CC BY
221
УДК 323.2+002.2(09)
Е. В. Наквакина
БОРЬБА ЗА СВОБОДУ ПЕЧАТИ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ, США И РОССИИ НАКАНУНЕ И В ПЕРИОД ПОЛИТИЧЕСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ (СЕРЕДИНА XVIII - XIX вв.)
Выявлены и проанализированы отличительные особенности цензурной политики во Франции, Англии, Германии, России и США в середине XVIII - XIX вв. и отмечены специфические черты развития печати в указанных странах.
Середина XVIII в. считается кануном эпохи модернизации, когда благодаря идеологии Просвещения в общественном сознании пробивают себе дорогу представления о неотчуждаемых свободах индивида, а в практику государственного управления большинства европейских стран входит концепция просвещенного абсолютизма. Однако этого явно недостаточно, чтобы говорить о начале модернизационных процессов. О подлинной самодеятельности масс, о широком интересе к политике, о попытках применить на практике принцип разделения властей свидетельствуют не верхушечные по своей сути и преимущественно декларативные просвещенные абсолютистские режимы, не абстрактные рассуждения небольшой группы интеллектуалов о должном политическом устройстве, а классические революции конца XVIII в. - Американская и Великая французская. Тем не менее, рассматривая борьбу за свободу печати в эпоху политической модернизации, следует иметь в виду, что для адекватного ее освещения следует выбрать в качестве начальной точки ее канун, когда массы впервые заволновались и взбунтовались, и произошло это в середине XVIII в. в Англии.
Английская печать эпохи Просвещения развивалась в относительно более благоприятных условиях, чем печать других европейских стран. Славная революция, принятие «Билля о правах» (1689) и отмена цензуры (1695) -все эти события привели к всплеску английской периодической печати в начале века.
Правительство умело руководило печатью, используя политику «кнута и пряника». Нужных журналистов и памфлетистов подкупали, предоставляя им выгодные должности. Например, «Джон Локк вышел в Совет по делам торговли; поэт Арбетнот был назначен лекарем королевы Анны; журналист Стиль получил должность главного редактора официальной «Лондонской газеты», двадцатичетырехлетний драматург Конгрив вошел в казначейство; поэт Гэй, начавший свой жизненный путь учеником торговца шелком, в двадцать пять лет стал секретарем посольства; памфлетист Мэтью Прайор получил назначение посла в Гаагу, а затем в Версаль; Свифт стал настоятелем собора Св. Патрика в Дублине» [1, с. 171-172].
В то же время с неугодными литераторами сурово расправлялись. «Издатель газеты «Флаинг Пост» У. Харт дважды выставлялся у позорного столба, два года провел в тюрьме, подвергся разорительному штрафу; Дефо за памфлет «Кратчайший путь расправы с диссентерами» был выставлен у позорного столба приговорен к тюремному заключению, оштрафован; издатель «Обсерветора» Тэтчин был избит толпой фанатиков, приговорен парламентом к розгам»[1, с. 172].
В 1712 г. парламент решил воздействовать на печать экономическими средствами, введя штемпельный сбор со всех изданий в лист и пол-листа и с объявлений.
Это негативно сказалось на печатном слове. «Мало-помалу газеты заменились листками, в которых печатались разные известия; политические же и литературные журналы уменьшились в объеме, стали выходить еженедельно и даже ежемесячно. Некоторые из них стали помещать карикатуры и превратились в сборники, называвшиеся «Magazine» [2, с. 335].
Парламент также пытался и ограничить публикацию своих прений. Однако издания научились обходить эти запреты. Например, журнал Gentleman’s Magazine обыкновенно приводил «резюме речей двух-трех главных ораторов, о других не упоминалось вовсе. Отчеты печатались в безличной форме, во избежание называть по имени ораторов, что считалось оскорблением парламентских привилегий. Вместо имен ставились лишь заглавные буквы и т.д.» [2, с. 336]. Лишь в 1779 г. с практикой засекречивания парламентских заседаний было покончено.
Политическая борьба между различными группировками английской элиты, в которой участвовала печать, до поры до времени проходила в относительно спокойных формах, без общественных эксцессов. Однако в середине XVIII в. неожиданно выдвинутый силой обстоятельств лозунг свободы печати был использован не только отдельными представителями правящего класса, но и стал боевым кличем, пробудившим и сплотившим более широкие слои населения в их борьбе за демократию.
Редактор газеты «Норс Британ» (она финансировалась крупным деятелем партии вигов лордом Темплом), член парламента Уилкс 23 апреля 1763 г. в № 45 своего издания в довольно осторожных выражениях высказал критику в адрес английского монарха, что повлекло за собой обвинение Уилкса в «подстрекательстве» и его арест. Суд, который состоялся в присутствии многочисленных лондонцев, оправдал редактора на основании того, что была нарушена неприкосновенность члена парламента, и это решение собравшиеся приветствовали радостными криками: «Уилкс и свобода!».
Но это было только первым актом драмы. Правительство не отказалось от намерения засадить за решетку строптивого редактора. Во время отсутствия Уилкса (он был в это время во Франции) чиновники, раздобыв отпечатанное в его типографии «Эссе о женщине», представили его палате лордов, которая расценила данный текст как «наиболее скандальную непристойную и нечестивую клевету». Одновременно с этим палата общин 273 голосами «за» и тремя - «против» признала, что знаменитый № 45 газеты носит «лживый и подстрекательный» характер, и распорядилась его публично сжечь.
Уилкс некоторое время провел в эмиграции, но в начале 1768 г. все же вернулся легально в страну. Власти, обуреваемые чувством мщения, возобновили судебное преследование, в результате чего суд приговорил его к 1000 фунтам стерлингов штрафа и 22 месяцам заключения.
Такой относительно мягкий приговор, видимо, объяснялся популярностью бывшего издателя среди лондонских низов. В течение 1768 г. в Лондоне и его окрестностях возникали волнения, участники которых выступали под лозунгами «Уилкс и свобода!». Однако в одном власти оказались неумолимы: заключенный во что бы то ни стало должен быть лишен депутатского мандата. После того как парламент 3 февраля 1769 г. исключил Уилкса из своих
членов, трижды (16 февраля, 16 марта и 13 апреля 1769 г.) избиратели графства Миддлсекс избирали его своим депутатом, и каждый раз парламент аннулировал итоги выборов. Не помогла и общенациональная петиция в пользу прославившегося редактора: под ней поставили подписи 38 тыс. человек из сельских округов (до трети всех сельских избирателей Англии и Уэльса) и 17 тыс. жителей городов (не менее пятой части всех городских избирателей).
После выхода из заключения 17 апреля 1770 г. Уилкс прожил не менее бурную и интересную жизнь. Он избирался олдерменом Лондона и его лордом-мэром, членом английского парламента [3]. Разумеется, оценки деятельности Уилкса весьма различаются. «Одни называют его беспринципным авантюристом, который играл на низменных инстинктах лондонской черни и возбуждал общественное недовольство в своекорыстных интересах. Другие, наоборот, провозглашали его истинным другом свободы, героическим борцом против тирании и произвола королевской администрации. Одни видели в нем вождя и трибуна, ведущего за собой массы; другие - марионетку в руках влиятельных группировок, несущегося по волнам политических конфликтов» [4].
Но в памяти общественности он остался прежде всего как символ борьбы за свободу печати. В поддержку лозунга «Уилкс и свобода!» выступила широкая коалиция сил: узкий, но влиятельный круг аристократов, субсидировавших газету, толстосумы Сити, ремесленники и купцы средней руки, зажиточные свободные землевладельцы и городские низы. Конечно, коалиция эта была разнородной и весьма неустойчивой. Но она знаменовала собой начало движения за демократизацию печати в рамках конституционных методов.
Во Франции, в условиях абсолютистского государства, не наблюдалось многообразия печатных изданий. В стране тщательно регламентировалось типографское дело. Примером громоздкого бюрократического запретительства стал Регламент 1723 г., состоящий из 123 статей и 16 глав. «Все занимающиеся книжным и типографским промыслом по-прежнему признавались частью университетской корпорации. Типографский промысел и купля-продажа книг разрешались только членам корпорации. Каждому из них дозволялось иметь только одну книжную лавку.
Никакая книга не может быть напечатана без разрешения лейтенанта полиции и одобрения цензора. Заграничные издания поступают предварительно на просмотр цензоров. Совершенно воспрещается торговля и печатание книг, враждебных религии, королю, государству, чистоте нравов, чести и репутации частных лиц... Пять экземпляров каждого издания представляются в распоряжение властей» [5, с. 212-213].
В дальнейшем королевская регламентация приобрела еще более жесткий, мелочный характер. Предписывалось, чтобы двери типографий никогда не запирались, чтобы типографские помещения не имели задних выходов, не имели занавесок. Нарушителям этих требований угрожал штраф в 500 ливров и запрещение промысла в течение шести месяцев. В случае рецидива право промысла отнималось навсегда. Заметим, что вообще за преступления печати смертная казнь практиковалась до 1728 г., а с этого времени вошли в практику выставления у позорного столба, клеймение, галеры [5, с. 213].
В России, как и во Франции, печать развивалась по инициативе государства. Петр I учредил в 1702 г. газету «Ведомости» как пропагандистское орудие для популяризации в общественном мнении своих деяний. Они выходили нерегулярно, имели непостоянный тираж (от 50-100 до 4 тыс. экземпля-
ров) и после смерти их основателя и вовсе оказались далеки от рядового читателя. Долгое время, до появления в 1756 г. «Московских ведомостей», «Санкт-Петербургские ведомости» оставались единственным газетным изданием в России и сосредотачивались на публикации хроникальных заметок, не позволяя себе вдаваться в обсуждение политических проблем.
Недаром М. В. Ломоносову, бывшему в 1748-1751 гг. редактором «Петербургской газеты», предписывалось «писаний от всяких умствования и предосудительных экспрессий удерживаться; особливо что к предосуждению России или ее касается в «Ведомости» не вносить». Но если политика на протяжении многих десятилетий в российской печати была под запретом, то экономическая информация по мере роста товарно-денежных отношений просачивается на ее страницы. Со временем в «Санкт-Петербургских ведомостях» появляются объявления, сначала казенные, потом частные; позднее они концентрируются в таком количестве, что их печатают в виде особого приложения к каждому номеру газеты.
Давление со стороны Российского государства на печать оказалось менее губительным для журналов, чем для газет. Правительство в лице «просвещенной» Екатерины II, понимая, что при малых тиражах того времени оно имеет дело, по сути, с элитарными изданиями, не прочь было разрешить известную свободу мнений по известному кругу предметов. Так, после выхода в 1769 г. детища императрицы - журнала «Всякая всячина» - появилась целая плеяда сатирических журнальных органов, включая главного оппонента царственного издания - журнала просветителя Н. И. Новикова «Трутень». В то время как тираж всякой всячины падал с 1792 г. до 600 экземпляров, тираж «Трутня» рос с 626 до 1240 экземпляров, причем Новиков имел немалый доход от своего предприятия.
Журнальная оттепель была кратковременной. Смелая сатира государыне пришлась не по нраву, и один за другим журналы стали закрываться. Специальное цензурное ведомство появилось в последний год царствования Екатерины II в 1796 г., что, видимо, в первую очередь было связано с паническим страхом перед Французской революцией и первым произведением революционной публицистики - книгой А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву».
Всего за XVIII в. в России возникло 119 периодических изданий. Жизнь их была скоротечна: например, «Московское издание» Н. И. Новикова выходило только в 1781 г., «Почта духов» И. А. Крылова - только в 1789 г. (при весьма скромном тираже, менее чем в 100 экземпляров).
В английских североамериканских колониях существовали объективные трудности для развития печатного дела ввиду удаленности и изолированности поселений, но вместе с тем слабость коммуникаций ослабляли возможности административного контроля со стороны метрополии, в том числе и над печатным словом.
Другим позитивным моментом для относительно быстрого становления избирательской отрасли оказалась динамичная хозяйственная жизнь, потребовавшая обмена информацией.
Вскоре, однако, экономические интересы английских колоний стали приходить в столкновение с политическими амбициями метрополий, и это нашло отражение в политизации местной печати. Этот процесс носил исторический закономерный характер (рано или поздно то же имело место и в
других государствах), но негибкая политика английской короны ускорила назревание политических конфликтов.
Для выступления печати против существующего порядка широким фронтом необходимо было, чтобы к оппозиционным действиям было готово общественное мнение. К 60-м гг. XVIII в. успехи американских колонистов в хозяйственной деятельности были настолько осязаемы, что экономическое и политическое угнетение со стороны метрополии стало серьезно раздражать большинство населения. Печать, к тому времени начинавшая выходить из младенческих пеленок (к 1764 г. в колониях издавалось 23 газеты, при среднем тираже каждой в 500-600 экземпляров), выступила вдохновителем и в известной мере координатором движения общественного протеста. Дж. Адамс, в будущем видный деятель американской революции и президент США, писал в газете «Бостон газетт» в связи с введением Великобританией в 1765 г. закона о гербовом сборе, взимавшем пошлину с каждой торговой сделки, газеты, любого печатного издания, объявления: «...цель правительства заключается в том, чтобы лишить нас в значительной мере средств познания, обременив печатное дело, колледжи и даже альманахи и газеты ограничениями и пошлинами». Эту оценку разделяли и многие другие издания, напоминавшие, что свобода печати - это непременное условие свободного общества.
Опыт политической деятельности, который получили печать и издатели-опозиционеры И. Томас, С. Саутвик, Дж. Паркер, Дж. Холт, У. Брэдфорд и П. Тимоти и др., в полной мере был использован и в дальнейшем - в момент окончательного разрыва колоний с Великобританией в период войны за независимость. Печатное слово сыграло, по мнению современников, в этих событиях решающую роль. Как писал один из них, писатель-патриот Дж. Холт, «именно с помощью газет мы получили и распространили предупреждение о тиранических замыслах против Америки и пробудили энергию, достаточную для противодействия им». Другой очевидец считал, что в этот ответственный момент «население больше внимания обращает на газету, чем на молитвы».
Обретение Америкой независимости поставило печать в качественное иное положение. Теперь у американцев не было внешнего врага, и политическая жизнь стала концентрироваться главным образом вокруг внутренних проблем. В стране начали формироваться фракции, а затем и политические партии, и печать оказалась рупором новой политической борьбы. Пример показали «Газетт эв зе Юнайтед Стейтс», выступившая в роли органа гамильто-новских федералистов, и «Нэшнл газетт», выразительница мнений джефферсоновских республиканцев.
С началом промышленного переворота в наиболее развитых странах начинается эпоха модернизации, и весь XIX в. проходит под ее знаком. Американская революция и Великая французская революция конца XVIII в. символизировали ее старт, и в сфере политики происходят масштабные изменения. Во-первых, налицо преобразование средневековой единоличной монархии в иные формы правления (конституционную монархию или республику) на основе принципа разделения властей. Во-вторых, наблюдается резкое расширение избирательного права, которое к концу XIX в. становится практически всеобщим для мужчин. В-третьих, организуются постоянно действующие и массовые политические партии, которые становятся главными актерами избирательного процесса и начинают выполнять важные вспомогательные
функции в деятельности государственного механизма. В-четвертых, политическая модернизация сопровождается реформой государственного управления. Замещение кадров осуществляется не на основе родовитости, а исходя из компетентности и конкурсного отбора [6].
В социальной сфере промышленный переворот конца XVIII - середины XIX вв. привел к резкой социальной поляризации и формированию пролетариата. Этот процесс получил продолжение в ходе индустриализации последней трети XIX в., но здесь важным дополнением к нему, стабилизирующим социальный миропорядок, стало утверждение «среднего класса» и «рабочей аристократии». Экономическое и социальное обновление создало благоприятные возможности для роста грамотности: государство и частный капитал были вынуждены заниматься этой проблемой. Таким образом, в течение XIX в. значительно расширяется читательская аудитория.
Наиболее динамично и последовательно процессы модернизации осуществлялись в XIX в. в молодой заатлантической республике. Там же сложились и наиболее благоприятные условия для превращения печати в масштабную по своей географии и размеру отрасль.
По данным наиболее блестящего исследователя американской периодики Ф. А. Мота, на момент начала Войны за независимость в американских колониях выходило 37 газет, на момент ее завершения (1783 г.) - 35 газет. Однако уже к середине 1780-х гг. появилось более 60 новых газет, а всего за период 1783-1801 гг. в социально-культурную жизнь независимого государства вошло 450 новых газет. Безусловно, что одной из причин подобной экспансии стала беспрецедентная свобода для печати [7].
Лишь однажды в порыве межпартийной борьбы представители консервативных кругов под предлогом внешней угрозы и необходимости консолидации государства навязали Закон о подстрекательстве к мятежу (1798). Он предусматривал за опубликование или содействие в написании, опубликовании или высказывании «любого фальшивого, скандального или злостного писания против правительства, конгресса или президента» наказание штрафом не более 2 тыс. долларов и тюремным заключением не более двух лет [8].
Однако с помощью драконовских мер инициаторам закона удалось привлечь к суду лишь 17 редакторов и издателей. Принятый сроком на два года, из-за всеобщего недовольства и изменившейся расстановки сил в конгрессе, он так и не был продлен. Нельзя не согласиться с Д. Бурстиным, который писал: «Разнообразие и широкий разброс местных органов печати в Америке сделали крайне затруднительными для любого правительства попытки контролировать либо как-то ограничивать их деятельность. Если история печати в Англии или в любой континентальной европейской стране являет собою хронику почтовых налогов, цензуры, правительственного контроля и всего лишь частичного и постепенного освобождения от них, причем свободу печатного слова сдерживали еще и законы о клевете, то американская пресса обладала свободой, граничившей с анархией» [9].
Печать в США отличалась чрезвычайной политизированностью. Она привыкла использовать в борьбе с оппонентами жесткие пропагандистские приемы. Как отмечал А. Токвиль, «во Франции журналистский дух, стиль выражается в манере вести разговор - напористо, но в приличных выражениях, часто красноречиво - о великих государственных делах. В Америке журналистский стиль - грубо, беззастенчиво, не подыскивая выражений, об-
рушиться на свою жертву, оставив в стороне всякие принципы, давить на слабое место, ставя перед собой единственную цель - подловить человека, а далее преследовать его в личной жизни, обнажая его слабости и пороки» [10].
Например, в период судьбоносных президентских выборов 1800 г. «газетная война» достигла особой остроты и даже неприличия. Только 14 газет сохранили тогда свою независимость [11]. «В случае избрания «язычника» Джефферсона президентом «наши церкви будут повержены в прах», -грозилась «Нью-ингланд палладиум», а «Коннектикут курант» писала о неизбежности гражданской войны и о том, что при Джефферсоне будут «открыто пропагандироваться и практиковаться убийства, грабежи, насилие, прелюбодеяние и кровосмешение» [12]. В свою очередь, республиканцы в ответ на обвинение в симпатиях французским якобинцам распространяли выдумку о антиреспубликанских планах федералистского президента Дж. К. Адамса: ему приписывали план женить одного из своих сынов на дочери британского монарха и учредить династию с перспективой воссоединения США и Великобритании [13].
Высокий накал политики объяснялся, разумеется, не только культурнопсихологическими особенностями американцев или особой конкурентной средой, недостаточно связанной минимальными корпоративно-средневековыми условностями, но и ранней кристаллизацией политических партий в США, которые быстро обзавелась своими печатными органами. Партийная ориентация многих газетных изданий достаточно весомо поддерживалась с помощью партийного протекционизма, когда «нужным» газетам предоставлялись те или иные государственные заказы. Так, согласно закону конгресса от 1814 г. предусматривалась публикация всего федерального законодательства в двух любых (а позже - в трех) газетах от каждого штата. Кроме того, конгресс стимулировал публикацию своих собственных дебатов в вашингтонских газетах. Всего за 26 лет действия патронажа три наиболее близких властям вашингтонские издания собрали 1,9 млн долларов на правительственных заказах [14].
Вот так, например, работала система патронажа в чрезвычайно драматичную президентскую кампанию 1824 г., когда пять кандидатов выдвигали себя в президенты от единственной тогда в стране партии. Официальный преемник и претендент министр финансов Кроуфорд получил поддержку Washington Gazette, которой были предоставлены контракты на публикации от министерства. Другого претендента - государственного секретаря Дж. К. Адамса - опекал National Journal, получатель заказов от государственного департамента. Третий кандидат - военный министр Дж. Кэлхун - пользовался расположением печатного органа, который издавал сотрудник его ведомства.
Аутсайдеры Г. Клей и Э. Джексон, не имевшие отношения к исполнительной власти, не располагали связями с вашингтонскими газетами, но они сумели заручиться общественной и партийной поддержкой в ряде штатов. Клея поддерживали газеты в Кентукки, Индиане, Огайо, Джексона - в Филадельфии, Огайо, среднеатлантических штатах. Характерно, что наибольшую поддержку среди газет, особенно на Атлантическом побережье, имели наиболее значимые министры - Кроуфорд и Адамс [15].
Фактическое дотирование государством (а точнее, политическими партиями за счет государственных средств) значительного числа газет не означало развитие системы классического государственного подкупа печати, как это
практиковалось в европейских странах. Во-первых, печатные издания получали деньги «не просто так», а за выполнение общественно полезной функции информирования граждан о государственных делах. Во-вторых (и это более существенно!), финансовое стимулирование в силу постоянной ротации партий и отсутствия закостенелой системы бюрократии вело к зависимости от партий, но никак от государства. То есть реально свобода печати не нарушалась, да и сами американские государственные деятели не воспринимали сложившуюся систему как нечто антиконституционное или аморальное.
Иностранцев очень сильно удивляло обилие газет в Америке, то, что «каждая деревня, нет, почти каждое крохотное селение имело свой печатный станок». Например, как показывают почтовые реестры Джексонвилля (штат Иллинойс), большого населенного пункта на западной границе, каждая из 133 его семей получала по крайней мере одно периодическое издание (в основном религиозные). В свою очередь, этот стремительный количественный рост и территориальная разбросанность газет подкрепляли свободу печати, которую при всем желании в этих условиях было трудно ограничить.
В XIX столетии из всех европейских государств английская конституционная монархия по-прежнему давала наиболее благоприятную возможность для развития печати.
Конечно, правящие круги (особенно в связи с Великой французской революцией) крайне опасались роста каких-либо реформистских настроений (они отождествлялись с революционными событиями на континенте). С середины 1790-х гг. «репрессивная политика властей усилилась, дело дошло до приостановки Habeas Corpus Act и серии смертных приговоров в отношении смутьянов» [16]. В этой ситуации правительство крайне отрицательно относилось к какой-либо оппозиционной деятельности в печати и, в частности, к деятельности редактора еженедельника Weekly Political Register У. Коббета. Первоначально Коббет считался сторонником тори и противником наполеоновской Франции. Но по мере того как война в Европе затягивалась, государственный долг возрастал, а национальная экономика разрушалась под напором инфляции, редактор становился все больше и больше в оппозицию к режиму. В 1810 г. он был приговорен к двухлетнему заключению и крупному штрафу за свою журналистскую деятельность и почти разорен, страдая от безденежья всю оставшуюся жизнь.
Во всей Западной Европе к концу XIX в., в отличие от США, усиливается влияние политических партий и групп на печать. Это вполне объяснимо, поскольку на европейском континенте и в Англии становление политических партий происходило в иные, более поздние сроки и более замедленными темпами. Следует помнить, что в данном случае сказывались феодальные пережитки и наличие множества полупереходных социальных слоев, а также мелких партий или партийных фракций.
Во Франции в результате длительной борьбы за демократию и серии революционных переворотов печать испытала в XIX столетии значительно большую нестабильность, чем в Англии. Наполеон после государственного переворота в ноябре 1799 г. закрыл около 60 газет и оставил только 13 [17, 18]. Он полагал, что всей полнотой информации может располагать только ограниченный круг лиц, тем более что во Франции не сложился стабильный режим и живы воспоминания о революции. К тому же французская нация, по его мнению, отлична от английской: она «подвержена быстрому восприятию,
отличается живым воображением и сильным выражением чувств; здесь неограниченная свобода прессы приведет к ужасным результатам» [19].
Официозом правительства стала газета Moniteur universel, за содержанием которой Наполеон тщательно следил, являясь постоянным ее автором.
Со временем контроль за печатью усилился. Согласно декрету от 5 февраля 1810 г. была учреждена генеральная директория по делам печати с контрольными функциями. 3 августа 1810 г. появился эдикт, которым оставлялась лишь одна местная газета по указанию префекта, а число политических газет в Париже было сокращено до четырех.
В условиях Реставрации первоначальные либеральные заигрывания Людовика XVIII с общественностью быстро закончились. Закон о печати 1819 г. «требовал внесения залога в 10000 франков за право издания ежедневной газеты и 5000 франков за издание еженедельников; сверх того постановлял заключение в тюрьму за нарушение цензурных правил».
Правительства Людовика XVIII и Карла X пытались ввести и предварительную цензуру, но эти попытки пресекла июльская революция 1830 г. Пришедшая к власти буржуазная Орлеанская династия оказалась ненамного благожелательнее к печати. «Один из новых законов постановлял, что для законности обвинительного вердикта по делам печати достаточно простого большинства голосов присяжных взамен прежнего большинства двух третей голосов; другой увеличивал денежные взыскания за преступления в печати с 10000 до 50000 франков. Выступления против особы короля и существующего образа правления почитались за государственную измену и как таковые подлежали юрисдикции палаты пэров. Кроме издателей газет, за отдельные статьи привлекались к ответственности и их авторы, и при особенно важных обвинениях виновные карались ссылкой. Наконец, и залог за издание крупных политических газет с 48000 был повышен до 100000, и даже за политическими карикатурами установлен строгий надзор» [20, с. 139-140].
Однако несмотря на чинимые препоны во Франции и особенно в ее столице - Париже, наблюдался бум газетной периодики, которая ассоциировалась не то что бы с конкретной политической партией (их тогда просто не было), а с более широким и аморфным политическим направлением: роялистским, либеральным, радикальным и т.д. Так, к числу сторонников династии Бурбонов принадлежали Conservateur, Quotidienne, либерализм проповедовали Constitutionnel, Aristarque, радикальной и социалистической были L’Etat и Refarme.
Как это уже неоднократно случалось в периоды революционных катаклизмов, февральская революция 1848 г., свергнувшая режим «короля-банкира» Луи Филиппа, вызвала к жизни около 200 изданий. Правда, уже вскоре, после июньского восстания рабочих в Париже, первые репрессии обрушились на журналистику, а бонапартистский переворот 2 декабря 1851 г. окончательно уничтожил свободу печати. Буржуазный диктатор-монарх, узнав, что только 16 газет из 200 в 43 префектурах поддерживают правительство, выпустил декрет 16 февраля 1852 г., согласно которому вводилась система предупреждений [21].
Министр внутренних дел или один из его префектов, усмотрев в публикации нежелательные тенденции, мог выпустить предупреждение. Третье предупреждение влекло за собой временную приостановку издания до двух месяцев или его окончательное закрытие. В течение 16 лет на парижские газеты было наложено 109 предупреждений, осуществлено 8 временных пре-
кращений изданий и закрыто 5 изданий. Только с установлением Третьей республики во Франции закончились административные гонения на печать, и она стала регулироваться обычным способом, т.е. в судебном порядке [22].
В 1870-1880-е гг., с установлением Третьей республики и началом индустриализации, газетное дело перестало испытывать какие-либо политические ограничения. Более того, оно получило дополнительные социальные стимулы в связи с ростом уровня жизни, образования, социальной активности. Именно об этом свидетельствуют тиражи ведущих парижских газет.
В Германии развитие печати было в значительной степени обусловлено раздробленностью страны. В этой ситуации было затруднено становление крупных общенациональных органов, да и цензура была жестче и мелочнее в небольших монархических анклавах, чем она была бы в рамках большего централизованного государства.
В начале XIX в. немецкие газеты «ждали от вторжения французов начала новой эры. У них не было, правда, той свободы печати, которая была провозглашена Французской Республикой; но улучшенные французами условия почтовых сообщений облегчили и распространение прессы, а оживление интереса к мировым событиям привело к увеличению числа читателей и подписчиков на немецкие газеты. Издания, совершенно было прекратившиеся, снова возобновились и не только в оккупированных французами областях, но и в прочих частях Германии» [23]. Правда, Наполеон в борьбе за господство над Европой в ее завершающей стадии резко ужесточил цензуру, и после 1810 г. обозначилось падение общественного интереса к печати. Однако немногим лучше стало ее положение после краха наполеоновского режима: в Германии наступила монархическая реакция со всеми вытекающими последствиями. Союзным сеймом Германского союза, в котором лидирующую роль играла Австро-Венгрия, в германских государствах постановлением 1819 г. была введена цензура.
Революция 1848-1849 гг. заставила правящие круги пойти на уступки. Решением Союзного Совета от 3 марта 1848 г. было постановлено: «Каждому немецкому государству Союза предоставляется право уничтожить цензуру и ввести свободу печати, но под гарантией, которая обеспечивала бы по возможности другие союзные государства, а также самый Союз от злоупотребления свободой печати». Однако после поражения революции политические веяния поменялись, и в 1854 г. был издан новый общеимперский закон, ограничивший печатное слово. «Для всех отраслей печатного промысла устанавливалась концессия, которая по усмотрению администрации могла быть взята обратно. Вводилась система предостережений, заимствованная из французского декрета 17 февраля 1852 г. ... от издателей социально-политических органов требовался залог до 500 талеров. Процессы по делам печати большей частью велись вне суда присяжных и публичности» [5, с. 283].
Тем не менее все эти строгости уже не смогли сдержать появление солидных, крупных изданий. После острой полемики между либералами и консерваторами на страницах литературных журналов в 1830-е гг. и появления иллюстрированных печатных органов по образцу английской и французской прессы в 1840-е гг. политическая полемика переместилась в газетную печать. «Газеты стали носителями определенного политического миросозерцания -выразителями политических партий» [20, с. 106].
При этом «огромную роль в культурной жизни страны играла сильная провинциальная пресса, в то время как, например, во Франции и Великобри-
тании тон задавали столичные газеты и журналы. Наиболее влиятельные из немецких провинциальных газет в XIX в. - «Франкфурте цайтунг», «Магдебурге цайтунг» и особенно «Кельнише цайтунг».
«Кельнише цайтунг» стала не только самой читаемой в XIX столетии немецкой провинциальной газетой, но и изданием с мировой известностью. Газета была органом крупной либеральной немецкой буржуазии. Она пропагандировала идею примирения с монархией, выступала в защиту интересов народа, но «в пределах законности» и на «правовой почве» [24].
Другими либеральными изданиями, отстаивавшими идею объединения Германии, были «Националь цайтунг», «Берлинер альгемайне цайтунг», «Норддойче альгемайне цайтунг». Всем им противостояла консервативная «Нойе пройсише цайтунг», отстаивавшая интересы прусского двора.
Поскольку в Германии процесс национального государственного строительства затянулся и объединение страны под эгидой Пруссии произошло только на рубеже 1860-1870-х гг., процесс интеграции печати и партий несколько затянулся. Причем здесь двумя наиболее мощными группировками партийной печати была социал-демократическая и католическая пресса.
Не избежала Германия и тенденций монополизации печати на рубеже XIX-XX вв. Они были связаны с именами Рудольфа Моссе и Леопольда Ульштайна. В орбиту влияния первого входила влиятельная и чрезвычайно информированная «Берлинер тагеблатт», «Берлинер моргенцайтунг», «Берлинер фолькцайтунг», журнал «Ди Верме». Стержнем издательского дома Ульштайна была газета «Берлинер айбендрост», и его рост происходил преимущественно в начале XX в.
В России темпы развития печати в первой половине XIX в. были иными, чем на Западе. В начале столетия появляются ведомственные газеты (в 1809 г. -«Северная почта», в 1813 г. - «Русский инвалид») и лишь в 1825 г. - первая частная газета («Северная пчела»). По-прежнему политическая тема была исключена со страниц частных изданий. Гнетущее воздействие царской цензуры, атмосферу всеобщей подозрительности, косность чувствовали все журналисты и печатные органы. Даже близкий к III Отделению издатель Ф. Булгарин в докладной записке в этот орган жаловался: «Например, если бы я открыл, что будочник был пьян и оскорбил проходящую женщину, я приобрел бы врагов: 1. Министра внутренних дел; 2. Военного генерал-губернатора; 3. Обер-полицмейстера; 4. Полицмейстеров; 5. Частного пристава; 6. Квартального надзирателя; 7. Городового унтер-офицера».
В 1830-е гг. возникают новые газеты: коммерческие («Земледельческая газета», «Северный муравей», «Купец»), литературные («Литературная газета» Дельвига, «Художественная газета» Кукольника), но все это были специализированные издания. «Почти все они не долговечны. Совсем не было газет общественно-политических. В самом газетном деле не было стимула к изданию частных газет. Малочисленные круги подписчиков не обеспечивали доходов, не давали оборотных средств. Политика правительства отбивала охоту у самых горячих сторонников развития частной периодической печати» [25]. 1 октября 1836 г. вышло постановление: «Представление о дозволении новых периодических изданий на некоторое время запрещаются». Запрет этот продлится двадцать лет.
Тщательно регулируя и ограничивая частную печать, самодержавие все же не забывало о развитии государственных изданий. Сознавая, что информи-
рование население и пропаганда деятельности властей на местах были явно недостаточными, правительство распорядилось о выходе в 1838 г. в 41 губернии местных официальных газет - «Губернских ведомостей». Модель их была продумана до мелочей. В первой, официальной, части газеты надлежало публиковать приказы и распоряжения губернских правлений, дозволенную правительством информацию о государственных делах. Во второй, неофициальной, части предписывалось помещать информацию о чрезвычайных происшествиях в губернии, о рыночных ценах, о состоянии заводов и фабрик, о способах улучшения сельского хозяйства и домоводства и т.д. - всего 22 пункта.
Крупные политические и журналистские перемены наступили в стране в конце 1850-х - начале 1860 гг. Россия пробудилась от вынужденного сна николаевского царствования, произошла активизация всех общественных сил. Для печати эта была исключительно благоприятная обстановка, тем более что правительство пошло на либерализацию цензуры.
Однако, как и во время всякой «революции сверху», политический курс ее инициаторов отличался непоследовательностью. При все упрощении цензурных правил предварительная цензура не была окончательно упразднена. Она была отменена лишь для столичных периодических изданий на основании особого разрешения министра внутренних дел при условии внесения издателем крупного залога в 2500-5000 рублей. В данном случае Россия шла по стопам французского императора Наполеона III, придумавшего с помощью денежных залогов и штрафов, системы предупреждений о приостановке и закрытии печатных органов обуздать оппозиционную прессу. И все же следует помнить: цензурный гнет в России в силу ее социально-политической отсталости, отсутствия в XIX в. политических партий носил в себе гораздо больше произвола, чем в развитых европейских странах, а уж тем более в США, где его вообще не было.
Печать, конечно же, раскачивала консервативный государственный корабль, пытаясь побудить его плыть в демократическом или по крайней мере либеральном направлении. Нельзя не упомянуть в связи с этим о высоком престиже прогрессивных журналов «Современник», «Отечественные записки», еженедельника «Искра», газеты «Неделя». Но все эти органы, ставя те или иные проблемы, пробуждая гражданскую совесть, не могли пробиться до рядового читателя. Преградой тому была не только и не столько карательная политика самодержавия, сколько глубокий социально-культурный застой русской деревни и города, который после реформы 1861 г. преодолевался с трудом.
Подытоживая сказанное, нельзя не обратить внимание на высказывание революционера-демократа С. М. Степняка-Кравчинского, побывавшего в эмиграции в США. «Жизненно важные проблемы, которые в свободных странах обсуждаются в парламентах, на собраниях и в клубах, в России могут рассматриваться только в печати, насколько это будет дозволено цензурой». И он же: «Нет ни одной области человеческой деятельности, к которой самодержавие относилось бы с такой подозрительностью, как к прессе» [26]. Но как бы ни препятствовал царизм свободе печати, развитие ее ускорялось. За первые 60 лет XIX столетия родилось 595 периодических органов, а в 1894 г. в стране выпускалось 804 издания.
Список литературы
1. Лабушина, Т. Л. У истоков современной демократии. Политическая мысль английского Просвещения (1689-1714 гг.) / Т. Л. Лабушина. - М., 1994.
2. Пименова, Э. Очерк истории английской журналистики / Э. Пименова // Исто-
рия печати : антология. - М., 2001. - Т. II.
3. Rude, G. Wilkes and Liberty / G. Rude. - L., 1983.
4. Семенов, С. Б. Парадокс Джона Уилкса / С. Б. Семенов // Новая и новейшая
история. - 1997. - № 5. - С. 196.
5. Новомбергский, Н. Освобождение печати во Франции, Германии, Англии и России / Н. Новомбергский // История печати : антология. - М., 2004.
6. Малько, А. В. О некоторых чертах модернизационных процессов в современных условиях / А. В. Малько, А. Ю. Саломатин // Государство и право. - 2004. -№ 3. - С. 23-24.
7. Mott, F. L. American Journalist / F. L. Mott. - N. Y., 1950. - Р. 95, 113, 143.
8. The Public Statutes at Large of the US. - Boston, 1845. - Vol. 1. - Р. 596.
9. Бурстин, Д. Американцы: национальный опыт / Д. Бурстин. - М., 1993. -С. 174.
10. Токвиль, А. Демократия в Америке. - М., 1992. - С. 152.
11. Leonard, T. C. The power of Press. The Birth of American Political Reporting / T. C. Leonard. - N. Y. ; Oxford, 1986. - Р. 55.
12. Иванян, Э. А. От Джорджа Вашингтона до Джорджа Буша. Белый Дом и пресса / Э. А. Иванян. - М., 1991. - С. 25.
13. Boller, P. F. (Jr.) Presidental Campaigns / P. F. Boller (Jr.). - N. Y. ; Oxford, 1984. - Р. 12-13.
14. Emery, E. The Press and America / E. Emery, M. Emery. - New Jersey : Englewood Cliffs, 1984, - P. 115, 119.
15. Smith, C. H. Press. Politics and Patronage: Newspapers, 1789-1875. - Athens, 1977. - P. 57.
16. От Французской революции конца XVIII века до Первой мировой войны : 5 т. / отв. ред. С. П. Пожарская // История Европы. - М., 2000, - С. 104.
17. Тарле, Е. В. Печать во Франции при Наполеоне I / Е. В. Тарле // Собрание сочинений : в 12-ти т. - М., 1958. - Т. IV.
18. Олар, А. Политическая история Французской революции / А. Олар. - М., 1938. -С. 866-867.
19. Туган- Барановский, Д. М. «Лошадь, которую я пытался обуздать». Печать при Наполеоне / Д. М. Туган-Барановский // Новая и новейшая история. - 1995. -№ 3. - С. 160, 161.
20. Саламон, Л. Всеобщая история прессы / Л. Саламон // История печати : антология. - М., 2001. - С. 139, 140.
21. Collins, I. The Government and Newspaper Press in France, 1814-1881 / I. Collins. -L., 1959. - P. 118-135.
22. Ruud, Ch. Limits on the Freed’ Press of 18th and 19th сentury Europe / Ch. Ruud // Journalism Quarterly. - 1979. - Vol. 56. - № 3. - P. 524.
23. Гроссман, Г. Периодическая печать в Германии / Г. Гроссман // История печати : антология. - М., 2001. - Т. II. - С. 79-80.
24. Трыков, В. П. Зарубежная журналистика XIX века. / В. П. Трыков. - М., 2004. -С. 145.
25. Есин, Б. И. Русская дореволюционная газета. 1702-1917 гг. Краткий очерк / Б. И. Есин. - М., 1971. - С. 23.
26. Степняк-Кравчинский, С. М. Россия под властью царей / С. М. Степняк-Кравчинский. - М., 1964. - С. 326, 310.
