CC BY
32философские науки studies in philosophy
DOI: 10.12731/2077-1770-2016-4-1-28-38 УДК 141.2
БОРЬБА ЗА ВОСПОМИНАНИЯ: «КРИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ» КОЛЛЕКТИВНОЙ ПАМЯТИ
Аникин Д.А.
Целью статьи является анализ постановки вопроса о коллективной памяти в рамках «критической теории» Франкфуртской школы. На основе историко-философского и компаративистского метода выявляется культурный контекст возникновения данной проблемы, а также формулируются характерные черты коллективной памяти в интерпретации «критической теории». К ним можно отнести: сосредоточение на коммуникативной памяти, психоаналитическая трактовка культурной травмы, призыв к рационализации в качестве метода противодействия молчаливому забвению.
Ключевые слова: коллективная память; вина; ответственность; рационализм; травма.
FIGHT FOR MEMOIRS: 'THE CRITICAL THEORY' OF COLLECTIVE MEMORY
Anikin D.A.
The purpose of article is the analysis of a formulation of the question about collective memory within "the critical theory" of the Frankfurt
school. The historic-philosophical and comparative methods allows to open the cultural context of emergence of this problem and to formulate characteristic features of collective memory in interpretation of "the critical theory" are formulated. It is possible to carry to them: concentration on communicative memory, a psychoanalytic interpretation of a cultural injury, an appeal to rationalization as a method of counteraction to silent oblivion.
Keywords: collective memory; wine; responsibility; rationalism; injury.
Методологические проблемы коллективной памяти
Понятие коллективной памяти в последние годы становится одним из магистральных в гуманитарных исследованиях, что, однако, не означает отсутствия потребности в философской рефлексии. Скорее, наоборот - поскольку большинство исследователей памяти являются представителями исторического, социологического или политологического знания, то особенно остро встает проблема определения философско-методологических оснований их исследований.
Одну из первых попыток именно философского анализа проблематики коллективной памяти сделал А.В. Дахин, но им была поставлена задач концептуализации самого феномена надындивидуальной памяти через призму, прежде всего, категориально ряда фундаментальной онтологии М. Хайдеггера [3, с. 73]. Не отрицая эвристической значимости подобных исследований, хочется рассмотреть именно методологический аспект философского знания по отношению к дисциплинарным и даже междисциплинарным исследованиям.
В отечественных статьях, посвященных memory studies, зачастую можно столкнуться с определениями и понятиями, заимство-
ванными из работ Пьера Нора, Мориса Хальбвакса, Алейды Асс-ман, без учета методологических различий, лежащих в основе их концепций. В связи с чем представляется насущной задача выявления имплицитных оснований исследований коллективной памяти в контексте философских направлений XX века.
В настоящей статье предполагается рассмотреть постановку вопроса о памяти в рамках «критической теории» Франкфуртской школой, определить социальный контекст поставленных вопросов и стратегии их решения, способствовавшие выработке понятия «проработка прошлого» и, косвенным образом, становлению исторической политики как особого типа политических практик.
Память и забвение: историко-культурный контекст
Проблематизация феномена исторической памяти во второй половине XX века была напрямую связана с актуальными социально-политическими процессами, прежде всего. с построением пост-нацистской Германии, остро нуждавшейся в выстраивании определенной стратегии отношения к своему прошлому.
После Нюрнбергского процесса и раздела Германии между странами-победителями (а потом и превращения в две различные страны - ГДР и ФРГ) реализовывались различные стратегии отношения к недавнему прошлому. ГДР пошло по тому пути, который А. Ассман называет экстернализацией [2, с. 184-185]. Экстернализация подразумевает отстранение от негативных воспоминаний путем их приписывания другим коллективным субъектам. Иначе говоря, позиционирование ГДР по отношению к недавнему германскому прошлому строилось на принятии «антифашистской» идентичности, из чего проистекал молчаливый
консенсус по поводу отношения к преступлениям нацистского режима. Они расценивались как «чужие», совершенные «врагами», против которых и велась борьба, а саму модель отношения к прошлому можно охарактеризовать как «торжество справедливости».
В Западной Германии ситуация оказалась сложнее, поскольку невозможность однозначного признания социалистической правоты и, соответственно, неспособность признать себя победителями в войне с фашизмом, приводила к потребности в определенном компромиссе с прошлым. «В послевоенной Германии потребность в молчании выражается в призыве «подвести черту», который сквозным лейтмотивом звучал в речах членов бундестага» [2, с. 107]. Этот компромисс носил вынужденный характер, поскольку в условиях послевоенной разрухи значительную часть чиновников вновь сформированного правительства составляли сотрудники органов III Рейха. Но существенную опасность представляло стремление перевести данный компромисс из плоскости вынужденной необходимости в плоскость исторической закономерности и, тем самым, легитимировать существующий политический порядок. В таких условиях процесс денацификации замедлился, а восторжествовавшей точкой зрения стала позиция, во-первых, возлагавшая всю вину на небольшую группу приближенных Гитлера, а, во-вторых, предлагавшая «взаимозачет вины», согласно которому немецкое общество уже расплатилось за совершенные нацистами преступления бомбардировкой Дрездена и другими мирными потерями.
Это не означает, что такая точка зрения была единственной. Как отмечает Е. Лёзина, «в отличие от консервативных сторонников нормализации, леволиберальные интеллектуалы и политики старались привлечь внимание не к страданиям немцев, а к непо-
средственным жертвам нацистского режима, осуждали массовое возвращение в публичную жизнь бывших нацистов, выступали с призывами не забывать о прошлом, дабы избежать его повторения» [4, с. 15]. Проблема только в том, что такая позиция не имела отклика в германском обществе, пытавшемся преодолеть негативные воспоминания о недавней войне путем отнесения себя к случайным очевидцам, а не к активным участникам происходивших событий.
Немалое значение имел и поколенческий аспект. По сути, в 50-ые годы основными социальными и политическими акторами оставались представители того поколения, которое непосредственно принимало участие в боевых действиях. В этом смысле речь не шла о передаче памяти следующим поколениям, а существенным становилось отношение самих индивидов к тем событиям, очевидцами и участниками которых они являлись.
Й. Рюзен впоследствии предложил следующую типологию восприятия Холокоста в сознании трех поколений немцев в соответствии с качественными различиями по основному критерию — стратегии строительства идентичности.
В первом, самом старшем поколении, которое является носителем живой памяти, с немецкой идентичностью «все в порядке»: происходит экстернализация нацистов как небольшой группы политических гангстеров.
В «среднем», втором поколении, которое вступает в конфликт со своими родителями, возникает стремление придать Холокосту историческое значение, рассмотреть его в исторической перспективе, осмыслить весь период нацизма в целом как контрсобытие, которое конституировало сознание западных немцев негативным способом («от противного»). На основе моральных принципов и моральной критики («они - преступники, мы - другие») проис-
ходит самоидентификация с жертвами нацизма, а национальная историческая традиция замещается универсальными (общечеловеческими) нормами. Так создается новый, очень напряженный тип коллективной идентичности.
В третьем поколении (в последние годы) возникает определяющий новый элемент - «генеалогическое отношение к преступникам»: «это наши деды, да, они были другими, но в то же время они - немцы, а значит "мы"». Так осуществляется реконцептуа-лизация немецкой идентичности, и шокирующий исторический опыт «возвращается» в национальную историю. Второе и третье поколения по-разному дистанцированы от ключевых событий Хо-локоста или Третьего рейха, но и те, и другие события, бесспорно, составляют ядро коллективной памяти этих поколений, поскольку последние все еще имеют доступ к жизненному опыту старших. Однако все быстрее приближается время, когда эта связь разорвется, и потребность понять, как коллективная память продолжает функционировать на уровне индивидуального опыта и соперничать с предлагаемой исторической интерпретацией, станет как никогда актуальной [5, с. 17-18].
Историческая память и коллективная ответственность
В первые годы после войны существенной проблемой для западногерманского общества стало определение ответственности за совершенные преступления, а также стремление к универсализации нацизма с точки зрения его признания последствием тех социальных процессов, которые имплицитно уже присутствовали в европейской цивилизации.
Одними из первых данную проблему обозначили представители Франкфуртской школы, прежде всего, Теодор Адорно и Хан-
на Арендт. Для Х. Арендт поводом для обращения к механизмам функционирования воспоминаний в немецком обществе стало дело А. Эйхмана, что в итоге и отразилось в ее работе «Банальность зла» [6]. Арендт старается минимизировать моральную оценку произошедших событий, обращая внимание на отсутствие индивидуальной рефлексии по поводу собственного участия в этих событиях, стремление подменить понятие ответственности осознанием правильности выполненных поручений. С ее точки зрения, в этом выражается характерная черта современного социального устройства - отказ от собственного «я» в пользу предметной трактовки человека, его восприятия как совокупности выполняемых им операций.
Для Теодора Адорно проблема становления фашизма и его произрастания из утопического рационализма эпохи Просвещения стала предметом осмысления еще в знаменитой «Диалектике Просвещения». Но если там движение философской мысли было направлено на выявление тех теоретических предпосылок, которые сделали возможным Холокост, то позднее Адорно диагностирует возникновение условий, при которых такой способ мышления не будет изжит, а укоренится в мышлении уже новых поколений.
В своей известной работе «Что означает «проработка прошлого»?» (1959) он ставит вопрос об отношении к тому прошлому, которым не получается гордиться, а, вследствие этого, возникает естественная реакция по удалению травматического прошлого как из индивидуальной, так и из коллективной памяти [1, с. 36-45]. Он констатирует, что подобная постановка вопроса, ставшая уже естественной для коллективного сознания немецкого общества, приводит к нормализации нацизма и, в каком-то смысле, даже к его оправданию. «Все разговоры о
комплексе вины сохраняют в себе что-то неправдоподобное... он обозначает болезненность чувства вины и его несоответствие реальности. С помощью этого слова создается впечатление, будто чувство вины, от которого так много людей защищается... вовсе не соответствует никакой вине, но исходит из них самих, особенностей их душевного строения» [1, с. 37]. Следствием переноса вины из онтологической в сугубо психологическую плоскость становится ее субъективация, бессознательный отказ от признания существенных причин, вызвавших данное чувство к жизни. Поэтому необходимым способом борьбы с таким «молчаливым забвением» немецкий философ считает «проработку прошлого», при которой окажется разрушено это молчание.
Основной для Адорно является даже не потребность в памяти, а требование критической рефлексии по отношению к собственным воспоминаниям, установка на их очищение от смягчающих обстоятельств и оправданий. Цель подобной операции (недопущение повторения подобных событий) вполне понятна, но моральный смысл совершаемых над памятью действий остается вне зоны анализа. По сути, сохранение (или, точнее, воссоздание) правильных воспоминаний о войне является частным способом демифологизации репрессивной идеологии Просвещения, выродившейся в национал-социалистический режим.
Таким образом, представители Франкфуртской школы впервые попробовали вписать механизмы функционирования и конструирования коллективной памяти в контекст борьбы с репрессивными проявлениями социального, наиболее наглядным из которых и стал фашизм. Несмотря на непроработанность ключевых понятий критической теории применительно к коллективной
памяти, можно наметить несколько основных тенденций, отразившихся в работах Т. Адорно и Х. Арендт.
1. Обращение к коммуникативной памяти участников и свидетелей недавних событий, которая присутствует в виде личных воспоминаний, а коллективный характер задается общностью тех событий, к которым эти воспоминания относятся, а также схожими фигурами «умолчания», позволяющими поддерживать неустойчивый социальный консенсус.
2. Опора на психоаналитическую теорию травмы для объяснения процессов, протекающих в немецком обществе, и поиска способов борьбы с негативными тенденциями в замалчивании прошлого.
3. Необходимость рационализации отношения к прошлому («проработки прошлого» в терминологии Т. Адорно) в качестве обязательной процедуры верификации исторического опыта и гарантии недопущения подобных ситуаций в будущем.
4. Минимизация морального аспекта памяти и инструмента-лизация самих коммемораций, которые рассматриваются в большей степени как стратегии демифологизации просвещенческих мифов.
Указанные черты, во многом, определили черты исторической политики Европы во второй половине XX века. Вместе с тем, заложенные в них внутренние противоречия (отсутствие рефлексии по поводу специфики морали в коммеморативных практиках, подчеркнуто рационализированное и инструментальное отношение к способам актуализации прошлого), а также недостаточно внимание к межпоколенческой динамике коллективной памяти - все это вызвало потребность в определенном ревизионизме критической теории, что и было предпринято в теории «коммуникативного действия» Ю. Хабермаса.
Статья выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ
№ 15-33-01003 «Концептуальные основания политики памяти и
перспективы постнациональной идентичности».
Список литературы
1. Адорно Т. Что такое «проработка прошлого» // Неприкосновенный запас, 2005, № 2-3. С. 36-45.
2. Ассман А. Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика. М.: НЛО, 2014. 328 с.
3. Дахин А.В. Общественное развитие и вызовы коллективной памяти: перспектива философской концептуализации memory studies // Вопросы философии, 2010, № 8. С. 73-77.
4. Лёзина Е. Источники изменения официальной коллективной памяти (на примере послевоенной ФРГ) // Вестник общественного мнения. 2011. № 3. С. 11-25.
5. Рюзен Й. «Утрачивая последовательность истории» (некоторые аспекты исторической науки на перекрестке модернизма, постмодернизма и дискуссии о памяти // Диалог со временем. Вып. 7. М., 2001. С. 9-25.
6. Arendt J. Eichmann in Jerusalem: A Report on the Banality of Evil. New York: Viking, 1968. 212 p.
References
1. Adorno T. Chto takoe «prorabotka proshlogo» [What is "study of the past"]. Neprikosnovennyy zapas, no 2-3 (2005): 36-45.
2. Assman A. Dlinnaya ten 'proshlogo. Memorial'naya kul'tura i istorich-eskaya politika [Long shadow of the past. Memorial culture and historical policy.]. Moscow: NLO, 2014. 328 p.
3. Dakhin A.V. Obshchestvennoe razvitie i vyzovy kollektivnoy pamyati: perspektiva filosofskoy kontseptualizatsii memory studies [Social devel-
opment and calls of collective memory: prospect of philosophical conceptualization of memory studies]. Voprosy filosofii, no 8 (2010): 73-77.
4. Lezina E. Istochniki izmeneniya ofitsial'noy kollektivnoy pamyati (na primere poslevoennoy FRG) [Sources of change of official collective memory (on the example of post-war Germany)]. Vestnik obshchestven-nogo mneniya, no 3 (2011): 11-25.
5. Ryuzen Y. «Utrachivaya posledovatel'nost' istorii» (nekotorye aspekty is-toricheskoy nauki na perekrestke modernizma, postmodernizma i diskussii o pamyati ["Losing the sequence of history" (some aspects of historical science at the intersection of a modernism, postmodernism and discussion about memory)]. Dialogue with time. Rel. 7. Moscow, 2001, pp. 9-25.
6. Arendt J. Eichmann in Jerusalem: A Report on the Banality of Evil. New York: Viking, 1968. 212 p.
ДАННЫЕ ОБ АВТОРЕ Аникин Даниил Александрович, доцент кафедры теоретической и социальной философии, кандидат философских наук, доцент Саратовский государственный университет имени Н.Г. Чернышевского
ул. Астраханская, 83, г. Саратов, 410065, Российская Федерация
DATA ABOuT THE AuTHOR Anikin Daniil Alexandrovich, Assistant Professor, Department of Theoretical and Social Philosophy, Faculty of Philosophy and Physiology, Candidate of Philosophical Science, Assistant Professor
Saratov State University
83, Astrahanskaya Str., Saratov, 410065, Russian Federation [email protected]
