CC BY
52
О.Зотов,
публицист
«БОЛЬШАЯ» СРЕДНЯЯ АЗИЯ В ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ РЕАЛИЯХ XXI в. (О ПРОБЛЕМАХ, ВСКРЫТЫХ В ПУБЛИКАЦИЯХ ЖУРНАЛА «ВОСТОК (ORIENS)»
Дискуссия, развернувшаяся на страницах журнала «Восток (Oriens)» (2003, № 3, №5; 2005, № 1), вскрыла немало проблем геополитики современного мира. «Болевые точки» дискуссии стоит рассмотреть подробнее. Нельзя не согласиться — пусть не во всем — с прозвучавшим на форуме «Геополитическое значение Средней (Центральной) Азии в международных отношениях начала XXI века» [Восток (Oriens), 2003, № 3] (что отрадно, едва ли не впервые!) признанием: «Никакое другое направление внешней политики России ... не может сравниться по своим потенциальным ставкам в глобальной геополитической игре с Центральной и Северо-Восточной Азией, где ключевыми игроками будут США и Китай». Сказать, что в настоящее время «в регионе расцветают очаги напряженности» [Стрешнев, 2005], значит сказать еще далеко не все; такое определение скорее дипломатично. На июньской встрече президентов В.В.Путина и И.Каримова в Ново-Огареве ситуация в Центральной Азии в целом была оценена как «взрывоопасная». Причин этой взрывоопасности (наглядно проявившейся в андижанских событиях мая 2005 г.) несколько. На июльской 2005 г. встрече на высшем уровне представителей Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) в Астане было отмечено, что в дополнение к существующим в регионе проблемам и противоречиям экстремистские силы при внешней поддержке пытаются, вызвав стратегическую напряженность, навязать государствам региона свою модель развития. В этой обстановке стремлению США не допустить формирование российско-китайско-иранского «треугольника» в регионе противопоставлено подтверждение Китаем вхождения Восточной и Центральной Азии в общую зону его ответственности. В свою очередь, ослабление геостратегических позиций США в Центральной Азии «компенсируется» ростом их агрессивности. Именно в данном контексте встреча лидеров ШОС в Астане (во главе с руководством России и КНР) приняла важнейшие решения по обеспечению безопасности Средней Азии и расширению рядов организации: к ней фактически
присоединяются Индия, Иран, Пакистан и Монголия, а сама ШОС становится крупнейшей в мире. Ее преимущество в том, что в ней нет одного государства-гегемона, и она привлекательна своим влиянием даже для государств других регионов. По этой причине трехлетней давности пессимизм и опасения относительно возможностей России, Китая и ШОС в мировой политике выглядят, как минимум, не вполне обоснованными. Эти возможности ничуть не меньше, чем в области экономики.
Но прежде чем выяснять правомерность исключения России из числа «ключевых игроков» на центральноазиатском «поле», важно разобраться с противоречиями в сфере терминологии, а затем и с более сложными вопросами. После 1990 г. привычное понятие «Средняя Азия» стало заменяться понятием «Центральная Азия». Инициатор форума В.И.Максименко усматривает в современных реалиях перенос Центральной Азии к западу от ее прежнего местоположения. Это не так. Прежде всего потому, что замена «Средней» Азии на «Центральную» произошла по причине калькирования термина, принятого на Западе. Там Среднюю Азию всегда именовали «Central», тогда как Центральную -«Middle» (данный вопрос был нами уяснен в 1982 г. в беседе с известным американским специалистом по истории Центральной Азии Дж. Флетчером). Но дело не столько в терминах, сколько в растущей геополитической роли китайской Центральной Азии, что не позволяет говорить о смещении геополитического «центра тяжести» региона к западу. Китайский фактор позволяет ставить вопрос и о сращивании Центральной и Восточной Азии в единый континентальный регион, с чем нельзя не согласиться.
В дискуссии был поставлен, но не решен актуальнейший теоретический вопрос о природе геополитики как «геополитической интерпретации истории»; под ним почему-то понимается лишь «изменение форм территориально-политической власти в пределах географии» [Восток (Oriens), 2003, № 3, с. 65]. Сведение геополитики к историко-политической географии вызывает возражения. Геополитика есть гео[историо] политика, где страна географически складывается в прошлом, народ живет в историческом настоящем, государство — политически работает на будущее; три модуса исторического времени пребывают здесь в неразрывном единстве; ресурсы территории являются источником сил народа и средств для работы государства («территория — силы — средства» — триада Д.А.Милютина, «ресурс— энергия — работа» — В.И.Вернадского). Геостратегия (военная политика, стратегия) — лишь подчиненный раздел геополитики как
высшей, или мета-, стратегии. Дискуссия посвящена геополитике и лишь минимально - геостратегии Центральной Азии. Терминологическая неточность влечет за собой неточности в оценке геополитических ролей и возможностей России, Китая и США во внутренней Азии. В частности, Афганистан представлен как «тыловая (?!) база» расширения НАТО вглубь Евразии, что сомнительно и географически (тыл НАТО находится по-прежнему в Европе и США), и стратегически (американцы контролируют от силы Кабул; на земле их базы блокированы). Иными словами, географически они там пребывают (снабжаясь по воздуху), но геополитически и стратегически их успехи (в реалиях Второй мировой войны) напоминают попадание в «котел». Потому о «громадной трансконтинентальной коммуникации» через Афганистан остается только мечтать: она не более реальна, чем канал из Каспия в Персидский залив. Но куда более важным является вопрос так называемой американизации Центральной/Средней Азии. Она выводится прежде всего из изменений, происшедших за последние полтора века: распада Британской империи, независимости Индии, ослабления России [Восток (Oriens), 2003, № 3, с. 65]. Но значимость всех этих факторов для гегемонии США относительна, а появление могущественного Китая -безусловно и вовсе фатально. Ген. А.Е.Снесарев еще в 1905 г. зарезервировал для будущего Синьцзяна (следовательно, Китая) не менее значимое место, чем для тогдашней Индии — «жемчужины» Британской империи. Факты данного рода, конечно, ускользнут от внимания тех, кто считает, что «геополитика отрицает развитие» и совместима с историей разве что геомеханически [Восток (Oriens), 2003, № 3, с. 106].
Неточности относительно геополитики и ее критериев приводят к утверждениям о безусловной, едва ли не онтологической гегемонии США в мире уже с 1945 г. Достаточно ли для этого оснований? Их попросту нет, если принять во внимание длительное по времени противостояние двух систем и трех миров до 1991 г. Но есть ли геополитические основания считать США безусловным гегемоном теперь? Их глобальные претензии опираются на локальную территориальную базу при дефиците ключевых ресурсов (в первую очередь, зависимости от нефтегазового импорта и внерегиональных коммуникаций); их военная мощь опирается на рассеянные по миру базы, сами по себе уязвимые; иными словами, автаркия — ключевой фактор геополитической субъектности у США - отсутствует. Важно при этом учесть, что и компактной базой в Старом Свете (наподобие Британской Индии) Америка также не располагает. Зачем теперь, как и раньше,
нужна такая база? Уже 100 лет назад стало ясно, что геополитическая мощь Старого Света несомненно превосходит мощь Нового: Евразия плюс Африка даже в понятиях «морской» геополитики — «Мировой остров», а все прочее, включая обе Америки, — не более чем архипелаги «внешнего полумесяца» (наподобие Новой Зеландии). Именно поэтому глобальный имперский путь США пролегал, как правило, в направлении Евразии с намерением в ней закрепиться. Никакие метаморфозы XX в. не сумели геополитически заменить «Мировой остров» Америкой (штаб-квартира НАТО - Североатлантического блока - не случайно дислоцирована в Брюсселе). Ограниченные возможности (и, соответственно, успехи) США не позволяют признать их «среднеазиатской державой» — особенно если ядро евразийской системы безопасности составляют Организация Договора коллективной безопасности (ОДКБ) и Шанхайская организация сотрудничества (ШОС), тогда как НАТО - всего лишь ее внешняя скорлупа. Евразиация внешней политики США несомненна, но ее причины отнюдь не «случайны»: и без событий 11 сентября [Восток (Опеш), 2003, № 3, с. 93] Америка постаралась бы подобраться к центральноазиатским тылам (Синьцзяну) своего главного соперника Китая - через территории государств - членов ШОС. (Версия, что целью США был прежде всего обход Ирана с севера [Восток (Опеш), 2003, № 3, с. 85], выглядит маловероятной.)
Суть среднеазиатского вопроса в прошлом, настоящем (и, надо полагать, в будущем) много шире территориально-политического разграничения региона даже в целях глобального соперничества. Эта суть вытекает из самих реалий глобального геополитического соперничества великих держав, которое требует контроля (хотя бы частичного) над «Сердцем Земли» (Хартлендом) -ключевым пространством Евразии между бассейнами Волги и Лены, Ледовитого и Индийского океанов. Этот огромный треугольник, сужающийся к югу, наполовину занят Россией; Китай, в центре Азии владея Синьцзяном и Тибетом, является, таким образом, державой Восточной, Центральной и Южной Азии (отчасти и Среднего Востока). В данном качестве, указывает генерал Снесарев, центральноазиатский вопрос исторически есть Восточный вопрос с его новым-старым «центром» -Афганистаном и новейшим -Синьцзяном. Необходимо согласиться с выводом, что Россия обладает в центре Азии мощным оргресурсом политики — целой системой (шестью группами) двусторонних и многосторонних союзов с Китаем и другими государствами региона; ни одно государство мира не располагает такими
возможностями. Потому никак нельзя согласиться с предложением (требованием?) «упреждающего ухода» России из региона [Восток (Oriens), 2003, № 3, с. 81]. Этот путь успел себя дискредитировать в недавнем прошлом и, в случае возобновления, ничего хорошего не сулит в будущем. Он - банальное следствие «глупой теории международной сентиментальности и самопожертвования», недостойной России.
Границы или коммуникации? Признаться, постановка вопроса в такой плоскости применительно к Евразии могла бы выглядеть странно. Но вопрос этот встает уже потому, что первичным в формировании Евразии почему-то признан фактор вторичный - континентальные коммуникации, а не первичный - исторически сформировавшиеся государства и регионы с их границами, между которыми и протянулись коммуникации. Следует учесть, что в своем труде «Военная география России» генерал Снесарев ставит местоположение и границы государств на первое, а коммуникации — на последнее, 15-е (!) место. С границами Центральной Азии и сопредельных регионов дело также обстоит не столь однозначно: А.Е.Снесарев, во-первых, четко разделяет Ближний и Средний Восток. Во-вторых, он включает в состав «большой» Центральной Азии Северную Индию и сопредельные ей буферные государства вроде Ирана, Тибета или Непала, но не ближневосточные государства. «Большой» Ближний Восток, включающий центр Азии, — концепция уже современной американской геополитики. Не случайно в своих работах генерал Снесарев различает 1-й и 2-й Восточный вопросы - ближне- и средневосточных подступов к Британской Индии. В свою очередь, и вопрос об «Афганистане как части Средней Азии» он ставит конкретнее и осторожнее: Средняя Азия включает лишь Афганский Туркестан, этническая граница которого проходит по Гиндукушу.
При всем том проблемы Центральной Азии много шире ее географических пределов. Постановка вопроса о «троецентрии» современного мира давно стала фактом, но «срединное» положение Евразии оценивается неполно и недостаточно. На основе исторического опыта нельзя не усомниться в том, что «суть среднеазиатского вопроса» сводится к контролю над этим пространством как таковым. Вернее, то, что регион в рамках глобальной геополитики сформировался как глобальный балансир Запада и Востока — либо как фактор нарушения глобального равновесия. Уяснение этих сложных реалий в целом и отдельных деталях важно для успешности российской геополитики: при ее неудаче центр Азии превращается для России в евразийский «мешок».
Представляется, однако, неоптимальным сведение региональных проблем в первую очередь к проблеме континентальных коммуникаций именно в виде проектов, подчас фантастических, выхода к Индийскому океану.
Необходимость прямых выходов «к теплым морям» всегда оценивалась в России неоднозначно. М.В.Ломоносов указывал на Ледовитый океан как на более необходимое направление для развития России. Другой классик отечественной геополитики Д.И.Менделеев сравнивал «внутреннюю» Евразию в составе России и сопредельную с ней с «морем земли». В данном контексте совет Петра Великого «ногою твердой стать при море» приобретает иной характер и смысл. Наконец, А.Е.Снесарев (а не Х.Маккиндер, как это принято считать) еще в начале XX в. выделил «море земли» в Центральной Евразии в виде бессточного ареала, почти достигающего берегов Индийского океана. Тот факт, что X.Маккиндер включил в «Сердце Земли» кроме Центральной Азии еще и земли России до Ледовитого океана, дела не меняет: А.Е.Снесарев как представитель России включил их туда по умолчанию. «Сердце Земли» вовсе не было «предположением» X.Маккиндера: именно в 1904 г. (когда зародилось это понятие) капитан Снесарев дал англичанам почувствовать геополитическое значение российских позиций в «Сердце Земли»: была поставлена под вопрос стабильность Британской Индии, сорвана английская помощь Японии в полном объеме, а тем самым полная победа Японии в Русско-японской войне. С одной стороны, подобного рода опосредованные выходы к «теплым морям» гораздо важнее прямых и непосредственных. С другой стороны, недоступность региона «внутренней» Евразии для внерегиональных морских держав - огромное преимуществе (они там могут присутствовать только как гости). Проблема Средней Азии как важнейшего компонента «Сердца Земли» уже не региональная, а глобальная. Здесь необходим существенный сдвиг от цитируемой концепции И.А.Ильина: ограничиться «континентальным» масштабом оценки глобального региона - значит оценивать его как пресловутую «вещь в себе». Так зачастую и происходит: регион предстает пассивным объектом якобы неотвратимой «глобализации» - (явления неоднозначного и более чем спорного, скорее тенденции; она определяется тремя «неизвестными величинами» типа х, у, 7: («сырой» глобальной экономикой, относительным ограничением суверенитетов, попытками США использовать и то, и другое [см.: Восток (Опеш), 2003, № 3, с. 109]. По этой причине совет не становиться
поперек хода истории выглядит спорным: негативным тенденциям можно и должно препятствовать, создавая им «инженерные заграждения», замедляя, если не останавливая, их развитие. Иными словами, и в данном вопросе «Ильин мне дед, но истина дороже». Так или иначе, в среднеазиатском контексте вспоминается предостерегающая мысль А.Е.Снесарева: «Марокко, Балканы, Средняя Азия — везде одна и та же прямолинейность, без должной гибкости мысли и корректив. Необходимость пересмотра и проветривания ... чувствуется не первый день».
В центре Азии США стремятся не столько прорваться к подчас виртуальным источникам нефти и газа (хотя именно так привыкли считать), сколько закрепиться в регионе и, в частности, окружить Иран. По этой причине интересна мысль, что для США Средняя Азия - не более чем промежуточный аэродром для действий против Афганистана или Ирана [см.: Восток (Опеш), 2003, № 3, с. 85] в регионе, который контролировать проблематично (тем более, что его экономическая и политическая хаотизация во многом преувеличена). При всем том Средняя Азия - важный объект американской геополитики, что проясняется тремя взаимодополняющими характеристиками. Так, американский конгрессмен Н. Левайн определяет геополитику США как «новое сдерживание» России после «холодной войны»; контроль нефтегазоместорождений лишь одно из средств этого глобального сдерживания. Эксперт Фонда Эберта В.Шнайдер-Петерс подчеркивает, что борьба с международным терроризмом - лишь предлог для проникновения США в центр Азии, фантом Бен Ладена здесь ни при чем. Иранский автор М.Матини разъясняет, что «новая игра США в Афганистане» преследует три цели: укрощение Ирана, обуздание России, утверждение в Южной Азии с целью контролировать Индию, Пакистан и Китай. Одного этого уже достаточно для конвергенции интересов национальной безопасности России, Индии и Китая - формирования геополитического «треугольника», который предложил Е.М.Примаков, но возможность которого до сих пор ясна далеко не всем и в далеко не достаточной степени. Шансы действенности неформального «треугольника» (хотя возможно и сближение Индии с ШОС) в любом случае велики: это три крупнейшие державы Евразии, обладающие первоклассной военной мощью. Нельзя не согласиться, что США пытаются использовать свое пребывание в Афганистане для воздействия на Кашмир и Синьцзян - проблемные провинции Индии и Китая [см.: Восток (Опеш), 2003, № 3, с. 73]. Однако считать Афганистан их
тыловой базой — явное преувеличение: надежность этого «тыла» и тем более афганских коммуникаций в условиях партизанской войны более чем сомнительна.
Начиная с 2001 г. США стремятся превратить регион Центральной Евразии в площадку своего агрессивного миротворчества. (Эти попытки сами по себе еще не говорят о факте «американизации» Средней Азии; такое определение скорее метафора.) Основные параметры гуманитарной агрессии (их 9) приведены в дискуссии [см.: Восток (Oriens), 2003, № 3, с. 77-81]. Проблема, однако, в том, что как элементы снесаревского потенциала совокупной геополитической мощи они предстают неоднозначно и «абсолютного военного превосходства США» (величина 9-я) вовсе не обеспечивают. (Сам автор признает прогрессирующее ослабление действенности указанных факторов от 5-го к 8-му.) Каждому элементу гуманитарной агрессии действительно могут быть противопоставлены контрмеры; их эффективность возрастает при системном, а не разрозненном применении. Таким образом, превосходство стратегии США может быть обеспечено лишь неумелостью (или вовсе бездействием) противника. Когда же противник действует активно и умело (что и происходит в Афганистане), говорить даже о подобии «победы» США над талибами [см.: Восток (Oriens), 2003, № 3, с. 93] не приходится. По этой же причине немалые сомнения вызывают 8 рекомендаций к «пересмотру стратегии России» [см.: Восток (Oriens), 2003, № 3, с. 81]. Цели американского военно-политического присутствия в Средней Азии диктуются приоритетами утверждения в центре Евразии принципов «Pax Americana» средствами гуманитарной интервенции, агрессивного «миротворчества». Данный курс неизбежно требует прогрессирующей дестабилизации региона - так называемого «управляемого хаоса». Степень управляемости этого хаоса вызывает сомнение. «Не нужно быть пророком, чтобы предвидеть, - напоминает А.Е.Снесарев, - что Англия переживет судьбу тех ... быстро промелькнувших в истории государств, которые слишком любили золото и слишком мало думали о средствах его приобретения». То же самое относится и к Америке — геополитической наследнице Альбиона.
В Китае — особенно новейшем, в лице КНР — важность Средней Азии никогда не вызывала сомнений, и регион неизменно рассматривается в виде естественной континентальной сферы влияния. Начиная с 90-х годов он был выделен в приоритетную сферу китайских внешнеполитических интересов и максимально возможного влияния. Возникновение в 1996 г. Шанхайской организации сотрудничества с
сопредельными государствами Центральной Евразии (включая Россию) выглядит более чем естественно и логично. Нельзя не согласиться, что американский фактор составляет для ШОС определенную проблему ввиду присутствия США в регионе и их особых отношений со среднеазиатскими членами ШОС и Россией. Тем не менее этот фактор заметного дестабилизирующего воздействия на Китай и ШОС в целом не оказывает. Конечно, Китай недоволен присутствием американцев у границ Синьцзяна. Однако считать, что КНР озабочена появлением их в своем тылу, было бы неточно: тыл в глубине континента существует у Китая лишь с позиций «морской» школы геополитики; Срединное государство никогда ни один внешний регион не считало и не могло считать «тыловым» (таким могут быть только провинции внутреннего Китая).
Что же касается попыток США - внерегиональной державы - в каком-либо виде войти в ШОС, то здесь Китай безусловно против: он стремится, наоборот, создать в центре Азии «зону, свободную от американского влияния» [Восток (Опеш), 2003, № 3, с. 93]. С Россией дело обстоит иначе. Коль скоро «восточный вектор» внешней политики становится для РФ не менее важным, чем западный, европейский [Восток (Опеш), 2003, № 3, с. 164], Россия может и должна реализовать свое традиционное положение державы Хартленда («Сердца Земли») в сотрудничестве с Китаем в рамках ШОС. Здесь ей не нужны посредники. Поэтому предположение, что Россия может утвердиться в Евразии лишь балансируя между Китаем и США (как некогда цинский Китай между Англией и Россией) [Восток (Опеш), 2003, № 3, с. 104], выглядит необоснованным. Данная идея и вовсе близка к абсурду в виде концепции балансирования «острова (?) Россия» между глобальными центрами силы (похожее на болтание в проруби). Подобное предположение могло возникнуть разве что в период
90-х годов и козыревской дипломатии, недостойной великой державы (балансирование «между» пассивно уже по определению). Формулой безопасности центра Евразии по праву признана ШОС, где Россия равноправный участник. Без Шанхайской организации сотрудничества Средняя Азия может быть лишь пресловутой «Балказией» -азиатскими макро-Балканами. Совместимость интересов России и Китая в Центральной Евразии объясняется тем, что территории региона являются их неотъемлемыми компонентами, своего рода несущими конструкциями, а стабильность национальных территорий непосредственно зависит от стабильности сопредельных стран Азии.
Напротив, Америка — страна иной части света — жизненно важных интересов в центре Евразии не имеет, не должна и не может иметь.
Идея евразийского геополитического «треугольника» - Россия, Индия и Китай, - выдвинутая Е.М.Примаковым в 1998 г., долгое время считалась утопической ввиду определенных противоречий между этими государствами, а также противодействия США таким начинаниям. Однако в период после 11 сентября 2001 г. и появления войск НАТО в Афганистане и Средней Азии усилилась геополитическая роль ранее чисто региональной «Шанхайской пятерки» - она преобразовалась в Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС). На правах наблюдателей началось присоединение к ней государств не только сопредельных России или Китаю (Монголия), но и не сопредельных им (Узбекистан или Индия, находящиеся по разные стороны Афганистана). Теме сближения России, Китая и Индии в единый геополитический «треугольник» были посвящены семинары в Пекине и Дели, за которыми последовала трехсторонняя научная конференция в Москве (ИДВ РАН, 5-6 сентября 2001 г.). Здесь за неделю до 11 сентября были обобщены пять важнейших предпосылок сближения трех крупнейших государств мира: 1) ответственность за судьбы мирового развития; 2) сходство задач внутреннего развития (реформы с целью выхода на современный цивилизационный уровень); 3) необходимость противостоять угрозам этносепаратизма и религиозного экстремизма, подпитываемых извне; 4) взаимопересекающиеся интересы региональной стабильности в Центральной Азии; 5) высокий уровень двусторонних российско-китайских и российско-индийских отношений, что позволяет двусторонним связям стать прочной основой трехстороннего сотрудничества. Пять предпосылок сближения трех великих держав подкрепляются четырьмя китайскими принципами стабилизации мирового порядка: 1) усиление самодостаточности и сотрудничества по линии Юг-Юг; 2) диалог улучшения отношений Север-Юг; 3) понимание важности равенства участия в международных делах и духа конкурентоспособности такого участия; 4) долгосрочные отношения стабильного партнерства в интересах будущего. Сближение трех держав облегчается и участием их
в смежных международных организациях: Россия - член СНГ, ЕврАзЭС и ШОС, Россия и Китай - члены АТЭС и ШОС, Китай -активный участник диалога АСЕАН + 3 (КНР, Япония, Южная Корея), Индия - член региональной Ассоциации сотрудничества Южной Азии (8ААЯС). По мнению китайской стороны, хотя три державы Азии
существенно уступают государствам Запада в экономическом и военном плане, несомненны их совокупные геополитические, ресурсные и чисто военные преимущества. Три пары двусторонних отношений между ними являются прочной основой трехсторонних отношений. Трехстороннее сотрудничество великих держав Азии стимулируется (и подкрепляется) сходством их жизненно важных интересов прежде всего именно в Центральной Азии. По этой самой причине, как отмечает индийский автор Г.П.Дешпанде, страны региона «медленно, но верно начинают играть все более заметную роль в международных делах». На этом фоне роль американского фактора в Центральной Азии не может и не должна преувеличиваться. Конечно, в своих глобальных претензиях США делают ставку на так называемый управляемый кризис [геополитических] пространств Евразии. Но неустойчивость американских же позиций в регионе объясняется не только неуспехами США в Афганистане и затем в Ираке (по Клаузевицу, в стратегии котируется не военная победа, а конечный политический успех), но и причинами куда более фундаментальными. Эксперты германского Института Шиллера пришли к выводу, что США пытаются строить глобальную империю типа Римской, максимально дестабилизируя ее «варварскую» периферию. Но практика показала, что ослабление умеренных светских режимов и поддержка клерикальных экстремистов уже оборачивается для США эффектом бумеранга (да и конец Древнего Рима хорошо известен). К тому же, в отличие от Рима, США столкнулись с серьезнейшим противником - в частности, в виде международного терроризма, - которого специалисты характеризуют как «децентрализованного, виртуального и невидимого».
По этой и многим другим причинам заявления о «конце Евразии» считаются даже на Западе по меньшей мере преждевременными. Напротив, признается ключевая роль Центральной Евразии в лице государств ШОС в глобальной расстановке сил. Трудно согласиться и с тем, что США расширяют и укрепляют свой «плацдарм в центре Азии», если Китай способен контратаковать Америку, как минимум в Восточной Азии, посредством своего влияния в АСЕАН. В свою очередь, западные специалисты предвидят достаточно скорый закат США — при возвышении Китая. В этом контексте вступление Индии в ШОС делает последнюю крупнейшей межгосударственной организацией мира, охватывающей Евразию от центра Европы, Северной Атлантики и Ледовитого океана до Индийского и Тихого океанов. Соперничать с такой организацией на пространстве меж четырех океанов достаточно
сложно даже для НАТО и США. Последние хорошо понимают, что именно Центральная Азия - связующее звено ШОС, и делают все возможное для ее дестабилизации. Можно сказать, что регион стал последней исторической ставкой США: здесь оживают хотя и иллюзорные, однако надежды стимулировать «глобальные тенденции-2015» в виде распада России на европейскую «Московию» до Волги, Заволжье-Урал-Сибирь и Дальний Восток. Ставка делается на «Сердце Земли», север которого составляют именно Заволжье, Урал и Сибирь, центральную часть - Средняя Азия и Синьцзян (Туркестан Западный и Восточный), а также Тибет, южную - Афганистан, Северный Пакистан, Северная Индия, а также Иран в части, не прилегающей к океану.
Нельзя не признать, что события текущего 2005 г., как и всего начала XXI в., делают планы США достаточно иллюзорными. Организационное укрепление и расширение связей ШОС в совокупности со стабилизацией Узбекистана, исход президентских выборов в Иране срывают осуществление негласного проекта «ислам против Китая» (аналогичного - против России); более того, ухудшают положение США при любой попытке изменить ситуацию в свою пользу. Во взаимодействии с ШОС в Средней Азии активизируется роль Организации Договора коллективной безопасности (ОДКБ) во главе с Россией и участием не только республик Средней Азии, но также Белоруссии и Армении. ОДКБ целенаправленно интегрирует свои штабные структуры, планирует расширение российских баз в регионе, в то время как США получили запрос о сроках вывода своих; после визита И. Каримова в Китай (недвусмысленно поддержавший «замирение» Андижана) было ограничено функционирование крупнейшей американской авиабазы Карши-Ханабад. Узбекистаном - отныне наблюдателем ШОС - де-факто отвергнута экономическая и военная помощь США, обусловленная проведением «демократических реформ» плюс примирением с андижанскими мятежниками и террористами. В данной связи представляется весьма логичным предположение, что пресловутый среднеазиатский «плацдарм» нужен США для отступления из центра назревающего регионального конфликта (который они сами же провоцируют) — скорее поспешного, чем своевременного. Напротив, ШОС вполне по силам такого конфликта не допустить, для чего желательно добиться ухода США из региона как можно скорее (меры к этому уже принимаются). Опыт Афганистана подтверждает, что Америка вовсе не стремится к искоренению наркомафии и бандитизма, поскольку в том мало заинтересована. Нестабильность в этой стране
вмешательством США не только не устранена, но, напротив, усугубляется. «Афганизация» Средней Азии под влиянием США представляется опасной и неприемлемой как самим региональным государствам, так и континентальным соседям (той же Индии).
«Сердце Земли» ограничено с запада Волгой и Каспием; по этой причине Ближний Восток (в западной терминологии просто Восток), в отличие от Среднего, относится к геополитической Европе и бассейну Атлантики, а не к Азии и бассейну Индийского океана. Традиционно Запад (после 1945 г. и США) обладает в Средиземноморском бассейне и на Ближнем Востоке довольно прочными позициями; о Среднем Востоке и тем более Средней Азии того же сказать нельзя. Начиная с 90-х годов государства Запада и особенно США проявляют чрезвычайный интерес к бассейну Каспийского моря по двум очевидным причинам: как 1) подступу к «Сердцу Земли» и 2) наличию здесь больших запасов нефти и газа, сопоставимых с иранскими и аравийскими. (Бассейн Каспия входит в состав мирового «стратегического энергоэллинга».) Третья (не столь очевидная) причина попыток проникновения США в бассейн Каспия -интерес к этим же месторождениям быстро развивающихся Индии и особенно Китая, в настоящее время чрезмерно зависимых от поставок углеводородов с Персидского залива. Общая оценка этой проблемы наступившего XXI в. дана в нашей работе. При этом нельзя не отметить, что экспансия США в Закавказье и бассейн Каспийского моря как державы «талассократической» (т.е. океанической) изрядно затруднена географическим фактором: Каспий — море внутриконтинентальное, изолированное, фактически озеро.
Каспийское море-озеро находится в центре западного геополитического проекта «Большой Ближний Восток», предполагающего подчинение Среднего Востока (Ирана и Афганистана) и Средней Азии. Тяготение США (как и «атлантического» Запада в целом) к Каспию традиционно, по-своему логично и в этом смысле напоминает иллюзии средневековых европейских картографов, которые упорно изображали Каспий как ... залив Индийского океана наряду с Персидским заливом. Так, на парижской карте XIII в. и некоторых других Каспийское море соединено с океаном. С другой стороны, на брюссельской карте XI в. обозначено Каспийское море, тогда как Средиземное отсутствует (в настоящее время Средиземное море контролируется НАТО с центром в Брюсселе, но Каспийское данному блоку пока что неподконтрольно; первое как цель геополитики НАТО уже отсутствует, второе — еще присутствует). Государство и монополии
США стремятся наладить добычу и экспорт каспийской нефти, используя для этого недавно с большим трудом достроенный трубопровод Баку-Джейхан, альтернативный трубопроводам России. Но, как и предполагалось ранее, трубопровод нерентабелен по причине бедности бакинских месторождений (они лидировали в мировой нефтедобыче до начала XX в.); перекачивать по нему практически нечего. Надежды возлагаются на нефть Казахстана, которую только предполагается доставлять в Баку ... каспийскими танкерами (прокладка трубопровода по дну моря выглядит сомнительной). Куда более реалистический проект разрабатывается Казахстаном совместно с Россией и КНР.
На этом фоне и при существующем подходе центральноазиатская геополитика США (при всех немалых возможностях этого государства) способна (конечно, не сама собой) вылететь в «трубу», а именно трубопровод Баку-Джейхан. Но стоит учесть, что сам трубопровод и даже собственно нефть Каспия (ее добыча обходится в 25 раз дороже, чем в Персидском заливе) - далеко не главная и не единственная причина интереса США к Каспию. Главная - это, во-первых, геополитическая ценность самого региона восточнее Каспия («Сердца Земли»), где США пытаются разместить свой наземный авангард под видом «Каспийской стражи», а во-вторых - желание отрезать от каспийской нефти Китай, который в ней остро нуждается как альтернативе нефти Персидского залива. В этом, по сути дела, заключается смысл новой Большой игры в Центральной Азии; в интересах именно этой глобальной игры армия США моделирует будущие военные конфликты в зоне Каспия. Считается неразумным «ожидать у моря погоды». Тем более неразумно делать это в такой обстановке у моря Каспийского. В свое время генерал Снесарев задал резонный вопрос: «Или мы ждем, что воды залива Персидского через пустыни и горы потекут в море Каспийское, и тогда только в этом небесном знамении увидим достаточное предостережение против нашей близорукости и неумения [гео] политически мыслить?». Попытки США «чрез пустыни и горы протечь в море Каспийское» уже налицо. Цели их на этот раз те же, что и у президента В.Вильсона в «версальском» 1919 г., - устранение суверенной, державной России.
Россия может и должна быть одной из трех великих держав в делах внутренней Евразии. Напротив, США - держава внерегиональная и, в отличие от России с Китаем, в стабильности Евразии традиционно малозаинтересованная. Китайцы не случайно относят роль США во внутренней Азии к «трем силам [зла]»: американский фактор усугубляет и обостряет наличные проблемы региона. Именно по этой причине роль и
участие НАТО в делах Евразии должны быть поэтапно заменены ролью и участием ШОС. Д.И.Менделеев некогда сетовал, что исторически Россия постоянно находится между молотом Европы и наковальней Азии (либо наоборот?). Чтобы не оставаться в данном невыгодном состоянии, следует реализовать возможности великой, даже мировой державы (лорд Керзон недаром признавал и писал, что исторически «Россия обречена на величие»). По этой самой причине первое, чего нужно избегать как огня, — судить о сложных проблемах геополитики (фактически гео[историо]политики) «не углубляясь в историю». А.Е.Снесарев еще столетием раньше - в 1903 г. - советовал поступать прямо противоположным образом: прослеживать исторические процессы максимально вглубь прошлого для выявления устойчивых закономерностей.
Глобальный геополитический «треугольник» России, Китая и Индии реализуется несмотря сомнения и скептицизм. Основных причин тому три, все они объективно-исторически обусловлены: 1) три державы смыкаются своими границами; 2) их рубежи сходятся в Центральной Азии — глобальном и весьма нестабильном регионе, где сходятся жизненно важные интересы трех держав; 3) Центральная Азия -срединная часть «Сердца Земли» - огромного континентального треугольника между Ледовитым океаном, Волгой, Леной и бассейном Индийского океана. Можно сказать, что исторически «треугольник» держав обусловлен и сформирован именно этим внутриконтинентальным макрорегионом с его проблемами и запутанными взаимосвязями. Судя по всему, он объект не просто Большой игры великих держав, но главный театр мирового противоборства XXI в.
Шансы в этом противоборстве у России имеются, но их варианты (в виде девяти концептуальных схем, [Восток (Опеш), 2003, № 3, с. 119-120]) не предполагают однозначного выбора: принципиально лучшего варианта среди них нет, и такой выбор ведет в тупик. Но генерал А.Е.Снесарев в своем философском подходе к геополитике придерживается принципа Платона: выбирать, сочетая и то, и другое. Поэтому начало евразийской интеграции может служить прежде всего пространственно-географическим ориентиром, панславист-
ской - гуманистическим элементом, православной («Третий Рим») — социально-силовой составляющей; общеевропейской интеграцией -одной из организационно-политических форм этой силы, союз с Германией должен быть адекватно, а не самоцельно осознан как ценностный элемент, и не более, — начало «Петровского»
континентально-морского прорыва из изоляции; союз с Францией - как исторически обоснованный и потому целесообразный антигегемонистский альянс великих держав Антигитлеровской коалиции 40-х годов и антинатовской - 60-х; союз с миром ислама должен быть осознан в системе адекватных понятий как фактор sine qua non глобальной геополитики (понять следует суть ислама и разницу между умеренным и экстремистским вариантами); союз с Индией и Китаем должен осуществляться (и практически осуществляется); в итоге союз с США должен быть не самоценной и самодовлеющей величиной, а интегрантой и фактически только «функцией» восьми предшествующих элементов. Этот союз может быть обусловлен и ограничен восемью условиями, которые исключают пассивное и зависимое партнерство с избыточно энергичной нисходящей державой.
Подобного рода расчеты могут делаться и осуществляться на практике только в условиях инициативной геополитики, которая не терпит мировоззренческого пессимизма. Считают подчас, что если в 2012 г. потенциал России будет якобы составлять всего 2% от мирового (хотя для умелых и данной цифры достаточно, да Россия и не собирается противостоять всему миру), то и стремиться к самостоятельной политике ей невозможно, ибо опасно. На подобные опасения генерал А.Е.Снесарев отвечал, что нужно стремиться «не быть рабом никакой обстановки, никаких условностей, уметь быстро находиться между ними и становиться их господином». Ситуативное «рабство» возникает не случайно, а вследствие «Раздробленности и Бессвязности» (синдрома РАБ). Снесаревская теория гео [историо] политики как высшей стратегии позволяет не просто разобраться с прошлым и текущим историческим процессом в регионе Средней Азии и мира в целом, но и — что самое важное — практически делать историю, управлять ее ходом. Эта теория в целом (как и понятие континентального «Сердца Земли», в частности) позволяет верно оценить роль и значение Средней Азии в глобальных процессах XXI в., сформировать на ее основе устойчивый «треугольник» великих держав Евразии.
«Восток (Oriens)», М., 2005 г., № 5, с. 211-220.
