзового века // XVII Уральское археологическое совещание. Екатеринбург-Сургут, 2007. С. 137-139 и др.
61. Во всяком случаев для ряда звеньев хронологической последовательности периодов (особенно в отношении андроновской общности (семьи) такой тезис никем не оспаривается (Кузьмина Е.Е. Откуда пришли индоарии. Материальная культура племен андроновской общности и происхождение индоиранцев. М., 1994. 464 с.; Матвеев А.В. Лесостепное Зауралье во II—I тыс. до н.э.; автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Новосибирск, 2000. 50 с. и др.).
62. Koryakova L.N. Social Trend in Temperate Eurasia during the Second and First Millennia BC //Journal of European Archaeology. 1996. №4. P. 243-280.
63. В данном случае мы ориентируемся, скорее, на реконструкцию численности по материалам поселений.
64. Шилов В.П. Модели скотоводческих хозяйств степных областей Евразии в эпоху энеолита и раннего бронзового века // СА. 1975. №1. С. 5-16.
65. Евдокимов В.В., Варфоломеев В.В. Эпоха бронзы Центрального и Восточного Казахстана. Караганда, 2002. 138 с.
66. Коротаев А.В., Крадин Н.Н., Лынша В.А. Альтернативы социальной эволюции (вводные замечания) //Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. С. 24-83.
67. Ранее нами предлагалось объяснение взлета социальной сложности (хорошо реализованной в ритуальной деятельности) начальной фазой освоения производящих форм хозяйства (Епимахов A.B. Анализ долгосрочных тенденций развития экономики и социальной структуры населения Урала эпохи бронзы // РА. 2003. №1. С. 83-90). Близкая версия генезиса традиции укрепленных поселений недавно была высказана Н.Б. Виноградовым (Виноградов Н.Б. Культурно-исторические
процессы в степях Южного Урала и Казахстана в начале II тыс. до н.э. (памятники синташтинского и петровского типа): автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М., 2007. С. 41-42 и Д. Энтони (Anthony D.W. The Horse, the Wheel and Language. How Bronze-age Riders from the Eurasian Steppes Shaped the Modern World. Princeton, 2007). Последний использовал концепцию фронтира в качестве универсальной объяснительной модели.
68. Ольховский В.С. Погребальная обрядность (содержание и структура) // РА. 1993. №1. С. 78-93; Смирнов Ю.А. Лабиринт: морфология преднамеренного погребения. М., 1997 и др.
69. ОппенхеймА. Древняя Месопотамия. М., 1990. С. 3; Сафронов В.А. Индоевропейские прародины. Горький, 1989. С. 135.
70. Михайлов Ю.И. Мировоззрение древних обществ юга Западной Сибири (эпоха бронзы). Кемерово, 2001. С. 4-5.
71. Ольховский В.С. Погребальная обрядность и социологические реконструкции // РА. 1995. №2. С. 85-98; он же. Обычай и обряд как формы традиции // РА. 1997. №2. С. 159-168; McHugh F. Ук. соч.; Parker Pearson M. Ук. соч. и др.
72. Ольховский В.С. Погребальная обрядность. С. 89-90.
73. Следует, впрочем, помнить, что прямому изучению за редким исключением доступно явное меньшинство умерших.
74. Сама возможность сколь-нибудь полной реконструкции социальных структур собственно археологическими методами ставится под сомнение некоторыми авторами (O'Shea J. Social configurations and the archaeological study of mortuary practices: a case study//The Archaeology of Death. Cambridge, 1981. P. 51).
75. Антонова Е.В. Об останках животных в памятниках Бактирийско-Маргианского археологического комплекса (БМАК) // Центральная Азия: источники, история, культура: Мат. Междунар. науч. конф., посвященной 80-летию доктора исторических наук Е.А. Давидович и действительного члена Академии наук Таджикистана, академика РАЕН, доктора исторических наук Б.А. Литвинского (Москва, 3-5 апреля 2003 г.). М., 2005. С. 103-117.
76. Руднев В. Энциклопедический словарь культуры XX века. М., 2001. 608 с./ http://lib.ru/CULTURE/RUDNEW/slowar.txt
77. Алексеев И.С. Принцип дополнительности // Методологические принципы физики. История и современность. М., 1975. http://psylib.org.ua/books/ aleki01/ index.htm
78. Епимахов A.B. Принцип дополнительности и социологические реконструкции в археологии // Россия между прошлым и будущим: исторический опыт национально развития: матер. всеросс. науч. конф., посвященной 20-летию Института истории и археологии УрО РАН. Екатеринбург, 2008. С. 75-80.
BRONZE AGE OF THE SOUTHERN URALS: ECONOMIC STABILITY AND SOCIAL
DYNAMICS
A.V. Epimakhov
The article is devoted to a comparison made on economic and social trends of the Southern Urals Bronze Age. The life-support economy had not undergone radical changes. The system of the social relations looks quite contradictory due to distinctions in the models of burial rites. There are two groups of explanations to this contradiction. According to the first there were real changes of social structure. According to the second one the key ideas determined the shape of a burial site and demonstration of the social status had varied during the period.
