CC BY
157Пётр Ахмедович ИСКЕНДЕРОВ
Балканское измерение международных отношений в Европе в начале XX в.
Накануне Первой мировой войны Балканский полуостров стал одной из ключевых арен противостояния великих держав и их военно-политических блоков — Антанты и Тройственного союза1. Как образно характеризовал данное обстоятельство один из ведущих отечественных специалистов в области истории международных отношений Ю.А. Писарев, именно Балканский полуостров в рассматриваемый период являлся «объектом непосредственной экспансии великих держав и был исходной базой для ее расширения в бассейне Средиземного моря, в Северной Африке, на Ближнем Востоке»2. Именно на Балканском полуострове, продолжал ученый, «сталкивались и переплетались интересы противостоящих друг другу коалиций: Тройственного союза и Тройственного согласия, которые, готовясь к кровавой схватке, пытались заполучить на Балканах новых союзников»3.
Впрочем, дело было не только в поиске новых союзников. По мнению югославского исследователя А. Митровича, в период между 1908 и 1914 гг. и особенно после Первой Балканской войны «Австро-Венгрия путем ликвидации независимости небольшого соседа на юге (Сербии. — П. И.) хотела проложить путь к расширению на юго-восток и продемонстрировать мощь у себя дома, где ситуация складывалась неблагоприятно. Для Германии подобная австро-венгерская политика предоставляла возможность с ее помощью открыть военные действия, в ходе которых она бы сумела создать фантастическую империю в Европе, на Ближнем Востоке, в Средней Африке и на некоторых океанических архипелагах, империю, задуманную как сложное образование, состоящее из расширенной территории
о<х><х>с>ос>о<х>оо^^ 141
Рейха, государств-сателлитов, сфер жизненных интересов и огромных колоний»4.
Привлекательность Балканского региона для «сильных мира того» определялась двумя обстоятельствами — незавершенностью процессов национально-государственного строительства и конфигурацией географической карты. Пожалуй, точнее всего данную особенность Балкан, выступавших и субъектом, и объектом исторических процессов, выразил югославский историк М. Скакун, указавший, что «Балканский полуостров представлял собой часть Европы, где отсталые социальные отношения сохранялись намного дольше после того, как они были преодолены в других частях Европы», а это усиливало экономическую отсталость региона5. Вместе с тем, по словам автора, именно географическое положение Балкан, которое «открывает ворота трех континентов», сделало регион «постоянной целью великих держав», вследствие чего «за их взаимными столкновениями и договоренностями относительно данного региона можно следить непрерывно», начиная с середины XIX в.6. По словам ученого, в мире нет другого региона, в котором за последние 100 лет происходило бы такое количество крупных и менее значительных войн, вооруженных столкновений, мятежей и восстаний.
Однако особое место Балкан в системе международных отношений в Европе в конце XIX — начале XX вв. определялось не только интересами и маневрами великих держав, но и политикой самих балканских стран и народов. Последние не только хорошо понимали собственную геополитическую важность — пусть и в качестве разменных пешек, — но и активно пытались плести свои внешнеполитические комбинации, в результате чего лозунг «Балканы — балканским народам», при всей его внешней привлекательности, зачастую означал сохранение в регионе перманентного военно-политического кипящего котла. В определенной степени свою лепту в подобное поведение балканцев внесла и Россия. После обретения в 1878 г. независимости Сербией, Черногорией и Румынией и международного признания провозглашенного в 1885 г. объединения Болгарии российское руководство посчитало свою задачу по освобож-
дению христианских народов Балкан в целом выполненной, и потому завершение этого процесса, говоря словами министра иностранных дел России С.Д. Сазонова (1910—1916 гг.), «могло быть предоставлено усилиям самих освобожденных народов». Тезис «Балканы — балканским народам» был «той формулой, в которую вмещались стремления и цели русской политики и которая исключала возможность политического преобладания, а тем более господства на Балканах враждебной балканскому славянству и России иноземной власти»7. При этом не следует недооценивать посредническую и миротворческую роль России, которая накануне Первой мировой войны в сложившейся опасной ситуации и в неблагоприятных внешних обстоятельствах стремилась «по возможности отдалить сроки военного конфликта между Австро-Венгрией и Сербией, ибо этот конфликт неизбежно должен был привести к вступлению в войну на стороне Сербии России»8. Это, в частности, проявилось в напряженные для европейского мира недели осени 1912 и осени 1913 гг., когда обострение сербо-албанских отношений легко могло вовлечь в свою орбиту Австро-Венгрию и другие великие державы9.
Вместе с тем, на деле вышеуказанная формула «Балканы — балканским народам» означала в том числе и вызывающие и подчас провокационные действия балканских стран, активно пытавшихся привлечь как Петербург, так и другие ведущие европейские столицы на свою сторону в многочисленных региональных конфликтах и территориальных спорах. При этом найти взаимоприемлемое решение для подобных споров представлялось задачей архисложной, если вообще выполнимой, учитывая исторически сложившуюся этно-конфессиональную пестроту населения Балканского полуострова. Балканы — один из классических регионов мира, где границы, нарисованные на основе этнического принципа, не могут решить межэтнические проблемы, а лишь закладывают новые «мины замедленного действия». Ведь сами эти этнические границы очень часто носят условный характер, не учитывая этническую «чересполосицу», сложный процесс многовекового этногенеза, а также объективно сформировавшиеся культурно-исторические
особенности различных частей одного и того же этноса, разделенного государственными, религиозными, природными и прочими разграничительными линиями. Не случайно именно Балканский регион выступает в качестве одной из областей потенциально более активного применения современных методов исторического анализа, в том числе метода ситуационной логики, под которой в рассматриваемом случае понимается, в частности, выявление «многопричинности внешнеполитических событий и процессов»10. Подобная «многопричинность», заключающаяся, в частности, в тесном переплетении внутренних и внешних факторов, политических интересов и этно-кон-фессиональных аспектов, исторически активно прослеживается именно в рамках Балканского полуострова с его этнической «чересполосицей» и переплетением интересов великих держав и региональных игроков.
Конкретные этно-конфессиональные условия, сложившиеся накануне Первой мировой войны в Балканском регионе, и тяжелая историческая «наследственность» проживавших здесь народов обусловили гораздо большие — в сравнении с другими конфликтными районами мира — распространенность и востребованность интеграционных моделей как одного из методов решения многочисленных региональных проблем.
Наиболее последовательными сторонниками указанных моделей в формате создания Балканской федерации являлись сербские социал-демократы, а также болгарские «тесные социалисты». Впервые свое всестороннее развитие и обоснование комплексная программа решения «балканского вопроса» на основе создания Балканской федерации (федерации балканских республик) — политического объединения, в которое на правах автономных членов вошли бы все балканские народы, получила на I Балканской социал-демократической конференции, состоявшейся 7—9 января 1910 г. в Белграде. На ней были представлены соответствующие партии и движения из Болгарии, Боснии и Герцеговины, Македонии, Румынии, Сербии, Славонии, Словении, Турции, Хорватии и Черногории. Кроме того, греческие социал-демократы направили в Белград приветственную телеграмму, в которой солидаризировались со
всеми решениями конференции. Основным докладчиком на форуме стал лидер Сербской социал-демократической партии (ССДП) Д. Туцович.
В своем выступлении он подчеркнул, что «объединение и взаимная поддержка стран и народов на Балканах есть единственный путь, который ведет к экономическому, национальному и политическому объединению»11. В принятой на конференции резолюции говорилось, что пресловутый балканский вопрос может быть эффективно решен лишь путем союза всех проживающих там народов, а именно «объединением хозяйственных сил, ликвидацией искусственно поставленных границ, обеспечением полной взаимности и общности в жизни и защите от общей опасности»12. Как подчеркивалось уже в отчете Главного партийного управления ССДП X съезду партии, состоявшемуся 12—14 февраля 1914 г. (данный документ также был подготовлен Д. Туцовичем), «без федерации нет ни мира на Балканах, ни самостоятельности и свободы для балканских народов»13.
Однако на пути реализации идеи создания Балканской федерации или иных интеграционных моделей существовали многочисленные препятствия, в том числе настроения правящих династий. Династический фактор представлял собой одну из важных особенностей развития Балканского региона и в рассматриваемый период играл скорее негативную роль с точки зрения налаживания взаимодействия балканских стран и народов — в том числе и таких родственных, как сербы и черногорцы. Вышеупомянутые сербские социал-демократы, как и представители других политических направлений в Сербии, видели в сербах и черногорцах представителей одного народа, а оба Королевства считали двумя сербскими государствами, в связи с чем рассматривали проблему их объединения исключительно в рамках сербского национального вопроса, полагая при этом, что, поскольку его разрешение встречает препятствия со стороны династий и правительств обоих государств, а также международной дипломатии, «объединение сербов и черногорцев представляло бы огромный успех демократии, а сама идея реальной унии не является утопией», ибо «в случае объединения хозяйственных и политических сил обоих народов
было бы найдено соответственное этому решение и для обоих королей»14.
Однако сами короли отнюдь не стремились искать подобное решение, свидетельством чему являются переговоры между Белградом и Цетинье в последние месяцы перед Первой мировой войной.
В начале 1914 г. в Черногории заметно обострилось внутриполитическое положение. Среди широких масс населения постепенно ширилось недовольство режимом короля Николы, захватывая также и круги, непосредственно приближенные к монарху. Ряд членов черногорского кабинета недвусмысленно возлагали ответственность за переживаемые страной бедствия на Николу, не принимающего, по их мнению, необходимых мер для подъема народного благосостояния и развития просвещения, реорганизации государственных структур и административного управления и «своей внешней политикой, противной указаниям России, утратившего благожелательную поддержку исконной покровительницы Черногории»15.
По словам черногорского посланника в Белграде Л. Миюш-ковича, «черногорцы с большой тревогой взирают на будущее, которое рисуется им в весьма мрачных красках»16. При этом значительное увеличение территории страны также стало выступать в качестве своеобразного негативного фактора, ибо оно требовало значительных бюджетных средств для защиты и управления в присоединенных областях, врезавшихся клином далеко на юго-восток, при невозможности наладить какое-либо хозяйственное освоение данных земель. В первую очередь, это относилось к Печско-Джяковицкой области, которая являлась одним из пунктов разногласий сербской и черногорской делегаций на переговорах о разграничении, вследствие стремления короля Николы добиться присоединения также и Призрена17.
Всё это укрепляло черногорцев в мысли о невозможности собственными силами решить указанные проблемы и вынуждало усиливать давление на своего монарха с целью побудить его пойти на сближение с Сербией, занявшей после Балканских войн ведущее положение в славянском мире. Переписка Миюшковича свидетельствует, что он получал от своих знако-
мых, принадлежавших к различным слоям черногорского населения и занимавших различное положение в государственных структурах страны, большое количество писем и обращений с призывом проявить собственную инициативу и, не дожидаясь прямых указаний из Цетинье, предпринять необходимые шаги, направленные на сближение двух стран18.
Вскоре Миюшкович получил и официальное поручение черногорского правительства — подробно изложить позицию сербской стороны по вопросу возможного секретного сербо-черногорского соглашения, а также высказать свои собственные соображения по этому поводу. В ответ он, зная о переменчивых настроениях короля Николы, воздержался от обнародования своей точки зрения, но в весьма подробном донесении обстоятельно изложил содержание своих многочисленных бесед с сербскими политическими деятелями различной политической ориентации. Все они выражали сочувствие установлению более тесных отношений между Сербией и Черногорией. Представители Белграда одновременно подчеркивали безусловную необходимость сохранения правящих династий и полной политической независимости обоих государств, что, по их мнению, вовсе не являлось препятствием для объединения торгово-экономической, финансовой и иной деятельности двух стран19.
Донесение Миюшковича произвело благоприятное впечатление на черногорского монарха и, в частности, рассеяло до некоторой степени его опасения относительно существования у сербских властей тайных замыслов «добиться объединения сербского племени под скипетром Карагеоргиевичей»20.
Исходя из этого, а также принимая во внимание тяжелое социально-экономическое положение в стране, Никола решил выступить инициатором сербо-черногорского сближения и 15 марта 1914 г. направил сербскому королю собственноручное письмо. В нем он отметил знаменательные для обоих государств итоги Балканских войн, подчеркнул историческое значение окончательного освобождения их населения от турецкого господства и указал на необходимость немедленно приступить к созданию прочной основы для дальнейшего сотрудничества двух стран. Это, по словам черногорского короля, представля-
лось особенно необходимым, принимая во внимание преклонный возраст правителей и настоятельную потребность подготовить для их наследников и народов «вполне надежную почву для будущего их существования, богатства, благоденствия» и «обеспечить сохранение наследства», тем самым облегчив им впоследствии «осуществление неразрешенных еще национальных заветов»21.
Далее в письме подчеркивалась безотлагательная необходимость достижения соглашения о взаимном признании независимости и равноправия династий, с точным определением обязательств сторон в военной, дипломатической и финансовой областях. В результате этих мер, продолжал Никола, «мы оставим нашим сыновьям единодушное сербство, земли, богатые плодородными полями, орошенные реками, украшенные лесами, изобилующие рудниками, омываемые синим морем, нашим свободным сербским морем. На всем пространстве, занятом сербским народом, самом красивом крае в мире, будут процветать сотни тысяч сербских молодцев, которые своей культурной деятельностью всё полученное сохранят, украсят и обогатят.
Не только народы Сербии и Черногории, но и неосвобожденные братья-сербы обрадуются этому соглашению, равно как и всё южное славянство, надежда коего на грядущее объединение будет укреплять его духовные силы.
Наша вековая покровительница Россия даст нашему соглашению свое материнское благословение.
Укрепленные, мы будем в состоянии еще лучше доказать ей нашу признательность, нашу верность и любовь за всё то, что она веками для нас делала; наконец дождалась она нашего освобождения и видит нас способными к самостоятельному существованию и готовыми служить ей как самые благодарные, самые лояльные и самые верные союзники»22.
Что касается конкретной организации переговоров, то для этого, по мнению автора письма, необходимо командирование с каждой стороны по одному или по два представителя для выработки, на вышеуказанных основаниях, совместного плана будущей согласованной деятельности обоих государств23.
По сведениям российского поверенного в делах в Черногории Н.А. Обнорского, данное письмо было отправлено черногорским королем после долгих колебаний, и факт его появления был вызван желанием Николы обеспечить интересы своей династии «в случае тесного сближения обоих сербских племен, логическая неизбежность которого становится всё более и более очевидной не только в глазах самих сербских народов, но и по мнению руководителей политики окружающих государств, столь разнообразно заинтересованных в судьбах народов сербского корня»24.
После получения в Белграде данного письма сербский премьер-министр Н. Пашич тотчас же посетил, вместе с черногорским посланником в Сербии, российскую миссию и, принимая во внимание опасность ведения подобных переговоров без ведома России, ознакомил российского посланника в Белграде Н.Г. Гартвига с содержанием королевского письма и в его присутствии проинформировал Миюшковича о том, в каких именно пределах, по мнению сербского правительства, могло бы состояться указанное двустороннее соглашение25. Он считал это особенно необходимым вследствие того, что в письме «заключается гораздо более братских излияний и поэтических красот, нежели реальных предложений»26. Прежде всего Пашич признал справедливость и обоснованность поставленного черногорским королем исходного условия для ведения переговоров — сохранение сторонами государственной и династической независимости. По его словам, «в Сербии, при нынешних политических условиях, не помышляют о слиянии с Черногорией и принимают предложение ее господаря, как давно жданный шаг к сердечному примирению и сближению обоих государств на чисто культурной почве», соглашаясь с мнением представителя России, что именно в этом заключается залог отсутствия преждевременных опасений со стороны других государств и наиболее реальный путь к «укреплению свободы и независимости славянских государств, столь важному для поддержания политического равновесия и порядка на Балканах»27. По свидетельству Обнорского, изучение всей политической обстановки в Черногории позволяет ему сделать вывод, что «едва ли не
единственным практическим и не грозящим осложнениями разрешением задачи являлось бы мирное сотрудничество обоих государств при постоянном содействии и могущественной поддержке со стороны России и при условии сохранения обоими народами своей политической индивидуальности и независимости, впредь до того момента, когда естественное слияние двух братских народов, имеющих ныне смежные границы, могло бы совершиться без потрясений и конфликтов с соседями, столь заинтересованными в их разъединении»28.
Что же касается остальных затронутых в письме вопросов, то Пашич указал на желательность в данный момент не акцентировать внимание на заботах о «неосвобожденных еще сербских братьях и целом югославянстве», а направить все усилия на разработку конкретных положений, которые могли бы обеспечить прямые торговые и иные сношения двух государств путем отмены паспортной системы, введения унифицированной денежной системы, установления общего типа административных и судебных учреждений, совместного усовершенствования путей сообщения, а также улучшения почтовой, телеграфной и таможенной служб29. Среди предложенных главой сербского кабинета мер в военной области следует отметить образование единых командных кадров с целью совместной защиты владений и облегчения непосредственных контактов двух армий. В дипломатической области предусматривалось достижение полной согласованности внешней политики обоих государств как между собой, так и по отношению к внешнеполитическому курсу России30. Миюшкович в целом поддержал вышеприведенные предложения Пашича и пообещал довести их до сведения своего правительства. Тем временем на заседании совета министров Сербии был выработан согласованный проект ответного письма черногорскому монарху, которое, за подписью короля Петра, было отправлено по назначению31.
В этом письме, датированном 2 апреля 1914 г. и составленном в более умеренных и осторожных выражениях, король Петр с радостью отметил общность взглядов обоих монархов на историческое значение военных успехов Сербии и Черногории и необходимость установления возможно более тесных связей
между двумя государствами32. «Возлагая надежды на Бога, что он поможет сербам осуществить задачи подобные тем, которые счастливо завершили немцы в Германской империи, — продолжал сербский король, — я прошу Ваше Величество принять к сведению, что готов назначить своего делегата для совместного обсуждения с доверенным Вашего Величества лицом всех вопросов о нашем соглашении»33. Наряду с этим в письме подчеркивалась необходимость избежать преждевременной широкой огласки переговоров, в связи с чем сербская сторона считала бы желательным ограничить круг лиц, причастных к их ведению, и доверить данную миссию лишь двум делегатам — по одному с каждой стороны; одновременно общее руководство по ведению переговоров король Петр возложил на председателя совета министров Сербии Пашича. В заключение в послании выражалась надежда на то, что совместная деятельность обоих государств в указанных областях будет способствовать их дальнейшему поступательному развитию и, кроме того, «встретит сочувствие великой славянской России», которая всегда предоставляла Сербии и Черногории «доказательства своей драгоценной благосклонности»34.
В конце апреля 1914 г. черногорский дипломатический представитель в Сербии Л. Миюшкович был вызван в Цетинье, где в течение двух недель проводил интенсивные консультации с черногорскими официальными лицами, а также с самим королем Николой, от которого он должен был получить особые полномочия для выработки совместного сербо-черногорского соглашения35. Основные положения данного документа, сообщенные Пашичем черногорскому дипломату перед его отъездом в Черногорию, включали в себя сохранение «обеих династий и политической индивидуальности каждой из договаривающихся сторон», объединение армий с сохранением верховного командования в руках обоих монархов над частями, расквартированными в пределах каждого Королевства, учреждение одного общего Генерального штаба, который должен взять на себя выработку всех основных мероприятий в плане военной реорганизации, осуществление согласованной внешней политики, которая должна обеспечивать защиту неприкосновенности тер-
ритории и населения двух стран, с установлением общих для обоих государств заграничных представительств; организацию общего типа судебных и административных учреждений, а также объединение финансовой системы и таможенных, почтовых и телеграфных служб36. При этом обе делегации подчеркнули необходимость сохранения в тайне конкретного содержания переговоров и соблюдения величайшей осторожности при разработке программы совместных мероприятий, чтобы не давать повод для вмешательства других государств, в первую очередь Австро-Венгрии37.
Перед своим возвращением в Белград Миюшкович посетил российскую миссию в Цетинье и ознакомил российского посланника А.А. Гирса с ходом и перспективами переговоров, высказав со своей стороны серьезные сомнения в их скором и успешном завершении. По его словам, «если все черногорцы, как один человек, проникнуты необходимостью такого соглашения с сербами и видят в нем единственный выход из того отчаянного положения, в котором они очутились после двух войн, то нельзя того же сказать о короле Николе, помыслы которого по-прежнему направлены в сторону более резкого обособления от Сербии»38.
По мнению Миюшковича, Никола и после получения ответного письма от сербского монарха не освободился полностью от недоверия как к своему зятю, так и к Пашичу, и в связи с этим планирует замедлить ход переговоров путем предъявления различных требований и претензий сербской стороне. Одновременно, в ходе консультаций с черногорским делегатом по вопросу о наделении его полномочиями, Никола дал понять, что ожидаемое восстановление финансовой и военной помощи Черногории со стороны России, а также ее дипломатическая поддержка позволят Черногории занять более независимую и неуступчивую позицию по отношению к Сербии и противостоять «натиску унионистов» по обе стороны сербо-черногорской границы39. В целом, черногорский король достаточно холодно принял своего представителя и практически отказался от детального обсуждения основных положений сделанного Миюшковичем доклада о ходе переговоров и предоставлении
ему каких-либо дополнительных полномочий40. Объяснения Николы с Миюшковичем носили подчас бурный характер, и, покидая Цетинье, последний заявил с горячностью, на правах человека, близкого к королю и его дому: «Помните, господарь, что единственное спасение для вас и для вашей династии лежит в опоре на Сербию»41.
По мнению черногорского представителя, в основе разногласий короля Николы и его подданных по поводу заключения сербо-черногорского соглашения лежал вопрос о том, что именно является «вернейшим залогом преуспеяния Черногории», при существовавшей одновременно опасности того, что король станет искать поддержку для своей позиции в «заинтересованных третьих лицах, кем бы они ни оказались», — намек на австрийцев более чем прозрачен42.
В этих условиях обе делегации приняли решение включить в вырабатываемое соглашение лишь те условия и взаимные обязательства, против которых черногорский монарх не имел бы ни повода, ни основания возражать, в надежде, что он в конце концов проникнется важностью заключения указанного соглашения и, в более широком плане, окончательно поймет жизненную необходимость объединения различных сфер государственной жизни двух стран, без которого «Черногория не может и помышлять о каком-либо экономическом или политическом укреплении, а в частности, закреплении за собой доставшихся ей в удел новых земель»43.
Помимо династического фактора как такового, неблагоприятную роль в контексте существования на Балканах перманентной угрозы для общеевропейского мира играла максимально расширительная трактовка лидерами стран региона территориальных претензий и планов. Еще не успели высохнуть чернила на Берлинском трактате 1878 г., как в балканских столицах были расстелены на столах собственные карты разграничения, для реализации которых на практике опять-таки следовало апеллировать к европейским державам. Так, афинский корреспондент лондонской газеты «The Times» сообщал о том значении, какое греческое руководство придавало «албанскому направлению» своей внешней политики, рассматривая
присоединение города Янина в качестве первого этапа постепенной «эллинизации» Албании44. Соответствующие карты широко распространялись как в самой Греции, так и в других европейских странах45. Аналогичные великодержавные программы разрабатывались и в других столицах региона. Более того, «концепция "великой страны", занимавшая постепенно господствовавшее место во внешнеполитических ориентирах балканских государств, уже была чревата межгосударственными конфликтами, несмотря на то, что объективно молодые страны полуострова, обретшие или восстановившие свою государственность, являлись союзниками в борьбе с главным противником — Османской империей»46. Собственно говоря, подобные великодержавные концепции как раз и появились на Балканах одновременно с возникновением в регионе национальных государств47.
Еще одним важным аспектом «встроенности» Балканского региона в систему международных отношений в Европе выступало то обстоятельство, что именно по региональным проблемам пролегали многие линии противостояния в рядах самих военно-политических блоков. И в Антанте, и в Тройственном союзе отнюдь не было единодушия в том, что касалось именно балканских дел. В частности, Австро-Венгрия и Италия, формально входившие в коалицию Центральных держав, сепаратно укрепляли собственные экономические позиции в Албании и отводили этой области всё более важное место в своих внешнеполитических планах. В том, что касается Италии, албанское направление впервые стало рассматриваться Римом в качестве самостоятельного и перспективного уже с начала 80-х годов XIX в. (а точнее — с оккупации Францией Туниса в апреле—мае 1881 г., в результате которой Италия не только потеряла существовавшие у нее серьезные надежды на его приобретение или какие-либо компенсации, но и поняла свою дипломатическую изоляцию и определенную «ущербность» своего статуса великой державы48), когда проблема места Италии в системе международных отношений в Европе и ее стратегической роли на Средиземном море стала особенно актуальной для итальянского руководства49. Основной смысл и содержание борьбы
двух держав за экономический и политический контроль над Албанией достаточно четко еще в 1904 г. раскрыл министр иностранных дел Италии Т. Титтони: «Албания сама по себе не имеет никакой важности, всё ее особое значение заключается в гаванях и побережье, владение которым для Австрии и Италии равносильно беспрепятственному господству на Адриатическом море. Однако этого не позволит ни Австрия — Италии, ни Италия — Австрии, и если одна стремится к этому, другая всеми силами должна этому сопротивляться»50.
Эта характеристика непосредственно перекликалась с мнением австро-венгерского коллеги Титтони А. Голуховско-го, заявившего тогда: «Австрия не имеет никаких видов на эту провинцию, но не может допустить захвата ее другой державой. Адриатическое море должно остаться свободным»51. Градус австро-итальянских противоречий вокруг Албании периодически повышался, и мировая печать того времени всерьез рассматривала даже возможность военного конфликта между ними. Так, выходившая далеко от европейских просторов — в американском городе Солт-Лейк-Сити — газета «The Deseret Evening News» в декабре 1910 г. вынесла на свою полосу статью под броским заголовком: «Находятся ли Австрия и Италия на пороге войны?», в которой подчеркнула, что «Австрия думает о марше на Салоники, а Италия — о захвате Албании»52.
Серьезные противоречия по балканским — и в том числе по албанским — делам существовали и в рядах Антанты. Это проявилось, в частности, во время работы разграничительной комиссии, занимавшейся определением границ Албании и Сербии после завершения Балканских войн 1912—1913 гг. Вопросы состава, принципов и сроков деятельности Международной комиссии по определению северной и северо-восточной границ Албании активно дебатировались на Лондонском совещании послов еще в начале 1913 г. При этом, пожалуй, ключевую роль играл временной фактор. Как признавался в беседе с российским посланником в Белграде Н.Г. Гартвигом Н. Пашич, «в виду топографического характера местностей работы комиссии могут затянуться на многие месяцы, в течение коих Сербии пришлось бы содержать свою армию на местах в настоящем
боевом положении; а это неминуемо повлекло бы громадные расходы и сильное недовольство в войсках со всеми последствиями внутренних неурядиц»53.
В итоге непосредственные работы на местности начались в октябре 1913 г. В состав комиссии входили шесть делегатов — по одному от каждой из великих держав, а также необходимый для осуществления конкретных работ на местности персонал, в первую очередь, геодезисты и топографы, и корпус вооруженной охраны. В силу существовавших между членами комиссии разногласий по вопросам определения государственной принадлежности тех или иных территорий и толкования соответствующих решений Лондонской конференции (английский делегат по большинству вопросов солидаризировался с представителями Тройственного союза), а также наступивших в горах неблагоприятных погодных условий, сделавших практически невозможными какие-либо изыскания в указанных областях, работы по окончательному определению сербо-албанской границы не были завершены, и в начале декабря 1913 г. члены комиссии прекратили свою деятельность54.
Вышеперечисленные аспекты балканского измерения международных отношений в Европе в начале XX в. наглядно демонстрируют специфику региона, требовавшую от великих держав объективности и повышенного внимания к решению существующих проблем. Однако подобное внимание и 100 лет назад, и сегодня остается в геополитическом дефиците. А сам Балканский регион всё еще хранит в своем «погребе» немало «пороха», способного детонировать от любой преднамеренной или даже непреднамеренной искры.
Примечания
1 Великие державы - «термин, принятый для обозначения государств, играющих ведущую роль в международных отношениях и несущих особую ответственность за поддержание мира и международной безопасности» // Дипломатический словарь. Т. I. М., 1984. С. 178. В ходе работы Венского конгресса 1814-1815 гг. было признано существование пяти великих держав - России, Пруссии, Австрии, Англии и Франции. После испано-американской войны 1898 г. в качестве великой державы были признаны США, в конце XIX в. - Италия, после русско-японской войны 1904-1905 гг. - Япония. В результате Первой мировой войны Австро-Венгрия перестала существовать в качестве великой державы, а Германия после своего
объединения в 1871 г. заняла место Пруссии. Начиная с конференции 1945 г. в Сан-Франциско, великими державами стало принято называть пять государств -СССР, США, Китай, Францию и Великобританию, которые, согласно Уставу ООН, являлись постоянными членами Совета Безопасности // Там же.
2 Писарев Ю.А. Великие державы и Балканы накануне первой мировой войны. М., 1985. С. 3.
3 Там же.
4 MitrovicA. Prodor na Balkan. Beograd, 1981. S. 439.
5 Skakun M. Balkan i velike sile. Beograd, 1986. S. 277.
6 Ibidem.
7 Сазонов С.Д. Воспоминания. М., 1991. С. 58-59.
8 Писарев Ю.А. Великие державы и Балканы... С. 253.
9 Подробнее см.: Искендеров П.А. Развитие сербо-албанских отношений осенью 1913 года // Вопросы истории. 2016. № 4.
10 Искендеров П.А. Проблемы применения принципов ситуационной логики в изучении истории международных отношений // Проблемы исторического познания. М., 1999. С. 167.
11 ТуцовиЬ Д. Сабрана дела. Кжига тре^а. Београд, 1980. С. 90.
12 Там же. С. 99.
13 Там же. Кжига седма. Београд, 1980. С. 334.
14 Стругар В. Српска соци'алдемократска парти'а о 'угословенском питажу 1914-1918 // Српска соци'алдемократска парти'а. Научни скуп посве^ен педе-сетогодишжици смрти Димитри'а Туцови^а, одржан у Београду 18.19. и 20. но-вембра 1964. Београд, 1965. С. 224. См. также: Strugar V. Socij'alna demokratij'a o nacionalnom pitanj'u j'ugoslovenskih naroda. Beograd, 1956.
15 Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ). Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 532. Л. 100.
16 Там же.
17 Там же. Л. 100-101.
18 Там же. Л. 101-102.
19 Там же. Л. 102.
20 Там же.
21 Там же. Л. 108.
22 Там же. Л. 108-109.
23 Там же. Л. 109.
24 Там же. Д. 2909. Л. 9.
25 В сербской историографии в целом достаточно высоко оценивается посредническая и примирительная роль России во всем комплексе сербо-черногорских переговоров. В частности, по мнению Д.Янковича, именно дипломатические усилия России непосредственно во время Скадарского (Шкодринского) кризиса, а также в последующий период, способствовали сохранению союзнических отношений между двумя государствами в условиях настороженного и недоверчивого отношения к сербскому руководству со стороны короля Николы. С другой стороны, по мнению автора, позитивную роль сыграла сдержанная позиция правительства Сербии и самого Пашича, которые «всегда имели перед глазами так называемое "великое решение" югославянского вопроса и принимали во внимание тот факт, что его осуществлению возможный разрыв с Черногорией нанес бы, в самом начале, так сказать, на первом шаге, всесторонний ущерб, а возможно и решающий удар» // Jанковиh Д. Срби'а и 'угословенско питаже 1914-1915. године. Београд, 1973. С. 163.
26 АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 532. Л. 103.
27 Там же. Д. 2909. Л. 9.
28 Там же.
29 Там же. Д. 532. Л. 103-104; Там же. Д. 2912. Л. 16.
30 Там же. Д. 532. Л. 104; Там же. Д. 2912. Л. 16.
31 Там же. Д. 532. Л. 104.
32 Там же. Л. 106.
33 Там же.
34 Там же.
35 Там же. Д. 2909. Л. 10.
36 Там же. Л. 10, 12.
37 Там же. Л. 10.
38 Там же.
39 Там же.
40 Там же. Л. 12-13.
41 Там же. Л. 13.
42 Там же.
43 Там же. Л. 10.
44 Vickers M. The Albanians. A Modern History. London-New York, 1995. P. 38.
45 Peckham R.Sh. Map Mania: Nationalism and the Politics of Place in Greece, 18701922 // Political Geography. 2002. Vol. 19. № 1.
46 УлунянАр.А. Политическая история современной Греции. Конец XVIII в. - 90-е гг. XX вв. М., 1998. С. 78.
47 Подробнее см.: Искендеров П.А. Албанский фактор балканских конфликтов // Славяноведение. 2015. № 3.
48 Подробнее о Тунисском инциденте см.: Серова О.В. От Тройственного союза к Антанте. М., 1983. С. 57-60.
49 San Giuliano A. di. Briefe uber Albanien. Leipzig, 1913. S. 9.
50 Цит. по: Арш Г.Л., Сенкевич И.Г., Смирнова Н.Д. Краткая история Албании. М., 1965. С. 125.
51 АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 2081. Л. 21.
52 The Deseret Evening News. 1910. 24 Dec.
53 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1913 г. Оп. 470. Д. 113. Л. 11.
54 Там же. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 530, 531.
