CC BY
58«Безопасность» и российско-армянские отношения
Аннотация. Рассмотрена эволюция российского и армянского подходов к политике обеспечения безопасности на примере национальных доктринальных источников. Проанализированы ключевые понятия и региональные приоритеты стран в военной сфере. Исследованы существующие противоречия, не позволяющие достигнуть полного единства национальных подходов. Сделан вывод о том, какие из обозначенных в доктринальных документах области являются приоритетными для двустороннего сотрудничества, а какие требуют дальнейшей унификации и гармонизации.
Annotation. The article reviews the evolution of the Russian and Armenian approaches towards security policy on the basis of the national doctrines. It analyzes the key terms and regional priorities of the states in military domain. The existing contradictions that translate into inconsistency of the national approaches are being investigated. It is concluded which of the areas identified in the doctrines are prior for the bilateral cooperation and which of them need to be further unified and harmonized.
Ключевые слова. Национальная безопасность, Стратегия национальной безопасности, военная доктрина, Россия, Армения, Южный Кавказ.
Key words. National security, National Security Strategy, Military Doctrine, Russia, Armenia, the South Caucasus.
В современном мире безопасность продолжает оставаться альфой и омегой многих политических институтов. За последние несколько десятилетий угрозы национальной безопасности преодолели значительную трансформацию, вынуждая акторов задуматься не только о повышении обороноспособности государства, но и о способности дать ответ на такие вызовы, как международный терроризм, киберугрозы и наркоторговля. Но и угрозы классического характера не ушли в прошлое, в связи с чем остается актуальным и сотрудничество государств в сфере обеспечения безопасности. На современном этапе сложно представить поддержание национальной безопасности без обеспечения безопасности региональной. Для России и ее союзников данный вопрос также продолжает играть одну из ключевых ролей, и в этом контексте важно, что сегодня позиции Москвы и Еревана в этой сфере не сходятся [13. Р. 11]. Чтобы понять, как государства должны выстраивать свое взаимодействие в данной сфере, следует определиться,
ЭЙРИЯН Вартан Арсенович - магистрант МГИМО(У) МИД РФ.
© Эйриян В. А. © Eiriyan V.
«Безопасность» и российско-армянские отношения "Security" and Russia-Armenia relations
ííl
в чем именно заключается различие в восприятии безопасности российскими и армянскими властями, и постараться прийти к выводу, возможно ли преодолеть существующие разногласия.
Данный вопрос представляет не только научную ценность, если учесть, что итоги «второй Карабахской войны» 2020 г. по-разному воспринимаются в России и в Армении. Единства в понимании сущности российско-армянского тандема на Южном Кавказе нет ни среди политиков, ни среди представителей общественности.
Следуя букве закона
Первичным источником, на основе которого можно сделать выводы о восприятии понятия «безопасность» в том или ином государстве, являются нормативно-правовые и доктринальные документы. В данном случае уместно обратиться к Стратегиям национальной безопасности и Военным доктринам России и Армении. Их целостное рассмотрение не является целью данной статьи, вследствие чего надо остановиться именно на понимании концепта «безопасность», региональных приоритетах в сфере безопасности, а также готовности к партнерству со своим визави. Разумно обратиться к положениям доктринальных источников за последние 10— 15 лет, т. к. именно на этом этапе в Москве складывается представление о Ереване как «главном партнере на Южном Кавказе» [6. С. 113].
В Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 г. подчеркивается значимость противостояния как внутренним, так и, что важно для нас, внешним угрозам. Статья 7, содержащая упоминание «военной и оборонно-промышленной сфер», акцентирует внимание на необходимости развития и модернизации ВПК, необходимого для поддержания обороноспособности государства, что в контексте внешних угроз также может быть истолковано и как необходимость работы с российскими партнерами в этой сфере [12]. Ряд пунктов, обобщенных в раздел «Современный мир и Россия: состояние и тенденции развития», позволяет выявить особое положение постсоветского пространства, которое упоминается сразу после таких многосторонних институтов, как ООН, БРИКС, «Группа восьми» и «Группа двадцати», и отношения со странами которого являются единственным примером прямого указания на значимость двустороннего диалога с государственными акторами, помимо отношений с США. Вместе с тем никаких упоминаний непосредственно тандема с Ереваном в источнике нет, хотя Стратегия и содержит интересную отсылку: статьи 26 и 93 намекают на возможность размещения российского миротворческого контингента «в конфликтных регионах» с целью купирования вооруженных столкновений регионального масштаба [12]. Особого внимания отношения с Арменией не удостаиваются в документе и из-за отсутствия общей границы. В отличие от Еревана, Нур-Султан, Киев, Тбилиси и Баку упомянуты отдельно.
Во всем документе в военно-политическом ключе ни разу не упоминается понятие «региональная безопасность», вместо которого можно дважды встретить упоминание «региональной стабильности». Это может свидетельствовать о четком ранжировании приоритетов россий-
ского руководства, для которого безопасность исчисляется именно национальным измерением. Не включая дополнительных положений о Южном Кавказе, документ относительно немногословен и в отношении столь значимого для постсоветского пространства института, как Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Согласно Стратегии, она отвечает на «региональные вызовы», определения которых документ также не предлагает. Эволюцию национальных подходов можно проследить при помощи сопоставления числа применения в Стратегии понятия «региональный» в отношении военно-политического аспекта безопасности вообще (без привязки к постсоветскому пространству) и, соответственно, прямых указаний на данный аспект на пространстве СНГ. Анализ Стратегии 2009 г. показывает, что всего в тексте источника упоминание «региональной» компоненты военно-политического измерения безопасности встречается 10 раз, а в отношении государств—участников СНГ — лишь 4 [12].
Составители Стратегии национальной безопасности Российской Федерации 2015 г. отказались от уточнения, какие именно военные измерения включаются в понятие «безопасность», выделив при этом так называемую государственную безопасность, по-видимому, включающую в себя упоминаемые в прошлой версии документа военный и оборонно-промышленный аспекты. Отдельно авторы останавливаются на значимости процесса регионализации, который продолжает набирать обороты: так, статья 25 прямо указывает на распространение практики взятия «на себя ответственности за дела в своих регионах» [11]. Однако признаков повышения интереса России к обеспечению военно-политического аспекта региональной безопасности нет: составители сразу уточняют, что речь идет в первую очередь об измерении экономическом. Симптоматично, что в Стратегию наконец была включена ссылка на Военную доктрину Российской Федерации. Этим обеспечивается гармонизация положений, посвященных непосредственно военной политике, однако это не помешало составителям Стратегии сделать характерную оговорку. В статье 29 жестко постулируется, что использование военных инструментов неприемлемо, пока не исчерпаны другие пути урегулирования конфликтных ситуаций [11], о чем в предыдущей версии Стратегии не упоминалось.
Касательно региональных приоритетов можно отметить, что постсоветское пространство сохранило свои позиции, но важность развития двусторонних связей подчеркивается не только в отношении государств—участников СНГ и США, но и относительно Китая, Индии и других держав. Отметим актуальный как для России, так и для Армении пункт: деятельность ОДКБ, согласно Стратегии 2015 г., теперь также направлена на противостояние международному терроризму и экстремизму в пределах своей зоны ответственности. Между тем упоминание конкретных государств—участников СНГ исчезает из источника, а вместе с ним снижается и частотность упоминания военно-политической безопасности на пространстве СНГ. Данный документ содержит десять отсылок к региональному измерению военно-политической безопасности, как и Стратегия 2009 г., но в отношении СНГ этот аспект звучит лишь три раза [11].
Это можно считать признаком того, что вектор внимания Кремля изменился, и в 2015 г. его взор был обращен на другие регионы и проблематики. Относительно формулировок и использования важнейших для понимания рассматриваемой нами проблемы терминов хочется заметить, что в Стратегии впервые упоминается региональная безопасность, но исключительно в паре с фигурировавшей ранее региональной стабильностью, понятие которой используется авторами в отношении Евро-Атлантического и Азиатско-Тихоокеанского регионов [11].
Взгляд из Еревана
Если Россия, будучи глобальной державой, концепт «безопасности» рассматривает преимущественно сквозь призму мировой политики и стремится к учету всех факторов, влияющих на обеспечение ее безопасности, включая внерегиональные, то подход Армении сконцентрирован именно на региональных аспектах. Не изобилуя положениями, раскрывающими сущность ключевых понятий (что характерно для док-тринальных документов постсоветских государств), Стратегия национальной безопасности 2007 г. сразу указывает на приоритеты армянского руководства.
Акценты в военно-политическом измерении безопасности расставлены так, что на первый план выходят «установление прочного мира в регионе» и борьба с транснациональными угрозами, а в качестве «стержневой задачи национальной безопасности» Армении обозначается урегулирование Нагорно-Карабахского конфликта [10]. Помимо очевидно принципиальных для армянских властей пунктов об угрозе применения Баку и Анкарой силы против Еревана и Степанакерта, звучат и пути решения данной проблемы, направленные на минимизацию рисков начала открытых военных действий. Так, Армения заинтересована в дальнейшем развитии ОДКБ и укреплении данного института в качестве военного блока, способного гарантировать безопасность государств-членов. Данной цели должно служить «уточнение регламентов участия» всех государственных акторов, входящих в состав ОДКБ, что может свидетельствовать, во-первых, о незавершенности данной процедуры в рамках военно-политического альянса по состоянию на 2007 г. и, во-вторых, об опасениях Еревана столкнуться с ситуацией, при которой союзники по ОДКБ проигнорировали бы запросы армянской стороны [10].
Подобные предложения не противоречат озвученным Ереваном принципам, которые были положены в основу внешнеполитической доктрины и сейчас нередко подвергаются критике: принципы комплемен-таризма и вовлеченности, обозначенные в источнике, де-факто говорят о гибкости политики Еревана и его готовности сотрудничать со всеми сторонами, чьи интересы пересекаются с устремлениями армянского народа. Вместе с тем отечественными исследователями был справедливо поднят вопрос относительно того, насколько правомерно говорить о пророссийской ориентации Армении в условиях провозглашенного «выбора европейского пути развития» [1. С. 110]. Даже если согласиться с позицией, что армянское руководство рассматривало альянс с Рос-
сией лишь в качестве необходимости, способной помочь достигнуть урегулирования Нагорно-карабахского конфликта в выгодном для Еревана ключе, стоит заметить, что «стратегические отношения с Россией» предусмотрительно были обозначены составителями в качестве первого пункта, раскрывающего сущность вовлеченности Армении в международные процессы [10]. Помимо того факта, что международное признание Нагорно-Карабахской Республики и дальнейшее обеспечение ее безопасности объявлены в доктрине одним из raisons d'être Республики Армения, армянские власти постулируют необходимость разрешения существующей ситуации исключительно мирными средствами, признавая при этом ключевую роль Минской группы ОБСЕ, сопредседателями которой являются Россия, США и Франция. Дополнительного апеллирования к союзу с Россией в данном случае не прослеживается, хотя, будучи заинтересованным региональным игроком, Россия, в отличие от двух других сопредседателей, обладает большим инструментарием для воздействия на ситуацию.
Подход Армении к обеспечению безопасности базируется на поддержании тесных двусторонних отношений с важнейшими для ее внешней политики акторами. В любом разделе, включающем в себя список важнейших визави, Москву и москвоцентричные структуры (ОДКБ и СНГ) неизменно ставят на первое место, вследствие чего дополнительно акцентируется приоритетность данного направления. В этом контексте особенно интересно то, что Ереван придерживается понятия «постсоветское пространство», которое далеко не всегда находит понимание у руководства государств—членов СНГ. Даже в российских доктринальных документах, посвященных внешнеполитическому измерению, подобный термин используется крайне редко — лишь в Концепциях внешней политики России 2013-го и 2016 г. в контексте обеспечения безопасности.
В качестве второго важного пункта следует подчеркнуть оригинальный подход Еревана к пониманию региональной безопасности. Выделяя соответствующий тематический раздел, составители, во-первых, вынесли отношения с Россией в отдельный пункт, остановившись несколько раз на том, что Россия является частью региона и играет особую роль в поддержании региональной стабильности. Во-вторых, в контексте отношений с Россией пространство именуется «Кавказским регионом», в то время как пункт Стратегии, освещающий диалог с Ираном, содержит отсылку исключительно к Южному Кавказу [10]. В таком случае резонно предположить, что в глазах армянских властей региональное пространство безопасности следует рассматривать в широком ключе и не ограничиваться территориями «закавказской тройки», Ирана и Турции; но при этом диалог с последними ограничивается именно проблематикой Южного Кавказа, субрегиональной по своей сути. Следуя такой логике, мы можем сделать вывод, что последнее слово в отношении региональных аспектов безопасности, касающихся всего Кавказа, принадлежит именно Москве, а не партнерам Еревана по субрегиональному диалогу.
В Стратегии национальной безопасности 2020 г. армянские политики, вновь не останавливаясь подробно на понятийном аппарате, уже конкретизируют вызовы национальной и региональной безопасности.
Лейтмотивом доктрины является безопасность Республики Арцах (На-горно-Карабахской Республики), которую обязуется обеспечить Армения, в связи с чем сразу возникает определенный диссонанс между «национальным» и «территориальным» восприятием концепта безопасности. Вероятно, сознавая сложность данной дилеммы, отказаться от которой Ереван не может, составители неоднократно апеллируют к региональной безопасности, что позволяет интегрировать в Стратегию национальной безопасности Армении и положения, касающиеся непризнанной республики. Вместе с тем уже в преамбуле руководством страны подчеркивается необходимость опоры на собственные силы: Армения хочет позиционировать себя не только как «потребитель», но и как «провайдер» безопасности [10]. В этих словах можно найти не только серьезные претензии на усиление собственного потенциала или популистские заявления, но и частичную эволюцию подхода. Согласно Стратегии, взаимодействие Еревана со многими акторами осложнено «напряженностью между международными и региональными силовыми центрами и структурами»: Армении все сложнее удерживать балансирующую позицию, что отчасти можно воспринимать как еще один удар по принципу комплементаризма [9]. Вместе с тем на ранжировании приоритетов кардинальным образом это не сказалось: России и ее «системным» или «структурным» проектам все еще отдается предпочтение, но от диалога с США, НАТО и другими акторами, отношения которых с Россией находятся в кризисе, Армения отказываться не готова. Последствия ухудшения отношений между различными центрами силы Ереван склонен видеть и в региональных делах, причем в Стратегии 2020 г. регион именуется уже исключительно Южным Кавказом.
В отношении новых вызовов звучит относительно стандартная позиция, которая сближает видения Еревана и Москвы: выделяется феномен гибридных войн, высказываются опасения киберпреступности и международного терроризма, указывается на необходимость обеспечения информационной безопасности, — но главным вызовом продолжает оставаться возможное применение военной силы Азербайджаном. Риторика в отношении Баку становится жестче: в статье 2.8 составители обрушиваются на модель поведения Азербайджана, которая вызывает беспокойство Еревана. Это разительно отличается от более дипломатичных и осторожных формулировок 2007 г., характерных для подобных документов [10].
Формат отношений с Москвой также претерпел изменения. Характер двустороннего взаимодействия, включая сотрудничество в оборонной сфере, достиг уровня «стратегических союзнических отношений» [10]. Намечено дальнейшее расширение сотрудничества по линии коллективной обороны, играющей существенную роль в обеспечении национальной безопасности. Армения продолжает выказывать заинтересованность в развитии структур ОДКБ, на этот раз не предлагая конкретных мер, но очерчивая приоритетный для страны контур, заключающийся в «гарантировании выполнения... союзнических обязательств... и повышения эффективности организации» [10]. Прошлые опасения Еревана никуда не исчезли — по мнению авторов Стратегии, ОДКБ все
еще нуждается в развитии механизмов гарантированного обеспечения безопасности государств-членов. Чувствуется и косвенная критика института: в той же статье 2.8 составители намекают на несовпадение интересов отдельных участников организации, приводя пример поставок оружия в Азербайджан, что подрывает безопасность Еревана.
Эволюция Стратегий национальной безопасности Республики Армения заключается в первую очередь во все более точечном указании на проблему отношений с Азербайджаном при наметившихся сомнениях в дальнейшей способности придерживаться принципа комплемента-ризма. Вместе с тем отказа от приоритетного отношения к взаимодействию с Россией найти в документе нельзя: если Степанакерт считает гарантом своей безопасности Ереван, то для Еревана характерно воспринимать подобным образом Москву.
Дела военные
Прежде чем перейти к поиску общего знаменателя между подходами России и Армении, надо уточнить отдельные аспекты политики обеспечения безопасности на примере военных доктрин государств. В рассматриваемый нами период Москвой было разработано два подобных документа (2010 и 2014 гг.), в то время как Ереваном — лишь один: несмотря на популярные в последние годы слухи о том, что армянское руководство проведет пересмотр положений основополагающего акта, определяющего приоритеты страны в оборонной сфере, базисным документом в данной области продолжает являться Военная доктрина 2007 г. [7].
Военная доктрина Российской Федерации 2010 г. изобилует важными для понимания российского подхода пунктами. Стоит отметить проработанность понятийно-категориального аппарата: составители различают локальные, региональные и крупномасштабные войны, подчеркивая, что даже конфликты первых двух типов способны привести к началу наиболее опасных военных столкновений. Военная политика России включает в себя необходимость учета национальных интересов союзников — обеспечение безопасности российских партнеров рассматривается сквозь призму предотвращения региональных конфликтов, способных спровоцировать полномасштабную военную кампанию у границ России. Соответственно, защита данных интересов обеспечивается использованием различных инструментов, среди которых отдельно упомянуты и военные.
Одним из важнейших пунктов Военной доктрины является положение, раскрывающее сущность «внешних военных опасностей», угрожающих Москве. Именно здесь видна особая важность постсоветского пространства: исходя из статьи 8, особое внимание обращено именно на «территории сопредельных государств». Ведь применение военной силы в регионе, эскалация межнациональной и межконфессиональной напряженности, деятельность террористических и экстремистских группировок могут угрожать национальной безопасности России [4]. Актуальным выглядит тезис об опасности территориальных претензий к Москве и союзным столицам, что наверняка находит горячее понимание
в Ереване. Но куда более опасной акцией российским властям видится «создание и подготовка незаконных вооруженных формирований». О повышенном внимании к подобным вызовам свидетельствует сама формулировка, избранная составителями: если ранее упомянутые вызовы были обозначены в качестве «военных опасностей», то теперь они стали еще и примером «военной угрозы» [4].
В отличие от Стратегий национальной безопасности Российской Федерации, Военные доктрины делают значительный акцент на региональном уровне. Постулатом российской политики остается предотвращение открытых конфликтов. Реверанс в сторону ОДКБ лишь подчеркивает важность региональной безопасности как элемента, прямо влияющего на обеспечение национальной безопасности России: Москва напоминает о «коллективной поруке» в рамках структуры, останавливаясь не только на традиционных вызовах, но и на печально известных транснациональных угрозах, на борьбу с которыми во многом направлено взаимодействие государств—членов института.
Особый интерес представляют региональные приоритеты в области военной политики. Статья 51 четко ранжирует важнейших партнеров Москвы в данной сфере, причем ключевым моментом для понимания российского восприятия обстановки на Южном Кавказе является не первенство структур постсоветского пространства среди всех многосторонних институтов, но постановка государств—членов ОДКБ выше по значимости, нежели участников СНГ. Тем не менее это не означает, что диалог с Ереваном должен всегда превалировать над отношениями с Баку. В рамках данных структур Россия планирует преследовать различные цели: с государствами—членами ОДКБ ведется работа по «консолидации усилий и созданию коллективных сил в интересах обеспечения коллективной безопасности и обороны», в то время как Содружество (вероятно, в силу его разнородности) невозможно консолидировать, вследствие чего совместная деятельность направлена на «обеспечение региональной безопасности» [4]. Видимо, составители намеренно проводят разделительную линию между понятиями «коллективная безопасность» и «региональная безопасность»: оба понятия апеллируют де-факто к постсоветскому пространству; но в первом случае упор делается на взаимности усилий акторов по поддержанию стабильности, во втором же — лишь на зону ответственности.
Вместе с тем пункты, роднящие ОДКБ и СНГ, также указывают на тесное сотрудничество России с государствами—членами интеграционных объединений. Лишь в отношении этих стран используется понятие «союзнические отношения». Кроме того, входящие в состав данных группировок государства пользуются особым вниманием России в военно-политической и военно-технической сферах, о чем может свидетельствовать пункт «м» статьи 30, посвященной «основным задачам военной организации» [4]. Стоит остановиться и на акценте на совершенствовании сети военных пунктов базирования ВС России за ее пределами, что в реалиях российско-армянских отношений означает приверженность Москвы соглашению о дислокации воинского контингента на 102-й базе в Гюмри.
Содержание Военной доктрины 2014 г. в целом не претерпело кардинальных изменений, но составителями был внесен ряд важных указаний. Прежде всего, речь идет о целесообразности использования военных инструментов, лишь когда все остальные возможности исчерпаны, что подчеркивает оборонительный характер российских доктринальных документов. Вводится понятие «системы неядерного сдерживания», что особо актуально в региональном контексте [3].
Раздел, посвященный «внешним военным опасностям», был переработан: составители не отошли от акцентирования значимости постсоветского пространства для обеспечения безопасности России, но, в отличие от прошлой редакции доктрины, подробнее остановились на стабильности на региональном уровне, проблемах, связанных с международным терроризмом, а также на так называемых оранжевых революциях, вследствие которых в сопредельных странах устанавливаются режимы, «политика которых угрожает интересам Российской Федерации» [3]. Последствия украинского кризиса оказали серьезное влияние на военно-политическое прогнозирование: любое дальнейшее укрепление враждебно настроенных режимов в непосредственной близости от российских границ — повод не для алармистских заявлений, а для скорейшей выработки стратегии по купированию возможных рисков.
Несколько изменились и региональные приоритеты. Помимо диалога с Белоруссией, традиционно являющейся «первым среди равных» союзников Москвы, отдельного упоминания удостоились двусторонние отношения с Абхазией и Южной Осетией. Череду многосторонних форматов, играющих существенную роль в российском видении обеспечения безопасности, теперь открывают не структуры на постсоветском пространстве, а БРИКС, сотрудничество с участниками которого интенсифицировалось за последнее время. Негативным образом на военно-политическом сотрудничестве в рамках ОДКБ и СНГ это не сказалось, примером чего может служить создание совместной российско-армянской системы ПВО, поддерживающей противовоздушную оборону на Кавказе [8]. Если обратиться к частотному анализу, можно заметить, что внимание к интересам «союзников» лишь растет: в отличие от Стратегий национальной безопасности, в которых можно наблюдать количественный спад упоминаний постсоветского пространства в контексте безопасности, Военные доктрины России содержат 14 и 16 упоминаний «союзников» [3; 4].
Военная доктрина Армении также содержит ряд принципиальных для понимания национального подхода положений. Подобно российскому аналогу, армянский источник указывает на исключительно оборонительный характер доктрины, нормативно закрепляя принцип ненападения. Тезис подтверждается наличием постулата о возможности прибегать к использованию инструментов военного характера исключительно в случаях невозможности урегулировать ситуацию мирными средствами.
Вместе с тем, как и Стратегия национальной безопасности, армянская Военная доктрина носит скорее экстерриториальный характер: будучи гарантом безопасности Нагорного Карабаха, Ереван выстраивает
описательную модель военных угроз, исходя из необходимости обеспечить стабильность в непризнанной республике. Именно этим объясняется особый упор на опасности, исходящей от Азербайджана, и угрозах Баку применить военную силу. Стоит обратить внимание на то, что подготовительная работа Азербайджана также воспринимается настороженно: «стремление Азербайджанской республики к достижению военного превосходства над Республикой Армения» рассматривается в качестве одной из ключевых угроз.
Однако интереснее то, что на момент 2007 г., по мнению армянских политиков, существовал паритет в военной сфере, что служило сдерживающим фактором, и дальнейшее наращивание военного потенциала справедливо трактовалось в качестве экзистенциальной опасности [2]. Подтверждение этому тезису можно заметить и в главе доктрины, посвященной международному военному и военно-техническому сотрудничеству: Еревану важно не только сохранить паритет мощи вооруженных сил, но и не допустить искажения баланса в ту или иную сторону, когда речь идет о военно-политических альянсах, сложившихся вокруг ситуации на Южном Кавказе. В текущей ситуации, как мы понимаем, это должно вызывать особую обеспокоенность армянских лидеров. Следуя букве доктрины, автор может предположить, что ответом на усиление позиций тандема Азербайджан—Турция должно явиться более тесное сотрудничество России и Армении в данной сфере, т. к. только это способно вновь привести к паритету.
Все остальные вызовы, перечисленные в доктрине, демонстрируют, что Москва и Ереван смотрят в одном направлении. Транснациональные угрозы являются «общим врагом № 1», противостояние которому всегда являлось мостиком, позволяющим добиться развития сотрудничества в военно-политической сфере. Более показателен пункт об «арменофо-бии»: армянское руководство осознает значимость опасности пропаганды, которая способна не только привести к столкновению на этнической почве, но и настроить внутренние аудитории отдельных игроков против Еревана, что негативным образом скажется на его внешнеполитической деятельности. В видении этой проблемы Ереван встречает понимание Москвы: будучи многонациональным государством, Россия не заинтересована ни в постоянном апеллировании к национальной тематике, ни в возникновении очага межэтнической напряженности у своих границ, последствия которого могут оказаться болезненными для ее южных регионов.
В качестве инструмента снижения военных рисков Ереван отдельно останавливается на своем участии в многосторонних форматах, но, в отличие от Москвы, ранжирует список так, что на первом месте все-таки оказывается ООН, лишь после которой упоминается ОДКБ. Не следует искать в этом попытку принизить значимость ключевого института по поддержанию безопасности на постсоветском пространстве. Первичность ООН является хрестоматийной и может лишь дополнительно свидетельствовать о том, что Армении важно показать, насколько последовательно она придерживается норм международного права и как принципиален для нее каркас структуры международных отношений.
Куда большую важность имеет то, что в рамках данного подпункта абсолютно игнорируется СНГ. Безусловно, Содружество могло быть включено в понятие «других международных организаций», но, возможно, Ереван указывает на то, что в реальности обсуждать вопросы военно-политической безопасности он готов лишь в той пророссийской комбинации, где Баку не будет пытаться уравнять позиции [2]. В этом плане подходы России и Армении несколько отличаются — как мы помним, «региональная безопасность», согласно российским доктринальным документам,— прерогатива в том числе и СНГ.
Региональные приоритеты закавказской республики, обозначенные в Военной доктрине, во многом дублируют постулаты, рассмотренные нами на примере Стратегий национальной безопасности. Ставка на сотрудничество с Россией и, соответственно, ОДКБ прослеживается и в данном источнике, но здесь появляется характерная формулировка — одной из целей взаимодействия в рамках ОДКБ является «развитие системы коллективной безопасности по региональному признаку» [2]. Это говорит о том, что само понятие «коллективной безопасности», которое для российских политиков отнюдь не является синонимом безопасности региональной, принимается армянской стороной. Но при этом Ереван указывает, что подобная «коллективная порука» интересует армянское руководство не столько по всему периметру зоны ответственности ОДКБ, сколько на региональном или даже субрегиональном уровне. Де-факто это служит подтверждением того, что в рамках структуры безопасности прослеживается пресловутая региональная много-векторность, в силу которой отечественные эксперты останавливаются на «формировании трех группировок сил», т. е. российско-белорусского и российского-армянского тандемов, а также взаимодействия Москвы с центральноазиатскими столицами [5. С. 13].
Показательна статья 14, текст которой предусматривает готовность обращаться к союзным государствам для получения необходимой поддержки в рамках обеспечения военной безопасности. Ереван отдает себе отчет в том, что экстерриториальность положений доктрины, касающихся Карабаха, спорно соотносится с нормами международного права, а также конкретными обязательствами, взятыми на себя партнерами Армении. Армянские власти осознают, что обеспечение безопасности Нагорно-Карабахской Республики — национальная задача, которую сложно переложить на плечи союзников, но сама формулировка «военная безопасность» в увязке с раскрытием понятия в доктрине оставляет простор для разночтений. Его невозможно использовать на международной арене, но для внутренней аудитории это может служить дополнительным фактором уверенности в завтрашнем дне. При этом в Ереване здраво оценивают ситуацию и понимают, что односторонняя помощь Армении при всей заинтересованности отдельных акторов в регионе не может служить надежным фундаментом для развития двусторонних или многосторонних отношений в сфере обеспечения безопасности: составители подчеркивают, что Армения готова взять на себя долю ответственности и способствовать поддержанию стабильности на международном уровне.
Завершая анализ Военной доктрины Армении, заметим, что международные аспекты военно-технического и военно-экономического сотрудничества не освещены в документе. Несмотря на большую важность дальнейшего сотрудничества с Россией в военно-технической сфере, армянские власти предлагают опереться на собственную производственную базу, что, безусловно, отвечает интересам страны, но может не дать искомых результатов в краткосрочной перспективе. Несколько проигнорировав данное измерение, авторы все же останавливаются на другом критичном пункте — взаимосовместимости национальных вооруженных сил. Армения намерена последовательно работать над повышением этого параметра в отношении собственных ВС и ВС союзников: в контексте диалога с Россией это должно привести к координации действий национальных систем безопасности, унификации отдельных положений, влияющих на эффективность использования ВС, и повышению взаимодоверия.
/-Т-1 С/ /-"С/
Точка сопряжения: возможно ли наити общии язык?
Москва и Ереван по многим вопросам способны выступать единым фронтом, но некоторые аспекты требуют дополнительной проработки. Как мы видим, принципиальных разногласий не так много, но они все-таки есть.
Прежде всего, это разница подходов к трактовке понятия «национальная безопасность». Москва мыслит территориально, а Ереван — экстерриториально, справедливо полагая, что будущее армянского населения непризнанной республики во многом зависит от его позиции. Подчеркнем, эта разница прослеживается именно в доктринальных документах, не в последнюю очередь ориентированных на внутреннюю аудиторию и влияющих на восприятие того или иного вопроса национальными политиками. Положения любых двусторонних договоров — к примеру, Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Россией и Арменией, — распространяются на последнюю исключительно в границах, признанных международным сообществом. Но данное противоречие способно порождать недопонимание между акторами, которое к тому же легко использовать в политической пропаганде. Распространяемые в СМИ в период «второй Карабахской войны» слухи о необходимости обратиться в структуры ОДКБ по вопросу обеспечения безопасности Нагорно-Кара-бахской Республики, к сожалению, тоже являются следствием неполного понимания обязательств сторон и реальных областей сотрудничества.
Камнем преткновения отчасти являются и различные региональные приоритеты. Военные доктрины России в большей степени ориентированы на постсоветское пространство, нежели Стратегии национальной безопасности, однако и в них важнейший статус, которым де-факто располагает Армения, может быть истолкован лишь как «государство—член ОДКБ». Российские доктринальные источники не изображают кавказское измерение в качестве одного из ключевых для внешней политики Москвы регионов, несмотря на дифирамбы всему СНГ-пространству. В то же время и армянские концепции, делая ставку на альянс с Москвой,
не могут до конца забыть о принципе комплементаризма, который, тем не менее, в Стратегии 2020 г. уже не значится. Не отрицая значимости подобного гибкого курса для Армении, исследователи могут задать вопрос: как именно это воспринимается в Москве и не служит ли это препятствием дальнейшему развитию отношений? Постепенный отказ от прямого указания на подобный вектор в армянских доктринальных источниках, возможно, мог бы дополнительно продемонстрировать приверженность союзу с Россией, которая представлена в качестве основного гаранта армянской безопасности.
Некоторые сомнения могут также возникать относительно терминологии, используемой национальными авторами. Маловероятно, что внутренние аудитории заняты поиском глубинной разницы между «региональной безопасностью» и «коллективной безопасностью», но унификация национальных понятийно-категориальных аппаратов и приведение их в соответствие с терминологией, фигурирующей в двусторонних соглашениях и нормативных документах ОДКБ, способствовали бы частичному сглаживанию углов, возникающему из-за разницы трактовок, казалось бы, очевидных терминов.
Также стоит глобальнее посмотреть на проблематику военно-технического и военно-экономического сотрудничества. Армянская сторона исходит из правильной предпосылки о необходимости создания и модернизации собственной военно-промышленной базы; однако, находясь во многом в зависимости от поставок российского оружия, могла бы точечно указать на дальнейшие направления совместной работы в этой сфере.
Россия и Армения солидарны по многим вопросам, причем борьба с транснациональными угрозами и продолжение координации национальных систем безопасности представляли и представляют исключительную важность. Обе стороны все активнее указывают на необходимость обеспечения информационной безопасности, что может стать одним из наиболее перспективных направлений сотрудничества не только двух государств, но и всех членов ОДКБ при наличии общности подходов. Апеллирование к позитивной повестке и демонстрация реальных результатов взаимодействия выглядят едва ли не важнейшими задачами, повышающими взаимодоверие и позволяющими нащупать дополнительные точки соприкосновения по тем вопросам, которые урегулировать сложно.
Сейчас, когда в обоих государствах назрела необходимость хотя бы частичного пересмотра доктринальных документов, важной задачей является согласование отдельных положений или, по крайней мере, избавление от явных противоречий. Конечно, основные направления сотрудничества и векторы взаимодействия обозначены двусторонними соглашениями, а не доктринальными источниками, но выработка дальнейшей модели кооперации во многом зависит и от того, каким образом политики обеих стран смогут объяснить собственному населению важность этого процесса. Стоит учитывать, что заинтересованность Москвы в Ереване все же ниже, чем Еревана в Москве, а потому пролоббировать армянскую модель экстерриториального видения не получится,
что армянское руководство явно понимает. С точки зрения армянского подхода здесь может быть лишь один вывод, сообразующийся с про-российской ориентацией: Армения стремится к расширению диалога в рамках позитивной повестки, параллельно способствуя преодолению тех разногласий, что можно решить, а обеспечением безопасности Нагорного Карабаха занимается преимущественно самостоятельно. Видение Москвы при подобном поведении Еревана должно быть симметричным — развитие военной интеграции и дальнейший военно-политический диалог отвечают интересам обеих стран ровно до тех пор, пока национальные курсы предсказуемы, стабильны и не противоречат важнейшим постулатам своего визави.
Литература
1. Бабаджанов А. Я. Военно-политическое сотрудничество постсоветских государств : Проблема сочетаемости национальных подходов. М. : Аспект Пресс, 2014.
2. Военная доктрина Республики Армения // Официальный сайт Объединенного штаба Организации Договора о коллективной безопасности. — https://www.jscsto.org/upload/iblock/17f/17fe9ea0a 845818ec94l68efdc10e83d.pdf (дата обращения: 06.04.2021).
3. Военная доктрина Российской Федерации // Официальный сайт Министерства Российской Федерации по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий. — https://www.mchs.gov.ru/dokumenty/2940 (дата обращения: 30.03.2021).
4. Военная доктрина Российской Федерации // Официальный сайт Президента Российской Федерации. — http://www.kremlin.ru/supplement/461 (дата обращения: 30.03.2021).
5. Кокошина З. А. ОДКБ и ее роль в современной системе международных отношений. М. : Ле-нанд, 2019.
6. Мещеряков К. Е. Внешняя политика России на Южном Кавказе: проблемы и тенденции развития, пути модернизации с целью повышения эффективности. СПб. : Скифия-принт, 2012.
7. СМИ: Армения пересмотрит военную доктрину в соответствии с новыми вызовами // Eurasia Daily. 2020. 17.01. — https://eadaily.com/ru/news/2020/01/17/smi-armeniya-peresmotrit-voennuyu-doktrinu-v-sootvetstvii-s-novymi-vyzovami (дата обращения: 06.04.2021).
8. Соглашение между Российской Федерацией и Республикой Армения о создании объединенной региональной системы противовоздушной обороны в Кавказском регионе коллективной безопасности // Интернет-портал правовой информации «Контур». 2015. 23.12. — https://normativ.kontur.ru/do cument?moduleId=1&documentId=287539 (дата обращения: 06.04.2021).
9. Стратегия национальной безопасности Республики Армения // Официальный сайт Аппарата Совета безопасности Армении. — https://www.seco.am/about/legislation?lang=ru (дата обращения: 04.04.2021).
10. Стратегия национальной безопасности Республики Армения // Официальный сайт Министерства иностранных дел Армении. — https://www.mfa.am/filemanager/Statics/Doctrinerus.pdf (дата обращения: 04.04.2021).
11. Стратегия национальной безопасности Российской Федерации // Официальный сайт Совета безопасности Российской Федерации. — http://www.scrf.gov.ru/security/docs/document133/ (дата обращения: 30.03.2021).
12. Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года // Официальный сайт Президента Российской Федерации. — http://www.kremlin.ru/supplement/424 (дата обращения: 30.03.2021).
13. Iskandaryan A. The Second Karabakh War, or The First Post-Post Soviet War. Vienna : Institute for Security Policy (ISP), 2020. ♦
