CC BY
109
УДК 82 (091) Д.В. Дашибалова
Б.Я. ВЛАДИМИРЦОВ КАК ЛИТЕРАТУРОВЕД
(О НЕИЗВЕСТНОМ ОЧЕРКЕ Н.Н. ПОППЕ)
Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта № 10-0400426а
Данная публикация знакомит научную общественность с неизданной работой Н.Н. Поппе, датированной 1941 г. и обнаруженной в архивной коллекции ЦВРК ИМБТ СО РАН. Статья посвящена вкладу академика Б.Я. Владимирцова в монгольское литературоведение.
Ключевые слова: Монголия, фольклор, литература, архивные материалы, Владимирцов, Поппе.
D.V. Dashibalova
B.Ya. VLADIMIRTSOV AS A LITERARY SCHOLAR (ON N.N. POPPE’S UNKNOWN PAPER)
The paper acquaints with unpublished essay of N.N. Poppe, dated year of 1941and was founded in archives collection of the Center of Oriental manuscripts and xylographs of Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan studies. The paper deals with contribution of acad. Vladimirtsov to Mongolian literary studies.
Keywords: Mongolia, folklore, literature, archives materials, Vladimirtsov, Poppe.
В Центре восточных рукописей и ксилографов Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН в личном фонде известного монголоведа Н.Н. Поппе нами обнаружена его неопубликованная статья о Борисе Яковлевиче Владимирцове (ф.15, оп.1, д.22). Текст представляет собой машинопись на 17 листах формата А4, на первом листе имеется запись, сделанная Поппе красными чернилами «Исправленный экземпляр», и дата - 20 мая 1941 г. Насколько нам известно, этот текст был подготовлен для сборника научных статей, приуроченного памяти академика Б.Я. Владимирцова (1884-1931), который должен был выйти в свет в 1941 г. Этого не произошло по известным причинам - с началом Великой Отечественной войны и эмиграцией самого Н.Н. Поппе. Несмотря на то, что статья имеет следы идеологических стереотипов той эпохи и последовавшее в эмиграционный период Поппе противоречивое мнение о Владимир-цове, считаем необходимым ознакомить научное сообщество с данной работой. Глубоко символичен и тот факт, что в 2011 г. исполняется 70 лет со дня кончины академика Б.Я. Владимирцова - величайшего монголоведа современности. Статья публикуется в современной орфографии и пунктуации, с сохранением стилистических особенностей автора. Ссылки даются в соответствии с современными нормативами.
Основоположник советского монголоведения и крупнейший монголист Б.Я. Владимирцов отличался от своих предшественников и большинства современных ему монголистов исключительной разносторонностью как ученого, отличавшегося исключительной разносторонностью. Лингвистика, литература и фольклор, этнография и история в одинаковой степени входили в круг его
интересов, и во всех этих областях он ориентировался с одинаковой легкостью, обладая огромными познаниями в них. Некоторые считали Б.Я. Владимирцова преимущественно лингвистом, другие - в первую очередь историком. «Если спросить, чем был более всего Борис Яковлевич, как специалист-монголовед, то правильнее всего было бы, вероятно, ответить, что он, прежде всего, был историком», - писал в своем некрологе академик С.Ф. Ольденбург [Известия, 1932, с. 668]. Вдова покойного Л.Н. Владимирцова была, пожалуй, более права, когда она по поводу этих слов
С.Ф. Ольденбурга заметила: «Трудно заметить, чем он больше был». В самом деле, деятельность Б.Я. Владимирцова была настолько многообразной, что сказать, чем он был в первую очередь, невозможно. Однако С.Ф. Ольденбург был прав, говоря о Б.Я. Владимирцове как об историке: для всех трудов Владимирцова характерным является строго исторический подход к изучаемым явлениям, и историзм пронизывает все его труды. С этой точки зрения Б.Я. Владимирцов был действительно историк: он языковед-историк, историк литературы и автор трудов по гражданской истории монголов.
В настоящей статье мы ставим целью дать характеристику Б.Я. Владимирцова как литературоведа и показать, что как литературовед Б.Я. Владимирцов является, в сущности, основоположником этой отрасли монголоведения.
Для Б.Я. Владимирцова характерной является исключительная широта. Это был самый разносторонний, и мы сказали бы, самый культурный
монголовед всего истекшего периода истории монголоведения. Чтобы оценить Владимирцова по достоинству, следует вспомнить, в каком положении находилось монголоведение ко времени начала научной деятельности Б.Я. Владимирцова. В начале нашего столетия монголоведы занимались преимущественно разработкой узкомонго-ловедных проблем, не выходя за рамки монголоведения. Характерное motto избрал для одной из своих работ тоже известный монголовед А.Д. Руднев: «При нынешнем положении вопроса тюркологи, монголисты, финнологи и т.д. должны главным образом возделывать свои нивы» [Руднев, 1911, с. 3]. Это замыкание монголистов в своей области, отмежевание их от окружающего мира, являлось как раз тем, против чего выступал Б.Я. Владимирцов. «Монголисты, - говорил Б.Я. Владимирцов - и, можно сказать, самое монголоведение, стояли в стороне от двух, быть может, самых ярких за последние 50 лет движений востоковедной науки, так расширивших и углубивших наши познания Азии» [Mongolica, 1925, с. 305]. Указывая на то, что старые монголисты Шмидт, Доржи Банзаров, Ковалевский и др. не считали возможным решать все вопросы монголоведения только средствами самого монголоведения и привлекали в своих исследованиях данные смежных дисциплин, Б.Я. Владимирцов резко, но оправданно критикует современное ему монголоведение: «Со времени А.М. Позднеева направление монголоведения изменяется довольно сильно по сравнению с недавним прошлым. Оно разрывает связи со смежными областями знания, которые у нее, хотя и слабо, но все-таки были завязаны раньше, с ти-бетоведением, с тюркологией. Работа направляется вовнутрь. Монголия как-то поворачивается своим новым маньчжурским чиновничьим ликом, на котором нельзя прочесть ничего другого, ничего пережитого в ином состоянии, в иное время. И буддийский лик позднеевской Монголии оказался каким-то захолустным и обособленным от всего другого буддийского мира» [там же, с.306].
Эти высказывания Б.Я. Владимирцова имеют огромное значение. Действительно, мы знаем, что Монголия и весь вообще монгольский мир никогда не развивались обособленно от окружающего их мира и никогда не были отгорожены от него китайской стеной. Поэтому тот, кто хочет действительно по-настоящему изучать монголов, должен брать их в конкретной исторической обстановке и во взаимодействии с другими народами, с другими культурами. И заслугой Владимирцова являет-
ся как раз то, что он направил монголоведение по тому руслу, по которому оно должно идти.
Сам Владимирцов всегда изучал монголов во взаимодействии с другими народами. Так поступал он и как историк, и как лингвист, и как литературовед.
Б.Я. Владимирцов прекрасно знал литературу не только монгольскую, не только восточную вообще, но и западную. Он очень много читал и всегда находил время читать все художественнолитературные новинки как на русском, так и на западноевропейских языках. Более того, он имел свои собственные суждения о литературе разных народов Востока. В числе его трудов мы находим немало рецензий на разные работы, казалось бы, совершенно не имеющие отношения к его области. Таковы, например, рецензии на пять томов серии «Les classiques de l’Orient» [Восток II, с.137-141], «Индийские сказки» [там же, с.156-158], «Persian Tales» [там же, с.159], L.Finot «Recherches sur la literature Laothienne» [там же, с.159], «Remances of Old Japan» [там же, с.160], «The Folk-Literature of Bengal» [Восток III, с.187-188] и др.
Б.Я. Владимирцов писал не только на монго-ловедные темы, но оставил также несколько работ по литературе и театру в Тибете. Таковы его статьи «Из лирики Миларайбы» [Восток I, с.45-47] и «Тибетские театральные представления»[Восток III, с. 97-107].
Уже этого краткого перечня достаточно для того, чтобы убедиться в исключительной разносторонности Б.Я. Владимирцова как литературоведа. Но понятно, что самое ценное в этой области им было сделано по монгольскому литературоведению.
Б.Я. Владимирцов был исключительным знатоком старомонгольской литературы. Едва ли кто-нибудь из европейцев когда-либо прочел столько рукописей и ксилографов, как Б.Я.Владимирцов и едва ли кто-нибудь так знал монгольскую литературу, как он. О количестве прочтенных им и тщательно проработанных сочинений на монгольском языке может дать некоторое представление большое описание рукописей ленинградских собраний, хранящееся в Институте востоковедения АН СССР. Часть его описания рукописей увидела свет [Монгольские рукописи, 1918, с. 1549; Краткое описание, 1920, с.74].
Являясь прекрасным знатоком монгольской литературы, Б.Я. Владимирцов лучше, чем кто-либо, знал и историю монголоведения. Это позволило ему значительно дополнить и расширить
хорошо известную работу по монгольской литературе крупного ориенталиста Б. Лауфера [Лау-фер, 1927, с.1-21].
Значение Б.Я. Владимирцова как литературоведа заключается в том, что он первый обнаружил правильное понимание задач монголиста-литературоведа и, если угодно, открыл монгольскую литературу. В своей знаменитой работе «Монгольская литература» [Литература Востока, 1920, с.90] Владимирцов указывает на то, что многие сомневаются в существовании у монголов литературы. И ставя вопрос о том, существует ли она вообще, Владимирцов дает на него такой ответ: «Правильный ответ на этот вопрос может дать только тот, кто поближе познакомится с монголами за все время их исторического существования, кто ближе подойдет к их жизни, не ограничивая себя ни определенной группой племен, ни известным кругом их духовных интересов, кто захочет сравнять этот кочевой народ с другими известными кочевниками Средней Азии. Внимательный наблюдатель откроет тогда любопытный мир, откроет особую литературу и именно литературу, а не письменность только кочевого народа, развивающегося в совершенно особых, не знакомых культурным народам Европы и Азии условиях» [там же, с. 93]. И действительно, теперь мы все знаем, что монголы создали свою литературу, одним из замечательнейших памятников которой является «Сокровенное сказание», создали большую летописную литературу и т.д., как создали ее еще в XVIII-ХІХ вв. и бурят-монголы, среди которых известны такие летописцы, как Тобоев, Юмсунов, Хобитуев и т.д.
Работа Владимирцова «Монгольская литература» замечательна еще тем, что в ней впервые производится разграничение художественной литературы и других видов литературы. Позднеев, а вслед за ним и Лауфер понимали историю литературы как историю всего написанного. Поэтому Лауфер говорит и о камнеписных памятниках, и о дипломатических посланиях, и об эпосе и т.д. Владимирцов же в названной своей работе говорит преимущественно о художественной литературе монголов и этим обнаруживает правильное понимание задач и предмета литературоведения, которое своим объектом имеет именно художественную литературу.
Следующим крупным литературоведческим трудом Б.Я. Владимирцова является его работа «Монгольский сборник рассказов из Pañcatantra» [1925, с. 401-552]. В этом труде, имеющем огром-
ное значение не только для литературоведов и фольклористов, но и для лингвистов, Владимир-цов впервые исследует в соответствии с современными требованиями заимствованную литературу, литературу, проникшую к монголам из Индии. Большую ценность представляют собою высказывания Владимирцова о путях странствования сказок из Индии в Монголию и о роли их носителей, странствующих монахов-бадарчинов и любителей чтения, степных грамотеев, которые передают такие рассказы из уст в уста. Влади-мирцов не только исследовал Панчатантру, но и перевел ее на русский язык. Хорошо известен и другой перевод его индийского сборника сказок «Волшебный мертвец», широко распространенного и среди бурят-монголов под заглавием Ши-дитэ хуур.
Если спросить, что среди литературоведческих работ Б.Я. Владимирцова представляет наибольшую ценность, то на этот вопрос можно дать совершенно определенный ответ: наибольшую ценность представляют его работы по фольклору. Прежде всего, Владимирцов лучше всех своих предшественников и современников владел разговорной речью, что позволило ему лично собрать огромный материал по фольклору. Влади-мирцов жил подолгу среди народов, говорящих на монгольском языке. Так, в 190S г. он провел лето среди дэрбетов района Кобдо [Отчет, 190S, с. 47], в 1912 г. он совершил экспедицию к баи-там Кобдоского округа [Отчет, 1912, с.100], среди которых провел длительное время, неоднократно совершал поездки к калмыкам и совершил две экспедиции в МНР. Первая экспедиция в МНР, давшая чрезвычайно богатый лингвистический, этнографический и фольклорный материал, была им совершена в 1925 г. [Владимирцов, 1927, с. 1-42]; а вторая - в 192б г., когда после занятий в Улан-Баторе он совершил поездку в Китай в Бэйпин, где ему удалось собрать чрезвычайно ценные монгольские книги, в том числе много рукописей. За время своего пребывания среди монголов, ойратов и калмыков Б.Я. Владимирцов настолько овладел разговорной речью, что с легкостью записывал фольклорные тексты, которые он собрал в огромном количестве. К сожалению, лишь меньшая часть их увидела свет [Владимир-цов, 192б], большая же часть остается до сих пор неизданной, как, например, изумительные по художественной ценности баитские улигеры, из которых многие, как Дайни Кюрл, достигают приблизительно 10 000 стихов.
Б.Я. Владимирцов был первый, кто обратил внимание на богатый революционный фольклор халха-монголов. В своем отчете о поездке в МНР в 1925 г. он приводит образцы революционных песен и частушек [там же, с.7], но наряду с ними он изучает и исчезающий шаманский фольклор [там же, с. 20]. Первые записи халха-монгольских шаманских призываний (дуудалга) принадлежат тоже ему.
Как собиратель материалов по фольклору Б.Я. Владимирцов резко выделяется среди прочих монголоведов, ибо никому не удалось столько записать, сколько он собрал. Только ученые по национальности бурят-монголы могли собрать столько же, если не больше, что, впрочем, было им и доступнее, так как они собирают материалы на своем родном, а не на чужом языке.
Собирая фольклорные произведения, Вла-димирцов находился, правда, в исключительно благоприятных условиях. Среди баитов СевероЗападной Монголии ему посчастливилось встретиться с выдающимся сказителем по имени Пар-чен Тульчи. Этот Парчен не только мастерски исполнял грандиозные эпопеи, как Дайни Кюрл, Бум Эрдэни и др., но был сам талантливым поэтом и сочинял улигеры. Что заслуживает особенного внимания, Парчен сочинял не только улигеры на излюбленные эпические темы, но черпал сюжеты из живой действительности. Так, например, Парчен избрал темой для одного из своих улиге-ров один из эпизодов героической национальноосвободительной борьбы монголов, а именно осаду Кобдо в 1912 г., где засел китайский гарнизон. Этот же Парчен воспел в одной из своих былин Амурсану - героя восстания против маньчжурской династии, произошедшего в середине 1S-ro столетия [Владимирцов, 1925, с. 271]. Познакомившись близко с Парченом, Владимирцов мог не только записать у него ряд крупных эпических произведений, но повседневно наблюдать и изучать творчество Парчена. Никому из монголоведов не приходилось так близко наблюдать творчество какого-либо сказителя, как Владимирцову.
В результате своих наблюдений Владимирцов опубликовал замечательный труд об эпосе монголов и ойрат [Владимирцов, 1923]. В этой работе дается перевод наиболее ценных баитских улиге-ров и исследование героического эпоса, являющееся первым исследованием эпоса монголов. Владимирцов поставил своей задачей решить в этой работе два основных вопроса: осветить личность сказителя и его творчество и опреде-
лить социально-классовый характер былинного эпоса. Заслугой Владимирцова является уже то, что он первый поставил вопросы, которые для его предшественников не существовали. Личности сказителя и вопросу об источниках его творчества Владимирцов придавал исключительное внимание, и многие выводы его безусловно правильны. Что же касается социально-классового анализа эпоса и решения вопроса о том, какой общественный класс является творцом эпоса, то Владимирцов впал в крупную ошибку. Укажем все же, что Владимирцов совершенно правильно определил монгольское общество изучавшегося им периода как феодальное общество. В настоящее время это является аксиомой и не может быть никаких сомнений насчет того, что монгольское общество начала XX в., как и в предшествующие столетия, было феодальным. Однако нужно было, чтобы кто-нибудь вскрыл и показал это. В сущности, Владимирцов был первым, кто из ученых монголоведов определил монгольское общество XIX-XX вв. как феодальное [там же, с. 2б]. Правильно определив, что общественным строем современной ему Монголии является феодальный строй и дав в общем правильную схему классов, Владимирцов впал все же в крупнейшую ошибку, приписав все былинное творчество господствующему классу «степных аристократов» [там же, с.39]. Владимирцов смешал две разные вещи: заметив, что монгольские феодалы охотно приглашают сказителей и до известной степени поощряют исполнение улигеров, Владимирцов приписал феодалам и создание эпоса. Однако содержание у себя сказителей и создание эпоса - вещи разные. Кроме того, Владимирцов сделал неправильное наблюдение, что «все в ойратской западной Монголии - и бедные, и богатые, знатные и незнатные, сановные и простые - живут одной и той же жизнью» [там же, с. 25], следовательно, имеют общие запросы и интересы. Наконец, Владимир-цов ошибочно считает, что героические эпопеи выражают дух степной аристократии и воспевают богатырские подвиги князей [там же, с. 27].
Мы теперь знаем, что дело обстоит не так. Не феодалы создали героический эпос и не феодалы воспеваются в эпосе. Не следует, однако, забывать, что Владимирцов сделал ведь первую попытку ответить на эти вопросы. Он поднял их, но разрешил их ошибочно. Тогда все это было ново, вопросы эти ставились впервые, и нет ничего удивительного в том, что правильный ответ не мог быть сразу дан.
Книга Владимирцова «Монголо-ойратский героический эпос» интересна для нас и представляет ценность как одна из немногих его работ, в которой он касается вопросов бурят-монгольского героического эпоса. Владимирцов не знал бурят-монгольского языка и специально бурят-монголами не занимался, но в этой его работе содержатся интересные и, безусловно, ценные высказывания о бурят-монгольское эпосе, в частности о Гэсэре.
Говоря о бурят-монгольском героическом эпосе, Владимирцов справедливо указывает, что «по содержанию своему бурятские эпопеи напоминают произведения героического эпоса других народов - греков, германцев, славян, турок» [там же, с. 14], подчеркивая этим наличие в бурят-монгольском эпосе элементов общемировых. Правильно отмечается также Владимирцовым связь бурят-монгольского эпоса с шаманством и наличие в эпосе элементов, отражающих идеологию шаманства. Владимирцовым не осталась неотмеченной также исключительная архаичность, древность героического эпоса бурят-монголов. «В общем же можно сказать, бурятский героический эпос, бурятские эпопеи представляются нам удивительно первобытными, архаичными, несмотря на некоторые позднейшие напластования, легко отличимые, переносящие нас в среду простой, первобытной, звероловной жизни, с необыкновенной яркостью и рельефностью рисующими не только внешние формы этой жизни, всевозможные случаи и эпизоды, но душу человека этой жизни» [там же, с. 14-15]. Эта характеристика бурят-монгольского эпоса может быть признана исключительно меткой. Действительно, как нам теперь известно, корни бурят-монгольского эпоса восходят к седой древности и, пройдя разные стадии своего развития, бурят-монгольский героический эпос отложил в себе элементы, отражающие идеологию матриархального общества, а дальше, развиваясь в обществе патриархально-родовом, отразил и его идеологию, и наконец, был унаследован от прошлого феодальным обществом.
Если Владимирцов глубоко ошибался, говоря, что ойратские эпопеи воспевают феодалов-князей и выражают идеалы и чаяния господствующего класса феодальной Монголии, то характеристика, данная им бурят-монгольскому эпосу, совершенно правильна. «С одной стороны, эти эпопеи, -говорит Владимирцов о бурятском эпосе, - воспевают своих героев, не царей, ханов и повелителей, а только самых сильных, самых смелых, самых
лучших из звероловного и кочевого народа» [там же, с. 15]. И далее «бурятский богатырский эпос всегда жил в простонародной среде, его певцами всегда были случайные выходцы из народа» [там же, с. 15]. Со всем этим мы можем согласиться безоговорочно, ибо так оно и есть на самом деле.
Владимирцов обратил также свое внимание на изумительные художественные достоинства бурят-монгольского эпоса. «Бурятские эпопеи - настоящие эпопеи; это название к ним применимо, как и к созданиям французского эпоса, французским эпопеям. И, конечно, так же, как последние, они не могли явиться сразу, а должны были сложиться постепенно, постепенно вылиться в эти формы, в каких мы застаем их ныне. Они, бурятские эпопеи, остались первобытны, грубы и по сюжету, и по своему духу, по своей поэтике, но тем не менее это не первое, начальное творчество, а результат долгой и сложной творческой жизни» [там же, с. 15], - говорит Владимирцов.
Находясь в общем на позициях школы заимствования, Владимирцов придавал большое значение заимствованию эпических сюжетов. Лично он не занимался Гэсэром и, не имея своих самостоятельных суждений о нем, всегда считал Гэ-сэра заимствованным у тибетцев, а бурятами у монголов [там же, с. 1б].
В настоящее время уже установлено, что это не так и что, несмотря на наличие ряда точек соприкосновения бурят-монгольского Гэсэра, монгольского книжного и тибетского, бурят-монгольский Гэсэр является национальным эпосом бурят-монголов, так как он органически связан со всем эпическим творчеством бурят-монголов и живо рисует быт бурят-монголов и природу Бурятии.
Работы Владимирцова по эпосу монгольских народов прочно вошли в историю монголоведения. Есть у Владимирцова ошибки и даже очень крупные, но избежать ошибок не может ни один ученый, который является пионером в своей области. Но есть в трудах Владимирцова и много такого, что является и сегодня безоговорочно приемлемым и может считаться незыблемым. К таким твердо установленным истинам мы относим высказывания Владимирцова о бурят-монгольском эпосе, а также большую часть того, что им было сказано о калмыцком героическом эпосе «Джан-гар».
Как уже сказано выше, Владимирцов специально вопросами бурятоведения не занимался и его высказывания о бурят-монгольском героическом эпосе являются попутными замечаниями.
Отрадно отметить, что беглые замечания, сделанные в связи с тем, что составляло предмет его специальных исследований, совершенно правильны и в каких-либо коррективах не нуждаются. Из других работ Б.Я. Владимирцова имеет значение для бурят-монгольского фольклора только его «Библиография монгольской сказки» [Живая старина, 1912, с. 521], являющаяся первой библиографией сказочного фольклора монголов, в том числе и бурят-монголов. Эта библиография отличается должной полнотой, и в нее вошли заглавия всех публикаций сказок, вышедших в свет до времени составления библиографии. Наконец, укажем, что в числе источников и пособий по истории монголов. Владимирцов упоминает в своем хорошо известном труде «Общественный строй монголов» бурятские хроники, которые до недавнего времени оставались совершенно неизвестными [Там же, с. 19]. В настоящее время многие из них уже изданы и переведены, и общее количество известных нам теперь хроник значительно больше упоминаемого Владимирцовым.
То, что можно сказать о Владимирцове как о литературоведе, в значительной части совпадает с тем, что нам известно о нем и как об историке и как о лингвисте, а именно, что в его лице монголоведение в широком смысле этого слова приобрело исключительно знающего, разностороннего, вдумчивого и талантливого исследователя, не боявшегося ставить новые вопросы, разрешать эти вопросы, раскорчевывать дикие и неведомые дебри и возделывать целину. Владимирцов, выражаясь вульгарно, никогда не топтался на месте и его всегда влекло к себе новое, а это новое всегда таит в себе не только огромные возможности для приложения творческих усилий, но и опасности: всегда можно сбиться с тропы и впасть в ошибки. Б.Я. Владимирцов впадал, конечно, и в ошибки, и неизбежные, но при этом все то, что он дал положительного, все то, что вошло в золотой фонд монголоведения, во много раз превышает неудачные выводы его и ошибочные заключения.
Прошло десять лет со дня кончины Б.Я. Влади-мирцова. В наше время десять лет - целая эпоха. За это время произошли у нас в Советском Союзе такие перемены, которые раньше мыслились возможными лишь в течение столетий. За это время далеко ушло вперед и монголоведение, в частности монгольское литературоведение. Фольклор, героический эпос, которыми так интересовался Б.Я. Владимирцов и изучению которого он отдал так много сил, привлек теперь к себе внимание
широчайших масс, стал достоянием всего советского народа и возрождается, а изучение его окружено вниманием партии и правительства. Торжества в связи с пятисотлетием Джангара и большая работа, ведущаяся в БМАССР по собиранию и изданию Гэсэра, являются свидетельством того, что в истории героического эпоса калмыков, бурят-монголов и других народов, начинается новая эпоха. В связи с этим уместно вспомнить о том, кто так много сделал в свое время для собирания и изучения эпоса, об академике Б.Я. Владимир-цове.
Литература
1. Владимирцов Б.Я. Монголо-ойратский героический эпос. Перевод, вступительная статья и примечания. Пг.; М., 1923.
2. Владимирцов Б.Я. Монгольские сказания об Амур-сане // Восточные записки. Т.1. Л., 1927.
3. Владимирцов Б.Я. Образцы монгольской народной словесности (Северо-Западная Монголия). Л., 1926.
4. Владимирцов Б.Я. Этнолого-лингвистические исследования в Урге, Ургинском и Кентейском районах. Л., 1927.
5. Восток I-III.
6. Живая старина. XXI. СПб., 1912.
7. Известия Академии наук СССР 1932. № 8.
8. Краткое описание тибетских и монгольских собраний Азиатского музея Академии наук //Азиатский музей РАН 1818-1918. Краткая памятка. Пг., 1920.
9. Лауфер Б. Очерк монгольской литературы / под ред. и с предисловием Б.Я. Владимирцова. Л., 1927.
10. Литература Востока: сб. статей. Вып. II. Пг., 1920.
11. Монгольские рукописи и ксилографы, поступившие в Азиатский музей РАН от проф. А.Д. Руднева // Известия Академии наук. 1918.
12. Монгольский сборник рассказов из Pancatantra // Сборник Музея антропологии и этнографии при АН СССР. TV. Вып. 2. Л., 1925.
13. Отчет о командировке к дэрбэтам Кобдинского округа 1908 г. // Известия Русского комитета для исследования Средней и Восточной Азии. №9.
14. Отчет о командировке к баитам Кобдосского округа // Известия Русского комитета для исследования Средней и Восточной Азии. № 11. Сер. 2. 1912.
15. Руднев А.Д. Материалы по говорам Восточной Монголии. СПб., 1911.
16. Mongolica I // Записки Коллегии востоковедов при Азиатском музее РАН. Т. I. Л., 1925.
Дашибалова Дарима Владимировна, кандидат филологических наук, научный сотрудник Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, 670047, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6, e-mail: [email protected]
Dashibalova Darima Vladimirovna, cand. of philology science, scientific worker of Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, Ulan-Ude, 670047, Sakhayanova st. 6, email: [email protected]
