CC BY
534
РУССКИЕ ДРЕВНОСТИ 2011
К. А. Костромин
БОРИСОГЛЕБСКАЯ ПРОБЛЕМА:
ВОПРОС ДОВЕРИЯ ИСТОЧНИКАМ
Княжеская усобица 1015-1018 гг. по мере развития исторического знания приобретает в трудах историков все большую неоднозначность. Введение в научный оборот новых источников и данных по борисоглебской проблематике затруднило, а не облегчило реконструкцию этих ключевых для древнерусской политической истории событий. Все многообразие предложенных за XX в. концепций, в которых по-разному восстанавливаются причины, ход и последствия усобицы, сводится к двум взаимоисключающим схемам, в основе которых лежит доверие одним источникам и недоверие другим.
Традиционный подход к решению проблемы состоит в абсолютном доверии русским летописным и агиографическим источникам и в некотором пренебрежении источниками иностранными. Историографическое наследие этого направления огромно. Новейшим исследованием, основанным на этом подходе, является монография Н. И. Милютенко о Борисе и Глебе1. В данной концепции решающее значение придается единодушию русских источников, свидетельствующих об узурпации власти в Киеве Святополком, о его замысле убийства братьев Бориса и Глеба, чтобы воспрепятствовать их претензиям на киевский престол, о непротивлении святых братьев и мести за их смерть Ярослава. Основываясь на недостоверности сведений, которые содержат эпические произведения, а также на поздней (не ранее XIII в.) письменной фиксации скандинавских саг, сторонники традиционной точки зрения отказывают «Саге об Эй-мунде», независимому и неоднозначному свидетельству об убийстве
© К. А. Костромин, 2011
Бориса и Глеба, в праве считаться полноценным историческим источником. Сам ход событий усобицы 1015-1018 гг. в изложении отечественных источников в рамках данной концепции считается непротиворечивым хотя бы потому, что таковым он представлялся авторам «Чтения о Борисе и Глебе» и «Повести временных лет»2.
Альтернативная точка зрения имеет также довольно богатую историографию, которая демонстрирует плюрализм подходов к решению проблемы. А. И. Лященко и Н. Н. Ильин, посвятившие свои исследования анализу содержания «Саги об Эймунде», пришли к несколько разным выводам относительно того, кто из князей подразумевается в образе Бурицлейфа. Если по мнению А. И. Лященко в Бурицлейфе нужно видеть Святополка, то Н. Н. Ильин, первым обративший внимание на сходство культов святых Бориса и Глеба и святого Вячеслава Чешского, говорил о «собирательном образе» Бурицлейфа, в котором слились воедино Святополк и Борис3. В статье М. X. Алешковского главный акцент был сделан на почитании Бориса и Глеба, насколько это можно восстановить по предметам личного благочестия — борисоглебским энколпионам. Алешковский пришел к выводу, что образ Бориса долго вытеснял почитание Глеба, что должно было иметь основания в событиях 1015-1018 гг., и нашел подтверждение своих искусствоведческих наблюдений в сообщениях «Саги об Эймунде»4. А. С. Хорошев предпочел интерпретировать Бурицлейфа как Бориса, исходя из сложности процесса канонизации святых, что указывало, вкупе с наблюдениями Д. В. Айналова и В. Л. Янина, на постепенную трансформацию сведений об убийстве, в которых все большее оправдание получал Ярослав, приходившийся отцом тем, кто канонизировал Бориса и Глеба5. Если отечественные историки советского периода предпочитали акцентировать внимание на скандинавских сагах, то украинский историк Н. Ф. Котляр основал свои доводы на противоречии «Повести временных лет» и сообщений Титмара Мерзебургского, упомянув «Сагу об Эймунде» лишь вскользь. В основе его рассуждений лежит историческая логика и максимальное примирение противоречивых сведений исторических источников6. Последней работой, созданной в рамках данного направления, стала монография С. М. Михеева7. Общим для этого подхода является лишь то, что критика источника заставляла исследователей отказывать в доверии тем или иным сведениям, сообщаемым отечественными
житийно-летописными памятниками, что практически всегда приводило к созданию новой реконструкции событий. Чаще всего убийцей оказывался не Святополк, а Ярослав. Именно резкое противоречие этого вывода тем данным, которые сообщают отечественные источники, является объектом критики со стороны историков традиционного направления.
Общей проблемой практически всех работ по истории усобицы Владимировичей является одинаковое отношение исследователей к критерию достоверности источников. Так или иначе, но каждый историк отмечал «недостоверность» каждого из источников, пытаясь при создании общей картины событий найти некую «золотую середину». Так как все историки демонстрируют разную степень доверия к источникам, то и «золотая середина» у всех оказывалась различной. Более того, нужно отметить, что отношение к сагам или житиям как историческим источникам не только не стремится к единообразию, но противоположные высказывания по этому вопросу можно обнаружить даже у одних и тех же авторов. Например, Е. А. Мельникова отрицает какую бы то ни было историческую подоплеку в «Саге об Эймунде», но она же сама высказывалась в пользу доверия исторической информации саги8. Т. Н. Джаксон говорит о «синтезе правды и вымысла»9. Различную степень доверия «Саге об Эймунде» и древнерусским сказаниям о Борисе и Глебе выказывали и приведенные выше авторы. Следовательно, игнорировать сведения, извлекаемые из «Саги об Эймунде», мы не имеем права10.
С другой стороны, изучение борисоглебской проблематики зашло в тупик с точки зрения методологии, поскольку невозможно привести «к общему знаменателю» все имеющиеся сомнения и доказательства исторической достоверности источников. Поэтому выработка методологической базы является первоочередной задачей дальнейшего изучения событий смуты 1015-1018 гг.
Достоверность рассказа о Борисе и Глебе, помещенного в «Повесть временных лет», может быть подвергнута сомнению из-за очевидной искусственности интегрирования его в корпус летописи. В самом деле, летописные статьи 6523-6527 гг. неоднородны по своему содержанию. Начало статьи 6523 (1015) г. посвящено смерти Владимира, после чего следует первый в ряду последующих некролог усопшему князю. Затем следует отдельный пункт «О убиении Борисове»,
где рассказывается об убийстве и Бориса, и Глеба. Оставляя пока в стороне вопрос о содержании этого сказания, отметим, что оно настолько близко к житийным сказаниям о Борисе и Глебе, что может рассматриваться как составленное одновременно с ними житийное произведение11.
Начиная со слов «Святополк же окаянный нача княжити в Киеве...» следует продолжение статьи о смерти Владимира, поскольку, во-первых, у летописца вновь появляются сведения из Новгорода, где княжит Ярослав; во-вторых, слова «Ярославу же не ведущю отъне смерти» являются прямым логическим продолжением слов «Умре же на Берестовемь и потаиша и, бе бо Святополкъ Кыеве»; в-третьих, нелогично дублируется сообщение о получении вестей от Предславы о происходящем в Киеве12.
Дальнейшее летописное повествование — под 6524 (1016) г. — является очевидным продолжением предыдущего рассказа. Поскольку автору летописи было нечем заполнить дату 6525 (1017), в ней появилась довольно странная фраза, явно оторванная от либо выше-, либо нижеприведенной статьи: «Ярослав иде в киевъ, и погоре церкви». Если понимать ее в контексте «Хроники Титмара», то скорее следовало бы связать ее со статьей под 6526 г., поскольку Киев «пострадал... от сильного пожара» (Хроника VIII.32)13. Повествование под 6526 (1018) г. продолжает историю противостояния Ярослава и Святополка, теперь уже с участием Болеслава Польского. Зато статья 6527 (1019) г. является продолжением рассказа о Борисе и Глебе, что подтверждается не только житийным характером текста, но и тем, что параллель имеется в «Сказании о Борисе и Глебе», причем концовка летописной статьи явно адаптирует житийный текст под летописное повествование14.
Таким образом, можно наблюдать не только искусственность внедрения в летопись рассказа о Борисе и Глебе, которого не было в летописи до составления «Повести временных лет», но и то, что сами события смуты 1015-1019 гг. не связывались изначально с мучением младших сыновей Владимира. Это подтверждается тем, что все прочие источники о смуте — немецкая «Хроника Титмара» и польская хроника Галла Анонима — в рассказе о смуте 1015-1018 гг. не упоминают о Борисе и Глебе. Более того, даже «Чтение о Борисе и Глебе» не ставит убийство Бориса и Глеба в связь с последующими
событиями, рассматривая его как частное дело между Святополком с одной стороны, и с Борисом и Глебом — с другой15.
Это наблюдение о некоторой «несовместимости» рассказа о смуте 1015-1019 гг. и рассказа об убийстве Бориса и Глеба обладает несомненной важностью для решения вопроса о достоверности источников о событиях 1015-1018 гг. Если все борисоглебские памятники возникли не ранее 70-х годов ХІ в. и не отразили, например, диспропорции в их почитании, относящейся к середине ХІ в., то они и не могут в точности соответствовать исторической действительности16.
Если внимательно вчитаться в работы историков, защищающих достоверность сведений, содержащихся в летописно-житийных памятниках о Борисе и Глебе, можно обратить внимание на то, что в большей или меньшей степени в них отвергаются: 1) историкополитическая логика и соображения целесообразности17; 2) достоверность скандинавских источников, кстати лишенных какой-либо политической ангажированности18; 3) наличие противоречий в летописно-житийных памятниках, иностранных письменных источниках и археологических данных; 4) наличие параллелей со сказаниями
о Вячеславе Чешском, свидетельствующих о западно-христианских параллелях, в контексте которых вряд ли обвинение может быть возложено на западника Святополка19. № зато традиционно ориентированные историки признают только одно: неподсудность текстов поздней фиксации событий, зависимых от мнения княжеской власти и общественных стереотипов и предрассудков, каковыми являются русские письменные источники.
Сомнения в достоверности отечественных житийно-летописных источников основываются на противоречивости и нелогичности по крайней мере некоторых фактов, которые в них присутствуют. Hапри-мер, согласно «Повести временных лет», Глеб, получив от Святополка, по всей видимости, в Муроме, притворный вызов в Киев, двигается сначала «на Волгу» (от Мурома кратчайший путь до Волги — 150 км), где происходит заминка с конем, а затем на ладьях плывет к Смоленску (еще 1120 км, если плыть по Волге, а затем по Днепру). Если учесть время движения гонца от Святополка (от Киева до Мурома почти 1000 км), выехавшего не ранее 16 июля, едва ли весь этот путь можно проделать к 8 сентября, когда, согласно «Сказанию о Борисе и Глебе», муромского князя убивают. № у этого разнонаправленного
пути должна быть логика. Если вспомнить, что Глеб — сын болгарыни, то «на Волгу» он мог двигаться до Волжской Булгарии (от Мурома — 600 км). Даже если предположить, что Глеб не задержался там, что маловероятно, он опоздает ко дню своего убийства под Смоленск не менее чем на два-три месяца. Если же учесть его пребывание на родине у матери, то убит он был 8 сентября следующего, 1016 г., когда Святополк был уже в Польше, а Ярослав — в Киеве. Кто же тогда может быть убийцей Глеба, который от Волжской Булгарии едет к Смоленску, то есть по направлению к Польше?!
В контексте сказанного особенное значение приобретает жанровое различие имеющихся источников по проблеме.
Скандинавская сага об Эймунде, которую в качестве источника привлекают противники традиционной точки зрения, действительно содержит противоречие в основном сюжете, когда в образе Буриц-лейфа объединены два исторических персонажа — Святополк и Борис. Смешение образов — характерная особенность эпоса.
Разнообразие и убедительность доводов, которыми подтверждается позиция историков, доверявших «Саге об Эймунде», убеждают в их правоте. В самом деле, эпос является весьма продуктивным источником информации, что особенно наглядно показали работы Дж. Фрэзера и В. Я. Проппа20, однако, думается, основная сила эпоса не в этом. «Ядро сюжета эпоса остается неизменным, мало изменяется и его толкование, не вводится почти новых персонажей, тем более эпизодов, да и бытовые черты лишь осовремениваются, а новых не появляется»21. Главное—расстановка сил; противостояние действующих персонажей эпос сохраняет как свою основу, и ей мы можем доверять. Сюжетные детали и характеристики героев, порой бытовые, служат для узнавания читателем известного ему лица22. Это то, чему историк может доверять, опираясь на скандинавские саги.
Сага об Эймунде долгое время оставалась незаписанной, из-за чего процесс превращения сказания в эпическое произведение оказался практически завершен. Поэтому образы героев должны были быть подогнаны под законы эпического жанра23. В данном случае главные герои — три брата, каждый из которых правит в своем городе. Имеются также три атаки Бурицлейфа, три совета Эймунда, три отказа Ярицлейфа платить варягам — дань фольклорным художественным формам24. Аналогичным образом трансформировался сюжет
и о призвании братьев Рюрика, Синеуса и Трувора, каждый из которых занял отдельный город25. Шсмотря на эпичность сюжета, историки без особых проблем вычленяют и в нем рациональное зерно26. Даже в более сложных случаях можно реконструировать исторические реалии, повлиявшие на развитие сказочного сюжета27. В случае «Саги
об Эймунде» действующие лица исторической драмы должны были объединиться в трех героев. Шиболее угадываемая фигура—Яриц-лейф-Ярослав. Вартилав — соединение образов Брячислава Изясла-вича Полоцкого, внука Владимира Святославича (поскольку Вартилав сидит в Полоцке), и Мстислава, оставившего Ярославу свой удел28. Бурицлейф как соперник Ярицлейфа, выступавший против него на поле боя, — безусловно, Святополк. Убийство же Буриц-лейфа очень похоже на смерть святого Бориса, налицо также сходство их имен. Именно этой расстановке сил, содержательной сути «Саги об Эймунде», и можно доверять: Ярослав выступает против Святополка и Бориса с помощью наемной варяжской дружины. Вар-тилав — фигура противоречивая именно потому, что реальный Бря-числав был на стороне Святополка, занял ^вгород в отсутствие Ярослава, а Мстислав после раздора с Ярославом примирился с ним и «начаста жити мирно и в братолюбьстве»29. Более того, думается, что подобному сопоставлению можно было бы подвергнуть и еще два образа—Якуна, «князя варяжска», и Эймунда.
Сомнения в возможности доверять древнерусским источникам имеют двойное основание. Во-первых, русский автор, будучи зависим от княжеской власти, не смог бы не учесть ее пожеланий относительно содержания рассказа о столь нашумевшей истории. В «Сказании о Борисе и Глебе» и рассказе «Повести временных лет» проводятся две смысловые линии: непротивление Бориса убийству, совершаемому старшим братом, и готовность отдать ему власть, а также противопоставление Святополка Борису как Каина Авелю30. Если первая линия кажется оправданной не только внутренней логикой, но и самим фактом смерти Бориса, единодушием всех источников, включая иностранные, относительно неповинной смерти Бориса, то вторая представляется оправданной только политически. Это основание сомнений в непредвзятости русских источников о смуте 1015-1020 гг. дополняется вторым, связанным с канонизацией Бориса и Глеба.
«Повесть временных лет» помещает рассказ о канонизации в сообщение, датированное 1072 г.31, то есть спустя почти двадцать лет после смерти Ярослава Владимировича. Однако ряд трудностей, связанных с этой датой, заставляет историков относить это событие ко времени киевского правления Всеволода Ярославича32. Поскольку Святополк, благодаря своему браку, был тесно связан с Польшей, аналогия с ним могла бы повредить репутации Изяслава Ярославича, который тоже был женат на польской княжне. В историографии неоднократно предпринимались попытки обосновать более раннюю канонизацию33. Если принимать какие-либо датировки, то вряд ли это могло произойти не только после смерти Ярослава, но и в годы непосредственно перед и после 1043 г., когда был заключен брак между Гертрудой Польской и Изяславом Ярославичем. Исходя уже из этого, а также из чрезмерной, на наш взгляд, сложности аргументации, что делает гипотезу малоправдоподобной, трудно согласиться с мнением А. В. Назаренко, предлагавшим датировать канонизацию 1050-1051 гг.34 В течение же 1020-1040-х годов канонизация также вряд ли могла быть проведена, поскольку были живы свидетели событий, чьи воспоминания могли оказаться опасными для Ярослава Владимировича. Думается, что стоит прислушаться к мнению А. Поппэ, который «с возрастающей неохотой» пользовался «казалось бы, технически весьма уместным термином канонизация» в отношении древнерусских святых. Этот процесс мог дорастать до общерусских масштабов из постепенно растущего локального почитания35. Поскольку окончание процесса прославления следует относить к 70-80-м годам XI в., получается, что «Сказание о Борисе и Глебе», а также рассказ «Повести временных лет» отстоят от описываемых событий на 50-60 лет, то есть их достоверность снижается. Академик Шахматов высказал мнение, что рассказ об убиении Бориса и Глеба появляется уже в Древнейшем своде36. Нельзя согласиться с ним ввиду всего сказанного выше. По-видимому, в русской летописи рассказ можно фиксировать только с появления Начального свода в 1093 г. Однако сам А. А. Шахматов в той же работе отметил, что Нестор вынужден самостоятельно сочинять повесть, ибо вышгородские записи, которыми он пользовался, были слишком разрозненными и фрагментарными. Кроме того, он указал, что повесть составлена Нестором около 1079-1081 гг.37
Однако вопрос доверия житийным и летописным свидетельствам об убийстве Бориса и Глеба с позиции жанрового подхода вряд ли сильно зависит от времени их составления, поскольку как бы они ни подгонялись под мнение и заказ княжеской власти, их жанровое предназначение не только не исчезнет, но и не потеряет своего доминирования над любой идеологией. Hазначение жития—этичес-кое поучение, которое не может быть подтасовано. Главное этическое содержание житий Бориса и Глеба, кто и когда бы их ни писал, — беззлобие по отношению к убийцам и заказчикам убийства, готовность пожертвовать собой, подобно Христу, и готовность уступить первенство старшему брату, который не только посягает на него, но и имеет на него право. Контекст этих этических принципов, заложенных в житийные произведения о Борисе и Глебе, дезавуирует ситуацию, в которую они вставлены. Зачем Святополку, имеющему право на престол в Киеве, убивать младших братьев, когда они готовы, согласно всем житийным произведениям, уступить ему старшинство без какой-либо борьбы? ^иболее последовательно эта идея изложена в «Сказании о Борисе и Глебе», где первым об убийстве думает не Свято-полк, а Борис, как бы «предлагая» брату план действий и тут же отвечая на него нежеланием сопротивляться38.
Противоречие, заложенное в житийный замысел, «выдает» содержание основной мысли, всецело заслуживающей доверия: Борис и Глеб не препятствуют намерению старшего брата по праву занять престол в Киеве. Эта идея никоим образом не противоречит ситуации, при которой Ярослав борется за престол в Киеве с братьями.
Если бы проблема исчерпывалась только вопросом доверия древнерусским и скандинавским источникам, вероятно, она решалась бы проще. Однако есть еще свидетельства польских источников, таких как «История» Яна Длугоша, где говорится о том, что Ярослав в начале 1015 г. все же двинул свои войска против Владимира, который против сына выставил совместное войско Святополка и Бориса, действовавших сообща. Если учесть свидетельства всех имеющихся источников о том, что Борис не сопротивлялся занятию престола старшим Святополком, то зачем последнему убивать Бориса? Скорее, убийство должен был организовать тот, кто, как пишет Длугош, тяготился «тем, что он отлучен от Киевского княжества, которого домогался», то ссть Ярослав39. В свете данных выводов сомнения
новейших исследователей, основанные лишь на том, что «ни в одном из перечисленных источников (прямо. — К.К.) не говорится, что Ярослав убил Бориса и Глеба», при произвольной интерпретации довольно прозрачного для понимания текста «Саги об Эймунде» кажутся совершенно неубедительными40.
В результате можно сделать вывод, что первая попытка обвинить Святополка в убийстве была предпринята еще Ярославом, но без тех далеко идущих планов, как это было сделано впоследствии41. Это было нужно ему для оправдания узурпации киевского престола, поскольку он по праву предназначался Святополку как Ярополчичу либо убиенному Борису. Знаки Рюриковичей свидетельствуют о том, что Святополк имел старший знак двузубца по сравнению с Владимиром и его сыновьями, которые имели знаки трезубца. Крест на левом зубце Святополкова знака может означать принадлежность к Ко-лобрежской епископии42. Это старшее положение Святополка особо подчеркивает даже Титмар Мерзебургский43. Второй этап прославления, видимо, принадлежал либо всем троим Ярославичам, либо Святославу Ярославичу и выразился в перезахоронении останков святых.
Есть и еще одна сторона вопроса. Если Святополк оказывается связан с Западом, будучи женат на польке, привозя на Русь вместе с ней миссийного епископа, ища в Польше помощь, то и Борис с Глебом также подозреваются в особо дружественных связях с Западом. Они росли в семье Владимира и были свидетелями поворота его внешнеполитических пристрастий. Канонизация Бориса и Глеба сразу была признана Римом44. Уже в середине ХІ в. мощи Бориса и Глеба оказались в чешском бенедиктинском Сазавском монастыре (в то же самое время связи славянских культур, разделенных разными церковными традициями письменности, поддерживались и бенедиктинским Тынецким монастырем около Кракова)45. Кроме того, в смерти Бориса и Глеба можно усмотреть параллель гибели св. Вацлава, известного на Руси под именем Вячеслава. И хотя смерть святых братьев еще более похожа на мученическую, чем смерть Вацлава, страдающий и погибающий от рук злодеев благоверный князь — образ, роднящий русских и чешского святого.
Последний факт находит неожиданное подтверждение в формах богослужебного почитания святых братьев. Дело в том, что в день памяти Бориса и Глеба вместо паремийных чтений, под традиционным
паремийным заголовком, читались специально сочиненные в летописно-агиографическом стиле тексты, лишний раз напоминающие летопись и «Чтение». Если признать канонизацию ранней, то это сделано Ярославом, если поздней — Всеволодом46. Так или иначе, очевидно литургическое влияние на культ святых Бориса и Глеба богослужебного почитания св. Вячеслава, которому, согласно чешскому бревиарию XIV в., положено читать аналогичные агиографические тексты взамен паремийных. Б. А. Успенский подтвердил этот вывод, найдя и общие закономерности в западном богослужении для подобной замены47. Особенная торжественность праздника подчеркивалась редкой альтернативой пения двух кондаков (в то время как наличие кондака — редкость не только для XI, но даже для XX в.), причем подобны для первого — рождественский, а для второго — пасхальный48. Даже если относить первую редакцию службы ко времени митрополита Иоанна I (1020—1030-е гг.), рост числа стихир и наличие двух кондаков, редкие для древнерусской гимнографии, и включение в богослужебное последование удивительных летописных паремий говорят о стремительном росте популярности их культа49.
С древнерусскими литературными памятниками, посвященными святым Борису и Глебу, типологически связано «Убиение Вячеслава, князя Чешского» — памятник X в., составленный в Чешском княжестве, бывшем одним из осколков уничтоженного незадолго до этого Великоморавского королевства. События, о которых идет речь в Житии, происходят в 928/935 г. В условиях становления внутри-и внешнеполитического положения княжества происходит острая борьба за власть, жертвами которой становятся вдова основателя самостоятельной Чешской державы (895 г.), крестителя Чехии (874 г.) Борживоя Людмила и ее внук Вячеслав. Житие Людмилы, убитой по приказу невестки в 921 г., описано в отдельном памятнике. Вячеслав, описанный в Житии, предстает в образе невинно убитого, почти идеального правителя и высоконравственного христианина. Убийство совершает его брат Болеслав, по словам Жития, по наущению «злыхъ съветникъ его», недовольных влиянием духовенства на князя и пассивной внешней политикой. Вскоре после убийства Вячеслав был канонизирован убившим его братом. Текст «Убиения» был составлен вскоре после гибели князя, в 930-х годах, после чего быстро попал на Русь. Сегодня этот текст известен как «Востоковская
легенда». Впоследствии были составлены уже специально житийные произведения как на латинском, так и на славянском языках50. Наречение Ярославом одного из своих сыновей, родившегося в 1036 г.. именем Вячеслава связывают с популярностью этого славянского святого на Руси, что косвенно указывает и на рождение аналогичного княжеского культа Бориса и Глеба. При Ярославе русско-чешские связи становятся особенно тесными51. Канон святому Вячеславу встречается уже в сентябрьской минее 1095-1096 гг. Мнение М. Н. Тихомирова о том, что культ Вячеслава и Людмилы, как и ки-рилло-мефодиевское влияние на Руси, нужно относить ко времени правления княгини Ольги в связи с ее попытками наладить связь с церковным Западом, сегодня наукой не поддерживается52.
Культ святого Вацлава-Вячеслава получил на Руси широкое распространение именно из-за сходства со святыми Борисом и Глебом. Образы Бориса и Глеба как святых, «совмещавших репутацию святости со статусом светского правителя», более характерные для Латинской Европы XII-XIV вв., имеют очевидные западные параллели, ключевой из которых является почитание св. Вацлава в Моравии53. Xотя сопоставление этих культов приводит к выводу лишь о частичном сходстве, тем не менее влияние жития святого Вячеслава на литературные памятники о Борисе и Глебе представляется не-сомненным54. Культ Вацлава тесно связан, в свою очередь, с почитанием Войтеха-Адальберта55. Создается интересный типологический ряд западноевропейских святых: Адальберт Магдебургский—Вой-тех-Адальберт—св. Вацлав, который имеет определенное отношение к древнерусскому христианству. В качестве еще одной западноевропейской параллели к образам Бориса и Глеба привлекают так же и тот факт, что в «Сказании о убиении» Борис и Глеб именуются не просто князьями, но «цесарями», что посредством учения о царстве Григория Великого также роднит их с культом царей-мучеников Западной Европы56.
1 МилютенкоН.И. Святые князья-мученики Борис и Глеб. СПб., 2006. (Библиотека христианской мысли. Исследования).
2 Милютенко Н.И. Святые князья-мученики... С. 7, 11, 69-70, 90-93.
3 Лященко А. И. «Eymundar Saga» и русские летописи // Известия Академии наук СССР. 1926. С. 1061-1086; Ильин Н. Н. Летописная статья 6523 года
и ее источники: (Опыт анализа) / АН СССР. Институт славяноведения. М., 1957. С. 44-65, 95.
4 Алешковский М. Х. Русские глебоборисовские энколпионы 1Q72-115Q годов // Древнерусское искусство. Художественная культура домонгольской Руси. М., 1972. С. 1Q4-125.
5 Хорошев А. С. Политическая история русской канонизации (ХІ-ХУІ вв.). М., 1986. С. 13-34. — См. также: Филист Г.М. История «преступлений» Святополка Окаянного. Минск, 199Q. — Существенным недостатком этой книги является то, что автор считает Святополка приверженцем «языческой», а не «прозападной» партии, что не имеет никакого основания в источниках (C. 42-54).
6 Котляр Н. Ф. Князь окаянный? Был ли Святополк убийцей своих братьев Бориса и Глеба? // Родина. Российский исторический иллюстрированный журнал. Декабрь 2QQQ. С. 35-39.
7 Михеев С. М. «Святополк седе в Киеве по отци»: Усобица 1Q15-1Q19 годов в древнерусских и скандинавских источниках. М., 2009. (Славяно-германские исследования. Т. 4).
8 Ср.: Древняя Русь в свете зарубежных источников / Под ред. Е.А. Мельниковой. М., 2QQ3. С. 515-522; Мельникова Е.А. Скандинавия во внешней политике Древней Руси // Внешняя политика Древней Руси. Юбилейные чтения, посвященные 70-летию со дня рождения чл.-корр. АН СССР В. Т. Пашуто: Тезисы докладов. М., 1988. С. 45.
9 Джаксон Т. Н. Четыре норвежских конунга на Руси: Из истории русско-норвежских политических отношений последней трети Х - первой половины ХІ в. М., 2000. С. 13, 159. (Studia histórica. Series minor).
10 МурьяновМ. Ф. Гимнография Киевской Руси. М., 2004. С. 53-54. (Памятники религиозно-философской мысли Древней Руси).
11 Мы оставляем в стороне вопрос текстологического сходства или различия, говорящего о родственности или самостоятельности древнерусских произведений, повествующих о Борисе и Глебе, считая более существенным обратить внимание на жанровое единство этих произведений. Общность жанра свидетельствует о единстве замысла и смыслового наполнения этих памятников. — Ср.: Михеев С. М. «Святополк седе в Киеве по отци»... С. 116-117.
12 Повесть временных лет / Подгот. текста, перев., статьи и комм. Д. С. Лихачева; Под ред. В. П. Андриановой-Перетц. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1999. С. 58-62.
13 Титмар Мерзебургский. Хроника в 8 книгах / Подгот. И. В. Дьяконов. М., 2009. С. 177.
14 Повесть временных лет. С. 62-64; Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пг., 1916. С. 46-47.
15 Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. С. 7-14.
16 Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. С. I-XV; Алешковский М.Х. Русские глебоборисовские энколпионы 1072-1150 годов. С. 104-125; Успенский Б. А. Борис и Глеб: Восприятие истории в Древней Руси. М., 2000. С. 15-21. (Язык, семиотика, культура. Малая серия).
17 См., например, объяснение пути Глеба: Милютенко Н.И. Святые князья-мученики... С. 95.
18 Милютенко Н.И. Святые князья-мученики... С. 70.
19 ПарамоноваМ.Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси: Сравнительно-исторический анализ вацлавского и борисоглебского культов / Институт всеобщей истории РАН. М., 2003. С. 360-361.
20 Фрэзер Д. Д. Фольклор в Ветхом Завете / Предисл. и коммент. проф. С. А. Токарева; Пер. с англ. Д. Вольпина. М., 1990; Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2003.
21 Липец Р. С. Эпос и Древняя Русь / АН СССР. Институт этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. М., 1969. С. 10-11 и сл.
22 Пчелов Е. В. Генеалогия древнерусских князей IX - начала XI в. М., 2001. С. 169-170.
23 Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 424-425, 494-498.
24 Сага об Эймунде / Пер. Е. А. Рыдзевской // Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия в IX-XIV вв.: (Материалы и исследования) // Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования. 1978 г. М., 1978. С. 90-91, 94-99; ПчеловЕ. В. Генеалогия древнерусских князей IX - начала XI в. С. 189.
25 ПчеловЕ. В. Генеалогия древнерусских князей IX - начала XI в. С. 101.
26 Фроянов И. Я. Исторические реалии в летописном сказании о призвании варягов // Вопросы истории. 1991. № 6. С. 6-13.
27 История СССР с древнейших времен до наших дней: В 12 т. / АН СССР. Институт истории. М., 1966. Т. 1. С. 348, 358, 498-500; Рыбаков Б. А. Рождение Руси. М., 2004. С. 30-32, 34, 36.
28 Русь между Востоком и Западом: Культура и общество, X-XVII вв.: (Зарубежные и советские исследования): К XVIII Международному конгрессу византинистов (Москва, 8-15 августа 1991 г.). М., 1991. Ч. 2. С. 293.
29 Повесть временных лет. С. 64-65. Под 1021-1031 гг.
30 Петров А. В. Славянская миссия Кирилла и Мефодия и русская культура // Государство, общество, архивы в истории России / Отв. ред. А. Ю. Двор-ниченко. СПб., 2009. С. 14-18; Успенский Б. А. Борис и Глеб: Восприятие истории в Древней Руси. С. 22-39.
31 Повесть временных лет. С. 78; Поппэ А. О времени зарождения культа Бориса и Глеба // Russia Mediaevalis. München, 1973. T. 1. P. 14-19.
32 Ужанков А. Н. Святые страстотерпцы Борис и Глеб: К истории канонизации и написания житий // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2000. № 2 (2). С. 28-50.
33 См. слабые попытки критиковать мнение А. Поппэ: Мюллер Л. О времени канонизации святых Бориса и Глеба // Мюллер Л. Понять Россию. Историкокультурные исследования. М., 2000. С. 71-87.
34 Назаренко А. В. Киевский митрополит Иоанн I // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2007. № 3 (29). С. 76-77.
35 Поппэ А. О зарождении культа свв. Бориса и Глеба и о посвященных им произведениях // Russia Mediaevalis. München, 1995. T. VIII. 1. P. 30.
36 Шахматов А. А. История русского летописания. Т. 1: Повесть Временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 1: Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 2002. С. 80.
37 Шахматов А. А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 57, 60.
38 Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. С. 29.
39 Щавелева Н. И. Древняя Русь в «Польской истории» Яна Длугоша (Книги I-VI). Текст, перевод, комментарий / Под ред. и с доп. А. В. Назаренко. М., 2004. С. 236. (Древнейшие источники по истории Восточной Европы).
40 МилютенкоН. И. Святые князья-мученики... С. 84, 87-91.
41 Ср. с мнением А. Н. Насонова (Насонов А. Н. История русского летописания. XI - начала XVIII века: Очерки и исследования. М., 1969. С. 36-37).—Сомнения Н. И. Милютенко в возможности создания мифа об убийстве братьев Святопол-ком нам не кажутся весомыми (МилютенкоН. И. Святые князья-мученики... С. 11).
42 Белецкий С. В. Знаки Рюриковичей X-XI вв. // Исследование и музеефи-кация древностей северо-запада. Вып. 2 / Институт материальной культуры РАН. СПб., 2000. С. 5-9, 33, 50, 64.
43 Назаренко А. В. Немецкие латиноязычные источники IX-XI веков. М., 1993. С. 142-143. (Древнейшие источники по истории народов Восточной Европы).
44 Иоанн (Кологривов), иером. Очерки по истории русской святости. Siracusa, [1991]. С. 22, 25.
45 Любопытно, что в Сазавской хронике указано имя только Глеба: мощи «святого Глеба и его товарища» (Рогов А. И. Культурные связи восточных и западных славян в раннефеодальный период: (Задачи предстоящих исследований) // Становление раннефеодальных славянских государств: Материалы научной сессии польских и советских историков. Киев, 1969 г. Киев, 1972. С. 158-159.
46 В XI - начале XII вв. было только три князя с именем Вячеслав: сын Ярослава Мудрого (1030-1057), Вячеслав Ярополчич, внук Изяслава Яросла-вича, и сын Владимира Мономаха.
47 Успенский Б. А. Борис и Глеб: Восприятие истории в Древней Руси. С. 14-18.
48 МурьяновМ. Ф. Гимнография Киевской Руси. С. 57.
РУССКИЕ ДРЕВНОСТИ 2011
49 Мурьянов М. Ф. Из наблюдений над структурой служебных Миней // Мурь-янов М. Ф. История книжной культуры России. Очерки. Ч. 2 / Сост. Т. А. Исаченко, вступ. ст. Р. Н. Кривко. СПб., 2007. С. 74-77, 82. (История книжной культуры России).
50 Ревели Д. Старославянские легенды святого Вячеслава Чешского и древнерусские княжеские жития // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 9 / ИМЛИ РАН. Общество исследователей Древней Руси. М., 1998. С. 79-80.
51 ПашутоВ. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 56.
52 Библиотека литературы Древней Руси / Под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. Т. 2: XI-XII века. СПб., 1999. С. 523; ТихомировМ.Н. Древняя Русь. М., 1975. С. 267.
53 Парамонова М. Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси. С. 9, 14-16.
54 Парамонова М. Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси. С. 360-361; Ingham N. Czech Hagiography in Kiev: The Prisoner Miracles of Boris and Gleb // Die Welt der Slaven. Vierteljahrsschrift für Slavistik. Jg. X, H. 2. Wiesbaden, 1965. S. 166-182.
55 Парамонова М. Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси. С. 364.
56 Русь между Востоком и Западом... Ч. 2. С. 133.
