CC BY
109
Литература
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. - М., 1999.
Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. - М., 2006.
Гоготишвили Л. А. Непрямое говорение. - М., 2006.
Гриненко ГВ. Смысл и значение в сакральных текстах // Логические исследования.
- М., 1999. - Вып. 6.
Елизаренкова Т.Я. Заметки об имени в «Ригведе» // Язык - Личность - Текст: Сборник статей к 70-летию ТМ. Николаевой. - М., 2005.
Лебедев М.В. Стабильность языкового значения. - М., 1998.
Сааринен Э. О метатеории и методологии семантики // Новое в зарубежной лингвистике. Логический анализ естественного языка. - М., 1986. - Вып. XVIII.
Топоров В.Н. Исследования по этимологии и семантике. Т. 1: Теория и некоторые частные ее приложения. - М., 2005.
Шмелев А.Д. Русский язык и внеязыковая действительность. - М., 2002.
Burge T. Philosophy of Language and Mind, 1950-90 // Readings in Language and Mind.
- Cambridge (Mass.)-Oxford, 1996.
Donnellan K. Proper Names and Identifying Descriptions // Semantics of Natural Language. - Dordrecht-Boston, 1972.
Kripke S.A. Naming and Necessity. - Cambridge (Mass.), 1980.
Mill J.S. A System of Logic. - London, 1882.
Formal Philosophy. Selected Papers of Richard Montague. - New Haven-London, 1974.
Russell B. Descriptions // Semantics and the Philosophy of Language. - Urbana, 1952.
Tolkien J.R.R. The Two Towers. - NY, 1993.
Truman M. Murder at the Watergate. - NY, 1998.
БЕЗЛИЧНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ: ОТРАЖЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО МЕНТАЛИТЕТА?
А.А. Градинарова
Продолжающееся расширение в русском языке сферы синтаксической безличности - факт, отрицать который непредвзятому исследователю было бы трудно. Не представляя собой нового явления в русском синтаксисе (ср.: [Вежбицкая 1996; Гиро-Вебер 2001; Guiraud-Weber 2003]), экспансия безличной конструкции порождает языковые факты явно инновационные, хотя бы в смысле их растущей частотности.
Продуктивность бесподлежащных моделей проявляется не только в большом количестве построенных по этим моделям индивидуально-авторских новообразований в публицистике типа: Страну ющило и яну-чило. Шел энный год оранжевой революции. Президент Кучма закончил очередной трактат и после долгих размышлений назвал его «Украина -не Ирак» (материалы сайта razom.infostore.org), но и в расширении со-
става образующих безличные модели предикатов. Причем новообразования такого рода явно претендуют на стилистическую нейтральность и закрепление в языковой системе.
Так, в последние годы наблюдается активизация бесподлежащной модели с субъектом эмоционально-психического состояния в дативе (Ему грустно; Ей весело; Им радостно). Эта модель вовлекает в метафоричных значениях новые предикаты из состава разных тематических групп, в частности глаголы света (мрачно, сумрачно, пасмурно, тускло, беспросветно), вкуса (кисло, приторно, солено), цвета (серо, черно, радужно и др.): Наоборот, чувства типа «я подавлен», «мне мрачно и скучно» или «яубью тебя» в искусстве, кино, моде и музыке отражают медвежий рынок (Роберт Р. Пречтер, перевод); Мой ангел, мне пасмурно и одиноко (А.Журбин); Почаще вспоминайте царя Соломона. Когда ему было кисло, он поворачивал на пальце кольцо, украшенное мудрейшей надписью: «Иэто пройдет»... (Г. Прашкевич); И сладко мне, и приторно мне как-то, Когда шагаю до родных дверей, А города ломоть покрыли капли Медовые московских фонарей (С. Плотов); Мне тоскливо и серо. Мне весь мир стал огромный душный вакуум-карцер (О. Ера-чина); Да он по сторонам и не глядел, взглядом под ноги себе уперся, но видел лишь злобность свою непомерную, оттого и черно ему было (Р. Крапп) и под.
В части современных текстов в качестве предикатов безличных предложений активно употребляются глаголы, обозначающие действия и процессы с субъектом-лицом: На забор взбиралось, кряхтело и воняло издалека. В серебряном свете луны мелькнули нашивки пятого курса (А. Покровский, Расстрелять); Он оборвал речь, за дверью уже топало, послышался звон кольчуги, тяжелые шаги (Ю. Никитин, Зубы настежь); В трубке пищало, скрипело, орало, материлось (Ю. Никитин, Скифы) и под. И хотя обезличивание ситуаций с личным субъектом нельзя отнести к числу русских синтаксических инноваций (ср., например, известный пример из «Детства» М. Горького: За окном рычало, топало, царапало стену), в наши дни, вероятно в связи с пренебрежением к литературной норме и мере, «уничижение» известного из контекста личного субъекта становится излюбленным приемом некоторых авторов.
Интересно, что читающая публика критически относится к чрезмерному затуманиванию смысла посредством обезличивания ситуаций. Так, на интернет-странице, носящей название «Люба Федорова показывает, насколько плох Никитин» (gruffi.newmail.ru/tmp/fed_nic.htm), читаем: «А теперь я покажу характерные особенности стиля Никитина.
В скобках - мой комментарий. <...> Рядом хрипело и сипело. // Коротко и зло полыхнуло. // Послышался чавкающий удар, во все стороны брызнуло. // Там сразу зашуршало и зачавкало. (И все это почти подряд на 2-х с половиной страницах. Очень любопытно, кто было это оно)».
В чем же причина продуктивности в русском языке безличных моделей? Как известно, большой популярностью пользуются сейчас объяснения известных и менее известных лингвокультурологов, видящих основания этого явления в особенностях национального менталитета, а именно в склонности русского человека к пассивности, фатализму, агностицизму, антирационализму, в представлении им событий как не поддающихся контролю со стороны субъекта, не зависящих от субъекта, не вполне постижимых и т.п.
В настоящее время никто не станет подвергать сомнению связь языковых форм с когнитивными структурами. Однако обусловленность этих форм некоторыми национальными чертами характера кажется весьма сомнительной. Весомые доказательства несостоятельности некоторых лингвокультурологических объяснений можно найти в готовящейся к печати монографии немецкого исследователя из университета в Нюрнберге (Erlangen-Nuremberg University) Е.В. Зарецкого «Безличные конструкции в русском языке: культурологические и типологические аспекты». Отсылая читателя к электронной публикации рукописи книги [Зарецкий 2007], содержащей большое количество языковых сопоставлений, данных статистики и многочисленные ссылки на работы по грамматике, общему языкознанию, синтаксической типологии и лингвокультурологии, позволим себе привести здесь некоторые сделанные автором в результате его работы выводы.
«Хотя чрезвычайно широкую сферу употребления безличных конструкций в русском языке отрицать невозможно, - пишет Е.В. Зарец-кий, - было бы, на наш взгляд, некорректно приписывать ее развитие исключительно воздействию “иррационального” русского менталитета. Есть целый ряд факторов, которые, несомненно, также возымели свое действие в данном случае: сохранение синтетического строя русского языка (включая падежную систему и постфикс -ся), слабое использование пассива (по сравнению с более аналитизированными индоевропейскими языками и особенно с английским), относительно свободный порядок слов, позволяющий ставить дополнение перед подлежащим (этот пункт можно считать следствием сохранения падежной системы), отсутствие формального подлежащего (некоторые ученые отказываются признавать конструкции с формальными подлежащими безличны-
ми, из-за чего сфера безличности в русском начинает казаться больше, чем она есть на самом деле), влияние финно-угорского субстрата» [За-рецкий 2007, с. 2-3]. Ср. также: «Многочисленность или практически полное отсутствие безличных конструкций есть, прежде всего, факт лингвистический, не имеющий ничего общего с какими-то категориями менталитета или национального характера. И хотя мы не можем исключить, что в имперсонале в какой-то мере отражено мировоззрение древних людей (как в этимологии слова можно иногда различить следы древней мифологии), это ещё не должно означать, что структуры эти формируют современный русский менталитет, а русский менталитет, в свою очередь, не дает исчезнуть этим структурам. Культурологические характеристики народов, объединенных одним языковым типом (синтетическим или аналитическим), слишком различны, чтобы приписывать тому или иному грамматическому признаку определенное культурологическое значение» [Зарецкий 2007, с. 97].
Как видим, данные грамматической типологии, сравнительноисторических, а также социологических исследований свидетельствуют о неправомерности интерпретации языковых форм исключительно посредством культурологических объяснений. Подобные толкования часто оказываются субъективными и бездоказательными.
Так, среди личных конструкций актива, доминирование которых в языке обычно служит свидетельством свободной воли, активности, рационализма носителей этого языка, немало таких построений, которые очень трудно отнести к доказательствам «выделенности индивида» (А. Вежбицкая), контролирующего события и мыслящего логично и рационально. В одном ряду с распространенными в литературе лингвокультурологическими комментариями могло бы оказаться, например, утверждение, что наделение природных сил свойствами агенса представляет собой следы древних языческих верований, персонифицирующего природные стихии мифологического мышления. См. англ. The wind shattered the window ‘Ветер разбил окно’; The fire melted the metal ‘Огонь расплавил металл’; In China, hail killed several people ‘В Китае град погубил несколько человек’ и т.п.
В том же духе использование безличных конструкций с нулевым «стихийным» подлежащим (0сгихии Ветром разбило окно) можно было бы объяснять философским осмыслением природных сил как элементов Космоса, управляемых чем-то вроде индийского Брахмана или шопенгауэровской Воли. Почему бы также не предположить, что за синтаксическим нулем скрывается не таинственная неизведанная сила, а Природа со своими вселенскими физическими законами?
Типологические особенности языка и возможность или степень продуктивности в нем безличных синтаксических моделей находятся в непосредственной и тесной зависимости.
Проиллюстрируем это утверждение фактами болгарского языка.
Известно, что по сравнению с русским языком в болгарском безличные конструкции значительно менее распространены и не отличаются структурным разнообразием [Васева 1982, с. 181]. Значительная часть болгарских безличных построений (в основном конструкции с глагольными предикатами) относится к древнему языковому фонду и в большой степени фразеологизирована.
Для языка с аналитизмом в системе именного склонения такого, как болгарский, особенно проблематичными оказываются безличные конструкции с переходными предикатами. Так как возможности выражения синтаксических отношений между компонентами предложения в таком языке ограниченны, фраза стремится к словопорядку с фиксированными позициями для актантов. В нейтральной речи подлежащее предшествует прямому дополнению и занимает тематическую позицию. Постановка прямого дополнения, выраженного существительным, в позицию темы требует его дублирования местоименной клитикой, падежная форма которой эксплицирует синтаксические отношения. Такие конструкции характерны для разговорной речи. Ср.: Ураган отнесе покрива ‘Ураган снес крышу’ и Покрива го отнесе ураган ‘Крышу снес ураган’.
Другую возможность тематизации прямого дополнения предоставляет конструкция пассива: Покривът беше отнесен от ураган ‘Крыша была снесена ураганом’. Как известно, в языках с аналитическим строем пассив очень распространен, и болгарский язык в этом отношении не представляет исключения.
Вероятность того, что в языке с типологическими характеристиками болгарского безличная модель с транзитивными предикатами может быть продуктивной, невелика. Конструкции типа Отнесе покрива в отличие от русских Снесло крышу не имеют специфического маркера безличности и воспринимаются как построения с анафорическим нулем подлежащего: [Миналата седмица над градчето вилнееше ураган.] Счу-пи прозорци на къщата. Отнесе покрива. Ср: [На прошлой неделе над городком бушевал ураган.] Разбил/ Разбило окна в доме. Снес/ Снесло крышу.
Говоря об употреблении в болгарском языке безличных конструкций с глаголами механического воздействия и семантикой проявления
стихийных природных сил, И.С. Георгиев отмечает, что объект в подобных бесподлежащных построениях, как правило, представлен местоименной клитикой: Повлече го; Отнесе я [Георгиев 1990, с. 44]. Этот факт связан все с тем же аналитизмом в системе болгарского именного склонения. Винительный падеж клитики выражает синтаксические отношения. Существительное, формально не различающееся по падежам, не способно самостоятельно выполнять эту функцию. Вместе с тем безличные предложения с переходным глаголом физического воздействия типа Повлече го (где нулевое подлежащее не является анафорическим) никак нельзя отнести к распространенным в современном языке построениям. К факторам, влияющим на снижение продуктивности этой модели, И.С. Георгиев относит нечетко выраженную глагольной формой 2-3 лица безличность и возможность интерпретации отсутствия подлежащего как речевого эллипсиса [Георгиев 1990, с. 42].
Безагенсный пассив, так же, как и безличная конструкция, скрывающий каузатора действия, не предполагает неоднозначной интерпретации и не ограничивает возможностей тема-рематического членения (ср.: Покривът беше отнесен с подлежащим-темой и Беше отнесен по-кривът с подлежащим-ремой). Преимущества этой конструкции делают ее конкурентоспособной и широко употребительной.
Безличная модель с транзитивными предикатами находит ограниченное применение и при описании физического, психического и ментального состояние субъекта. Здесь используется небольшое число близких к фразеологизмам конструкций, как правило, с винительным падежом местоименной клитики: Тресе ме ‘Меня знобит’; Мързи ме ‘Мне лень" и под. Безличные предложения с переходным предикатом и партитивом экспериенцера в функции прямого дополнения, распространенные в русском языке (Свело ногу; Ломит спину), в болгарском языке не употребляются в силу уже указанной причины - невозможности формального разграничения позиций винительного и именительного падежей. Маркировать зависимую позицию партитива в данном случае не могла бы и местоименная клитика, так как она воспринималась бы как референциально соотнесенная с самим экспериенцером, а не с его партитивом [ср. Георгиев 1990, с. 62]. В болгарских соотносительных конструкциях партитив занимает позицию подлежащего. Ср.:
Когда он сел, заломило позвоночник (Б. Полевой, Повесть о настоящем человеке) - Когато седна, заболя го гръбначният стълб (Б. Полевой, Повест за истинския човек, перевод К. Георгиевой).
Болгарская конструкция пассива является одним из основных функциональных эквивалентов русских безличных предложений с транзитивными предикатами. Эту констатацию хорошо иллюстрируют болгарские переводы русских текстов. Ср.:
Сломав несколько деревьев, машина развалилась на части, но мгновением раньше Алексея вырвало из сиденья, подбросило в воздух (Б. Полевой, Повесть о настоящем человеке) - Като пречупи няколко дървета, самолетът се разби на части, но миг преди това Алексей бе откъснат от седалището и подхвърлен във въздуха (Б. Полевой, Повест за истинския човек, перевод К. Георгиевой); Рядом с нею с корнем вырвало дубовое дерево (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) - До нея един дъб бе изтръгнат из корен (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л.Минковой). Русские безличные предложения с творительным орудийным часто переводятся конструкциями трехчленного пассива, в которых русскому инструменталису соответствует агентивное дополнение, выраженное именной формой с предлогом от. Такая языковая концептуализация описываемой русским предложением ситуации уменьшает число ее участников, устраняя идею существования скрытого каузато-ра. Ср.:
Секретаря МАССОЛИТа Берлиоза сегодня вечером задавило трамваем на Патриарших (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) - Берлиоз, секретарят на МАССОЛИТ, тази вечер е бил пре-газен на Патриаршите от трамвай (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л. Минковой); Вдруг горизонт залило нестерпимо ярким светом (В. Пелевин, Чапаев и пустота) - В то-зи момент пустинята бе заляна от нетърпимо ярка светлина (В. Пелевин, Чапаев и пустотата, перевод Б. Пенчева).
В данном случае пассив, тематизирующий прямое дополнение, позволяет сохранить актуальное членение и словорасположение конструкций оригинала [ср.: Васева 1982, с. 116]. Если же в русском предложении дополнение находится в реме, переводчик обычно использует болгарскую конструкцию актива. При этом участник, выраженный русским творительным орудийным, переосмысливается в каузатора ситуации и занимает позицию подлежащего:
...этим плащом начало закрывать вечереющий небосвод (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) - ...това наметало почна да закрива свечеряващия се небосклон (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л. Минковой).
Надо заметить, однако, что конструкция актива может быть использована переводчиком и в случаях с русским дополнением-темой. Тогда в болгарском переводе рема предшествует теме:
Костер догорал, и угли затягивало седою золой (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) - Огънят догаряше и сива пепел покри-ваше въглените (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л. Минковой).
Другим функциональным эквивалентом русских безличных конструкций с переходными глаголами является болгарский декаузатив. Хотя декаузативация, в отличие от пассивизации, отражается на составе участников ситуации, и та и другая имеют общую коммуникативную цель - поместить в фокус внимания исходный пациенс. При этом пассив, понижая коммуникативный статус агенса/ каузатора ситуации, уводит его на периферию высказывания или представляет синтаксическим нулем, а декаузатив вообще устраняет этого участника из концепта ситуации.
Показательно, что в переводах русских текстов болгарский декаузатив заменяет русское безличное предложение преимущественно в тех случаях, когда идентификация каузатора ситуации, кодируемого синтаксическим нулем, проблематична. Ср.:
Через некоторое время вагон сильно тряхнуло (В. Пелевин, Спи) - След известно време вагонът силно се разтресе (В. Пелевин, Спи, перевод И. Попова); ...и сорванный его голос понесло над тысячами голов (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) -....и пресекливият му глас се понесе над хиляди глави (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л. Минковой); Его качало (Б. Полевой, Повесть о настоящем человеке) - Той се клатуш-каше (Б. Полевой, Повест за истинския човек, перевод К. Георгиевой).
Когда в русском оригинале при безличной форме транзитивного глагола отсутствует прямой объект, для использования декаузативной конструкции переводчику приходится искать и эксплицировать пациен-са описанной русским предложением ситуации:
И вот тут прорвало начисто, и со всех сторон на сцену пошли женщины (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) - Тогава из-веднъж нещо се отприщи и от всички страни към сцената за-прииждаха жени (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л. Минковой).
По семантическим или стилистическим причинам декаузативный дериват может оказаться менее предпочтительным, чем близкий ему по
смыслу невозвратный глагол. Кроме того, декаузативная деривация возможна далеко не ото всех переходных глаголов. Поэтому вместо декаузатива болгарский перевод очень часто содержит конструкции с непереходным невозвратным предикатом, в позицию подлежащего которых помещен пациенс представленной русским предложением ситуации. Эти болгарские конструкции, подобно декаузативу, описывают положения вещей, при которых (в отличие от тех, что представлены русским оригиналом) отсутствует внешний каузатор, а действие совершается «самопроизвольно»:
Седока трепало на сиденье (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) - Пътникът подскачаше на седалката (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л. Минковой); К конным фигурам прибавилось еще несколько, но затем одну из них швырнуло куда-то в сторону, в окно дома... (М. Булкагов, Белая гвардия) - Към конниците се присъединиха още няколко, но после един от тях из-летя някъде встрани, към един прозорец... (М. Булгаков, Бялата гвардия, перевод Л. Минковой).
Экспериенциальные ситуации, передаваемые русскими конструкциями с метафорическими сочетаниями безличной формы переходного или непереходного глагола и творительного падежа имени типа обдало запахом / восторгом, повеяло холодом /унынием, также теряют при переводе на болгарский язык своего каузатора. В переводном тексте внимание фокусируется на экспериенцере, находящемся в позиции подлежащего:
...у многих в груди повеяло холодом (В. Пелевин, Греческий вариант) - ...много от тях усетиха студен повей в гърдите си (В. Пелевин, Гръцки вариант, перевод И. Попова); Земля шла к ней, и Маргариту уже обдавало запахом зеленеющих лесов (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) - Земята се приближаваше към нея и Маргарита вече усещаще дъха на раззеленилите се гори (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л. Минковой). В позицию подлежащего при переводе часто продвигается и участник, выраженный в русской конструкции творительным орудийным:
...и рука трясется, и в груди холодом стискивает (Б. Акунин, Пелагия и белый бульдог) - ...ръцете ми треперят и отвътре ме сковава мраз (Б. Акунин, Пелагия и белият булдог, перевод С. Бранц).
Выше уже говорилось о том, что безагенсный пассив позволяет представлять ситуации без указания на их каузатора. Декаузатив вообще устраняет каузатора из числа участников ситуации. Поэтому болгарские
конструкции двухчленного пассива и декаузатива широко используются переводчиками в качестве соответствий русских предложений с нулевым подлежащим, референциальное значение которого установить трудно. Когда по каким-либо причинам, обычно семантического порядка, пассив и декаузатив как соответствия отвергаются, переводчику приходится «выдумывать» каузатора, помещая его в позицию подлежащего:
Этого свиста Маргарита не услыхала, но она его увидела в то время, как ее вместе с горячим конем бросило саженей на десять в сторону (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) - Маргарита не чу това свиркане, но тя го видя, докато някаква вълна я отхвърляше заедно с врания й кон на десетина сажена встрани (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л. Минковой). Довольно часто, однако, восстановление каузатора не представляет проблем. В этих случаях конструкции с каузатором-подлежащим составляют серьезную конкуренцию пассиву. Ср.:
Не иначе как с Нижнего принесло (Б. Акунин, Пелагия и белый бульдог) - Сигурно от Нижни ги е донесла водата (Б. Акунин, Пелагия и белият булдог, перевод С. Бранц); Она сжала пятками похудевшие в безумной скачке бока борова, и тот рванул так, что опять распороло воздух... (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) - ...и той така се понесе, че пак раздра въздуха... (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л. Минковой).
Если в русской безличной конструкции предикат выражен непереходным глаголом, болгарский эквивалент с восстановленным участником в позиции подлежащего часто оказывается единственно возможным:
За печью зашевелилось, и послышалось щелканье семечка (Л. Толстой, Казаки) - Зад печката някой се размърда, чу се чоплене на семки (Л. Толстой, Казаци, перевод Г. Константинова); ...всюду пузырилось, вздувались волны... (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) - ...навсякъде се вдигаха мехури, издуваха се вълнички... (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л. Минковой).
Сделаем несколько замечаний о болгарских соответствиях русских безличных предложений типа Мне (хорошо) работается.
Считается, что эквивалентами русских структур вроде Мне работается являются болгарские безличные конструкции типа На мен ми се работи /Работи ми се. На самом деле между русской и болгарской моделью имеются существенные несоответствия1.
1 Подробно о семантике и ограничениях на продуктивность русской и болгарской конструкций см. в работе Е.Ю. Ивановой «Уникальна ли русская конструкция Мне не работается? (или О чрезмерном усердии в поисках национально-языковой специфики)» [Иванова 2007].
В отличие от русских, в болгарских конструкциях нет позиции для оценочного компонента. Их семантика не включает пресуппозицию ‘X делает Р’ и не соответствует толкованию русской конструкции Мне (хорошо) работается, предложенному Ю.Д. Апресяном в: [Апресян 2006, с. 39].
Оценочный компонент может включать другая болгарская безличная конструкция, а именно субъектный имперсонал: С него добре се работи ‘С ним хорошо работать’, букв. ‘С ним хорошо работается’. В болгарском субъектном имперсонале позиция для семантического субъекта отсутствует и экспликация экспериенцера в дательном падеже невозможна. Ср.: С ним мне хорошо работается - *С него добре ми се работи.
В болгарском языке структурно и семантически разграничены субъектный имперсонал, способный представлять ситуации с достаточно высокой степенью агентивности, и аффективный имперсонал, имеющий позицию датива и описывающий экспериенциальные ситуации. Ср.: С него добре се работи (субъектный имперсонал) и На мен ми се работи / Работи ми се ‘Мне хочется работать’ (аффективный им-персонал).
В русском языке модальность непроизвольного желания / нежелания и семантика успешности/ неуспешности протекания процесса выражаются одной и той же синтаксической структурой - предложением типа Мне работается. На протяжении всей истории русской синтаксической науки эта конструкция неизменно вызывала интерес исследователей. Трудности в ее описании вызваны, как кажется, именно семантической диффузностью модели, совмещением в ней значений, в других языках выражаемых различными формальными структурами.
Таким образом, русским предложениям с оценочным компонентом и невыраженным (нулевым) субъектом (С ним хорошо работается) в болгарском языке соответствуют конструкции субъектного имперсо-нала (С него добре се работи). Ср.:
Уютно жилось в крохотном домике на окраинной улице ! (Б. Полевой, Повесть о настоящем человеке) - Хубаво се живееше в мъничката къщичка на крайната уличка! (Б. Полевой, Повест за истинския човек, перевод К. Георгиевой).
Если в русской конструкции замещена позиция дательного субъекта, а также в тех случаях, когда синтаксический нуль соотносится с определенным референтом, в качестве болгарского функционального соответствия выступает личное предложение:
Невесело же живется им здесь... (Б. Полевой, Повесть о настоящем человеке) - Да, не живеят весело тук... (Б. Полевой, Повест за истинския човек, перевод К. Георгиевой); Пелагии легче думается с вязанием в руках (Б. Акунин, Пелагия и белый бульдог) - Тя по-лесно мисли с плетка в ръка (Б. Акунин, Пелагия и белият булдог, перевод С. Бранц); Мне всегда как-то лучше работается за городом, в особенности весной (М. Булгаков, Мастер и Маргарита) - Не знам защо, но винаги по ми върви работата извън града, особено пролетно време (М. Булгаков, Майстора и Маргарита, перевод Л. Минковой).
Говоря об ограниченном употреблении в болгарском языке безличных конструкций и делая выводы о несоразмерности русской и болгарской сфер синтаксической безличности, не следует забывать о том, что отдельные бесподлежащные модели, такие как субъектный имперсонал, почти не встречающийся в русском языке, и аффективный имперсонал, в болгарских текстах широко распространены и в высшей степени продуктивны. Объяснение этому факту следует искать не в особенностях болгарского менталитета, а в том, что структурные характеристики языка не являются сдерживающим фактором в распространении этих конструкций.
Итак, безусловная связь структурных форм языка с определенным способом концептуализации внешнего и внутреннего мира кажется нам менее прямолинейной и более сложной, чем она предстает в некоторых лингвокультурологических изысканиях. Кроме того, этимологически реальная, такая связь на протяжении веков может быть полностью утрачена. Беспристрастный исследователь не станет серьезно утверждать, что усвоение ребенком конструкций типа Здесь хорошо работается; Нельзя курить на голодный желудок; В комнате убрано; Ни пройти ни проехать; Закусить бы; Обедать, пожалуйста и т.п. делает из него пассивного, смиренного перед судьбой индивида с иррациональным мировосприятием, а не просто позволяет ему экономным способом выражать референциальный статус субъекта и модальные или экспрессивные смыслы.
Русский язык со своим синтетическим строем и свободным порядком слов обладает огромными возможностями передачи многообразия и сложности мира, выражения многочисленных нюансов модальных и оценочных значений. Безличные структуры являются значимой частью богатого русского языкового инструментария.
Литература
Апресян Ю.Д. Основания системной лексикографии // Языковая картина мира и системная лексикография. - М., 2006.
Васева И. Теория и практика перевода. - София: Наука и искусство, 1982.
Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. - М., 1996.
Георгиев И.С. Безличные предложения в русском и болгарском языках. - София,
1990.
Гиро-Вебер М. Эволюция так называемых безличных предложений в русском языке двадцатого века // Гиро-Вебер М., Шатуновский И. Русский язык: пересекая границы.
- Дубна, 2001.
Зарецкий Е.В. Безличные конструкции в русском языке: культурологические и типологические аспекты // Балканская русистика. - 2007. - [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.russian.slavica.org/downfile48.
Иванова Е.Ю. Уникальна ли русская конструкция Мне не работается? (или О чрезмерном усердии в поисках национально-языковой специфики) // Филология и человек.
- 2007. - №3.
Guiraud-Weber M. Еще раз о русском генитиве отрицания: взгляд со стороны // Russian Linguistics 27. - Kluwer Academic Publishers, Printed in the Netherlands, 2003.
«СЛУЖИЛИ ДВА ТОВАРИЩА...»
(опыт сравнения рекламы и тоталитарного искусства)
Часть II
В.Т. Плахин
«Убойная сила»
Стремление к абсолютной герметичности знаковых систем в тоталитарном искусстве и рекламе отнюдь не самоценно. Знак должен прочитываться однозначно, поскольку обязан служить надежным агентом формирования вполне определенных «деятельностных смыслов» как внутренних регулятивов жизнеосуществления человека [Леонтьев 1999, с. 112-113]. Эстетическая же организация данных систем выглядит глубоко вторичной перед лицом их генеральной задачи по внедрению нормативных моделей социального действия. В ткань концепции социалистического реализма эта тема органически вплелась как духовное наследие идейно-художественных воззрений русских революционных демократов. Первоначально в их критических работах предельно четко оформилась мысль о приоритете «идейного» начала над началом «художественным». «Художественность, - писал Н.Г. Чернышевский, -состоит в соответствии формы с идеею; потому, чтобы рассмотреть, каковы художественные достоинства произведения, надобно как можно
