CC BY
444
ФИЛОЛОГИЯ
РУССКАЯ ПАРЕМИОГРАФИЯ В КОНТЕКСТЕ
СЛАВИСТИКИ
© 2009
В.М. Мокиенко
БОЛЬШОЙ СЛОВАРЬ РУССКИХ ПОСЛОВИЦ (ОПЫТ СОСТАВЛЕНИЯ)
«Большой словарь русских пословиц» — один из проектов, который стал заключительным томом паремиологической трилогии, задуманной и реализуемой членами Петербургского фразеологического семинара при Межкафедральном словарном кабинете им. Б.А. Ларина на протяжении многих лет. Ведь фиксация первой пословицы была сделана одним из составителей (автором этих строк) еще в 1957 г. — в год рождения одного из двух его других соавторов (Т.Г. Никитиной и Е.К. Николаевой). Два тома — «Большой словарь русских поговорок. Более 40 000 образных выражений» [Мокиенко, Никитина 2008а] и «Большой словарь русских сравнений. Более 45 000 образных выражений» [Мокиенко, Никитина 2008б] недавно уже опубликованы и получили положительный резонанс в России и за рубежом. Последний, паремиологический, том и по количеству паремий (около 60 000 пословиц), и по лексикографическим приемам их обработки значительно отличается от двух предшествующих уже потому, что здесь описываются языковые единицы иного порядка — не «строевые единицы» речи, семантически близкие слову, каковыми являются поговорки (ге8р. идиомы, фразеологизмы) и устойчивые сравнения, но синтаксически законченные мини-тексты с дидактическим содержанием.
Пословицы и поговорки — жемчужины народного творчества, в которых отразился многовековой опыт, передаваемый из уст в уста, из поколения в поколение. В европейской и русской книжной и литературной традиции уже поэтому они овеяны особым авторитетом. На них ссылаются и легендарный Нестор, составивший Начальную русскую летопись, и автор «Слова о полку Игореве», и многочисленные писатели светских и религиозных произведений Древней Руси. Нередко ссылка на пословицу подытоживает смысл сказанного, придает ему особую доказательную силу, заставляет запомнить особо важную мысль. Не случайно такую функцию русские пословицы выполняют во многих баснях И.А. Крылова, воспринимаясь современными читателями как афоризмы самого баснописца. А некоторые классические произведения — напр., комедия А.С. Грибоедова «Горе от ума» — насквозь сотканы из пословиц и поговорок.
Издревле русские пословицы собирались любителями «красного слова», книжниками, филологами, ораторами, фольклористами. В первых русских словарях — «Азбуковниках» — значения слов нередко иллюстрируются пословичными сентенциями, имеющими не только иллюстративную, но и назидатель-
ную направленность [Ковтун 1989]. Изобилует пословицами знаменитый словарь В.И. Даля, в котором они используются в качестве контекстных иллюстраций. В рукописных отделах библиотек хранятся сборники пословиц, имевшие хождение уже с XVII в. Коллекционерами пословиц были и царь Петр Первый, и историк В.Н. Татищев, и многие писатели — А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Н.А. Добролюбов, А.П. Чехов, А.М. Горький, М.А. Шолохов, И. Ильф и Е. Петров, А.И. Солженицын.
С XVIII в. появляются первые издания сборников пословиц, опирающиеся на опыт их употребления в письменных памятниках с XIV в. И. Колиевский (1717), Н. Курганов (1769), А. Барсов (1770), А. Богданович (1785), Д. Княже-вич (1822), А. Сергеев (1830) и другие составители заложили основы русской паремиографии [Котова 2003, 2004]. Монументальным трудом, издававшимся неоднократно, стала книга «Пословицы русского народа» В.И. Даля [Даль 1861—1862; 1984]. В ней неутомимый собиратель русских слов подытожил труды предшественников и расположил свой огромный материал (свыше 30 тысяч пословиц, поговорок, присловий и т.п.) по рубрикам-темам. Число рубрик также впечатляет — их 179. До сих пор по количеству описанных пословиц собрание В.И. Даля никем не было превзойдено. Из него в основном и черпают все, кто предлагает нашим читателям русский пословичный материал (см. обзор в кн. [Иллюстров 1915], [Жигулев 1969], [Спирин 1985], [Аникин 1988], [Зимин, Спирин 1996, 2006], [Савенкова 2002а, 2002б], [Котова 2003, 2004], [Cokinova 2005], [Viellard 2005] и др.).
Немало занимались пословицами и ученые-фольклористы, этнографы, литературоведы, лингвисты. Если в прошлом веке основной целью изучения пословиц и поговорок было познание «духа народа», то теперь многих интересуют и чисто языковые особенности этих единиц, их употребление в художественной речи, взаимодействие с фольклорным фондом других народов, проблемы перевода на другие языки.
С течением времени менялась и точка зрения на термины пословица и поговорка. Древнерусское слово пословица было многозначным: оно характеризовало и любой словесный договор, и соглашение между отдельными людьми, и со-умышление, и вообще — согласие, мир. Одним из таких значений было и 'краткое, выразительное изречение, иносказание, сентенция'. Прежде не различали пословицы и поговорки. Знаменитое устойчивое сравнение из «Повести временных лет» — погибоша яко обри, например, летописец называет именно пословицей.
До сих пор в народной речи, у писателей и журналистов и у носителей языка, не искушенных в терминологических нюансах паремиологии, термины пословица и поговорка употребляются недифференцированно. Вот лишь несколько записей из диалектной речи разных регионов России, где пословицами обозначают и поговорки (т.е. народные фразеологизмы), и различные экспрессивные фигуры речи, и просто отражает речевой колорит того или иного говорящего: «— На одном месте сидю как мед кисни. [— Как это?]. — Такой-то говорит пословица, такой-то — поговорка: сидю как мед кисну». Ряз. (Деулино [ДС: 222]); «К человеку и то пословица: копоруля! Вот у человека худая рука — говорят: копоруля. У одной пёрстов совсем нет, так называют копоруля» (Ср.-Урал. [СРГСУ 4: 104]); «Ехид-
ной. Ето така пословица. Ехидной, мол, ты. Вроде ругань ето». «Да будь ты трою! — пословица такая» (Перм. [Сл. Акчим. 4: 107]). «Годященький — это пословица такая: годный или негодный» (Перм. [Сл. Акчим. 1: 209]). Нельзя поэтому не согласиться с составителями некоторых диалектных словарей, которые объективно определяют слово пословица в свободном речевом употреблении весьма широко, напр., «какое-л. слово или выражение» [ДС: 445].
Иное дело — употребление слов пословица и поговорка в качестве фольклорных, этнографических и лингвистических терминов. В европейской паремио-логии уже давно возникла необходимость их строгого разграничения. В русской и зарубежной филологической и фольклористической традиции эти термины также постепенно стали различаться достаточно четко. В.И. Даль выразил это, принятое уже в его время, разграничение четко и лапидарно. Пословица, по его мнению, — это «коротенькая притча, суждение, приговор, поучение, высказанное обиняком и пущенное в оборот, под чеканом народности», поговорка же — «окольное выражение, переносная речь, простое иносказание, обиняк, способ выражения, но без притчи, без суждения, заключения <...> это одна первая половина пословицы» [Даль 1984: 13—14]. К пословицам, следовательно, отнесены такие народные речения, как Без труда не вынешь рыбку из пруда; Любишь кататься, люби и саночки возить; Ласковый теленок две матки сосет, а к поговоркам — погибоша яко обри, сваливать с больной головы на здоровую, чужими руками жар загребать, т.е. такие единицы, которые многими лингвистами называются теперь фразеологизмами.
Конечно, и сейчас не все ученые и собиратели пословиц и поговорок используют эти термины традиционно. Один из известных лингвистов и лексикографов В.П. Жуков в своем «Словаре русских пословиц и поговорок» [Жуков 1966: 11] предлагает, в частности, весьма оригинальное их толкование. Под пословицами он понимает краткие народные изречения законченного синтаксического типа, имеющие одновременно прямой и переносный (образный) план, под поговорками — лишь те изречения, которые воспринимаются буквально. К первым отнесены речения типа: Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, ко вторым — Деньги — дело наживное или Коса — девичья краса. Некоторые современные русские паремиологи-лингвисты принимают такое нетрадиционное разграничение пословиц и поговорок [Савенкова 2002а], большинство же следует давно принятой терминологической традиции.
В предлагаемом «Большом словаре русских пословиц» как образные, так и безобразные пословицы описываются как языковые единицы одного структурно-семантического порядка. Безобразные пословицы — в отличие от толкования В.П. Жукова — именуются не поговорками, а пословицами. Поговорки, т.е. народная фразеология (ге8р. идиоматика), потребовали особого типа лексикографической обработки по сравнению с пословицами и уже были описаны нами, как выше говорилось, в двух специальных больших словарях — поговорок и устойчивых сравнений [Мокиенко, Никитина 2008а, 2008б]. Включение безобразных пословиц в настоящий словарь оправдано той дидактической ролью, которую они издревле играют наравне с пословицами образными. Ср. нравственную ценность таких безобразных пословичных рекомендаций, как Учиться — всегда пригодится; Труд кормит, а лень портит; Ученье лучше бо-
гатства. Несмотря на то, что образа в них нет, их афористичность, ритмичность и смысловая емкость делают их пословицами, вполне адекватными образным — типа Ученья корень горек, да плод сладок; Без труда не вынешь и рыбку из пруда или Ученье — свет, а неученье — тьма. Именно так трактует разграничение пословиц и поговорок европейская традиция — ср. термины англ. proverb и saying (idiom), фр. proverbe и dicton, нем. Sprichwort и Redensart и т.п.
Авторы настоящего словаря, следовательно, термин «пословица» понимают традиционно — как логически законченное образное или безобразное изречение афористического характера, имеющее назидательный смысл и характеризующееся особой ритмической и фонетической организацией (ср. [Розенталь, Теленкова 1985: 211, 222], [Тимофеев, Тураев 1974: 272-273, 276-277]. Поговорки же, понимаемые авторами как фразеологизмы в узком смысле слова, из корпуса данного словаря исключаются уже и потому, что стали объектом специального описания в двух недавно изданных словарях поговорок и сравнений.
Разумеется, каждый составитель большого словаря пословиц и поговорок постоянно сталкивается как с практической трудностью четкого, «классического» разграничения некоторых паремий на эти две группы, так и с искусом включения в словари или собрания близких по структуре и семантике языковых единиц, в принципе имеющих паремиологический статус, но не полностью соответствующих любому избранному определению пословицы или поговорки. Такому искусу поддался и великий В.И. Даль, включивший в «Пословицы русского народа» и праностики (приметы), и скороговорки, и некоторые загадки, и многое другое. Кстати, его современник, составитель монументального свода украинских паремий, М. Номис, даже в самом его названии подчеркнул некоторую расплывчивость объекта описания — «Украшсьи приказки, при^в'я i таке шше» [Номис 1864]. Это «i таке шше» («и все такое прочее») симптоматично, несмотря на бытовизм стиля названия книги. До сих пор ни одно масштабное паремиологическое собрание не может полностью элиминировать «i такого шшого» из своих словников. Отсюда — попытки детализировать терминологический аппарат наименований описываемого объекта. Таково, напр., подключение к тематической классификации русских пословиц и поговорок в сборнике В.И. Зимина и А.С. Спирина [Зимин, Спирин 1996] и «жанрового» распределения некоторых из них на молвушки, приговорки, присловья, дразнилки, загадки, скороговорки, считалки, приметы, слова привета и ответа и др. (ср. анализ этого терминологического аппарата в рецензии [Мокиенко 2000]).
В Большом словаре русских пословиц мы, составители, не могли — да и не хотели — порывать с уже сложившейся паремиологической традицией, и потому в его корпус включены и такие паремии, которые не всегда «идеально» соответствуют принятому нами определению пословицы. Отказаться от описания близких к пословицам единиц — значило бы обеднить паремиологический фонд русского языка, складывавшийся веками. Такому подходу противоречил бы сам жанр нашего словаря — жанр паремиологического тезауруса, создававшегося, как и первые два тома поговорок и сравнений, на основе принципа лексикографической полноты, сформулированного Б.А. Лариным и давно принятого на вооружение ларинской словарной школой (см. [Мокиенко 1999]). В некоторых случаях поэтому между тремя томами нашего паремиологического тезауру-
са читатель может найти определенные пересечения. Таково, в частности, «дублетное» описание языковых единиц, имеющих компаративную структуру, во втором томе нашего тезауруса — «Большого словаря русских народных сравнений», и в третьем томе — «Большом словаре русских пословиц»: Хозяин в дому как Аврам в раю; Деньги что галки: всё в стаю сбиваются; В худого коня корм тратить, что в худую кадушку воду лить; В монастыре что в лавке: всё за деньги; Несолоно хлебать что немилого целовать; Дураку наука что ребенку огонь; За красою как за ягодой: в лесок не сбегаешь и т.п. Читатель, внимательно изучивший принципы описания таких единиц в обоих томах, убедится, что такое описание в каждом из них специализируется, поэтому полной дублетности таких паремий нет. Да, собственно, повторяемость одной и той же паремии в больших сборниках — также традиция, заданная необходимостью многоаспектного ее описания. Не случайно В.И. Даль в «Пословицах русского народа» некоторые пословицы и поговорки включает в разные разделы своей книги до 5—7 раз, чтобы продемонстрировать многоплановость их семантики и структуры.
Информация, заключенная в пословицах, как правило, имеет двойную направленность. С одной стороны, пословицы — это назидания, афоризмы, краткие рекомендации на различные случаи жизни. Вот почему многие сборники пословиц построены именно по тематическим циклам, подсказывающим «сюжет» таких назиданий — пословицы о Труде, Лени, Пьянстве, Учении, Храбрости, Трусости, Красноречии и т.п. С другой стороны, пословицы — это хранилища прошлого уклада жизни, истории, культуры, слепки исчезнувших теперь образов и представлений, запечатленных, как правило, в лексических компонентах пословиц.
Такая двуединость пословиц рождает и разный подход к ним, и разное использование их говорящими и пишущими. Она, собственно, обусловливает возможность двоякого идеографического распределения пословиц и поговорок — синхронического, когда они группируются по своему актуальному значению, и диахроническому, когда группировка ориентируется на символьное значение стержневых компонентов паремий [Мокиенко 1982]. И тот, и другой подход имеет и теоретическую, и практическую (напр., дидактическую) проекцию.
Историки русской культуры справедливо видят в пословицах один из ценных источников изучения нашего прошлого. Одна из первых книг о русских пословицах — книга И. Снегирева «Русские в своих пословицах», изданная более чем полтора века назад [Снегирев 1831—1934], ставила перед собой именно такую цель. В таком же ключе писали о пословицах наши известные филологи и этнографы Ф.И. Буслаев, А.А. Потебня, И.И. Срезневский, С.В. Максимов, М.И. Михельсон, Б.А. Ларин, В.В. Виноградов. До сих пор еще идет поиск объективной методики этимологического анализа пословиц: зачастую погоня за историческими и этнографическими фактами препятствует строго языковой аргументации достоверности той или иной гипотезы. И тем не менее многие пословицы уже расшифрованы весьма достоверно, чтобы служить надежным путеводителем по лабиринтам русской национальной культуры. Опыт специализированного историко-этимологического истолкования русских пословиц уже нашел определенное отражение в наших словарях ([ШСП], [Мокиенко 2006]).
Многие стороны русской национальной культуры пластично иллюстрируются пословицами. Вот следы крестьянского и ремесленного быта, запечатленные в них: Куй железо, пока горячо; Плотник без топора, что изба без угла; Взялся за гуж, не говори, что не дюж; Каковы сани, таковы и сами; Без узды коня не удержишь; Щи да каша — пища наша. Вот упоминания о забытых ныне народных праздниках и традициях: Будет и на нашей улице праздник; Не все коту масленица; Делу время — потехе час; Масленица без блинов, именины без пирогов не бывают. Вот — осколки свадебных обрядов и ритуалов, брачных советов и наказов: Выбирай не невесту, а сваху; Ранняя женитьба — видимая беда; Муж любит жену красивую, а брат сестру богатую; Не бери приданое, бери милу девицу; В мае жениться — век маяться; Любовь да совет, так и нуждочки нет. Вот — отражения духовной культуры и старинных крестьянских верований: Бог-то Бог, да и сам будь не плох; На Бога надейся, а сам не плошай; Бог не выдаст, свинья не съест; Бог шельму метит; Сору из избы не выноси. Как видим, в таких пословицах чувствуется не только вера в высшую силу — Бога, но и скепсис народного атеизма.
Немало в пословицах и чисто исторических фактов. Пословица Повинную голову и меч не сечет восходит, напр., к обычаю выдавать виноватого головой, известного на Руси с XII в.; Язык до Киева доведет хранит память о древнем центре восточных славян и о значении Киева для Древней Руси. Москва не сразу строилась напоминает нам о длительном, многовековом и многотрудном строительстве нашей столицы, упоминавшейся в летописи уже под 1147 годом. Москва слезам не верит — свидетельство народного недовольства феодальными притеснениями. Такие пословицы можно перечислять до бесконечности. При этом необходимо осознавать и опасность переоценки сугубо национальной маркировки «историзма» русских пословиц. Так, пословица Москва не сразу строилась имеет древнюю и широкую проекцию в европейскую паремиологию, где полноценными «субститутами» Москвы выступают многие города Европы — укр. Кшв не вiдразу вiдбудований; бел. Не за дзень Выьня станавыася; Не ад-разу Выьню пабудавалГ; польск. Nie od razu Krakow zbudowano [Котова 2000: 98]; франц. Париж не строился в один день; польск. Рим не строился за один год; англ., франц., нем., итал. Рим не строился за один день [Михельсон 1902, I: 637], [Ruhrich 1994: 1252]; нем. Аахен (Кельн) за один день не строился и под. Универсальность этой паремиологической модели отразилась в активном варьировании названия города в малом фольклоре и языках разных народов: Аахен — в датском, фризском и африкаансе, Брюгген — в датском, Буда (Будапешт) — в венгерском, Кельн — в африкаансе, датском, фризском, Краков — в белорусском и польском, Любек — в немецком, Львов — в польском, Прага — в чешском и словацком, Варшава — в польском, Вашингтон — в английском (в США), Загреб — в хорватском и словенском и т.д. «Рекордсменом» по представленности в самых разных языках в этом списке является Рим, название которого вошло в пословицы на таких языках, как африкаанс, болгарский, чешский, датский, английский, эстонский, финский, французский, немецкий, венгерский, итальянский, литовский, норвежский, польский, португальский, провансальский, ретороманский, румынский, шотландский, испанский, шведский. Пословицу с названием Москва заимствовали лишь восточные славяне — укр. Не сразу (вiдразу) Москва будувалася (будувалась) и бел. Не за год Масква пастаулена, Ма-
сква не зразу будавалася ([Рас2о1ау 1997: 449—451], [Бирих, Мокиенко, Степанова 2005: 449]).
Вторая важная сторона пословиц — их современное восприятие и употребление в живой и художественной речи. Это необходимый элемент культуры речи, культуры народа. Поэтому нет писателя, который бы не обращался к пословицам как к эффективному стилистическому средству.
Россыпи пословиц встречаются у А. Пушкина, А. Грибоедова и Н. Гоголя, А. Островского и М. Салтыкова-Щедрина, И. Крылова и Ф. Достоевского, М. Шолохова и А. Твардовского, Ф. Абрамова, В. Гроссмана, В. Шукшина, А. Солженицына. Изобилуют они и на страницах русских газет и журналов, звучат по радио и телевидению, украшают или делают более выразительной нашу повседневную разговорную речь, откуда проникают в Интернет — особенно в таком популярном его жанре, как антипословицы [Вальтер, Мокиенко 2005]. Удачное употребление пословицы не только повышает эмоционально-оценочный потенциал текста, но и дает возможность точно и кратко охарактеризовать ситуацию (пословица, по сути, и есть яркий знак ситуации) минимальными средствами, но с максимальной смысловой емкостью.
Хотя многие пословицы хорошо известны говорящим и читающим — тем более, что смысл их можно восстановить и из их образа или синтаксической конструкции, — точная привязка к ситуации не всегда ощутима. Судя по опросам школьников, такие пословицы, как Семь бед — один ответ; Своя рука — владыка; Новая метла чисто метет, не всегда вписываются в соответствующий литературному употреблению контекст, а значит, и неверно понимаются. Еще сложнее обстоит дело с пониманием «глубинного» смысла пословиц: они нередко искажаются или даже коверкаются до анекдотических переосмыслений типа Цыплят по восемь считают (вместо по осени) или Не плачь, коза, а то мамой будешь (вместо Не плачь, казак, — атаманом будешь).
Противоречие между логикой синтаксиса и некоторой алогичностью двойного плана — одна из характерных особенностей пословиц. Ее часто используют писатели. Пословица, с одной стороны, предельно конкретизирует ситуацию, концентрирует на ней внимание, с другой — обобщает, выдает готовые сжатые формулы вместо развернутых конкретных характеристик. В этом смысле весьма точно сравнение процесса «сгущения мысли» в пословице с алгебраическим решением задачи, которое предложил известный лингвист А.А. Потеб-ня [Потебня 1976: 520]. Алгебраичность пословицы, собственно говоря, и выделяет ее ярко из контекста, создает ощущение монолитности, воспроизводимости в готовом виде, целостности восприятия ее переносного значения. Целостности, разумеется, иной, чем у поговорки, — на уровне предложения, а не на уровне словосочетания.
Цель данного словаря — дать читателю максимально полное собрание русских пословиц, которое вобрало в себя большинство паремиологических коллекций наших предшественников, извлечения из произведений художественной литературы и публицистики, а также россыпи народной мудрости в многочисленных диалектных словарях и картотеках и в собственных записях живой речи.
Основным критерием отбора материала служил выше упомянутый принцип
лексикографической полноты, сформулированный Б.А. Лариным и реализуемый последователями ларинской школы. В паремиологической проекции этот принцип предполагает максимально полное описание всего корпуса русских пословиц с древнейших времен до начала XIX в. В сущности, предлагаемый словарь — это тезаурус русских пословиц, отражающий их бытование в возможно полной амплитуде времени и пространства существования живого русского языка.
Составители существующих лексикографических источников (словари и сборники А.А. Барсова, И. Богдановича, А.И. Богданова, И.М. Снегирева, В.И. Даля, П.К. Симони, М.И. Михельсона, В.Н. Добровольского, И.И. Ил-люстрова, В.П. Аникина, Л.А. Введенской, В.В. Князева, А.М. Жигулева, М.А. Рыбниковой, В.П. Жукова, В. Танчука, И.С. Меркурьева, Б.И. Зимина и А.С. Спирина и др.) накопили уникальные материалы по русской паремиоло-гии. Довольно большая их часть переходит из сборника в сборник, подтверждая их актуальность и стабильность существования во времени и пространстве. В советское время (особенно в сборниках А.М. Жигулева) наметилась и тенденция «улучшения» пословиц: диалектные варианты «исправлялись» на литературные, часть из них сокращалась, некоторым из традиционных пословиц придавалась «нужная» идеологическая направленность — атеистическая, колхозная, советская и т.д. (ср. [Weiss 1995, 1998, 1999], [Мокиенко, Никитина 2005]). Авторитет собрания В.И. Даля немало способствовал и тому, что доминирующим принципом организации такого материала в большинстве последующих словарей и сборниках русских пословиц стал принцип тематический. Лишь немногие из словарей организованы в алфавитном порядке ([Михельсон 1902—1903], [Танчук 1986], [РПП 1988]), причем — строго по первому компоненту, который часто выражен служебными словами и подвергается варьированию, что затрудняет поиски нужной пословицы.
В европейской же паремиографии XIX в. появились монументальные словари, построенные на алфавитном упорядочении пословиц и поговорок по первому знаменательному «стержневому» слову — обычно существительному, аккумулирующему основной смысл паремии. Таким словарем стал 5-томный тезаурус немецкой паремиологии К.Ф.В. Вандера [Wander 1867—1889, 1987], который по количеству описанного в нем материала до сих пор не превзойден ни одним соответствующим собранием пословиц в мире. «Стержневой» принцип был избран и последователями К.Ф.В. Вандера в славянской паремиографии — И. Франко, создавшим свод украинских пословиц и поговорок [Франко 1901—1910] и акад. Ю. Кржижановским, под руководством которого издан 4-томник польской паремиологии [NKP 1969—1978]. Показательно, что пока у русских паремиологов и фразеологов продолжались и продолжаются споры о термине стержневое слово, стержневой компонент, фразеологическое гнездо и т.д., составители наших лучших больших двуязычных фразеологических словарей — начиная с классического «Англо-русского фразеологического словаря» А.В. Кунина и последовавшей за ним серии германо-русских, романо-русских и славяно-русских ([Кунин 1967, 1984], [Бинович 1956], [Бинович, Гришин 1975], [ФРФС], [ИРФС], [ИсРФС], [Гюлумянц 2004]; [Mokienko, Wurm 2002] и др.) ориентируются именно на «стержневой» принцип организации
словарных статей. Некоторым компромиссом в этом отношении стал сборник пословиц А.М. Жигулева 1969 г., где доминирующий тематический принцип распределения материала «разреживается» в конкретных подрубриках «полуалфавитным стержневым», сохраняя в целом также тематическую ориентацию.
Таким образом, для русской паремиологии собраний пословиц, организованных по стержневому компоненту, до сих пор не было. Определенной «пробой пера» в этом направлении стал небольшой «Школьный словарь живых русских пословиц» ([ШСП], [СРП]), составленный под руководством В.М. Моки-енко членами Петербургского фразеологического семинара именно по стержневому принципу. Небольшой объем того словаря (около 1 000 пословиц) намного облегчил здесь задачу расположения материала по стержневому принципу и позволил усовершенствовать такой принцип для применения его в настоящем тезаурусе.
«Большой словарь русских пословиц» восполняет значительную лакуну в русской паремиографии, вписывая соответствующий жанр в давнюю паремио-графическую традицию Европы. Составители произвели максимально полное извлечение материалов из большинства русских паремиологических источников (см. список литературы). Не менее полно и системно корпус нашего словаря постоянно пополнялся извлечениями из большинства русских толковых и других словарей.
Особенно целенаправленно такое извлечение делалось из множества русских диалектных словарей XIX—XX вв. Расцвет русской диалектографии послевоенного периода, стимулированный программой лингвистического атласа, дал всем, кого интересует наше народное Слово, огромный свежий фактический материал. Для паремиологов столь ценный источник, как диалектные словари и картотеки центров региональной лексикографии России (Москвы, Петербурга, Пскова, Новгорода, Смоленска, Вологды, Волгограда, Саранска, Новосибирска, Томска, Омска, Иркутска и др.) оказался не только заманчивым объектом пополнения сокровищницы наших пословиц, но и весьма «твердым орешком» для практической работы. Ведь во многих диалектных словарях пословицы — в отличие от поговорок (res. фразеологизмов) — лексикографически не маркируются, входя (по классическому примеру «Толкового словаря» В.И. Даля) в иллюстративную, контекстную их часть. Потому искателю пословичных жемчужин приходилось с головой «нырять» в глубины контекстной части этих словарей, внимательно, строчка за строчкой, вчитываясь в текст диалектных иллюстраций, чтобы не упустить ни одной современной паремии, сокрытой в раковинах живой речи. Составители настоящего словаря именно так и поступали, многие годы регулярно «переваривая» диалектный материал, постоянно поступающий из медленно, но верно выходящих многотомных «долгостройных» словарей или небольших, но быстро выпускаемых региональных словариков. Такая чрезвычайно трудоемкая работа не только значительно пополнила паремиологический фонд русского языка, накопленный с XVII в. многочисленными собирателями «малого жанра» нашего фольклора, но и — что кажется первостепенно важным — позволила достаточно точно определить пространственные границы многих пословиц и их вариантов. В нашем словаре каждая пословица предельно точно паспортизируется, что также кардинально отли-
чает его от паремиологических собраний наших предшественников, где источник описываемых пословиц и поговорок, как правило, точно не указывается, а в лучшем случае к словарю или сборнику прилагается список используемой литературы. Региональные же пометы в русских собраниях пословиц и поговорок — лишь отдельные глоссы обобщающего характера: даже в надежном сборнике М.А. Рыбниковой [Рыбн. 1961], где попытка регионального «опомечива-ния» проводится наиболее последовательно (хотя и далеко не полно), оно делается лишь «крупномасштабно», пометами типа севернорус., южнорус., центральные обл. Материал настоящего словаря показывает относительность и неточность такой обобщенной региональной характеристики и значительно расширяет ее для паремий, описанных М.А. Рыбниковой. Для нас, составителей данного словаря, точная паспортизация каждой пословицы — не только и даже не столько показатель аутентичности описываемых паремий. Главная цель такой паспортизации — дать читателю максимально точную и полную их хронологическую и пространственную характеристику.
Пространственная (ареальная) характеристика выражается здесь эксплицитно: после вокабульной части словаря даются (по мере возможности, обеспечиваемой нашими источниками) локальные пометы, характеризующие место фиксации пословиц в использованных источниках. В случаях, когда ряд источников велик и цепь локальных помет была бы излишне пространна и пестра, ареальная характеристика имплицитно «закодирована» в точном приведении самих источников и может быть при необходимости легко воспроизведена самим читателем на их основе.
Хронологическая характеристика достигается имплицитно — путем точной паспортизации источников, которые расположены именно в хронологическом порядке. Именно поэтому на первых «паспортизационных» местах здесь оказываются такие источники, как П. Симони (Сим.), отразивший русскую паремио-логию XVII—XIX вв., Т. Фенне, Н. Курганов, А. Барсов (1770), А. Богданович, А.И. Богданов, и т.д., а на последних — новейшие сборники русских пословиц и поговорок, современные общие диалектные словари или паремиологические исследования, в которых представлен оригинальный и свежий материал. Таким образом, точная паспортизация каждой пословицы становится ее точным ориентиром в пространстве и времени.
Точная паспортизация также позволяет не только весьма надежно определить, откуда тот или иной паремиограф черпал свой материал, но — что особо важно — насколько корректно он использовал такой материал и сколь велика его «корректировка» в современных «олитературенных» попытках его описания. Именно поэтому мы стремились как можно точнее отразить всю гамму вариантов пословиц, зафиксированных используемыми нами источниками. Первоначально мы планировали многие варианты — лексические, синтаксические, словообразовательные, синтаксические и др. — объединять в одной словарной статье. Опыт составления словаря и ориентация на предельно точное воспроизведение каждой пословицы, однако, заставили нас отказаться от такого объединения и лишь в немногих случаях (обычно, когда варианты встречаются в пределах одного или двух источников либо предельно формальны и не нарушают структуры и семантики паремии) оно проводится.
Многие словарные статьи нашего словаря благодаря аутентичности отражения первоисточников поэтому представляют собой своеобразные палимпсесты, вскрывая слои которых внимательный читатель может добраться до первоисточника с его истинной формой и семантикой. Тем самым словарь дает концентрированный материал для историко-этимологических и текстологических исследований нашего паремиологического наследия. В какой-то мере наш точно паспортизированный материал станет подспорьем и для паремиологических «Шерлоков Холмсов», поскольку с его помощью весьма легко установить, кто у кого «похитил» или просто «взял напрокат» ту или иную пословицу. Ведь в европейской (в том числе и русской) популярной паремиологии существует немало «самозванцев», претендующих на приоритет в отражении той или иной пословицы, в то время как она в ходу уже несколько столетий.
Точная паспортизация материала особенно ценна и тем, что позволяет математически точно доказать поразительную «живучесть» фольклора малого жанра во времени и пространстве. Многие русские пословицы, зафиксированные более трех веков назад и хранимые в архивах, картотеках или старых паремиоло-гических собраниях, продолжают жить на обширной территории России, их употребляют в заброшенных деревнях Архангельщины, Псковщины или Сибири. Вот лишь несколько конкретных примеров такого рода.
Пословица Не радуйся нашёд [нашот], не кайся потеряв и ее варианты — Не радуйся нашёд, не тужи, потеряв; Не радуйся нашедчи, не плачь, потеряв; Не радуйся нашедчи, не тужи, потеряв; Не радуйся нашедши, не плачь, потеряв; Не радуйся нашедши, не плачь, потерявши; Не радуйся — нашёл, не плачь — потеряешь; Не радуйся — нашёл, не тужи — потеряв — зафиксирована в наших рукописных сборниках с начала XVII в. ([Петр. галер. нач. XVII в.: 30], [Сим.: 125], [Сим.: 184], [Татищев нач. XVIII в.: 58], [Снег. 1848: 285]), включена в знаменитый «Письмовник» Курганова конца XVII в. [Курганов 1793: 132] и вошла в собрание В.И. Даля и последующие сборники русских пословиц ([ДП 1: 41], [ДП 1: 112]). А в 1950—1960-е гг. она записана на Урале собирателем В.П. Бирюковым (Не радуйся — нашёл, не тужи — потерял [Бир. 1960: 21]), а позже (в 1967 г.) — сибирскими диалектологами в Иркутской области [ФСГ 1983: 161].
Пословица Сухая ложка рот дерёт, имеющая столь же старую фиксацию в наших сборниках ([Сим.: 139], [Татищев нач. XVIII в.: 63], [Лексикон 1731: 552], [Оеуг 1981: 173], [Курганов 1793: 137], [Снег. 1831, 1: 109], [Снег. 1848: 388], [ДП 1: 133], [СР 2: 231] и др.), не только перешла в паремиологические собрания советского времени ([Рыбн. 1961: 151], [Соб. 1956: 123] и мн. др.), но и записана в живой диалектной речи — напр., в Архангельской [АОС 12: 240], Псковской области [СПП 2001: 133], на Печоре [Ставшина 2008: 684] и др. регионах.
Пословица Треску бояться — [и] в лес не ходить, также зафиксированная с XVII в. ([Сим. 144], [Снег. 1848: 484], [Рыбн. 1961: 120]), недавно записана в пермских диалектах К.Н. Прокошевой [Прокошева 1988: 159].
Такого рода примеры убедительно демонстрируют жизненную силу и долговечность устной традиции, не вытесненной ни книжной культурой, ни телевидением, ни Интернетом. И, может быть, даже наоборот — не вытесненной, а усиленной этими новыми средствами массовой информации, на что указывает
популярность такого жанра интернетных «приколов», как антипословицы [Mieder 1999: Вальтер, Мокиенко 2006]. Пословицы и поговорки, пройдя через каналы устной, письменной и масс-медиальной традиции, продолжают жить потому, что без них любая речь остается лишь бесцветным средством передачи информации, не задевающей собеседника и читателя за живое. Фразеологи разных стран, приехавшие в Магнитогорск на лексикографический симпозиум, немало сделали для того, чтобы такая языковая «живинка» получила словарное описание и обогатила кладовые нашей речи.
ЛИТЕРАТУРА
Кунин А.В. Англо-русский фразеологический словарь: ок. 25 000 фразеологических единиц. — Изд. 3-е, испр. — М.: Сов. энциклопедия, 1967. — Т.1—2.
Кунин А.В. Англо-русский фразеологический словарь. Ок. 20000 фразеологических единиц. — Изд. 4-е, перераб. и доп. — М.: Рус. яз., 1984.
Бинович Л.Э. Немецко-русский фразеологический словарь. — М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1956.
Бинович Л.Э., Гришин Н.Н. Немецко-русский фразеологический словарь. — Изд. 2-е, испр. идоп. — М.: Рус. яз., 1975.
БирихА.К., Мокиенко В.М., Степанова Л.И. Русская фразеология. Историко-эти-мологический словарь. Ок. 6000 фразеологизмов / под ред. В.М. Мокиенко. — 3-е изд., испр. идоп. — М.: Астрель: АСТ: Люкс, 2005.
Вальтер Х., Мокиенко В.М. Антипословицы русского народа. — СПб.: Издат. дом «Нева», 2005.
Вальтер Х., Мокиенко В.М. Прикольный словарь (антипословицы и антиафоризмы). — СПб.; М.: Издат. дом «Нева», 2006.
Гюлумянц К.М. Польско-русский фразеологический словарь. Свыше 11 000 фразеологических сочетаний: в 2 т. — Минск: Экономпресс, 2004.
ДП: Даль В.И. Пословицы русского народа. — Изд. 3-е.: в 2 т. — М.; Худож. лит., 1984 (1-е изд. 1861—1862).
ДС: Словарь современного русского народного говора (д.Деулино Рязанского района Рязанской области) / под ред. И.А. Оссовецкого. — М.: Наука, 1969.
Жигулев А.М. Русские пословицы и поговорки. — М.: Наука, 1969.
Жуков В.П. Словарь русских пословиц и поговорок. — М.: Сов. энциклопедия, 1966. — 4-е изд., испр. и доп. — М.: Рус. яз., 1991.
Зимин В.И., Спирин А.С. Пословицы и поговорки русского народа. — М.: Сюита, 1996.
Зимин В.И., Спирин А.С. Пословицы и поговорки русского народа. Большой объяснительный словарь. — Изд. 3-е, стер. — Ростов н/Д.: Феникс; М.: Цитадель-трейд, 2006.
Иллюстров И.И. Жизнь русского народа в его пословицах и поговорках. — СПб., 1915.
ИРФС: Итальянско-русский фразеологический словарь: ок. 23 000 фразеологических единиц / под ред. Я.И. Рецкера. — М.: Рус. яз., 1982.
ИсРФС: Испанско-русский фразеологический словарь. 30000 фразеологических единиц / под ред. Э.И. Левинтовой. — М.: Рус. яз., 1985.
Ковтун Л.С. Азбуковники XVI—XVII вв. Старшая разновидность. — Л.: Наука, 1989.
Котова М.Ю. Очерки по славянской паремиологии. — СПб.: Филол. фак. СПбГУ 2003.
Котова М.Ю. Русско-славянский словарь пословиц с английскими соответствиями / под ред. П.А. Дмитриева. — СПб.: Изд-во СПбГУ, 2000.
Котова М.Ю. Славянская паремиология: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. — СПб., 2004.
Михельсон М.И. Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии. Сборник образных слов и иносказаний: в 2 т. — СПб., 1902—1903. (См. также переиздание с предисл. и комментариями В.М. Мокиенко. — М.: Рус. словари, 1994).
Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русских поговорок. Более 40 000 образных выражений / под общ. ред. проф. В.М. Мокиенко. — М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2008а.
Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русских сравнений. Более 45 000 образных выражений / под общ. ред. проф. В.М. Мокиенко. — М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2008б.
Мокиенко В.М. О тематико-идеографической классификации фразеологизмов // Словари и лингвострановедение / под ред. Е.М. Верещагина. — М.: Рус. яз., 1982. — С.108—121.
Мокиенко В.М. Принцип лексикографической полноты и славянская фразеогра-фия //Славянская филология. Вып.УШ. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. - С.56—70.
Мокиенко В.М. Рецензия на кн.: Зимин В.И., Спирин А.С. Пословицы и поговорки русского народа. — М.: Сюита, 1996 // Revue des études slaves. — LXXII/3-4, 2000. — P.612-622.
Мокиенко В.М. Давайте говорить правильно! Словарь пословиц: краткий словарь-справочник. — СПб.: Филол. фак. СПбГУ, 2006.
Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Толковый словарь языка Совдепии: ок. 10 000 слов и выражений. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: АСТ: Астрель, 2005.
Потебня А.А. Из лекций по теории словесности // А.А. Потебня Эстетика и поэтика. — М.: Искусство, 1976.
Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов. — М.: Просвещение, 1985.
Русские пословицы и поговорки / под ред. В.П. Аникина — М.: Худож. лит., 1988.
Рыбн.: Рыбникова М.А. Русские пословицы и поговорки. — М.: Изд-во АН СССР, 1961.
Савенкова Л.Б. Русская паремиология: семантический и лингвокультурологический аспекты. — Ростов-н/Дону: Изд-во Ростов. гос. ун-та, 2002а.
Савенкова Л.Б. Русские паремии как функционирующая система: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. — Ростов-н/Д.: Изд-во Ростов. гос. ун-та, 2002б.
Сим.: Симони П. Старинные сборники русских пословиц, поговорок, загадок и проч. XVII—XIX столетий / собрал и приготовил к печати Павел Симони. — СПб., 1899.
Сл. Акчим.: Словарь говора д.Акчим Красновишерского р-на Пермской области (Ак-чимский словарь). — Пермь: Изд-во Перм. гос. ун-та им. А.М. Горького, 1984—2003. — Вып.1—5.
Снег.: Снегирев И.М. Русские в своих пословицах: в 4 книжках. — М., 1831—1834.
Соб.: Соболев А.И. Народные пословицы и поговорки. — М.: Москов. рабочий, 1961.
Спирин А.С. Русские пословицы. Сборник русских народных пословиц и поговорок, присловиц, молвушек, приговорок, присказок, крылатых выражений литературного происхождения. — Ростов-н/Д.: Изд-во Ростов. гос. ун-та, 1985.
СРГСУ: Словарь русских говоров Среднего Урала. — Свердловск: Изд-во Свердл. ун-та, 1964—1991. — Т.1—7.
СРП: Словарь русских пословиц: ок. 1 000 единиц / под ред. В.М. Мокиенко. — М.: Астрель; АСТ, 2007.
Тимофеев Л.И., Тураев С.В. Словарь литературоведческих терминов. — М.: Просвещение, 1974.
Украшсьт приказки, присл1в'я i таке 1нше: Зб. О.В. Марковича i других / спорудив М. Номис. - СПб., 1864; - 3-е вид. Кшв: Либ1дь, 1993.
ФРФС: Французско-русский фразеологический словарь / сост. В.Г. Гак, И.А. Куни-на, И.П. Лалаев и др. / под ред. Я.И. Рецкера. — М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1963.
ШСП: Школьный словарь живых русских пословиц / гл. ред. В.М. Мокиенко. — СПб.: Издат. дом «Нева»; «ОЛМА-ПРЕСС», 2002.
Cokinova Lenka. Z historié zberatel'stva parémii v Rusku // Parémie narodû slovanskych II. Sbornik prispëvkû z mezinarodni konference konané v Ostravë ve dnech 10.— 11.2004. — Ostrava: Ostravska univerzitav Ostravë, 2005. — S.302—305.
Mieder Wolfgang. Phrasen verdreschen: Antisredensarten aus Literatur und Medien. — Wiesbaden: Quelle & Meyer, 1999.
Mokienko Valerij M. Wolfgang Mieder und die moderne slawische Parämilogie und Phraseologie // Res humanae proverbiorum et sententiarum. Ad honorem Wolfgangi Mieder. Edidit Csaba Földes. — Tübingen: Narr Verlag, 2004. — S.205—218.
Mokienko Valerij M., Wurm Alfréd. Cesko-rusky frazeologicky slovnik. 1. vydani. — Olomouc: Univerzita Palaského v Olomouci, 2002.
Paczolay Gyula. European Proverbs in 55 languages with equivalents in Arabic, Persian, Sanskrit, Chinese and Japanese. Veszprem: Nyomda Rt., 1997.
Röhrich Lutz. Das große Lexikon der sprichwörtlichen Redensarten. Bd. 1—V. — Feiburg—Basel—Wien, 1994.
Viellard Stéphane. Ippolit Bogdanovic ou l'avènement de la raison parémiographique // Les proverbes en Russie. Trois siècles de parémiographie (= Revue des études slaves. — T. 67, fsc. 2—3). — Paris, 2005. — P.307—323.
Wander Karl Friedrich Wilhelm. Deutsches Sprichwörterlexikon. Ein Hausschatz für das deutsche Volk. 5 Bde. — Leipzig, 1867-1889. Ndr. Darmstadt, 1964; Ndr. Kettwig, 1987.
Weiss Daniel. Prolegomena zur Geschichte der verbalen Propaganda in der Sowjetunion. Weiss (Hrsg.) // Slavistische Linguistik 1994. Referate des XX. Konstanzer Slavistischen Arbeitstreffens (= Slavistische Beiträge 332). — München, 1995. — S.247—325.
Weiss Daniel. Die Entstalinisierung der Propaganda. Locher J.P. (Hrsg.) // Schweizer Beiträge zum XII. Internationalen Slavisten-Kongress in Krakau, August 1998. — Frankfurt, Bern, 1998. — S.461—506.
Weiss Daniel. Alle vs. einer: Zur Scheidung von good guys and bad guys in der sowjetischen Propagandasprache // Slavistische Linguistik 1999. Referate des XXV. Konferenz Slavistischen Arbeitstreffens Konstanz, 7.—10.1999. Hsg. von Walter Breu (Slavistische Beiträge, Bd. 396). — München, 2000. — S.137—275.
THE BIG DICTIONARY OF RUSSIAN PROVERBS (COMPILING EXPERIENCE)
V.M. Mokienko
The dictionary, compiled by V.M. Mokienko and T.G. Nikitina, is the first modern complete book of Russian sayings that is three times larger than V. Dal's collection. The dictionary contains over 40 000 Russian sayings reflecting literary and folk speech of the 19th — 21st cc. The material for the dictionary has been collected from various sources for about 40 years. The majority of sayings get similar detailed consistent treatment.
