CC BY
59следовательно, путь героя пойдет по Северному морю на север, а не на юг Западной Европы, вдоль берегов Франции, к Испании и Португалии. О том, что он скорее всего плыл на север, свидетельствуют и описания природы и его страдания «холод покрывал ознобом ноги... льдом одетый, градом избитый» (bihongen hrimgicelum, hagl scurum fleag), «пурга с полуночи, земь промерзает, зерна ледяные пали на пашню» (hrim hrusan bond, hagel feol on eorthan, coma caldast). Можно предположить как путь, так и время скитания: море, пурга, промерзшая земля в начале пути, в конце - рощи покрываются цветами, поля зеленью (bearavas blostwas, nimath, wongas wlitigath), около полугода провел в своих скитаниях герой. Древнеанглийское sithas (современное английское слово traveling) имело значение «путешествие», а для лирического героя имело также значение «жизненный путь» и отождествлялось как с морским путешествием, так и странствиями его души. Переход от отчаяния к воодушевлению, крушение старых идеалов, борьба в душе как столкновение старой и новой веры, языческого и христианского. Простившись с прошлой жизнью, лирический герой обретает новую, и по мнению некоторых исследователей мотивы крушения мира, непрочности человеческого бытия близки средневековой христианской литературе. Если рассматривать
«Морестранника» как утонченную
христианскую аллегорию, то жизненный путь в произведении - это прежде всего путь от мирского знания к высшему религиозному знанию, что для понимания поэтики элегии гораздо важнее. Эти общие настроения предстают как приобретенный опыт, то есть идут не извне, а изнутри традиционного для эпической поэзии мировосприятия, не ломают его, а произрастают из него. Эпическая поэзия и изображала прошлое, недосягаемое на ценностно-временном уровне, герой пережил его, оставил за собой, оставив притягательность воспоминаний о «ратной молодости» (ne him his dryhten to thas hold).
Список литературы
Брандес М.П. Стилистический анализ. М., 1988.
Гаспаров М. Л. Очерк истории европейского стиха. М., 1989.
Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М., 1990.
Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.
Смирницкая О.А., Тихомиров И.Г. Древнеанглийская поэзия. М., 1982.
Holmes J.S. The cross - Temporal factor in
Verse Translation.Meta, 1972.
Davenport W.A. The Modem Reader and the Old English Seafarer, 1974.
C.B. Шешунова (Дубна) БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ В «ХРОНИКАХ НАРНИИ» К.С.ЛЬЮИСА: ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕВОДА
На протяжении многих веков Библия была для европейских литератур главным источником интертекстуальности. При переводе богословских, художественных, публицистических произведений с одного европейского языка на другой библейские цитаты и аллюзии передаются, как правило, путем обращения к сложившемуся в рамках принимающей культуры переводческому канону. Библия принадлежит к мировой семиосфере, и «такие интертексты при переводе не должны представлять особой сложности» (Денисова 2003: 216).
Но как показывают русские переводы «Хроник Нарнии» К. С. Льюиса, эта сложность порой возникает. В оригинале название The Chronicles of Narnia напоминает не только о средневековых хрониках или «Барсетширских хрониках» Э. Троллопа; оно соотносится с текстом Священного Писания. И в эталонной Библии короля Иакова, и в последующих английских переводах the Chronicles -наименование двух книг Ветхого Завета (Chronicles I, Chronicles II), содержащих обобщённую летопись израильского царства (до вавилонского пленения). В Септуагинте они носили название Паралешоцегоэг (букв.: «о пропущенных вещах») и сохранили его в Вульгате (Paralipomenon). Это греческое заглавие вошло в церковно-славянский и русский переводы Библии (Первая и Вторая книги Паралипоме нон). Таким образом, для англоязычного читателя название сказочного цикла Льюиса содержит библейскую аллюзию, а для русскоязычного - нет, и это различие неустранимо: перевод «Паралипоменон
Нарнии» выглядел бы крайне нелепо.
Льюис «писал для людей, которые имели возможность изучать Закон Божий в школе»; «это знакомство с сюжетами священной истории позволяло им узнавать с полуслова аллюзии и намеки» (Кураев 1999: 150). Книга о Нарнии «написана в обществе, где принято быть христианином. И написана она затем, чтобы человек влюбился в то, во что он раньше только верил» (Кураев 1999: 151). Однако ее русские переводы, опубликованные в 1990-х, предназначались принципиально иному
О С.В. Шешунова, 2010
читателю - не тому, кто заскучал над давно известным текстом Библии, а тому, кто имеет об этом тексте довольно смутное представление. Как замечает богослов, «не только дети, но даже их родители вряд ли настолько знакомы с Евангелием, чтобы с ходу улавливать прозрачные намеки Льюиса» (Кураев 1999: 152).
Понимая это, переводчики «Хроник Нарнии» подчас стремились дополнить повествование собственным комментарием или сгустить упомянутые прозрачные намеки до недвусмысленных указаний. Так, у Льюиса {The Voyage of the Dawn Treader) говорится о детях, выходящих из моря на берег: «They came on and saw that it was a Lamb. “Come and have breakfast”, said the Lamb <...>. Than they noticed <...> that there was a fire lit on the grass and fish roasting on it» (Lewis 2003: 268). После этого собеседник детей принимает знакомый им облик льва - они узнают в нем Аслана. Как известно, the Lamb - одно из библейских наименований Христа. Приведенный эпизод сказки отсылает к евангельскому рассказу об апостолах, рыбачивших в море и вдруг осознавших, что человек на берегу -воскресший Христос. В версии короля Иакова соответствующие фразы выглядят так: «...they were come to land, they saw a fire of coals there, and fish laid thereon <...>. Jesus saith unto them, Come and dine» (Jn 21: 9, 12). В английском языке одно и то же слово обозначает как вид животного (ягненок, барашек, овечка), так и религиозное понятие (Божественный Искупитель, закланный за грехи человечества). Это хорошо видно в стихотворении У.Блейка The Lamb, построенном как обращение ребенка к детенышу животного:
Little Lamb, who made thee? <...>
He is called by thy name,
For He calls Himself a Lamb <...>.
I a child, and thou a lamb,
We are called by His name (Блейк 2007: 52). Соответственно, в «Хрониках Нарнии» словом the Lamb именуется и творец Нарнии Аслан, добровольно пошедший на смерть и воскресший, а теперь приглашающий детей поесть рыбы (The Voyage of the Dawn Treader), и маленький барашек - один из нарнийцев {The Last Battle). По контрасту, в русском языке сосуществуют синонимы с разной стилистической окраской - ягненок и агнец', Христа обозначает лишь второй (с прописной буквы, обычно с определением - Агнец Божий, Божественный Агнец), а в значении «барашек», «детеныш овцы» могут употребляться оба. Русские переводчики упомянутого
стихотворения Блейка в этом отношении делают разный выбор. Так, С. Степанов употребляет лишь существительное «Агнец» (с прописной буквы), независимо от того, о ком говорится - о барашке или его Создателе: Милый Агнец, расскажи,
Кем ты создан, расскажи? <...>
Имя Агнца он избрал,
Ибо так себя назвал. <... >
Я дитя, и Агнец ты -И у нас его черты (Блейк 2007: 57).
Для сравнения, С. Маршак именует барашка то ягненком, то агнцем, а Христа - только ягненком (далеко отступая тем самым от традиции переводов Библии):
Агнец, агнец белый!
Кем ты, агнец, сделан? <...>
Был, как ты, он слаб и мал.
Он себя ягненком звал.
Ты - ягненок, я - дитя.
Он такой, как ты и я (Блейк 2007: 56).
И, наконец, В. Микушевич стремится лексически подчеркнуть различие между теми двумя, кого Блейк называет одинаково - The Lamb:
Кем, ягненок, создан ты? <...>
Твой Создатель - тезка твой.
Агнец Божий - Бог живой (Блейк 2007: 55). Сопоставляя переводы «Хроник Нарнии», мы видим те же различия в переводческой стратегии. При описании встречи Аслана с детьми возле костра с рыбой Т. Шапошникова и А. Троицкая-Фэррант употребляют лишь слово «ягненок» (со строчной буквы), и религиозный смысл эпизода меркнет (Льюис 2002: 696-697; Льюис 2005: 554). По контрасту, М.Тарасьев и Ю.Прижбиляк стремятся подчеркнуть этот смысл. Первый из них -графическими средствами, употребляя в наименовании «Ягненок» заглавную букву (Льюис 1991: 440), а второй - средствами лексической стилистики. Словом «ягненок» Ю. Прижбиляк ограничивается в «Последней битве», когда речь идет об обычном барашке (Льюис 1993: 429). Но в упомянутом эпизоде сказки The Voyage of the Dawn Treader этот переводчик ставит рядом оба синонима и тем самым расширяет исходный текст, чтобы максимально прояснить библейскую аллюзию: «Дети подошли ближе и увидели перед собой Агнца, маленького белоснежного ягненка.
- Придите, обедайте, - ласково произнес Агнец» (Льюис 1993: 342).
Это не единственный случай, когда переводчики жертвуют точностью ради напоминания о связи между миром Льюиса и Евангелием. Сотворив Нарнию, Аслан
обращается к своим созданиям: «Love. Think. Speak. Be walking trees. Be talking beasts. Be divine waters» (Lewis 2002: 129). В переводе первых трех из этих повелений В. Киренская и И. Вихрова предпочли точность; их переводы (в других деталях не похожие друг на друга) в данном случае совпали: «Люби. Думай.
Говори». По контрасту, Н. Трауберг,
воспринимавшая свою работу переводчика как христианскую миссию, предложила вариант весьма вольный, но отсылающий к заповеди, данной Христом на Тайной вечере: «Деревья, ходите! Звери, говорите! И все любите друг друга» (Льюис 2002: 73). Тем самым она недвусмысленно соотнесла «Хроники Нарнии» с Евангелием от Иоанна: «Сие заповедаю вам -да любите друг друга» (Ин 15: 17), хотя в исходном односоставном предложении Льюиса (Love) сравнительно мало общего с соответствующим библейским стихом: «These things I command you, that ye love one another» (Jn 15: 17).
Расхождения возникли и в переводе фразы «Things like Do Not Steal were, I think, hammered into boys’ heads a good deal harder in those days then they are now» (Lewis 2002: 177-178). Большинство переводчиков соотнесли ее с ветхозаветной заповедью «Не укради». Именно такой словесный облик, традиционный для отечественных переводов Библии, упомянутый запрет принимает у Ю.Прижбиляка: «...такие прописные истины, как “не укради”...» (Льюис 1993: 53); у Н. Трауберг: «...всякие прописи (скажем, “не укради”)...» (Льюис 2002: 100); у
А.Троицкой-Фэррант: «...такие правила, как “не укради”...» (Льюис 2005: 91). Для
сравнения, И. Вихрова еще решительнее отсылает читателя к тексту Священного Писания, прямо именуя запрет «заповедью»: «Заповедь “Не укради!” в те годы значительно крепче вбивалась в головы мальчишек...» (Племянник чародея 1993: 159). И лишь
перевод В.Киренской не содержит в данном случае никаких аллюзий на текст Ветхого Завета: «Такие вещи, как “не бери чужого” вбивались в головы мальчиков гораздо прочнее...» (Племянник мага 1993: 66).
Итак, русские переводчики сказочного цикла Льюиса, как правило, акцентировали его библейскую «интертекстуальность». Дальше всех в этом пошел Ю. Прижбиляк: в
местоимениях, относящихся к Аслану (в его переводе - Эслану), он неизменно употребляет прописные буквы, например: «Чудища пинали Его, били, плевали на Него, насмехались над Ним» (Льюис 1993: 117); тут и самый
недогадливый читатель должен понять, что
перед ним - сказочная ипостась Бога. Отступая от буквы «Хроник Нарнии», переводчики стремились любыми средствами воплотить христианский дух этой книги.
Список литературы
Блейк У. Стихотворения. На англ. и русск. яз. М., 2007.
Денисова Г.В. В мире интертекста: язык, память, перевод. М., 2003.
Кураев А., диакон. Школьное богословие. М., 1999.
Льюис КС. Племянник мага / пер. с англ.
В.В. Киренской. Сыктывкар, 1993.
Льюис КС. Племянник чародея / пер. с англ. И. Вихровой. СПб., 1993.
Льюис КС. Сказочные повести / пер. с англ. М. Тарасьева. СПб., 1991.
Льюис КС. Хроники Нарнии / пер. с англ. Ю.Г. Прижбиляка. М., 1993.
Льюис КС. Хроники Нарнии / пер с англ. Н. Трауберг, Г. Островской, Е. Доброхотовой-Майковой, Т. Шапошниковой. М., 2002.
Льюис КС. Хроники Нарнии / пер с англ. А. Б. Троицкой-Фэррант. М., 2005.
The Holy Bible: Containing the Old and New Testaments in the King James version. Nashville; New York, 1977.
Lewis C.S. The Chronicles of Namia: The Magician’s Nephew. На англ. яз. М., 2002.
Lewis C.S. The Chronicles of Namia: The Voyage of the Dawn Treader. На англ. яз. М., 2003.
Lewis C.S. The Chronicles of Namia: The Last Battle. На англ. яз. М., 2003.
А.В.Подобрий (Челябинск) КУЛЬТУРНО-РЕЛИГИОЗНАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ КОНЦЕПТОВ
«МИЛОСЕРДИЕ» И «ЖЕСТОКОСТЬ» (НА ПРИМЕРЕ «КОНАРМИИ» И.БАБЕЛЯ)
В современной филологии в последнее время особое значение уделяется изучению концептов языка. «Концепт - это как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. И, с другой стороны, концепт - это то, посредством чего человек - рядовой, обычный человек, не «творец культурных ценностей» - сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее» (Степанов 1997:40).
Вполне естественно, что концепты будут создавать в художественном тексте некую языковую, национально-культурную (а в некоторых случаях - социально-культурную) и религиозную (в качестве духовно-ментальной
О А.В. Подобрий, 2010
