CC BY
47
© 2007 г. В.В. Ткачев
ПРОЦЕССЫ КУЛЬТУРОГЕНЕЗА НА ЗАПАДНОЙ ПЕРИФЕРИИ АЛАКУЛЬСКОГО АРЕАЛА
ВВЕДЕНИЕ
Периферийные районы археологических культур, как правило, рассматриваются в контексте культурных взаимодействий (диффузии). Гораздо меньше внимания обычно уделяется выяснению механизмов культурогенеза в силу предполагаемой географической удаленности от исходного очага или ядра формирования комплекса культурных стереотипов. Однако такой подход не всегда соответствует археологическим реалиям. Более того, зачастую именно в периферийных районах возникают условия для культурных трансформаций, особенно если они носят стимулированный характер. Новое культурное явление в древности нередко возникает не в результате имманентного развития предшествующей культуры, но на стыке нескольких культурных образований, интеграция которых приводит к переоформлению системы стереотипов.1
Такая картина реконструируется в начале позднего бронзового века в степном При-уралье. Конечный результат этого процесса хорошо известен, поскольку в регионе оформляется самобытная группа срубно-алакульских памятников с безусловной доминантой алакульских канонов в погребальной обрядности и материальном комплексе. Однако в определении субстратных составляющих алакульского культурогенеза на западной периферии ареала у специалистов нет единодушия. Различное видение проблем периодизации и хронологии культур конца эпохи средней — начала поздней бронзы, направленности миграций и культурных контактов, скудость стратиграфических данных, безусловно, не способствуют выработке консолидированного мнения.
В последние годы получены новые материалы, способные вывести на новый качественный уровень обсуждение обозначенных проблем. Предлагаемая работа имеет целью на основе анализа материалов погребальных памятников начала позднего бронзового века определить исходные составляющие алакульского культурогенеза в степном При-уралье, а также выяснить роль инокультурных импульсов в этом процессе.
ИСТОРИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ПРОБЛЕМЫ
В начале позднего бронзового века степное Приуралье, несмотря на свое периферийное положение, выступает в качестве одного из исходных районов алакульского культу-рогенеза. Однако эти процессы осложнялись инокультурными воздействиями, поскольку обозначенная территория являлась пограничьем со срубным миром.
Первоначально памятники, локализующиеся в степях Южного Приуралья и Восточного Оренбуржья, рассматривались нерасчлененно в рамках Орско-Актюбинского варианта андроновской культуры.2 Однако уже в 60-70-е гг. прошлого века был обоснован синкретический статус памятников позднего бронзового века в контактной зоне со сруб-ной культурой. Впервые на это обратил внимание К. В. Сальников.3 Впоследствии на базе достаточно солидной группы источников данный тезис получил подтверждение в работах Э. А. Федоровой-Давыдовой, размежевавшей памятники восточной части При-уралья и прилегающих районов Казахстана с синхронными некрополями, сосредоточенными в бассейне р. Илека.4 Достаточно подробно синкретические памятники Башкирского Приуралья проанализированы в контексте срубно-алакульских культурных взаимодействий Н. Г. Рутто.5
Следует отметить, что с самого начала, наряду с традиционной трактовкой интересующей нас группы памятников как смешанных, формирующихся в результате контактов развитых алакульской и срубной культур, обозначилось стремление исследователей обосновать наличие для них общей генетической основы.6 Близость домостроительных
традиций, погребального обряда, вещевых комплексов (исключая керамику), хозяйственно-культурного типа подвигли авторов использовать такие дефиниции как «сруб-но-алакульская»7 или «срубно-андроновская»8 общность.
Выделение новокумакского культурно-хронологического горизонта9 в Урало-Казахстанском регионе и петровской культуры в Приишимье10 определили на долгие годы вперед основную парадигму исследовательского поиска с точки зрения определения генетических истоков алакульской культуры. Открытие близких новокумакско-синташтин-ским древностям Южного Урала памятников потаповского культурного типа в Среднем Поволжье стало дополнительным стимулом к поиску общего генетического начала для алакульской и срубной культур, формирующихся, по мнению самарских исследователей, на единой потаповско-синташтинской основе.11 Надежным теоретическим фундаментом для реализации такого подхода стало положение о Волго-Уральском очаге культурогене-за эпохи поздней бронзы, сформулированное В. С. Бочкаревым, результатом функционирования которого стало оформление срубно-алакульского блока культур.12
Между тем постепенно обозначилась необходимость внесения более тонких хронологических градаций при характеристике памятников, составляющих ранние звенья ала-кульского культурогенеза. На основе стратиграфических данных установлено хронологическое соотношение синташтинских и петровских памятников Урало-Казахстанского региона.13 В последнее время наметилась тенденция к хронологической дифференциации и собственно раннеалакульских (петровских) древностей, что наиболее отчетливо фиксируется на материалах степного Приуралья.14
Учитывая вышеизложенное, памятники раннеалакульского (петровского) времени Приуралья начинают играть ключевую роль в реконструкции механизмов культурогене-
за, поскольку они составляют западный фланг локализующегося на Южном Урале первоначального очага, из которого и происходило распространение волго-уральского комплекса в пределы алакульского ареала. Присутствие раннесрубного следа в их погребальном обряде и материальном комплексе открывает новые и вполне осязаемые перспективы в решении вопросов синхронизации и определения внешних импульсов, стимулировавших культурную трансформацию.
Самобытность данной культурной группы вызвала у исследователей разночтения не только терминологического порядка, но и с точки зрения поиска генетических истоков, содержания, направленности эволюции и векторов культурных взаимодействий. Е. Е. Кузьмина рассматривает их в рамках сольилецкого типа алакульской линии развития, что предполагает в ее концепции формирование на базе памятников петровского типа, куда автор включает и памятники синташтинской культуры.15
Совершенно иные механизмы культурогенеза в начале позднего бронзового века в Приуралье реконструирует В. С. Горбунов. Он считает, что в качестве основного субстрата для памятников выделяемого им ветлянского типа послужили абашевские популяции. 6 Эта гипотеза была с энтузиазмом воспринята некоторыми исследователями, причем перечень культурных образований, якобы участвовавших в культурогенезе позднего бронзового века в Приуралье, пополнился энеолитическими памятниками тур-ганикского типа.17
Несмотря на то, что автору настоящей работы уже приходилось высказываться по поводу своего понимания динамики культурогенетических процессов начала позднего бронзового века в Урало-Казахстанском регионе18, представляется целесообразным еще раз вернуться к обсуждению обозначенного круга вопросов.
МЕХАНИЗМЫ КУЛЬТУРОГЕНЕЗА
Прежде чем обратиться к рассмотрению оснований для реконструкции процессов культурогенеза в степном Приуралье в начале позднего бронзового века, необходимо оговорить ряд вопросов теоретического характера. В археологии проблемы генезиса культурных образований крайне редко находят удовлетворительное решение. Это связа-
но как с объективными причинами, определяемыми самой природой культурогенетических процессов в древности, так и объясняются отсутствием единой методологии и разночтениями в методических подходах исследователей.
В рамках концепции формационного эволюционизма (длительное время господствующей методологической основы для историко-культурных реконструкций в нашей стране) 9 наибольшее распространение получили разного рода автохтонистские модели, исходящие из поступательного характера культурогенетических процессов в древности, под которые подводилось теоретическое обоснование.20
В условиях методологического плюрализма, являющегося безусловным достоинством современного науковедения, появились диаметрально противоположные теоретические построения, в соответствии с которыми неспособные к саморазвитию культурные образования древности трансформируются под воздействием внешних импульсов. Как правило, это происходит за счет полной смены системы культурных стереотипов, что нередко становится результатом взаимодействия двух или нескольких предшествующих культур.21
Между тем, указанные подходы, вероятно, являются абсолютизацией лишь отдельных механизмов культурогенеза, которые мы можем предполагать для праисторическо-го и протоисторического периодов. Судя по изменениям, фиксируемым в материальной культуре, потестарно-политических системах, идеологических представлениях (особенно в переходные эпохи, когда новации приобретают глобальный характер), можно констатировать реализацию разнообразных сценариев. Так, В. С. Бочкарев отмечает, что в различных географических ареалах мы наблюдаем полную смену археологической культуры, ее трансформацию или эволюцию. Смена культур обусловлена миграцией носителей новых культурных стереотипов; трансформация могла носить стимулированный извне или спонтанный (на основе внутренних импульсов) характер; эволюция рельефно проявляется во внутренней периодизации культуры, возможности выделения ее эта-пов.22 Проблемы спонтанных и стимулированных трансформаций на материалах культурных образований Средней Азии плодотворно разрабатывались В. М. Массоном.2
Учитывая вариативность механизмов культурогенеза в архаические эпохи, на передний план выходит проблема миграций. Своеобразной аккумуляцией длительной дискуссии по этой проблематике явилась разработка Е. Е. Кузьминой типологии миграций в первобытную эпоху, снабженной развернутыми комментариями о возможности их фиксации на археологических материалах. Значимость предложенной типологии оттеняется обоснованием тезиса о жесткой взаимосвязи механизмов миграций, этнолингвистического состояния субстратного и суперстратного населения от хозяйственно-культурного
типа.24
Применительно к археологическим реалиям начала позднего бронзового века северной части Центральной Евразии особое значение имеет положение о Волго-Уральском очаге культурогенеза эпохи поздней бронзы, сформулированное В. С. Бочкаревым. Активная фаза культурогенеза в концепции исследователя характеризуется особой ролью элиты, причем наиболее уверенно реконструируется военно-аристократический путь по-литогенеза.25 Это выводит нас на проблему формирования ранних комплексных обществ в степях Восточной Европы. В. М. Массон обосновал неурбанистический характер социогенеза в степных скотоводческих и даже раннеземледельческих континуумах Восточной Европы и Урало-Казахстанского региона в эпоху энеолита-бронзы.26
Таким образом, в настоящее время можно констатировать выработку основательного теоретического фундамента для корректной реконструкции процессов культурогенеза на интересующей нас территории. Наиболее предпочтительной моделью представляется стимулированная трансформация, приведшая к сложению раннеалакульского комплекса. На западной периферии алакульского ареала этот процесс, несомненно, характеризуется локальным своеобразием, что наглядно иллюстрирует анализ археологических материалов.
ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ И ИННОВАЦИИ
Обращаясь к материалам начала позднего бронзового века степного Приуралья, следует отметить, что поиск исходных составляющих алакульского культурогенеза неизбежно приводит нас к культурным образованиям, непосредственно предшествующим в регионе раннеалакульским древностям. Единственной культурой, которая может претендовать на роль ведущего субстрата, является синташтинская. Стратиграфические данные, полученные в ходе исследования погребальных и бытовых памятников начала позднего бронзового века по обе стороны Уральского хребта, свидетельствуют о хронологическом приоритете синташтинских древностей по отношению к раннеалакульским (петровским). На поселениях Устье и Аландское, в курганных могильниках Кривое Озеро и Танаберген II надежно зафиксировано стратиграфическое перекрывание синташ-тинских комплексов раннеалакульскими (петровскими), а, следовательно, установлена и более поздняя позиция последних в системе относительной хронологии.27 Это позволяет снять вопрос о соотношении синташтинских и петровских древностей, которые нередко рассматривались ранее недифференцированно.
Памятники раннеалакульского времени в настоящее время образуют несколько региональных групп, сосредоточенных в Приуралье, Зауралье, Северном и Центральном Казахстане. Ядро алакульского культурогенеза, вероятно, локализовалось на Южном Урале и прилегающих областях Северного и Западного Казахстана, то есть в ареале распространения синташтинской культуры, либо в зоне ее культурного влияния. Формирование остальных региональных групп следует расценивать как расширение ареала уже собственно раннеалакульского культурного комплекса.28
Преемственность синташтинских и раннеалакульских (петровских) стереотипов носит системный характер, что проявляется во всех фракциях культуры. Памятники При-уралья демонстрируют ее особенно отчетливо. Учитывая то обстоятельство, что спецификой источниковой базы в регионе является безусловное превалирование могильников, а поселенческие материалы представлены лишь небольшими коллекциями находок на многослойных поселениях, представляется целесообразным обратиться именно к этой группе памятников.
Для анализа была отобрана вполне репрезентативная выборка, включающая 115 комплексов, происходящих из 34 курганов, сосредоточенных в 12 могильниках. За пределами выборки остались лишь материалы могильника Ветлянка IV, представлявшего собой разновременный и разнокультурный памятник.29 Погребальные комплексы петровского этапа западноалакульской культурной группы образуют две совокупности, различия между которыми, вероятно, носили хронологический характер. В 4 могильниках исследовано 8 курганов, содержавших 47 погребений ранней фазы петровского этапа. Комплексы поздней (кулевчинской) группы составили 65 погребений, зафиксированных в 26 курганах из 9 могильников.
Формализация данных по синташтинским и раннеалакульским (петровским) некрополям позволила осуществить количественный и качественный анализ по единой программе, в том числе с использованием статистико-комбинаторных методов, что обеспечивало корректность полученных результатов.
Преемственность синташтинских и раннеалакульских погребальных канонов в регионе достаточно отчетливо прослеживается уже в традиции совершения впускных захоронений, которые составляют 50 % курганов ранней фазы петровского этапа. Примечательно, что в качестве основы будущего некрополя выбирались не только курганы среднего бронзового века (Танаберген II, курган 1, Имангазы-Карасу, курганы 1, 2), но серия впускных раннеалакульских захоронений зафиксирована также в насыпи синташ-тинского кургана 7 могильника Танаберген II, где отмечено несколько случаев прямой стратиграфии.30 Однако нужно отметить появление скромных по абсолютным параметрам индивидуальных насыпей над престижными захоронениями. Эта тенденция в пол-
ной мере реализуется на поздней фазе, когда стандартными становятся курганы незначительных размеров с небольшим числом захоронений, в том числе и рядовых.
В определенной мере в качестве наследуемых признаков синташтинской системы погребальной обрядности можно рассматривать присутствие ровиков и деревянных конструкций под насыпями, типичных для раннеалакульских памятников, равно как и присутствие жертвенников и кострищ на подкурганных площадках.
Синташтинская традиция устройства многомогильных кладбищ отчетливо прослеживается в памятниках ранней фазы петровского этапа, где такие курганы составляют 62,5 %. Их удельный вес заметно снижается в некрополях поздней (кулевчинской) фазы (30,8 %). Еще более зримо о преемственности систем погребальной обрядности позволяет судить планиграфическое распределение погребений в многомогильных курганах. Но в отличие от синташтинских могильников в раннеалакульских всегда в центре площадки с кольцевым размещением периферийных могил совершалось индивидуальное, изредка парное захоронение с престижным инвентарем, причем в полах курганов теперь обычно сосредоточены исключительно детские захоронения.
Столь же очевидны схождения на уровне сопоставления конфигурации и параметров могильных ям, внутримогильных сооружений, жертвоприношений, характера обращения с телами покойных. Особенно показательны в этом смысле не столько стандартные признаки (прямоугольные ямы, перекрытия, поза адорации на левом боку), сколько экстраординарные, поскольку именно они демонстрируют наибольшую консервативность. К их числу можно отнести сохранение подбойной конструкции отдельных усыпальниц; совместные, вторичные, частичные, вытянутые захоронения; группировку частей туш жертвенных животных.
Необходимо отметить, что особенностью приуральской группы памятников ранне-алакульского времени является значительный удельный вес ориентировок погребенных в северном и северо-восточном секторах. Этот важнейший показатель обряда, несомненно, отражает воздействие раннесрубных погребальных традиций.
Итак, в погребальной обрядности раннего этапа западноалакульской культурной группы прослеживается несомненная преемственность с приуральской группой памятников синташтинской культуры. Очень наглядно это демонстрируют статистические процедуры. Коэффициент корреляции по критерию Пирсона, для вычисления которого использовались процентные значения по 62 признакам, при сравнении суммарных серий синташтинских и раннеалакульских (петровская и кулевчинская фазы) погребальных комплексов составил 0,74. Это вполне соответствует показателям двух генетически связанных культурных образований. Показательно, что памятники ранней фазы петровского этапа по совокупности признаков погребального обряда ближе стоят к синташтин-ским, нежели к раннеалакульским комплексам поздней (кулевчинской) фазы (табл. 1). Это недвусмысленно указывает на их переходный статус, отображает процесс трансформации синташтинской культуры в алакульскую.
Таблица 1
КОЭФФИЦИЕНТЫ КОРРЕЛЯЦИИ ПРИЗНАКОВ ПОГРЕБАЛЬНОГО ОБРЯДА ПО КРИТЕРИЮ ПИРСОНА
Этапы Синташтинский (ранний этап) Синташтинский (поздний этап) Петровский (ранняя фаза) Петровский (поздняя фаза)
Синташтинский (ранний этап) 0,88 0,78 0,51
Синташтинский (поздний этап) 0,88 0,53
Петровский (ранняя фаза) 0,63
Петровский (поздняя фаза)
Отмеченные для погребального обряда тенденции в полной мере отражаются и в материальном комплексе, для которого также характерно сочетание традиций и новаций (рис. 1; 2). Большинство форм глиняных емкостей является модификацией синташтинских. Однако практически вся керамика раннеалакульского времени лишена внутреннего ребра на отгибе венчика, являющегося диагностическим показателем синташтинской посуды. Внешнее ребро на сосудах с ребристым профилем окончательно перемещается в верхнюю треть или четверть высоты. Исчезают редкие морфологические разряды синташтинской керамики, такие, как чаши и блюда, зато увеличивается количество горшечно-баночных сосудов, получает широкое распространение уступчатое плечо. Рельефные, сложные геометрические и криволинейные элементы перестают играть роль ведущей орнаментальной схемы. Стандартизируется набор геометрических фигур, появляется зональность в орнаментации. Между тем, на керамике ранней фазы петровского этапа иногда еще присутствует характерная размашистая елка, украшающая туло-во сосудов, налепные шишечки (рис. 2). Заметим также, что значительная часть керамического комплекса несет на себе отпечаток воздействия раннесрубных гончарных традиций. Помимо присутствия синкретических морфологических разрядов и орнаментальных схем, которые характеризуются наличием типичных для раннесрубных керамических традиций оттисков перевитого шнура, наколов полой трубочки, сюжетных рисунков, в коллекции отмечены и прямые импорты.
Представительную серию составляют изделия из камня. Значительная их часть переходит из синташтинской культуры без изменений. В то же время, почти выходят из употребления массивные черешковые наконечники стрел с овальным сечением, начинают превалировать плоские треугольные наконечники с усеченным основанием (рис. 2, 42-45, 96). Не известны в раннеалакульских памятниках и листовидные наконечники с округлым насадом. Сохраняется традиция помещения в могилу каменных оселков, пестов, наковален, ручных рубил, молотов, булав, типология которых почти не претерпевает изменений (рис. 2, 46, 49-50, 97, 98). Однако на петровском этапе алакульской культуры появляются округлые в плане булавы с эллипсовидным сечением (рис. 2, 51), в большей степени характерные для памятников покровской линии развития, локализующихся к западу от Приуралья.
Достаточно показательны с точки зрения генетической преемственности и динамики эволюции изделия из кости. Практически идентичны костяные пряслица и черешковые наконечники стрел из обоих культурных ареалов (рис. 2, 12, 36, 87). Основная масса костяных предметов происходит из раннеалакульских погребений с колесничной атрибутикой, что характерно и для синташтинской культуры. Безусловно, из синташтинской культуры переходят в раннеалакульскую такие составляющие колесничного комплекса как костяные колечки-муфточки и проколки (рис. 2, 39, 48, 86). Особый интерес представляет коллекция щитковых псалиев. Псалии из погребений раннеалакульского (петровского) времени степного Приуралья (рис. 2, 40, 41, 84, 85) имеют многочисленные аналогии в синташтинских некрополях Зауралья и Утевском VI могильнике в Среднем Поволжье.31 Отдельные экземпляры близки изделиям из кургана 10 петровского могильника Берлик в Северном Казахстане.32 Они сопоставимы с псалиями типа II A, сближаясь в ряде случаев по форме щитка с псалиями типа II Б по типологии, предложенной Е. Е. Кузьминой.33
Особо следует отметить тот факт, что в раннеалакульском некрополе Обилькин луг III обнаружены также псалии из расколотой трубчатой кости с прямоугольным щитком, имеющим зубцы-шипы по краям, и треугольной планкой (рис. 2, 31, 32).34 Аналогичные псалии известны в памятниках Северного и Центрального Казахстана35, и отнесены Е. Е. Кузьминой к типу I класса желобчатых псалиев.36 Такие псалии неизвестны в синташтинских памятниках, но появляются на обширных пространствах Урало-Казахстанского региона в раннеалакульское время. Примечательно, что приуральские псалии развиваются в рамках южноуральских традиций косторезного производства, хотя нужно заметить, что употребление вставных шипов более характерно для доно-волжских типов
ПБВ-1
Рис. 1. Синташтинская культура:
1-65 — Танаберген II; 66, 67,74,75,81,83,84,92-94, 96, 98-108, 110, 111, 113-115, 118-120 — Жаман- Каргала1; 68-72, 74, 76, 79, 90, 91 — Ишкиновка1; 73, 88, 116 — ИшкиновкаП; 78, 80, 82, 85,95,97, 112 — Новый Кумак; 86, 87, 109, 117 — Герасимовский II.
ПБВ-2
Рис. 2. Западноалакульская культурная группа (петровский этап):
1-8,10,11,39,53,56 —Танаберген II; 9,13-15,17-19,28,36-38,47 — Имангазы-Карасу; 12,16, 20, 29, 33, 34, 40-46, 48-52 — Жаман-Каргала^ 24-27, 30, 32, 35, 54, 55 — Обилькин луг III; 57 — погребение у г.Орска; 58, 68, 101, 105 —Обилькин луг II; 59, 61, 62, 64-67, 69, 70, 73, 83-86, 89,90, 92,96,100,102,104,106 — Восточно-Курайли I; 60,72,76, 87,103,107 — Жаман-Каргала II; 63, 65 — Обилькин луг III; 74,77,78, 81,91 —Учебный полигон; 82, 88, 93,109 —Ульке^ 71, 75, 80, 88, 94, 95, 98, 108 — Васильевка III; 110 — Близнецы.
псалиев, правда, по остальным конструктивным признакам параллели не наблюдают-ся.37
Несомненно, материалы из погребальных памятников раннеалакульского времени свидетельствуют о преемственности костюма и гарнитура украшений синташтинской и раннеалакульской культур. Особое место занимают находки сложных составных накос-ников в виде комбинации орнаментированных накладок, обоймочек и пластинчатых подвесок, скрепленных низками бус (рис. 2, 91), которые почти в неизменном виде перейдут позже в алакульский гарнитур развитого этапа культуры. Металлические браслеты эволюционируют в сторону сужения желобка (рис. 2, 92, 93). Это же характерно и для подвесок в полтора оборота, которые к тому же приобретают овальную в плане форму (рис. 2, 33, 34, 88). На развитом этапе алакульской культуры они примут классическую восьмеркообразную форму. Фаянсовые украшения представлены только самым простым типом цилиндрического нарезного бисера (рис. 2, 94). Полностью выходят из употребления реберчатые пронизи и бородавчатые бусы.
Значительный корпус источников для сопоставления представлен изделиями из металла. Ножи с намечающимся перекрестием и ромбическим либо треугольным окончанием черенка, наследуя форму, отличаются от синташтинских пропорциями, что проявляется в расширении лезвия и появлении глубокой выемки у перекрестия (рис. 2, 53, 54, 105, 107, 108). Увеличивается количество ножей с приостренным, прямым или округлым окончанием черенка (рис. 2, 56, 102, 103, 109). Появляются ножи с едва намечающимся перекрестием и коротким широким черенком (рис. 2, 104), что может расцениваться как влияние сейминско-турбинских традиций металлообработки. Тесла с параллельными гранями, характерные для синташтинской культуры, вытесняются изделиями с расширенным лезвием (рис. 2, 55, 99). Известна находка наконечника копья с черешковым насадом, выполненного по архаичной технологии, но снабженного нервюрой, что характерно для некоторых изделий, происходящих из сейминско-турбинских памятников (рис. 2, 52). Исчезают наконечники копий с раскованной втулкой, зато из среды носителей сейминско-турбинских металлургических традиций заимствуется технология изготовления наконечников с литой втулкой (рис. 2, 57, 110).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ И ВЫВОДЫ
Приведенный анализ позволяет обратиться к проблемам выяснения механизмов культурогенеза на западной периферии формирующего алакульского ареала. В качестве наиболее перспективной для разработки модели культурогенеза можно рассматривать культурную трансформацию. Спонтанный характер этого процесса маловероятен. Хотя реконструкция хозяйственно-культурного типа в будущем может создать условия для обсуждения внутренних стимулов трансформации синташтинской культуры. По крайней мере, последовавшее за оформлением основного комплекса культурных стереотипов на Южном Урале расширение ареала, связанное с нарастанием миграционной активности носителей раннеалакульского культурного комплекса вселяет некоторый оптимизм. Уже сейчас понятно, что раннеалакульские суперстратные популяции были носителями гораздо более развитого передового хозяйственно-культурного типа по сравнению с автохтонным населением глубинных районов Казахстана и предтаежной зоны Зауралья, о материальной культуре которого мы вообще имеем смутное представление. Такая форма миграции (тип А, по Е. Е. Кузьминой)38 носит характер колонизации, что и определило практически полное тождество основных культурообразующих признаков региональных групп памятников раннеалакульского времени в Урало-Казахстанском регионе, так как реализация данного сценария миграции предполагает полный перенос культуры. Примечательно, что освоение новых территорий удивительным образом совпадает по времени с началом функционирования крупных горно-металлургических центров, основанных на эксплуатации ранее не разрабатывавшихся рудопроявле-ний в Центральном Казахстане, южных отрогах Уральской горной страны и в Мугоджа-рах.39
Однако на современном уровне исследования гораздо более обоснованной представляется версия о стимулированной трансформации. Генетическое ядро раннеалакульско-го круга памятников, безусловно, составляла синташтинская культура. В качестве катализатора сложения на синташтинской основе раннеалакульского культурного комплекса мог послужить импульс из среды носителей сейминских металлургических традиций. На это недвусмысленно указывает появление технологических новаций в металлургии и металлообработке, что особенно рельефно проявилось в изготовлении орудий с литой втулкой, выполненных в технике тонкостенного литья, и широкое использование оловянных лигатур в бронзолитейном производстве.40 В последнее время исследованы памятники, наполняющие реальным содержанием этот тезис, что уже становилось предметом обсуждения.41
С точки зрения поиска внешних импульсов, стимулировавших культурную трансформацию на стадии алакульского культурогенеза, заслуживает внимания позиция Н. Б. Виноградова, предполагающего миграцию в восточном направлении значительного массива скотоводческого населения из Поволжья, сыгравшего важную роль в этом процессе.42 Указанная гипотеза слабо согласуется с материалами раннеалакульского (петровского) времени из Притоболья, Северного и Центрального Казахстана, где отсутствуют потаповские и раннесрубные реплики. Но для контактной зоны Южного Приуралья такая постановка вопроса вполне правомерна, хотя и не является оригинальной. Так, еще К. В. Сальников указывал на возможность участия в генезисе алакульских древностей Приуралья носителей срубной культуры43, что подвергла критике Э. А. Федорова-Давыдова, решительно отрицавшая генетический характер связей срубной и алакульской культур.44
Действительно, в степном Приуралье уже на ранней стадии алакульского культуро-генеза можно констатировать присутствие раннесрубного компонента. Наиболее отчетливо это прослеживается в погребальном обряде и керамическом комплексе.45 В дальнейшем указанные контакты активизируются, что приводит к формированию синкретических срубно-алакульских памятников, в которых алакульская составляющая была, безусловно, доминирующей. Однако в данном случае речь может идти о культурной диффузии в контактной зоне, что лишь придает памятникам западноалакульской культурной группы локальное своеобразие.
Судя по материалам погребальных памятников Приуралья, на стадии трансформации синташтинской культуры в раннеалакульскую формирование нового комплекса культурных стереотипов наиболее отчетливо фиксируется в захоронениях личностных лидеров и представителей элиты. Только после этого культурные новации становятся стереотипными для остального населения. В начальный период контрастно проявляется социальная неоднородность раннеалакульского общества, что отчетливо демонстрирует появление индивидуальных насыпей над престижными захоронениями и закрепление их центрального планиграфического положения в многомогильных комплексах. Разнообразие маркеров высокого социального ранга погребенных, отнюдь не всегда связанных с колесничной атрибутикой, может свидетельствовать о структурированности элиты. Это затрудняет реконструкцию путей социогенеза, но раскрывает характер культурогенетических процессов. Данные наблюдения хорошо согласуются с представлениями В. С. Бочкарева о механизмах культурных трансформаций в пределах Волго-Уральского очага культурогенеза эпохи поздней бронзы.46
Таким образом, на петровском этапе алакульской культуры в степном Приуралье мы имеем дело с трансформацией синташтинской культуры. Этот процесс стимулировался импульсом из среды носителей сейминско-турбинских металлургических традиций, осложнялся влиянием формирующейся раннесрубной культуры в контактной зоне и сопровождался расширением первоначального ареала.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Григорьев С. A. Проблема культурных трансформаций в Урало-Ишимском междуречье // Археология Волго-Уральских степей. Челябинск, 1990. С. 36-37.
2. Андроновская культура. Памятники западных районов. САИ. Вып. В 3-2. М.-Л., 1966. С. 12-14, 44-61.
3. Сальников К. В. Очерки древней истории Южного Урала. М., 1967. С. 282-283, 307-308.
4. Ôеäоpовa-Äaвûäовa Э. A. Обряд трупосожжения у срубно-алакульских племен Оренбуржья // Проблемы археологии Урала и Сибири. М., 1973. С. 167.
5. Pуmmо H. Г. Новые срубно-алакульские памятники Южного Приуралья //Памятники эпохи бронзы и раннего железа. Уфа, 1982; Pуmmо H. Г. К вопросу о срубно-алакульских контактах (по материалам башкирских памятников) // Вопросы древней и средневековой истории Южного Урала. Уфа, 1987; Pуmmо H. Г. Срубно-алакульские материалы памятников Башкирии // Археология Восточно-Европейской степи. Саратов, 1989. С. 139-140.
6. Ôеäоpовa-Äaвûäовa Э. A. К проблеме андроновской культуры // Проблемы археологии Урала и Сибири. М., 1973. С. 149.
7. Зäaновuч Г. Б. Основные характеристики петровских комплексов Урало-Казахстанских степей (к вопросу о выделении петровской культуры) // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1983. С. 66.
8. Горбунов В. С. Некоторые проблемы культурогенетических процессов эпохи бронзы Волго-Уралья. Препринт. Свердловск, 1990. С. 23-25.
9. Смирнов К. Ô., Кузьмина E. E. Происхождение индоиранцев в свете новейших археологических открытий. М., 1977.
10. Зäaновuч Г. Б. Основные характеристики петровских комплексов ... С. 65; 3äam-вич Г. Б. Бронзовый век Урало-Казахстанских степей. Свердловск, 1988. С. 132-139.
11. Васильев И. Б., Кузнецов П. Ô., Семенова A. П. Потаповский курганный могильник индоиранских племен на Волге. Самара: Изд-во «Самарский университет», 1994. С. 87; Васильев И. Б., Кузнецов П. Ô., Семенова A. П. Памятники потаповского типа в лесостепном Поволжье (Краткое изложение концепции) // Древние индоиранские культуры Волго-Уралья (II тыс. до н. э.). Самара, 1995. С. 22.
12. Бочкарев В. С. Волго-Уральский очаг культурогенеза эпохи поздней бронзы // Социогенез и культурогенез в историческом аспекте. Материалы семинара. СПб., 1991. С. 24-27.
13. Вuногpaäов H. Б. Хронология, содержание и культурная принадлежность памятников синташтинского типа бронзового века в Южном Зауралье // Вестник ЧГПИ. Вып. 1. Челябинск, 1995. С. 26; Вuногpaäов H. Б. Синташтинские и петровские древности бронзового века Южного Урала и Северного Казахстана в контексте культурных взаимодействий //XIV УАС. Тезисы докладов конференции. Челябинск, 1999. С. 66; Виногра-äов H. Б. Синташтинские и петровские древности Южного Урала. Проблма соотношения и интерпретации // Памятники археологии и древнего искусства Евразии. Памяти Виталия Васильевича Волкова. М., 2004. С. 272-273; Вuногpaäов H. Б. Памятники петровского типа в Южном Зауралье и Северном Казахстане: культурная атрибуция и внутренняя периодизация // Археология Урала и Западной Сибири (К 80-летию со дня рождения Владимира Федоровича Генинга). Екатеринбург, 2005. С. 132; Ткачев В. В. О соотношении синташтинских и петровских погребальных комплексов в степном Приуралье // Культуры древних народов степной Евразии и феномен протогородской цивилизации Южного Урала (материалы 3-й международной научной конференции «Россия и Восток: проблемы взаимодействия» часть V, книга I). Челябинск, 1995. С. 168-170; Ткачев В. В. К проблеме происхождения петровской культуры // АПО. Вып. II. Оренбург, 1998. С. 44-46; Ткачев В. В. Начальный этап позднего бронзового века в степном Приуралье (западноалакульская культурная группа) // Культурное наследие степей Северной Евразии. Вып. 1. Оренбург, 2000. С. 35-36; Ткачев В. В. Курганная
стратиграфия и проблема относительной хронологии комплексов эпохи средней — начала поздней бронзы в Приуралье // Пастушеские скотоводы восточноевропейской степи и лесостепи эпохи бронзы (историография, публикации) [Археология восточноевропейской лесостепи. Вып. 19]. Воронеж, 2005. С. 135, рис. 4-7.
14. Ткачев В. В. Начало алакульской эпохи в Урало-Казахстанском регионе // Степная цивилизация Восточной Азии. Т. 1. Древние эпохи. Астана, 2003. С. 114-115.
15. Кузьмина Е. Е. Откуда пришли индоарии. Материальная культура племен андронов-ской общности и происхождение индоиранцев. М., 1994. С. 41, 46.
16. Горбунов В. С. Могильник бронзового века Ветлянка 4 // Древняя история населения Волго-Уральских степей. Оренбург, 1992. С. 181-182; Горбунов В. С. Бронзовый век Волго-Уральской лесостепи. Уфа, 1992. С. 179.
17. Археология Южного Урала. Курс лекций. Стерлитамак, 1992. С. 86.
18. Ткачев В. В. К проблеме происхождения „.С. 38-56; Ткачев В. В. Начальный этап ... С. 29-43; Ткачев В. В. Начало алакульской эпохи „С. 109-124.
19. Массон В. М. Процессы культурной трансформации в доскифских обществах Восточной Европы // Древние общества юга Восточной Европы в эпоху палеометалла (ранние комплексные общества и вопросы культурной трансформации) / Археологические изыскания. Вып. 63. СПб., 2000. С. 5; Массон В. М. Ранние комплексные общества Восточной Европы // Древние общества юга Восточной Европы в эпоху палеометалла (ранние комплексные общества и вопросы культурной трансформации) / Археологические изыскания. Вып. 63. СПб., 2000. С. 135.
20. Зданович Г. Б., Шрейбер В. К. Переходные эпохи в археологии: аспекты исследования (по материалам СКАЭ-УКАЭ) // Проблемы археологии урало-казахстанских степей. Челябинск, 1988. С. 3-19.
21. Григорьев С. А. Проблема культурных трансформаций в Урало-Ишимском междуречье // Археология Волго-Уральских степей. Челябинск, 1990. С. 36-37.
22. Бочкарев В. С. Культурогенез и развитие металлопроизводства в эпоху поздней бронзы (По материалам южной половины Восточной Европы) // Древние индоиранские культуры Волго-Уралья (II тыс. до н. э.). Самара, 1995. С. 118-119.
23. Массон В. М. Первые цивилизации. Л., 1989. С. 13-31.
24. Кузьмина Е. Е. Откуда пришли „С. 223-226.
25. Бочкарев В. С. Волго-Уральский очаг культурогенеза „С. 24-27; Бочкарев В. С. Кар-пато-Дунайский и Волго-Уральский очаги культурогенеза эпохи бронзы (опыт сравнительной характеристики) // Конвергенция и дивергенция в развитии культур эпохи энеолита — бронзы Средней и Восточной Европы. СПб., 1995. С. 18-29.
26. Массон В. М. Ранние комплексные общества ... С. 154-162, рис.1; 2.
27. Виноградов Н. Б. Хронология, содержание и культурная принадлежность „С. 26; Виноградов Н. Б. Могильник бронзового века Кривое Озеро в Южном Зауралье. Челябинск, 2003. С. 256; Виноградов Н. Б. Синташтинские и петровские древности „С. 132; Ткачев В. В. Курганная стратиграфия ... Вып. 19. С. 135, рис.4-7; Зданович Г. Б., Малютина Т. С. Укрепленное поселение Аландское. Строительные горизонты и керамические комплексы (к проблеме взаимосвязи синташтинско-аркаимской и петровской культур) // Этнические взаимодействия на Южном Урале. Материалы II региональной научно-практической конференции. Челябинск, 2004. С. 56-61.
28. Ткачев В. В. К проблеме происхождения ... С. 44; Ткачев В. В. Начало алакульской эпохи ... С. 119-120.
29. Горбунов В. С., Денисов И. В., Исмагилов Р. Б. Новые материалы по эпохе бронзы Южного Приуралья. Уфа, 1990; Горбунов В. С. Могильник бронзового века ...С. 166-194.
30. Ткачев В. В. Курганная стратиграфия „С. 135, рис. 4-7.
31. ГенингВ. Ф., Зданович Г. Б., ГенингВ. В. Синташта. Археологические памятники арийских племен Урало-Казахстанских степей. Ч. 1. Челябинск, 1992. Рис. 114, 5, 6; Костюков В. П., Епимахов А. В., Нелин Д. В. Памятник средней бронзы в Южном Зауралье // Древние индоиранские культуры Волго-Уралья (II тыс. до н. э. ). Самара, 1995.
Рис. 24, 2, 3; Васильев И. Б., Кузнецов П. Ф., Семенова А. П. Погребения знати эпохи бронзы в Среднем Поволжье // ПАВ. Вып. I. СПб., 1992. Рис. 6, 9, 11.
32. Зданович Г. Б. Бронзовый век ... Рис. 31, 7, 8.
33. Кузьмина Е. Е. Откуда пришли .С. 174, рис. 37.
34. Денисов И. В. Могильники эпохи бронзы Обилькина Луга близ Соль-Илецка // АПО. Вып. V. Оренбург, 2001. Рис. 3, 1-4.
35. Зданович Г. Б. Бронзовый век ... Рис. 30, 22-25; Новоженов В. А. Наскальные изображения повозок Средней и Центральной Азии (к проблеме миграции населения степей Евразии в эпоху энеолита и бронзы). Алматы, 1994. С. 158-160, рис. 97.
36. Кузьмина Е. Е. Откуда пришли ... С. 181, 182, рис. 37.
37. Пряхин А. Д., Беседин В. И. Конская узда периода средней бронзы в Восточноевропейской лесостепи и степи // РА. 1998. № 3. С. 29, 33.
38. Е. Е. Кузьмина Откуда пришли ...С. 224.
39. Ткачев В. В., Сегедин Р. А., Грешнер С. Г. Подъемный материал из поселений и рудников бронзового века в Мугоджарах // Вопросы археологии Западного Казахстана. Вып. 1. Самара, 1996. С. 109-132; Жауымбаев С. У.Древние медные рудники Центрального Казахстана // Бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1984. С. 113-120.
40. Ткачев В. В. Сейминско-турбинский феномен и культурогенез позднего бронзового века в урало-казахстанских степях // УАВ. Вып. 3. Уфа, 2001. С. 3-14.
41. Кузнецов П. Ф. Свидетельства контактов в потапово-синташтинских и сейминско-турбинских памятниках начала поздней бронзы // Взаимодействие и развитие древних культур южного пограничья Европы и Азии. Материалы международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения И. В. Синицына. Саратов-Энгельс, 2000. С. 76-80, рис. 8; Кузнецов П. Ф., Мочалов О. Д., Семенова А. П., Хохлов А. А. Новые материалы к проблеме культурогенеза эпохи поздней бронзы в Волго-Уралье. Там же С. 80-83, рис. 9; Халяпин М. В. Первый бескурганный могильник синташтинской культуры в степном Приуралье // Бронзовый век Восточной Европы: характеристика культур, хронология и периодизация. Материалы международной научной конференции «К столетию периодизации В. А. Городцова бронзового века южной половины Восточной Европы». Самара, 2001. С. 417-425, рис. 2; Ткачев В. В. Начало алакульской эпохи ...С. 115-116.
42. Виноградов Н. Б. Памятники петровского типа . С. 132.
43. Сальников К. В. Очерки древней истории . С. 307.
44. Федорова-Давыдова Э. А. К проблеме андроновской культуры... С. 149.
45. Ткачев В. В. К проблеме происхождения . С. 45; Ткачев В. В. Начальный этап . С. 36; Ткачев В. В. Начало алакульской эпохи . С. 116; Ткачев В. В. Могильник Восточно-Ку-райли I на Илеке и проблема формирования западноалакульской культурной группы // Вопросы археологии Западного Казахстана. Вып. 2. Актобе, 2005. С. 57-68.
46. Бочкарев В. С. Волго-Уральский очаг культурогенеза . С. 26.
V. V. Tkachev
PROCESS OF CULTURE GENESIS AT WESTERN PERIPHERY OF ALACUL AREA
The work considers some theoretical aspects of reconstruction within mechanisms of culture genesis in Northern Eurasia in the Bronze Age. The analysis among the systems of funeral ceremonialism and material complex of cultural formations at the beginning of the late Bronze Age in Southern Ural area proves that the formation of Alacul culture in the region was the result of transformation previous to sinashtinsk culture. Cultural transformation had stimulating character and had been caused by the impulse from the environment of
Sejmino-Turbinski metallurgical traditions. The process was both accompanied by expansion of the area and complicated by cultural diffusion in the contact zone with building, timber culture that in its turn defined the specificity of monuments at the beginning of the late Bronze Epoch in Ural area.
© 2007 г. Д.Г. Бугров
БУСЫ ТОЙГУЗИНСКОГО II ГОРОДИЩА
Бусы являются одной из наиболее массовых и чрезвычайно информативных категорий находок на могильниках большинства археологических культур эпохи железа. Они свидетельствуют о торговых связях, уровне развития ремесла, эстетических представлениях и других сторонах жизни древних обществ. Все чаще бусы используются как датирующий материал . В большей степени это относится именно к бусам из погребальных памятников и закрытых комплексов античных и раннесредневековых городов2. Для поселенческих памятников эпохи железа лесной полосы Восточной Европы трудности, в целом характерные для использования датирующих возможностей бус из культурного слоя поселений, усугубляются незначительным количеством находок этой категории предметов, что лишает ее важнейшего качества — представительности. В связи с этим привлекает внимание комплекс бус, полученный в ходе раскопок археологической экспедиции Национального музея Республики Татарстан в 1995-2000 гг. на Тойгузинском II городище3, памятнике пьяноборской культуры конца II в. до. н.э. — II в. н.э.
Городище расположено в Тукаевском районе РТ в 4,3 км к востоку от с.Биюрган Ту-каевского района и в 3 км к северо-северо-западу от д.Гулюково Мензелинского района РТ, на мысу коренной террасы левого берега р.Ик, левого притока р.Кама (ныне — Нижнекамского водохранилища). Памятник занимает треугольный мыс, защищенный с напольной стороны тройной линией укреплений4. Исследована площадь в 320 м2, в том числе 256 м2 на площадке городища, что составляет около 2/3 ее площади, и 64 м2 — на укреплениях. Городище служило общинным убежищем, пережило два штурма и после второго уже не восстанавливалось. Следы развернувшегося на городище боя и последующей резни фиксировались в виде останков, по меньшей мере, 44 человек, погибших насильственной смертью5. Единовременная гибель городища объясняет необычно большое для поселения количество индивидуальных находок — украшений, наконечников стрел — при ограниченном числе бытовых предметов. Бусы являются самой многочисленной категорией находок. По материалу делятся на стеклянные (244 экз.)6 и бронзовые (8 экз.). Далее речь пойдет о стеклянных бусах Тойгузинского II городища как о наиболее информативной части коллекции.
Стеклянные бусы (192 из одноцветного стекла, 35 с металлической прокладкой и 12 полихромных) были распределены на 42 типа. Часть бус была идентифицирована с 30 типами по классификации Е.М.Алексеевой7. Часть имеет лишь приблизительные аналогии (восемь типов, обозначенных как «тип, близкий типу ...») или не нашла соответствия в классификации Е.М.Алексеевой (выделены в четыре дополнительных типа). Неопределенными остались 4 одноцветные бусины, 1 полихромная и 1 бусина с металлической прокладкой — коррозированные, фрагментированные или с утраченными деталями.
Бусы из одноцветного стекла — 31 тип (192 экз.) (рис. 2; 3А).
Округлые (10 типов, 118 экз.):
Тип 2 (разновидность) (1 экз.: №330) — округлая бусина из глухого белого стекла с различимой продольной структурой. Бусы типа 2 бытуют в Северном Причерноморье с
