CC BY
163Петр Ахмедович ИСКЕНДЕРОВ
Проблема Косово: историография мифов*
Исследования по истории и современности Балкан традиционно занимают особое место в анналах исторической науки. И связано это не только с многочисленностью подобных работ или сложностью рассматриваемых тем. Главными факторами специфики «балканской» историографии выступают практически неизбежная политическая «заостренность» исследований, остроактуальный характер полученных выводов и тем более прямое использование исторических материалов для обоснования или проведения балканской политики в современных условиях. А это, в свою очередь, вызывает появление не только фундаментальных, объективных работ, но и сборников откровенных мифов — причем, мифов конкретно-спекулятивного и потому особенно опасного характера.
Среди подобных мифов и мифологических моделей истории прослеживается определенная иерархия. На нижнем уровне расположены откровенно тенденциозные выводы, базирующиеся на превратно толкуемых отдельных фактах или даже на исторических фальсификатах. Наглядным примером подобных «документов» и базирующихся на них исследований могут служить «летописи», сочинявшиеся чешским ученым Вацлавом Ганкой. Данные произведения преследовали вполне определенные цели — разработку и реализацию программы национального возрождения чехов и других европейских народов.
Второй — более высокий уровень — исторической мифологии представляет собой разработка моделей, частично ба-
* Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ (Грант РГНФ № 14-01-00264 «Историческая типология межнациональных конфликтов на примере Балкан»).
зирующихся на подлинных исторических документах, но при этом толкующих их тенденциозно или приблизительно, но зато в требуемом аспекте. В условиях Балкан подобный подход наглядно присутствует во многих исследованиях, посвященных сербской национальной программе. Как справедливо отмечает в этой связи российский исследователь К.В. Никифоров, очень многие из авторов обвинительных заключений на тему якобы «сербской великодержавности» любят ссылаться на «Начертание» Илии Гарашанина, но при этом имеют весьма приблизительное или однобокое представление о сути и характере данного документа, либо же сознательно искажают его смысл. Особенно подобное моделирование мифов расцвело в условиях распада Югославии в 1990-е годы. Как указывает Никифоров, «однобокость, правда, при этом никуда не делась, а даже возросла, поскольку противоречия между югославскими республиками также резко возросли. И в целом интерес в годы югославского кризиса обуславливался отнюдь не научными, а политическими причинами, в частности, стремлением доказать или опровергнуть великосербский характер политики Слободана Милошевича (лидера Сербии и Югославии конца XX в. — П. И.). В таких условиях научная объективность легко уступает место целесообразности»1.
Наконец, третий уровень мифологизации истории — и, в частности, истории Балкан, представляет собой создание исторических концепций, не только трактующих в желаемом виде национальное прошлое и настоящее, но и создающих документально-правовую и политико-пропагандистскую основу для выдвижения конкретных требований — как правило, в контексте перекройки балканских границ. В данном отношении особое место в балканской историографии занимает идея «Великой Албании», обращенная не только и не столько в прошлое, сколько в будущее и выступающая в качестве исторического прикрытия и обоснования планов будущего территориального «переформатирования» Балканского полуострова в выгодном этническим албанским радикалам смысле.
Для того, чтобы лучше понять механизм создания подобных мифов, ориентированных на обеспечение максимально
широкой поддержки определенных общественно-политических сил и их национальных (а особенно великодержавных) программ, следует более внимательно присмотреться к истории формирования и развития данной концепции, которая, судя по последним социологическим исследованиям, пользуется поддержкой подавляющей части населения Албании, Косово и других албанонаселенных районов Балкан. Подобный анализ представляется актуальным и с точки зрения проведения определенных аналогий и параллелей с ситуацией в других балканских странах. Ведь аналогичные великодержавные националистические концепции легко найти в сербской, болгарской, македонской и других национальных историографи-ях государств региона.
Как показывают последние опросы общественного мнения, идею «Великой Албании» поддерживают более 80% населения Косово, свыше 70% жителей самой Албании, а также более половины македонских албанцев2. При этом они активно ссылаются на исторические факторы, главными из которых называют нерешенность албанского национального вопроса на Балканах, игнорирование великими державами на протяжении последних полутораста лет государственно-политических чаяний албанского народа, а также исторические права албанцев как древнейшего балканского народа на обширные территории, входящие в настоящее время в состав других государств — Сербии, Черногории, Македонии, Греции и Болгарии. В качестве объединяющего символа всеалбанс-кого единства традиционно выступает День албанского флага, отмечаемый 28 ноября в ознаменование провозглашения независимости Албании от Османской империи 28 ноября 1912 г. и сопровождаемый все более массовыми демонстрациями под великоалбанскими лозунгами3. Говоря словами американского исследователя Роджерса Брубейкера, после распада Югославии этнические албанцы оказались в составе двух «национализирующихся государств» — «новой» Югославии и Македонии; и это не считая других частей «национализаци-онной триады» — собственно Албании, а также югославских и македонских властей 4.
Сходные мысли высказывает авторитетный швейцарский публицист Жан-Арно Дерен, подчеркивающий, что «за неточностью терминов «косовар», «албанец» или «албаноговоря-щий» стоят века неспокойной истории постоянного переустройства Балкан»5. По его весьма справедливому мнению, «за терминологической неточностью скрываются важные споры о национальной идентичности и переустройстве в соответствии с этой идентичностью албанского мира на Балканах»6. «На Балканах государственные границы — старые и новые — никогда не совпадали с границами проживания разных народов, что привело к появлению значительных национальных меньшинств. В этой конфигурации Косово занимает особую позицию, потому что это крайне исторически нагруженная территория, где сталкиваются антагонистические национальные притязания», — указывает автор7. Именно поэтому, по словам Ж.-А.Дерена, «когда сербы говорят о своих монастырях в Косово, албанцы отвечают, что они были построены на руинах более древних албанских католических монастырей, но этот факт труднодоказуем и не имеет большого значения: по меньшей мере до XIII века этот регион находился под влиянием то Византии, то Рима, а в Косово вместе живут различные народы, в том числе сербы и албанцы... Один из наиболее употребительных балканскими националистическими движениями аргументов — утверждение о древности и даже автохтонности своего народа»8.
Великодержавные идеи среди албанцев культивируются в той или иной форме, начиная с середины XIX в., и в настоящее время переживают подлинный ренессанс. В то же время в среде их балканских соседей подобные идеалы в качестве геополитических императивов, похоже, остались в прошлом — в начале XX в. Поэтому вполне следует согласиться с британским историком Марком Мазоувером, указывающим, что албанский национализм остался последней идеологией на Балканах, содержащей в себе значительное экспансионистское направление. По его словам, «ирредентизм среди албанцев представляется более сильным, нежели среди большинства других народов в Юго-Восточной Европе»9.
Важнейшая отличительная особенность великоалбан-ской идеологии, в сравнении с аналогичными концепциями в рамках сербского, болгарского, греческого или хорватского национальных движений, заключается в отсутствии единого «столичного» центра собирания соответствующих этнических земель, каковыми в вышеприведенных случаях исторически выступали соответственно Белград, София, Афины и Загреб. Это было связано, прежде всего, с исторической «распыленностью» земель, населенных албанцами, среди четырех вилайетов Османской империи — Скутарийского, Янинского, Битольского и Косовского. Такая административно-территориальная система существовала как раз в конце XIX в., то есть в момент становления албанского национального движения. Далее, столица нынешней Албании город Тирана изначально не являлся ни политическим, ни экономическим, ни культурным центром страны, в отличие от Шкодера, Дурреса, Влё-ры или находящегося ныне на территории Косово Призрена. Кроме того, в историческом сознании албанцев отсутствует память о некоей «Албанской империи» типа раннесредневеко-вых сербских государств или болгарских царств. Неактуальна для албанцев и идея объединения под религиозными лозунгами, поскольку, несмотря на активные и длительные попытки властей Османской империи привить албанцам мусульманское или «оттоманское» самосознание, они оставались разобщенными и по конфессиональному, и по родоплеменному, и по языковому признакам.
С этой точки зрения возникает проблема того, что известный британский историк, специалист по истории Балкан Ноэль Малькольм именует «континуитетом» в историко-госу-дарственной традиции. Оспаривая исторические права сербов на Косово, проистекающие из вхождения этой территории в состав сербских государств ХШ—ХУ вв., он подчеркивает, что «между средневековым сербским государством и сегодняшней Сербией не больше преемственности, чем между Византийской империей и Грецией»10. Если соглашаться с подобной трактовкой истории Косово, тогда следует согласиться и с тем, что Албания в своих расширительных этнических трактовках
исторически существовала либо как совокупность четырех вилайетов Османской империи, либо в период Второй мировой войны в составе земель, оккупированных фашистской Италией и «Третьим Рейхом». Очевидно, что ни та, ни другая модель не могут считаться достаточным основанием для претензий сторонников великоалбанской идеи на Косово и на другие районы Балкан.
К слову, албанцы в лице своей интеллектуальной элиты предпочитают из политических соображений не использовать термины «Великая Албания» и «паналбанизм», чтобы не тревожить лояльное к ним мировое общественное мнение. Вместо этого активно применяется термин «албанский национальный вопрос», получивший всестороннее рассмотрение в обнародованном в 1998 г. в Тиране меморандуме Албанской Академии наук под названием «Платформа для решения национального албанского вопроса». В документе данное понятие определялось как «движение за освобождение албанских земель от иностранной оккупации и их объединение в отдельное национальное государство»11.
Влиятельная «Международная кризисная группа», хотя и считает, что для реализации идеи «Великой Албании» в настоящее время отсутствуют необходимые условия и возможности, тем не менее, воспринимает ситуацию весьма серьезно. По ее свидетельству, «среди албанцев в целом, но особенно среди албанцев бывшей Югославии имеет место растущая нетерпимость в отношении того, что представляется им как неспособность международного сообщества воспринять новую динамику албанского мира. Албанцы представляют собой молодое и быстрорастущее население, значительная часть которого выросла в атмосфере либо насилия и анархии в Албании, либо нарушения прав человека и войны в бывшей Югославии. Они хотят видеть осязаемый прогресс не только в сфере их политического будущего, но также и в плане общих жизненных стандартов и возможностей»12.
Однако вернемся на полтора столетия назад. Первыми документами, в которых было закреплено требование лидеров албанского национального движения об объединении
всех албанонаселенных районов тогдашней Османской империи в единое государственно-административное целое, стали программы Призренской лиги 1878—1881 гг. В частности, принятый в июле 1878 г. документ под названием «Карарна-ме» («Книга решений») выдвинул такие цели, как «борьба до последней капли крови против какой-либо аннексии албанских территорий» и «объединение всех населенных албанцами территорий в одну провинцию»13. Кроме того, в решениях Призренской лиги подчеркивалось негативное отношение албанцев к планам территориальных приращений соседних балканских государств за их счет: «Имея перед глазами балканскую землю, мы не позволим ни за что, чтобы иностранные войска топтали нашу землю»14. Программа предусматривала и возможное территориальное расширение Лиги за пределы первоначально обозначенных районов: «Представители других краев (земель), которые хотят присоединиться к Лиге, будут охотно приняты, и мы их внесем в список Лиги как друзей власти и страны»15. Столицей объединенного албанского вилайета предполагалось сделать город Охрид в силу его центрального географического положения16.
Эксперты в целом сходятся во мнении, что данная петиция «стала первым свидетельством того, что албанцы стремятся к территориальному объединению»17. Албанская историография и национально-государственная традиция отводят этому политическому объединению албанцев из различных районов Балканского полуострова роль организатора борьбы за освобождение и объединение албанских земель, за отстаивание национального суверенитета албанцев и противостояние попыткам великих держав и соседних балканских стран оккупировать исконные албанские земли. Возлагая вину за будущее обострение сербо-албанских отношений на Белград, проводивший жесткую политику в том, что касается албанцев, они подчеркивают, что действия сербского правительства особенно поспособствовали «ухудшению отношений между высланными албанцами из Южной Сербии и сербами из Косово (во время второй сербо-турецкой войны 1877—1878 гг. — П.И.). Тогда албанское национально-освободительное движение
поднялось до уровня движения за автономию, общее освобождение и независимость. Оно основало и собственный руководящий орган, иными словами, создало Албанскую Призренс-кую лигу, которая вела борьбу против всех возможных врагов и завоевателей»18. Схожей концепции придерживаются и некоторые российские исследователи. В частности, Н.Д. Смирнова видела в деятельности Призренской лиги важнейший этап «албанского национального Возрождения»19.
Однако в исторических трудах представителей других государств балканского региона существует и прямо противоположная точка зрения на роль Призренской лиги. Ее сторонники называют данное объединение и принятые им программные документы первым свидетельством великодержавных устремлений стремительно конституировавшегося в конце XIX в. албанского этноса и считают все происходящее на Балканах в последующие годы, вплоть до настоящего времени, борьбой албанцев за реализацию программы Призренской лиги и создание «Великой Албании» на основе насильственной перекройки границ региона и подавления (в том числе физического) других балканских народов20.
Между тем, как явствует из вышеприведенных положений «Карарнаме», данный документ носил достаточно сдержанный характер. В этой связи можно отчасти согласиться с мнением британского исследователя Г. Гаврича, утверждающего, что «состоявший из 16-ти пунктов «меморандум о решениях» («Карарнаме») ничего не говорил о реформах, школах, автономии, и даже ничего об объединении албанских земель в один вилайет»21. С формальной точки зрения это было действительно так. Однако следует учитывать, во-первых, пестрый характер делегатов первого заседания Призренской лиги, а во-вторых — не только букву, но и дух документа. Последний не оставлял сомнений в том, что речь шла о развернутой и далекоидущей программе в русле албанского национального движения, подразумевавшего в конечном итоге не только обеспечение культурно-религиозных прав, но и решение других задач национально-государственного строительства. Не случайно председательствовавший на первых заседаниях
Призренской лиги Абдюль Фрашери позднее характеризовал «основную цель собравшихся как введение в действие бесы (клятвы. — П. И.) оказывать сопротивление — при необходимости кровавое — любой уступке албанской территории другому иностранному государству»22.
В меморандуме, направленном делегатами Лиги участникам Берлинского конгресса (открывшегося 13 июня 1878 г.), а также турецкому правительству и дипломатическим представителям великих держав в Константинополе, внимание Европы акцентировалось именно на государствообразующих моментах. В частности, в меморандуме, адресованном представлявшему на Берлинском конгрессе Великобританию премьер-министру Б. Дизраэли, говорилось: «Мы не являемся и не хотим быть турками, но точно так же мы всей своей силой выступим против любого, кто захочет обратить нас в славян, или австрийцев, или греков; мы хотим быть албанцами»23.
Однако деятелям албанского национального движения не удалось ни принять участие в работе европейского форума наравне с представителями их балканских соседей, ни хотя бы добиться включения в повестку дня обсуждения в отдельном виде албанского вопроса. Великие державы отрицали сам факт существования албанской нации (фраза «албанская нация не существует» принадлежала председательствовавшему на Конгрессе германскому канцлеру О. Бисмарку 24) и рассматривали территории с албанским населением лишь в качестве географического понятия. Следует также отметить, что и с чисто географической точки зрения «границы албанской территории в то время было нелегко определить»25. Наиболее авторитетными считались свидетельства консула Австро-Венгрии в Шкодере Ф. Липпиха, представившего в 1877 г. специальный меморандум по данному вопросу правительству монархии Габсбургов. В нем он впервые предложил опираться на лингвистический, а не религиозный критерий при определении этнической картины региона и на этой основе ввел понятие «языковой границы» албанских земель, которая понималась весьма расширительно. Соответствующая северная граница, по его данным, начиналась чуть к югу от города Бар (Анти-
вари) и затем шла через Колашин на Рожай (юго-западная часть Новопазарского санджака), далее до границы с Сербией по течению реки Морава. На своем дальнейшем протяжении нарисованная Липпихом граница пересекала долину Вардара и шла далее мимо Дебара вдоль северного берега Охридского
озера26.
В вопросах территориального разграничения албанских и в целом балканских земель собравшиеся в Берлине представители великих держав руководствовались прежде всего интересами глобальной политики. Действуя в соответствии с принципами, заложенными канцлером Бисмарком, «Конгресс занялся своим делом, не особо считаясь с национальными и местными условиями, а именно — пытаясь подправить расшатанный баланс сил на Балканах. Согласно новому устройству балканских дел, Албания претерпела сокращение своей территории в пользу своих соседей»27.
Основные положения «Карарнаме» получили дальнейшее развитие в сентябре 1878 г., когда радикальное крыло Албанской лиги обнародовало новую программу объединения, имевшую более радикальный характер по сравнению с предыдущей28. В ней, в частности, говорилось о недопущении того, чтобы «хоть одна частичка территории албанских областей была передана их соседям или другим народам, с которыми они граничат», а также содержалось требование, что «все албанские области, в частности, Шкодринский и Янинский вилайеты, должны соединиться в единый, так называемый «Албанский вилайет»29.
В своей аргументации и требованиях делегаты Албанской лиги ставили вопрос не только о Косово, но и о принадлежности Албании Чамерии и даже всего Эпира с городами Превеза, Янина и Арта как важными экономическими и военно-стратегическими центрами. К тому времени провинция Эпир включала в себя четыре санджака — Берат, Гирокастра, Янина и Превеза. А район, который албанцы называли «Ча-мерия» (или «Южная Албания»), греки именовали «Северный Эпир». В качестве одного из аргументов авторы меморандума, представленного великим державам в конце марта 1879 г., ссылались на понимаемое весьма расширительно историчес-
кое право: «Албанский народ более древний, чем греческий народ; известно, что в старину Эпир был одной из составных частей Албании, и никогда греки в какой-либо мере не владели этой страной»30.
Подобная ситуация не позволяет согласиться с распространенной трактовкой деятельности Призренской лиги как объединения, преследовавшего исключительно оборонительные цели. Такой точки зрения придерживалась, в частности, известная американская исследовательница Барбара Елавич. Признавая, что многие албанские лидеры «поддерживали программу, призывавшую к объединению албанонаселенных земель в одно политическое целое со столицей в Битоли», она, тем не менее, видела роль Призренской лиги исключительно в том, что благодаря ей «и Черногория, и Греция получили существенно меньше албанских территорий, чем они могли бы добиться в условиях отсутствия организованного протеста»31. «Более того, великие державы были вынуждены осознать существование и особые национальные интересы албанского народа. Опасность того, что албанские земли будут поделены между соседними балканскими государствами, сохранялась, но, по крайней мере, первый шаг в направлении национальной организации был сделан», — указывает Елавич, избегая говорить о том, что именно лидеры Призренской лиги понимали под «албанскими землями»32. Поэтому более точной представляется оценка деятельности Призренской лиги, данная российской исследовательницей Н.Д. Смирновой. Она видела в ней важнейший этап «албанского национального Возрождения», понимаемого более широко, нежели простое противодействие реализации решений Берлинского конгресса 1878 г.33 Сходной точки зрения придерживается другой российский албанист — Г.Л. Арш, оценивающий решения Албанской лиги Призрена как «первую в истории албанского национально-освободительного движения развернутую программу политической автономии Албании»34. Аналогичную оценку дала этой программе и российская газета «Голос», подчеркнувшая, что Албанская лига «приняла в последнее время характер национальный, имеющий целью домогаться образования автоном-
ного Албанского княжества, которое бы находилось только под верховной властью султана»35.
Ведущие албанские историки (в частности, К. Фраше-ри) предпочитают трактовать одно из ключевых требований Призренской лиги — о создании общего вилайета для албанцев — как исходившее из необходимости сохранения Европейской Турции и потому носившее не великоалбанский, а «про-турецкий» характер36. Однако многие турецкие исследователи подчеркивают, что цели и деятельность Призренской лиги изначально «находились в противоречии с интересами и самим существованием Османской империи»37.
Разгром турецким правительством Призренской лиги ознаменовал начало нового этапа в истории албанского национального движения, которое отныне было тесно связано с Косово. Как справедливо указывает К. Фрашери, «Албанская лига Призрена в качестве патриотической организации, действовавшей в условиях Восточного кризиса в 1870-е годы, идентифицировала себя в качестве Национального албанского движения», в связи с чем ее деятельность «развивалась в рамках политической, общественной и культурной триады»38.
На рубеже XIX—XX вв. происходит новый подъем албанского освободительного движения, лидеры которого считали необходимым распространить его на все вилайеты Османской империи, где проживали албанцы. В январе 1899 г. в косовском городе Печ одним из активистов Призренской лиги Хаджи Зекой была создана новая, Печская, лига. Ее деятельность вскоре также приобрела политический характер под лозунгом предоставления автономии албанонаселенным районам Балкан.
К этому же времени относится обострение сербо-албанских отношений, в котором власти Сербии не без оснований видели реализацию албанскими лидерами плана по насильственной албанизации тех или иных районов Балканского полуострова. Как сообщал в мае 1898 г. в турецкий МИД посланник Сербии в Константинополе Стоян Новакович, «в течение последних четырех лет королевское правительство было вынуждено неоднократно обращать внимание царского правительства
на беспорядки и невероятные и бесчисленные акты насилия, которые непрерывно осуществляет непокорное и недисциплинированное албанское население как на сербско-турецкой границе, так и в пограничных санджаках. Эти преступления и нападения, — подчеркивал дипломат, — направлены исключительно против христианского населения сербской народности, и складывается впечатление, что их цель — очистить от него эти области»39.
В 1908—1910 гг. албанонаселенные районы Османской империи стали ареной массовых вооруженных выступлений, которые в 1911 г. переросли в крупное антитурецкое восстание. 23 июня 1911 г. в Подгорице членами местного Албанского комитета был подготовлен меморандум, получивший название «Красная книга». Он стал первой целостной программой борьбы за широкую территориально-административную и экономическую автономию албанских земель и был доведен до сведения как турецкого руководства, так и правительств ведущих европейских держав. В меморандуме, подписанном руководителями революционного комитета Влёры и направленном во внешнеполитические службы Англии, Франции и России, а также в ряд европейских средств массовой информации, содержалось обращение к турецким властям в кратчайшие сроки удовлетворить требования албанцев. В противном случае, указывали авторы документа, «мы предпочли бы скорее умереть в борьбе за защиту нашего достоинства и репутации, чем вести жизнь, пригодную для животных»40.
В июле 1912 г. специальный корреспондент санкт-петербургской газеты «Речь» В.Викторов посетил штаб-квартиру одного из руководителей очередного албанского восстания Риза-бея, с которым имел беседу в присутствии других албанских лидеров, в частности, Байрама Цурри и Асан-бея. Риза-бей заявил ему буквально следующее: «Мы боремся за то, чтобы великий албанский народ получил принадлежащие ему права». «Наша теперешняя борьба, — продолжал он, — это только первый этап. Мы требуем особых прав для четырех вилайетов: Шкодринского, Янинского, Битольского и Косовского. Относительно пятого — Салоникского — мы еще не пришли к оп-
ределенным выводам. В этом вилайете тоже живут албанцы. В этой борьбе весь албанский народ с нами»41.
Российские дипломатические представители на Балканах подтверждали рост влияния албанского фактора и предупреждали об угрозе, которую он несет. Как сообщал в 1912 г. в Санкт-Петербург российский консул во Влере А.М. Петряев, «албанский народ, никогда не игравший политической роли, под турецким господством приобретает такую силу, что выходит из своей области, расширяя свои границы, поглощает другую народность, за которую стоит славное историческое прошлое»42.
Однако справедливо и другое. Именно с конца XIX — начала XX вв. албанонаселенные области Балкан становятся объектом территориальных притязаний соседних государств, стремившихся вовлечь албанское национальное движение в орбиту собственных геополитических комбинаций — подчас весьма далеких от исторической правды и даже здравого смысла. Эти аспекты албанского вопроса также были объектом внимания российских дипломатов. В частности, о том, что стремление включить албанонаселенные районы Балкан в состав Черногории красной нитью проходило через все царствование последнего черногорского короля Николы, сообщал еще министр-резидент российской дипломатической миссии в Цетинье К.А. Губастов. В своей написанной в июне 1900 г. и адресованной тогдашнему министру иностранных дел России М.Н. Муравьеву служебной записке он сообщал, что «Черногория, несмотря на скудость своих доходов, содержит 11 школ в Албании и в Старой Сербии, тратя на них 3500 гульденов ежегодно»43. Более того, одна из причин враждебности черногорского руководства к Австро-Венгрии, по словам российского дипломата, как раз и заключалась в ее намерении «пробраться через земли Старой Сербии к Салоникам и захватить, если будет возможно, все побережье Адриатического моря, занять Албанию.
Если бы подобные австрийские планы когда-нибудь осуществились, — писал далее К.А. Губастов, — то, очевидно, положение Черногории сделается совершенно нестерпимым.
Княжество борется, насколько может и умеет, с распространением австрийского влияния между албанцами. Главари же албанские не отказываются ни от австрийских пособий, ни от черногорских бакшишей и, не рассуждая о будущем устройстве их родины, вполне довольствуются существующим турецким правлением или, вернее сказать, бесправием и безначалием»44.
«Князь Николай, — писал российский дипломат, — полагает, что его дом имеет больше прав считать себя преемником Неманей, чем Обреновичи, и потому города Призрен, Ипек (Печ. — П. И.) и Дьяково (Джяковица. — П. И.), игравшие когда-то значительную роль в сербской истории, должны достаться Петровичам»45.
Российский представитель уже тогда прогнозировал грядущие военно-политические события на Балканах: «Об установлении прочных и искренних отношений к Турции не может, конечно, быть и речи. Черногорцы не скрывают своих поползновений расшириться к востоку и югу за счет султановых владений и желали бы, чтобы эта счастливая минута наступила как можно скорее.
Как ни шатки исторические права Петровичей на наследство Неманей, но их можно еще принять во внимание ввиду того, что коренное население Старой Сербии то же, что и в Черногории, и жители этой дикой и забытой турецкой области невольно тяготеют к княжеству, тратящему последние гроши на поддержание связи с призренскими христианами. Но взоры и вожделения князя не ограничиваются одними сербами. Они постоянно устремлены на соседнюю Албанию. Скутарский санджак по морской береговой линии до Дураццо (Дуррес. — П. И.) намечен князем для Черногории. Ей, а никому другому, должны достаться богатые скутарийские поля. Воображение князя не останавливается ни перед трудностями захвата, ни перед еще большими трудностями управления страною, населенною фанатиками-горцами, мусульманами и католиками.
Князь убежден, что льготы, дарованные им подгорицким и приморским мусульманам, сделали его имя популярным в
Албании и что тамошнее население предпочтет черногорский образ правления всякому другому, после наиболее приятного ему турецкого. Князь постоянно озабочен, как бы привлечь к себе албанских главарей. Он приглашает их на цетинские празднества, дарит им оружие, беседует с ними, дает даже... денежные подарки! Скутарские власти не одобряют этих посещений, наказывают ходивших в Цетинье и угрожают им тюрьмою.
Самообольщение князя не мешает ему, однако, сознавать, что главный соперник его в Албании — Австрия — располагает большими и вернейшими средствами проложить себе путь в албанские дебри, чем Черногория или даже Италия, тоже не покинувшая еще своих претензий на эту страну»46.
Вряд ли будет преувеличением отметить, что «сербское» и «албанское» направления во внешней политике короля Николы не только тесно переплетались, но и взаимно дополняли друг друга. Присоединение к Черногории албанонаселенных земель призвано было стать если не дополнением, то хотя бы компенсацией его претензий на сербский трон. Хотя последние по-прежнему были сильны в умах короля и его приближенных. В этой связи следует признать несколько категоричными выводы черногорского исследователя Новицы Ракочевича о том, что в результате восшествия на сербский престол Петра Карагеоргиевича (1903 г.) «были навсегда похоронены надежды черногорского князя (с 1910 г. — короля. — П. И.) Николы, что объединение сербского народа будет осуществлено под его династией. В известной мере такие надежды существовали и в самом черногорском народе, они были обусловлены тем, что король Александр Обренович был непопулярен и в Сербии, и в сербском народе в целом. В Черногории на рубеже XX века господствовала сильная уверенность в том, что освобождение еще не освобожденной части сербского народа в составе Турецкой империи и объединение Черногории и Сербии — то есть сербского народа — должна осуществить черногорская династия Петровичей-Негошей, как более древняя и имеющая большие заслуги перед сербством»47. Рассматривая конкретное развитие взаимоотношений между двумя государствами, на которое, помимо смены династии в Сербии, определяющее
влияние оказали Балканские войны, в результате которых, с одной стороны, была установлена общая сербо-черногорская граница, а с другой — главным для дальнейших их судеб явилось, по мнению Ракочевича, то обстоятельство, что в ходе военных действий «проявились многие слабости во всех областях государственной и общественной жизни Черногории», в результате чего они «совершенно ясно продемонстрировали, что Черногория больше не может развиваться как современное государство без ее вхождения в более широкую государственную общность, иными словами, без урегулирования своих отношений с Сербией, либо путем объединения, либо путем заключения той или иной формы унии», автор делает вывод, что произошедшие всеобъемлющие изменения толкали Черногорию «к устойчивой опоре на Сербию»48.
В Сербии существовали аналогичные планы использовать албанский фактор в своих интересах с тем, чтобы не только обеспечить поддержку или хотя бы нейтралитет албанцев в период антитурецких действий Балканского союза, но и обеспечить для страны выход на Адриатическое море через земли, населенные албанцами. В этих целях активно использовался аргумент о сербских корнях значительной части албанского этноса. Впервые на самом высоком государственном уровне эта тема была конкретно сформулирована сербским премьером Николой Пашичем в ноябре 1912 г. — в разгар Первой Балканской войны. Принимая австрийского посланника в Белграде Угрона, Пашич обсудил с ним помимо всего прочего вопрос о том, каким именно образом Сербия должна добиваться получения жизненно необходимого ей естественного и беспрепятственного выхода на Адриатическое море. Пашич прямо назвал обретение «этой отдушины, без которой страна обращена на гибель», одной из ключевых целей настоящей войны — столь же важной, как и «освобождение своих братьев» в Османской империи49. Его собеседник со своей стороны заметил, что «для этого сербам незачем идти в чужую землю, у них теперь будет свободный выход по Вардару к Эгейскому морю, и имеются пути чрез славянские земли к Спалато и Метковичу, или наконец по союзной территории к черногорским портам»50. В ответ
Пашич заявил Угрону, что «Сербия стремится к экономической независимости, каковая не будет обеспечена ни выходом чрез принадлежащие Австрии Боснию и Герцеговину, ни чрез черногорскую территорию. Путь к Эгейскому морю далек и составляет сферу притязания других союзников. Естественно посему, что Сербия направила взоры к Адриатическому морю, где для нее вовсе не чужие земли, а искони принадлежавшие Сербскому государству, населенные албанцами, которые по крови те же сербы и могут, конечно, рассчитывать на всемерную защиту Сербии»51.
Более подробная информация на этот счет содержалась в справке, подготовленной в это же время российским дипломатом А.М. Петряевым — одним из ведущих отечественных специалистов по албанским делам и будущим делегатом России в Международной контрольной комиссии в Албании. В документе, в частности, говорилось, что еще с XVII—XVПI вв., в условиях османского ига, «оставленные славянами места тотчас заселялись магометанами, главным образом албанцами. Таким образом, Турция очищалась от непримиримого славянского элемента, а албанцы за его счет расширяли область своего населения. Тогда сербы подвергались двойному насилию: со стороны турецких правителей и от поселившихся албанцев. Вследствие этого многие выселялись в разные места. Между прочим, из окрестностей Призрена и Печи происходят три самых многочисленных племени: Белопавличи, Кучи и Ваневичи; а оставшиеся из них соплеменники превратились в албанские племена: Крастеничи, Бериши, которые, однако, и теперь признают свое родство с упомянутыми черногорскими племенами. Многие знатные сербские роды приняли магометанство и также слились с албанцами»52.
Неудивительно, что теория о сербских корнях преобладающей части косовско-албанского этноса и сегодня продолжает оставаться в центре не только научных, но и общественно-политических дискуссий как в самом Косово, так и за его пределами. Ее смысл несколько иронично следующим образом охарактеризовал Н. Малькольм, являющийся убежденным противником данной теории. Признавая, что определенная
часть славян пережила албанизацию, он, тем не менее, не считает данный процесс «всеобщим и преобладающим» и далее продолжает: «Приверженцы данной теории пытаются утверждать, что человек, говорящий по-албански, рожденный от ал-баноязычных родителей и идентифицирующий себя как албанца или албанку, на самом деле не является албанцем, потому что его предок в восемнадцатом столетии мог быть сербом»53. Впрочем, данная проблема, безусловно, заслуживает отдельного рассмотрения, а потому вернемся в начало XX века.
Собравшееся 28 ноября 1912 г. во Влёре всеалбанское Национальное собрание стало важной вехой не только в истории албанского национального движения, но и в эволюции вели-коалбанской идеи. Принятый его делегатами акт о провозглашении независимости Албании готовился с участием представителей ряда великих держав. В частности, глава первого албанского правительства Исмаил Кемали предварительно побывал в Вене, где обсудил свои планы провозгласить Албанское государство и через местную прессу очертил его границы, включавшие в себя помимо собственно Албании также Бито-ли, Янину, Скопье, Приштину и Призрен. И хотя открывшееся в декабре 1912 г. в Лондоне Совещание послов великих держав не признало принятые во Влёре решения и постановило передать многие территории, на которые претендовали лидеры албанского движения, соседним балканским странам, это не умаляет их значения для дальнейшего развития албанского национального движения. Что же касается позиции великих держав, от которых тогда напрямую зависели вопросы албанского и в целом балканского разграничения, то в этой связи можно полностью согласиться с мнением Г.Л. Арша, подчеркивавшего, что «было бы неправильно... оценивать позицию указанных держав как «проалбанскую» или «антиалбанскую»: они руководствовались исключительно собственными империалистическими интересами»54. В итоге напряженных дискуссий, которые один из участников Лондонского совещания австро-венгерский дипломат М. Менсдорф сравнил с «покупкой ковра на стамбульском базаре», были определены без точной фиксации границы Албанского государства55. В его состав
вошли территории с общим населением примерно 850 тыс. человек, но при этом большая часть современного Косово оказалась в границах Сербии и Черногории56. По оценке британского исследователя Роберта Элзи, признав суверенитет Сербии над Косово, великие державы «оставили за пределами самой Албании» 40% населения, что, по его словам, «стало трагической ошибкой, преследовавшей Балканы вплоть до конца двадцатого столетия»57.
Выступая 12 августа 1913 г. в палате общин британского парламента, председательствовавший на Лондонском совещании послов великих держав министр иностранных дел Великобритании Эдвард Грей не без цинизма, но вполне точно отметил: «Я не сомневаюсь, что, когда положение о границах Албании будет оглашено полностью, оно вызовет немало нареканий со стороны лиц, хорошо знакомых с местными албанскими условиями и рассматривающих этот вопрос исключительно с точки зрения этих местных условий, но следует помнить, что при выработке этого соглашения важнее всего было сохранить согласие между самими великими державами»58. Этот цинизм великих держав был хорошо виден на Балканах, однако государства региона по-прежнему делали ставку на обретение международной поддержки при планировании и реализации собственных военно-политических акций.
В межвоенный период великоалбанские идеи не пользовались значительной популярностью, лишенные надежд на какую-либо международную поддержку. Созданный в ноябре 1918 г. группой косовских эмигрантов Комитет по защите Косово призвал великие державы пересмотреть границы, установленные Лондонским совещанием послов и санкционировать объединение всех албанонаселенных земель в одно государство. К слову, в руководство данного Комитета вошли такие влиятельные в албанском национальном движении предвоенного периода и известные в Европе личности, как Хасан При-штини и Байрам Цурри. Однако в результате соглашений, подписанных по итогам Первой мировой войны, державы в целом сохранили неизменными принципы разграничения Албании с ее балканскими соседями. Почти полмиллиона албанцев ока-
зались в границах Королевства сербов, хорватов и словенцев (позднее переименованного в Югославию), а 70 тысяч — в пределах Греции. Это позволило радикальным албанским лидерам утверждать, что «почти половина тех, чья идентичность могла быть с полным правом определена как «албанская», остались за пределами албанского государства»59. Вполне объективной представляется в данной связи оценка, что «границы, нарисованные великими державами, сделали Албанию по всем параметрам самым отсталым государством в Европе»60.
Что же касается самого Комитета по защите Косово, то он был разгромлен властями Албании в 1924 г. после того, как его члены вошли в конфликт с новым правителем Албании Ахметом Зогу. Последний считал выходцев из Косово своими прямыми конкурентами — тем более, что к этому времени Байрам Цурри уже успел занять пост военного министра Албании, а Хасан Приштини — возглавить правительство. Да и в целом Ахмет Зогу не слишком симпатизировал великоал-банским идеям, считая более важной задачу укрепления самой Албании и собственной монархической власти в ней. Это дает основания утверждать, что именно «победа Зогу над косовара-ми в действительности определила ту политику, которой с тех пор придерживалась Тирана: Албания — а не албанцы — прежде всего»61.
Подлинный ренессанс идея «Великой Албании» пережила в годы Второй мировой войны, когда Италия присоединила к оккупированной в 1939 г. Албании обширные территории соседних балканских государств — округа Приштины, Печи и Призрена (сегодняшнее Косово), Тетово, Дебара, Кичево и Струги (нынешняя Македония), Улциня, Тузи и Плава (современная Черногория). Кроме того, косовские префектуры Митровица, Вучитрн, Гнилане и Подуево остались в составе оккупированной Германией Сербии.
В мае 1941 г. в Тиране было торжественно объявлено, что почти все балканские земли, на которых проживают албанцы, отныне присоединены к Албании 62. Частичное исключение составляла лишь греческая область Эпир (Чамерия в албанской топонимике), в которую итальянские оккупационные
власти назначили албанского Верховного комиссара Джеми-ля Дино. Однако сама эта область оставалась под контролем базировавшегося в Афинах итальянского военного командования. Кроме того, македонские округа Скопье, Куманово и Преспа, косовский Качаник и южносербский Прешево были аннексированы Болгарией. В 1942 г. в Албании была создана организация «Балли Комбетар» («Национальный фронт»), занимавшая антикоммунистические позиции и выступавшая за объединение всех населенных албанцами территорий. Одна из прокламаций данной организации, обнародованная осенью 1943 г., содержала недвусмысленный призыв: «Вперед, за свободную демократическую этническую Албанию!»63.
В 1943 г. в Призрене германские оккупационные власти содействовали образованию так называемой «Второй Призренской лиги», призванной координировать деятельность всех албанских движений на Балканах и землячеств за пределами региона в направлении этнической унификации. К этому времени, по данным албанских исследователей, в частности, За-мира Штюллы, Косово и в целом Югославию покинули от 200 до 300 тыс. албанцев, большая часть из которых переселилась в США и Турцию64. Независимые историки оценивают масштабы албанской эмиграции из межвоенного Косово меньшими числами. Так, Н. Малькольм пишет о 90—150 тысячах.
Четыре года фашистской оккупации стали фактически единственным периодом существования «Великой Албании». Подобная ситуация сохранялась вплоть до освобождения вышеуказанных территорий сначала от итальянской, а затем от германской оккупации. Державы антигитлеровской коалиции в рамках послевоенного урегулирования приняли решение вернуть Албанию к ее прежним границам, которые в целом соответствовали решениям Лондонского совещания послов великих держав 1912—1913 гг.
В одном из обращений Генерального штаба Национально-освободительной армии Албании к командующему Народно-освободительной армии Югославии Иосипу Броз Тито говорилось буквально следующее: «Мы никогда не оставались без вашей помощи, о которой наш народ знает и за которую
благодарен. Братство по оружию наших народов скреплено совместной борьбой, и пролитая кровь сцементировала эту дружбу, которую ничто не может разрушить»65. Однако в ходе обсуждения принципов разграничения Албании и Югославии вектор дискуссий менял свое направление на прямо противоположное. В декабре 1943 г. на состоявшейся на косовско-ал-банской границе конференции представителей коммунистических партий Албании и Югославии было принято решение о том, что «единственным путем обретения свободы является предоставление всем народам, включая албанцев, возможности принять решение о своей собственной судьбе, включая право на самоопределение, вплоть до отделения». Однако уже в 1945 г. на аналогичной конференции в Призрене это решение было пересмотрено, и представители коммунистов Косово поддержали вхождение данной области в состав Сербии, а не Албании66.
По свидетельству российской исследовательницы Е.Ю. 1усь-ковой, «за время войны территорию Косова, по разным данным, покинули от 100 до 200 тыс. сербов и черногорцев, а населили многие тысячи албанцев из Албании, которые так и остались в этих краях, используя благоприятную политическую обстановку в Югославии в 1944—48 гг. Многочисленные манифестации албанского населения Косова, проходившие в 1945 г., выражали нежелание находиться в составе Сербии. Тито пытался успокоить ситуацию, с одной стороны, заявлением о предполагаемом вхождении Косова в состав Албании, а, с другой — освобождением албанцев от ответственности за преступления против сербского населения, совершенные во время войны»67. При этом албанцы получили в свое распоряжение земли сербов и черногорцев, не имевших возможность вернуться в Косово в том числе и в силу запрета, введенного на государственном уровне68.
Известно высказывание Тито, прозвучавшее весной 1945 г. и адресованное напрямую косовским албанцам, в том числе тем из них, кто запятнал себя сотрудничеством с фашистами: «Мы знаем, что вы пошли в немецкую армию, что вы боролись против нас, но это не значит, что мы призываем вас к от-
ветственности. Мы знаем, что вы были обмануты, что не все из вас убийцы и преступники, что 90% из вас заблуждались, и что сейчас настало наше время вам помочь, объяснить, чего мы хотим. Мы не хотим, чтобы шиптари (существующий в Сербии термин для обозначения албанцев, который сами албанцы считают пренебрежительно-оскорбительным. — П. И.) в Косово были людьми второго или третьего сорта. Мы хотим, чтобы у вас были свои права, равноправие, был свой язык, свои учителя, чтобы вы ощущали себя в своей стране»69. На этом основании ряд сербских историков считают, что само выделение области Косово и Метохия в составе Сербии «имело целью помочь объединению Албании с Югославией под властью Тито»70.
Как вспоминал позднее близкий соратник Тито Милован Джилас, югославское и албанское правительства в конце Второй мировой войны «в принципе стояли на точке зрения, что Албания должна объединиться с Югославией, что разрешило бы и вопрос албанского национального меньшинства в Югославии», поскольку «принесло бы не только непосредственные выгоды и Югославии, и Албании, но одновременно покончило бы с традиционной нетерпимостью и конфликтами между сербами и албанцами. И — что... особенно важно — это дало бы возможность присоединить значительное и компактное албанское меньшинство к Албании как отдельной республике в югославско-албанской федерации»71. По сути, Тито «намного больше интересовала судьба задуманной им Балканской федерации, ядром которой стала бы Югославия. Он готов был пожертвовать Косово, чтобы сделать собственные планы привлекательными для Албании»72. Генеральный секретарь ЦК АПТ Энвер Ходжа в своем письме в ЦК ВКП(б) в сентябре 1949 г. дословно привел показательное высказывание Тито по косовской проблеме: «Косово принадлежит Албании и должно быть присоединено к Албании. Мы желаем этого от всей души, но в настоящий момент не можем этого допустить, потому что реакция великосербов еще очень сильна»73.
О том же свидетельствовали советские дипломаты. Посланник в Тиране Д.С. Чувахин после беседы с Э. Ходжей по итогам его визита в Белград записал 3 июля 1946 г. в своем
дневнике, что «Тито считает необходимым принять все меры к сближению населения Косово и Метохии с населением Албании и что одной из таких мер могло бы быть открытие албано-югославской границы и отмена таможенных пошлин на этом участке границы»74.
Примечательно, что сам Ходжа, выступавший за передачу Косово Албании, отнесся к данной инициативе югославской стороны без особого энтузиазма. Как отметил советский дипломат, «по словам Энвера Ходжи, на поставленный маршалом Тито вопрос об открытии албано-югославской границы в районе Косово и Метохии он ответил, что этот вопрос требует специального изучения и что к нему можно будет вернуться в будущем»75. По свидетельству Чувахина, албанский лидер считал, «что эта область (Косово. — П. И.), населенная в подавляющем большинстве своем албанцами, несомненно, будет присоединена в свое время к Албании, но что это возможно лишь только тогда, когда и Албания, и Югославия будут государствами социалистическими. Энвер Ходжа подчеркнул при этом, что этой точки зрения он придерживался на протяжении всей национально-освободительной борьбы и что такую же позицию в этом вопросе занимало и все руководство албанской КП (Албанская партия труда. — П. И.)»76. Однако известно и другое высказывание Ходжи, заявившего однажды, что «Берлинский конгресс и Версальский мирный договор несправедливо нарушили интересы Албании и албанского национального меньшинства в Косове... Они не согласились с таким решением вопроса и не желают оставаться в границах Югославии, независимо от ее политического строя... Их единственный идеал — это слияние с Албанией»77.
Дальнейшее обсуждение проблемы Косово и характера государственного устройства самой Албании также проходило в первые послевоенные годы в рамках обсуждения идеи создания Балканской федерации, носившего противоречивый характер. Первым шагом на этом пути, по мнению Сталина и Тито, должно было стать объединение Албании с Югославией. По свидетельству Милована Джиласа, советский лидер однажды заявил ему в присутствии В.М. Молотова: «У нас нет
особых интересов в Албании. Мы будем согласны, если Югославия проглотит Албанию!»78
В марте—апреле 1947 г. в Белграде прошли непростые переговоры о заключении двустороннего торгового соглашения на основе предложений югославской стороны. Документ предусматривал фактический отказ Албании от монополии на внешнюю торговлю, поскольку все экспортно-импортные операции «должны были осуществляться исключительно югославскими организациями»79. В течение 1947 г. Тирана и Белград достигли договоренностей о парификации монетной системы (предусматривавшей уравнение албанского лека с югославским динаром), об унификации цен, о таможенном союзе, об обязательности согласования народнохозяйственных планов, о создании совместных обществ. Эта линия в целом соответствовала положениям резолюции V Пленума ЦК Коммунистической партии Албании 1946 г., в которой, в частности, подчеркивалось: «Наша (албанская. — П. И.) политика должна ориентироваться на более тесную и конкретную связь с Югославией»80. Однако она встречала возражения со стороны той части албанского политического и экономического руководства, которые видели в форсированном углублении хозяйственной интеграции с Югославией угрозу национальному суверенитету. Они, в частности, ссылались на высказывание Сталина, прозвучавшее во время встречи советского лидера с албанской правительственной делегацией во главе с Ходжей, состоявшейся в Москве в июле 1947 г.: «Албания должна встать на свои собственные ноги»81.
В конце 1947 г. Албания и Югославия приступили к обсуждению мер по объединению армий двух стран. В качестве первого шага в этом направлении предусматривалась передислокация 2-й Пролетарской стрелковой дивизии югославской армии в один из потенциально конфликтных районов — город Корча вблизи албано-греческой границы. Однако советско-югославский конфликт, достигший кульминации в середине 1948 г., похоронил планы создания де-факто югославско-албанской федерации. Следуя в русле резолюции Информбюро «О положении в Компартии Югославии» от 28 июня, албан-
ское правительство уже 1 июля объявило об аннулировании всех двусторонних договоров и о высылке из страны югославских советников, число которых, по некоторым данным, приближалось к 600 82. Подобное развитие событий — а также усиливавшееся противодействие западных держав, опасавшихся появления на Балканах «малого СССР», — свело на нет усилия по созданию Балканской федерации как в ее максимально расширительных границах (с участием Албании, Югославии, Болгарии, Румынии и Греции), так и в виде тройственного объединения Белграда, Тираны и Софии или хотя бы албано-югославских надгосударственных структур.
В более поздний период правления Энвера Ходжи претензии Албании на Косово и в целом великоалбанские настроения если и не афишировались открыто, то активно культивировались среди косовского населения посредством активной издательской и пропагандистской деятельности, в том числе через Университет в Приштине83. Обсуждению современного состояния «албанского национального вопроса» была посвящена прошедшая в 1976 г. в Тиране Национальная конференция этнографических наук. На ней отмечалось, что около пяти миллионов албанцев продолжают оставаться за пределами собственно Албании84. Однако отсутствие конкретных шагов в направлении реализации идеи «Великой Албании» вызывало недовольство албанских радикалов в Косово. С их легкой руки в начале 1980-х годов получила распространение следующая характеристика всесильного лидера Албании: «Энвер Ходжа должен помнить, что он является главой государства и главой партии, но не главой нации»85.
Происшедший в начале 1990-х годов распад единой Югославии окончательно перевел проблему «Великой Албании» в практическое русло. Появившиеся к этому времени многочисленные геополитические концепции переустройства Балкан и всей Центральной и Восточной Европы, наложившись на рост национального самосознания народов обширного региона, породили центробежные силы, «увлекающие национальные движения на путь отсоединения и сепаратизма»86. Ведь, как известно, роль этнической идентичности и борьбы той или
иной этнической группы за ее обеспечение традиционно возрастает в периоды общественных кризисов, один из которых как раз и вспыхнул в Европе в конце 1980-х годов87. Обратной стороной данного процесса закономерно стал рост великодержавных идей или «идеи «большого государства» в разных Балканских странах». Приверженцы последней «опираются на традиционные и разработанные концепции, которые появились вместе с национальными государствами непосредственно на Балканах»88. В результате в балканском регионе «в последние десятилетия XX в. этническое самоопределение становится наиболее релевантным, этническая идентичность утрачивает прежнюю амбивалентность и приобретает четкие границы»89. Показательно, что радикализация требований албанцев происходила не только в Косово или остальной Сербии, но и в других республиках бывшей Югославии. В частности, в 1992 г. албанские радикалы в македонском городе Струга провозгласили создание так называемой «Республики Иллири-да» и потребовали федерализации Македонии90. В настоящее время радикальные лидеры македонских албанцев открыто призывают к превращению страны в славяно-албанскую конфедерацию «Республика Македония — Иллирида», угрожая в противном случае самоопределением по косовскому образцу. Правда, официальной позицией албанских партий правящей коалиции остается сохранение нынешнего государственного устройства страны91.
На протяжении 1990-х годов два ключевых фактора способствовали радикализации требований албанцев: углубление сербо-албанских противоречий в Косово и невнимание международного сообщества к косовской проблеме по сравнению с ситуацией в Словении, Хорватии, Боснии и Герцеговине и даже Македонии. Это привело к тому, что уже в 1997—1998 гг. вместо придерживавшейся ненасильственной политики «Демократической лиги Косово» во главе с Ибрагимом Руговой ведущую роль в лагере косовских албанцев стала играть военизированная «Армия освобождения Косово» (АОК), придерживавшаяся великоалбанской идеологии и располагавшая тыловыми базами в северных и северо-восточных районах
Албании. Последнюю в начале 1997 г. охватили массовые беспорядки, переросшие в анархию, сопровождавшуюся разграблением армейских складов и переброской оружия в Косово и другие албанонаселенные районы Балкан92.
В июле 1998 г. пресс-секретарь АОК (и будущий председатель Ассамблеи Косово. — П. И.) Якуп Красничи публично заявил, что целью данного формирования является объединение всех албанонаселенных земель93. Аналогичный характер носило и новогоднее обращение Генерального штаба АОК, озвученное в канун 1998 г. В нем содержался призыв «сделать
1998—1999 годы годами объединения албанцев и завоевания свободы и независимости для Косово»94. Развернувшиеся в
1999—2001 гг. в южносербской Прешевской долине и в Македонии антиправительственные боевые действия албанских вооруженных отрядов, тесно связанных с АОК, стали следующим, вслед за Косово, этапом реализации великоалбанского сценария. Отсутствие — в отличие от косовского случая — поддержки со стороны НАТО и Европейского союза вынудило сепаратистов пойти на мирные договоренности с Белградом и Скопье. Однако одностороннее провозглашение независимости Косово в феврале 2008 г. и ее признание со стороны ведущих западных держав придали идее «Великой Албании» новый импульс. В самой Албании открыто в поддержку объединения Косово и Албании в качестве партийной цели высказался в 2001 г. председатель Демократического альянса Арбен Имами95. Бывший премьер-министр Албании и лидер Демократической партии Албании Сали Бериша выступает за создание единого албанского культурно-национального пространства, однако воздерживается от прямых призывов к перекройке балканских границ — во многом под воздействием лидеров Европейского союза, куда Тирана намерена вступить как можно скорее. Говоря словами занимавшего в конце 1990-х годов пост главы МИД Албании Паскаля Мильо, «будущая цель всех албанцев заключается в создании албанской зоны, включающей в себя все албанонаселенные регионы юго-восточной Европы, интегрированной в евроатлантичес-кие структуры»96.
Еще в 1992 г. С. Бериша сразу после прихода к власти заявил в одном из интервью, что «идеи создания «Великой Албании» абсолютно не присущи албанским правящим кругам и политическим силам»97. Эта констатация сразу же вызвала резкую отповедь со стороны одного из ведущих албанских интеллектуалов, академика Реджепа Чосья, указавшего в открытом письме на страницах издающейся в США газеты «Иллирия», что «Албания никогда не признавала ее существующие границы и всегда пыталась напомнить международным кругам, что данные границы являются несправедливыми, разделяющими албанские земли на две части. Это границы, которые проходят по самому сердцу албанского народа»98.
Сегодня есть все основания утверждать, что если мировому сообществу и удалось посредством всего комплекса доступных мер, включая военные, воспрепятствовать появлению на карте Балкан «Великой Сербии», то идея «Великой Албании» изначально и ошибочно не рассматривалась ведущими мировыми игроками в качестве реальной угрозы. Ныне же ситуация в этой сфере, похоже, выходит из-под контроля мирового сообщества. «Некоторым албанским националистам еще только предстоит отказаться от тех вожделений, от которых уже отказались их соседи», — пишет Марк Мазоувер 99. Однако идеологи «Великой Албании» делать этого пока явно не собираются. Лидер имеющего третью по величине фракцию в Ассамблее Косово и стремительно набирающего популярность радикального движения «Самоопределение» Альбин Курти в качестве своего основного требования выдвигает слияние Косово и Албании и в дальнейшем объединение всех албанонаселенных районов Балкан в соответствии с программой Призренской лиги 1878—1881 гг. Аналогичную позицию занимает «Народное движение Косово», поддерживающее контакты с албанскими землячествами в США и западноевропейских странах, которые по вопросам создания «Великой Албании» настроены более решительно, чем политические силы в Приштине или Тиране100.
В качестве альтернативы подобным планам великие державы в настоящее время (когда принцип нерушимости границ уже не является абсолютным) могут предложить лишь
идеалы евроинтеграции в надежде, что когда государства балканского региона «присоединятся к Европейскому союзу, тогда все албанцы впервые после 1912 г. станут частью одного и того же политического целого, лишенного экономических барьеров и предоставляющего полную свободу передвижения. Вопрос заключается в другом: «Окажется ли импульс данного процесса достаточно сильным, чтобы прогнать любые мысли
0 решении данной проблемы другими средствами?»101 Говоря словами британского исследователя Тима Джуды, все фигуранты косовской проблемы «лишь только и совершали ошибку за ошибкой»102. И исторические уроки в этой череде ошибок слабо востребованы...
Примечания
1 Никифоров К.В. «Начертание» Илии Гарашанина. М., 2015. С. 17.
2 Insights and Perceptions: Voices of the Balkans // Gallup Balkan Monitor. 2010. P. 48.
3 Kosovo's Status: Difficult Months Ahead. International Crisis Group Policy Briefing. Prishtina-Brussels, 20.12.2006. P. 8.
4 Brubaker R. Nationalism Reframed: Nationhood and the National Questions in the New Europe. New York, 1996. P. 4.
5 Le Temps. 2008. 25 Fev.
6 Ibidem.
7 Ibidem.
8 Ibidem.
9 Mazower M. The Balkans. London, 2000. P. 126.
10 The Guardian. 2008. 26 Feb.
11 Platform for the Solution of the National Albanian Question, Albanian Academy of Sciences. Tirana, 1998. Р. 5.
12 Pan-Albanianism: How Big a Threat to Balkan Stability? Tirana-Brussels, 2004. P. 31.
13 Reuter J. Die Albaner in Jugoslawien. München, 1982. S. 18.
14 Албанский фактор в развитии кризиса на территории бывшей Югославии. Документы. Том первый (1878-1997 гг.). М., 2006. С. 40.
15 Там же.
16 Vickers M. The Albanians. A Modern History. London-New York, 1995. P. 33.
17 Pan-Albanianism: How Big a Threat... P. 3.
18 BrestovciS. Marredheniet shqiptare-serbo-malazeze (1830-1878). Prishtine, 1983. F. 268.
19 Смирнова Н.Д. История Албании в XX веке. М., 2003. С. 25.
20 Подробнее см.: Искендеров П.А. История Косово в прицеле дискуссий // Вопросы истории. 2010. № 3.
21 Gawrych G.W. The Crescent and the Eagle: Ottoman rule. Islam and the Albanians, 1874-1913. New York, 2006. P. 46-47.
22 Ibid. P. 46.
23 SkendiS. The Albanian National Awakening. New Jersey, 1967. P. 45.
24 Castellan G. L'Albanie. Paris, 1980. P. 10.
25 Vickers M. The Albanians... P. 30.
26 Lippich F. Denkschrift über Albanien. Vienna, 1877. S. 8-9.
27 Chekrezi K. Albania. Past and Present. New York, 1919. P. 50-51.
28 Pollo S., Puto A. The History of Alania. London, 1981. P. 125.
29 HasaniS. Kosovo. Istine i zablude. Zagreb, 1986. S. 284-285.
30 Цит.по: Краткая история Албании. М., 1992. С. 182.
31 Jelavich B. History of the Balkans: Eighteenth and nineteenth centuries. Cambridge, 1983. P. 365-366.
32 Ibid. P. 366.
33 Смирнова Н.Д. История Албании в XX веке. М., 2003. С. 25.
34 Краткая история Албании. С. 179.
35 Голос. 1878. 29 сентября.
36 Frasheri K. Lidhja Shqiptare e Prizrenit. Tirane, 1997. F. 115.
37 Külce S. Osmanli Tarihinde Arnavutlluk. Izmir, 1944. F. 250.
38 Frasheri K. Lidhja Shqiptare. F. 419.
39 Албанский фактор. Том первый. С. 45.
40 Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ). Ф. Консульство в Валоне. Оп. 600 (603). Д. 22. Л. 65.
41 Речь. 1912. 28 июля.
42 АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 5296. Л. 52.
43 Славяноведение. 1997. № 5. С. 42.
44 Там же. С. 45.
45 Там же. С. 46.
46 Там же. С. 48.
47 РакочевиЬ Н. Односи Црне Горе и Срби'е 1903-1918 // Црна Гора у ме^уна-родним односима. Титоград, 1984. С. 89.
48 Там же. С. 97.
49 АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 529. Л. 75.
50 Там же.
51 Там же.
52 Албанский фактор. Том первый. С. 56.
53 Malcolm N. Is it true that Albanians in Kosova are not Albanians, but descendants from Albanized Serbs? // The Case for Kosova: Passage to Independence. London-New York, 2006. P. 21.
54 За балканскими фронтами первой мировой войны. М., 2002. С. 49.
55 Puto A. L'independence albanaise et la diplomatie des Grandes Puissances (19121914). Tirana, 1982. P. 163.
56 The Other Balkan Wars. Carnegie Endowment, 1993 (1913).
57 Elsie R. Historical Dictionary of Kosova. Lanham, Maryland, 2004. P. 2.
58 Цит.по: Албанский узел. М.-Л., 1925. С. 63.
59 Pan-Albanianism: How Big a Threat. P. 3.
60 Stavrianos L.S. The Balkans Since 1453. London, 1958. P. 731.
61 Judah T. Kosovo: What Everyone Needs to Know. Oxford University Press, 2008. P. 43-44.
62 Zolo D. Invoking Humanity: War, Law, and Global Order. London, 2002. P. 24.
63 Цит.по: Смирнова Н.Д. История Албании... С. 232.
64 Kosovo Historical Review. Tirana. 1994. № 3. P. 20.
65 Цит.по: Краткая история Албании. С. 382.
66 Подробнее см.: Perolli G. Konferenca e Bujanit. New York, 2002.
67 Подробнее см.: Гуськова Е.Ю. Албанский фактор кризиса в бывшей Югославии. Политика двойных стандартов международных организаций // Аналитические записки. 2006. Июнь. № 18. С. 67-90.
68 Косово и Метохи'а у великоалбанским плановима 1878-2000. Београд, 2001. С. 141.
69 ПетрановиЬ Б. Jугословенско искуство српске националне интеграци'е. Бео-град, 1993. С. 107.
70 Нова истори'а српског народа. Београд, 2002. С. 345.
71 Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1992. С. 96.
72 Албанский фактор. Том первый. С. 20.
73 Письмо Э. Ходжи в ЦК ВКП(б) о предыстории возникновения косовского вопроса и методах его решения // Восточная Европа в документах российских архивов, 1944-1953. Т. 2: 1949-1953. М.- Новосибирск, 1998. С. 211.
74 Восточная Европа в документах российских архивов 1944-1953 гг. Т. 1. М., 1998. С. 477.
75 Там же.
76 Там же. С. 476.
77 Письмо Э. Ходжи в ЦК ВКП(б)... С. 206.
78 Джилас М. Лицо тоталитаризма... С. 103.
79 Краткая история Албании. С. 404.
80 Цит.по: Краткая история Албании. С. 405.
81 Там же.
82 Краткая история Албании... С. 406.
83 Подробнее см.: Трнавци Х. Мо'а исповест о Косову. Београд, 1987.
84 Castellan G. L'Albanie. Paris, 1980. P. 19.
85 Pan-Albanianism: How Big a Threat. P. 15.
86 Чертина З.С. Первая мировая война и этничность: пробуждение вулкана // Первая мировая война: пролог XX века. М., 1998. С. 367.
87 Eriksen T.H. Ethnicity and Nationalism. L., 2002. P. 99.
88 Миле П. «Великая Албания»: фикция или реальность? // Албанский фактор кризиса на Балканах. М., 2003. С. 150.
89 Мартынова М.Ю. Косовский узел: этнический фактор // Институт этнологии и антропологии РАЕН. Исследования по прикладной и неотложной этнологии. № 204. М., 2008. С. 3-4.
90 RametS.P. Whose Democracy? Nationalism, Religion, and the Doctrine of Collective rights in post-1989 Eastern Europe. Lanham, Maryland, 1997. P. 80.
91 Bugajski J. Ethnic Politics in Eastern Europe: a Guide to Nationality Policies, Organizations, and Parties. New York, 1995. P. 116.
92 Greater Albania - Concepts and Possible Consequences. Belgrade, 1998.
93 Der Spiegel. 1998. № 28. S. 122-123.
94 Political Declaration N°22 of the Kosovo Liberation Army, TVSH Television Network (Tirana). 31 December 1998.
95 Reuters News Bulletin. 2001. 13 April.
96 Milo P. «Greater Albania» - Between Fiction and Reality. Tirana, 2001. P. 45.
97 Bujku. 19.12.1992.
98 Illyria. 1993. 3 Feb. P. 5.
99 Mazower M. The Balkans... P. 134-135.
100 Подробнее см.: Hockenos P. Homeland Calling: Exile Patriotism and the Balkan Wars. Cornell, 2003.
101 Pan-Albanianism: How Big a Threat. P. 6.
102 Подробнее см.: Judah T. Kosovo: War and Revenge. Yale University Press, 2002.
