"АЗЪ" ЛЕТОПИСЦА В "ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ", ЕГО ВАРИАНТЫ И СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

О. В. Иванайнен

«АЗЪ» ЛЕТОПИСЦА В «ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ», ЕГО ВАРИАНТЫ И СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ

ВВЕДЕНИЕ

Категория автора не обделена вниманием в современном литературоведении1. Специфика древнерусских произведений не только в том, что значительная их часть анонимна, но и в том, что древнерусскому автору не свойственно индивидуальное авторское сознание, известное нам по литературе нового времени. С. С. Аверинцев, выясняя лексическую этимологию слова «авторство», приходит к заключению, что «у истоков» его значение смыкается с понятием «авторитет», т. е. для архаического сознания имя «автора» есть знак «авторитета»2. В установившемся представлении «о едва ли не полном отсутствии авторского самосознания у древнерусских писателей» Е. Л. Ко-нявская видит причину того, что вопросы «авторского комплекса» «принадлежат к наименее изученным в современной медиевистике»3. Не способствует решению проблемы отсутствие общепринятой терминологии, разнотолки в определении ключевых понятий авторского комплекса и в их соотношении.

Общетеоретические исследования по проблеме «автора» базируются, как правило, на творчестве писателей Нового времени4, поэтому разрабатываемый понятийный аппарат оказывается плохо применим к литературе Древней Руси. Достаточно указать на разграничение между древнерусской и новой литературами по категориям вымысла/достоверности, чтобы осознать, что такие термины, как «сюжет», «образ героя», «образ автора» имеют в этих типах литератур разное наполнение.

Применительно к «Повести временных лет» сложно решаемым остаётся вопрос о целостности летописного текста как литературного произведения5, как и вообще его отнесённости в числе других древнерусских памятников собственно к «литературе»6. Между тем, как отмечают теоретики литературы, «единство и целостность лите-

ратурного произведения напрямую связаны с фигурой (образом) автора»7.

«Сводный» характер летописей, «жанровая пестрота», отсутствие «единого» автора обусловили то, что господствующими в науке остаются историческое и текстологическое направления (иногда объединённые в историко-текстологическое). Текстологи пытаются отыскать, реконструировать реальные летописные своды или слои и, по возможности, атрибутировать их, причём определение сводов делается на основе всякого рода стыков, вставок, перестановок. «Шахматовский метод»8 имеет многочисленных сторонников и продолжателей, к их числу, в частности, относятся Д. И. Абрамович9, Н. Серебрянский10, Н. Н. Воронин11, М. Д. Присёлков12, Д. С. Лихачёв13, Б. А. Рыбаков14. Гипотезы двух последних наряду с «шахма-товской» вошли в учебные пособия15. «Шахматовский метод» остаётся господствующим и в работах исследователей, выступающих с критикой тех или иных конкретных положений А. А. Шахматова. В числе оппонентов А. А. Шахматова были С. А. Бугославский16,

B. М. Истрин17, Л. В. Черепнин18, Н. Н. Ильин19, А. Н. Насонов20,

91 99

А. Г. Кузьмин , Л. Мюллер , А. В. Поппэ и ряд других учёных, которые предложили собственные гипотезы развития начального этапа русского летописания.

Предлагаются новые методы определения авторства в рамках всё того же текстологического направления. Л. В. Милов берёт за основу формально-количественную методику24, в результате которой подтверждает авторство Нестора по текстам «Чтения о Борисе и Глебе», Жития Феодосия, «Печерской повести» (летописные статьи 1051, 1074, 1091 гг.) и летописной статьи 1015 года. А. А. Гиппиус использует лингвистический аспект — архаичные или новые грамматические формы25. Методика стратификации текста, опробованная А. А. Гиппиусом, легла в основу гипотетических построений

C. М. Михеева26. А. Л. Никитин в поисках очередного соавтора «Повести временных лет», названного исследователем «киевлянином-краеведом», обращает внимание «на индивидуальные особенности стиля, на повторяющиеся в разных «новеллах» одни и те же синтагмы, на излюбленные автором «словечки» и манеру полемизировать с невидимыми оппонентами»27. «С позиции «идеологии» летописца» осуществляет отбор и атрибуцию текстов М. X. Алешков-ский, которому, между прочим, принадлежит ценное замечание по поводу целостности «Повести»: «перед нами произведение, отличающееся необычайной цельностью авторского мировоззрения, ав-

торской политической и художественной позиции, несмотря на многосоставное, противоречивое и в то же время контрастное разнообразие речевых средств»28.

Одним из первых с позиции литературного труда подошёл к изучению «Повести временных лет» М. И. Сухомлинов29. Он сделал интересные наблюдения над стилистикой летописного текста, в сравнительно-типологическом аспекте исследовал особенности литературной манеры древних писателей, выделил два типа летописных статей: «краткие заметки» и «подробные описания». Впоследствии наблюдения над жанровыми формами летописных статей были развиты в исследованиях И. П. Хрущова30, И. П. Ерёмина31, О. В. Творогова32. Важным дифференциальным признаком жанровых форм выступает, по мысли И. П. Ерёмина, наличие/отсутствие автора: «летописный рассказ» отличается от «погодной записи» появлением «автора», который «заявляет о себе оценками тех или иных событий, попытками комментировать их, прямой характеристикой действующих лиц, отступлениями в сторону (морально-дидактические сентенции), даже отбором слов, в особенности же своей индивидуальной манерой излагать рассказ»33.

Литературоведческий подход, предполагающий изучение «Повести временных лет» как реально существующего «целого» текста, исследование «автора» как литературной, текстовой категории, был обоснован А. А. Шайкиным34. Выражая разочарование в возможностях только текстологического подхода, учёный замечает: «к какой именно из десятков существующих текстологических версий следует привязывать литературоведческий подход?»35. И далее: «Даже если текстологи сумеют дать не гипотетическую, а абсолютно достоверную картину «движения текста» летописи, сумеют точно отделить один слой от другого, то и в этом случае для литературоведческого анализа учёт «слоистости» имел бы обязательный, но тем не менее вспомогательный характер. Литературоведческий анализ должен иметь дело, прежде всего, с реально существующей редакцией, с той цельностью и противоречивостью, какая сложилась в существующем тексте»36. Учёт «единства» ПВЛ как художественного произведения важен и при исследовании проблемы автора-летописца. Как считает А. А. Шайкин, «прежде чем появится возможность категориальной характеристики древнерусского автора, необходимо провести немало эмпирических исследований, выявляющих типовые слу-

чаи авторских экспликаций, их идеологию, способы и формы в древнерусских текстах»37.

Попытки объединить традиционную текстологическую методику с собственно литературоведческим подходом впервые наметились в исследованиях Д. С. Лихачёва38 и И. П. Ерёмина39. Д. С. Лихачёву принадлежат суждения о характерных для средневекового искусства коллективных чувствах и коллективном отношении к изображаемому, а также о жанровых отличиях образа автора (образ автора-агиографа, автора-летописца и т. д.)40. Противоречивость теоретических построений учёного заключается в признании, с одной стороны, цельности «Повести временных лет», с другой стороны — её «сводного» характера. Последнее определяет мировоззрение летописца, которое под пером Д. С. Лихачёва тоже становится «сводным»: «летопись не отражает даже единого, цельного мировоззрения летописца»41.

С точки зрения реального единства «Повести временных лет» подошёл к изучению текста П. П. Ерёмин: «Реально дошедший до нас текст «Повести» должен лечь в основу анализа и потому, что он реальный, то есть безусловно достоверный»42. В работе «Повесть временных лет». Проблемы её историко-литературного изучения» учёный сосредоточивает пристальное внимание на особенностях литературной работы летописцев, их стиля. Между тем, абсолютизация «погодного принципа» привела П. П. Ерёмина к выводам о «допраг-матическом», «фрагментарном» мышлении летописцев, проявившемся в характере и способах оценки летописных персон и событий. Отталкиваясь в своих построениях от теории «фрагментарности», концентрируясь на «противоречиях», «швах», «загадках» летописного текста, ни П. П. Ерёмин, ни Д. С. Лихачёв так и не смогли оторваться от традиционных текстологических подходов43.

Выражая неудовлетворённость сегодняшним состоянием медиевистики, нерешённостью многих вопросов «авторского комплекса», Е. Л. Конявская обращается к изучению особенностей авторского самосознания44 и выявлению форм авторского присутствия в лето-

45

писных текстах . В результате сопоставительного анализа текстов Германа Вояты и пономаря Тимофея исследовательница выделяет характерные черты двух авторов (высказывания от 1-го лица; эмоциональные оценки; излюбленные эпитеты, оговорки; рассуждения в духе христианского провиденциализма; комментарии к событиям; «самоотсылки» и т. д.), которые свидетельствуют об их индивидуальном стиле.

С точки зрения этнического самосознания древних авторов анализируют летописные сообщения «Повести временных лет» Н. И. Толстой46 и В. М. Живов47.

Вопрос о специфике авторского самовыражения в «Повести временных лет» был поднят в работе В. Ф. Харпалёвой48. Исследовательница предлагает рассматривать некоторые типы авторских ремарок «как своеобразный способ организации структуры летописного текста в единое целое». При этом «характерные особенности авторского своеобразия» вслед за Д. С. Лихачёвым она связывает с «жанровой принадлежностью памятника»49.

В последнее время возрастает интерес к герменевтическому направлению в изучении древних текстов и их авторов. В ряду таких исследователей назовём С. Я. Сендеровича50, Р. Пиккио51, П. Н. Данилевского52, которые предлагают рассматривать текст «Повести временных лет» в контексте Священной истории. С точки зрения эсхато-логизма объясняются «характерные черты древнерусского летописания»53, авторские интенции. В работах А. С. Дёмина актуализируются особенности повествовательной манеры летописцев54.

Попытки систематизации текстовых сообщений «Повести временных лет», помеченных авторским присутствием, предпринимались ещё в конце XIX — начале XX века. П. П. Срезневский, используя в качестве маркирующих признаков высказывания от 1-го лица, авторские ремарки, сообщения, похожие на запись очевидца, и др., сделал выборку летописных материалов и пришёл к заключению, что «в написании летописи приняли участие последовательно, по крайней мере, два лица, отделённые одно от другого чуть не полувеком»55. Обращая внимание на «характер» речи летописца, событийные подробности при изложении исторических фактов, идеологические предпочтения, оценки и т. д., П. П. Толочко56 выделяет эпизоды, где ощущается авторское присутствие, и выстраивает научные гипотезы о времени написания летописных статей и имени их составителя.

В своём исследовании мы стремимся уйти от атрибутирования пластов текста «Повести временных лет» тому или иному летописцу и предпринимаем попытку изучения «автора» как литературной категории, т.е. изучению того, в каких формах, в каких экспликациях предстаёт автор летописи; в каких ситуациях преодолевается безличность летописного изложения, и текст окрашивается той или иной авторской оценкой, пронизывается субъективизмом.

Глава 1

ЛЕТОПИСЕЦ — ОЧЕВИДЕЦ

Мы исходим из понимания «Повести временных лет» (далее ПВЛ) как целостного произведения, обладающего структурной завершённостью и общей идейной направленностью. Отсюда намечается определённый подход к рассмотрению проблемы автора-летописца: не реконструкция сводов и определение имён конкретных авторов, причастных к работе над летописью, а выявление типовых случаев авторских экспликаций в реально дошедшем до нас тексте ПВЛ и их классификация.

При фиксировании авторских проявлений нами использовался метод семантического и лексического отбора текстовых сообщений, обладающих признаками оценочности, субъективности, включённости авторской позиции в структуру повествования. Позиции авторской вненаходимости, метапозиции можно противопоставить позицию включённости в описание, выражающую субъективность восприятия настоящего57. На основе разных форм авторских проявлений нами были разработаны две классификации: семантическая и внешних (словесных) форм58. Тексты первой группы представилось возможным подразделить на две подгруппы: очевидческие и аксиологические. Настоящая глава посвящена очевидческим текстам.

1. Прямые сообщения автора о себе

Тексты с прямым сообщением автора о себе встречаются в ПВЛ в летописных статьях 1051, 1091, 1093 и 1110 гг. Первое упоминание летописца о себе обнаруживается в так называемой Пе-черской повести, датируемой 1051 годом. Рассказав об истории создания Печерского монастыря, его игуменах и чернецах, автор в числе пришедших к Феодосию называет себя: азъ придох^ XYДый и недостойный ракъ, и приять мя л^т ми CYЩЮ 17 от роженья моего. Ое же написа^ и положи^, в кое л^то почалъ выти ма-настырь, и что ради зоветься Печерьскый59. Исходя из написанного, узнаём, что летописец пришёл в Печерский монастырь в возрасте 17 лет, был принят Феодосием и является автором рассказа о Печерской обители. В заслугу себе автор ставит только рассказ о Печерском монастыре, видимо потому, что здесь потребовались

его самостоятельные изыскания, тогда как остальной материал он находил уже готовым и только вносил в летопись.

На протяжении нескольких столетий учёные спорят об имени этого летописца, но так и не пришли к единому мнению. А. А. Шахматов атрибутирует текст о 17-летнем юноше, пришедшем в монастырь, Нестору, несмотря на противоречия, имеющиеся в «Житие Феодосия», где Нестор «совершенно ясно говорит о себе, что он пришёл в Печерский монастырь после смерти Феодосия при его преемнике Стефане»60. Е. Е. Голубинский, А. Г. Кузьмин сообщение 1051 года связывают с именем Сильвестра, полагая, что прежде он мог быть монахом Киево-Печерского монастыря, а оттуда выведен в игумены Выдубицкого. Для нас представляется важным не определение имени конкретного летописателя, а выявление вполне чёткой «аз-позиции», которую занимает здесь автор.

Для текстов с прямым сообщением автора о себе характерно использование самоуничижительных формул. В вышеозначенном примере это Х\ДЬ|й и недостойный ракъ. Рассматривая подобные формулы в контексте проблемы авторского самосознания в литературе Древней Руси, Е. Л. Конявская отмечала глубокие традиции такой «скромности» и предостерегала от чрезмерного доверия к авторскому самоуничижению: «традиционный образ автора — «недостойного» и «неразумичного» — нельзя воспринимать слишком буквально и отождествлять с внутренним самосознанием древнерусского писателя»61. Исследовательница говорит об ориентированности самоуничижительных формул на профессиональную сторону собственного несовершенства. На наш взгляд, в статье 1051 года речь идёт скорее о духовном несовершенстве, которое проистекает от неопытности, юности. Автор сообщает о себе в конце летописной статьи после подробного описания заслуг Феодосия, к которым относит увеличение числа монастырской братии, введение монашеского устава и, как следствие, возросший авторитет и влиятельность Печерского монастыря. То есть на тот момент, когда Феодосий, благодаря своим добродетельным поступкам, приобрёл в церковной среде уважение и авторитет, будущий автор (очевидно, что статья написана позднее самого события) лишь только сделал маленький шажок на пути к познанию Бога и, придя в монастырь, проявил готовность отречься от земных благ взамен духовным. Он «худый» и «недостойный» по отношению к Феодосию, своему учителю и наставнику.

Погодная статья 1091 года написана от первого лица участником перезахоронения мощей преподобного Феодосия. Рассказывая о личном участии в этом процессе, летописец называет себя грешным:

азъ грешный первое самовидець, еже скажи, не слYX0мъ во слы-шавъ, но самъ о семь началникь (138). Осознание собственной греховности — одна из отличительных черт самоуничижительных формул древнерусского книжника62. В новом развитии темы о казнях Божьих 1093 года автор причисляет себя к тем грешникам, которые разгневали Бога и ввергли Русь в череду бедствий и страшных мучений: Ое во азъ грешный и много и часто Бога прогневаю, и часто согрешаю по вся дни (147). По мысли П. П. Толочко, летописец, обозначивший своё причастие к описываемым событиям, занимает чёткую гражданскую позицию63. Мы считаем, что здесь имеет место синкретизм религиозно-гражданской позиции летописца, причём с явным превалированием религиозной, которая определяет и включает в себя гражданственность.

Ориентированность самоуничижительной формулы на профессиональное несовершенство имеет место в ПВЛ в статье 1091 года. О сложности подобрать достойные слова в адрес своего духовного наставника автор «сокрушается» в похвале Феодосию: Азъ же, грешный твой равъ и Yченикъ, нед0Yмhю, чимь похвалити довраго твоего житья и въздержанья (140). Недоумение по поводу способа словесного воспевания заслуг учителя соотносится с недостатком литературной образованности и таланта, что связано со стремлением русских книжников выразить высокую значимость словесного творчества64. Автор похвалы называет себя «рабом» и «учеником» Феодосия. И если понятие «раб» заключает в себе момент уничижения, то «ученик» звучит гордо, с определённым достоинством и самоуважением, свидетельствует о преемственности. Быть учеником самого Феодосия Печерского — великая честь, ведь ученичество предполагает последовательность во взглядах и интересах, необходимость соответствовать образцу.

Семантическая и лексическая однородность текстов 1051, 1091 и 1093 гг. может свидетельствовать в пользу единого авторства.

Между тем некоторые тексты с прямым сообщением автора о себе содержат элементы авторского эгоцентризма. Так, заключительные слова хвалебной речи в адрес Феодосия (1091 г.) противоречат традиционному образу древнерусского автора «недостойного» и «не-разумичного». Обращаясь на страницах летописи к своему духовнику, книжник просит не за всех христиан, а за себя: Молися за мя, отче честный, извавленY выти от с^ти неприязнины, и от противника врага свлюди мя твоими молитвами (141). С подобным вариантом молитвы к святому встречаемся в погодной записи 1110 года, в

авторской приписке игумена Сильвестра: Игуменъ Оиливестръ свя-таго Михаила написах книгы си Л^тописець, над^яся от Бога милость прияти, при князи Володимер^, княжащю ему Кыев^, а мн^ в то время игуменящю у святаго Михаила въ 6624, индикта 9 л^та; а иже чтеть книгы сия, то куди ми въ молитвахъ (188). Приписка Сильвестра по стилистике и интонации отличается от других прямых авторских проявлений. В ней нет уничижения, наоборот, слышен голос человека, который знает себе цену, требует от читателей поминания своей личности в молитвах и надеется за свой труд получить специальную милость от Бога. Как отмечает А. П. Толочко, «колофон Сильвестра свидетельствует о том, что он был летописате-лем, а не простым коппистом. .. .в приписке Сильвестра нет ни одной формулы, приличествующей скромному труду копииста. Напротив, это выдержанное в твёрдых выражениях и даже несколько самоуверенное утверждение»65.

Итак, большинство авторских высказываний о себе связано с Киево-Печерским монастырём и именем Феодосия Печерского. Свою причастность к описываемым событиям автор отмечает в отступлении о казнях Божьих. Осознавая важность своего труда, летописец обозначает своё имя. Одни тексты о себе содержат самоуничижительные топосы (летописец называет себя худым и недостойным рабом, осознаёт собственную греховность), что являлось данью литературной традиции, в других случаях автор называет себя учеником Феодосия, осознаёт «авторские права» в отношении рассказа о Пе-черском монастыре и Летописца в целом, проявляет «личностную» авторскую позицию.

2. Летописец — очевидец, участник событий

«Очевидческие» тексты показательны с точки зрения авторского самовыражения. Большинство из них обнаруживается в печерских известиях, например, в рассказе о жизни киево-печерских подвижников. Начало повествования строится по принципу устного рассказа. Летописец стремится «привлечь внимание читателя через понятие «чудного», то есть необычного, выдающегося», что сближает летописный рассказ с патериковым, который «по сути тождествен устному рассказыванию»66: Таци ко к^ша люковници, и въздержьници, и постници, от них же нам^ню н^колико мужь чюдных (126). Перечислив удивительные способности каждого из черноризцев, автор приступает к повествованию об Исакии: Яко се кысть другый черно-ризець, именемь Исакий, яко же и еще сущю ему в мир^, в житьи

мирьст^мь, и вога^ CYЩЮ емY, в^ во ^пець, родом торопечанинь, и помысли выти мних^, и раздая именье свое тревYЮщим и мана-стыремъ, и иде к великомY Антонью в печерY, моляся емY, давы 'и створилъ черноризцемь (127). Интересные наблюдения с точки зрения выявления авторской позиции в рассказе об Исакии предложил С. Б. Чернин, обративший внимание на такие свойства автора-повествователя, как осведомлённость о жизни Исакия до принятия монашества, сознательный отказ от придания рассказу черт агиографичности (краткость описания таких важных событий, как принятие решения об уходе в монастырь, о пришествии к старцу-отшельнику и о пострижении), намеренное употребление сниженной, бытовой лексики в расчёте на повседневный опыт читателя. Документальность придают рассказу отмеченные автором событийные подробности. Он знает, как Исакий облёкся во власяницу, где именно он уединился, называет размер кельи — яко четырь лакоть; его рацион питания; каким образом Антоний передавал ему пишу — и подаваше емY оконцемъ, яко ся вм^стяше PYка; как Исакий спал и сколько лет продолжалось затворничество.

С точки зрения непосредственного наблюдателя описывается видение Исакия: бдиною же емY с^дящю, по овычаю, и св^щю Yга-сившю, внезапY св^т восья, яко от солнца, в печер^, яко зракъ вынимая челове^. И поидоста 2 Yноши к немY красна, и влистаста лице ею, акы солнце (128). Летописцу оказываются доступны не только событийные факты, но и тайные помыслы персонажа, не способного распознать в^совьскаго действа. Автор как всеведущий повествователь описывает бесовские забавы, получающие в тексте речевое наполнение: «Възм^те сопели, вYвны и ^сли, и Yдаряйте ат ны Исакий спляшеть» (128).

В дальнейшем повествовании происходит смена точек зрения. С позиции неосведомлённого читателя автор рассказывает о том, как Антоний, придя утром к оконцу, чтобы покормить Исакия, не дождался ответа, и, подумав, что тот преставился, позвал монахов и Феодосия раскопать проход и вынести чернеца. Когда выяснилось, что он жив, Феодосий предложил свою интерпретацию происшедшего: «Ое имать выти от в^совьскаго действа». Мнение Феодосия, как считает С. Б. Чернин, «несет в себе имплицитное утверждение непререкаемого его авторитета для рассказчика», и во многом объясняет авторскую позицию в предшествующем описании. Содержит оно и указание на возможный источник информации о жизни Исакия: «возможно, он был среди тех, кто раскапывал келью подвижника и слы-

шал слова Феодосия, или же слышавшие их передали ему сказанное игуменом, или же слова Феодосия стали широко известны среди монахов и прочно закрепились в их актуальном, передаваемом от одного к другому знании об Исакии»67.

Действительно ведущая роль в рассказе об Исакии отводится Феодосию, который после отъезда Антония взял на себя заботу о спасении черноризца. Летописец отмечает, что Феодосий же сам своима рукама омываше и спряташеть 'и, за 2 л^та се сотвори около его. Кроме того, Феодосий же моляше Бога за нь, и молитву творяше над нимь день и нощь. Именно Феодосию автор приписывает полное выздоровление Исакия, трактуемое как «избавление от дьявольских козней»: и тако изкави 'и Феодосии от козни дьяволя (129). Думается, что во многом авторитетность Феодосия, желание летописцев прославить его добродетели, повлияли на внесение этого сюжета в летопись. В то же время Е. Л. Конявская связывает причину увековечивания для потомков истории Исакия с чудом: «С помощью чуда обнаруживаются порок и грех, даётся знамение о том, что подвиги иноков богоугодны»68. Сравнивая тексты о черноризцах печер-ских, содержащиеся в ПВЛ и «Житие Феодосия», исследовательница обнаруживает очевидную между ними связь и заключает, «что первичным был летописный текст, который Нестор впоследствии включил в «Житие», соответственно переделав»69.

Рассказ о выздоровлении Исакия сопровождается эмоциональными репликами: Ое же кысть дивно чюдно; яко за 2 л^та лежа си ни хл^ка не вкуси, ни воды, ни овоща, ни от какого крашна, ни язы-комъ проглагола, но н^мъ и глух лежа за 2 л^та (129). По этому поводу С. Б. Чернин замечал: «Судя по всему, рассказчик не только стремится удивить своих читателей, но и сам удивляется тому, что происходило с Исакием. Этот факт вновь нарушает всеобъемлемость его компетенции как повествователя — он все более обнаруживает себя как свидетель, как реальный автор, человек, имевший возможность видеть происходившее с Исакием или слышавший подробные рассказы об этом от других»70.

Заключительная часть рассказа развивает тему «чудности» Исакия. Повествование строится по принципу коротких рассказов, в основу которых положен яркий, запоминающийся случай. С позиции реального очевидца передаются сведения о том, как Исакий ходил в стоптанных башмаках, из-за чего ноги во время заутрени зимой примерзали к камню; как однажды по насмешливой просьбе повара взял ворона в руки и принёс повару; как поселился в пещере и собирал детей, одевал

их в одежды чернеческие; сносил побои от игумена Никона и родителей тех детей; как смог потушить босыми ногами вспыхнувший в одну из ночей огонь. Речи, вложенные в уста Исакия, где он противопоставляет жизнь в затворе с жизнью в общежительном монастыре («Ое Yже прелстил мя еси вылъ дьяволе, с^дяща на едином м^ст^; а Yже не имам ся затворити в печер^, но имам тя пов^дити, ходя в манастыр^»), интерпретация его действий как юродство помогают понять особенности мышления и ценности летописца. По замечанию С. Б. Чернина, эти сентенции отсылают «к дискурсу киево-печерских монахов, сторонников общежительного устава, считающих главным авторитетом для себя игумена Феодосия»71. Реальный автор в лице печерского монаха обнаруживает себя в летописном сообщении: И ина многа повhдахY о немь, а дрYгое и самовидець вых (130). Таким образом, летописец чётко обозначает свою позицию: он и самовидец, и «послух», и свидетельства очевидцев он ставит на первое место.

Рассказ о перенесении мощей Феодосия Печерского (1091 г.) характеризуется прямым выражением авторской позиции и написан участником события, о чём есть прямое свидетельствование: повел^ и^менъ рYшити кд^ лежать мощ^ его и т. д. (138). Интересно, что летописец предваряет рассказ ремаркой о намерении довести до адресата безусловно достоверные сведения, он отдаёт предпочтение информации, полученной по личным впечатлениям: первое самовидець. При этом он не просто сообщает о личном участии в процессе перезахоронения, а подчёркивает свою роль в событии: скажю, не слY-хомъ во слышавъ, но самъ о семь началникъ.

От первого лица летописец начинает повествование о ходе подготовки к процессу поиска и перезахоронения останков Феодосия: Азъ же пришедъ и со и^меномъ, не свhдYЩЮ никомYже, разглядавша, ^д^ копати, и знаменавша м^сто, кд^ копати, кром^ Yстья (138)72. Авторская речь строится по принципу прямой речи персонажа. Заботясь не столько о связности рассказа, сколько о достоверности, летописец стремится не упустить из виду ни одну значимую, с его точки зрения, деталь73. Для него существенно, что знаковое событие покрыто ореолом тайны. Втайне от всех определяется место, где следует копать, о секретности задания напоминает рассказчику игумен: «Не мози пов^дати никомY же от вратьи, да не Yвhдаеть ни-ктоже; но поими, его же хощеши, да ти поможеть» (138). В тёмное время суток, втайне, задуманное осуществляется: И въ вторник вечер в CYморок, пояхъ с совою 2 врата, не вhдYЩЮ никомYже, придох в печерY и, отп^въ псалмы, почах копати (138).

По мере рассказывания в нейтральное повествование проникают подробности субъективного характера и эмоциональные отклики. Автор сообщает о физической усталости: И утрудився вдахъ другому крату, копахомъ до полуночья, трудихомся, и не могуче ся до-копати. Передаёт своё внутреннее состояние: начах тужити, еда како на страну копаемъ; присутствует элемент самооценки: Азъ же, вземъ рогалью, начах копати рамено (138). Итогом внутренних переживаний становится не вполне адекватная реакция на результат работы: бгда же прокопахъ, окдержашеть мя ужасть, и начах зва-ти: «Господи помилуй!» (138). Существительное «ужас» и производный от него глагол «ужаснулись» употребляются в ПВЛ в значении «страх, сильное душевное потрясение», о чём свидетельствуют аналоги-контексты74, эти значения в числе прочих зафиксированы и словарём И. И. Срезневского75. «Ужас» охватывает митрополита, нетвёрдого в вере: И митрополита ужасть окиде, к^ ко нетвердъ верою к нима (121); характеризует состояние Давыда накануне преступления: и не к^ в Давыд^ гласа, ни послушанья: к^ ко ужаслъся, и лесть им^я въ сердци (172) и Владимира при известии об ослеплении Василька: Володимеръ же слышавъ, яко ять кысть Василко и сл^пленъ, ужасеся, и всплакавъ (174); передаёт состояние монахов, воочию узревших «чудность» Исакия: и ужасошася, и пов^даша игумену и кратьи, и начаша кратья чтити 'и (130) и людей, потрясённых необычным знамением: ужасошася вси людье (141). «Ужас» нападает на воинов во время сражений: укояся, и ужасъ нападе на нь и на во^ его (170)76. В данном контексте отсутствует негативный смысловой оттенок значения, и «ужас», по-видимому, соотносится не столько со «страхом», сколько с большим душевным потрясением, изумлением, глубоким осознанием торжественности и значимости момента.

Повествование переключается в план 3-го лица, и прямая авторская речь переходит в косвенную, когда в рассказ очевидца вторгаются свидетельства сторонних лиц. Летописец пересказывает «чудеса», которые из окон монастыря наблюдали печерские монахи: бгда удариша в кило, вид^ста 3 столпы, ако дугы зарны, и стоявше придоша надъ верхъ церкве, иде же положенъ кысть Феодосии (138). Не менее реалистичны по описанию впечатления епископа Стефана, который одномоментно с печерцами увидел зарю велику надъ печерою. Вместе с тем «чудо» оказывается мимолётным и очень зыбким, доступным лишь с большого расстояния, поэтому и яко при-доста клизь, вид^ста св^щ^ многы надъ печерою, и придоста к

печер^, и не вид^ста ничтоже (138—139). А. А. Шайкин отмечает: «Такая искренность замечательна: как ни любил автор своего игумена Феодосия, он не поддался соблазну личного свидетельствования чудес, он сохраняет чувство реальности и в этот необычный и торжественный для него момент»77.

Переход к очевидческим наблюдениям осуществляется посредством переключения повествования в план 1-го лица: бгда во прокопахъ, послахъ къ игYменY: «Приди да вынемемъ 'и» (139). Впечатления самовидца закреплены в описании внешнего вида мощей Феодосия и процесса выноса останков из пещеры: и видном лежащь мощьми, но состави не распалися в^ша, и власи главнии притяскли вяхY. И взложьше 'и на вариманътью и, вземше на рамо, вынесоша 'и предъ пещерY (139). На этом заканчивается рассказ живого участника события. Описание официальной церемонии перенесения мощей характеризуется безличностью летописного изложения78.

Обобщая вышесказанное, отметим, что автор рассказа о перенесении мощей Феодосия выступает в тексте в качестве живого участника события, а также использует свидетельства других лиц. Но возникает вопрос: зачем летописцу, который и так участвовал в раскопках мощей Феодосия, вносить в текст ещё чьи-либо свидетельства? Безусловно, автор стремился к достоверности, поэтому использовал все известные ему факты. Однако в самом содержании используемых источников прослеживается интересная закономерность. И пе-черские монахи, и епископ Стефан сообщают о знамении: одни — в виде огненных столпов, другой — в виде великой зари. Аналогичный тип чудес, связанный с прославлением монастыря и святого, характерен для агиографических сочинений, в частности для «Жития Феодосия», ибо, как пишет Е. Л. Конявская, «Феодосий — строитель, создатель русского монастыря как такового, и всё в этой его деятельности, безусловно, важно и должно быть освящено чудесными явлениями. Вокруг же церкви Печерской, по-видимому, именно в этот период начали складываться легенды, подчёркивающие её исключительность и возвышающие её над всеми другими»79. Так что автор приводит свидетельства сторонних наблюдателей не случайно, а с вполне определённой целью — показать чудо и прославить святого, поскольку сам по известным причинам находился внутри пещеры и наблюдать этого чуда не мог.

Впрочем, такая структура рассказа (чередование прямой речи летописца с косвенными свидетельствами) может быть объяснена самим процессом летописания. Т. В. Гимон и А. А. Гиппиус, рассмат-

ривая русское летописание в свете типологических параллелей с западной анналистикой, усматривают сходство в самой процедуре ведения погодных записей. По мысли исследователей, «создавался ан-налистический свод (или просто копия анналов, ведшихся в другом городе или монастыре). Затем эта же рукопись начинала продолжаться погодными записями, иногда совершенно синхронно событиям, а иногда — с перерывами или большими блоками, по нескольку погодных статей сразу. Это видно по смене и вариациям почерков, смене чернил и перьев в рукописях»80. Если переложить гипотезу на исследуемый материал, то части рассказа, написанные от разных лиц, можно соотнести с разными летописцами. И тогда картину составления летописной статьи можно представить следующим образом. Один автор написал краткую информацию о событии, а второй, будучи участником события, расширил её личными наблюдениями 1. Допустима и иная трактовка. Поскольку повествование имеет вид цельного рассказа, сюжетно и композиционно завершённого, с большой вероятностью вкрапления прочих свидетелей можно отнести на счёт одного составителя.

Признаками очевидческого текста обладает рассказ о нашествии на Печерский монастырь «безбожного» Боняка — предводителя половцев8 . Летописные факты 1096 года свидетельствуют об особой агрессивности половцев в тот период. И без того тяжёлую для Руси ситуацию отягощали внутренние раздоры. 20 июля 1096 года Боняк подступил к окресностям Киева и напал на Печерский монастырь. Болью пронизаны строки, рассказывающие о бесчинствах захватчиков, но всё же это взгляд со стороны, внешнего наблюдателя: приде ... Бонякъ кезкожный, шелудивый, отай, хыщникъ, к Кыеву вне-запу, и мало в градъ не въ^хаша половци, и зажгоша колонье около града, и възвратишася на манастырь, и въжгоша Отефановъ мана-стырь, и деревн^, и Герьманы. И придоша на манастырь Печерь-скый... (151). Только когда речь заходит о Печерском монастыре, летописец, словно потревоженный во сне, неожиданно пробуждается и начинает взволнованно вспоминать о лично пережитом. Красноречивое свидетельство живых впечатлений — ведение рассказа от 1-го лица: намъ сущим по к^льямъ почивающим по заутрени, и кликнуша около манастыря, и поставиша стяга два пред враты манастырь-скыми, намъ же к^жащим задомъ манастыря, а другимъ възк^гшим на полати (151). Последовательное детализированное описание бесчинств Боняка обнажает личность его автора. Как ревностный христианин, он не может равнодушно взирать на происходящее, поэтому в гневном порыве называет налётчиков «безбожными

сынами Измайловыми», которые покусились на святая святых: Божий храм, его святыни, что, по мысли автора, равнозначно оскорблению самого Господа Бога83. Вероломство захватчиков пробуждает в авторе-очевидце религиозные суждения о Божьем испытании праведников, которые через множество скорбей и напастей становятся только сильнее и прочнее яко злато ис^шено в горнY, и временном «довольстве» и «веселии» «поганых», которые на ономь св^т^ при-имуть мYKY, с дьяволом Yготовани огню вhчномY (152). Поджог половцами Красного двора, поставленного князем Всеволодом, вызывает у летописца отчаянный эмоциональный отклик, находящий соответствие в Священном Писании: Т^м же и мы, послhдYЮще пророй Давь^, вопьемъ: «Господи, Боже мой! положи 'я яко коло, яко огнь пред лицемь вhтрY, иже попаляеть дYвравы, тако поженеши 'я вYрею твоею, исполни лица ихъ досаженья». Постепенно авторские излияния становятся всё более конкретными: Ое во оскверниша и по-жгоша святый дом твой, и манастырь Матере твоея, и трYпье равъ твоихъ. С горечью летописец сообщает об убийстве нескольких монахов: увиша во н^колико от вратья нашея орYжьемь вез-вожнии сынове измаилеви, пYщени во на казнь хрестьяномъ (152). Разорение монастыря получает в авторской трактовке провиденциальный смысл. Лейтмотивом из Слова о казнях Божьих звучит мысль о наказании христиан посредством иноплеменных набегов.

Интересную мысль о возможном процессе формирования летописной статьи 1096 года высказал А. А. Шайкин: «подробности разорения половцами Печерского монастыря схвачены, несомненно, участником этого события, одним из тех, кто бежал «задами монастыря», но вряд ли он являлся автором предшествующего описания военных действий. Переключение к плану 1-го лица может обозначать то место, где в повествование одного автора включается второй84, то есть можно думать, что основной автор ведёт широкое повествование о главных событиях на Руси, но там, где это надо и где это возможно, он пользуется материалами иных авторов, не всегда устраняя следы вставок. Но, может быть, пробуждение лирического и эмоционального тона, это различение деталей, которые выявляются всё в том же «основном» летописце, когда дистанция между событиями и их обозревателем становится нулевой, когда он из наблюдателя вдруг оказывается участником»85.

С позиции участника события описана встреча с Васильком Рос-тиславичем в составе повести об ослеплении Василька Теребовль-ского (1097 г.). Первое сообщение автора о себе связано с его местонахождением. Он сообщает, что пребывал во Владимире в то самое

время, когда Василько сидел под стражей в том же городе во дворе Вакееве: Василкови же сущю Володимери, на прежеречен^мь м^ст^, и яко приклижися пость великый, и мн^ ту сущю, Володимери (175). Ночью автор — участник события встречается с князем Давыдом Игоревичем: въ едину нощь присла по мя князь Давыдъ, и по его просьбе отправляется к Васильку: Азъ же идох к Василкови, и поводах ему вся р^чи Давыдовы (176). Несмотря на заинтересованность в участии Василька, способного повлиять на действия Владимира Мономаха, сам Давыд не спешит выполнять просьбу своего пленника, и второй раз посылает к Ростиславичу Василия (176). То, что автора сказания об ослеплении Василька Теребовльского звали именно Василием, доказывается его личной ссылкой на себя, вложенной в уста князя Давыда: Да се, Василю, шлю тя, иди к Василкови, тезу своему... (175). А. Л. Никитин, идентифицирующий Василия с книгописцем Печерского монастыря и келейником Феодосия иноком Иларионом, предполагал, «что под этим крестительным именем Иларион был известен в аристократической среде Киева и в кругу своих светских сверстников»86.

Какова же была роль Василия в этой встрече? И почему Давыд обратился именно к нему? Василию отводилась роль посредника и дипломата, который должен был уговорить Василька послати мужь свой к Владимиру. В случае отказа последнего от притязаний к Да-выду Василько мог получить из рук Давыда один из городов: Всево-лож, Шеполь или Перемышль. Выбор Давыда относительно Василия продиктован с одной стороны доверительным отношением к нему самого Давыда и с другой стороны личным знакомством Василия с Васильком. Об их давнем знакомстве и духовной близости свидетельствует откровенность Ростисливича во время беседы (се поведаю ти поистин^), которую правильнее было бы назвать монологом — исповедью Василька. Автор здесь выступает в роли слушателя, или пассивного участника диалога. В интимной обстановке, наедине, Василько начинает изливать Василию душу87. Летописец подробно передаёт мысли Василька, доказывающие его невиновность по отношению к братьям: И се кленуся Богомь и его пришествием, яко не помыслилъ есмъ зла кратьи своей ни в чем же (176). Ошибка Василька, по его личному убеждению, кроется в собственном высокомерии (176).

Дальнейшее повествование ведётся от 3-го лица, но содержит элементы авторского субъективизма. Как неравнодушный к Васильку человек, летописец оценивает каждый его шаг. И если речь Василька-

затворника проникнута большим авторским сочувствием и пониманием, хотя прямо оценка нигде не звучит, то поступки Василька-мстителя подвергаются справедливой критике: Ое же 2-е мщенье створи, его же не вяше л^по створити, да вы Богъ отместник вылъ, и взложити выло на Бога мщенье свое (177). Конечно, справдлива эта критика с точки зрения христианской морали, и именно это обстоятельство дало основание некоторым исследователям отнести Василия к человеку духовного звания. Так, А. А. Шахматов писал: «Что Василий был духовником Василька Ростиславича, можно заключить из того осуждения, которое встречают в нем поступки Василька, несогласные с христианским чувством»88. На наш взгляд, оснований для отнесения Василия к лицу духовного звания недостаточно. Мы разделяем контраргумент А. А. Шайкина, считающего, что при обращении князей к Василию они ни разу не называют его «отче», как подобало бы обращаться к духовному лицу. Кроме того, ав-тор-Василь достаточно сдержан в оценках князей, лишь однажды он обращается к словам пророка, и то, чтобы осудить поступок Василька. В характеристике Василия, предложенной М. X. Алешковским, тоже не прослеживается связь с монастырской средой: «Внимательный читатель Хроники Амартола, наблюдательный путешественник, поклонник Мономаха и Рима, чуткий собеседник Василька Ростиславича и Мстислава Владимировича»89.

Признаками очевидческого текста обладает не только рассказ Василия о его встрече с Васильком после ослепления, но и собственно эпизод расправы, изобилующий подробностями, доступными, кажется, только очевидцу90. Автор ведёт рассказ от 3-го лица, но, вероятно, лишь потому, что не является непосредственным участником драмы, а имеет возможность наблюдать за происходящим со стороны 1. Он рассказывает, что Василёк увидел торчина остряща ножь, и рлзYмh, яко хотят 'и сл^пити, възпи к Бог^ плачем великим и стенаньем92. Вместо длинных молитв, которые предшествовали убиению Бориса и Глеба и «замедляли» развитие сюжета, автор-Василь сразу переходит к описанию процедуры ослепления. Он отмечает, что Василёк оказывает злодеям серьёзное сопротивление93. Вряд ли в замешательстве Василёк понимал, кто повалил и связал его, и уж тем более, не мог знать, будучи свёрнутым в ковёр, кто сел по разные стороны доски, и что сняли эту доску именно с печи94. Думается, что Ростиславич к моменту извлечения глаз, находился в полуобморочном состоянии, обессиленный борьбой с мучителями, поэтому маловероятно, чтобы он так точно запомнил сцену ослепления: И пристYпи торчиньъ, именем Беренди, овчюхъ Овятополчь, держа ножь и хотя Yдарити в

око, и гркшися ока и перереза ему лице, и есть рана та на Василкк и нынк. И посем удари 'и в око, и изя зкницю, и посем в другое око, и изя другую зкницю. Взгляд стороннего наблюдателя выдаёт описание состояния Василька после жестокой расправы: И томъ часк кысть яко и мертвъ. Не мог, конечно, полумёртвый Василёк знать и то, что его взяли на ковре и взвалили на телегу. Следующее описание также указывает на очевидца события: И кысть везому ему, сташа с ним, перешедше мостъ Звиженьскый, на торговищи, и сволокоша с него сорочку, кроваву сущю, и вдаша попадьи опрати. Попадья же, оправши, взложи на нь, онкм оккдующим, и плакатися нача попадья, яко мертву сущю оному. Вероятно, автор-Василь сопровождал Василька и во время поездки во Владимир95. А. А. Шайкин обращает внимание на авторскую ремарку (онкм оккдующим) о людях из свиты Давыда, «обедающих вблизи омертвелого Василька», которая «несущественна для хода событий, но запомнилась, запала в память, может быть, из-за своей несообразности, которую этот очевидец даже и не осмыслил тогда, а просто отметил»96. В контексте рассказа указательное местоимение «онкм» приобретает дополнительную функцию: противопоставления и отграничения позиции автора, разделяющего участь жертвы, от позиции преступников. Ещё одним доказательством того, что автор участвовал в событиях, служит детальное описание процесса передвижения телеги, на которой везли Василька. Летописец отмечает, что поехали на телеге быстро по неровному пути. Он также знает, что путь до Владимира занял шесть дней, а по прибытии Василька посадили под стражу во дворе Вакееве (173).

А. А. Шахматов несколько раз пересматривал свою позицию относительно участия Василия в летописании. В более ранних работах учёный приписывал Василию составление Начального свода и считал его «едва ли не монахом или игуменом Выдубицкого монастыря»97. Позднее он перестал считать Василия киевлянином, так как о Киеве летописец писал со стороны, делая пояснения, не нужные киевлянину (о местонахождении Белгорода), прекрасно знал топографию Волыни. Василий, по мысли А. А. Шахматова, был перемыш-лец или волынец98. В. Перевощиков видел в Василии продолжателя Нестора: Нестор окончил свой труд 1074 г. — Сказаниями о прославленных иноках Печерского монастыря, а Василий продолжил его с 1075 г. словами «Почаста кысть церкы Печерьская...»99. М. X. Алешковский считал Василия редактором Нестора и говорил о его принадлежности к ещё одному большому киевскому монастырю — Андреевскому100. С. В. Цыб приписывал Василию западно-

русский, волынский свод середины 20-х годов, который большинство учёных связывают с именем Нестора101.

Относительно времени включения Сказания в летопись тоже нет единого решения. Мы разделяем мнение исследователей, говорящих о периоде 1112—1115 гг., то есть спустя 15 лет после ослепления Василька, что не исключает написания по горячим следам. Доказательством служит авторская ремарка о смерти Давыда Игоревича в Доро-гобуже (ум. 1112 г.). И. П. Хрущов отмечал и тот факт, что Владимир Волынский, как известно автору, всё ещё находился в руках Ярослава Святославича102. А. Г. Кузьмин позднее время включения Сказания в ПВЛ аргументирует «оценкой деятельности Владимира Мономаха» в Сказании103.

Таким образом, очевидческие тексты характеризуются:

> прямым выражением авторской позиции («аз-позицией»);

> наличием разноплановых точек зрения (реального участника, самовидца, внешнего, стороннего наблюдателя);

> использованием местоимений и глаголов в форме 1-го лица ед. и мн. ч.;

> переходами от беспристрастного повествования (от 3-го лица) к эмоциональным рассказам (от 1-го лица);

> субъективной реакцией на происходящее;

> оценками дидактического характера.

3. Информаторы летописца

Любые сведения с точки зрения летописца должны были быть достоверными и объективными, поэтому возникавшие в процессе летописания информационные пробелы восполнялись за счёт различных источников, в частности свидетельств информаторов. О некоторых информаторах автор ПВЛ упоминает вскользь, ограничиваясь обобщённым определением: ТY же Yвита и пископа ихъ ^пана и от волярь многы; глагола^ во, яко погывло ихъ 40 тысящь (179). О других мы можем только догадываться, однако не так часто, и потому особенно ценно, автор конкретизирует источник информации, и мы имеем возможность узнать реальные исторические лица, привлекаемые к летописанию в качестве соавторов.

В истории об Исакии, где автор ссылается на рассказы монахов и собственные наблюдения, есть оговорка о том, что сам Исакий поведал летописцу о прекращении притязаний со стороны бесов: И авие погивоша в^си от него, и оттол^ не высть емY пакости от в^совъ,

яко же самъ повкдаше се яко «Ое кысть ми за 3 лкта крань си»

(131). Ссылка на Исакия свидетельствует о личном знакомстве автора с ним. Рассказ попал в летопись, вероятно, после кончины Исакия, когда летописец обобщил всю имевшуюся информацию: рассказы монахов-очевидцев, собственные очевидческие наблюдения и личные сведения самого героя повествования.

Со слов новгородца Гуряты Роговича записан рассказ о северных народах, «заклёпанных» Александром Македонским в горах (1096 г.): Ое же хощю сказати, яже слышах преже сих 4 лктъ, яже сказа ми Гюрятя Роговичь новгородець (167). В этом рассказе представлено несколько точек зрения на одно явление. Гурята Рогович передаёт рассказ с точки зрения отрока, посетившего Югорскую землю. Отрок тоже выступает с позиции «послуха», но «послуха» югры, поэтому Гурята Рогович представляет точку зрения югры, или неосведомлённых читателей, для которых явления в северных горах представляются дивными, необъяснимыми. Летописец, напротив, выступает с позиции обладателя уникальной информацией. Он знает то, что не знают другие, и может объяснить недоступное другим: Мнк же рек-шю к Гюрятк: «Ои суть людье заклепении Александром, Маке-доньскым цеслремь» (167). Свою точку зрения летописец подкрепляет сведениями из Мефодия Патарского, что придаёт его догадкам большую «правдоподобность»: яко же сказаеть о них Мефодий Па-тарийскый (167).

Сходный сюжет находим под 1114 годом. Автор от первого лица рассказывает о своей поездке на север Новгородской земли — Ладогу, где велось строительство каменной стены. Сначала летописец выступает в качестве «послуха» ладожан: Пришедшю ми в Ладогу, повкдашА ми ладожане, яко сдк есть, егда кудеть туча велика, находять дкти наши глазкы стекляныи и малыи, и великыи, про-вертаны, а другыя подлк Волховъ керуть, еже выполоскываеть вода (197). Затем «чужой» рассказ пронизывается авторским субъективизмом: летописец из повествователя «перевоплощается» в участника события, рассказывает о своих действиях и внутренних ощущениях: от нихъ же взяхъ коле ста; суть же различь. Оему же ми ся дивлящю, рекоша ми: «Ое не дивно; и суть и еще мужи старии ходили за Югру и за Оамоядь, яко видивше сами на полу-нощныхъ странахъ, спаде туча, и в тои тучи спаде вкверица млада, акы топерво рожена, и възрастъши, и расходится по земли, и пакы кываеть другая туча, и спадають оленци мали в нкй, и възрастають и расходятся по земли» (197). Интересно, что автор

описывает свои чувства с позиции неосведомлённого читателя, делает читателя равным ему с точки зрения наблюдения, и посредством такого приёма стремится показать необычность природных явлений, заставить читателя вместе с ним удивиться. Особую достоверность придают рассказу ссылки на реальных свидетелей: ОемY же ми есть послYXъ посадникъ Павелъ ладожкыи и вси ладожане (197) и полемические выпады против сомневающихся: Аще ли кто семY в^ры не иметь, да почтеть фронографа (197).

На внутреннюю связь этих двух летописных статей указывали многие исследователи. А. Г. Кузьмин отмечал: «От первого лица он (автор — ОИ) сообщает о любопытной беседе с новгородцем. .. .Та же наивная вера в чудеса проявляется и в отступлении под 1114 годом — про ладожан»104. А. Л. Никитин видит здесь «прежнего Илариона с его живой тягой ко всему чудесному и необычному»105. Фраза о 4-х годах, использованная летописцем в рассказе о Новгороде и Ладоге (яже слышах преже сих 4 л^тъ), позволила А. А. Шахматову и его последователю Д. С. Лихачёву сделать вывод о принадлежности этих текстов составителю третьей редакции ПВЛ, работавшему над летописью в 1118 году106. М. X. Алешков-ский датирует эти тексты временем не ранее 1119 года и приписывает их какому-то третьему летописцу (не печерский монах и не Сильвестр)107. Современный немецкий исследователь Л. Мюллер сомневается в существовании третьей редакции ПВЛ и возможности безусловно верной датировки этих известий108.

На наш взгляд, о принадлежности рассказов 1096 и 1114 гг. одному автору можно говорить с некоторой натяжкой. Действительно, в обоих случаях автор сообщает о себе от первого лица, описывает диковинные природные явления, использует свидетельства информаторов, ссылается на авторитетные источники, но в то же время как повествователь выступает с разных позиций: в рассказе о северных народах, заклёпанных Александром Македонским, — с точки зрения обладателя уникальной информацией, недоступной повсе-дневеному опыту читателя, тогда как в рассказе о ладожских чудесах, наоборот, — с точки зрения неосведомлённого читателя, впервые прикоснувшегося к чуду. Впрочем, различия нарраторских109 позиций могут быть обусловлены разными идеологическими задачами: в одном случае — убедить в реалистичности сведений, в другом — познакомить с «чудом».

Наиболее ценными и самыми упоминаемыми в ПВЛ информаторами летописца представлены Вышата и его сын Ян. Ян — единст-

венный информатор, удостоенный некрологической похвалы (ум. 1106 г.): В се же лкто преставися Янь, старець докрый, живъ лкт 90, в старости маститк; живъ по закону Божью, не хужий кк первых праведник. Из некролога следует, что летописец лично был знаком с Яном и использовал его сведения в своём труде: От него же и азъ многа словеса слышах, еже и вписах в лктописаньи семь, от него же слышах. Посмертная характеристика, в которой главное внимание уделено христианским добродетелям Яна, сближает его с высшими духовными лицами110.

По мысли Д. С. Лихачёва, в задачу Вышаты и Яна входило напомнить о своих родственных отношениях с киевскими князьями111. По рассказам Яна, видимо, описан трагический поход Владимира Ярославича на Царьград, о чём свидетельствует уточнение, что Вы-шата был отцом Яна: В лкто 6551/1043. Посла Ярославъ сына своего Володимера на Грькы, и вда ему вои многы, а воеводьство поручи Вышатк, отцю Яневу (103). Как отмечал П. П. Толочко, «в зените своей славы Ян Вышатич пребывал между 1089 г., когда он занимал должность киевского тысяцкого, и 1106 г., когда был воеводой великого князя Святополка Изяславича. К этому времени, видимо, и следует отнести запись его рассказа о подвигах отца»112. Довольно часто Ян упоминается в числе мужей смышлёных, дающих князю правильные, с точки зрения летописца, советы113. На участие в этих событиях Яна указывает авторское замечание: И пристояху совкту сему смыс-лении мужи, Янь и прочии (144). Д. С. Лихачёв отмечал: «Не может быть сомнения, что речи этих «смысленных людей» (1093 г. и др.) записаны летописцем со слов Яна Вышатича, пожелавшего заявить свое мнение в летописи от лица многих («Янь и прочии»), явиться выразителем «смысленных» людей, отстраненных Святополком»114.

Как действующее лицо Ян фигурирует в летописной статье 1091 года в сюжете о «чудесах» Феодосия. Судя по летописным известиям, Феодосий любил семью Яна за то, что они с супругой пребывали в любви и жили по заповедям Господним, и часто их посещал, рассказывая о царствии небесном (139). Марии, супруге Яна, Феодосий предсказал, что после кончины она будет положена рядом с его останками, что и сбылось. Рассказ с предсказанием А. Г. Кузьмин считает написанным со слов Яна и сопоставляет с известием 1106 года, где сообщается о его смерти и о том, что летописец от него многа словеса слышах, еже и вписах в лктописаньи семь115. А. Л. Никитин, отметивший сердечную близость автору (Илариону) Яна, называет и ещё одного информатора. Это «инок Николай, давний знако-

мец Илариона — князь Святослав Давыдович, внук Святослава, по прозвищу Святоша»116. В качестве вероятных информантов упоминают киевского боярина Чудина, о котором в летописи сообщается четырежды, разумеется, немалая роль должна принадлежать монахам Киево-Печерского монастыря.

Итак, доказательную принадлежность к летописным известиям обнаруживают только информаторы, самолично названные автором, а это: Ян, Исакий, Гурята Рогович, ладожский посадник Павел и другие ладожане (без указания конкретных имён). Некоторые информаторы, например Ян и Исакий, выступают в ПВЛ и как действующие лица. Тексты, основанные на свидетельствах исторических лиц, имеют устное происхождение, а их включение в летопись обусловлено стремлением автора к безусловно достоверной информации.

Выделяются следующие характерные признаки текстов с использованием свидетельств информантов:

> прямые сообщения автора о себе;

> использование местоимений и глаголов в форме 1-го лица ед. ч.;

> указание на реальных информантов;

> ссылки на авторитетные источники;

> полемическая запальчивость;

> субъективизм, эмоциональные реакции;

> выражение авторских позиций «послуха», самовидца;

> проявление полярных точек зрения: всезнающего повествователя, некомпетентного читателя.

4. Летописец — возможный очевидец, участник событий

Выделенная нами группа текстов, написанных с позиции вероятного очевидца события, аргументирована содержанием летописных статей, изобилующих такими подробностями, которые, казалось бы, могли быть доступны только непосредственному наблюдателю, а также особенностями изложения материала, характеризующимися авторской позицией включённости, наличием примет практической одновременности события и его письменной фиксации. Вместе с тем отсутствие высказываний от первого лица, прямых сообщений автора о себе не даёт полного основания для отнесения текстов к ранее обозначенной группе. Кроме того, большинство известий, обладающих признаками очевидческих текстов, удалены от времени работы средневекового книжника порой на несколько веков, имеют фольклорные истоки, поэтому затруднительно относить их на долю современника события. Возникло предложение назвать авторскую

позицию в таких случаях «фиктивным свидетельством», но всё ли мы знаем о способности устных источников сохранять информацию, да и всегда ли возможно исключить наличие письменных источников, близких по времени к изображаемым событиям? При этом следует подчеркнуть, что повествования, где автор не мог быть очевидцем, по характеристикам авторской позиции могут быть тождественны тем, где автор был очевидцем.

Эпизоды, в которых автор сообщает о событии с позиции очевидца, обнаруживаются ещё в ранних летописных записях и связаны, как правило, с завоевательными походами, военными битвами, захоронением князей, перенесением мощей святых. С этой точки зрения интересно описание военной операции 941 года, предпринятой Игорем против Византии. Текст заимствован из переводного источника — греческого Жития Василия Нового, но летописец передаёт детали события как непосредственный наблюдатель происходящего: Оъвкщаша Русь, изидоша, въружившеся на греки, и крани межю ими кывши зьли, одва одолкша грьци. Русь же възратишася къ дъружинк своей къ вечеру, на ночь влкзоша в лодьи и отккгоша. Феофанъ же сустркте 'я въ лядехъ со огнемъ, и пущати нача труками огнь на лодьк руския. И кысть видкти страшно чюдо. Русь же видящи пламянь, вмктахуся въ воду морьскую, хотяще укре-сти: и тако прочии възъвратишася въсвояси (33). Не вполне ясно, откуда греческий автор знает о совещании русских и кто произносит: И кысть видкти страшно чюдо. Видимо, в данном случае мы имеем вкрапление русского летописца внутрь позиции греческого источника, и позиции иноземного (враждебного) очевидца и русского летописца начинают проникать друг в друга. Рассказы о событиях похода 941 года, по-видимому, сохранились в устном бытовании, на что указывают глагольные формы (повкдаху, рече) и яркая образность сюжета: Ткм же пришедшимъ въ землю свою, и повкдаху кождо своимъ о кывшемъ и о лядьнкмь огни: «Яко же молонья,—рече,— иже на некескхъ, грьци имуть у соке, и се пущающе же жагаху насъ, сего ради не одолкхомь имъ (33). Ещё ранее, в летописном сообщении 866 г. о походе Аскольда и Дира на Царьград, автор, опирающийся на греческие источники, с позиции иноземного очевидца описывает бесчинства «безбожных» соотечественников: Ои же внутрь Оуду вшедше, много укийство крестьяномъ створиша, и въ двою сотъ коракль Царьградъ оступиша.

С позиции всезнающего повествователя описывается убийство Олегом в 882 году самозваных князей Аскольда и Дира.

Огромная временная дистанция между событием и временем составления записи не представляется автору труднопреодолимым препятствием, так как он умеет не просто излагать, а изображать события, делая их «близкими» и одновременно наглядными, представляемыми. Как живой свидетель, летописец наблюдает за передвижением Олега и его воинов, через реплики, движение и жесты персонажей передаётся реалистичная картина происходящего: Лсколдъ же и Диръ придоста, и вы-скакаша вси прочии изъ лодья, и рече Олегъ ЛсколдY и Ди-рови: «Вы н^ста князя, ни рода княжа, но азъ есмь родY княжа», и вынесоша Игоря: «Л се есть сынъ Рюриковъ» (20). Напоминанием о давности события служат лишь хронотопогра-фические ориентиры: И Yвиша Лсколда и Дира, и несоша на горY, и погревоша 'и на гор^, еже ся ныне зоветь угорьское, кде ныне Олъминъ дворъ (20).

Аналогичная авторская позиция представлена в сюжете об осаде Киева печенегами (968 г.)117. П. П. Толочко, отмечая подробности рассказа, доступные только с близкого расстояния, убеждён, что рассказ написан по горячим следам автором-очевидцем118. Указывает на это осведомлённость летописца в такой зрительной по восприятию детали, как «свержение» юношей-киевлянином «порток» перед прыжком в Днепр (47). Аналогичные примеры исследователь находит в статье 971 года, где подробно описана балканская кампания Святослава; в сюжете об убиении Бориса (названы по именам убийцы); в описаниях битв у Любеча, на Летском (Альтском) поле, у Листве-на; в рассказе о подготовке похода 1018 года на Киев и т. д. По мысли исследователя, «автор не пересказывает событие давно минувших дней, а как бы живёт в нём»119. То, что летописец изображает прошлое с позиции настоящего, «видит» и отмечает детали события, даёт возможность читателю стать соучастником происходящего, ещё не означает реального, живого авторского участия. Перед нами — литературное произведение, пусть и историческое, описывающее действительные события и ситуации, но не лишённое свойств собственно художественного текста. Поэтому, на наш взгляд, корректнее говорить об особенностях изложения материала, чем предполагать письменную фиксацию бытовавших в фольклоре сюжетов современниками Олега или Игоря Рюриковича. Такие особенности летописного изложения А. А. Шайкин определяет как «художест-

венное настоящее», или «изобразительное настоящее», когда «действие, происходящее в прошлом, изображается, как происходящее сейчас»120. В более ранней публикации, посвященной проблеме времени в «Повести временных лет», исследователь обозначает такой тип или аспект времени как «эмпирическое время, время наблюдателя, очевидца, повествователя»121.

В рассказе о походе Олега на греков 907 г. А. А. Шайкин определяет позицию летописца как позицию «внутри события», при которой он «словно воочию видит», как выиде Олегъ на крегъ, и воевати нача, и много укийства сотвори около града грекомъ, и разкиша многы полаты, и пожгоша церкви. А их же имаху плкнникы, овкхь посекаху, другаиа же мучаху, иныя же растреляху, а другыя в море вметаху (24). Как и в предыдущих описаниях греческих походов, здесь «характер изображения имеет форму свидетельства очевидца, и

авторская позиция. не отличается от той, какая присутствует при

122

изложении ситуации, несомненно, местного происхождения» .

Как самовидец вооружённого столкновения с печенегами под Киевом (1036 г.), летописец детально описывает расстановку войск Ярославом123. О временной дистанции между событием и его описанием свидетельствуют темпоральные ориентиры: Печенкзи при-ступати почаша, и сступишася на мксте, иде же стоить нынк святая Оофья, митрополья русьская: кк ко тогда поле внк града (101—102). В формульном описании битвы встречаем указание на время её завершения, которое не обязательно относить к клише: И кысть скча зла, и едва одолк к вечеру Ярославъ (102).

Столь же фактологически точно и подробно описан поход Владимира Ярославича на Царьград (1043 г.)124. Есть основания полагать, что рассказ написан со слов либо Вышаты, который являлся одним из действующих лиц этой истории, либо его сына — Яна, о знакомстве с которым летописец впоследствии неоднократно упоминал. Косвенным указанием на время составления летописной записи служит временной ориентир освобождения Вышаты из греческого плена: По трехъ же лкткхъ миру кывшю, пущенъ кысть Вышата в Русь къ Ярославу (104). То, что летописец забегает вперёд, нарушая хронологические рамки, свидетельствует о его способности обозревать совокупность событий125.

Описание битвы на Немиге и последовавшие за ней события 1067 г. отличает точная хронология: И совокупишася окои на Немизк, мксяцл марта въ 3 день; По семь же, мксяцл иуля въ 10 день, Изяславъ, Овятославъ и Всеволодъ, цкловавше кресть че-

стный къ ВсеславY (112). Летописец знает, в каких тяжёлых погодных условиях Ярославичам пришлось собирать войско против Все-слава: Ярославичи же трие,—Изяславъ, Овятославъ, Всеволодъ, — совокYпивше вои, идоша на Всеслава, зим^ CYЩи велиц^; во время решающего боя выпал сн^гь великъ (111—112). «Художественное настоящее» с особой явственностью проявляется в эпизоде крестоце-лования: рисуется живая картина происходящего, на изобразительную сторону которой уже обращалось внимание126.

С позиции объективного наблюдателя описан Киевский мятеж 1068 года. Создаётся ощущение, что автор находился рядом с Изясла-вом и своими глазами наблюдал за происходящим: ИзяславY же с^дящю на с^нехъ с дрYжиною своем, начаша пр^тися со княземъ, стояще дол^ (114). Указание «стояще дол^» с особой очевидностью отражает авторскую позицию «рядом с князем», передаёт точку зрения человека, наблюдающего за толпой сверху. В следующий момент автор последовательно окидывает взглядом всех участников события: сначала обращает взор на князя, который озабоченно всматривается в толпу: Князю же из оконця зрящю; затем отмечает расположение дружины: и дрYжинh стоящи Y князя и, наконец, останавливается на конкретном персонаже, Тукы, брате Чудина, который обращается к Изяславу с предложением: «Видиши, княже, людье възвыли; посли, атъ Всеслава влкд'ть». Но наблюдательный повествователь находится «внутри события», и это даёт ему возможность «видеть» на 180 градусов, поэтому он без особого труда фиксирует одномоментные события: И се емY глаголющю, дрYгая половина людий приде от погрева, отворивше погревъ (114). Автор ещё рядом с князем, он передаёт предостерегающие слова дружины: «Ое зло есть; посли ко ВсеславY, атъ призвавше лестью ко оконцю, пронзать 'и мечемь» (114). Затем, привлекаемый людскими криками, переводит взгляд сверху вниз на бунтующую толпу. И снова обращает взор на Изясла-ва, который се вид^въ, со Всеволодомъ пов^госта з двора (114). В дальнейшем описании автор всё ещё находится «внутри события», но меняется его физическая позиция. Теперь он не «рядом с князем», а «вне князя и его окружения». Поэтому о последствиях бунта летописец сообщает с позиции стороннего наблюдателя127.

Автор статьи 1069 года знает о тайном побеге Всеслава, о переговорах киевлян с Всеволодом и Святославом128. В идеологическом аспекте эта погодная запись отражает взгляд киевлянина на события и поведение князей. Киевляне ставят князьям условие: «...аще ли не хочета, то нам неволя: зажегше град свой, стYпим вь Гречьс^ зем-

лю»; те в свою очередь их утешают: И уткшиста кыяны. Сочувствие к киевлянам и одновременно упрёк в адрес Мстислава сквозит в строках, повествующих о наказании бунтовщиков129. Вместе с тем киевляне демонстрируют способность к всепрощению, поэтому встречают Изяслава с поклоном; не могут они смириться только с присутствием чужаков: и изкиваху ляхы отай (116). С позиции очевидца описаны действия Изяслава, обусловленные просьбой младших братьев: То слышавъ Изяславъ остави ляхы и поиде с Болеславом, мало ля-ховъ поимъ; посла же пред сокою сына своего Мьстислава Кыеву (116). Приметы живого свидетельствования закреплены в описании карательной акции Мстислава: представлены конкретные меры наказания, количество потерпевших.

Реалистично нарисована картина первого междоусобного конфликта между Ярополком и Олегом (977 г.). Эффект присутствия создают живые подробности при описании бегства Олега130. Читатель словно воочию наблюдает за давкой на мосту, за тем, как в панике, пытаясь спастись, люди толкаются и падают в ров, другие гибнут под копытами охваченных страхом коней. С отвратительными подробностями описаны последствия братоубийственной битвы: и влачиша трупье изъ грокли от утра и до полудне, и налкзоша и Ольга высподи трупья, вынесоша 'и, и положиша 'и на коврк (53). Особую достоверность в сочетании с субъективно-эмоциональным колоритом придают рассказу реплики персонажей. Это свидетельство очевидца события: И рече единь деревлянинь: «Азъ видкхъ, яко вчера спехнуша с мосту» и гневный упрёк в адрес подстрекателя: И приде Ярополкъ, надъ немъ плакася, и рече Ове-налду: «Вижь, сего ты еси хотклъ!» (53). По замечанию А. А. Шай-кина, «такие детали «изымают» событие из своего времени и предъявляют читателю, как нечто происходящее на глазах, хотя объективно событие остаётся в своём времени: И погрекоша Ольга на мкстк у города Вручога, и есть могила его и до сего дне у Вручего (53)»131. Замечание можно распространить и на сцену гибели Яро-полка: автор, внимательный к деталям, передаёт, как в точности произошло убийство князя132.

В описании гибели Мстислава Святополковича (1097 г.) летописец вначале погружает читателя в атмосферу боя, отмечая интенсивность, с которой враждующие стороны выпускали друг в друга стрелы: и стркляющим межи сокою, идяху стрклы, акы дождь (180). Затем в поле зрения оказывается князь, готовящийся в очередной раз выстрелить в противника. Намерение Мстислава, оформленное сло-

вами «хотящю стр^лити», будто иа мгновение останавливает бой, и Мстислав застывает в позе стреляющего. Но внезапY Yдаренъ высть подъ пазYXY стрелою, на заворол^хъ, сквоз^ дскY скважнею (180). Наречие «внезап^» возвращает к действительным событиям, а подробное описание ситуации делает сцену зрительно представляемой, доступной для восприятия. Воображение помогает дорисовать, как князя, раненого подъ пазYXY, подхватывают воины и уводят с места сражения: и сведоша 'и.

На возможную причастность автора к процессу захоронения русских князей указывают подробности изложения. Летописец оказывается знатоком тайного переноса тела Владимира в церковь святой Богородицы133. Описание последних дней жизни Ярослава Мудрого указывает на человека из окружения Всеволода, который делает акцент на заслугах князя. Отмечает особое расположение к нему отца: ВсеволодY же тогда CYЩЮ Y отця, в^ во лювимъ отцемь паче всея вратьи, его же имяше присно Y сове (108). С позиции живого свидетеля описывается похоронная церемония, и здесь Всеволод вновь

134

представлен её центральным участником . Назван князь первым и в числе плачущих (109). Очевидческие наблюдения закреплены в опи-

135

сании места захоронения Изяслава Владимировича .

Насыщенной детализицией выделяется рассказ об убийстве половецких послов Кытана и Итларя с чадью. Автор подробно описывает преступление с момента подготовки до реализации задуманного. Он воссоздаёт точную хронологию событий (вплоть до часа — заутрени CYЩи годин^), повествует о каждом шаге, предпринимаемом Владимиром и его дружиной. С точки зрения внешнего наблюдателя описывается расправа над половцами: И яко вл^зоша въ истов^, тако запрени выша. Възл^зше на истов^, прокопаша верхъ, и тако Ольвегъ Ративоричь приимъ лYKъ свой и наложивъ стрелY, YДари Итларя в сердце и дрYжинY его всю извища (149). Итоговая фраза содержит элемент оценки: И тако зл^ испроверже животъ свой Итларь, в неделю сыропYCтнYЮ, въ часъ 1 дне, месяца февраля въ 24 день (149). На первый взгляд создаётся ощущение сопереживания, авторского сочувствия к невинно казнённому Итларю, но аналог-контекст убеждает в обратном. Теми же словами описаны последние мгновения из жизни Святополка Окаянного: ...прив^жа в пYCтыню межю Ляхы и Чехы, испроверже зл^ животъ свой в томъ м^сте (98). Сближение Итларя с злодеем

Святополком, пусть даже на уровне лексики, — свидетельство негативного авторского отношения к объекту описания.

Рассказы о перенесении мощей святых Бориса и Глеба содержат фактологические детали, которые могли быть известны только очевидцу событий. Церемония перенесения мощей 1072 года отмечена авторским присутствием. Создаётся впечатление, что летописец своими глазами наблюдал за происходящим. Он подробно описывает всех участников процессии и их действия. Отмечает, что Ярославичи возложили гроб на плечи: И вземше первое Бориса въ древянк рацк Изяславъ, Овятославъ, Всеволодъ, вземше на рама своя понесоша. Возглавили процессию черноризцы со свечами в руках, за которыми следовали дьяконы с кадилами, пресвитеры, епископы и митрополит. Князья с гробом замыкали торжественную процессию (121). Летописец фиксирует не только действия, но и запахи, которыми наполнилась церковь в момент открытия раки: И принесше в новую церковь, отверзоша раку, исполнися клагоуханья церкы, воня клагы; видквше же се, прославиша Бога (121). В числе наблюдавших чудо и прославлявших Бога нетрудно разглядеть самого автора. Он знает о том, что митрополит упал ниц и начал просить прощение: И митрополита ужасть окиде, кк ко нетвердъ верою к нима; и падь ниць, просяше прощенья (121). От самовидца не ускользнула и такая деталь, как застрявший в дверях церкви гроб Глеба136. Впрочем, не исключаем, что перед нами клишированная агиографическая ситуация. И тогда сомнения митрополита приобретают церемониальный характер, а застрявший гроб Глеба следует рассматривать как реальную деталь, понимаемую символически.

Столь же реалистично описана церемония второго перенесения мощей святых (1115 г.). Автор-очевидец создаёт живую картину события. Он отмечает огромное количество людей из народной среды и поимённо называет церковнослужителей, собравшихся на торжественное мероприятие (199). Очень скрупулёзно, точно боясь упустить из виду малейшие подробности, летописец описывает расстановку и действия всех участников грандиозного события137. Дальнейшее описание также принадлежит автору-наблюдателю, причём находящемуся в эпицентре события138. Начавшиеся беспорядки (люди поломали переносную ограду и мешали везти раку) вызывают у автора эмоциональные оценки: И не кк лзк вести от множества народа: поламля-ху воръ, а инии и покрили кяху градъ и закрала, яко страшно кяше видити народа множество. Глагол «смотреть» указывает на зрительное восприятие ситуации. Многочисленность собравшихся подчёр-

кивается в эпизоде с раздачей княжеских даров: И повел^ Володи-меръ, р^жючи паволокы, орници, в^ль, розметати народY, овъ же сревреникы метати людемъ, силно налегшимъ. Не совсем понятно, чьи ощущения передаёт автор, говоря о сильно налегавших людях, личные или сторонние, однако есть основания полагать, что автор находился в непосредственной близости от раки с мощами, на что указывают подробности установки раки в церкви, доступные только очевидцу: выша легко внесли въ церковь и поставиша ра^ сред^ церкви (199). О том, что летописец сопровождал князей и во время перенесения мощей Глеба, свидетельствует описание спорной ситуации, возникшей между представителями разных княжеских ветвей по поводу места установления рак с мощами святых. Документальность придают рассказу прямая речь персонажей, подробное описание намерений князей и последующей их реализации, сцены жеребьёвки.

Итак, тексты, написанные с позиции возможного очевидца (участника) событий, характеризуются:

> отсутствием «аз-позиции»;

> объективированным повествованием;

> авторской позицией «внутри события»;

> наличием разноплановых точек зрения (реального участника, самовидца, внешнего, объективного наблюдателя);

> использованием приёма изложения — «художественное настоящее»;

> фактологической точностью; детализацией изображаемого;

> оценочностью, субъективной реакцией на происходящее.

5. Знамения как свидетельства очевидца

Летописцы, уделявшие пристальное внимание документированию событий, вносили в летопись сведения об экстремальных природных явлениях, основанные, как правило, на собственных наблюдениях или полученные от информаторов из других земель. К ним относятся рассказы о затмениях, кометах, полярных сияниях, грозах, жаре, голоде, граде, землетрясениях, нашествиях саранчи, необычном поведении животных и птиц. Все явления фиксировались либо по горячим следам, либо по истечении небольшого промежутка времени, на что указывают устойчивые формулы «В си же времена».

С формулы «В си же времена» начинаются летописные сообщения 1065 г. о знамении в виде великой звезды и о ребёнке-уродце, которого рыбаки выловили из реки Сетомли. С позиции объективного наблюдателя летописец описывает то, как выглядела звезда, в какое

время суток её можно было увидеть и сколько дней знамение продолжалось139. В рассказе о ребёнке-уродце автор от своего имени удостоверяет событие: В си же времена кысть дктищь вверьженъ в Октомль; сего же дктища выволокоша рыколове въ неводк, его же позоровахомъ до вечера, и пакы ввергоша 'и в воду. Очевидческие наблюдения закреплены в описании внешнего вида «детища»: Бя-шеть ко сиць: на лици ему срамнии удове, иного нелзк казати срама ради (110). Интересно, что явление уродца описано в целом ряду зловещих знамений, напрямую вытекающих из предшествующего события — В се же лкто Всеславъ рать почалъ (110)140. Природные аномалии на солнце, появление уродца в реке — следствие новых бед и несчастий: Знаменья ко въ некеси, или звкздах, ли солнци, ли птицами, ли етеромь чимъ, не на клаго кывають (111). Неслучайно, что уродца выловили из реки, так как река — мифологическая граница между миром живых и миром мёртвых. Проникновение представителей мира мёртвых в среду живых людей осознаётся летописцем как грозное предзнаменование будущих трагических событий: знаменья сиця на зло кывають, ли про явленье рати, ли гладу, ли смерть проявляють (110).

Если лично наблюдаемые природные явления требуют повышенного внимания и осмысления, то предсказаниям волхвов летописец не доверяет. В рассказе о киевском волхве, предрекавшем перемещение земель и прочие катаклизмы, на это указывает данная по ходу повествования оценка: В си же времена приде волхвъ, прелщенъ кксомъ (116). К волхвам, кудесникам и иным язычникам как противникам христиан и православной церкви вообще, действующим «по дьявольскому наущению», на всём протяжении ПВЛ прослеживается однозначно негативное отношение. Они внезапно появляются и также неожиданно и бесследно исчезают (въ едину ко нощь кысть кез вксти), что лишний раз свидетельствует об их связи с нечистой силой.

Личные впечатления самовидца находят подтверждение в свидетельствах иных лиц, и автор стремится подчеркнуть общедоступность, а, следовательно, реальность знамений141. Падение в 1091 г. с неба «превеликого змея», ужаснувшее людей, сопровождалось таким звуком, который мнози слышаша (141). Знамение 1028 г. в виде змея могли наблюдать из разных точек земли: Знаменье змиево явися на некеси, яко видкти всей земли (101). «Весь мир» мог видеть огненный столп над Печерским монастырем142, но объективности ради летописец отмечает, что так бывает не всегда: кывають знаменья въ солнци и в лунк или звкздами не по всей землк, но

в которой люво земл^ аще вYдеть знаменье, то та земля и ви-дить, а ина земля не видить (196).

Автор-очевидец стремится описать знамение как можно точнее, понятнее, и в этом ему помогают сравнения. Маленькое солнце напоминает месяц: В се же л^то высть знаменье в солнци, яко по-тывн^ти емY, и мало ся его оста, акы м^сяць высть, в час 2 дне, месяца маия 21 день (141). Знамение в небе 1092 года, яко крYгъ высть посреди нева превеликъ (141). Подробное описание небесных явлений 1102 г. делает их для читателя представляемыми, зрительно воспринимаемыми143. Ещё большую документальность придают сообщениям точные указания на время и длительность «проявлений». С этой точки зрения показательно знамение 1104 г., в котором встречаемся с поразительно точным описанием астрономических явлений144.

Когда автор сообщает об экстремальных природных явлениях, сомнений в их подлинности не возникает. Так происходило раньше, так происходит и сейчас: в небе фиксируют солнечные и лунные затмения, над землей пролетают кометы, падают метеориты и т. д. Но некоторые летописные записи могут вызвать у современного читателя сопоставление с нынешними «быличками» об аномальных явлениях. Речь идёт о явлении бесов в 1092 г. в Полоцке, изображенных в той же документальной манере: Предивно высть чюдо Полотьск^ въ мечт^: вываше в нощи т^тънъ, станяше по Yлици, яко челов^ци рищюще в^си. Об опасности, исходящей от бесов, летописец рассказывает, как о лично пережитом145. Следующие строки демонстрируют взгляд самовидца: Посемь же начаша в дне являтися на конихъ, и не в^ ихъ вид^ти сам^хъ, но конь ихъ вид^ти копыта. Но дальнейшее повествование не отвечает позиции «внутри события». О по-лочанах летописец начинает говорить со стороны, отделяя себя от них: и тако YязвляхY люди полотьскыя и его овласть. Об авторской позиции «вне события» сигнализирует ссылка на информаторов, сообщающих, яко навье вьють полочаны (141). Таким образом, в рамках одного летописного сообщения переплетены разные точки зрения, и это делает рассказ нагляднее, объёмнее, содержательнее.

В некоторые рассказы о знамениях, особенно поразивших воображение книжника, проникают субъективно-эмоциональные высказывания. Таково, например, сообщение о налете саранчи 1094 г. за гр^хы наша (148). Указание на отсутствие аналогов в прошлом свидетельствует о необычности, уникальности события, и этим оно потрясает очевидца146. Еще больше конкретики в выражении чувств по-

является при описании второго нашествия саранчи: В се же лкто (1095 г.) придоша прузи, мксяца августа въ 28, и покрыта землю, и кк видкти страшно, идяху к полунощнымъ странамъ, ядуще траву и проса (150). Впоследствии аналогичное авторское высказывание будет использовано в рассказе о втором перенесении мощей святых Бориса и Глеба для передачи впечатления от множества людей: яко страшно кяше видити (199). Возможно, летописец, писавший статью 1115 года, видя массы, сметающие все на своем пути, помнил о набеге саранчи 1095 г. Если это так, то это свидетельство «не фрагментарного», а скорее образного мышления.

Итак, характерными признаками очевидческих текстов о природных явлениях являются:

> выражение авторской позиции самовидца;

> подробности при описании природного явления;

> точные указания на время и длительность «проявлений»;

> апелляция к свидетелям для утверждения общеизвестности факта: яко видкти всей земли (101), и весь миръ видк (187), яко мнози слышаша (141);

> эмоциональные отклики, выраженные предикативными наречиями состояния: и кк видкти страшно (150).

Общие выводы главы: Анализ очевидческих текстов наглядно продемонстрировал высокую степень авторского присутствия в ПВЛ. Эпизоды, содержащие прямые сообщения автора о себе, написанные участником и очевидцем происходящего, с использованием свидетельств информаторов характеризуются авторской позицией включённости, субъективности, или «аз-позицией». Позиция «внутри события» характерна для текстов с объективированным повествованием. Структура очевидческих текстов обусловлена степенью авторской включённости в повествование и представляет собой, как правило, чередование (или взаимопроникновение) текстов автора-объектив-ного повествователя и автора-очевидца (участника), что делает возможным в некоторых случаях предположить отнесённость их к разным летописцам.

Основная масса очевидческих текстов встретилась на отрезке от середины до конца ПВЛ, где описаны события XI — начала XII вв., что может свидетельствовать о времени работы летописца, близком изложенным событиям, и механизме летописания по горячим следам, или по принципу дневника. Большинство авторских экспликаций обнаруживает связь с Киево-Печерским монастырём и именем Феодосия Печерского, показывает повышенный интерес автора к различ-

ным чудесам (в Ладоге и Новгороде) и экстремальным природным явлениям. Очевидные противоречия летописных текстов с прямым сообщением автора о себе и в связи с трактовкой знамений представляется возможным объяснить результатом работы разных летописцев, а также следствием многократных переписок текста ПВЛ в течение XII — XV вв.

Общими признаками очевидческих текстов являются:

> прямые сообщения автора о себе;

> высказывания от 1-го лица;

> «корыстные» самоупоминания;

> полемическая запальчивость;

> субъективно-эмоциональные отклики на происходящее;

> фактологическая точность, детализация изображаемого;

> апелляция к свидетелям для утверждения достоверности/ложности факта;

> «художественное настоящее» как форма авторского присутствия.

Для наглядности представим разряд очевидческих текстов в виде таблицы.

ГОД* ЭПИЗОД

866 Поход Аскольда и Дира на Царьград

882 Убийство Олегом Аскольда и Дира

911 Знамение (звезда в виде копья)

912 Рассказ о смерти Олега Вещего

941 Поход Игоря на Византию

945 Рассказ о мщениях Ольги

971 Балканская кампания Святослава, рассказ об испытании Святослава дарами

977 Рассказ о первом братоубийственном междоусобье

980 Убийство Ярополка

988 Рассказ о крещении и браке Владимира в Корсуни

996 Посещение Владимиром церкви Пресвятой Богородицы

1015—1016 Тайный перенос тела Владимира; об убиении Бориса; битва у Любеча

1018 О подготовке похода на Киев

1019 Битва на Альтском поле

1028 Знамение в небе в виде змея

1036 Осада Киева печенегами

1043 Поход Владимира Ярославича на Царьград

«Азъ» летописца в «Повести временных лет»

Окончание табл.

ГОД* ЭПИЗОД

1051* Прямое сообщение автора о себе (в возрасте 17 лет пришёл в Печерский монастырь и был принят Феодосием)

1054 Смерть Ярослава

1063 Знамение (обратное течение Волхова)

1065* Знамение в виде звезды; о ребёнке-уродце, выловленном из Сетомпи

1067—1069 Битва на Немиге; киевский мятеж

1071 О киевском волхве

1072 1-е перенесение мощей св. Бориса и Глеба

1074* О печерских подвижниках

1091* О перезахоронении мощей Феодосия Печерского; похвала Феодосию; знамения на солнце и в небе (упал змей с неба)

1092 Знамения (видение в Полоцке; на небе; засуха; болезни)

1093* Прямое сообщение автора о себе в новом развитии темы о казнях Божиих

1094 Знамение (саранча)

1095 Знамение (саранча); убийство половецких ханов Итларя и Кытана

1096* О нашествии Боняка на Печерский монастырь; о северных народах, заклёпанных Александром Македонским; о месте захоронения Изяслава Владимировича

1097* Повесть об ослеплении Василька Теребовльского; смерть Мстислава

1100 Съезд русских князей в Уветичах

1102 Знамения в луне и солнце

1103 Знамение (саранча)

1104 Знамение в солнце и луне

1106* О кончине Яна

1107 Знамение (землетрясение)

1108 Знамение (наводнение)

1110* Приписка Сильвестра; знамение в Печерском монастыре

1113 Знамение на солнце

1114* О чудесах в Ладоге

1115 2-е перенесение мощей св. Бориса и Глеба; знамение на солнце

* годы, помеченные звёздочкой, сигнализируют о сообщениях, с большой долей вероятности принадлежащих автору-участнику или очевидцу события, на что указывают прямые сообщения автора о себе, высказывания от 1-го лица, субъективные оценки, отсылки к информантам; остальные сообщения, обладая признаками очевидческих текстов, характеризуются условной отнесённостью на долю автора-самовидца.

Глава 2

ЛЕТОПИСЕЦ — КОММЕНТАТОР 1. Комментирование событий

Основной массив повествования в ПВЛ, за исключением прямой речи персонажей, является авторским. Основная позиция автора — позиция объективного, хотя и не всегда беспристрастного, повествователя о событиях147. Летописца интересует «что было», или, как он сам выражается, — «скажемъ, што ся здея в л^та си» (17). Ещё М. И. Сухомлинов отмечал, что основной объект внимания летописца — СОБЫТИЕ, а человек его интересует лишь как участник события: «Передавая различные события, летописец сообщает сведения и о лицах, принимавших участие в этих событиях»148. Сходные мысли высказывают современные исследователи. А. А. Пауткин считает, что летописцев «прежде всего интересовали события и поступки, а не состояния и признаки»149. В. В. Кусков отмечает: «В центре внимания летописца — событие...»150. М. X. Алешковский уверен, что «... автор на самом деле занят не воссозданием биографии того или иного князя, а воссозданием своеобразной биографии событий»151.

а) комментирование прошлых событий

Большинство событий, описанных в ПВЛ, это события прошлого по отношению к авторскому времени. Возникает вопрос, что заставило книжников в XI — XII веках обратиться к истории Русской земли и истории своего государства? В качестве одной из причин указывается на стремление «разобраться, понять, отчего утрачивалось былое могущество, отчего немирно стало в Русской земле и половцы приходят с победами. Для этого надо было вспомнить, какой была Русь при старых князьях, «отцах и дедах, иже стяжали Рускую землю»152. По мнению И. П. Ерёмина, «летописец писал её (ПВЛ. — О. И.) в надежде, что она станет настольной книгой для современных ему князей, что они не только найдут в ней необходимую моральную поддержку, но и воспользуются её уроками как руководством к действию, как учебником поведения в практике своей повседневной государственной деятельности»153. Таким образом, историческое знание привлекалось для поучения современных князей разумному, мудрому управлению государством. По ходу работы над текстом летописи «зрел интерес к своей истории как таковой — было заманчиво осмыслить путь, пройденный русским народом, и подвести ему итоги»154.

Образцами для подражания и одновременно историческими источниками древнерусским книжникам служили греческие хроники и тексты Священного Писания155. Из них летописцы почерпнули не только важные сведения по всемирной истории, но и сам принцип изложения материала — от библейских времён156. Правда, в обращении к библейскому материалу древние авторы проявили самостоятельность и трезвый прагматизм, начав историю славян не с «сотворения мира», как было принято в сочинениях средневековья, а с по-слепотопного времени, когда сыновья Ноя поделили между собой землю: По потопк трие сынове Ноеви раздклиша землю, Оимъ, Хамъ, Афетъ (9) 157. В связи со стремлением к универсальности летопись Русской земли не могла начаться без включения во всемирную историю, начиная с Творения или Потопа. Бытие Русской Земли — это продолжение истории единого земного царства: «.идея, основанная на убеждении в вечной повторяемости исторических событий, так что в сущности одно и то же всегда возобновляется.»158.

В процедуре дележа земли между братьями отразилась любимая политическая доктрина летописцев — не преступать чужих пределов, довольствоваться своей территорией, своим жребием: Оим же и Хамъ и Афетъ, раздкливше землю, жрекьи метавше, не престу-пати никому же въ жрекий кратень, и живяхо кождо въ своей части (10). В этом летописцы видели благополучие и процветание своей земли. Именно поэтому мотив разделения земель и запрета вступать в чужие пределы декларируется автором ПВЛ на протяжении всего повествования. На отдельных возвышенностях «сидят» братья Кий, Щек и Хорив, от которых произошли поляне159. Независимы друг от друга Рюрик, Синеус и Трувор, о которых повествуется в связи с призванием варягов (862 г.). За каждым закреплён отдельный населённый пункт, а миссия по раздаче городов возлагается на старшего в роде Рюрика: И прия власть Рюрикъ, и раздая мужемъ своимь грады (18). Своеобразной границей между территориями братьев Ярослава и Мстислава становится по мирному соглашению Днепр: И раздк-листа по Днкпръ Русьскую землю: Ярославъ прия сю сторону, а Мьстиславъ ону (100). Важнейшая политическая идея является основополагающей в прижизненном наставлении, данном Ярославом Мудрым своим сыновьям: «прекывайте мирно, послушающе крат крата.» (108). Ярослав учит сыновей любви, которая обязательна между братьями, так как является залогом Божьей милости и победы над врагами. Наставление заканчивается традиционным дележом и «договором» между братьями: И тако раздели имъ грады,

запов^давъ имъ не престYпати предала кратня (108). К теме запрета вступать в чужие пределы летописец возвращается в связи с распрями, возникшими в семействе Ярославичей. И здесь уже дана моральная оценка ситуации: Велий ко есть гр^х престYпати заповедь отца своего (122).

Неслучаен в ПВЛ и библейский сюжет о «вавилонском столпотворении», который разъясняет происхождение славянского языка: От сих^ же 70 и 2 язы^ кысть языкъ слов^нескъ, от племени Афетова, нарци, еже с^ь слов^не (11). По этому поводу А. А. Шай-кин замечал: «.ни впечатляющая история Потопа, ни сама по себе история строительства Вавилонской башни не интересуют летописца и в повествование не попадают, летописец лаконичен и прагматичен: он излагает только то, что прямо выводит его к цели повествования — откYДY есть пошла рYCCкая земля. Никакой акцентируемой эсхатологии, какую усматривает в замысле и названии ПВЛ И. Н. Данилевский, в приведённых сюжетах нет160. При анализе поэтики и семантики летописного рассказа о вавилонском столпе А. С. Дёмин обращает внимание на экспрессию летописца. На его взгляд, «летописец усвоил отрицательное отношение к вавилонскому столпу из своих источников, но подменил объяснение: вавилонский столп был неприятен оттого, что его возводили нарушители братского договора», а не по причине «непослушания людей Богу»161.

Библия помогает перейти к собственно истории славян162. Комментируя летописные страницы, излагающие расселение славян, исследователь замечает: «Поражает и то, с какой лёгкостью и как бы единообразностью летописцы оперируют огромнейшими территоря-ми от Моравии и Чехии до Ильмень-озера — всё это единая ойкумена славянского мира»163. Прекрасные географические знания летописцы демонстрируют и в географической статье, называемой описанием пути «Из варяг в Греки»16 . Эпизод о речных путях, связывающих славянскую землю с иными странами, обслуживает идеологическое задание: показать открытость славян для общения с иными народностями, их взаимодействие с окружающим миром. В. О. Ключевский отмечал: «Всего важнее в своде идея, которую в нём освящало начало нашей истории: это идея славянского единства. Составитель потому так и занят этнографией, что хочет собрать все части славянства, указать их настоящее международное место и найти связи, их соединяющие. .Замечательно, что в обществе, где сто лет с чем-нибудь назад ещё приносили идолам человеческие жертвы, мысль уже училась подниматься до сознания связи мировых явлений»165.

Характеризуя особенность древнерусской идеологической мысли, В. С. Горский высказал капитальную идею о направленности интереса древнерусских книжников к злободневным вопросам политической жизни, отсутствии «у них склонности к абстрактным вне связи с осмыслением актуальных задач общественного бытия философским размышлениям. Отсюда и новое в творчестве представителей древнерусской философской мысли обнаруживается по-преимуществу не в создании абстрактных всемирно-исторических схем, а в процессе истолкования их сообразно конкретным политическим задачам (курсив наш — ОИ), которые преследовал тот или иной деятель культуры»166.

Комментируя события прошлого, автор стремится обозначить к ним своё отношение. Внутренние распри между отдельными славянскими племенами («родами») в погодной записи 862 года подлежат моральной оценке: Изъгнаша варяги за море, и не даша имъ дани, и почаша сами в сокк володкти, и не кк в ни\ъ правды, и въстл родъ на родъ, и кыша в них усокицк, и воевати почаша сами на ся (18). «Правда» в этом контексте — понятие достаточно широкое: справедливость, законность, порядок167. Но можно ли считать, что это оценка современника событий? Скорее здесь проявляется взгляд позднейшего историка, знающего ужасы внутренних межкняжеских войн, — именно с его точки зрения, учитывающего опыт последних десятилетий XI в., в изгнании варягов, противоборстве «законной» власти и межплеменной борьбе не было «правды».

Ещё раньше, в недатированной части ПВЛ, выявляется «пропо-лянская» настроенность летописца. Он подчёркивает, что поляне живут как библейские родоначальники168. При этом они противопоставляются племенам, живущим «зверинским» образом, как наиболее культурное, соблюдающее «закон Божий» ещё до своей христианизации племя169. Такое противопоставление могло иметь смысл только для современника, а не летописца XI — XII веков, активно и последовательно отстаивающего общерусские интересы. Выделенность полян мог актуализировать автор, близкий династии Кия170. Н. И. Костомаров писал: «Кажется, что у составителя этой повести было какое-то сказание о судьбе Полян, которое у него, а может быть, у его переписчиков впоследствии разорвалось и перебилось с другими частями»171. Этими Полянскими записями воспользовался позднейший печерский летописец, проявивший себя введением христианского критерия в оценку нравственного облика славянских племен: Якоже се и при илсъ нынк половци законъ держать отець своих. .Мы же хрестияне, елико земль, иже вкрують въ святую Троицю, и въ

едино крещенье, въ единY вhрY, законь имамь единь, елико во Христа крестихомся и во Христа оклекохомся (16). В этих фрагментах уже прямо проявляется лицо летописца-христианина, взирающего на прошлые языческие («поганские») времена. Употребление местоимений в форме 1-го л. мн. ч. есть, на наш взгляд, выражение общей «мы-позиции», которая включает в себя и «аз-позицию», сливается с ней.

В рассказах об обрах и о хазарской дани имеет место явно привнесённая из времени христианского летописца идея о Божьем промысле, сохраняющем славян на последние времена, несмотря на отдельные успехи их врагов (также как привносится христианский критерий в нравственные оценки племён): Быша ко окър^ т^ломъ ве-лици и Yмомь горди, и Еогъ потреки я, и помроша вси, и не остася ни единъ окъринъ (14). Обров истребил Бог, хазары теперь по Божьему промыслу платят дань русским князьям, сгинули печенеги, а Русь

172

стоит . На отнесённость этих эпизодов позднейшим летописцам указывал А. А. Шайкин173.

В истории о посещении Руси апостолом Андреем летописцу потребовался взгляд со стороны, «иностранца»174: И приде въ слов^ни, идеже нын^ Новъгородъ, и вид^ тY люди CYщая, како есть окычай имъ, и како ся мыють и хвощются, и YДивися имъ (12). В способности летописца смотреть на своих, как на чужих В. М. Живов видит «известное раздвоение личности, а следовательно и двойственное самосознание. .Один план этого двойственного самосознания можно назвать этническим или этнополитическим («славянство», «Русская земля»), другой же, видимо, можно определить как универсалистский или универсалистско-христианский, оперирующий понятиями рели-

175

гиозными и цивилизационными» . «Универсалистский» план, или компонент «двойственного» сознания исследователь связывает с усвоением летописцем византийской историографической схемы мировой истории, восходящей к Библии. Но и тут летописец адаптирует заимствованную схему к своим реалиям: история славянства — это не история царств (империй), а история родов и племен, народов176.

С легендой об апостоле Андрее тесно связан рассказ о происхождении Киева от Кия177. Исторические изыскания обслуживают идеологическое задание. Автор стремится подчеркнуть высокое положение Кия, поскольку с его именем связано название главного города на Руси. Замечательно, что киевский летописец не стремится прямо обозначить своих оппонентов-новгородцев, он как бы объективно полемизирует только с неверной точкой зрения, не оговаривая, кому она принадлежит178. Для читателей-современников, видимо, не

составлял секрета адресат полемических выпадов («не сведущих»). Прополянская настроенность сохранилась в летописи, видимо, потому, что совпала в какой-то мере с киевской ориентацией создателей ПВЛ179. Полемика с «не сведующими» противоречит утверждениям Е. В. Душечкиной о господстве в летописи «монологической» точки зрения180. В своих размышлениях исследовательница опирается на теоретические работы Ю. М. Лотмана, который полагал, что в летописи «.единство точки зрения достигалось тем, что летописец излагал не свою личную позицию, а полностью отождествлялся с традицией, истиной и моралью. Только от их имени он мог говорить»181. Однако в самой традиции, от имени которой автор выступает, есть разные версии о Кие, о месте крещения Владимира, и летописец должен каждый раз производить выбор, аргументируя его.

Идеологическое задание обслуживает и внесённая летописцем в ПВЛ легенда о призвании варягов, поскольку, как верно заметил А. А. Шайкин, «она позволяла найти единого предка всем русским князьям, провозгласить их кровное единство. А это уже теснейшим образом сопрягалось с главной политической доктриной летописцев о необходимости единства и дружбы между князьями как основе благополучия государства — доктрина эта тем самым находила дополнительное основание в кровнородственной связи всех русских князей,

182

произошедших от единого предка» .

Примечательно в плане авторского проявления описание военного похода Аскольда и Дира на греков 866 года. Прямо авторская позиция здесь не представлена, так как весь текст заимствован из греческого источника и отражён в нём взгляд греческого автора. Но летописец-христианин ярко проявляет себя принципом отбора материала и внесением его в летопись. Христолюбивые греки оказываются летописцу «ближе» «безбожных русских» времён Рюрика, и он сохраняет точку зрения греков на событие, хотя для этого русских пришлось изобразить в неприглядном свете: Ои же внутрь Оуду вшедше, много укийство крестьяномъ створиша, и въ двою сотъ коракль Царьградъ оступиша (19). В. М. Живов полагал, что из византийских источников летописец заимствует саму схему (методологию) оценки. Но если Амартол критически описывает и оценивает варваров, населяющих периферию цивилизованного пространства, а то и вовсе находящихся за его пределами, то древнерусский книжник «переносит» критерии оценки «на свою землю, т. е. на пространство для него в высшей степени освоенное, на те племена, чью историю он собирается излагать. Свое (этноцентрическое, племенное) оказывается варварским, из чего следует, что автор принимает чужую точку

отсчета, точку зрения византийца, взирающего из столицы мира на Великую Скуфь. И здесь мы вновь видим раздвоенное самосознание, два плана которого сталкиваются в конфликте»183. Языческая, безбожная Русь не в состоянии (ещё не пришло её время) противостоять христианской Византии: кезкожныхъ PYCи коракли смяте, и к ке-ре^ приверже, и изки я, яко мало их от таковыя к^ды изкhгнYти и въ свояси возъвратишася (19). Идеологически сообщение об этом походе соотносится с будущими военными битвами русских. Молитвы помогают грекам одолеть русских захватчиков, как впоследствии, с принятием христианства, они помогут русским справиться с иноплеменниками.

В 907 году аналогичный поход на Царьград предпринимает Олег. И летописец, как и в предыдущем сообщении, занимает византийскую (универсалистско-христианскую) точку зрения. Неслучайны в тексте указания на поджоги церквей. Для автора-христианина — это показатель крайней степени безбожности и безнравственности184. Завершается поход интересным в идеологическом аспекте эпизодом о парусах185. Мы уже упоминали о прополянской настроенности летописцев, связанной с их киевской ориентацией. Соперничество Новгорода и Киева нашло яркое выражение в легенде о путешествии апостола Андрея. В сюжете с парусами проявилась не киевская, а про-новгородская тенденция. Новгородцы (словене) отдают предпочтение простым и надёжным «толстинам» в отличие от киевлян (руси), которые используют для пошива парусов дорогую «паволоку». А. А. Шай-кин считает, что детали рассказа «несут сверхнагрузку, становятся проводниками мыслей, прямо не высказанных. Имея непосредственным объектом изображения происшествие с парусами, речь в этом рассказе на самом деле идёт о вещах иных, идеологически не нейтральных: о превосходстве суровых словен над падкой на роскошь «русью»186.

Остальные события прошлого настолько тесно коррелируют с именами первых правителей, что их невозможно рассматривать обособленно. Впрочем, и князья, по верному замечанию исследователя, интересуют летописцев «не сами по себе», а «в той мере, в какой они проявились как участники государственной жизни, их судьбы значительны только своей причастностью к общим судьбам»187.

Анализ аксиологических текстов о событиях прошлого позволяет сделать некоторые выводы. Ретроспективный характер работы над этнографической статьёй отражает взгляд позднейшего историка, проявившего себя введением христианского аспекта в оценку славянских племён, религиозным объяснением событий, «прополянской»

настроенностью, «двойственным самосознанием», способностью адаптировать заимствованную (византийскую) схему и методологию оценки к своим реалиям.

Древнерусские летописцы не просто фиксировали те или иные события, которые в рамках погодного изложения превращались в «механическую» компиляцию «изолированных» друг от друга «фрагментов»188, а стремились к объяснению, комментированию былого189. Аргументированность в представлении событий как свойство именно древнерусских авторов подчёркивал ещё М. И. Сухомлинов190. К похожим выводам приходят современные исследователи191.

В изображении и толковании событий древние авторы проявили самостоятельность и трезвый прагматизм, способность к широкому охвату событий, к установлению причинно-следственных связей между ними192. Проанализированный материал позволяет говорить об исключительной роли авторской субъективности в организации художественной целостности произведения.

б) комментирование со ссылкой на высшую волю

В особо важных случаях летописец комментирует события со ссылкой на высшую волю. Сбывшееся пророчество хазарских старцев в недатированной части ПВЛ летописец приписывает Божьей воле: Ое же скысться все: не от своея воля рекоша, но отъ Божья повелкнья (16). Княжение Владимира начинается с установления языческих кумиров и поклонения им. От неминуемого нравственного растления Русскую землю спасает Бог: Но преклл-гий Богъ не хотя смерти гркшникомъ, на томъ холмк нынк церкви стоить, святаго Василья есть, якоже послкди скажемъ (56). Божественное вмешательство усматривает летописец во внезапной слепоте Владимира, медлящего принять Святое крещение: По Божью же устрою в се время разколкся Володимеръ очима, и не видяше ничтоже, и тужаше велми, и не домышляшеться, что створити (77). Болезнь, постигшая Владимира накануне похода на провинившегося сына Ярослава, в понимании летописца приобретает очевидный религиозный смысл193.

Сквозь призму провиденциальных представлений изображается эпизод убийства двух варягов, исповедовавших христианскую веру. Весь рассказ строится на противопоставлении варварских обычаев язычников и нравственной чистоты христиан. Невежество соотечественников автор сначала передаёт через реплики персонажей: «Ме-чемъ жрекий на отрока и дквицю; на него же падеть, того заркжемъ когомъ» (58), а затем посредством прямого морализиро-

вания: Бяху ко тогда человкци невкголоси и погани (58). Варяги олицетворяют для летописца-христианина будущее, о котором остальные ещё не догадываются, поэтому их образы несут на себе печать святости, на что есть прямое указание: си отечника, приемша вкнець некесный съ святыми мученики и праведники (59). Сын варяга наделён особыми достоинствами: красенъ лицемъ и душею (58). Его душевная красота и непорочность обратно пропорциональны деяниям язычников и неподвластны дьяволу194. Варяг-отец рассуждает как истинный христианин. Его мысли, выраженные в обращении к посланникам, очень близки и созвучны авторским195. Убийство варягов объясняется невежеством людей и вмешательством дьявола, который тако ко тщашеся погукити родъ хрестьаньский (59). Бросает оно тень и на Владимира, косвенно виновного в их гибели.

Личными чувствами пронизан эпизод крещения — центральное событие ПВЛ. Безусловно, крещение стало переломным моментом в истории русского государства196. С восторгом летописец передаёт настроение людей накануне великого события: Ое слы-шавше людье, с радостью идяху, радующеся и глаголюще: «Аще кы се не докро кыло, не кы сего князь и коляре прияли» (80—81). Картинно представлена сама процедура крещения197. Чувства переполняют не только обновлённых людей, но и окружающее пространство, которое как будто заряжается положительной энергетикой, оттого радость становится не просто осязаемой, а зримой: И кяше си видкти радость на некеси и на земли, толико душь спасаемыхъ (81). По Божью изволенью Русь становится просвещённой198. Летописец настойчиво повторяет мысль о Божественной милости, которая не соотносится с людскими делами. Напротив, через отрицание (не по нашим дклом) автор косвенно заявляет о греховности людей, их несоответствии нравственным установкам Всевышнего. Напрямую обращаясь к Богу, автор славит его за любовь к Русской земле и святое крещение199. Молитвенные обращения приобретают большую эмоциональность, когда звучат от 1-го лица мн. ч.: Ткмь же и мы припадаем к нему, глаголюще: «Господи Иисусе Христе! Что ти въздамы о вскх, яже въздаси нам, гркшником намъ сущемъ?» (82)200. Личная позиция летописца выражается глаголами в форме 1-го лица ед. ч., употребляемыми перед цитированием Священных книг201. Открытым проявлением чувств являются субъективно-эмоциональные восклицания по поводу сказанного: Колика ти радость! не единъ, ни два спа-саетася. ... Ое же не единъ, ни два, но кещисленое множьство к

Ео^ пристYпиша, святымъ крещеньемь просв^щени (82). Призывно звучат слова о необходимости служения Богу202.

Не только прошлые, но и события настоящего требовали комментария, морализирующего и отсылающего к инстанциям, стоящим за земными событиями. Когда летописец фиксирует нечто, происходящее на его глазах, он стремится это подчеркнуть: Ое же скажем: сего же л^та исходяща, посла Овятополкъ ПYтятY на М^нескъ, а Воло-димеръ сына своего Ярополка, а Олегъ сам иде на Гл^ка, поемше Давыда Всеславина (185).

С тревожного комментария начинается повествование о событиях, приведших к одному из самых зловещих преступлений конца XI в. — ослеплению князя Василька Теребовльского. Летописец, завершая рассказ о договоре, заключённом князьями в Любече в 1097 г., сообщает: и ради кыша людье вси: но токмо дьяволъ пена-ленъ кяше о люкви сей. И вл^зе сотона в сердце некоторым мужем, и понаша глаголати к Давыдови Игоревиню, рекYще сице, яко «Володимеръ сложился есть с Василком на Овятополка и на тя» (171). С дьявольским наущением летописец соотносит избиение волхвами старой чади203. Дьявольское вмешательство усматривает летописец в распре, возникшей в семействе Ярославичей204.

Замышляя отмстительный поход против Святополка, Ярослав берёт в свидетели Бога: И съкра Ярославъ варягъ тысяню, а проних вой 40 000, и поиде на Овятополка, нарекъ Еога (96). Карающая десница со всей мощью обрушивается на братоубийцу, и гонимый Божьим гневом он бедственно оканчивает свою жизнь: Не можаше терп^ти на единомь м^ст^, и прок^жа Лядьс^ю зем-лю, гонимъ Еожьимъ гн^вомъ (98). По мысли книжника, смерть Святополка значима не сама по себе, а как поучительный пример того, как поступать не следует: Ое же Еогъ показа на наказанье княземъ русьскыл\, да аще сии еще сице же створять (98).

Божественным вмешательством объясняется встреча русских князей на совете в Долобске, после которого на русских снизошла великая победа: В л^то 6611/1103. Еогъ вложи в сердце княземъ р^скым Овятопол^ и ВолодимирY, и снястася дYмати на Долокьск^ (183). Собственно и сама победа соотносится с Божественной милостью и именуется великим спасением: Дни 4 априля месяца велико спасенье Еогъ створи, а на врагы наша дасть пок'kду вели^ (184).

С Божественным волеизъявлением связаны почти все печерские события. Бог вкладывает в сердце Ярославу мысль поставить митро-

политом в святой Софии Илариона: Посемь же Богъ князю вложи въ сердце, и постави 'и митрополитомь в святкй Оофьи, а си печерка тако ста (105). Великое будущее Антония предопределяют высшие силы: И не по мнозкхъ днехъ кк нккый человккъ, именемь мирь-скымь, от града Ёюкча; и възложи сему Богъ в сердце в страну ити (105). Бог помогает Антонию определить священное место, на котором впоследствии вырастет Печерский монастырь205. В дальнейшем с Божьего соизволения и молитв Антония происходит строительство церкви Успения Святой Богородицы206 и увеличение числа черноризцев207. Несколько противоречиво изложена ситуация выбора нового игумена. Автор отмечает, что назначение печерским игуменом Стефана произошло по инициативе братьев-монахов и противоречило выбору Феодосия, предложившего кандидатуру Иакова пресвитера. При этом Феодосий руководствовался Божественной волей, поступаться которой было нельзя и даже опасно. Вот почему его слова пронизаны печалью: Рече же имъ Феодосии: «Ое азъ, по Божью повелкнью, нареклъ кяхъ Иякова; се же вы свою волю створити хощете» (124). Но доводы монахов прозвучали, по-видимому, убедительно, поэтому Феодосий, обычно опирающийся на высшые силы, вынужден поступиться личными духовными убеждениями и клаго-слови Отефана. Такая трактовка сюжета может свидетельствовать о не вполне благожелательном отношении к назначению Стефана208. Нетрудно догадаться, что автор в момент конфликта на стороне Феодосия, который руководствуется, как и сам летописец, религиозными воззрениями. По-видимому, тому же летописцу принадлежит известие о завершении строительства Печерской церкви209. Снова в оппозиции Феодосий — Стефан летописец отводит решающую, первостепенную роль именно Феодосию. Это он заложил основы Печерской церкви, а Стефан лишь воспользовался его плодами, чтобы завершить благое начинание.

Нашествие иноплеменников воспринимается летописцем как батог Божий. Поражения от врагов — следствие греховности соотечественников: Гркхь же ради нашихъ пусти Богъ на ны поганыя, и поккгоша русьскыи князи, и поккдиша половы ци (112). Более того, самые нашествия кочевников, приносящие неисчислимые бедствия всей стране, осмысляются летописцем как проявление заботы Всевышнего о русском народе — так Господь стремится вернуть людей на праведный путь. На страницах ПВЛ создаётся своеобразная теория «казней Божьих»210. Божья кара, по мысли летописца, должна способствовать исправлению в первую очередь религиозного, духовного

состояния общества. Видимо, по понятию нашего книжника, отступления от правоверия приняли такой масштаб, что существованию православия на Руси угрожала реальная опасность. Ведь Бог вмешивается в ход событий, чтобы не ос^дела правоверная вера христьян-

211

ская . Страх и смирение перед карающей десницей — путь покорности Божьей воле, ибо «очи... Господни на боящаяся его, а уши его в

212

молитву их» .

События, связанные с нарушением Ярославичами крестоцелова-ния (1067 г.) и половецким нашествием (1068 г.), контекстуально близки. Впоследствии (в конце летописной статьи 1068 г.) автор укажет на их причинно-следственную связь. После краткого сообщения о поражении русских от половцев летописец переходит к разверну-

213

тым рассуждениям на тему о «казнях Божьих» . По мысли древнего книжника, люди обращаются к Богу только по мере необходимости, когда с ними случается несчастье, в остальных ситуациях они не находят времени для богоугодных дел и погружаются в грехи. Таким образом, Богу, который не желает зла людям, ничего не остаётся, как заставить людей страдать, чтобы через горе напомнить о себе. Иначе, с точки зрения автора, ведёт себя дьявол. Принося людям неисчислимые беды, которые летописец конкретизирует ^сокная же рать, зло-мY YкийствY и крови пролитью, подвизая свары и зависти, крато-ненавид^нье, клеветы), он испытывает радость, то есть Бог и дьявол имеют разнонаправленные целевые установки. Действуя в некотором роде одинаковыми методами (принося страдания), разнополюсные высшие силы стремятся достичь противоположного эффекта: Бог — отвратить от греха, дьявол — погрузить в грехи214. В дальнейшем летописец конкретизирует меры, которые применяет Бог, чтобы заставить людей покаяться215. С ещё большей эмоциональностью и экспрессией летописец морализирует по поводу нежелания людей обращаться к Богу216. Авторский голос, сливаясь с библейским, звучит грозно и нарочито: Докол^ не насытистеся злокъ вашихъ?; Понто не сдерзастеся о гр^с^хъ вашихъ? Но Yклонисте законы моя и не схранисте ихъ. По мысли летописца, Господу не нужно формальное, ложное смирение: Т^м же «усты нт^ь мя, а сердце ихъ далене отстоить мене». Такие не будут услышаны217.

Очистившиеся страданиями должны отрешиться от неверия и заблуждений. Покаявшиеся в грехах получат желаемое: Аще ли ся по-каемъ от злокъ наших, то «акы надомъ своимъ» дасть нам вся прошенья, и одождить намъ дождь ранъ и позденъ (113). Призывно звучат слова летописца о необходимости обратиться к добру, покая-

218

нию и всепрощению . В качестве прямого морализирования звучит обвинение людей в языческом образе жизни21 . Летописец считает, что такие глупые приметы по дьяволю наученью кокь сию держать (114). Пытаясь отвратить людей от Бога, дьявол придумывает разные хитрые способы: труками и скоморохы, гусльми и русальи (114). С грустью летописец констатирует, что людей больше привлекает веселье, устраиваемое дьяволом, чем посещение церквей и молитвы. В свободном выборе, данном человеку Богом, тот, как правило, ошибается, путая истину и заблуждение220. В этом, по мысли книжника, и заключается основная причина наших бед: Да сего ради казни при-емлемъ от Бога всячскыя, и нахоженье ратных, по Божью повелкнью приемлем казнь гркхъ ради наших (114).

Освобождение Всеслава из поруба и его вокняжение в Киеве — свидетельство Божьей милости или, как сообщает автор: Ое же Богъ яви силу крестную (115). Назван и главный виновник набега кочевников: понеже Изяславъ цкловавъ крестъ, и я 'и; ткм же наведе Богъ поганыя (115). Автор акцентирует внимание на поучительном характере Божественного вмешательства и его, так сказать, общерусском значении: Богъ же показа силу крестную на поклзанье землк Русьсткй, да не преступають честнаго креста, цкловавше его (115). В продолжение темы о казнях Божьих грозно звучат слова летописца о тяжких последствиях, которые ожидают нарушивших священный обет: аще ли преступить кто, то и здк прииметь казнь и на при-дущемь вкцк казнь вкчную (115). Моральные сентенции адресного характера сменяются обобщёнными рассуждениями о великой силе креста, который и князьям в битве помогает, и верующих избавляет от напастей (115).

В связи с поражением от половцев в 1093 году новое развитие получает тема о казнях Божьих221. Летописец снова подчёркивает учительный характер Божественного вмешательства: Ое ко на ны Богъ попусти поганыя, не яко милуя ихъ, но насъ кажа, да кыхомъ ся востягнули от злых дклъ. Стремясь направить людей на путь покаяния, нравственного возрождения, Господь напускает поганых: Оимь казнить ны нахоженьемь поганых; се ко есть катогъ бго, да негли встягнувшеся вспомянемься от злаго пути своего (145). Открываются и новые подробности. Оказывается, Господь сознательно использует для наказаний праздники, как сказал пророк: «Преложю праздникы ваша в плачь и пксни ваша в рыданье» (145). В доказательство летописец сообщает о бедах, постигших родную землю: Оотвори ко ся плачь великъ в земли нашей, опусткша села наша и

городи наши, кыхом к^гаюни пред врагы нашими (145). С недоумением автор отмечает процесс духовного разложения в роде христианском: И се притран^е и страшнее, яко на хрестьяньст^ род^ страхъ, и кол^канье и к^да Yпространися (146). По мысли книжника, глубине заблуждения соразмерно суровейшее из возможных на земле возмездий222. Страдание открывает путь к познанию Владыки: Да нахожениемъ поганых и мYними ими Влоды^ познаемъ (146). Чтобы воззвать к человеческому разуму, летописец напоминает о масштабах и последствиях разрушений223. Гневные интонации в адрес недостойных соотечественников сменяются молитвенными обращениями к Всевышнему. Летописец уповает на милость Божью: Но окане над^емъся на милость Еожью; кажеть ко ны докр^ Елагый Владыка (146). Оказывается, через земные муки человек освобождается от страданий в будущей жизни, потому что не мьстить ко Господь дважды о томь (147). Речь летописца наполняется сильными субъективно-эмоциональными чувствами и переходит в открытое душевное излияние224. Страдает вся земля, а не только грешники: Ноне же вся полна CYть слезъ. Гд^ к^ в насъ въздыханье? Нон^ же плань по вс^мъ Yлицам Yпространися из-кьеных ради, иже изкиша кезаконьнии (147).

В этой связи летописец создаёт чрезвычайно выразительную кар-

225

тину угона в плен русских людей . Тем неожиданней оказывается резкая смена тона и осмысление этих бед как высочайшего проявления Божественной любви к русским людям: Да никто же дерзнеть рещи, яко ненавидими Еогомь есмы! Да не ^деть. Кого ко тако Еогь люкить, яко же ны взлюкилъ есть? Кого тако понелъ есть, яко же ны прославилъ есть и възнеслъ? Никого же! (147). Автор этих строк, летописец, не отделяет себя от других, напротив, он грешнее прочих, хотя это, конечно, традиционное авторское самоуничижение: Ое ко азъ грешный и много и насто Еога прогневаю, и насто согрешаю по вся дни (147).

Мотив наказания за грехи повторяется в летописной статье 1110 года. После рассуждения об ангелах, которые, по мысли летописца, приставлены ко всем тварям и к каждой стране, автор отмечает: Аще Еожий гн^въ ^деть на ^ю Yко землю, повелевая ан-гелY томY на TYЮ Yко землю кранью ити, то оной земл^ ангелъ не воспротивится повеленью Еожью (189). Таким образом, в теме о казнях Божьих появляются новые детали. Оказывается, ангелы помогают иноплеменникам по Божью повелению: они ко кяхY во-дими аньеломъ, по повеленью Еожью (189). Автор, не раз про-

явивший себя полемикой с иными точками зрения, снова обращается на страницах летописи к сомневающимся или несогласным с его интерпретацией, приводя доказательный пример из времён Александра Македонского226. Отстаивая свою позицию, автор настойчиво вопрошает: Ое уко не ангелъ ли вожаше Олексаньдра, не поганъ ли поккжаше и вси блини кумирослужекници? (189) и твёрдо заявляет: Тако и си погании попущени гркхъ ради нашихъ (189—190). Возвращаясь к теме об ангелах, летописец уверенно доводит до читателя мысль о наличии ангела у каждого крестившегося: въ хрестьянехъ не единь ангелъ, но елико крестишася. И особенно подчёркивает присутствие ангела у каждого благоверного князя (190). Ангелы всячески помогают христианским людям или, как пишет летописец: молять Бога прилкжно за хрестьянь-скыя люди (190), но и они всего лишь служители Бога, поэтому Божью повеленью не могуть противитися (190). Однако молитвы ангелов часто оказываются действенными: молитвами святыя Богородице и святых ангелъ умилосердися Богъ, и посла ангелы в помощь русьскимь княземъ на поганыя (190). Во всех этих примерах, опущенные нами вводные конструкции «Яко же и кысть», «Яко и се кяше», служат переходом от пространных рассуждений к описанию конкретных событий.

Если поражение от врагов — Божья кара, то победа над иноплеменниками осознаётся летописцем как Божья милость. Так интерпретирует автор победу русских над половцами в 1096 году. Сначала Всевышний оберегает русских князей от вражеского ока, и они проходят опасный отрезок пути незамеченными227. Это помогает объединиться им с переяславцами и использовать наступательную тактику. После чего се видквше половци и поккгоша, а наши погнаша въ слкдъ ратных, сккуще противьныя. Летописец называет победу великим спасением и указывает её точную дату: И сдкя Господь въ тъ день спасенье велико: мксяца иулия въ 19 день поккжени кыша иноплеменници, и князя ихъ укиша Тугоркана и сына его и ини князи; мнози врази наши ту падоша. (151). Аналогичное описание находим в погодной записи 1103 года. Перед сражением русские князья произносят молитвы Богу и дают обеты228. Поэтому Богъ великый вложи ужасть велику в половцк, и страх нападе на ня и трепетъ от лица русскых вой. Божественное вмешательство парализовало не только воинов противника, но и их коней: и дркмаху сами, и конем ихъ не кк спкха в ногах (184). Победа над половцами — проявление

Высшей воли: Дни 4 априля месяца велико спасенье Еогъ створи, а на врагы наша дасть покhдY великY (184).

Гиперболизированное изображение позорного бегства половцев от русских в 1107 г. имеет, кажется, юмористическую окраску: По-ловци же Yжасошася, от страха не възмогоша ни стяга поставити, но пок^гоша, хватающе кони, а дрYзии п^ши пок^гоша. (186). В отличие от предшествующих описаний, где страх и ужас, охватившие кочевников, приписываются воле Божьей, здесь отсутствует религиозный подтекст. Элементы гиперболизации обнаруживаются и в другом примере, где враги начинают падать только от гневного взгляда Божьего229.

Прозревшие в ночи и увидевшие истинный путь спасения в Боге русские князья идут в очередной поход против половцев (1111 г.) возложивше надежю на Еога и на пренистYЮ матерь его, и на свя-тыя ангелы его (190—191). Обращённость к высшим силам сопровождает русских на протяжении всей военной операции. На Ворскле князья совершают крестоцелование: въ сред^ хресть ц^ловаша, и възложиша всю свою надежю на хресть со многими слезами (191). В походе участвуют священнослужители, которые с помощью песнопений помогают укрепить боевой дух и веру в победу230. Перед началом решающей схватки русские призывают Всевышнего в помощь231. Отблагодарением Богу становится празднование Лазарева воскресенья и других церковных праздников.

При новом столкновении Господь посылает в помощь русским князьям ангела (191). В описании боя автор использует гиперболические сравнения: столкнувшиеся полки тр^сн^ аки громъ, сразив-шима нелома (191—192). В зрительном плане летописца не смущает узрение невидимого: И падахY половци предъ полкомъ Володиме-ровомъ, невидимо кьеми ангеломъ, яко се видях^ мнози неловеци, и главы летяхY невидимо стинаемы на землю (192). Обозначив точную дату победы, автор не забывает указать её Главного устроителя: И спасе Еогъ люди своя... Овятополкъ же и Володимеръ, и Давидъ прославиша Еога давшаго имъ покеду та^ на поганыя.

Летописец, склонный к полемике с инакомыслящими, включением эпизода с пленными стремится доказать неоспоримость своей версии об ангелах. На вопрос, о том, почему не могли сопротивляться, пленные отвечают: «Како можемъ китися с вами, а дрYзии hздяхY верхY васъ въ орYжьи св^тл^ и страшни, иже помагахY вамъ?» (192). Автор обнаруживает твёрдость позиции: Токмо се с\ть ангели, от Еога послани помогать хрестьяномъ (192). От конкретных

событий летописец переходит к обобщённым размышлениям об ангелах232. Интересно, что характерная в целом для «аксиологических» текстов «мы-позиция» иногда уступает место «личностной» позиции, и происходит это в тех фрагментах, когда летописец неожиданно начинает «говорить от себя», употребляя глаголы в форме 1-го лица ед. ч.: Англы ко, глаголю, наша покорникы, на противныя силы воюющимъ, имь же есть архангелъ Михаилъ (192).

После обширного рассуждения об ангелах с цитированием Иоанна Златоуста летописец возвращается к теме великой победы русских князей. Стремясь подчеркнуть всемирную значимость, широкую огласку события, автор перечисляет страны, до которых дошла великая слава русских князей: Яко же и се с Божьею помощью, молитвами святыя Богородица и святыхь ангелъ, възъвратишася русьстии князи въсвояси съ славою великою къ своимъ людемъ; и ко всимъ странамъ далнимъ, рекуще къ Грекомъ и угромъ, и Ля-хомъ, и Чехомъ, дондеже и до Рима проиде на славу Богу всегда и ныня, и присно во вкки, аминь (195). Заключительные слова похожи на окончание текста. Стилистически, идеологически они могут свидетельствовать о завершении повествования, возможном окончании произведения, слова эти — в сущности, финал статьи 1111 года (за ними есть небольшая приписка, сделанная явно позднее), но ПВЛ, по мысли текстологов, продолжается ещё на протяжении шести лет (до 1117 года).

Подводя итоги, отметим, что летописец комментирует события со ссылкой на высшую волю на протяжении всего текста ПВЛ и в особо важных случаях: в предании о хазарской дани (недатированная часть), в эпизоде крещения (988 г.), в сообщениях о смерти Святопол-ка (1019 г.), о междоусобных конфликтах (1073 г.), в сюжетах о заключении между князьями договоров (1097, 1103 гг.), опечерских событиях (1051—1075 гг.), в поучениях о казнях Божьих 1068, 1093, 1110 гг., в сообщениях о победоносных кампаниях русских князей 1096, 1103, 1107, 1111 гг. По мере того, как изображаемые события приближаются ко времени работы над летописью, количество подобных авторских экспликаций значительно увеличивается. Единичные замечания со ссылкой на Божественное волеизъявление переходят в развёрнутые рассуждения в духе христианского провиденциализма, открытое проявление чувств и достигают своего апогея в поучениях о казнях Божьих. Идейная составляющая Поучений заключается в необходимости покаяния, исправления, чему способствуют нашествия иноплеменников, которые осмысляются как проявление заботы Все-

вышнего, своеобразный способ вернуть людей на праведный путь. Эта позиция многократно выражена в качестве прямого морализирования. Здесь отчётливо ощутима позиция от 1-го лица, хотя этим лицом не обязательно был летописец. Поучения о казнях Божьих нередко связывают с именем Феодосия Печерского, но его имя в тексте не стоит233, и текст может быть рассмотрен как прямое выражение личной (при учёте коллективистского «мы») позиции летописца.

Характерными чертами таких текстов являются:

> ссылки на сверхъестественные силы, комментирующие события (не только по Еожью повеленью, но и по дьяволю наYщенью и к^сованью);

> указание на причину явлений (гр^хъ ради наших);

> предварение цитаты вводящими словами в форме 1-го лица ед. и мн. числа (Мы же възопьемъ к ГосподY Ео^ нашемY, Ре^ же съ Давыдомь);

> субъективно-эмоциональные высказывания «от себя» в форме риторических вопросов и восклицаний (0 неиздрененьномY нелов^колюкью! якоже вид^ вы неволею к НемY окращающася. 0 тмами люкве, еже к намъ!; Гд^ к^ в насъ въздыханье? Нон^ же плань по вс^мъ Yлицал Yпространися изкьеных ради, иже изкиша кезаконьнии);

> использование художественных средств (сравнения, метафоры, гиперболы).

2. Комментирование персон

а) князей

Большинство исследователей сходятся во мнении, что человеку в летописи отводится второстепенная роль. Древнего автора больше занимают интересы родины, судьбы страны, «события лишь сугубо официальные, имеющие историческое значение для государства, а личная жизнь человека, окружающая его бытовая обстановка не интересуют летописца»234. Похожие мысли высказывал Д. С. Лихачёв: «Человек был в центре внимания искусства феодализма, но человек не сам по себе, а в качестве представителя определенной среды, определенной ступени в лестнице феодальных отношений»23 . Проблема изображения человека в летописи — центральная в книге П. П. Ерёмина «Повесть временных лет»: Проблемы её историко-литературного изучения». Исследователь выделяет несколько характерных способов авторского отношения к героям, в частности: сам отбор слов

(словоупотребление); комментарий к тому или иному «поступку», сопровождающий переход от косвенной моральной оценки к прямой; ссылки на добрую или злую волю. Между тем, разработанная И. П. Ерёминым «теория фрагментарности», выведенная из погодной формы изложения, привела учёного к выводам о противоречивости в образе и характере летописного героя, проистекающей из его искусственного «расщепления», при котором утрачивалось «единство оценки». Заключительные выводы ещё категоричнее: «человек у летописца всегда однолинеен, т.е. одновременно быть и «добрым» и «злым» не может; всегда статичен, несмотря на внешнюю подвижность.»236. Вслед за Ерёминым Д. С. Лихачёв утверждал, что человек в летописи изображается «либо чёрной, либо белой» красками237. В ходе анализа биографий киевских князей А. А. Шайкин приходит к иному пониманию принципов изображения и оценок персон: «... целостность (повествования. — О. И.) поддерживается единством образа героя и определённостью авторского отношения к нему. Отношение может меняться, но перемены эти предсказуемы и объяснимы, поскольку неизменными остаются критерии оценок»238. Опираясь на работы предшественников и собственные наблюдения, рассмотрим характерные способы изображения летописцем князей и формы авторского комментирования, оценок.

Изображение князей в разные временные периоды русской истории, охваченные ПВЛ, имеет свои особенности и связано это напрямую с теми задачами и идеологическими соображениями, которые пытался решить средневековый писатель. В характеристике первых летописных героев решающую роль играет происхождение, поэтому в сообщении о Кие летописец подчёркивает, что Кий княжаше в родк своемь, то есть был родоначальником княжеской династии. И это даёт ему право считаться основателем будущей столицы государства: И створиша градъ во имя крата своего старкйшаго, и наре-коша имя ему Киевъ (13), иметь дружественные отношения с византийским царём, от которого Кий велику честь приялъ. То, насколько важным для летописца представлялось происхождение князя, свидетельствует включённая в рассказ о Кие полемика с «несведущими», убеждающая в значительности его фигуры (13). Принадлежность лица к княжескому роду во многом определяет характер авторской оценки. Представление об Аскольде и Дире формируется под влиянием их некняжеского происхождения: И кяста у него 2 мужа, не племени его, но коярина (18). И именно это обстоятельство даёт повод Олегу совершить убийство, которое расценивается летописцем как вполне законный акт против самозванцев, по крайней мере, осуж-

дения Олега в тексте нет: рене Олегъ АсколдY и Дирови: «Вы н^ста князя, ни рода княжа, но азъ есмь родY княжа», и вынесоша Игоря: «А се есть сынъ Рюриковъ» (20). Для обоснования кровнородственной связи всех русских князей вводится легенда о призвании варягов239. После того, как был найден первопредок, положивший начало династии киевских князей, отпала необходимость актуализировать княжеское происхождение.

Преобладающим способом авторского комментирования первых летописных персон является указание на их заслуги, поступки. Д. С. Лихачёв определил такой стиль в изображении первых князей как «эпический», что означает тесную связь образа героя с фольклором и вытекающее из этого особое слияние героя с «деяниями, подвигами»240. А. А. Шайкин считает, что в изображении «эпико-историче-ских» персон «индивидуальность не вычленяется из поступка»241.

Летописец даёт высокую оценку деятельности Кия и его братьев: кяхY мYжи мYдри и смыслени (13), поскольку они объединили Полянские роды, которые до того жили кождо съ своимъ родомъ и на своихъ м^ст^хъ, влад^юще кождо родомъ своимъ (12). Главный поступок Рюрика как единовластного правителя — раздача русских городов: И прия власть Рюрикъ, и раздая мYжемъ своимь грады, овомY Полотескъ, овомY Ростовъ, дрYгомY Е^лоозеро (18).

Не без восхищения летописец описывает завоевательные походы Олега, способствующие собиранию земель242. Положительной оценки заслуживает провозглашение им Киева матерью городов русских и обложение данью племён, имеющее выход в современность243. Не мыслим Олег без своих «хитростей» (поставил корабли на колёса, не выпил отравленного вина) и, конечно, победы над греками, которая закрепляет за ним статус непобедимого воина и языческое прозвище «вещий». Аналогичные заслуги характеризуют личность Игоря. Он совершает завоевательные кампании с целью обложения данью непо-

244

корных племен . Как и его предки, укрепляет свои авторитет посредством военных походов на Византию.

Об авторском отношении к Святославу можно судить по описанию его боевых способностей, которые проявляются очень рано. Ещё будучи ребёнком, он совершает действие, предрешающее благоприятный исход военного столкновения. Речь идёт о копье, брошенном Святославом в древлян и послужившем сигналом к атаке: И рене Ов^неддъ и Асмолдъ: «Князь Yже поналъ; потягн^те, дрYжина, по княз^». И пок^диша деревляны (42). Со временем боевые умения развиваются и совершенствуются. К 964 году князь показан возму-

жавшим, объединившим под своим началом самых храбрых воинов, неприхотливым в военной обстановке. Летописные строки, повествующие о физических и моральных достоинствах Святослава, пронизаны гордостью245.

В разряд «эпических» Д. С. Лихачёв относит также Ольгу и Владимира: «Ольга — это её месть древлянам и хитрость, которой она «переклюкала» византийского императора. .. .Язычник Владимир — это его взятие Корсуни, его пиры и полное язвительности испытание вер»246. Между тем, начиная с Олега, способы авторского комментирования не ограничиваются простым указанием на заслуги князя или описанием его «деяния». Важной смысловой компонентой, значительно дополняющей и раскрывающей личность Олега и авторское отношение к нему, становится описание смерти.

Рассказ о смерти «вещего Олега» под тем или иным углом зрения рассматривался во многих работах по фольклористике и древнерусской литературе247. Для нас представляется важным идейная составляющая сюжета. Олег, узнав от старейшины конюхов, о том, что его конь умер, смеётся и укоряет кудесника — предсказателя смерти во лжи . Второй раз смех вызывают у Олега останки коня249. Упоминание о презрительном смехе не случайно250. В гордыне Олег наступает на череп251, и в тот же самый момент принимает неизбежную смерть как расплату за похвальбу (30). Н. И. Костомаров трактует авторскую идею как идею судьбы, рока 52. Более широкое толкование, в контексте всей жизненной истории Олега, предлагает А. А. Шайкин: «В глазах христианина — гордыня один из самых тяжких грехов. Поэтому такая смерть является следствием такой судьбы. В этой судьбе смерть как бы обратным светом освещает всю его прежнюю жизнь и даёт ей новый, уже теперь сопряжённый с определённой идеей —

253

идееи наказания за гордыню — смысл» .

Разнообразны формы авторской оценки Игоря. В полной мере герой раскрывается через тонкие штрихи и намёки, испытание, тайные помыслы, реплики персонажей. Сообщая о возложении дани на древлян, летописец будто ненароком указывает на её размер: кольше Олеговой. Для неосведомлённого читателя это упоминание ещё ничего не прибавляет к портрету Игоря, но для автора, знающего события наперёд, это своеобразный способ оценки героя. Показательным является эпизод испытания богатыми подношениями. Византийский царь делает Игорю заманчивое предложение: «Не ходи, но возьми дань, юже ималъ Олегъ, придамь и еще к той дани» (34). Здесь чётко прослеживается скрытая подоплёка: насколько падким на драгоценности окажется русский князь? Смысловую нагрузку несёт оче-

редное сравнение с Олегом, который хоть и собирал дань, но знал меру. Игорь соблюдает обычаи конунгов и советуется с дружиной, но последнее слово остаётся за ним, а он предпочитает забрать золото и паволоки и уйти въ свояси, демонстрируя в очередной раз склонность к накопительству и жадность. Через тайные помыслы герой раскрывается во всей полноте: и нана мыслити на деревляны, хотя примыс-лити вольшюю дань (39). О негативном авторском отношении свидетельствуют почти дословные лексические повторы: ^сти дрYжинY свою домови, съ маломъ же дрYжины возъвратися, желая вольша именья (40). Существенным дополнением к отрицательному портрету Игоря становятся слова древлянского князя Мала, выражающие и авторскую точку зрения: «Аще ся въвадить волкъ в овц^, то выносить все стадо, аще не Yкьють его; тако и се, аще не Yкьемъ его, то вся ны по^кить» (40). Даже убийство русского князя не вызывает у летописца осуждения древлян, так как объективно они оказываются правы, а значит осуждать их не за что254. Игорь повёл себя несправедливо, уподобился волку, и авторского сочувствия не заслужил (40).

Святослав раскрывается через слова-обращения к дружине, испытание. В битве с греками 971 года речь Святослава, наполненная возвышенными патриотическими мыслями, приподнимает в глазах читателей и самого князя255. Князь, который идёт впереди дружины и личным примером вдохновляет воинов на ратные подвиги, не может не вызвать уважения. Мы не слышим авторский голос, отношение к герою передано через реплики персонажей и описание ситуации. Благосклонность летописца к Святославу ещё более усиливается в эпизоде испытания князя богатыми подношениями. Хитрые греки, желая выявить слабости князя, следят за его взглядом в момент подношения золота и дорогих тканей (51). Равнодушие сменяется восторгом, когда вместо драгоценностей Святославу подносят оружие: 0нъ же, при-имъ, нана хвалити, и люкити, и целовати царя (51). Именно это и доказывает греческим боярам, что является для Святослава приоритетным, поэтому они советуют царю платить дань (51). Значим этот выбор и для летописца, поскольку оружие как символ мужества, силы и отваги продемонстрировало превосходство русских над хитрыми и могущественными греками. Соперничество Киевской Руси и Византии продолжалось на протяжении нескольких веков и не могло не волновать патриотически настроенных древнерусских книжников.

Между тем, образ Святослава, каким он вошёл в историю Древней Руси, не был соткан из единого полотна, а представлял собой сочетание разнокачественных характеристик. И объективный автор,

оценивший по заслугам мужество и благородство Святослава-воина, не мог пройти мимо иных сторон его деятельности. Во времена Олега и Игоря о христианстве ещё никто не задумывался, иное дело при Святославе. Его мать Ольга в 955 году отправилась в Царьград, где была крещена греческим царём и патриархом. Вернувшись в Киев, Ольга начала упрашивать сына последовать её примеру и принять крещение. Святослав не только не прислушивался к матери, но ещё и насмехался над теми, кто собирался креститься. Авторские чувства, до того едва улавливаемые через диалоги персонажей и их поступки, теперь выходят на поверхность и проявляются в качестве прямого морализирования: Он же не послуша матере, творяше норовы поганьския, не вкдый, аще кто матере не послушаеть, в ккду впадаеть (46). Грозно звучат пророческие строки из Священного Писания, особенно когда понимаешь, что у них есть конкретный адресат: Аще кто отца ли матере не послушаеть, то смерть прииметь (46). Осудительные интонации появляются, когда речь заходит о пренебрежении интересами Киева. Летописец от лица киевлян укоряет князя в безответственности по отношению к своей семье и отчине, выражая тем самым «общую позицию-оценку»: «Ты, княже, чюжея земли ищеши и клюдеши, а своея ся охакивъ» (49). Последним штрихом к отрицательному портрету Святослава становится пренебрежение мудрым советом воеводы Свенельда. За свой необдуманный поступок князь поплатился жизнью (53). Трагическая развязка была предопределена. Нельзя было насмехаться над крещением, гневаться на мать, пренебрегать интересами Киева и мудрым советом старшего товарища. В целом, в характеристике Святослава с особой отчётливостью проявляется лицо летописца-христианина, оценивающего князя с религиозных позиций. Этим обусловлен набор комментаторских средств: прямые моральные оценки, цитирование Священных книг.

Как мы упоминали, в изображении Ольги и Владимира тоже превалирует «эпический способ», означающий сращенность героя с поступками и событиями. Действительно, Ольга раскрывается, прежде всего, посредством взаимоотношений с древлянскими послами-сватами и византийским царём, а Владимир через крещение. Но немаловажное значение приобретают дополнительные способы авторского комментирования: диалоги персонажей, детали события, словоупотребление, тайные помыслы и реакции, описание внутреннего состояния персоны, сравнения с библейскими персонажами, цитации из Священных книг, оценки дидактического характера.

В диалоговой форме описана встреча Ольги с послами-сватами древлянского князя Мала: «Люка ми есть ркчь ваша, уже мнк мужа своего не крксити; но хочю вы почтити наутрия предъ людьми своими.» (41). Нетрудно догадаться, что за показным добродушием княгини скрывается коварство и желание отомстить за смерть мужа256. Двойной подтекст читается в словах киевлян, подыгрывающих Ольге: «Намъ неволя; князь нашь укьенъ, и княгини наша хочет за вашь князь» (41). Во время посольств древляне будто специально выставлены простаками, не понимающими зловещего умысла княгини. Ироническое отношение к ним сквозит в эпизоде переноса в ладьях: Они же скдяху в перегъккх въ великихъ сустугахъ гордящееся (41). За доверчивость и простодушие древлян ожидала жестокая расплата: И принесоша 'я на дворъ к Ользк, и, несъше, вринуша 'е въ яму и с лодьею (41). Остальные эпизоды строятся по аналогичной схеме257. Об авторском отношении к персонам можно судить по репликам персонажей, скрытым намёкам, двойственному поведению Ольги, обобщённому внешнему портрету древлян. Безусловно, летописец симпатизирует Ольге, которая способна покарать с помощью хитрости убийц мужа, но всё же до конца сочувствие к древлянам не преодолено, что свидетельствует о моральной амбивалентности как свойстве древнего автора. И это находит подтверждение в дальнейшем повествовании. В 955 году Ольга отправляется в Греческую землю, чтобы принять крещение. Автор «заставляет» греческого царя восхититься внешней и внутренней красотой русской княгини258. Однако, как и в случае с древлянами, Ольга обманывает Константина, предлагающего ей замужество, ссылаясь сначала на своё язычество, а, получив желаемое, — на христианские обычаи, по которым крестный отец не может связать себя узами брака с крестной дочерью (44). Греческий император с досадой констатирует: «Переклюкала мя еси, Ольга» (44). Не выполняет Ольга и обещание, данное Константину, прислать дары по возвращении в Киев. На его требование княгиня недвусмысленно отвечает: «Аще ты, рьци, тако же постоиши у мене в Почайнк, яко же азъ в Оуду, то тогда ти дамь» (45). Сложно примирить восхищение хитростью Ольги, «переклюкавшей» императора, с христианской моралью и с её новым христианским обликом. Однако объяснять противоречивость авторской оценки «расщеплением» образа, механическим совмещением «на одной и той же плоскости героя и его стилистического двойника», на наш взгляд, тоже не верно. Не вполне соответствуют реальному тексту ПВЛ и предложенные И. П. Ерёминым летописные принципы изображения Ольги и Влади-

мира, при которых герои «выпадают из агиографического плана, в который он (летописец — ОИ) их поместил». В результате «стилистической «неустойчивости», эпическая Ольга, на время вытеснила «блаженную» Ольгу её летописного «жития»259.

Первоосновой, в которой зародились образы первых князей, был, конечно, фольклор, агиографические черты попытались добавить к ним позднейшие летописцы. При этом, «не разрушив художественной природы самих образов первых русских князей, летописцы сумели придать их биографиям нужную идеологическую окраску: они стали нести вряд ли существовавшие в фольклоре идеи «наказания» и «спасения», они стали учительными»2 0. Поэтому, вероятно, несколько противоречит самому себе А. А. Шайкин, говоря о том, что «Ольга-христианка никак по сути дела не противопоставлена Ольге-язычнице. .Этот новый христианский наряд выткал книжник-летописец, он набросил его на Ольгу, но под ним осталась всё та же фольклорная «мудрая дева». Изменить сущность уже сложившегося образа оказалось невозможным»261. Изменения всё же есть. Разнообразны формы авторской оценки Ольги-христианки. Летописец наделяет её эпитетом «блаженная». Через эмоциональную реакцию Ольги на крещение, через её внутренние ощущения передаётся общее чувство радости от момента познания высшей истины: Просвещена же кывши, радовашеся дYшею и т^ломъ (44). Во время наставления греческого патриарха Ольга изображена со склонённой головой, которая, вероятно, символизирует покорность, осознание княгиней особости ситуации: поклонивши глав^ стояше, аки ^ка напаяема, внимающи Yненья (44). Перемены заметны не только во внешнем облике, но и в мыслях. Как истинная христианка, Ольга задумывается о значимости молитв: «Молитвами твоими, владыко, да охранена кYДY от с^ти неприязньны» (44). Для летописца особенно важно было то, что она первой сумела оценить преимущества христианской религии и стала его провозвестницей на Руси. Возможно, поэтому, сравнивая Ольгу с эфиопской царицей, летописец подчёркивает превосходство отечественной героини над библейской: тако же и си клаженая Ольга искаше докрой мYдрости Еожьа, но она нелов^нески, а си Еожья (45).

Традиционный арсенал средств использует летописец для характеристики последнего героя «эпического стиля» Владимира. Основной способ комментирования — описание ситуации, поступков персоны, её поведения, реакции на события. В жизнеописании Владимира летописцу с большей степенью удалось осуществить композиционную схему жития и противопоставить Владимира-христианина

Владимиру-язычнику262, именно поэтому насколько автор сгущает чёрные краски при указании недостатков князя-язычника, настолько же ярко и выпукло говорит о достоинствах князя-христианина. В борьбе за княжеский стол Владимир совершает убийство старшего брата. Но в отличие от Ярополка, причитавшего над телом погибшего Олега, Владимир не раскаивается в содеянном. Напротив, сразу после преступления начинает сожительствовать с его беременной женой. Однако прямого осуждения Владимира за убийство в тексте не находим. Как и в случае с Ярополком, весь груз ответственности перекладывается на стороннее лицо: Якоже Блудъ преда князя своего, н прн-нмъ от него ньтн многн, се ко кысть повнненъ кровн той (55).

Зато в других событиях, не связанных с братоубийственной войной, летописец вполне объективно указывает на недостатки князя-язычника. Бегство Владимира за море после убийства Олега автор объясняет трусостью: Олышав, же се Володнмъръ в Новкгородк, яко Ярополкъ укн Ольга, укоявся ккжа за море (53—54). В эпизоде сватовства к Рогнеде герой демонстрирует безжалостность и жестокосердие: И прнде Володнмеръ на Полотескъ, н укн Рогъволода н сына его два, н дънерь его поя женк (54). В обращении к Блуду подчёркивается коварство Владимира. Он не просто переманивает его на свою сторону, но делает это с хитростью: Володнмеръ же посла къ Блуду, воеводк Ярополню, съ лестью глаголя (54). Несомненно, что отбор информации, в которой акцентируется внимание на неблаговидных поступках князя, способствует формированию у читателя негативного о нём представления.

Ещё отчётливее начинает звучать авторский голос, когда речь заходит о грехе прелюбодеяния, свойственном Владимиру: Володн-меръ залеже ю не по краку, прелюкодкйнннь кысть уко (56). Прямой упрёк князю-женолюбцу слышен в рассказе о рождении Свя-тополка: от нея же роднся Овятополкъ. От гркховьнаго ко коренн золъ плодь кываеть (56). Тема женолюбия Владимира в дальнейшем получает новое развитие: Бк же Володнмеръ поккженъ похотью женьскою ...наложьннць кк у него 300 Вышегородк, а 300 в Бклкгородк, а 200 на Берестовк. Подробное перечисление всех жён и наложниц князя — свидетельство нравственной распущенности и одновременно тяжкой греховности. С явным негодованием автор-христианин замечает: И кк несыть клуда, прнводя к сокк мужьскн жены н дквнцк растьляя (56—57). В своей распущенности Владимир соотносим лишь с Соломоном, который имел женъ 700, а наложннць 300 (57). Приём аналогии, использованный впер-

вые для характеристики Ольги, снова показывает преимущества отечественного героя. Библейский царь мYдръ же к^, а наконець погике (57), а Владимир выбирает праведный путь и заслуживает спасение.

Позиция автора-христианина отчётливо ощутима в каждом акте, совершаемом Владимиром-язычником. Так, установка языческих идолов, которым приносят жертвы (56), получает нравственную оценку дидактического характера: и жряхY к^сомъ, и оскверняхY землю треками своими. И осквернися кровьми земля РYCка и холмо-тъ (56). И как чрезмерная греховность Владимира служит дополнительным стимулом его последующего перерождения, так и поклонение кумирам обеспечивает достойное будущее осквернённому холму263.

После крещения автор акцентирует внимание на заслугах Владимира. Христианский князь в первую очередь начинает избавляться от языческих идолов: Яко приде, повел^ ^миры испроврещи, овы ис^щи, а дрYгия огневи предати (80). Самого сильного поругания «удостаивается» Перун, как особо почитаемый среди язычников: ПерYна же повел^ привязати коневи къ хвостY и влещи с горы по ЕориневY на РYнай (80). На месте, где стоял Перун и приносили жертвы языческим кумирам, возводится церковь святого Василия264. Строятся храмы и на других местах, отмеченных в прошлом присутствием языческих божеств265. Радость от познания истинного Бога ощущает и Владимир. Он обращается к Всевышнему с молитвенной просьбой утвердить людей в вере, а ему оказать содействие в борьбе с дьявольскими кознями (81). Важным этапом созидательной политики князя-христианина становится организация книжного обучения: Пославъ, нана поимати Y наронитые нади д^ти, и даяти нана на ^енье книжное (81).

Для укрепления обороны и внутреннего единства Руси он начинает строительство новых городов, в которые переселяет представителей различных племенных сообществ266. И такие меры оказываются результативными: И к^ воюяся с ними и одолая имъ (83). Жизнь по христианским законам летописец соотносит с деятельностью Владимира по строительству Божьих храмов267. Спустя семь лет после строительства церкви Богородицы Владимир участвует в её освящении и завещает от именья моего и от градъ моихъ десятYЮ насть (85).

Действенность новой религии отражает эпизод о бегстве Владимира от печенегов268. Укрываясь от врагов, Владимир обращается к Богу, а избегнув опасности, в благодарность Всевышнему строит

церковь Преображения, устраивает великое празднование, раздаёт бедным. Однако, по наблюдению А. А. Шайкина, «в этой сцене из-под христианской внешности явно «высовывается» прежний торгующийся с божеством язычник»269. Религиозный автор умело демонстрирует благостное влияние Священных книг на князя, следуя которым Владимир повелевает обеспечить бедняков пищей (86). Изобилием отличаются воскресные пиры для знатных особ: Бываше множство от мясъ, от скота и от зверины, кяше по изокилью от всего (86). Без сомнения, летописец стремился придать таким пирам Владимира христианский оттенок нищелюбия, но христианство Владимира было ещё очень неглубоким, и его прежняя языческая сущность особенно отчётливо становится заметна в известной сцене о деревянных и серебряных ложках270.

Дважды Владимир проходит испытание болезнью, которая осмысляется летописцем как божественное вмешательство. И если в первый раз избавление от слепоты символизирует прозрение, то во втором случае болезнь спасет Владимира от грехопадения: Богъ не вдасть дьяволY радости. BолодимерY ко разкол^вшюся (89).

Как и в образе Ольги, в образе Владимира не обнаруживается «расщепления», выпадения из «агиографического плана» до и после «преображения» (крещения), о которых писал И. П. Ерёмин271. Заметно стремление летописца изобразить контрастно образ Владимира, противопоставить языческую и христианскую половины жизни князя, но, как верно отмечает А. А. Шайкин, «образ Владимира не поддаётся разложению на взаимоисключающие фрагменты, все его качества, взятые вместе, и образуют ту устойчивую доминанту его личности, которая, в свою очередь, придаёт цельность всем отдель-

272

ным рассказам о его жизни и делах» .

Чем плотнее к авторскому времени приближались исторические персоны, тем жёстче и критичнее становились оценки летописца. Эту тенденцию прекрасно уловил и сформулировал Д.С. Лихачёв: «Хвала и прославление отчётливо дают себя чувствовать в изображении первых русских князей — Олега, Игоря, Ольги, Святослава, Владимира. Напротив того, обращаясь к князьям — своим современникам, летописец уже не воздаёт им хвалы — он противопоставляет им прежних князей. Тем самым героизирующее и поэтическое отношение к прошлому превращается в критическое и учительное отношение к современности»273. Временная близость отразилась не только на характере авторской оценки летописных персон, но и на способах, приёмах комментирования. На смену «эпическому способу» изображения кня-

зей приходит «религиозно-дидактический», «одновременно отношение летописца к людям и событиям становится всё более пристрастным, взволнованным; «эпический тон», констатирующий факты — «так это было» — сменяется императивным — «по правде» или «по лести» поступает человек»274.

Биографии Святополка, Бориса и Глеба, по мысли И. П. Ерёмина, «подверглись у летописца более или менее последовательной, от начала до конца, агиографической стилизации», при которой герои переросли «в абстрактных носителей категорий» добра и зла, в «живую» персонификацию «злодейства» или «святости» 75. Действительно, в противоположность контрастному образу Владимира образы Святополка и его братьев Бориса и Глеба выдержаны в одной цветовой гамме. Преступную сущность Святополка предопределяет процесс зачатия. Он — золъ плодь, рождённый от гркховьнаго ко корени, сын двоих отцов — от Ярополка и от Воло-димера (56). И, как ни странно, винит в этом летописец не Владимира, который залеже ю не по краку, прелюкодкйчичь кысть уко, а Святополка, словно впитавшего родительскую греховность. С позиции всеведущего повествователя автор передаёт тайные помыслы «агиографического злодея»: «Изкью всю кратью свою, и прииму власть русьскую единъ» (94—95), которые тут же подвергаются открытой морально-религиозной критике276. О недоброжелательном авторском отношении к Святополку свидетельствуют детали события, в частности указание на сокрытие смерти Владимира (89). Показательным оценочным элементом выступает в тексте указание на двойственное поведение киевлян, которые хоть и принимали от Святополка дары, но не кк сердце ихъ с нимь, яко кратья ихъ ккша с Еорисомь (90). Прямые моральные оценки, утяжеленные библейскими параллелями, сопровождают описание преступного замысла злодея277. Каиновы уподобления снова возникают в эпизоде убиения Глеба: «како кы укити Глкка?». И приимъ помыслъ Каи-новъ, с лестью посла къ Глкку (92), а затем Святослава: Свято-полкъ же сь оканьный и злый уки Святослава, пославъ ко горк угорьсткй, ккжащю ему въ угры (94). В описании поведения Святополка летописец каждый раз заостряет внимание на способе действия персоны, содержащем авторскую оценку. Он не просто посылает к братьям, а делает это с лестью.

Эпитет «окаянный», видимо, настолько тесно был слит с обликом Святополка, что в некоторые моменты автор проявляет удивительную забывчивость, употребляя эпитет с ярко выраженной отрица-

тельной экспрессивностью даже в эпизодах, где князь действует справедливо: Еолеславъ же кк Кыевк скдя, оканьный же Свято-полкъ рече: «блико же ляховъ по городомъ, изкивайте 'я". И из-киша ляхы (97).

Отношение к герою проявляется даже там, где нет прямых эпитетов. Летописец идёт на явные передержки, приписывая человеку то, чего он сам сделать не может: сей же Святополкъ, новый Авимелехъ, иже ся кк родилъ от прелюкодкянья, иже изки кратью свою, сыны Гедеоны (98). Только один человек во всей ПВЛ заслуживает столь безусловной отрицательной оценки — тот, кто убил своих братьев278. Летописная биография Святополка, одна из немногих, которая соответствует наблюдениям И. П. Ерёмина и Д. С. Лихачёва об одноли-нейности оценок, данных летописцами князьям279.

Как и в случае с Олегом, важную смысловую нагрузку несёт сцена гибели Святополка Окаянного280. В безумном бегстве от невидимых преследователей можно усмотреть реализацию довольно редкого для летописи приёма изображения психологического состояния человека — в данном случае терзаний преступной совести, ожидающей неминуемой расплаты281. Страдания Святополка не ограничиваются земным существованием: и по смерти вкчно мучимъ есть связанъ, а от его могилы исходит смрадъ золъ (98). Здесь отчётливо прослеживается тенденция к сближению Святополка с Иродом, о котором Хроника Георгия Амартола повествует буквально в тех же словах282. Контекстуальный переход к поучению князьям русским наполняет

283

содержание политическим звучанием .

Если в изображении Святополка летописец использовал исключительно тёмные тона, то для характеристики Бориса и Глеба потребовались самые тёплые и светлые краски. Их летописные биографии, по верному замечанию И. П. Ерёмина, представлены «в подчёркнуто агиографическом плане». Борис — «прежде всего мученик — «страстотерпец», жертва властолюбия своего старшего брата Святополка, «живая» персонификация одного из тех морально-политических принципов летописца, которыми он дорожил в особенности, — покорности «младших» князей «старшим» 84. И с особой очевидностью это раскрывается посредством прямой речи персонажа. На предложение дружины занять княжеский стол после смерти отца, Борис отвечает как идеальный князь, почитающий права старшего: «Не куди мнк възняти рукы на крата своего старкйшаго: аще и отець ми умре, то сь ми куди въ отца мксто» (90). Впоследствии молитвенные речи, вложенные в уста Бориса, приобретают в тексте ещё боль-

шую самостоятельность, автономность и становятся «отдельным объектом изображения», или «речью-событием» (по определению Е. В. Душечкиной285), вместе с тем они служат важнейшим средством самохарактеристики героя. Через молитвенное обращение к Всевышнему раскрывается высокий нравственный смысл поступка Бориса: он готов принять страдание ради спасения грешников, подобно Богу, сошедшему с небес в образе Христа286. Идеалом всепрощения пронизана просьба простить своего убийцу: «не створи ем^ Господи, в семь гр^ха» (91).

Летописец, действительно, в образах Бориса и Глеба попытался воплотить идею непротивления злу, самопожертвования, смирения, духовной и нравственной чистоты, поэтому, помимо речевых характеристик, герои раскрываются через поведение в момент смертельной угрозы, которое облекается ореолом мученического подвига. Осознавая, что Святополк собирается его погубить, Борис не предпринимает попытку убежать, воспользоваться услугами наёмников, а смиренно ожидает своей участи. То, что Борис «ведёт себя алогично, противно человеческой природе», является, по мысли И. П. Ерёмина, характерным признаком «агиографического стиля»287. За пением псалмов застают Бориса посланные Святополком убийцы: Послании же придоша на Льто нонью, и подъстYпиша

клиже, и слышаша клаженаго Бориса поюща за^реню (90). Растя-

288

нуто во времени само злодеяние : преступники не решаются воити в шатёр к Борису, пока он не пропоёт заутреню, псалмы, канон, молитву, давая возможность герою в полной мере раскрыться, продемонстрировать свою праведность. И лишь когда он ложится в постель с готовностью принять муку, подобно Христу, проливающему кровь за всех людей, се нападоша акы зверье дивии около шатра, и наCYHYша 'и копьи, и прокодоша Бориса, и слYгу его, падша на нем, прокодоша с нимь (91).

Задача нарисовать облик святого мученика потребовала от автора особым образом изобразить не только преступление, но и страдания Бориса. Чтобы подтвердить мученический подвиг, его тоже надо было растянуть во времени и заставить Бориса умереть «не до конца»: Бориса же Yкивше, оканьнии, Yвертhвше в шатеръ, възложивше на кола, повезоша 'и, и еще дышющю емY (91). И будь это другой князь (например, Ярополк Святославич), можно было бы ожидать раскаяния или хотя бы сострадания, но не таков «трафаретный злодей» Святополк. Окончательный вердикт «добить» брата воспринимается как естественное воплощение его гре-

ховной сути289. В словах о кончине блаженного Бориса перед читателем во весь рост рисуется образ святого «страстотерпца», заслужившего венец вечной жизни от Христа290.

Посредством мученического подвига раскрывается и летописный образ Глеба. Несмотря на предостережения Ярослава не ходить к Святополку, Глеб не только не меняет своего решения, не только не стремится избежать смерти, но, напротив, ожидает её как единственную возможность преодолеть коварство и ложь, царящие в мире291. «Агиографический стиль» проявляется и в «сентиментальных слезах» (определение И. П. Ерёмина), предшествующих злодеянию: И сице ему молящюся съ слезами, се внезапу придоша послании от Свято-полка на погукленье Глкку (93). Библейский образ непорочного агнца с ещё большей силой раскрывает жестокость убийц и беззащитность юного Глеба: Поваръ же Глкковъ, именемь Торчинъ, вынезъ ножь, заркза Глкка, акы агня непорочно (93). За свою святость, а в авторской интерпретации «за братолюбие» Глеб удостаивается после смерти венца царствия Божия и встречи с любимым братом292. Очень эмоционально звучит авторская реплика о счастье гармоничного сосуществования братьев: Се коль докро и коль красно еже жити кра-тома вкупк! (93). И «видимо, этот смысл, и это значение бесконечно важнее и действительнее, чем возможные несоответствия с реальным ходом дел и поступков героев трагической истории 1015 года. Так утверждается вековечное значение мученического подвига братьев, подвига, совершённого во имя самых дорогих для летописца идеалов — мира между князьями, спокойствия своей Родины»293. Как полагал В. М. Живов, «братолюбие оказывается здесь не столько политической концепцией (мнение Д. С. Лихачёва), но концепцией нравственной, задающей норму праведного правителя. Очевидно, что в условиях постоянных княжеских междоусобиц (на Руси, так же как в Чехии, Польше, скандинавских странах) эта концепция призвана утвердить идею правильного христианского государственного (нравственно-политического) устройства»294.

Исходя из теории фрагментарности, И. П. Ерёмин трактует образ Ярослава Мудрого как «типичный пример героя — «хамелеона», «летописная биография» которого представляет собой «цепь сплошных «метаморфоз»2 5. Действительно, авторское отношение к Ярославу неоднозначно в разные периоды его жизненной истории. А. А. Шайкин выделяет «три переломных момента», в которые положительное отношение к Ярославу нарастает: первый — «битва у Лю-беча, позволившая Ярославу впервые занять княжеский стол, второй — битва на Альте, в результате которой Ярослав избавляется от

своего опасного соперника, Святополка, и третий — смерть Мстислава, сделавшая Ярослава «самовластцем» всей Руси»296. Правда, в отличие от И. П. Ерёмина, настаивающего на немотивированных «перевоплощениях» и «фрагментарных» оценках, А. А. Шайкин говорит о единстве в изображении Ярослава: «Меняется отношение к нему в летописи по мере упрочения им своей власти, но с ним самим никаких особых перемен не происходит. Он как был, так и остался не князем-воином, а князем-политиком, осторожным и расчётливым»297.

Важным характеристическим способом оценки Ярослава служит описание ситуации и поведения в ней персоны. Впервые упрёк князю звучит в летописной статье 1014 года, когда он, нарушая условия феодального долга, отказывается давать по две тысячи гривен в Киев (89). Такое недостойное поведение едва не спровоцировало военный поход Владимира на своего сына. Недоброжелательное авторское отношение проявляется в эпизоде княжеской расправы над лучшими новгородскими мужами — зачинщиками восстания во двор^ Поро-мони. Дополнительным средством оценки служат тонкие штрихи и намёки, указание на двойственное поведение Ярослава, который, рассчитывая на доверчивость подданных, обманом заманил их к себе и жестоко расправился298.

Иногда летописцу для выражения своих чувств достаточно внести в летопись информацию о событии, так или иначе характеризующую персону. Таковой является погодная запись 1017 года: Яро-славъ иде в Киевь, и погор^ церкви (96). Нейтральное, на первый взгляд, сообщение, содержит явное неодобрение действий Ярослава, поскольку о факте пожара упоминается в связи с его приходом в Киев. На стилистическом уровне это подтверждает употреблённый летописцем союз «и». Таким образом, не всегда решаясь на прямые оценки, древние авторы находили разные способы, чтобы обозначить своё отношение к герою.

Не в выгодном свете представлен Ярослав и в битве 1018 года с польским королём Болеславом, сражающимся на стороне Святополка. И хотя, как и в предыдущем примере, прямой оценки князя в тексте нет, понятно, что часть вины и ответственности за поведение воеводы лежит на нём. Как воевода Святополка, оскорблявший перед сражением Ярослава, принёс своему князю поражение, так и воевода Ярослава Буда, сыпавший колкие замечания в адрес Болеслава, не мог не спровоцировать ярость противника, которая в свою очередь перешла в боевую решительность и принесла ему победу299. Довольно трусовато ведёт себя Ярослав после неудачи: ЯрославY же прик^гшю HовYгородY, и хотяше к^жати за море (97). Все симпатии

летописца, конечно, на стороне новгородцев, которые в очередной раз демонстрируют благородство, инициативность и смекалку300. В авторской интерпретации изгнание из Киева Святополка — заслуга не Ярослава, а находчивых и мужественных новгородцев.

Киевоцентризм, свойственный летописцам, с особой отчётливостью проявляется по отношению к киевским князьям, пренебрегающим интересами отчины. Как Святослав, предпочитавший Киеву Пе-реяславль и получивший за это гневный упрёк летописца, так и Ярослав, пребывающий в Новгороде в момент захватнической кампании Мстислава, косвенно осуждается, поскольку киевский князь, по понятиям древнего книжника, должен руководить из Киева301. Аналогичный укор Ярославу звучит спустя 12 лет, в погодной записи 1036 года, в связи с нашествием печенегов. Осаждённая столица в трудную минуту снова остаётся без своего предводителя302.

Трусовато ведёт себя Ярослав и после поражения в битве на Ли-ствене в 1025 году303. К числу неблаговидных поступков князя следует отнести и заточение в темницу Судислава (102). Судя по летописной записи, Судислав был оклеветан, Ярослав же избирает жёсткую меру наказания. В словах «брата своего» А. А. Шайкин различает не только информацию «о родственных отношениях, в них звучит христианский оттенок скорби, как и позже — в рассказе об ослеплении Василька Теребовльского»304.

Положительный образ Ярослава рисуется посредством описания заслуг персоны, её реакций, монологов-обращений, характеристического портрета. Первое, с точки зрения И. П. Ерёмина, «перевоплощение» трансформирует «жестокого князя-обманщика» в орудие «божественного возмездия Святополку-братоубийце». При этом «образ Ярослава просветляется»305. И в самом деле, в уста Ярослава-мстителя автор вкладывает исполненный благородства и возвышенных чувств монолог-обращение к дружине306. И новгородцы не только соглашаются помочь князю, но сражаются самоотверженно и выходят из битвы безоговорочными победителями (96). Ещё более картинно и торжественно изображена одна из кульминационных сцен альтской битвы. На том самом месте, где принял мученическую смерть Борис, Ярослав воздевает руки к небу и взывает к Богу о помощи307. Братолюбием пронизаны слова-обращения к погибшим братьям308. В битве на Альте Ярослав, по мысли П. П. Ерёмина, вторично был переведён летописцем в «агиографический план повествования», третий, и последний, переход из «нейтрального» в стилистическом отношении, «аморфного сплава погодных известий» в «агиографический» произошёл в 1037 году, что исследователь напрямую

соотносит с политическими симпатиями летописца — сторонника «самовластья» на Руси. В 1036 году Ярослав становится единовластным киевским правителем, «достойным преемником своего «равноапостольного отца», и это сказывается на его «стилистическом облике», который приобретает устойчивость309.

В статье 1037 года действительно представлен новый облик князя — просветителя Руси. В заслугу ему ставится чуткое отношение к церковным служителям и книголюбие, поощрение переводческой деятельности310. С огромным уважением и пиететом подчёркивается роль Ярослава в книжном просвещении. Сближение Ярослава с Владимиром, на долю которого выпало осуществление первого этапа — просвещение людей крещением, ещё ярче демонстрирует его величие и авторитетность: Отець ко сего Володимеръ землю взора' и Yмягни, рекше крещеньемь просв^тивъ. Оь же нас^я книжными словесы сердца верных людий; а мы пожинаемъ, Yненье приемлюще книжное (102). Уподобляя процессы просвещения и земледелия, автор убеждает в равной степени важности как хлеба насущного, так и хлеба духовного. Летописец не скрывает светлых, радостных чувств, говоря о начитанности Ярослава, его заслугах как писателя, просветителя, церковностроителя311. Радость от созерцания плодов своего труда испытывает и сам князь312.

Среди заслуг Ярослава летописец отмечает назначение митрополитом в Святой Софии русского родом Илариона. Это событие большого политического значения, так как до того митрополитами становились греки, пользовавшиеся со времён христианизации Руси особыми привилегиями. Выбор, сделанный Ярославом, в понимании летописца не был случайным (105). Особое расположение князя к церкви в селе Берестовое помогло в дальнейшем определиться с кандидатурой митрополита и неким образом повлияло на создание Пе-черской обители, ведь именно в пещерке, оставленной Иларионом, впоследствии поселился Антоний — основатель Печерского монастыря. Видимо, поэтому за Ярославом закрепляется эпитет «боголю-бивый» (104—105). На причастность князя Печерскому монастырю мог указать автор-печерец, неоднократно подчёркивающий ведущую роль своего монастыря (107). Контекстуальное сближение статьи 1037 года, прославляющей Ярослава, и статьи 1051 года о начале зарождения Печерского монастыря, где Ярослав также представлен в идеализированном свете, позволяет говорить о возможной причастности автора-печерца к позднейшей обработке известий о Ярославе. А. А. Шайкин, отмечающий параллельность биографий Ярослава и

Владимира, высказывает мысль о специальной редактуре жизнеописания Ярослава по образцу деяний его равноапостольного отца313.

Мы могли убедиться, что авторское отношение к Ярославу меняется от неблагожелательного до в высшей степени положительного и пиететного, но такая неоднозначность проистекает, на наш взгляд, не только из особой литературной системы, как считали И. П. Ерёмин и Д. С. Лихачёв, но и из реальной жизни, из нравственных, религиозных, морально-этических, политических убеждений летописца. Каждое «перевоплощение» оправдано и мотивировано, идеологически обусловлено. Вместе с оценкой меняются способы и формы авторского комментирования: от описания ситуации и поведения в ней персоны до монологов-обращений, оценочных эпитетов, указаний на заслуги, характеристического портрета, образных сопоставлений.

Сложная гамма авторских отношений определяет образ Изяслава Ярославича. Он по праву старшего сына, с благословения мудрого отца занимает киевский стол, и уже одно это, казалось, должно создать ему положительную характеристику. Поначалу летописец действительно указывает на благородный общий акт Ярославичей, направленный на освобождение из поруба дяди Судислава (109)314. Ещё ранее, в летописной статье 1051 года, книжник оценивает Изяслава, тогда ещё претендента на киевский стол, с позиции печерца. В обращении к Антонию рисуется поистине светлый облик князя: Изяславъ же, увкдквъ житье его, приде с дружиною своею, прося у него кла-гословенья и молитвы (105). По душе печерскому монаху и то, что просьбы его собратьев, желающих построить в горах монастырь, находят положительный отклик у Изяслава («радъ кысть»). Иная стилистика появляется в рассказе о строительстве монастыря святого Дмитрия315. Печерский летописец, переполненный ревностыми чувствами, с явным неодобрением, на что указывает ремарка «надкяся когатьству», описывает поступок Изяслава. Не имея возможности напрямуя выразить своё негодование, летописец от описания конкретных событий переходит в план обобщённого описания: Мнози ко манастыри от цесарь и от кояръ и от когатьства поставлени, но не суть таци, каци суть поставлени слезами, пощеньемь, молитвою, кдкньемь (107). Так, не называя конкретных имён, автор противопоставляет разные типы монастырей. Для большей убедительности он напоминает, что Антоний ко не имк злата, ни сркра, но стяжа слезами и пощеньем (107).

Осудительными интонациями пронизан рассказ 1067 года о том, как Ярославичи во главе с Изяславом, нарушая обет крестоцелования, заманили Всеслава в ловушку и вместе с детьми посадили в поруб

(112). Невыполнением обязательств Ярославичей по отношению к Всеславу объясняет летописец набег половцев и поражение от них в 1068 году: Гр^хь же ради нашихъ пYCти Богъ на ны поганыя, и пок^гоша русьскым князи, и пок^диша половьци (112). Косвенно виновным оказывается Изяслав в восстании киевлян 1068 года, повлекшем освобождение Всеслава из «поруба» и лишение князя законной власти. В авторском понимании князь должен находить общий язык со своим народом и дружиной, прислушиваться к их мудрым советам. Изяслав не проявляет должного внимания к своему окружению и из-за своей нерешительности и упрямства теряет бразды правления (114). Второй раз Изяслав нарушает данное слово, когда, пообещав не губить город отца и не наказывать его жителей, тем не менее, осуществляет месть руками своего сына Мстислава (116).

Начиная с 1073 года, авторское отношение к Изяславу несколько смягчается, но заметного «агиографического преображения», отмеченного И. П. Ерёминым, не происходит. Оказавшись в роли «невинного изгнанника, жертвы алчности и властолюбия своего родного брата», Изяслав заслуживает «симпатии летописца», но, как и прежде, он ищет помощи у «ляхов», надеясь на своё богатство, и автор на это не без язвительности замечает: бже все взяша ляхове Y него, пока-завше емY п^ть от секе (122).

С обновлённым и несколько идеализированным обликом князя мы встречаемся в летописной статье 1078 года. Всеволод, терпящий поражение от племянников Бориса и Олега, обращается за помощью к Изяславу. Впервые за годы своего правления киевский князь про-зносит речь, достойную уважения и отчасти смягчающую его прежние грехи316. Через прямую речь персонажа автор выражает личные чувства. Изяслав озвучивает самые близкие, дорогие летописцу идеи о необходимости единства в борьбе с общими врагами, о взаимопомощи и поддержке между братьями. И главное, что слова Изя-слава не расходятся с делом. Как мужественный полководец, он гибнет на поле сражения (133). Этот поступок доказывает, что Изяслав к концу жизни испытал перерождение, стал мудрее и благороднее, сумел простить былые обиды и преодолеть собственные недостатки. Но всё же до «иконописного образа князя-мученика» он не дотянул, да и вряд ли это входило в задачу летописца, взволнованного скорее княжескими междоусобьями и стремящегося извлечь необходимый нравственный, учительный смысл из любого события и поступка современности.

Разнообразными способами комментирования передаётся отношение летописца к Святославу Ярославичу. Это один из немногих

князей, деятельность которого подверглась открытой религиозно-дидактической критике, прямому морализированию. Причина состоит в том, что Святослав нарушил закон феодального сюзеренитета, и не по праву занял киевский стол. С позиции всеведущего повествователя автор передаёт тайные помыслы князя, раскрывающие истинные причины изгнания Изяслава: Святослав же кк начало выгнанью кратню, желая колшее власти (121—122). Поступок Святослава, преступившего «заповкдь отню, паче же Божью», заслуживает самой суровой критики, которая на страницах летописи облекается в форму морально-дидактического поучения317. Библейские аналогии подтверждают губительность всякого рода нарушений и ещё раз постулируют дорогой летописцу тезис: не докро ко есть преступати предкла чюжего, который является определяющим в его морально-политической программе.

Язвительные интонации в отношении Святослава появляются в эпизоде приёма немецких послов: Святославъ же, величаяся, показа имъ когатьство свое (131). Самодовольный вид Святослава во время показа своих драгоценностей напоминает горделивые позы древлян на приёме у Ольги. Ответ послов обесценивает имеющееся у князя богатство, поскольку, по их мнению, не имеет практического применения: «Се ни въ что же есть, се ко лежить мертво. Сего суть кметье луче. Мужи ко ся доищють и колше сего» (131). Возникают параллели с библейскими персонажами318. Современные исследователи подчёркивают, что «сравнение с Иезекией не случайно. В 4-ой книге Царств (20 глава) рассказывается о том, что у Иезекии был большой нарыв, от которого он сумел излечиться; Святослав Ярославич, как известно, умер от ркзанья желве, что понимается как вскрытие опухоли или нарыва. Именно эти ситуации, видимо, и вызвали сближение персонажей, хотя Иезекия избавился от болезни, а Святослав от нее умер. Но и это могло иметь свой смысл, подчеркивающий негативное в оценке князя»319.

Однако, несмотря на преобладание чёрных тонов в изображении Святослава, есть эпизоды, в которых князь выглядит вполне достойно. Положительный образ рисуется посредством монологов-обращений к дружине, брату, описания боевых заслуг, через благосклонное отношение к Печерскому монастырю и доверительные связи с Фео-досием. Героически ведёт себя Святослав во время военного столкновения 1068 года с половцами под Черниговом. Увидев численный перевес врагов, князь не испугался, а принял решение сражаться. Отвагой и мужеством пронизаны слова-обращения к дружине: «Потяг-

н^мъ, Yже нам не лз^ камо ся д^ти» (115). С чувством глубокого уважения и восхищения автор сообщает о победе трёхтысячного отряда Святослава над превосходящим численно вражеским войском320. Объективная авторская позиция свидетельствует, по мысли А. А. Шай-кина, «о глубоком и серьёзном стремлении летописца к правде и справедливости: даже антипатичный в целом князь, если он совершил нечто героическое, идущее на благо Родине, заслуживает высокой оценки и соответствующего героического изображения»321.

В уста Святослава вложена исполненная благородных порывов речь к Изяславу в защиту киевлян и столицы государства от разорения поляков322. Неоднократно летописец упоминает о заботливом отношении Святослава к старцам Печерского монастыря. Князь участвует в перемирии между Антонием и Изяславом, посещает вместе с сыном умирающего Феодосия (124—125). Мнение преподобного Феодосия представляется автору значимым и во многом определяет его позицию. Поэтому то, что Феодосий поручает заботу о монастыре и новом игумене именно Святославу, сигнализирует о благожелательном к нему отношении со стороны летописца. Почтение, с которым киевский князь выслушивает наказы отца церкви и обещает их выполнить, в определённой мере облагораживает сложившийся до этого отрицательный облик.

Отсутствие «единства оценки», приводящее к «расщеплению» героя, отразилось, по мысли И. П. Ерёмина, и на образе Святослава, который якобы «на час», в статье 1068 года, «перевоплотился» «в эпического героя, почти богатыря, чтобы затем вновь вернуться, когда порученная ему задача будет выполнена... к прежнему своему образу» 23. Мы склонны полагать, что в изображении князей присутствует объективная позиция, и согласиться с мнением А. А. Шакина, что «князья оцениваются летописцем единой мерой — мерой пользы или зла, приносимого «русьстей земли»324. Этим обусловлена неоднозначность оценки. Когда Святослав не по закону занимает великокняжеский стол, горделиво демонстрирует богатства, летописец не скрывает недоброжелательного к нему отношения, но в последующем повествовании отдаёт должное Святославу — победителю половцев, защитнику киевлян, покровителю Печерского монастыря. Перед нами не «герой и его двойник», которые, «выступая каждый в своё время, поочерёдно», начинают «взаимоотрицатъ один другого», а единый персонаж, по-разному проявляющий себя в разных ситуациях и в зависимости от этого получающий ту или иную оценку.

В отношении летописной биографии Всеволода прослеживается несколько пристрастный авторский взгляд, который выражается в

желании снять с князя ответственность за неблаговидные поступки. Так, всю вину в заговоре против Изяслава автор перекладывает на Святослава. Всеволод представлен в роли обманутого, прельщённого: Всеволода ко прелсти (121). Сам того не желая, молодой князь попадает под влияние брата-заговорщика, который взостри его на Изяслава. Тенденцию «всячески обелить Всеволода, снять с него хотя бы часть вины даже там, где совсем снять с Всеволода вину было невозможно» И. П. Ерёмин усматривает в эпизоде нарушения крестоцелования Всеславу Полоцкому, которое произошло по инициативе Изяслава, а «Всеволод принимал в этом деле только косвен-

325

ное участие» .

Вся деятельность Всеволода как великого киевского князя сосредоточивается в основном на борьбе с удельными князьями, которые пытаются отвоевать свои отчины. В изображении летописца Всеволод представлен решительным политиком и мудрым дипломатом. По его инициативе Романа Святославича убивают половцы, Олег Святославич оказывается пленником греков, а в неспокойную Тмуторокань направляется посадник князя Ратибор. Вместе с тем, начиная с 1080 года, Всеволод действует не самостоятельно, а через своего сына Владимира, которому приписываются заслуги победителя, даётся право заключать мировые соглашения326. И хотя упоминания о Всеволоде сопровождаются красочными эпитетами «великий», «благоверный», «благородный», что должно свидетельствовать о значительности совершённых им деяний, тем не менее, летопись содержит немного сведений о деятельности Всеволода за 15-летний период его княжения в Киеве, и поступки его ничем примечательным не отмечены. «Агиографический план», в который, по мнению И. П. Ерёмина, автор переводит князя, начиная с 1078 года, на наш взгляд, становится отчётливо заметным только в некрологической статье Всеволоду 1093 года.

И. П. Ерёмин относит биографию Святополка Изяславича к типичным построениям, «где «двойник» «в ходе повествования совсем вытесняет героя». «Злодея» Святополка, по мысли исследователя, в 1107 году «полностью заменил его агиографический двойник». Действительно, перелом в отношении к Святополку намечается в 1107 году, но существенных изменений в авторской оценке персоны ни до, ни после 1107 года не происходит, отношение к нему на протяжении всего повествования остаётся достаточно ровным, его можно определить как недоброжелательно-снисходительное. Характерными способами комментирования персоны выступают: описание ситуации и поведение в ней персоны, диалоги-споры, описание последствий воен-

ных неудач, указание на тайные помыслы, взаимоотношение с Пе-черским монастырём и его насельниками, прямое морализирование.

Неодобрение действий Святополка ощущается с первых строк. Не послушав совета старшей дружины, Святополк сов^тъ створи с пришедшими с нимъ, и изъимавъ слы, всажа 'и в-исто^^ (143), и тем самым навлекает на Русь половцев. Как и Всеволод, Святополк не в состоянии сам решать проблемные вопросы, поэтому обращается за помощью к Владимиру. Причём делает он это не из личных побуждений, а по совету разумных «мужей», в числе которых слышится и голос летописца, взволнованного бедственным положением страны: «наша земля ос^дела есть от рати и от продажь. Но послися к кратY своемY Володимер^ да кы ти помоглъ» (143). Новый упрёк князьям, затеявшим распри в то время, когда родную землю разоряли «поганые», снова звучит от лица «смышлёных» и передаёт народную точку зрения (в нашей терминологии — «общую позицию-оценку»)327.

Через диалоги-споры, диалоги-конфликты раскрывается сущность героев. Как отмечал И. П. Ерёмин, «несмыслении» советчики, на мнение которых уповает Святополк, «подчёркивают его отрицательную характеристику». Одним из таких неоправданных, с точки зрения летописца, решений было решение киевлян, поддержанное Святополком, о вступлении в войну с половцами (144). Описание трагических последствий военного столкновения звучит как неприкрытое обвинение «неразумному» князю. По его вине гибнет юный Ростислав (144). Половцы, почувствовавшие вкус победы, принимаются разорять русскую землю328. Символический смысл несёт совпадение поражения с большим христианским праздником: Ои же ся злока сключи въ день Възнесенья Господа нашего ИиCYCa Христа, месяца мая въ 26 (144). Череда несчастий побуждает летописца к размышлениям на тему о казнях Божьих.

Святополк проявляет несостоятельность в борьбе с половцами. Не способствует стабилизации внешних отношений даже заключение мира 1094 года, подкреплённое женитьбой Святополка на дочери Ту-горкана. Ещё более обостряет и без того шаткие отношения с половцами инициированное киевским князем убийство половецких послов Итларя и Кытана. Подливает масло в огонь и Олег Святославич, использующий половцев для отъёма своих отчин. Особенно интенсивным в плане военных столкновений оказывается 1096 год. Назрела необходимость объединить усилия для борьбы с общим врагом. Эти задачи и предстояло решить на Любечском съезде князей 1097 года (170). Распределив между собой отчины, на том ц^ловаша кресть:

«Да аще кто отселк на кого кудеть, то на того кудем вси и кресть честный» (171). Однако почти сразу договорные обязательства начинают нарушаться: Святополк, поддавшись наговорам Давыда Игоревича, организует ослепление Василька Ростиславича.

Следует отметить, что «Повесть об ослеплении Василька Тере-бовльского» замечательна в плане художественного изображения персонажей, поскольку предлагает иные, нетрадиционные для средневековой литературы способы характеристики персон, такие как: «передача внутренних движений души и мысли», т. е. показ «не самого поступка», а «пути к поступку» и «психологии этого пути» (пользуемся терминологией А. А. Шайкина), то, что, по мысли исследователя, «войдёт в литературу уже в новое время» и никак не укладывается «в системность средневековой литературы»329. Древний автор впервые на страницах летописи характеризует героя не посредством его поведения, поступка, т. е. внешних проявлений, а пытается заглянуть герою в душу и найти потаённые уголки сознания, понять, что он думает, чувствует. Изображая Святополка, летописец умело проникает в его внутренний мир, указывает на внезапно охватившее персонажа волнение: Святополкъ же смятеся умом, река: «бда се право кудеть, или лжа, не вкдк» (171)330. И хотя Святополк отвечает Да-выду вполне твёрдо и уверенно, как и подобает киевскому князю331, внутренние переживания продолжают его одолевать: Святополкъ же сжалиси по кратк своем, и о сокк нача помышляти, еда се право кудеть? (171). Чувство сострадания к брату выступает положительным элементом оценки, но сиюминутный порыв быстро заглушают эгоистические настроения. В результате тревожных сомнений и я вкру Давыдови, и прелсти Давыдъ Святополка, и начаста думати о Василькк» (171). На этом, по мысли исследователя, заканчивается

332

«психологическая новелла о вовлечении в преступный замысел» . Несвойственным для раннесредневековых произведений является также используемый летописцем способ одновременного изображения разновременных событий333. Речь идёт о параллельных во времени состояниях персонажей: в то время как Давыд и Святополк начинают вынашивать преступную идею, Василёк и Владимир пребывают в неведении (171). Изображая преступление с момента зарождения, показывая подробности этой ужасающей кровавой расправы над ни в чём не повинным Васильком, летописец стремится «не столько декларировать греховность покусительства одного князя на другого, сколько показать, изобразить весь ужас совершаемого преступления»334. Уже совершив злодеяние, Святополк пытается оправдаться перед князьями и народом и перекладывает вину на Давыда Игоре-

вича, что, впрочем, не мешает ему организовать военный поход на Василька и Володаря. Посредством прямого морализирования летописец обвиняет князя в нарушении Священного обета крестоцело-вания, заодно и раскрывает его тайные помыслы: И престYпи Овя-тополкъ кресть, над^яся на множество вой (178). Поражение от Ростиславичей в 1097 году получает религиозную трактовку. Летописец подчёркивает, что в ратных делах следует уповать не на множество вой, а на крестную силу и Бога.

Непопулярность Святополка в народной среде очень наглядно демонстрирует эпизод обмена городами 1102 года. Когда Святополк и Владимир договорились переместить сыновей (Мстислава Владимировича во Владимир, а сына Святополка — в Новгород), новгородцы достаточно иронично выразили недовольство таким обменом: не хочем Овятополка, ни сына его. Аще ли 2 глав^ им^еть сынъ твой, то пошли и. Они потребовали оставить Мстислава, сославшись на некогда авторитетное решение Всеволода (182). Доброжелательно настроенный к Святополку автор вряд ли бы внёс в летопись информацию, так или иначе порочащую князя.

Малозначительна роль Святополка в победоносных кампаниях 1103 и 1111 гг. Решение о начале наступательной кампании снова принимает Владимир, главным действователем выступает Бог. Святополк упомянут только в связи с пленением половецкого хана Бел-дюзя, но и здесь великий князь играет второстепенную роль, перепоручая проведение допроса Владимиру. Победа 1111 года также представлена как общая победа всех русских князей, и имя Святополка стоит первым в ряду только по соображениям субординации (192).

Авторское отношение к Святополку несколько смягчается в летописных записях 1107, 1108 годов. Летописец сообщает, что после очередной крупной победы над половцами киевский князь приходит в Печерский монастырь на заутреню и черноризцы его радостно встречают. И автор подчёркивает: это был не единичный приезд князя, а традиционный ритуал получения благословения накануне важных событий335. О боголюбивости Святополка свидетельствует исполненное по совету игумена Печерского Феоктиста поручение о занесении имени Феодосия в синодик336. Обозначенная в тексте реакция персоны (радъ кывъ) служит важным характеристическим элементом. Благоверными назывались князья не за конкретные деяния на благо церкви, а «свои» князья, на чьей стороне высьупает летописец, и в этом плане определение «благоверный», безусловно, показатель положительной оценки.

И всё же 20-летнее правление Святополка, отмеченное постоянной борьбой с половцами, не сделало его популярным, не принесло народной любви и уважения. Объективно его личной заслуги в победах над иноплеменниками не было. Инициатором, как правило, выступал Владимир Мономах, победная роль приписывалась Всевышнему. При этом киевский князь оказывался неспособным принимать верные тактические решения. Святополк — второстепенный персонаж, несмотря на его высокое положение в государстве. Большинство его поступков противоречит духовно-нравственным представлениям летописца: дважды он нарушает крестоцелование; пренебрегает советами «смыслених»; занимает пассивную позицию в важнейших вопросах государственной безопасности, перекладывая груз отвествен-ности на своего двоюродного брата Мономаха.

В построении И. П. Ерёмина летописная биография Владимира Мономаха стоит в одном ряду с биографиями Бориса и Глеба, Всеволода Ярославича, Святополка Окаянного и Олега Святославича, которые, как считает учёный, подверглись «последовательной, от начала до конца, агиографической стилизации»337. И если «святость» Всеволода вызвает определённые сомнения, поскольку деятельность князя, какой она представлена в летописи, не отмечена сверхпоступками, то в изображении Мономаха отчётливо ошутимо желание автора представить его как идеального князя. В этом А. А. Шайкин усматривает «сознательный, или, во всяком случае, объективно присутствующий в ПВЛ композиционный замысел»™. Владимир Мономах — последний киевский правитель, представленный на страницах ПВЛ. Он — современник летописца, и это, безусловно, накладывает определённый отпечаток на стиль изложения и отбор материала о князе. Среди способов комментирования персоны наиболее употребительными являются: описание ситуации и поведения в ней персоны, описание заслуг, монологи-размышления, диалоги-споры, эмоциональные реакции на события, указание на связь с «первыми» князьями, с высшими силами, народом, авторские отступления.

Летописец подчёркивает ведущую роль Владимира во всех государственных делах, начиная со времён княжения его отца Всеволода, а затем — брата Святополка. Справедливость и порядочность заставляют Мономаха отказаться от претензий на киевский стол в 1093 году после смерти Всеволода, хотя серьёзные основания и военные возможности позволяли ему этого не делать. Монолог-размышление, исполненный благородных порывов, сродни смирению Бориса, уступившего киевский стол в сходных условиях другому Святополку (143). Уважительно Владимир относится не только к своим соотече-

ственникам, но и врагам. Не сразу решается князь на участие в заговоре против половецких послов Итларя и Кытана: «Како се мо^ створити, рот^ с ними ходивъ?» (148). Только неоспоримые доводы дружины убеждают его поменять решение339.

Ещё одним важным характеристическим средством оценки героя выступают его эмоциональные отклики, реакции на события. Владимир, на глазах у которого гибнет младший брат, тяжело переживает утрату: и перешедъ на онY сторонY Днепра, плакася по крат^ своемъ и по дрYжинh своей, и иде ЧерниговY печаленъ з^ло (144). Не менее чувствительно реагирует Владимир на известие об ослеплении Василька340. «Сентиментальные слёзы», сопровождавшие убиение Бориса и Глеба, видимо, и здесь «обнажают агиографическую природу» (определения И. П. Ерёмина) летописного портрета Владимира. И как святость Бориса передаётся его подданным, так и благородство Мономаха магическим образом влияет даже на таких ненадёжных и безрассудных князей, как Да-выд и Олег Святославичи, которые, услышав от Владимира о Васильке, печална кыста велми и плакастася, ре^ще, яко «Оего не кыло в род^ нашемь» (174). Интересно, что Святославичи не ищут, как обычно, повода, чтобы уклониться от общего похода, а, наоборот, очень быстро мобилизуют силы и присоединяются к войскам Владимира. Чуткое, уважительное отношение к предкам, о которых Владимир неоднократно упоминает в своих речах, распространяется и на современников князя. С большим трепетом, эмоционально реагирует Мономах на мольбы вдовы Всеволода и митрополита Николы о необходимости предотвратить кровавую распрю341.

Идеализированный образ князя создаётся посредством авторских отступлений. Сначала летописец включает в текст размышление о том, как Владимир почитал княгиню, смиренно исполнял наказы отца и чтил митрополита за святительский сан342. Но этих суждений, видимо, оказалось недостаточно, и автор решил сделать специальное отступление о любви Владимира к духовенству, сопоставимой по силе переживания с любовью матери к своему ребёнку343.

Особенно ярко проявил себя Мономах в борьбе со степными кочевниками344. Образ дальновидного стратега наглядно демонстрируют диалоги-споры накануне военных предприятий. И что интересно, мнение, высказанное Владимиром, всегда находит конкретное подтверждение в последующих событиях. В военном конфликте с половцами 1093 г. Владимир всячески старается разрешить ситуацию мирным путём: «Од^ стояче чересъ р^к^ в гроз^ сей, створимъ

миръ с ними» (144). И когда действуют вопреки его советам, ничего другого, кроме трагической развязки, ожидать не приходится: Полов-ци же видквше сдолквше, пустиша по земли воююче (144). Зато инициированные Мономахом наступательные походы 1103 и 1111 гг. приносят русским блестящие победы. Показательно, что накануне этих сражений между Владимиром и святополковой дружиной разгораются тактические споры. Как всегда блистательно, Мономах развенчивает псевдозаботливое отношение к смердам и настоятельно рекомендует использовать народное ополчение 45. Аналогичное словесное оформление получает речь Владимира накануне сражения 1111 года. Отличие заключается лишь в реакции дружины на его слова. Если в сообщении 1103 года действительно разворачивается диалог-спор, то в статье 1111 года конфликта нет. Дружина Святополка смиренно отвечает: «Право во истину тако есть» (190). Видимо, предыдущие события окончательно убедили княжеское окружение в действенности и огромной пророческой силе Владимировых слов.

На особую связь Мономаха с высшими силами указывает и летописец. Это ему в преддверии военной операции 1111 года вложи Еогъ... въ сердце мысль идти на «поганых». Словно боясь сместить акценты, автор после победных реляций вновь напоминает: Ое ко ангелъ вложи въ сердце Володимеру Манама^у поустити кратью свою на иноплеменникы, русьскии князи (192). Очень искусно обыгрывает летописец и знамение в Печерском монастыре, которое соотносит с моментом откровения, постигшим князя346. Ещё больше светлых тонов вносит в образ Мономаха его поведение после смерти Святополка в 1113 году. Он не сразу принимает приглашение жителей Киева на княжеский стол, так как это нарушало правило, принятое на Любеческом съезде князей, по которому каждый князь должен держаться своей вотчины, то есть преемником Святополка должен был стать его старший сын. И благосклонный к Владимиру автор это, конечно, понимает, поэтому объясняет согласие князя исключительно благими целями: чтобы не стать виновником разграбления монастырей, за что пришлось бы отвечать перед Богом. С воодушевлением летописец передаёт настроение людей в связи с вокняжением Владимира, утихает и разразившийся до того бунт (197).

Став полноправным правителем, Владимир продолжает устрашать степных кочевников (197). В 1115 году организует перенесение мощей Бориса и Глеба в специально построенную для них каменную церковь. Показателен для характеристики Владимира эпизод спора относительно места расположения мощей святых. Несмотря на то,

что Владимир проигрывает спор Святославичам, сдаваться не спешит. Твёрдо решив поставить над раками серебряный терем, он осуществляет задуманное, когда все расходятся (200).

Вместе с тем, личность Владимира Мономаха, какой нам её представил древний автор, замечательным образом сочетает в себе, с одной стороны, напористость и бескомпромиссность, что важно для управления государством, а с другой стороны — способность сострадать, прощать, снисходительно относиться к недостаткам окружающих. Непокорность Глеба Всеславича приводит к военному конфликту с Владимиром, но последний считает себя правым, и летописец явно на его стороне347. Созданный в народе легендарный образ Мономаха — устрашителя половцев приводит в ужас не одних степных кочевников348. Владимир, почитающий Бога и христианские праздники, соглашается на перемирие с минским князем в дни Великого поста349. В 1116 году в летописи зафиксировано ещё одно важное, с точки зрения летописца, событие. Владимир, следуя заветам своих предшественников, стремится повторить их славные подвиги350: В се же л^то князь великый Володимеръ посла Ивана Воитишича, и по-сажа посадники по ДYнaю (201). Последние, отмеченные в ПВЛ, годы (1116, 1117) характеризуются дальнейшим упрочением власти Владимира-самодержца. По-прежнему он использует разнообразные методы борьбы с внешними врагами и усмирительные походы в отношении мятежных удельных князей.

Помимо летописных материалов о князе Лаврентьевская редакция ПВЛ содержит и собственное произведение Владимира Мономаха, названное «Поучением». Учитывая вставной характер «Поучения» и наличие у него общеизвестного конкретного автора, мы посчитали нецелесообразным анализировать этот текст. Отметим лишь, что образ летописного Владимира вполне соответствует образу, созданному самим князем. Мы усматриваем тождество в одинаковых представлениях о должном, в единой шкале ценностей, единых этических и политических представлениях летописца и автора «Поучения». Известно, что Мономах сочувственно относился к простому народу, защищал интересы смердов. Такой князь не мог не завоевать народной любви и признания. Летописцы в изображении Владимира Мономаха, видимо, в значительной мере выразили общенародную точку зрения.

Оценочность проявляется не только в отношении великих киевских князей, но и князей удельных. Они попадали в поле зрения летописцев, когда их судьбы пересекались, вступали во взаимодействие с

интересами Киева — исходной точки, из которой авторы наблюдали за жизнью общегосударственной.

Восхищение вызывает у летописца самоотверженное поведение Мстислава в битве на Листвене 1024 года351 . В словах князя о погибших наёмниках ощущается радость и самого летописца: «Кто сему не радъ? Ое лежить скверянинъ, а се варягъ, а дружина своя цклл» (100). Большой симпатией пронизана речь-обращение к Ярославу, в которой отражены важнейшие идеологические предпочтения древнего книжника 52.

Не используя прямых оценок, через описание поведения летописец демонстрирует благосклонное отношение к Глебу Святославичу. И это притом, что Глеб дважды изгонялся из Тмуторокани, а его отец Святослав не заслужил посмертного некролога. Поступок, который приподнял в глазах летописца Глеба, был направлен против новгородского волхва, сеявшего в народе зёрна раздора и недоверия к церкви и власти (122). Решительные действия Глеба находят одобрение у летописца, который воспринимает смерть волхва как избавление от дьявольских козней: погыке ткломь, и душею пре-давъся дьяволу (122).

Резкому осуждению на страницах ПВЛ подвергается Борис Вячеславич. Вместе с Олегом он участвует в наведении на Русь «поганых». Даже мощная коалиция из четырёх Ярославичей не представляется ему опасной: И рече ему Борись: «Ты готова зри, азъ имъ противенъ вскмъ» (133). Слова Бориса, пронизанные высокомерием и непомерной гордыней, летописец сопровождает грозным комментарием-предостережением: похваливъся велми, не вкдый, яко Богъ гордымъ противится, смкренымъ даеть клагодать, да не Хвалиться силный силою своею (133). В сообщении о его гибели летописец ещё раз напоминает о его похвальбе, и звучит это как гневный упрёк. Нет сочувствия, жалости, напротив, будто невзначай автор замечает, что Бориса убивают первым, вероятно, в назидание другим князьям: Первое укиша Бориса, сына Вячеславля, похвалившагося велми (133).

Тёмными тонами изображает летописец ещё одного князя-изгоя Давыда Игоревича. Он чужд сострадания и жалости, почти всегда ведёт себя коварно и беспощадно. Основными средствами оценки персоны выступают: описание поведения, указания на преступные помыслы, упоминание в связи с его деяниями «сотоны», вложенная в уста огульная речь-обвинение. Сначала вместе с Ростиславичами он захватывает Тмуторокань, затем начинает грабить греческих купцов, чем вынуждет Всеволода отдать ему во владение Дорогобуж, а потом

и Владимир. Но иа этом Давыд не останавливается, и после Любеч-ского съезда князей 1097 года выступает инициатором ослепления Василька Ростиславича (171). Дополнительным штрихом к отрицательному портрету князя выступает упоминание «сотоны», под влиянием которого Давыд вовлекает в преступный замысел Святополка.

Нетрадиционные способы изображения персон, о которых упоминалось в связи с характеристикой Святополка, используются летописцем и в отношении Давыда. Показателен эпизод встречи с Васильком. Во время непринуждённой беседы между Васильком и Свя-тополком Давыдъ же с^дяше акы н^мъ (172). Такая деталь представляется несущественной для Василька, который не подозревает о готовящемся преступлении, но она значительна для читателей, по-свящённых в заговор князей. То, что летописец фиксирует важность «отсутствия события», само по себе явление экстраординарное. Как замечает А. А. Шайкин: «.для средневекового автора этот психологизм поразителен»353. Ещё более впечатляюще по своему эмоциональному воздействию описание внутреннего состояния Давыда, оставшегося с Васильком наедине: И нача Василко глаголати к Давы-дови, и не к^ в Давыд^ гласа, ни послYшaнья: к^ ко Yжaслъся, и лесть им^я въ сердци (172). Древний книжник удивительно точно передаёт психологический дискомфорт, возникающий у человека, который стремится под маской доброжелателя скрыть истинные намерения. И хотя многие исследователи воспринимали проявление психологизма в произведениях Древней Руси как некое отклонение «от нормы», отступление «от традиции, от канона, от обычного бесстрастного, этикетного изображения действительности», но, между тем, констатировали: «Этот психологизм, в общем весьма редкий для древнерусской литературы старшего периода, говорит и о больших художественных возможностях, и о литературном умении древнерусских книжников; возможности эти и это умение давали о себе знать, как только для того представлялся достаточный повод, когда нужно было создать определенное отношение читателя к описываемому»354.

Поведение Давыда по сути служит его самохарактеристикой. Уже после преступления он предпринимает попытку переяти Ва-силковY волость. А когда получает отпор со стороны Василькова брата Володаря, не только не раскаивается, но и огульно обвиняет Святополка35 . Слова от автора вскрывают настоящие побудительные мотивы Давыда: Давыдъ же на Овятополка нача извить им^ти (177). Между тем, по верному замечанию, «летописец не стремится изображать князей как завзятых злодеев»356. В эпизоде блистательного разгрома венгров (1097 г.) он отдаёт должное бое-

вым умениям Давыда Игоревича, сражающегося совместно с Боня-ком самоотверженно, с воодушевлением.

Часто летописец перекладывает ответственность за поступки князей на «злых советников». Доверчивость Ярополка Изяславича чуть было не обернулась походом на Всеволода: В лкто 65931085. Яро-полкъ же хотяше ити на Всеволода, послушавъ злых совктникъ (135). Не раз упрекаемый летописцем за свои поступки Олег Святославич, получивший у автора «Слова о полку Игореве» прозвище Гориславич, не идёт к братьям, попав под влияние недостойного окружения: И не въсхотк ити к кратома своима, послушавъ злых совктникъ (150).

И. П. Ерёмин рассматривает биографию Олега Святославича в качестве наглядного примера особой повествовательной манеры летописца: сопровождать изложение фактов моральной оценкой. В числе способов комментирования исследователь выделяет «сам отбор слов», который «создаёт своеобразную морально-дидактическую атмосферу вокруг Олега, вокруг того или иного эпизода его деятельности, — атмосферу, явно для него неблагожелательную», а также «переход от косвенной моральной оценки к прямой»; сознательный «отказ летописца от какой-либо реабилитации Олега», установление прямой связи между «плохими» поступками князя и природными аномалиями. При этом исследователь в отношении Олега усматривает только «подчёркнуто отрицательную оценку» и считает, «что летописец, излагая биографию этого князя-мятежника, «много зла» сотворившего «Русьстей земле», имел в виду именно осудить его»357. Между тем, в летописном тексте содержатся такие сведения, которые свидетельствуют о неоднозначной авторской оценке. Почти сразу после «откровенной морально-дидактической проповеди»358, слышится голос объективного повествователя, разделяющего позицию Олега в споре с Изяславом за Муром (волость Святослава, отца Олега)359. Не соответствует «отказу от реабилитации» указание на участие Олега в совместных с Мономахом военных операциях 1107 и 1113 годов, а также в перенесении мощей святых Бориса и Глеба, во время которого Святославичи, кстати, выигрывают у киевского князя спор о местоположении святых в церкви. Поэтому, как нам представляется, нельзя так избирательно, как это делает И. П. Ерёмин, подходить к отбору текстовых сообщений. Следует учитывать всю совокупность сведений о князе, которые отражают довольно сложную, многогранную авторскую оценку. С одной стороны, он причинил Русской земле много вреда, поскольку совместно с половцами участвовал в разграблении родной страны, в кровопролитных междоусобных распрях. Но

оборотная сторона медали — положение изгнанника, обездоленного и обречённого на скитания, в котором оказался Олег после смерти отца. Автор всегда испытывает определённые симпатии к обижаемым, к несправедливо наказываемым, и такое сочувственное отношение присутствует в оценке Олега.

Противоречивое отношение у летописца и к полоцкому князю Всеславу, сыну Брячислава Изяславича. Истоки будущих преступлений князя автор находит в самом процессе появления на свет. Если Святополк сам себя родил от прелюбодеяния, то Всеслава мать родила от волхвования. Язвено на голове Всеслава олицетворяет проклятие, сего ради немилостивъ есть на кровьпролитье (104)360. Между тем, в фундаментальной работе о Всеславе Д. С. Леонардов пытается развенчать созданный в летописи образ жестокого князя-оборотня. По мысли учёного, Всеслав не более пятой части времени своего княжения провёл в войнах, которые по большей части имели характер «вынужденной самозащиты и законной обороны своих прав, чем жестокого по кровопролитью натиска на противников»361. Иначе считает летописец, улавливающий причинно-следственную связь между недобрым знамением и поведением мятежного Всеслава362.

Дальнейший ход событий демонстрирует иной взгляд на князя-кудесника. Как только Всеслав оказывается в положении обманутого, симпатии летописца переходят на его сторону. Его вокняжение в Киеве в 1068 году напрямую соотносится с силой креста, которую явил Бог на показанье земд^ PYCьстhй, да не престYпaють честнаго креста, ц^ловавше его (115). Утверждая «типичность» перевоплощений героев в ПВЛ, И. П. Ерёмин замечает, что Всеслав в эпизоде вокняжения — «орудие божественного возмездия Изяславу, «живой» урок князьям. .Когда Всеслав выполнил эту порученную ему дидактическую задачу, он выпал у летописца из агиографического плана: «святой» обратно перевоплотился в «злодея» — легендарного князя-оборотня, политического авантюриста, «немилостивого на кровьпролитье»363. Наши наблюдения не позволяют согласиться с И. П. Ереминым. Полагаем, что к Всеславу в летописи нет отрицательного отношения, поскольку отсутствуют указания на его дурные помыслы, ни разу в связи с ним не упоминается «сотона», нет специфических эпитетов, обнаруживающих законопреступный смысл деяний.

Действительно, авторское отношение к героям, особенно по-слевладимирова периода, редко бывает однозначным и беспристрастным. В определённых ситуациях даже положительные герои, герои-жертвы заслуживают осуждения. Яркий пример — Василько

Ростиславич. Вся повесть об ослеплении Василька Теребовльского пронизана глубоким сочувствием к Васильку и непримиримым отношением к главному заговорщику преступления Давыду Игоревичу. В монологе-исповеди Василию (автору повести) князь раскрывается как человек благородный, исполненный высокого патриотизма к своему Отечеству, осознающий собственную греховность. Однако сочувственное отношение к Васильку меняется на прямо противоположное, когда из обижаемого он «перевоплощается» в жестокого мстителя. Очень реалистично описывает летописец эпизод расправы Ростиславичей над ни в чём не повинными жителями Всеволожа364. Об отрицательной авторской оценке свидетельствует двойное указание на невиновность людей. Переход от косвенной моральной оценки к прямой осуществляется в комментарии ко второй мести Рости-

365

славичеи .

Путь к реабилитации персон открывает поведение Святополка, поставившее Ростиславичей вновь в положение угнетаемых, обижаемых. Сила креста, которая помогла в своё время Всеславу освободиться из несправедливого заточения и обрести власть над Киевом, помогает Ростиславичам одержать победу на Рожни в битве со Святополком (178—179). Пафосная речь-обращение Василька к противнику соответствует авторскому настроению366. Особый колорит придаёт рассказу изображение Василька с поднятым над головой крестом, символизирующим чистоту помыслов и божественное покровительство.

Выводы: Летописный материал подтвердил, что ведущими способами в изображении князей являются «эпический» и «религиозно-дидактический». Для первого способа, который нашёл отражение в характеристике князей довладимирова периода, свойственно эпически ровное освещение фактов и событий, беспристрастный авторский взгляд, косвенный в основном характер оценок. Второй способ, применяемый летописцем в изображении князей послевладимирова периода, характеризуется императивным тоном, пристрастным, взволнованным авторским отношением, прямыми оценками «от автора». Эти традиционные, этикетные принципы изображения персон, характерные для летописного повествования, дополняются т. н. «исключениями», выходящими за рамки жанра. В них центр тяжести переносится с «поступка» как конечного результата на «процесс», «путь к поступку» (определения А. А. Шайкина). И такой литературный «прорыв» в новое имеет место в описании психологического состояния Святополка Окаянного в момент безумного бегства от невиди-

мых преследователей, в изображении душевной борьбы, охватившей Святополка Изяславича в ответ на предложение Давыда, в передаче психологического дискомфорта Давыда Игоревича, вызванного уединённой встречей с Васильком незадолго до его ослепления. Здесь, по меткому замечанию О. В. Творогова, «церемониальность... отступала под напором действительности»367.

Нельзя назвать условным, «фрагментарным» сам характер авторских оценок. В изображении и комментировании персон присутствует сложная гамма авторских отношений368. «Однолинейность», о которой говорили И. П. Ерёмин и Д. С. Лихачёв, с некоторыми оговорками проявилась только в изображении «трафаретного злодея» Святополка, мучеников-«страстотерпцев» Бориса и Глеба, идеального князя Владимира Мономаха. Автор-летописец демонстрирует объективный взгляд на события и действующие лица369, говорит от лица «истины» (Ю. М. Лотман). Вместе с тем, он «оценивает деяния князей, как с позиции вечных моральных истин, так и с позиции общественной морали своего времени. Летописец судит исторических деятелей не столько «божиим судом», сколько судом людским, судом «ки-ян», «мужей смысленных» (В. В. Кусков). Идеология летописца-христианина формирует определённую шкалу ценностей. Отрицательной оценки заслуживают братоубийцы, предатели, те, кто нарушают кре-стоцелование, действуют обманным путём, хитростью, «по дьявольскому наущению», возвышаются в гордыне, пренебрегают интересами своей отчины, не способствуют процветанию Русской Земли. И, наоборот, высоких хвалебных оценок заслуживают князья-праведники, князья-просветители, готовые пожертвовать личными интересами во благо государственным, следовать заветам отцов и дедов, способствовать консолидации усилий в борьбе с внешними врагами и внутренними распрями. И здесь вполне справедливо замечание И. П. Ерёмина о том, что «мораль летописца — конкретна: добро для него — только то, что несёт в его понимании благо Русской земле; зло — всё, что угрожает её благополучию и процветанию»370. Таким образом, летопись — не серия портретов и биографий, оценки даются в конкретных ситуациях.

Анализ авторских экспликаций в текстах о князьях выявил различные формы авторского самовыражения. Летописец редко прямо и декларативно заявляет об отношении к персонам371. Открытое проявление чувств находим в эпизодах, характеризующихся отношением князей к вопросам государственной безопасности и феодального сюзеренитета, а также к религии. Соразмерно тому, как исторический

деятель проявляет заботу о своей отчине, соблюдает законы феодального старшинства, следует христианским заповедям, «повышается» или «понижается» авторский градус. Прямого осуждения заслуживает Святослав, не желающий принимать христианства и пренебрегающий интересами Киева. Открытый упрёк звучит в адрес Владимира, охваченного грехом прелюбодеяния. Яркой эмоциональностью отличается статья 1037 года, возвышающая Ярослава — просветителя христианства. Прямые инвективы звучат в адрес Святослава — виновника изгнания Изяслава. Специальное отступление о любви Владимира Мономаха к духовенству ещё плотнее приближает его к разряду князей идеальных. Авторский голос бывает слышен даже в нейтральных, на первый взгляд, сообщениях, и здесь его особый тембр позволяют различить выстраиваемые им же внутритекстовые связи (например, упоминание о пожаре в церкви в связи с приходом в Киев Ярослава). Однако наиболее употребительными в ПВЛ являются непрямые формы выражения авторской позиции312. В таких случаях средствами характеристики героев выступают:

> указания на происхождение князя;

> описание заслуг, поступков персоны;

> описание ситуации и поведения в ней героев;

> описание смерти;

> диалоги, монологи, реплики персонажей373;

> тонкие штрихи и намёки;

> испытания;

> тайные помыслы и реакции;

> детали события;

> словоупотребление;

> описание внутреннего состояния персоны;

> отождествления отечественных героев с библейскими персонажами;

> цитаты из Священных книг;

> обобщённые описания;

> внешний портрет;

> указания на связь с «первыми» князьями, с высшими силами, народом, Печерским монастырём, Феодосием.

Некрологи как средства характеристики князей

Важным способом характеристики персон выступают в тексте ПВЛ посвящённые князьям некрологи374. В статье, посвящённой некрологическим характеристикам, А. А. Шайкиным предпринимается попытка систематизации сообщений ПВЛ о смерти37 . А. А. Пауткин

относит некрологи к самому многочисленному типу летописных похвал, которые стали «одной из ранних попыток освоения человеческой личности в нашей литературе»376.

Как таковая некрологическая характеристика, под которой понимаем итоговую оценку деятельности персоны, впервые используется летописцем в отношении первой русской княгини-христианки Ольги. О смерти князей-язычников сообщается как об историческом факте, имевшем место быть. Достоверность таким известиям придаёт указание на год смерти. В виде краткой заметки представлена информация о смерти Рюрика: Въ лкто 6387879. умершю Рюрикови предасть княженье свое Олгови, от рода ему суща, въдавъ ему сынь свой на руцк, Игоря, ке ко дктескъ вельми (19). В сообщении фиксируются вопросы передачи власти, но оно ничего не даёт для понимания лич-ностых и деятельных качеств князя. Мало что прибавляют к историческому портрету персон сообщения о смерти Олега, Игоря и Святослава. Их гибель, а трое князей-язычников умирают не своей смертью, напрямую соотносится с идеологическим заданием автора. «Смысл этих судеб» имеет, по словам А. А. Шайкина, «существенные черты общности: князья вознеслись в гордыне, переоценили свои возможности, пренебрегли наставлениями»377, и за это поплатились жизнью. Их биографии исследователь определяет как биографии «наказания». Дополнительными структурными компонентами сообщений выступают: указания на причину смерти и место захоронения. Олег умирает вследствие укуса змеи (в авторском представлении — за высокомерие): И въступи ногою на локъ; и выникнувши змиа изо лка, и уклюну в ногу. И с того разколкся и умре. Игоря убивают древляне (в авторском представлении — жадность): И не послуша ихъ Игорь, и вышедше изъ града Изъкоръсткня деревлене укиша Игоря и дружину его; кк ко ихъ мало (40); Святослава — печенеги (в авторском представлении — отказ креститься и псевдопатриотизм): И нападе на нь Куря, князь пененкжьский и укиша Святослава, и взяша главу его, и во лкк его съдклаша нашю, оковавше локъ его, и пьяху из него (53).

Однообразное словесное оформление получают указания на места княжеских погребений378. Отличие заключается лишь в наличии этикетного плача у Олега и его отсутствии у Игоря. Видимо, информация о плаче выступает в тексте своеобразным способом оценки персон. Принимая во внимание и то, что в сообщении о смерти Олега указывается точное число лет княжения, можно полагать, что Олег в глазах древнего автора был наиболее влиятельным из князей-язычников.

А. А. Шайкин рассматривает некрологи Ольге, Владимиру, Борису и Глебу в одном ряду, указывая на их смысловую и стилистическую близость379. Об их вероятной принадлежности руке одного автора писал Д. С. Лихачёв380. В отличие от предыдущих кратких по объёму заметок о кончине князя, настоящие некрологи по праву могут быть названы характеристическими по способу оценки и хвалебными по содержанию. В качестве роднящих признаков отметим также использование священных изречений; приёма аналогий; оценочных эпитетов; употребление глаголов и местоимений в форме 1 лица мн. ч.

Ольга — первая христианка, с которой связано будущее крещение Руси, и для автора это гораздо существеннее, чем её государственные успехи381. Особой эмоциональностью окрашены слова-обращения, заимствованные из религиозных источников. Летописец присоединяет свой голос к авторитетным словам пророка, выражая тем самым «мы-позицию»: Мы же рц^мъ к ней: «PaдYЙся, рYCкое по-знанье къ Ео^, начатокъ примиренью кы^омъ». Для автора особенно важно, что блаженная Ольга по смерти моляше Еога за PYCь. Не обошлось без упоминания дьявола, от которого княгиню защитило божественное покровительство382.

С высоких хвалебных оценок начинается некролог Владимиру 1015 года. Заслуги русского князя перед Отечеством сопоставимы с великими делами римского императора Константина, сделавшего христианство официальной религией Римской империи: Ое есть новый Костянтинъ великого Рима, иже крестивъся сам и люди своя: тако и сь створи подокно емY. Желая отвести возможные упрёки в

383

адрес Владимира, автор напоминает о его духовном перерождении . Его недостойное прошлое ничто по сравнению с огромным вкладом, содеянным крещением Руси: Дивно же есть се, колико докра ство-рилъ PYCьстhй земли, крестивъ 'ю. Автор укоряет христиан, к которым причисляет и себя, в том, что недооценили, не в той мере, в которой следовало, осознали великость Владимирова деяния384. По мысли книжника, Владимир открыл путь познания Бога, поэтому намъ ко достоить за нь Еога молити. Летописец обращается к Всевышнему с просьбой исполнить все желания Владимира Святого и увенчать его вместе с праведниками в царствии небесном. Высказанные ранее упрёки в адрес недостойных христиан сменяются в конце похвалы заверениями о награде, которая ожидает каждого за его праведные дела385. Справедливо замечание о том, что «реальная сложность и незаурядность Ольги и Владимира, отражённая летописью, в некрологах

исчезает, всё значение их личностей для летописца сосредоточивается в их религиозных актах. Но в осмыслении и оценке этих актов летописец поднимается до высокой поэтичности и идёт на смелые аналогии, уподобляя деятелей русской истории героям прошлого»386.

Ещё меньше индивидуальных черт реальных исторических лиц извлекается из некрологической статьи, посвящённой сразу двум святым мученикам Борису и Глебу. Они олицетворяли для летописца идеал братолюбия и непротивления злу. Идеализация отразилась на содержании похвалы. Они, по мысли книжника, еста заступника Русьсткй земли, и свктилника сияюща и молящася воину къ Владыцк о своихъ людех. Переход от пространной хвалебной речи к прямой характеристике «от автора» осуществляется посредством использования местоимений и глаголов в 1-м л. мн. ч.: Ткм же и мы должни есмы хвалити достойно страстотерпца Христова молящеся прилкжно к нимл...(94). Текст молитвы состоит из повторяющихся синтаксических конструкций с одинаковым обращением387. Возвышенные слова в конце похвалы облекаются в форму конкретной просьбы388. Святость князей Бориса и Глеба ещё раз подчёркивается в погодной записи 1115 года в связи с перенесением мощей святых. Особое внимание автор акцентирует на глубокой осознанности поступка. Братья самостоятельно избрали путь, который открыл им дорогу в храм Божий (200). И их мученический подвиг по достоинству был оценён389.

Особое значение Ольги, Владимира, Бориса и Глеба в том, что они первые. Ольга первой на Руси оценила значение христианства, Владимир крестил Русь, Борис и Глеб стали первыми её святыми. И, видимо, это обусловило содержание некрологических характеристик, проникнутое идеей прославления и идеализации, передающее восторженное, пиететное авторское отношение, но, вместе с тем, акцентирующее внимание только на религиозных актах, дающее обобщённый, слабо индивидуализированный портрет исторических персон.

О смерти Ярослава Мудрого сообщается в летописной статье 1054 года: Преставися великий князь русьскый Ярославъ (108). Вместо посмертной характеристики умершего автор рассказывает о прижизненном завещании, адресованном сыновьям Ярослава, в котором звучат любимые, дорогие летописцу идеи о необходимости согласия между князьями, сохранения родной земли и пагубности междоусобных распрей. Сама некрологическая статья кратка по содержанию и сдержана в эмоциональном выражении. Она состоит из тех же структурных компонентов, что и ранние летописные сообщения о смерти

князей-язычников, т. е. указывается дата смерти, этикетный плач, место захоронения, количество прожитых лет3 0. По мысли А. А. Шай-кина, «дополнительного некролога-похвалы летописец не даёт, видимо, памятуя о статье 1037 г.»391. А. А. Пауткин в связи с летописной характеристикой Ярослава 1037 г. заметил, что некрологические похвалы, «которые связаны с прославлением мудрости, книжной образованности» «редки и крайне не регулярны», поскольку «светский идеал требовал иных средств характеристики личности, искал в ней другие свойства»392.

Возвышенного панегирика заслуживает Изяслав Ярославич (ум. 1078). Некролог предваряет сообщение о перевозе его тела в столицу Руси, где изиде противY емY весь городъ Кыевъ. Этикетный плач приобретает в авторском описании особое значение. Его всеохватность соответствует глубине переживаний: И не к^ лз^ слышати п^нья во плачи велиц^ и вопли; плака ко ся по немь весь град Киевъ. Скорбные речи, вложенные в уста сына Ярополка,

393

сопровождают траурную процессию . Ярополк не просто печалится по поводу безвременной кончины отца, но ещё и указывает на его главный подвиг — смерть за брата. «Прочувствованная похвала» Изяславу лишена, по мысли А. А. Пауткина, «не только воинского элемента, но и упоминания о государственной мудрости», из чего «можно судить о слабости характера князя»394: Е^ же Изя-славъ мYжь взоромъ красенъ и т^ломъ великъ, незлокивъ нра-вомъ, криваго ненавид^, люкя прaвдY. Не к^ ко в немь лсти, но простъ мYжь Yмом, не воздая зла за зло. Иначе считает А. А. Шай-кин: «.в некрологическом портрете и в собственных размышлениях летописца о погибшем князе образ Изяслава набирает необыкновенную высоту и достигает идеала князя, каким он представлялся летописцу. .То, что Изяслав сумел преодолеть чувство личной обиды, сумел подняться до общих интересов, бесконечно возвышает его в глазах летописца.»395.

От конкретных размышлений о непростом жизненном пути князя летописец переходит к обобщённым рассуждениям о великой силе любви, ради которой и гр^си рассыпаются, и сниде Господь на землю и распятъся за ны гр^шныя. Мотив братолюбия придаёт повествованию связность и логическую завершённость: Ёюкве же ради сий князь пролья кровь свою за крата своего, свершая заповедь Господню (135). Некрологическая характеристика Изяслава является ярким свидетельством пристрастного авторского взгляда, его политических предпочтений. Изгнанник-Изяслав, «несмотря на его обращения

к папе и Болеславу, сложные отношения с киевлянами», выступает в роли обижаемого, и словно бы «отбирает» у брата (Святослава. — О. И.) похвалу в летописи»396. При этом, не имея возможности описать ратные подвиги князя, по-видимому, за отсутствием таковых, летописец умело акцентирует внимание на его христианских добродетелях.

Неоднозначное авторское отношение имеет место в некрологической статье великому киевскому князю Всеволоду (1093 г.). Портретная характеристика обнажает положительные качества. В князе подчёркивается боголюбие, щедрость и особенно любовь к черноризцам, которым подаяше трекованье имъ. Уделяется внимание и политическому аспекту: он занял киевский стол не насилием, а, как завещал отец, сему приимшю послкже всея кратья столъ отца своего, по смерти крата своего. Однако киевское княжение не принесло Всеволоду счастье: Сь же Кыевк княжа, кыша ему печали колыши пане, неже скдящю ему в Переяславли. Перекладывая вину за это на его корыстных племянников, автор мимоходом указывает на такие, не вполне украшающие великого князя качества, как безволие и бесхарактерность: сей же, омиряя их, раздаваше власти имъ. Поэтому следующие за этим слова приобретают негативный смысловой оттенок: В сихъ печали всташа и недузи ему, и приспкваше старость к симъ. Истинную причину всеобщего недовольства летописец раскрывает в словах о молодых советниках, которых князь возлюбил сильнее старшей дружины: и людем не доходити княже правды, на-чаша ти унии гракити, людий продавати, сему не вкдущу в колкзнех своихъ (141—142). По мысли учёного, «.всё это звучит как неприкрытое обвинение, и оно тем сильнее, что произносится по существу в некрологе, где, кажется, не должно быть места для осуждения»397. Не лучшей представляется А. А. Пауткину некрологическая характеристика Всеволода с позиции воина. Такое «различное внимание отдельных летописцев к воинским качествам своих «героев» объясняется», как считает исследователь, «не столько определёнными литературными задачами, писательскими склонностями, сколько реальными свойствами людей, удостоенных похвал»398. Объективности ради на «огорчения летописца» в некрологе Всеволоду указывает и И. П. Ерёмин. Но он считает, что летописец «оправдывает» поступки Всеволода «старостью» и всё-таки «довершает его агиографическую характеристику»399. На наш взгляд, некролог Всеволоду демонстрирует объективную позицию летописца, учитывающего все аспекты жизнедеятельности исторической персоны, и следов агиографической стилизации не обнаруживает400.

Довольно объёмный и благожелательный по содержанию некролог посвящает летописец Ярополку (ум. 1086), хотя тот был всего лишь провинциальным князем. И на это были свои причины. Во-первых, Ярополк и всё его семейство были крупными вкладчиками в Пе-черский монастырь. Кроме того, как известно, летописцы всегда принимали сторону невинных жертв, сочувствовали обижаемым и притесняемым князьями. Таким воином-изгоем, пострадавшим от руки Нерадца, видимо, не без согласия Всеволода и участия Ростислави-чей, был Ярополк. Поэтому, скорее, как оправдательный жест воспринимается выход киевского князя с сыновьями навстречу жертве внутрикняжеских раздоров, как и честь, оказанная провинициальному князю во время похоронного обряда401.

В посмертной характеристике Ярополка акцентируется внимание на тяжёлых обстоятельствах его жизни402. Значимо и то, что в князе прославляются качества, свойственные больше монахам или святым: Такъ кяше клаженый сь князь ти^ъ, кротъкъ, см^ренъ и кратолю-кивъ (136). Как и в случае с Изяславом, ничего не говорится «о воинских качествах Ярополка». А. А. Пауткин считал, что «мытарства князей-изгоев, обстоятельства их трагической гибели заставляли книжника писать о них как о мучениках», что «само по себе — проявление воздействия исторического факта, судьбы героя на форму похвального текста»403. Не забывает летописец похвалить Ярополка и за боголюбие: десятинY дая святой Еогородици от всего своего именья по вся л^та, и моляше Еога всегда.(136). В молитве, написанной от лица князя, есть косвенное указание на причастных к его гибели404. Подобно Борису и Глебу, принявшим мученическую смерть от руки брата Святополка, Ярополк становится невинной жертвой заговора своих родичей. В авторской трактовке это звучит как Божественная милость в ответ на молитвенное прошение князя405. Но для современников события двойной смысл некрологической статьи, по всей видимости, был очевиден.

Сообщение о смерти Святослава Ярославича отличается от некрологических статей другим киевским князьям. Нет традиционного плача, похвалы, не идёт речь о заслугах. Указывается только дата, причина смерти и место захоронения: Оего же л^та преставися Овятославъ, сынъ Ярославль, месяца декакря 27, от р^занья жел-ве, и положенъ Чернигов^ Y святаго Опаса (131—132). Между тем, при отсутствии маркированного автора достаточно выпукло представлена авторская позиция («минус-позиция»). Умолчание о качествах и заслугах князя следует рассматривать как форму негативного к нему отношения. По верному замечанию А. А. Пауткина, «отсут-

ствие в похвале того или иного момента зачастую может быть гораздо более значительным, чем наличие всех испытанных временем компонентов»406. Святослав — виновник распри в семействе Яросла-вичей, в своё время изгнал брата Изяслава, нарушив заповедь отца, не по праву занял киевский стол. Поведение князя-узурпатора не заслуживает оправдания даже после смерти, поэтому летописец отказывает Святославу в традиционном некрологе, ограничиваясь сухим, протокольным сообщением о смерти. Возможной причиной является редактура составителя окончательного текста, который был настроен против потомков Святослава.

Чем малозначительнее в представлении летописца была фигура князя, тем менее объёмна была посвящённая ему некрологическая статья. Такие краткие заметки имеют место в отношении сыновей Ярослава — Владимира407 и Вячеслава408. Портретная зарисовка дана в отзывах на кончины удельных князей Мстислава, Ростислава, Глеба. В характеристике Мстислава (1036 г.) прославляется внешний облик, храбрость, благосклонное отношение к дружине, то есть качества, присущие доблестному воину409. Похожими чертами наделён Ростислав Владимирович (1066 г.): Ек же Ростиславъ мужь докль, ратенъ, взрастомь же лкпъ и красенъ лицемь, и милостивъ укогымъ (111). Здесь, по замечаниям А. А. Пауткина, «воинский элемент» «подчиняет себе всю характеристику, становясь ведущим или единственным признаком князя»410.

Иначе изображён Глеб (1078 г.): Ек же Глккъ милостивъ укогымъ и страннолюкивъ, тщанье имкя к церквамъ, теплъ на вкру и кротокъ, взоромъ красенъ (132). В его характеристике подчёркиваются христианские добродетели, и это сближает Глеба с «князьями-скитальцами», «князьями-изгоями», коими представлены Изяслав и Ярополк. Будучи одним из сыновей Святослава, нелюбимого летописцем, вряд ли бы Глеб вообще «удостоился некролога, если бы он просто «преставися», но он был убит», а мы помним, что «князьям, погибшим в результате злого умысла, летописец уделяет особое внимание. Он всегда на стороне жертвы»411. Вероятно, те же обстоятельства подтолкнули летописца написать сочувственный некролог юному Ростиславу, сыну Всеволода (1093 г.)412.

Как видно, действительно, «портрет» «у летописца условен, исчерпывается двумя-тремя стандартными чертами и, как правило, всегда сводится к оценке моральных качеств героя»413. Однако недопустимо сбрасывать со счетов «реалии самой жизни, без которых не мог обойтись ни один писатель»414. В этом отношении положительного

ответа заслуживает вопрос о том, «только ли морализирование и идеализация «создавали» некрологическую характеристику князя, или его деятельность и свойства личности влияли на приёмы летописца, создающего похвалу?»415. То, что летописец каждый раз производил выборку, учитывал «свойства личности», подтверждают расставляемые им самим акценты. Он отдаёт должное военным качествам Мстислава и Ростислава, потому что они, по-видимому, ярко проявили себя на этом поприще, чего нельзя сказать о Глебе, наделённом христианскими свойствами, и то в связи с трагическими обстоятельствами судьбы.

Вид краткой заметки имеет известие о смерти Олега Святославича416. И здесь важную смысловую нагрузку, по мысли А. А. Шай-кина, приобретает контекстуальное окружение: «Словно подчёркивая равновеликий масштаб событий, летописец тотчас вслед за словами о смерти Олега приводит ещё одно сообщение: Того же л^та YCтрои мостъ чересъ Дн^пръ (200). Смерть князя и строительство моста в этом ряду как бы ураниваются»417.

Выводы: Летописные некрологи могут быть рассмотрены как «обобщающие характеристики личности человека» (А. А. Шайкин), в которых наряду с этикетными чертами выделяются индивидуальные особенности. Анализ некрологических материалов свидетельствует о постепенном переходе от нейтральных (Рюрик), идеологически заряженных (Олег, Игорь, Святослав) сообщений к обобщённым, слабо индивидуализированным характеристикам (Ольга, Владимир, Борис, Глеб) и, наконец, к портретным, более конкретизированным описаниям, учитывающим свойства реальной личности (начиная с Ярослава Мудрого). Основными критериями оценки выступают: «ратные подвиги князя», «христианские добродетели», «книжная образованность» (А. А. Пауткин). В качестве характеризующих признаков выделяются следующие: объём статьи, степень распространённости, «портрет, т. е. описание внешнего облика» (И. П. Ерёмин), обстоятельства смерти, реакция людей на неё, контекстуальное окружение. Об авторском отношении к персонам свидетельствует также сам отбор материала, «расстановка акцентов», «порядок перечислений свойств личности» (А. А. Пауткин), т. н. умолчания.

б) лиц духовного звания.

ПВЛ, хотя и создавалась в духовных центрах Руси, сохранила немногочисленную информацию о церковных деятелях. Первый личностный портрет представлен в летописной статье 988 года, в т. н. «Кор-

сунской легенде». Речь идёт о некоем корсунском муже имянемъ Настасъ, который помог Владимиру накануне крещения захватить Корсунь, а впоследствии, в 989 году, был назначен настоятелем церкви пресвятой Богородицы в Киеве. Из последующих событий (1018 г.) узнаём, что Анастас Корсунянин вместе с отступающим из Киева Болеславом бежал в Польшу (97). Исседователи по-разному трактовали личность Анастаса, называя его то «ловким авантюристом, ренегатом и предателем»418, то, напротив, отрицая все перечисленные свойства419. Не углубляясь в реальные качества исторической персоны, заметим, что со стороны летописца проявилось неодобрительное к Анастасу отношение. Об этом свидетельствует отсутствие оправдательных мотивов в описании его поступков и упоминание о «лести», с помощью которой он вошел в доверие польскому королю.

Основная масса сведений о лицах духовного звания обнаруживается в летописных статьях, традиционно относимым к печерскому комплексу известий (1051, 1074, 1089, 1091 гг.). Это вполне объяснимо, учитывая принадлежность древних авторов Киево-Печерскому монастырю.

В погодной записи 1051 года, излагающей историю зарождения Киево-Печерского монастыря, отмечается важное для Руси событие — назначение митрополитом русского родом Илариона: Постави Ярославъ Лариона митрополитомь русина въ святкй Софьи, со-кравъ епископы (104). Будучи пресвитером церкви в селе Берестовое, Иларион выкопал печерку малу, двусажену, и приходя с Еерестового, отпкваше часы и моляшеся ту Еогу втайнк (105), затем на этом месте появился ветхый манастырь Печерьскый (105). Это во многом объясняет характер его оценки, где помимо христианских добродетелей подчёркивается книжная образованность: кк презвутеръ, име-немь Ларионъ, мужь клагъ, книженъ и постникъ (105)420. Дальнейший рассказ связан с именем Антония — основателя и первого игумена новой обители, который приде на холмъ, идкже кк Ларионъ ископалъ печерку, и възлюки мксто се, и вселися в не (105). Летописец указывает на строгий аскетический образ жизни Антония421. Отмечает общенародное признание его заслуг и, между прочим, тёплые взаимоотношения с великим киевским князем422. Всё это свидетельствует о значительности фигуры Антония и благожелательном авторском отношении к нему.

Положительной оценки удостаивается печерский игумен Вар-лаам, при котором, как отмечает книжник, манастыреви же свершену (107). Строится церковь во имя Успения святой Богородицы, проис-

ходит дальнейшее территориальное расширение Печерского монастыря (105—106). Но, несомненно, почётное место среди священнослужителей летописец отводит новому печерскому игумену Феодосию, назначенному после перевода Варлаама на игуменство в княжой Дмитровский монастырь. Предлагая кандидатуру Феодосия, Антоний рисует безупречный по своим христианским качествам облик церковного деятеля: «Кто колий въ васъ, акъ же Федосий, послYшьли-вый, кроткый, см^реный, да сь ^деть вамъ и^мень» (107). Личными симпатиями пронизано сообщение-комментарий к назначению Феодосия: Ератья же ради кывше, поклонишася старцю, и поста-виша Феодосья игуменом крать^ числомь 20 (107), и это не удивительно, поскольку именно при Феодосии принял постриг будущий составитель летописи: и азъ придо\ъ XYДый и недостойный ракъ, и приять мя л^т ми CYщю 17 от роженья моего (108).

К числу заслуг нового игумена летописец относит увеличение числа монастырской братии до не виданной прежде на Руси цифры: и сово^пи крать^ числомь 100 (107). Ещё одно значительное приобретение Феодосия — введение в стенах Печерского монастыря студийского устава. В этой связи автор-печерец с гордостью заявляет о старшинстве своей обители: От того же манастыря переяша вси ма-настыреве Yстaвъ: т^мь же почтенъ есть манастырь Печерьскый старей вс^хъ (107)423.

Фигура Феодосия — центральная в летописной записи 1074 года. Средством характеристики персоны выступает информация о наставлениях Феодосия, а также указание на его благочестивое отшельничество, строгий аскетизм, что по сути является признанием святости Феодосия ещё при жизни424. С хронологической точностью, последовательно и детально описаны последние дни земной жизни великого Феодосия. И эти подробности — лишнее свидетельство его деятельной активности и страстной заинтересованности в судьбе монастыря. Он успевает благословить на игуменство Стефана, проститься с киевским князем и оставить на его попечение монастырь. Горячую, самозабвенную любовь к духовному лидеру символизирует постоянное присутствие возле него монахов и слёзы в момент тяжёлой утраты: Плакашася по немь кратья (125). Как высокий христианский подвиг расценивается летописцем былое затворничество игумена в пещере: Е^ же Феодосии запов^дадъ положити ся в печер^, ид^ же показа трYды многы (125). При этом некрологическая похвала Феодосию следует не сразу за сообщением о смерти, а содержится в погодной записи 1091 года, рассказывающей о перенесении мощей Феодосия и

его пророчествах. Очевидно, что эти сообщения имеют главной целью прославление духовной персоны. И если в рассказе о перенесении мощей акцентируется внимание на посмертных «чудесах», венчающих процедуру извлечения останков, то в упоминании о заботливом отношении Феодосия к мирянам, — на чудесной силе его прижизненных пророческих способностей.

С упоминания о сбывшемся пророчестве Феодосия летописец начинает посвященную ему возвышенную похвалу425, в которой «безыскусного повествователя сменяет опытный стилист-агиограф, умеющий торжественно возвысить голос, подобрать слово к слову, соблюсти высокие нормы церковного красноречия»426. Повторяющиеся синтаксические конструкции-обращения сходны с теми, которые были использованы в похвале блаженным страстотерпцам Борису и Глебу, и это лишнее напоминание о святости «блаженного отца Феодосия». Такое словесное оформление держит текст в едином ритми-

427

ческом дыхании и придаёт ему цельность . Похвала Феодосию пронизана личными чувствами и свидетельствует о необычайно уважительном, почтительном отношении к нему летописца — ученика и духовного последователя.

Несколько противоречиво изображён в ПВЛ преемник Феодосия — печерский игумен Стефан. Его избрание — не последняя воля умирающего Феодосия, а, как считает М. Д. Присёлков, дело рук группы «ригористов и простецов», которая «понимала необходимость иметь в игуменстве учёного и образованного брата, но желала быть уверенной в сохранности прежде всего аскетических традиций Феодосия и всей строгости устава»428. То, что Стефан — не ставленник Феодосия, предполагает неодобрительную авторскую оценку. Между тем, предложенная летописцем характеристика чернецов, следующая сразу после сообщения о захоронении Феодосия и прославляющая их христианские добродетели, косвенно затрагивает Стефана как духовного руководителя того периода: Стефану же предержащю манастырь и клаженое стадо, еже кк совокупилъ Феодосии (125). Кроме того, Стефан продолжает строительные работы, начатые Феодосием. По сообщениям летописи, в 1075 году почата кысть церкы Печерьская надъ основаньемь Стефаномь игуменомь; изъ основанья ко Феодосии почалъ, а на основании Стефанъ поча; и кончана кысть на третьее лкто, мксяца иуля 11 день (131). Однако бросается в глаза сдержанность летописца в оценке деятельности Стефана. Видимо, не последнюю роль сыграли политические события того времени, когда сблизившийся с Всево-

лодом Стефан после вокняжения Изяслава был изгнан из монастыря и смог продвинуться в церковно-иерархических назначениях лишь после очередной смены на киевском столе. О Стефане, уже в должности епископа Владимирского, летописец упоминает в связи с знамениями во время изъятия из пещеры останков Феодосия, и здесь он выступает в качестве реального свидетеля «чудес», впоследствии он участвует в торжественном акте перезахоронения феодосьевых мощей. Последнее упоминание о Стефане имеет место в летописной записи 1108 года в связи с окончанием строительства церкви святой Богородицы на Клове429, и это известие мало что прибавляет к историческому портрету духовного лица.

Помимо сведений о печерских иерархах летописец включает в ПВЛ обобщённый портрет чернецов Печерского монастыря, в котором даёт им самые высокие оценки430. От абстрактной характеристики автор-печерец переходит к рассказу об отдельных «чудных мужах», наделённых индивидуальными чертами, не похожих друг на друга, в чём-либо особенных. В Демьяне летописец подчёркивает воздержание и умение исцелять больных431. Отличительной особенностью Иеремии было умение предсказывать будущее и оберегать от дьявола432. Доминирующее свойство Матвея — необычайная прозорливость: Е^ же и дрYгый старець, именемь Матфей, к^ прозорливъ (126). Кстати, одно из видений Матвея, внесённых в летопись, бросало тень на игумена Никона433. Несколько летописных страниц посвящено чернецу Исакию (мирское имя Чернь), который сознательно избрал тяжёлую тропу добродетели, раздая именье свое тре^ющим и манастыремъ (127). После пострижения в монахи Исакий затвори-ся в печер^, въ единой Yлици, въ кельици мал^, яко четырь лакотъ, и TY моляше Еога со слезами (127). В течение семи лет в прошлом богатый купец подвергал себя тяжёлым испытаниям, пока однажды не стал жертвой бесовского наваждения434. Спасение Исакия летописец приписывает Феодосию, что во многом разъясняет цель подробного рассказа об этом чернеце435. Для автора важно и то, что сумевший справиться с бесами Исакий заканчивает свою жизнь как благочестивый инок436. Своё повествование о великих старцах печерских летописец заканчивает лирическим обобщением, наполненным возвышенными словами и образными сравнениями437. А. А. Шайкин указывает на композиционную целостность текста о чернецах, в котором «краткие новеллы о замечательных старцах обрамлены обобщающим вступлением и заключением, имя Феодосия и слава ему начинают и венчают это повествование. Даже сам монастырь назван

здесь Феодосьевым. Смерть игумена послужила поводом к тому, чтобы помянуть выдающихся монахов его «стада»438.

Портретные характеристики сразу трёх церковных деятелей представлены в летописной статье 1089 года. Некрологическая похвала митрополиту Иоанну, хотя и традиционна в плане построения, но сама по себе явление редкое для ПВЛ, уделяющей мало внимания посмертному прославлению духовников. Иоанну летописец посвящает благосклонный некролог, в котором главным свойством личности выступает книжная образованность439. Не случайным является указание на то, что Иоанн был одновременно и «молчалив» и «речист». А. А. Шайкин отмечал, что «как духовный пастырь он должен был уметь быть и «молчаливым» и «речистым» в зависимости от ситуации440. Итоговая фраза «и сякого не кысть преже в Руси», указывает, по всей видимости, на уникальность явления или лица, в отношении которых употребляется 41.

Иначе изображён другой Иоанн — преемник первого Иоанна-митрополита. Ещё при жизни люди говорили о нём: «Се навье при-шелъ» (137). И, действительно, через год после поставления он умирает. В его некрологической характеристике подчёркивается «простота» и отсутствие книжной мудрости, что, конечно, свидетельствует о невысокой авторской оценке Иоанна как духовного лица: Ек же сей мужь не книженъ, но умомъ простъ и просторккъ (137). Благожелательной характеристики за большую работу по храмовому строительству удостаивается Переяславский митрополит Ефрем442. Неодинаковые характеристики трёх церковных иерархов плохо согласуются «с расхожим мнением о повторяемости и стереотипности портретов лю-

443

деи и их качеств в древнерусской литературе» .

Выводы: Аксиологические тексты о лицах духовного звания обнаруживают тесную связь с Киево-Печерским монастырём, что даёт веское основание для отнесения их на долю автора-печерца. Не углубляясь в проблему атрибуции печерских известий, отметим, что наши наблюдения совпадают с гипотезой А. А. Шайкина о принадлежности печерских эпизодов летописцу (составителю ПВЛ), работавшему после 1110 года444. Авторские экспликации рассматриваемой группы встретились в летописных статьях 988, 989, 1018, 1051, 1074, 1089, 1091 гг.

Наиболее авторитетно и многогранно представлен в ПВЛ образ Феодосия Печерского. Не всякий князь удостоился столь возвышенных прижизненных оценок и восторженных посмертных похвал. С большим пиететом и уважением отозвался летописец об Иларионе

как основателе Печерского монастыря, его первом духовном пастыре Антонии, игумене Варлааме. Несколько противоречиво изображён преемник Феодосия Стефан. Сохранила ПВЛ сведения, бросающие тень на игумена Никона. Неодобрительная оценка проявилась в отношении первого духовника, названного по имени, Анастаса Корсу-нянина. Ярко индивидуализированы портреты трёх митрополитов (Иоанна I, Иоанна II, Ефрема), в оценке которых определяющим свойством выступила книжная образованность и строительная деятельность. Эмоциональностью и личными чувствами пронизаны обобщённые характеристики чернецов Печерской обители, чертами индивидуальности наделены её самые выдающиеся представители.

Средствами характеристики персон духовного звания выступают:

> указание на образ жизни (как правило, аскетический);

> степень всенародного признания;

> связь с княжим двором;

> описание заслуг (в основном, на строительном поприще и в обустройстве внутримонастырской жизни, реже — в государственных делах);

> реплики персонажей;

> реакции сторонних лиц на их назначения, деяния, смерть;

> лирические обобщения;

> некролог;

> портрет (обычно как часть некролога);

> указание на «чудесные» способности; посмертные «чудеса» (только в отношении Феодосия и отчасти печерских старцев).

в) лиц из княжеского окружения

В летописном тексте князья, как правило, изображаются не изолированно, а в окружении помощников, «советников», в роли которых выступают воеводы, посадники, бояре и т.д445. По наблюдению исследователя, «в начальной части летописи преобладают воеводы-злодеи»446. Таким представлен Свенельд, косвенно виновный в гибели трёх князей. И если в случае с Игорем и Святославом о степени его виновности можно лишь догадываться, так как летописец нигде открыто об этом не говорит, то в межкняжеской распре между Яро-полком и Олегом автор выставляет фигуру Свенельда на первый план, считая его главным пособником гибели Олега Древлянского. Такому пониманию способствуют приёмы изображения персоны, в частности указание на его тайные помыслы и вложенные в уста слова-обращения провокационного содержания: И о томъ кысть межю

ими ненависть, Ярополку на Ольга, и молвяше всегда Ярополку Свкналдъ: «Поиди на кратъ свой и прими волость его», хотя от-мьстити сыну своему (53). Очередной упрёк подстрекателю звучит посредством эмоциональной реакции князя на случившееся: И приде Ярополкъ, надъ немъ плакася, и рече Свеналду: «Вижь, сего ты еси хотклъ!» (53). Видимо, в представлении древнего книжника инициаторы братоубийственных распрей — преступники особого порядка. Вместе с тем, на основании ранних летописных сведений, где Све-нельд представлен заботливым кормильцем маленького Святослава, А. А. Шайкин заключает, что «у летописца нет стремления изобразить Свенельда только злодеем, отмечаются и те моменты, где его поведение вызывает одобрение»447.

Сентенции морального рода высказываются летописцем, когда ему надо осудить измену князю — измену человека, который должен был сохранять верность сюзерену. Говоря о воеводе Блуде, предавшем Ярополка в пользу Владимира, летописец возвышает свой собственный голос, соединяя его с библейским448. Хотя Ярополка автор относит к числу «плохих» князей (начал братоубийственную войну), а Владимира — к числу «хороших» (будущий креститель Руси), тем не менее, измена воеводы осуждается, то есть мораль летописца имеет некоторые абсолютные критерии. В авторском представлении предатели, подобные Блуду, хуже бесов449. И летописец считает себя вправе открыто обвинить Блуда в преступлении: Якоже Елудъ преда князя своего, и приимъ от него чьти многи, се ко кысть повиненъ крови той (55).

Всё действительно сущностное и подлежащее оценке уже оценено. Задача летописца — вспомнить, найти соответствующее изречение в Священном Писании и присоединиться к нему. О тех, кто собрался убивать Бориса, летописцу напоминает изречение Соломо-на450. Отрицательной характеристике способствует сравнение убийц с дикими зверями451 и употребление по отношению к ним эпитета с ярко выраженной негативной оценочностью «окаянный»452. Осудительные интонации улавливаются в описании убийц, ожидающих за свою «работу» поощрений: Оканьнии же си укийцк придоша къ Святополку, аки хвалу имуще, кезаконьници. Оставляя для потомков имена этих законопреступников, летописец по существу выносит им очный приговор: Суть же имена симъ законопреступником: Путь-ша, и Талець, бловить, Ляшько, отець же ихъ сотона (92). По оценке И. П. Еремина, летописец руководствуется библейским положением о том, что Господь предоставил человеку право выбора между

добром и злом: «Признание за человеком свободы воли и связанная с этим признанием идея ответственности человека за свои поступки — основа этики летописца»453. В соответствии с этими представлениями древний книжник осмысляет злую природу человека454. Участники преступных деяний, с точки зрения летописца, заслуживают самого сурового наказания, убеждает в этом и Библия: Оканьнии же възвратишася въспять, яко же рече Давыдъ: «Да възвратятся гр^шници въ адъ» (93).

В отличие от злых по самой своей природе убийц Бориса и Глеба, злое «побуждение» Нерадца, убийцы Ярополка Изяславича, «приобретённое» (И. П. Ерёмин), обусловленное внешними факторами: и прокоденъ кысть от проклятаго Нерадьця, от дьяволя наYченъ и от злыхъ челов^къ... Е^жа Нерадець треклятый Перемышлю к Рюри-кови (136). Такое «зло» в ерёминских построениях — свойство «рядового человека» (не святого и не «злого» по природе). И это не случайно. Видимо, летописец, хорошо разбирающийся в вопросах государственной политики и знающий реальных заказчиков убийства Ярополка, видел в их лице главных «злодеев». А указание на Рюрика, к которому бежал Нерадец, прямо выводило к источнику «зла». И всё же к Нерадцу летопись сохранила отрицательное отношение, об этом свидетельствует упоминание в связи с его поступком дьявола и оценочный эпитет «треклятый».

В летописном изложении не только «злодеи» окружали князя, но и люди честные, преданные, готовые сложить голову за своего господина. Таким изображён верный слуга Бориса Георгий, принявший вместе с князем мученическую смерть. Летописец пишет о нём с большой теплотой и нежностью455. Авторской симпатии удостоились лица из княжеского окружения, предупреждающие господина о смертельной опасности. Летопись закрепила в памяти имена Варяжко, преданного Ярополку, безымянного «отрока», открывшего Васильку преступные замыслы его родичей. В положительном свете изображён смекалистый воевода Претич, сумевший спасти Киев от печенежского вторжения. Мужество воеводы по прозвищу Волчий Хвост нашло отражение в пословице: Т^мь и РYCь корятся радимичемъ, глаголюще: «Пищаньци волъчья хвоста к^гають» (59). Верным помощником Владимира представлен в ПВЛ воевода Добрыня и его прямые потомки Константин, Остромир, Вышата. Объёмный материал посвящён воеводе Святослава Яну, который был не только информантом летописца, но и героем исторического повествования. Ян упоминается в числе «смысленых» советчиков

князя, а также в качестве уполномоченного представителя государственной власти (в эпизоде расправы с волхвами).

Выводы: В отличие от центральных персон летописи, князей, лица, окружающие их, выглядят не столь колоритно и многозначительно. Оценка их личностных свойств сводится, как правило, к изображению поступка и поведения. Летописец отдаёт должное княжеским слугам, предупреждающим об опасности, разделяющим участь князя, дающим правильные советы, действующим в согласии со своим сюзереном. Вместе с тем, самые гневные осуждения звучат в адрес княжеских слуг, предавших своих кормильцев, и исполнителей тяжких преступлений, идущих на поводу у дьявола и злых заговорщиков. При этом автор различает «злодеев», злых по природе (Блуд, Горясер, Путьша) и впитавших злые побуждения извне (Нерадец). И если князей летописец критикует с осторожностью, то здесь ничто не мешает ему дать волю своим чувствам и открыто обвинить преступников в злодеяниях, да ещё и назвать их поимённо. Помимо прямых инвектив и эмоциональных восклицаний авторская позиция выражается посредством цитирования из религиозных источников, через приписа-ние героям тайных помыслов и реакций, обобщённые рассуждения на тему добра и зла, яркие образные сравнения и эпитеты.

г) врагов

Почти на всём пространстве ПВЛ враги представлены в качестве чужеземных этносов: печенеги, дунайские болгары, хазары, половцы. Они являют собой некий коллективный образ. Таковыми представлены и угры, которые помогли царю Ираклию (610—641 гг.) в борьбе с персами: находиша на Хоздроя, царя перьскаго (14), а также обры, которые не только сильно досаждали Ираклию мало его не яша, но, что гораздо важнее для летописца, примучиша дулккы, сущая словкны (14). Этим обусловлено их летописное изображение: Еыша ко окърк ткломъ велици и умомь горди (14). А. С. Дёмин усматривает здесь проявление архаичности летописной персонологии: «неразделение летописцем внешнего и внутреннего у персонажей». В конкретном примере, в трактовке исследователя, сополагаются две отдельные, несопрягаемые «сущности»: «телом велики не оттого, что умом горды, и горды не от того, что велики»456. На наш взгляд, величина тела может свидетельствовать о физической мощи, а она в свою очередь может стать причиной гордого ума. С точки зрения авторской позиции происходит «раделение» внешнего и внутреннего: телом велики — констатация факта, умом горды — оценка. Видимо, не

последнюю роль сыграла гордыня в последующих событиях: Еогъ потреки я, и помроша вси, и не остася ни единъ окъринъ (14).

Если воспользоваться условной парадигмой Н. И. Толстого, ха-

457

рактеризующей славянское самосознание IX — XII вв. , можно предположить, что в оценке врагов летописцы исходили из «религиозного» (христианин — язычник) и «государственного» (причастность к Русской земле) компонентов сознания. С наибольшей силой «христианский» взгляд обнаруживается в оценках Руси при описании военных походов на Царьград (866, 941 гг.), в которых Русь изображается в категориях вражеского этноса458: кезкожныхъ РYCи коракли смяте (19); Много же святыхъ церквий огневи пре-даша, манастыр^ и села пожьгоша, и именья немало от окою стрaнY взяша (33). Религиозная оценка проявляется и в отношении степных кочевников, впервые напавших на Русь: В л^то 6569/1061. Придоша половци первое на РYCЬCKYЮ землю воевать. Ое кысть первое зло от поганых и кезкожныхъ врагъ (109). Летописец называет их «погаными», т. е. нехристианскими, языческими. Это вызывает к половцам со стороны автора недоверие, а во многих случаях и неприязнь.

Наиболее сильные в эмоционально-экспрессивном плане эпитеты применяет летописец к врагам, разоряющим христианские святыни. В связи с разграблением Киево-Печерского монастыря половцы характеризуются погаными и р^гателеми .. .оканнии, кезкожнии сынове измаилеви, пYщени ко на казнь хрестьяномъ (152). Их злодеяния, по мысли книжника, не останутся безнаказанными: на семь св^т^ при-имшим веселье и пространьство, а на ономь св^т^ приим^ть мYKY, с дьяволом Yготовaни огню вhчномY (152).

В связи с половецкими погромами 1096 года древний хронист предпринимает исторические разыскания о происхождении поган-ских народов459. «Заклёпанные» Александром Македонским в северных горах, эти народы, по мысли книжника, должны будут выйти в конце света, видимо, на Божий суд. Как отмечал А. Ю. Карпов, «наиболее очевидным признаком приближения «последних времен» для древнерусского книжника (в полном соответствии с «Откровением Мефодия Патарского» и всей византийской традицией) являлись все-таки нашествия иноплеменников-«измаилтян». Пророчества псевдо-Мефодия воспринимались в Древней Руси с явной поправкой на реалии Восточной Европы. Сама «Етривская пустыня» — родина «изма-илтян» — под пером русского книжника переместилась из внутренней Аравии на северо-восток. Вышедшие же из Етривьской пустыни

«измаилтяне» были отождествлены с тюрками-половцами, появившимися в южно-русских степях в 50—60 гг. XI в. (Впоследствии апокалиптические пророчества связывались уже с татарами, попавшими в поле зрения летописцев в 20-х гг. XIII в.). Неудачи в борьбе с кочевниками в 90-х гг. XI в. как раз и заставили киевских летописцев впервые вспомнить зловещие предсказания Мефодия Патарского...

»460.

Помимо собирательного образа врагов ПВЛ сохранила до наших дней замечательные портреты вражеских военачальников того периода. Объективная ремарка и оценка художественного свойства употребляется летописцем в отношении предводителя поляков Болеслава. В коротких штрихах автор создаёт конный портрет польского короля, не желающего терпеть насмешки над собой: Ек ко Ео-леславъ великъ и тяжекъ, яко и на кони не могы скдкти, но кяше смыслень (97). Хотя Болеслав здесь выступает как враг Руси, тем не менее, летописец отдаёт ему дань уважения. Моральная амбивалентность проявляется в отношении половецкого хана Боняка. Во время захватнической кампании 1096 года он назван «безбожным», «шелудивым», а за тактику внезапного нападения — хищником. Однако в столкновении с венграми, выступающими на стороне Святополка — противника Ростиславичей, показан как находчивый полководец461. И здесь уместно замечание А. А. Шайкина о том, что «русские летописи честно рассказывают не только о победах, но и о поражениях, и отдают должное врагам»462.

Порой летописец отзывается о врагах не только без ненависти, но и с оттенком уважения к отдельным персонажам. Рассказывая о совещании половцев накануне битвы с русскими князьями, летописец дословно передаёт речи половецких князей: Половци же, слышавше, яко идеть Русь, сокрашася кещисла, и начаша думати. Высказывание Урусобы, безусловно, созвучно авторским представлениям: «Просим мира у Руси, яко кркпко имуть китися с нами, мы ко много зла створихом Руссккй земли». Тогда как в заносчивом, годеливом совете «уных» звучат язвительные интонации: «Аще ты коишися Руси, но мы ся не коимъ. Сия ко изкивше, поидем в землю ихъ, и приимемъ грады ихъ, и кто изкавить 'и от насъ?» (184). Эта дискуссия вскрывает, на наш взгляд, «государственный» компонент авторского сознания, который проявляется в отрицательном отношении к врагам, посягающим на чужую территорию (Русскую землю) и, следовательно, представляющим угрозу для целостности и независимости государства463.

Летописный материал позволяет говорить и об ироническом отношении к врагам. Не без юмора представлены убегающие с поля боя печенеги464. Гиперболизирование изображены объятые страхом половцы, не сумевшие от испуга водрузить свой флаг465. Длительное бегство может быть Божьей карой «поганым»46 . Элементы юмора содержит упоминание о предводителе варяжской дружины Якуне, потерявшем на поле битвы самую примечательную часть своего одеяния — плащ467. Вряд ли такой пассаж был бы уместен в адрес русского князя.

Выводы: В оценке врагов летописцы исходили из «религиозного» и «государственного» аспектов сознания. «Религиозный» взгляд проявился в симпатии к врагам — православной Греции, в характеристике противников по их конфессиональной принадлежности, в частности, в употреблении эпитета «поганый» (= «язычник»), в исторических разысканиях о происхождении поганских народов, в осмыслении их поражений. Самого сильного поругания удостоились враги, разоряющие христианские святыни. «Государственный» аспект сознания рисовал врагов как захватчиков чужой территории (Русской земли) и предполагал сугубо отрицательную оценку. Поводом к ироническому изображению врагов служило их позорное бегство.

При этом авторское отношение к врагу как собирательному образу и отдельной исторической персоне не всегда совпадало. Древнерусский летописец проявляет поразительную объективность и беспристрастность в изображении Болеслава, Боняка, разделяет позицию Урусобы. Средствами их характеристики выступают: портрет, эпитеты, описание ситуации и поведение в ней персоны, речи действующих лиц.

д) тёмных сил, волхвов

В качестве самостоятельных персонажей, влияющих на ход исторических событий, выступают в ПВЛ представители высших сил. По мысли Ю. М. Лотмана, именно «Бог, дьявол (сотона), черти, ангелы, добрые и злые советники» являются «подлинными действователями» древнерусских летописей, «а исторические деятели или герои ле-

468

генд — лишь орудииными средствами в их руках» . С этой точки зрения показателен эпизод выбора жертвы для приношения языческим богам, который читается в погодной записи 983 года. В том, что выбор пал на сына варяга, исповедовавшего христианскую веру, автор усматривает вмешательство дьявола: на сего паде жрекий по зависти дьяволи (58) и объясняет его властью над язычниками469. Летописец наделяет дьявола персонифицированными чертами: способ-

ностью радоваться при осуществлении своих коварных замыслов (дьяволъ радовашеся семY), размышлять470, переживать471.

Известна летописцу и внешность бесовская472. Книжник знает, кто подвержен бесовскому воздействию, и особо выделяет нетвёрдых в вере473. Он также считает, что бесовскому воздействию подвержены больше всего женщины474, хотя и мужчины не избегают этой участи475. Бесы, искушая людей, могут принимать различные обличия. Печерскому чернецу Исакию поначалу они явились в образе Иисуса Христа и ангелов. А после упорного сопротивления с его стороны продолжали досаждать, являясь, то въ окраз^ медв^жи; овогда же лютым зв^ремь, ово въломъ, ово зми^ поло-зяхY к немY, ово ли жакы, и мыши и всякъ гадъ (130—131). И эти обличия, по словам Исакия, им вполне соответствуют: аци же и сами есте скверни и зли в видении (131).

Вообще, по части бесов летописец чувствует себя вполне компетентным специалистом и от своего имени комментирует их поведение476. В насаждении зла реализуется, по мысли книжника, основное предназначение бесов. Между тем, по мысли Ю. М. Лотмана, «представление о пассивной, орудийной роли человека с неизбежностью уравнивало Бога и дьявола как действователей. Это смущало летописца и заставляло подчеркивать в добавочных словесных характеристиках немощь сатаны и его подручных»477. Рассказ о расправе воеводы Яна над волхвами автор сопровождает размышлениями об ограниченных возможностях бесов478.

О том, насколько средневекового автора интересовала проблема добра и зла, можно судить и по обширному описанию методов борьбы с нечистой силой, из которых действенным оказывается только крестная сила479. Летописец предлагает и собственные рекомендации на случай бесовского видения: Аще ко кывають от к^съ мечтанья, знаменавше лице крестомь, прогоними кывають (115).

Выводы: Интерес древнего книжника к проблеме «происхождения добра и зла» И. П. Ерёмин объясняет естественным стремлением автора-моралиста свести всю «философию истории» «к этике»480. Действительно, представление о дьяволе как «источнике зла» не только ни противоречило православной вере, но и показывало преимущества источника «добра» в лице Бога и его слуг, а также давало возможность изображать тёмные силы как первопричину всех бед и несчастий, упоминать дьявола в качестве отрицательной характеристики исторических персон, его влиянием объяснять их преступные

замыслы и поступки. И с этой точки зрения, дьявол и его слуги, бесы, выступают как «действователи», которых летописец наделяет персонифицированными чертами: внешностью, чувствами, тайными помыслами. Вместе с тем, автор постоянно подчёркивает ограниченность дьявола в своих возможностях, уверенно заявляет о конечном торжестве добра.

С бесовским наущением связаны рассуждения летописца о волхвах. Впервые упоминания о кудесниках появляются после сбывшегося предсказания о смерти Олега от любимого коня. По мысли Д. С. Лихачёва, «летописец стремится парализовать действие» «языческого предания» о смерти Олега, «в котором волхвы оказываются правыми» и «противопоставляет ему свою, христианскую точку зрения на волхвов»481. Однако это утверждение реализуется не в полной мере. Летописец и в самом деле пытается связать чудеса Аполлония Тианского с ослаблением православной веры и бесовским вмешательством482. По этому поводу исследователь отмечал, что «критике в летописи подвергаются не только языческие по своему происхождению суеверия, но и нежелание многих христиан как следует вдуматься в происходящее, что, по выражению одного из летописцев, ведет к опасному «колебанью» в умах, удаляющему людей от Бога»483. Но книжник не умалчивает и о положительных результатах колдовства, хотя оно и названо «бесовскими чудесами»484. Христианская позиция предполагает отрицание чародейства и волхвования, но, чтобы объяснить/оправдать предсказание о смерти Олега, летописец допускает, что «попущением Божьим» иногда и волхвы могут предсказывать, и их предсказания сбываются485.

И всё же отношение к волхвам в летописи со стороны автора-христианина неодобрительное и даже враждебное, что обусловлено тесной связью кудесников с язычеством. В условиях распространения новой религии взаимоотношения между государственной властью и волхвами накалились до предела. Особенно волхвы активизировались и предпринимали попытки вернуть людей к языческому прошлому в периоды стихийных бедствий, неурожаев. В этой связи интересна летописная запись 1024 года, рассказывающая о восстании волхвов в Суздале486. Как считает И.Я. Фроянов, перед нами ритуальные действия, имевшие в своей основе языческие представления. В родовом строе вожди воспринимались как сакральные персоны, от которых, в частности, зависел успех на охоте, плодородие земли, обилие урожая, причем за всё это они несли личную ответственность. Именно поэтому, «во время засухи, породившей голод, представители языческого

культа волхвы, одобряемые народом, убивали местных вождей-старшин, утверждая, что те не дают пролиться дождю, задерживая, в конечном счете, урожай — "гобино' '»487. Авторская позиция выражена словами, которые летописец усвояет князю Ярославу: «Еогъ наводить по гр^хомъ на ^юждо землю гладом, или моромъ, ли ведромь, ли иною казнью, а челов^къ не в^сть ничтоже» (100). Традиционная для христианина оценка «по гр^хомъ» опровергает языческую версию события.

Между тем, волхвы представлены в летописи как серьёзная, влиятельная сила, способная привлечь на свою сторону многочисленных союзников. Во время неурожая в Ростовской области их единомышленниками стали 300 человек. Рассказ об их хитроумных «чудесах» летописец сопровождает личной оценкой488. Теологический спор Яна с белозерскими волхвами постулирует «монотеисти-

489

ческую концепцию мироздания», отрицающую дуализм . Ян рассуждает как истинный христианин, признающий акт сотворения человека исключительно за Богом490. А волхвы расценивают этот акт как сотворчество: И створи дьяволъ человека, а Еогь дYшю во нь вложи (118). Их взгляды подвергаются резкой критике: «Поистин^ прельстилъ вас есть к^съ...» (118). В дальнейшем летописец всё настойчивее пытается связать бога волхвов с бесами и называет его «антихристом». Расправа над волхвами символизирует торжество новой веры и осознаётся летописцем как справедливое возмездие491. Эпизод, обладающий, безусловно, учительным смыслом, разоблачает деятельность волхвов, демонстрирует их неспособность противостоять православию, отражает авторское стремление связать их с «христианскими» бесами.

И действительно, почти всегда в связи с волхвами упоминаются бесы. Рассказывая о киевском волхве-предсказателе (1071 г.), летописец не забывает указать: прелщенъ к^сомъ. Авторское отношение к кудеснику раскрывается в полемической форме: бго же нев^гласи послYшaхY, в^рнии же смеях^ться, глаголюще емY: «Е^съ токою играеть на па^^ ток^» (116—117). Словно в назидание невеждам летописец подводит мрачный итог деятельности волхва: Ое же и кысть емY: въ единY ко нощь кысть кез в^сти. И пускается в пространные размышления о бесовском наущении: Е^си ко подътокше на зло вводять; посем же насмисаются ввергъше 'и в пропасть смертнYЮ, нaYчивше глаголати (116—117). Дьявольское происхождение волхвования подтверждает рассказ о

встрече новгородца с кудесником. Для предсказаний кудеснику потребовалось призывати кксы в храмину свою. Процесс общения волхва с бесами изображён в ироническом ключе. Сначала кудесник лежаше оцепквъ, и шике имъ кксъ. Всему виной оказался крест, которого бесы испугались. Когда препятствие исчезло, кудесник нача опять призывати кксы. Екси же метавше имь, повкдаша, что ради пришелъ есть (119). В разговоре новгородца с кудесником раскрывается истинное лицо и предпочтения волхвов. Автор-комментатор от своего имени утверждает: Яко же и есть: гркшници ко въ адк суть, ждуще мукы вкчныя, а праведници въ некеснкмь жилищк водваряются со ангелы (120).

О масштабах рапространения волхвования, представляющего реальную угрозу для всего православия, свидетельствует новгородская смута 1071 года. Летописец сообщает о волхве, который, творяся акы когъ, и многы прельсти, мало не всего града, глаголашеть ко, яко «Провкде вся» и хуля вкру хрестьянскую. Под влиянием ложных убеждений волхва случился мятеж, который чуть было не вылился в убийство епископа (121). Напряжение усилилось, когда среди сторонников епископа оказались только князь Глеб и его дружина, а лю-дье вси идоша за волхва. Переломить ситуацию удалось лишь с помощью княжего топора: Глккъ же, вынемь топорь, ростя 'и, и паде мертвъ, и людье разидошася (122). Не без удовлетворения летописец сообщил о гибели волхва-провокатора: Он же погыке ткломь, и душею предавъся дьяволу (122).

А. А. Шайкин, посвятивший волхвам и кудесникам специальный раздел монографии, отмечает, что волхвы в изображении летописца предстают загадочными фигурами: не указываются их имена, нет материала об их мифотворчестве. Последнее, видимо, связано с нежеланием летописцев излагать вероучение волхвов, «ибо даже осуждённое с позиций христианской религии, оно сохраняло бы соблазн веры, поддержанной преданием и актуальным ещё обычаем». Но главное, по мысли исследователя, состояло в том, что «летописцу не надо было объяснять веру волхвов, достаточно объявить её бесовской, а богов отождествить с бесами: тем самым языческая вера и её боги утрачивали автономность и становились частью — негативной — христианских представлений»492.

Выводы: Волхвы представлены в летописи как идеологические противники православной церкви и политические противники власти государственной, как пережиток старой языческой Руси.

И вместе с тем, это ещё довольно грозная, влиятельная сила, способная воздействовать на низы и порождать смутные настроения. Отсюда негативное, враждебное отношение к волхвам со стороны автора-христианина, заинтересованного в процветании православия на Руси и сильной княжеской власти. Отсюда и страстное желание связать деяния волхвов с бесовским наущением. Кроме упоминания дьявола отрицательную характеристику кудесникам создают авторские отступления-рассуждения, комментарии, речи действующих лиц и теологические споры, разоблачающие их деятельность, указания на ожидающую их неминуемую расплату (они либо внезапно исчезают, либо их убивают).

3. Комментирование явлений493

а) религий

Прежде чем принять христианство, Владимир подвергает все веры испытаниям494. Причём, как отмечает исследователь, «вопрос стоит о выборе одной из монотеистических религий — магометанства, иудаизма, христианства — вопроса о выборе между прежней, языческой, и новой верой нет, с язычеством уже всё как бы решено»495. Следует учитывать и то обстоятельство, что об испытании вер пишет «зрелый» христианин, монах Киево-Печерского монастыря, который знает о выборе Владимира и стремится на фоне недостатков разных вероисповеданий высветить достоинства христианства, показать его преимущества, утвердить справедливость княжеского решения. Вот как представлено в летописи магометанство, о котором рассказывают болгарские миссионеры: BhрYемь Ео^, а Еохмитъ ны Yчить, глаголя: окр^зати Yды тай-ныя, и свинины не ясти, вина не пити, а по смерти же, рече, со женами похоть творити клYднYЮ (59).496 Всё это настолько неприемлемо для летописца-христианина, что и н^ льз^ псати срама ради (60), но объективность не позволяет летописцу умолчать о реакции Владимира: князь слушает болгар «всласть», к^ ко самъ люкя жены и клYженье многое (60). Однако известные установления и запреты «бохмитского закона» оказались неприемлемы для русского князя497. В «Речи философа», содержащей дополнительные изобличения вероисповеданий, прослеживается аналогичное, сугубо отрицательное, отношение к магометанству. По мысли греческого философа, ихъ же в^ра оскверняеть неко и землю, иже

суть прокляти паче вскхъ человккъ, уподоклешеся Содому и Го-мору, на няже пусти Господь каменье горюще, и потопи 'я,и по-грязошл...(60). Слова об ожидающей каре рассматривались, по всей видимости, средневековым автором в качестве решающего аргумента не в пользу магометанства: яко и сихъ ожидаеть день погикели их, егда придеть Еогъ судитъ земли и погукити вся творящая кезаконья и скверны дкющия...(60). С чувством глубокого отвращения сообщается о странном способе поминания Магомета498. Услышанное вызывает у Владимира эмоциональный отклик: Си слышавъ Володимеръ плюну на землю, рекъ: «Нечисто есть дкло» (61). Послы Владимира, придя к волжским болгарам, видят только «скверньная дкла и кланянье в ропати», поэтому их выводы категоричны: Нксть докръ законъ ихъ (75).

Не принимает Владимир ни латинство, ни иудаизм. Учение немцев (латинство) противоречит традиции: яко отци наши сего не прияли суть (60). Об отличиях латинства от «греческой веры» сообщает Владимиру философ499. Не увидели красоты в службе

500

латинян и русские послы . Вера хазарских евреев также отвергается Владимиром501, её несостоятельность ещё раз подтверждает греческий философ502.

Христианство, как и другие вероисповедания, проходит проверку на жизнеспособность, соответствие русским реалиям. Если предыдущие религии характеризуются по общим, внешним проявлениям и впечатлениям, то христианство оценивается во всей полноте и значительности. Обширный материал, излагающий все этапы библейской истории от сотворения мира до Сошествия Святого Духа, содержится в «Речи философа». Владимир, безусловно, поражён услышанным и увиденным. Самое сильное впечатление производит на русского князя «запона» с изображением судилища, глядя на которую он замечает: Докро симъ о десную, горе же симъ о шюю (74). Однако, несмотря на то, что Володимеръ же положи на сердци своемъ, креститься не спешит: «Пожду и еще мало»; хотя испытати о вскх вкрахъ (74), — добавляет от себя летописец.

Описание службы в святой Софии интересно с точки зрения выражения авторской позиции, при которой «автор неотделим от персонажа». Русские послы насколько потрясены увиденным, что с трудом подбирают нужные слова, чтобы передать свои ощущения503. Формально — это «взгляд персонажа», но с такой оценкой греческой

службы готовы солидаризироваться и автор, и читатель — это некая «общая позиция-оценка». Недаром в летописном тексте к ней тут же подключаются и бояре, и князь Владимир, и уже покойная княгиня Ольга504. Здесь, как и в эпизоде с апостолом Андреем, автор использует приём «остранения». Наблюдать за службой в цареградской Софии поручается послам, ещё язычникам, впервые соприкасающимся с православной службой, но пишет об этом уже «зрелый» христианин, который, вероятно, знает, как устроена служба и как поёт хор мальчиков, упрятанный в верхних ярусах, создавая эффект неземного пения. Но этому монаху явно хочется присоединиться к впечатлениям тех, кто впервые присутствует на службе, и он как бы не догадывается ещё о тех приёмах, с помощью которых небесное спускается на землю, в храм.

Казалось бы, сомнений в том, какую религию принять, не оставалось. Следовало определиться только со способом принятия, а он, судя по летописи, оказался очень странным и вылился в наступательный поход на греческий город Корсунь. Во время осады города князь снова проверяет силу веры и убеждается в её действенной силе505. О готовности креститься сообщает Владимир греческим царям, правда, в обмен за это требует выдать ему их сестру Анну506. Символично, что в самый ответственный момент князя поражает внезапная слепота, в которой летописец усматривает Божественное вмешательство507. По этому поводу М. Н. Виролайнен отмечала: «Есть множество историй о чудесных прозрениях, но случившееся с Владимиром в точности повторяет происшествие с Павлом на пути в Дамаск: оба слепнут накануне крещения и исцеляются в самый момент крещения (Павел — по возложении на него руки крещаю-щего его Анания (Деян. 9, 8—18), Владимир — по возложении руки епископа Корсунского)»508.

О существовании иных версий крещения Владимира летописец сообщает в форме полемизирования5 9. Привлекательность для древнего книжника «Корсунской легенды» проистекала из её антивизантийской направленности. Летописцу, как полагает А. А. Шайкин, надлежало «обосновать правомерность выбора именно греческой христианской религии, всячески подчеркнуть её благость и превосходство над другими вероисповеданиями и в то же время не оставить грекам никакого повода считать себя благодетелями Руси. .По «корсунской легенде» Владимир именно завоёвывает новую веру, да ещё и вместе с цесаревной, греки вынуждены крестить Владимира, откупаясь от угрозы похода русского князя на Царьград»510.

Выводы: В рассуждениях о религиях проявляется заинтересованный взгляд автора-христианина, стремящегося показать явное превосходство своей веры. Этим обусловлен характер оценки разных вероисповеданий. Все они, кроме христианства, подвергаются резкой критике, поскольку обнаруживают свою несостоятельность и неприемлемость для Руси. Главными критериями оценки в ситуации выбора веры выступают: «свобода» и «эстетический момент» (А. А. Шай-кин). Отвергнутые религии в чём-либо «ограничивают человека», а их богослужения не выдерживают сравнения с греческим.

Различны формы авторского выражения. С позиции неосведомлённого читателя (автор=герой), используя прием «остранения», летописец передаёт впечатления русских послов от службы в Софии, выражая таким образом «общую позицию-оценку». Нюансы авторской позиции выявляются посредством диалогов и монологов персон; эмоциональных реплик, комментирующих происходящее (и ина мно-га лесть, ея же нк льзк псати срама ради; хотя испытати о вскх вкрахъ); ссылок на высшую волю (слепота — прозрение Владимира); полемических высказываний. Идеологическое задание обслуживает внесённая в ПВЛ «Корсунская легенда».

б) брака и прелюбодейства

В связи с женолюбием Владимира появляются размышления летописца о природе женского обольщения. В авторском осмыслении, Зло ко есть женьская прелесть (57). Соломон помогает перейти к обобщённым характеристикам злых и добрых жён. В злых жёнах особенно подчёркивается прелюбодейство, размышление о них звучит как предострежение511. Напротив, характеризуя добрых жён, книжник не скупится на образные сравнения, яркие эпитеты, которыми воспевается их трудолюбие, забота о муже и семье, целомудрие, красота, кротость512. Через женщин больше всего бесовские волхво-вания происходят, искони ко кксъ жену прелсти, си же мужа (121). Прелюбодейство, как и гордыня, относится средневековым автором к числу тяжких грехов. Внебрачная связь Владимира предрешает судьбу злодея Святополка, поскольку от гркховьнаго ко корени золъ плодь кываеть (56). Склонность к блуду служит главной отрицательной характеристикой Владимира времён языческой Руси.

А вот брак расценивается летописцем как богоугодное дело, гармоничное сосуществование людей. Семейная идиллия, царящая в доме Яна Вышатича, оказывается притягательной для людей духовного

звания. Феодосий любил их за то, что живяста по заповеди Господни и в люкви межи сокою прекываста (139). О высоком статусе этой семейной пары свидетельствует место упокоения в Печерском монастыре рядом с особо почитаемым в летописи духовным пастырем Феодосием.

Выводы: Древнерусского автора мало интересовали проблемы семьи и внутрисемейных отношений, поскольку основное внимание было приковано к жизни общегосударственной. Прелюбодейство относится автором к числу тяжких грехов, поскольку противоречит христианским заповедям. Основная вина перекладывается на женщин, которые, как бесы, используют в качестве орудия воздействия свои чары, действуют на мужчин обольщением. В этом убеждает летописца собственно библейская история. Таким образом, зло в понимании летописца — это женская прелесть, прелюбодейство, злыми чертами наделяется зачатый вне брака плод. Напротив, семья, пребывание супругов в любви и следование христианским заповедям осознаётся средневековым автором как добро, светлая сторона бытия. Авторское отношение в текстах по обозначенной теме выражается, как правило, в форме прямого морализирования (Зло ко есть женьская прелесть; От гр^ховьнаго ко корени золъ плодь кываеть) и посредством цитирования из религиозной литературы (книга притчей Соломоновых).

в) знамений

Некоторые рассказы о знамениях представляют собой краткие информационные сообщения513. Отсутствие выраженной интерпретации знамений ошибочно было бы соотносить с механическим способом внесения сообщений в летопись. Любое знамение было значимо для средневекового человека, так как соотносилось, прежде всего, с Божественной волей, которая, по мысли А. В. Лаушкина, «проявляла себя в каждом историческом происшествии, и это позволяло через наблюдение за событиями истории различить эту волю, усвоить уроки, преподаваемые Богом, лучше «познать» Владыку мира. .описание знамения становится своего рода маркером в тексте, обращающим читателя к оценке происходящего события в соответствии с критерием христианского сознания и христианского морального кодекса»514.

Исследователи демонстрировали различные подходы к текстам ПВЛ о природных явлениях. Одни учёные делали упор на достоверности сообщений летописца515, другие рассматривали их с точки зре-

ния символического значения516. Наибольший интерес для нашего исследования представляют работы А. В. Лаушкина517 и А. А. Шай-

518

кина , акцентирующих внимание на выявлении авторской позиции в текстах о природных явлениях. А. А. Шайкин считает, что летописец сознательно использует упоминания о реально происходивших событиях в соответствии со своими идеологическими представлениями и целями. Специфика изображения природных явлений заключается и в преднамеренном выстраивании событийного ряда, так, одни природные явления подчеркиваются автором, могут выводиться на первый план повествования, в то время как другие — сознательно исключаться из погодной записи519. Исследователь обращает внимание на пропуск в ПВЛ 990 года и объясняет этот пропуск нежеланием летописца совмещать принятие Русью христианства с сообщением о пролете кометы — «знамения змиева»520.

Рассказы о знамениях часто сопровождаются комментарием: к добру или к злу521, причём, «преобладающим в ПВЛ является тот взгляд, что «знамения» предвещают, или, точнее, «проявляют» что-либо недоброе»522. По мысли А. В. Лаушкина, столь «осторожное отношение летописцев к провиденциальным знакам было вполне закономерным. Ведь чтобы однозначно судить о смысле знамений, необходимо было покуситься на тайну Промысла, «неисповедимых путей Господних», или даже встать на дорогу, ведущую к тяжким

523

церковным преступлениям — «влъхвованию» и «ведовьству» . Такой природный катаклизм, как обратное течение Волхова, связывается автором с последующим злодейством Всеслава: Се же знаменье не докро кысть, на 4-е ко лкто пожже Всеславъ градъ (109). Знамение в виде кровавой звезды ассоциируется с нашествием поганых524. Важна и ссылка на авторитетный источник: яко же древле, при Антиоск, въ Иерусалимк случися внезапу по всему граду за 40 дний являтися на вздуск на конихъ рищющимъ, въ оружьи, златы имущемъ одежа, и полкы окоя являемы, и оружь-емъ двизающимся; се же проявляше нахоженье Антиохово на Ие-русалимъ (110). Событие—аналогия отнесено здесь к отдаленному, почти эпическому времени (древле) и значимому для каждого христианина месту — Иерусалиму, которое в текстовой параллели соответствует Киеву или другому княжеству.

Конкретным следствием солнечных затмений обычно становится кончина князей. Солнце, похожее на перевёрнутый вниз рогами месяц, каким-то роковым образом влияет на самочувствие Святополка и

является предтечей его смерти525. Сходное солнечное затмение автор описывает в летописной статье 1115 года: В се же л^то кысть знамение: погике солнце и кысть яко м^сяць, его же глаголють нев^гласи снедаемо солнце. Его следствием становится кончина Олега Святославича: В се же л^то преставися Олегъ Овятославличь (200). В этом сообщении обращает на себя внимание ремарка про невежд (его же глаголють нев^гласи снедаемо солнце), которые давали знаковому с точки зрения летописца явлению нелепое определение. Воззрение на знамение как на Божье волеизъявление, знак свыше, предупреждающий людей о грядущих несчастьях, было типичным для сознания древнерусского книжника, и летописец уверенно отстаивает свою позицию. Полемика с «невегласами» неоднократно звучит в летописи (1065 г.)526.

Обычно недобрые знаки автор объясняет греховностью соотечественников. Именно так мыслится летописцем нашествие саранчи (тексты приводились и анализировались выше). Интересно, что вслед за известием о нашествии саранчи, сообщается о кончине владимирского епископа Стефана, в прошлом игумена Печерского монастыря527. И хотя летописец не проводит формальной связи между событиями, на их взаимообусловленность указывает контекстное сближение. Другое сообщение о нашествии саранчи автор сопровождает ремаркой о страхе, который обуял наблюдателей события (вид^ти страшно). Многие исследователи связывают подобные сопроводительные ремарки с проявлением средневекового эсхатологизма, заключающего мысль, что переживаемая историческая эпоха приближается к страшному суду, который ожидает человечество в любое

528

время . Для древнерусского книжника и его современников, размышляющих о судьбах мира, грядущие эпохальные события осознавались, как безусловно реальные. На эсхатологический смысл знамений указывал А. Ю. Карпов: «При описаниях знамений летописец может прямо не упоминать о кончине мира, но подразумевание кончины так или иначе присутствует в его тексте»529.

Не все знамения оканчивались чередой неблагоприятных событий. Иногда автор сопровождал заметки о природных явлениях интерпретацией «на добро». На противоречия летописных текстов, в частности связанные с толкованием небесных знамений, указывал М. X. Алешковский530. По-новому летописец интерпретирует небесные явления 1102 года: знаменья ко кывають ова назло, ова ли на докро (183). В добрых последствиях автор усматривает Божественное

531

вмешательство . При этом летописец подчёркивает неслучайный характер благоприятного исхода целой череды знамений. Поскольку «знамения являются не фатальными знаками, вслед за которыми неизбежно должно последовать то, на что они указывают, а лишь инструментами в руках Бога, который с их помощью хочет вразумить лю-

532

деи и привести их к исправлению» , то люди в состоянии изменить ситуацию, с помощью молитв и искреннего покаяния обратить «знамения» на докро: со въздыханьем моляхуся к Богу и со слезами, да-кы Богъ ократилъ знаменья си на докро (183).

Огненные столпы, сопровождавшие вскрытие могилы Феодосия Печерского и указывавшие на будущее место его упокоения, снова появляются над Печерским монастырём в 1110 году533. По мысли А. С. Дёмина, необычность предметных деталей в рассказе об огненном столпе всё-таки лишь «подразумевалась летописцем, хотя ощущение удивительности события летописец в общем обозначил, назвав произошедшее знамением и подчёркнуто причислив его к явлениям мистическим»: Се же ккаше не огненый столпъ, но видъ ангелескъ: ангелъ ко сице является, ово столпом огненым, ово же пламенем (188). Главное, по мысли учёного, в том, что «летописец не столько описал событие во всех подробностях, сколько бегло, но напряжённо («со значением») напомнил о нём», и связано это с «напоминатель-

534

ной» повествовательной манерой летописца» . Для подтверждения особой символической роли знамения летописец обращается к Святому Писанию, проводя аналогии с облачным и огненным столпом, водившим Моисея по пустыне535. Огненный столп как видимое присутствие Божие в монастыре играет важную роль для концепции всего текста. Бог водил Моисея, а Моисей свой народ по пустыне в поисках благодатной земли. Соотнося библейский сюжет с описываемыми событиями, можно заключить, что теперь Бог приходит в Киево-Пе-черский монастырь, который как Моисей ведёт православных всей земли Русской к царству Божию. Эта мысль тем важнее, что она заключает ПВЛ, то есть стоит в одной из ключевых для всего текста позиций. Таким образом, рассказ о знамении включается в общую систему идеологических установок летописи.

Выводы: Анализ аксиологических текстов о «знамениях» показывает повышенный интерес летописца ко всякого рода природным явлениям, которые, с точки зрения средневекового автора, носят знаковый характер и обнаруживают символическую связь с последующими событиями. Вместе с тем, создатели ранней русской летописи от-

личались трезвостью мысли, не увлекались вымыслами, стремились к документальности своих сведений. В рассуждениях о смысле знамений они проявили двойственную позицию. Доминирующей оказывается тот взгляд, что знамения предвещают «недобрые» последствия (недокро кысть), иная позиция нашла отражение в двояком истолковании: знаменья ко кывають ова назло, ова ли на докро. При этом, «добрые» последствия необходимо заслужить, отмолить у Бога. Средствами характеристики явлений выступают: описание, контекстное окружение, оценка-комментарий («на добро» или «на зло»).

г) земных властителей

Преступные деяния, совершённые Святополком, обращают автора к проблеме власти, зависимости князей от Божественного волеизъявления. По мысли религиозного книжника, главный мировой «действователь» причастен к процессу «поставления» земных властителей: Еогъ даеть власть, ему же хощеть; поставляеть ко цесаря и князя Вышний, ему же хощеть, дасть (95). Учёный XIX века по этому поводу писал: «Любовь отца к детям и детей к отцу, освещенная чувством религиозным, соединяла князя с народом и народ с князем: все упования народа были на князя, которого посылал ему сам Бог; все упования в думе о благе народном князь возлагал на Бога: то был святой союз неба с землею»536. Праведного князя, как и «доброе» знамение, нужно было заслужить, отмолить у Бога537. Под праведностью подразумевается любовь князя к справедливости и закону, главным, с позиции древнего автора, составляющим миропорядка и благополучия. Летописец наделяет главу земли могущественными полномочиями, ставит благосостояние страны в прямую зависимость от его морально-этических качеств. Только праведный князь способен отвести от своей земли беды и несчастья, избавить от карающей десницы, заслужить милость Божью538. В этих рассуждениях, как полагает А. А. Шайкин, можно усмотреть адаптацию архаических представлений о магической роли «царя», с личностью которого связывалось представление о благополучии страны и народа, к системе христианских взглядов539.

Ссылки на религиозные источники раскрывают новые подробности. Выясняется, что праведность князя проистекает от зрелости лет и мудрости, тогда как лют^ ко граду тому, в немь же князь унъ, лю-кяй вино пити съ гусльми и съ младыми св^тникы (95). По мысли книжника, сяковыя ко Еогъ даеть за гр^хы, а старыя и мудрыя отъиметь (95). Авторитетное подтверждение летописец находит в книге пророка Исаии540. В дальнейшем рассуждения о праведности и

неправедности и наказании за неправедность будут продолжены в Поучениях о казнях Божьих541.

С размышлениями о земных властителях тесно переплетается тема взаимоотношений между князем и народом. Цитируя слова пророка Исаии о народе Израиля: «Согркшиша от главы и до ногу», летописец от себя добавляет: еже есть от цесаря и до простыхъ людий (95). То есть иерархия взаимоотношений, представленнная в метафорической форме, свидетельствует о том, что князь и народ — это единый организм, в котором всё взаимосвязано и одно отдельно от другого немыслимо. В авторском понимании идеальный (праведный) князь должен осознавать эту цельность и заботиться о своём народе. Эта позиция неоднократно выражена устами Владимира Мономаха в споре о смердах накануне военных операций. На доводы Святопол-ковой дружины, решающей отложить наступательный поход из-за весенних посевных работ, Мономах убедительно отвечает: «Дивно ми, дружино, оже лошадий жалуете, ею же кто ореть; а сего чему не промыслите, оже то начнеть орати смердъ, и прикхавъ половчинъ ударить 'и стрклою, а лошадь его поиметь, а в село его кхавъ иметь жену его и дкти его, и все его именье? То лошади жаль, а самого не жаль ли?» (183). Спустя восемь лет, в 1111 году, когда возникла похожая ситуация, Владимир Мономах почти теми же словами убеждает брата в необходимости военного похода на половцев (190). Ставя жизнь смерда выше феодальных обязательств, Мономах становится выразителем народного (^авторского) взгляда на проблему власти. В этом отношении интересны наблюдения М. И. Сухомлинова: «Будучи истинным и ревностным христианином, Нестор вместе с тем — писатель народный, общее не заглушает в нём частного, народного: он постоянно удерживает двойственный характер — христианина и Русского писателя XI века»542.

Вывод: В размышлениях о земных властителях проявляется взгляд религиозного мыслителя, считающего князей ставленниками Бога. Идеальный (праведный) князь, с точки зрения средневекового книжника, должен быть зрелым и мудрым, любить справедливость и закон, заботиться о своём народе. Только такой князь может завоевать у Всевышнего всепрощение и избавить страну от всяческих страданий. Такими представлены на страницах летописи первые русские князья и последний из правящей коалиции Владимир Мономах. Не случайно, что размышления о земных властителях помещаются автором вслед за убийством Святослава, в ответ на преступные замыслы Святополка о единовластии, а заверша-

ются рассуждениями о князьях-преступниках, которые по делам своим понесут наказание. Для аксиологических текстов о земных властителях характерны такие формы авторского выражения, как: рассуждения в духе морально-дидактических поучений, а также непрямые формы посредством цитирования из религиозных источников и диалоги действующих лиц.

д) злой природы человека

Летописный рассказ о жестоком убийстве Бориса и Глеба завершается авторским отступлением о злой природе человека: Золъ ко челов^къ, тщася на злое, не хужи есть к^са; к^си ко Еога коятся, а золъ челов^къ ни Еога коится, ни челов^къ ся стыдить; к^си ко креста ся коять Господня, а челов^къ золъ ни креста ся коить (92). Сопоставление злого человека с бесами строится на основе наличия/отсутствия страха перед Богом и крестом. Страх перед Владыкой мира — почти неотъемлемое качество истинного христианина, что подтверждают аналоги-контексты на всём пространстве ПВЛ. Показательна в этом отношении выписка из Амартола, где отчётливо прослеживается мысль о наличии Божьего страха как свидетельства бла-гочестивости племени543. Божий страх является необходимым условием божественного познания. Пренебрежение страхом Божьим уводит от Божественной премудрости: Възненавид^ша ко премудрость, а страха Господня не изволиша... (45). В необходимости покорного служения Богу летописца убеждают книги Священного писания: Ре-че ко Давыдъ: «Ракотайте Господеви съ страхом, и радуйтеся ему с трепетом» (83). Преображённый после крещения Владимир начинает жить в страс^ Еожьи, то есть по церковным канонам, по заповедям Божьим. По мысли Яна, не только человек, но и ангелы предстоять ему (Богу) со страхом, не могуще на нь зр^ти (118). Бегство половцев с поля сражения почти всегда сопровождается ощущением страха544. О Божьем страхе как начале всякой добродетели упоминает в своём «Поучении» Владимир Мономах545. Таким образом, отсутствие/наличие у людей страха перед Богом является для автора важнейшим критерием их оценки, причём таким критерием, который позволяет сблизить человека с дьяволом. Ведь если вспомнить библейский сюжет, причиной низвержения одного из ангелов явилось высокомерие, т. е. бесстрашие перед Владыкой мира. Однако в сравнительной параллели «злой человек» — «бесы» чаша весов склоняется в пользу бесов, и причина тому — наличие у бесов страха перед Богом и крестом.

Дополнительную смысловую нагрузку несёт прилагательное «злой», которое в пределах одной фразы повторяется четыре раза. Для средневекового книжника категории «добро» и «зло» являются основополагающими. Употребление в отношении человека эпитета «злой», характерного признака тёмных сил, обладающего сугубо отрицательной оценочностью, вводит человека в семантическое поле дьявола. По мысли летописца, а ккси на злое всегда ловять (92), то есть злодеяния делают человека открытым, уязвимым для бесов, которые того и ждут: на зло слеми скори суть (92). Дав возможность бесам овладеть собой, злые люди утрачивают связь не только с Богом, но и с себе подобными: ни человккъ ся стыдить (92), оказываются вне морали, вне общепризнанных норм поведения.

Из всех князей в ПВЛ только Святополк I получает оценочные определения оканьный и злый (94), указывающие на сверхзлодейство героя, его преступную сущность и оторванность от мира людей. Даже могила Святополка источает смрадъ золъ (98) в значении «зловонный, неприятный запах». В контексте размышлений о предназначении князей «злой» приобретает дополнительный смысловой оттенок — неправедный, недостойный: аще ли зли и лукави кывають, то колше зло наводить Богъ на землю (95). И хотя древний автор считает, что Богъ ко не хощеть зла человккомъ, но клага (112), иногда только методом наказания можно достичь исправления и покаяния. Таким образом, «зло» получает новую смысловую нагрузку — справедливое возмездие, наказание за неправедность и грехи. Между тем и сами грехи иногда именуются «злобами»: наших ради злокъ (113).

В авторском представлении зло — это женское прельщение, ве-

546 547

дущее к грехопадению , набеги иноплеменников и поражение от них548, пролитие христианской крови549, братоубийство и междоусобица, ведущие к гибели всей Русской Земли550. Знамения — предвестники зла (войны, голода и смерти): знаменья сиця на зло кывають, ли про явленье рати, ли гладу, ли смерть проявляють (111).

Таким образом, существительное «зло» и производное от него прилагательное «злой» обладают в тексте ПВЛ ярко выраженной экспрессивностью и отрицательной оценочностью. Исключение представляют случаи, когда понятие «зло» включается в семантическое поле Бога и приобретает смысловой оттенок «справедливого возмездия». По отношению к человеку определение «злой» всегда выражает негативное авторское отношение, ассоциируется с врождённой природной греховностью.

е) пользы книжного учения

Книжное учение и книги вообще приобретают в авторском осмыслении поистине грандиозное, величественное назначение, являются шагом на пути к покаянию, обретению мудрости551. Книгам приписываются уникальные свойства воды552. Мудрость, заключённая в книгах, открывается не каждому, а лишь тому, кто читает внимательно и вдумчиво, с большим желанием отыскать сокрытое в «неизмеримых глубинах». Способность находить в книгах мудрость помогает обрести душевное равновесие и комфорт553. Чтение книг сближает с Богом и оказывает на душу целебное воздействие554. Начитанность, мудрость служит положительной характеристикой летописных персон. Любовь Ярослава Мудрого к книгам уравнивается по силе чувств с любовью к церковным уставам, попам и черноризцам555. Из всех достоинств митрополита Иоанна на первое место автор ставит осведомлённость в книгах и книжном учении556.

Важным этапом христианизации Руси становится просвещение, которое в авторском осмыслении обретает символическое звучание и воспринимается как милость Божья557. Действительно, с принятием христианства Древняя Русь одновременно получила и письменность и литературу. Как отмечал О. В. Творогов, «древнерусские книжники оказались перед лицом сложнейшей задачи: нужно было в возможно кратчайший срок обеспечить создаваемые на Руси церкви и монастыри необходимыми для богослужения книгами, нужно было ознакомить новообращенных христиан с христианской догматикой, с основами христианской морали, с христианской историографией в самом широком смысле этого слова: и с историей Вселенной, народов и государств, и с историей церкви, и, наконец, с историей жизни христианских подвижников»558. Это во многом объясняет характер высказываний о книгах и книжном учении, которые воспринимались средневековыми писателями как источники познания и средства приобщения к новой православной вере.

Общие выводы главы: Аксиологические тексты убеждают в том, что древние авторы не были бесстрастными повествователями о событиях, явлениях, персонах559. В каждом историческом факте, поступках государственных, духовных и иных лиц, природных и общественных явлениях они находили «свою» истину и осмысляли в соответствии с христианскими и морально-этическими представлениями «своего» времени. В рамках философских воззрений «исторический процесс» и единичные факты осознавались «как проявление божест-

венной воли»560. Вместе с тем, «труд русских летописцев поражает, трезвостью в отборе сведений и их толковании, отсутствием национального тщеславия, свойственного средневековым историческим сочинениям»561.

Интерес к общерусским событиям соответствовал в летописном изложении киевским интересам, отсюда преобладание киевоцентри-стской позиции, определившей особое внимание к великим киевским князьям. В меньшей степени летописца интересуют князья удельные, духовные персоны, лица из княжеского окружения, враги, волхвы, тёмные силы. Помимо традиционных способов изображения персон («эпического» и «религиозно-дидактического»), летописец спорадически прибегает к несистемным для средневековой литературы приёмам «остранения», изображения психологического состояния героя, его внутренних переживаний. Не соответствуют нашим наблюдениям выводы предшественников (И. П. Ерёмин, Д. С. Лихачёв) об «однолинейности» в изображении летописных персон, «немотивированных перевоплощениях», «раздвоении героя». В большей мере отвечает летописным текстам точка зрения, согласно которой «летописец стремится, где для этого имеется повод, к постижению реальной сложности человека; его палитра, несомненно, богаче «чёрно-белой», и он вполне умеет «смешивать» краски»562. Следует говорить о сложном, многоуровневом, смешанном характере и составе оценки в рамках единой авторской позиции, единых оценочных критериев.

Наиболее употребительными в аксиологических текстах являются непрямые формы авторского выражения: через описание ситуации, поступков, речей персон, цитаты и т. д. Прямые оценки в форме прямого морализирования, эмоциональных реплик, оценочных эпитетов, полемических высказываний звучат в адрес братоубийц, предателей, нарушителей договорных обязательств, разрушителей христианских святынь, «злых советников», волхвов. Важным средством характеристики героев выступают некрологические статьи.

На страницах летописи актуализируются проблемы власти, правомерности выбора христианства, знаковости природных явлений, человеческой природы, книжной мудрости, редко — брака и семьи.

В ходе анализа аксиологических текстов были выявлены следующие авторские проявления: «мы-позиция», «общая позиция-оценка», «минус-позиция».

Глава 3

СЛОВЕСНЫЕ ПРИМЕТЫ ЛЕТОПИСЦА

В семантической классификации мы рассматривали автора, проявляющего себя с позиции очевидца и комментатора событий, персон, явлений. Но авторская специфика может быть обнаружена в словесных формулах, например, в типах авторских ремарок и пояснений.

1. Авторские ремарки

Формулы временных указаний, обозначающих протяжённость события или явления от некоторого момента в прошлом до времени работы летописца, встречаются в тексте ПВЛ на всём протяжении повествования. Они существуют в разных словесных формах. К наиболее употребительным относятся следующие: «до сего дне», «до сего дни», «до днешнего дне», «доныне», «идеже ныне», «доселе». А. А. Шайкин, рассматривая подобные словосочетания, называет их связующими мостиками между прошлым и настоящим563. Выясняя специфику авторского самовыражения в ПВЛ, В. Ф. Хар-палёва отмечает, что для летописца характерна «перекличка» с современным географическим положением описываемых в летописи мест, сопоставление с современной для летописца топографией города, «что делало для читателей места тех или иных исторических событий более конкретными и понятными»564. Среди устойчивых, повторяющихся словосочетаний, из которых чаще всего летописец использует «идеже ныне» и «до сего дне», представилось возможным выделить две группы, куда вошли хроноконструкции, различающиеся по своему функциональному употреблению.

Первую группу можно обозначить как хронотопосы. Это могут быть указания на места расселения славянских племён, сохранившиеся до времени работы летописца: По мноз^хъ же времян^х с^ли суть слов^ни по Дунаеви, гд*Ь есть ныне Угорьска земля и Еолгарь-ска (10). Выделенная хроноконструкция сочетает функции временного определителя и актуализации прошлого. Для летописца, который стремился, говоря словами Д. С. Лихачёва, «показать Русскую землю в ряду других держав мира, доказать, что русский народ не без рода и племени, что он имеет свою историю, которой вправе гор-

565

диться» , происхождение и места расселения славянских племен представлялись значительными. Имена первых, названных в ПВЛ персонажей, дали названия известных автору мест566.

Имена людей, название племён и народов могут переходить на географические объекты, и здесь также отмечаются временные координаты. От Кия, который попытался закрепиться на Дунае, был назван Киевец: еже и донынк наречють дунайци городище Киевець (12). Именем цезаря Адриана был назван город, который, со слов летописца, мы же зовем Ондркянемъ градомъ (31). От угров, проходивших мимо Киева, получила название гора567. Угорской стала называться земля, которую эти угры захватили, прогнав волохов и покорив славян568. «До сего дня» сохранила название Перунья отмель, куда во время крещения прибило ветром языческий идол Перуна569. Место проживания нынешних волынян в прошлом принадлежало дулебам: Дулкки живяху по Бугу, гдк ныне велыняне (14). Пространственно-временной ориентир помогает летописцу точнее определить знаковый маршрут апостола Андрея: И приде въ словкни, идеже нынк Новъгородъ (1 1)570.

К группе хронотопосов относятся указания на места расположения различных церквей. К примеру, церкви святого Ильи571, церкви святого Василия57 . Местоположение церкви святого Василия в настоящем важно для автора, потому что раньше на этом холме приносили жертвы бесам. Установление церкви — свидетельство Божьей

573

милости. В указании на церковь святой Богородицы хронотопос выполняет функцию актуализации прошлого. Для автора значимо, что на месте дома варяга, погибшего за христианскую веру, в настоящем находится церковь, построенная, кстати, Владимиром, косвенно виновным в гибели варяга. Убийство произошло во время княжения Владимира-язычника, а строительство церкви — уже дело рук Владимира-христианина.

Церкви, возводящиеся на месте тех или иных значительных событий, сохраняют память об этих событиях574. Закладка церкви святой Богородицы свидетельствует о Божьей милости, снизошедшей на Мстислава во время борьбы с касожским князем Редедей. В передаче автора-христианина эпизод наполняется религиозным содержанием: искреннее обращение к Богу вознаграждается. На месте военной победы над врагом возводится храм св. Софии в Киеве575. Память о святых местах закрепляется церковными строениями576. Монастырь возникает там, где остановился святой Антоний Печер-ский577. Наряду с иными ценностями «до сего дня» сохраняются пе-

щеры и келии, которые «ископал» «великий» Антоний с братией, и

578

церковь, устроенная ими под землёй .

Много в тексте ПВЛ хроноконструкций, указывающих на культовые захоронения, например, на могилы Аскольда и Дира: И укиша Асколда и Дира, и несоша на гору, и погрекоша 'и на гор^, еже ся ныне зоветь Угорьское, кде ныне Олъминъ дворъ; на той могил^ поставилъ Олъма церковь святаго Николу; а Дирова могила за святою Ориною (19).579. Д. С. Лихачёв отмечал, что летописец избирательно подходил к использованию источников. По его мнению, сведения Начального свода о смерти Олега «за морем» составитель ПВЛ не принял и «заставил» Олега умереть в Киеве, поскольку в Киеве есть же могила его и до сего дни, словеть могыла Ольгова (29)580. В округе Искоростеня сохранилась могила Игоря581. Возле Вручева был похоронен Олег Святославич582. На смену достаточно точных координат приходит абстрактное описание, когда речь заходит о могиле Святополка Окаянного583. Рассматривая концепт «земля» в летописном тексте, А. А. Шайкин говорит о «нечистых местах», к которым относит пустыню, степь и горы584. Видимо, пустынное место, где окончил жизнь Святополк, символизирует отчуждение, изолированность от людей и в конечном итоге — забвение, что вполне соответствует авторскому замыслу.

Рассказ об истории создания Печерского монастыря летописец начинает с упоминания о «печерке», выкопанной некогда Иларио-ном, будущим митрополитом. В этой «печерке» затем поселился «великий» Антоний. По сообщению летописца, Антоний провёл в добровольном заточении 40 лет, а его останки до сих пор покоятся под новым монастырём: лежать мощ^ его и до сего дне (105). Обозначенный хронотопос позволяет установить примерное время работы летописца.585 О близости события времени работы летописца свидетельствует точная дата смерти Романа Святославича586. Автор-очевидец перенесения мощей святых мучеников Бориса и Глеба в подробностях рассказывает о новом месте их упокоения587. В летописных сообщения о захоронении Яна и дочери Всеволода Евпрак-сии, схожих по семантике и словесному оформлению, угадывается рука печерца, хорошо осведомлённого в деталях интерьера Печерского монастыря 88.

Стремясь к документальности изложения событий, летописец подробно описывает места стоянок и места для охоты, сохранившиеся со времени посещения Ольгой Древлянской земли5 . Напоминанием о месте военного противостояния Ярополка и Владимира служит выкопанный некогда ров590. Не ушли бесследно в ис-

торию малопримечательные страницы из жизни Владимира-язычника. В народной памяти сохранились места, где проживали его многочисленные жёны и наложницы591. Отличные топографические знания помогают летописцу вспомнить местоположение сохранившихся со времён христианизации княжеских палат в Корсуни: полата же Володимеря съ края церкве стоить и до сего дне, а царицина полата за олтаремъ (76). Не забывает автор напомнить, что на месте столкновения христолюбивого князя с печенегами впоследствии появляется город592, а захваченные во время совместного похода Ярослава и Мстислава польские территории «до сих пор» остаются владением

593

русских князей .

Во вторую группу мы отнесли хроноконструкции, выполняющие в тексте информативную функцию. Это может быть сообщение о

594 595

происхождении племени полян и их современном названии ; о сохранившихся племенных обычаях вятичей596, полян597. Некоторые события прошлого нашли отражение в современных автору поговорках. В частности, о горделивых обрах, творивших насилие в отношении дулебов и за это наказанных Богом59 ; о жестоком голоде в Родне во время осады Ярополка Владимиром599. Информативную функцию выполняют сообщения об установлении дани хазарам, варягам, радимичам и завоевании некоторых польских городов, которые до сих пор находятся под Русью60 . По мысли Д. С. Лихачёва, «здесь настойчиво повторяется. мысль, что русские, когда-то угнетавшиеся и платившие дань другим народам, ныне сами вершат судьбами своих соседей»601.

В летописном эпизоде о сватовстве древлянского князя к Ольге сохранилось драгоценное, с точки зрения М. X. Алешковского, описание топографии Киева602. О. В. Творогов в подробностях описания Киева усматривает «след устного предания, когда рассказчик, поддерживая живой контакт со слушателями, готов заранее отмести возможные сомнения в истинности своего рассказа» 03. А. А. Шайкин считает, что изначально описание Киева в фольклорном сюжете о сватовстве к Ольге и её мщениях не могло присутствовать — «это вставка позднейшего пересказчика давней истории. Но, являясь «отступлениями» в смысле нарушения непрерывности развёртывания сюжета, вставки эти вполне вписываются в текст и по общему смыслу, и стилистически, сохраняя присущий всем этим эпизодам стиль разговорности, устного рассказа»604.

К информационным ремаркам отнесём также сообщения, указывающие на какие-либо «недостатки» во внешнем облике или с точки зрения морали: Матери ко родивши его, кысть ему язвено на главк

его, рекоша ко волсви матери его: «Ое язвено навяжи на нь, да носить 'е до живота своего», еже носить всеслдвъ и до сего дне на сов^; сего ради немилостивъ есть на кровьпролитье (103). Здесь для автора важнее не то, что у Всеслава язвено сохранилось до сих пор, а то, что из-за этого язвена он немилостив на кровопролитие605. Если «недостаток» Всеслава — свидетельство скорее Божьего гнева (мать родила его от волхвования), то рана на лице Василька Теребовльско-го — печать жестокости и коварства со стороны князей-«братьев»606. В сообщении о греках автор морализирует по поводу характерного для них качества: Ое же р^ша грьци, льстяче подъ Русью; суть во греци лстивы и до сего дни (49).

Ряд словоформ выполняет в тексте функцию сообщений о последствиях войн, духовно-нравственного разложения. Рассказ о Святославе, разбившем греческие города: И поиде Овятославь... воюя и грады разкивая, яже стоять и до днешняго дне пусты (49), является своеобразным продолжением высказывания о лживости греков. Но если победа Святослава и установление им дани осознаются как наказание греков за лживость, то разрушение русских городов в результате нашествий иноплеменников осмысляется как батог Божий, направленный на соотечественников летописца, погрязших в грехах607.

В особую группу отнесём словосочетания, которые помимо информативной и пространственно-временной функций используются для усиления какого-либо качества. В первом фрагменте речь идёт о трусости печенегов608, во втором — о трусости торков609. Похоже, что в этих примерах хроноконструкции выполняют художественную функцию (гиперболизация с элементом юмора).

Таким образом, рассмотренные хроноконструкции различаются по своему функциональному употреблению. Помимо основных функций — хронотопической и информативной, они служат для актуализации прошлого и выполняют задачи художественного плана. Летописца интересовали места возведения церковных строений, культовых захоронений персон, строительные, географические и ландшафтные объекты, примечательные в историческом отношении (их посещали князья, там жили их ближайшие родственники, происходили военные конфликты). Также летописец уделяет внимание происхождению племён, названий городов, земель, гор, племенных обычаев, поговорок. Иногда хронотопосы содержат важные сведения по топографии городов. В некоторых случаях авторские ремарки помогают выяснить примерное время и место работы летописца (в указании на язвено Всеслава, на время и место захоронения Антония, Яна и Евпраксии).

К типам авторских ремарок, которые служат для соединения разных фрагментов текста ПВЛ, относятся формулы «яко же рекохомъ», «мы на прежнее возъвратимся», «яко же скажем послкже», «се же повкмь мало нкчто» и их варианты. Представляется возможным разбить вышеозначенные формулы на четыре группы. К первой группе относём ремарку «яко же рекохомъ» и её варианты, которая используется летописцем для напоминания читателям о событиях, действиях, качествах персонажей, описанных ранее в тексте. Ко второй группе — формулу «мы на прежнее возъвратимся» и её варианты, к которой автор прибегает, как правило, для возвращения к главной теме, прерванной ситуативными комментариями. К третьей группе — формулу «яко же скажем послкже» и её варианты, которую автор использует, сообщая о событиях ещё не произошедших. Четвёртая группа представлена ремарокой «се же повкмь мало нкчто» и подобными, они готовят читателя к восприятию информации.

Наиболее употребительными являются формулы первой группы: «яко же рекохомъ», «яко же глаголахъ», «яко же рекохом преже», «яко же и в прежнее лкто сказахъ» и другие. Используя подобные ремарки, летописец отсылает читателя к предшествующему тексту, напоминает о нём или рассчитывает, что читатель помнит о сказанном раньше. По мнению А. С. Дёмина, «склонность летописца к последовательно «подразумевательному» повествованию можно объяснить тем, что летописец ожидал от читателя недюжинной сообразительности, ставил читателя как бы в положение проницательного участника событий. .летописец, проявляя свою памятливость, одновременно так или иначе побуждал читателя к воспоминанию о прочитанном, в том числе к памяти на детали»610. Например, летописец напоминает читателям о месте расселения славян 11, о происхождении племени полян612. Действительно, о том, что славянский народ жил на Дунае и поляне же жившемъ осоке, летописец сообщал ранее. А. С. Демин отмечает, что летописец в таких случаях приводил только начало или часть изложенного ранее сообщения613. По такому же принципу (краткий пересказ изложенного ранее) строятся и другие эпизоды ПВЛ, где используются формулы напоминания. Так, говоря о заслугах Ярослава614, летописец апеллирует к изложенному ранее615. Напоминание о добродетелях Антония616 вытекает из предыдущего текста, где подробно рассказывалось о судьбе основателя Пе-черского монастыря, которому положил Бог на сердце идти странничать, а игумен Святой Горы постриг в монахи, дал имя Антоний и благословил вернуться на Русь для устройства монашеской жизни.

Формула «яко же рекохомъ» может служить напоминанием о мес-

617 618

те захоронения князя ; о месте заточения княжеской особы ; о примирении между князьями, или же в форме «яко же и в прежнее л^то сказахъ» отсылает к дате первоначального текста-сообщения (в данном случае к 1097 г.). Иногда летописец делает ссылку на начало погодной записи. Таково напоминание о строительстве Ладоги под 1114 годом: Ое ко и кысть последняя земля, о ней же сказахомь первое (199).

Как правило, авторские ремарки первой группы употребляются летописцем в особо значимых эпизодах, и, помимо напоминательной, уточняющей и связующей функций, служат своеобразными смысловыми акцентами. Для летописца — первого историографа — значительным представлялось происхождение и местонахождение славянского народа, автономность и выделенность из числа других племени полян. Его интересовала судьба Русской Земли, поэтому он сосредоточивает внимание на заслугах князей, на их сплочённости. Будучи человеком духовного звания, летописец подчёркивает роль добродетельной жизни монахов (см. пример с Антонием), богоизбранности Руси. Дважды летописец напоминает о знамении в Печерском монастыре, которое трактует как явление ангельское619. Если первая ссылка на знамение возвращает читателя к началу погодной статьи, то второе упоминание относится к предыдущему году (1110). Знамение в Печерской обители автор связывает с поведением Владимира, которому ангел — посланник Божий вкладывает в сердце мысль поднять всю братию на борьбу с иноплеменниками620.

Как видно из текста, связка «яко же рекохомъ» обычно отсылает читателя либо к началу погодной статьи, либо к предыдущему году. Однако в примере с «теремным двором» она охватывает временной отрезок в 35 лет. В погодной записи под 980 годом в сюжете убийства Ярополка и вокняжения Владимира читаем: Володимеръ же, то слы-шавъ, въшедъ въ дворъ теремный отень, о нем же преже сказа-хомъ, с^де ту с вои и съ дружиною своею (55). О теремном дворе упоминается в период княжения Ольги под 945 годом: надъ горою дворъ теремный, к^ ко ту теремъ каменъ (40). По такого рода замечаниям историк-текстолог А. Л. Никитин выделяет работу одного из летописцев, которого называет «краеведом»621. Оказывается, «краевед» не только краеведческие замечания делал, но и серьёзные сюжеты излагал.

С упоминанием в ПВЛ о Янке — дочери Всеволода связана текстологическая «заковыка». В погодной записи под 1089 годом автор напоминает о Янке: В се л^то иде Янъка в Грекы, дщи Всеволожа,

реченая преже (137). Однако в тексте по Лаврентьевскому списку о Янке нигде «преже» не говорится. О ней упоминается в Ипатьевском списке под 1086 годом, где говорится, что Янка организовала при церкви святого Андрея монастырь, где и приняла постриг. Таким образом, в первоначальном варианте о Янке всё же говорилось, и, вероятно, в Лавреньевском списке мы имеем дело с поздней редактурой, удалившей эти, по-видимому, малозначительные сведения.

Отметим, что авторские ремарки типа «яко же рекохомъ», отнесённые нами к первой группе, встречаются перед цитированием из Священных книг, но отсылают читателя не к летописному тексту, а к религиозным источникам, при этом глаголы становятся безличными622. Устойчивые обороты в данных примерах служат не напоминанием читателю о чём-либо, а отсылают к источнику цитирования.

Ко второй группе отнесём ремарки типа «мы на прежнее во-зъвратимся», используемые летописцем для возврата читателя к главной теме повествования. Обращение к такого рода формулам А. А. Пауткин связывает с потребностью средневекового писателя «дать оценку происшедшего»: «Последовательность изложения событий сохранялась, так как летописец всегда продолжал прерванный рассказ, крупные и мелкие происшествия вновь «выстраивались» в ряд друг за другом в соответствии с их временной очерёдностью»623. Летописец прибегает к формуле «мы на прежнее возъвратимся» уже в конце первой датированной статьи 852 года. Завершив хронологическую таблицу, летописец уведомляет: Но мы на прежнее возъвратимся и скажемъ, што ся здкя в лкта си, яко же преже почали кя-хомъ первое лкто Михаиломъ, а по ряду положимъ числа (17). Как замечает П. П. Толочко, «автор постоянно держит в уме событийную

624

его канву» .

Тема целостности Русской Земли, её богоизбранности не могла не волновать летописца, поэтому сообщение о приходе иноплеменников под 1068 годом и их победе над Ярославичами прерывает авторское отступление о казнях Божьих. Возврат к главной теме осуществляется с помощью ремарки625. Аналогичный пример находим под 1096 годом. После сообщения о князьях Святополке и Владимире, понуждающих Олега пойти к Давыду и заключить договор, следует рассказ от первого лица о набеге половцев на Киев и Печерский монастырь, отступление о нечистых, заклёпанных Александром Македонским народах, поучение Владимира Мономаха, рассказ от первого лица о неведомых народах — югре. К основной теме — взаимодействию русских князей — возвращает авторская ремарка626. Причём, здесь,

как и в случае с эпизодами, связанными формулой «яко же реко-хомъ», возвращая читателя к главной теме, летописец кратко пересказывает события, описанные ранее. Особенно показателен пример из статьи 1096 года. В начале погодной статьи автор сообщает о том, что Олег даёт клятвенное обещание князьям помириться с Давы-дом627. Затем идёт многостраничное повествование, включающее Поучение Мономаха, и через 18 страниц современного типографского издания летописец вновь возвращает читателей к теме перемирия Олега и Давыда628.

Последовательность событий в статье 1097 года нарушает авторское отступление о любви Владимира к игуменам, митрополитам и монахам. После чего летописец возвращает читателей к теме взаимоотношения князей629. О том, что княгиня была у Владимира, уже сообщалось, но летописец, заботившийся о связности текста, ещё раз повторяет: Княгини же кывши у Володимера (175).

Зачастую летописец нарушает хронологию событий, забегая вперёд, сообщая о событиях, ещё не произошедших на момент рассказа. Такие ремарки мы условно отнесли к третьей группе. Так, во вступительной части ПВЛ автор сообщает: По сихъ же придоша печен^зи; паки идоша угри чернии мимо Киевъ, посл^же при Олз^ (14). Действительно, в погодной записи 898 года находим: Идоша угри мимо Киевъ горою, еже ся зоветь нын к Угорьское (21). При учёте, что первая запись относится к недатированной части, а вторая — к 898 году, получается, что от момента упоминания об уграх до их реального похода прошло значительное время. В примере с Феодосием Печерским, о котором летописец упоминает в статье под 1051 годом и обещает рассказать позже, с момента обещания до летописного сообщения проходит 23 года630. Статья 1074 года, дающая обобщённый портрет игумена, начинается известием о его смерти: В л^то 6582/1074. Феодосии, игуменъ печерьскый, преставися (122). Рассказывая о правлении Владимира, когда тот был ещё язычником и поэтому ставил идолы языческим богам (980 г.), автор преднамеренно забегает вперёд — во времена Владимира-христианина: Но преклагий Еогъ не хотя смерти гр^шникомъ, на томъ холм^ нын к церкви стоить, святаго Василья есть, якоже последи скажемъ. Мы же на преднее възратимся (56). Своё обещание он выполняет в статье 988 года, то есть спустя 8 лет631. Иногда летописец конкретизирует. В статье 1102 г. читаем: На придущее л^то вложи Еогъ мысль докру в русьскы'к князи: умыслиша дерзнути на половц^ и поити в землю ихъ, еже и кысть, яко же скажем посл^же в пришедшее л'Ьто (183). Обещание выполняет под следующим годом — 1103.

К четвёртой группе отнесём ремарки, используемые автором для подготовки читателя к восприятию информации: Яко и се скажемъ и подобные. Они не отсылают к предыдущим текстам, не возвращают к главной теме после отвлечённых рассуждений, не обещают рассказать о том, что будет, а предваряют рассказ летописца сейчас, в настоящем. Значительная часть этих ремарок встретилась на отрезке летописи, относящемся к так называемой Печерской повести. Они готовят читателя к восприятию рассказа о Печерском монастыре632, о бесовском наущении и деянии6 3, о виде бесовском и их наваждениях634, о «чудных мужах» печерской обители635.

Много подобных ремарок встретилось в летописных известиях, посвящённых Феодосию. В статье 1074 года автор готовит читателя к восприятию рассказа о кончине своего духовного наставника636, использует «подготовительную» ремарку в статье 1091 года, повествующей о перезахоронении Феодосия6 7, о его сбывшемся пророчестве638 и добродетелях639. Рассказ о югре (статья 1096 г.) летописец начинает с уведомления о своём намерении и, стремясь к достоверности, называет информатора и указывает точную дату — четыре года назад: Ое же хощю сказати, яже слышах преже сих 4 лктъ, яже сказа ми Гюрятя Роговичь новгородець (167).

Таким образом, используемые летописцем устойчивые словесные формулы рассчитаны на внимательного читателя и служат напоминанием о ранее изложенных событиях «яко же рекохомъ», возвращают к главной теме повествования «мы на прежнее возъвра-тимся», готовят читателя к восприятию информации «се же повкмь мало нкчто», отсылают к последующим событиям «яко же скажем послкже». Вместе с тем они соединяют разные фрагменты текста, придавая ему вид цельного произведения. Как верно заметил М. X. Алешковский, «эти ассоциативные арки, переброшенные от одного текста к другому, от сентенции к сентенции, так называемые перекрёстные ссылки, ссылки на современную действительность и

640

держат все грандиозное и повествовательное здание» . Кроме того, эти внешние и очевидные проявления наглядно демонстрируют способность летописца охватывать совокупность событий. А. А. Шай-кин, не анализирующий специально систему оговорок и отсылок в летописи, отмечал, что «уже только по ним одним можно было бы уверенно заключить, что летописец в своём мышлении вовсе не заи-золирован фрагментом, что он одновременно видит, улавливает, сопрягает события разных лет и реализует это своё видение и сопряжение в тексте летописи»641.

2. Цитации

Комментирование событий с помощью цитации из Священных книг является ещё одним типом авторских ремарок642. В обращении древних авторов к книгам Священного писания обычно усматривают характерные черты средневекового мышления — ретроспективность и традиционализм. Вместе с тем, «выписывание библейских цитат», по мысли М. X. Алешковского, «служит для автора способом выражения собственного мнения»643.

Из сопоставления цитат с оригинальным текстом можно сделать ряд выводов. Летописец редко дословно передаёт текст первоисточника. Такие примеры имеют место в ранних летописных известиях, например, в характеристике первой русской христианки — княгини Ольги (955 г.)644. (Поскольку в приводимых ниже таблицах тексты Священного писания мы даём в переводах на современный русский язык, то и соответствующие фрагменты ПВЛ целесообразнее приводить в переводах Д. С. Лихачёва645).

ПВЛ Книги Священного писания

«Любящих меня я люблю, и ищущие меня найдут меня» «Любящих меня я люблю, и ищущие меня найдут меня» (Притч 7: 17)

Господь сказал: "Приходящего ко мне не изгоню вон" «приходящего ко Мне не изгоню вон» (Ин 6: 37)

Показательны в этом отношении цитаты, использованные в эпизоде крещения646.

"Славьте его, ибо он благ, ибо вовек милость его", ибо "избавил нас от врагов наших", то есть от языческих идолов. «Славьте Господа, ибо Он благ; ибо вовек милость Его. и избавил нас от врагов наших» (Пс 135: 1, 24)

И еще: "Древнее прошло, теперь все новое". «Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое» (2 Кор 5: 17)

В некоторых случаях летописец даёт цитату, близкую к оригинальному тексту. Так, морализируя по поводу отказа Святослава принимать христианство, автор почти дословно цитирует Псалтырь647.

"Ибо не знают, не разумеют те, кто ходят во тьме" «Не знают, не разумеют, во тьме ходят» (Пс 81: 5)

В том же эпизоде крещения древнерусский книжник вместо «племена» употребляет «люди», что, впрочем, не сказывается на

648

смысловом содержании цитаты .

И еще скажем вместе с Давидом: «Воспойте Господу песнь новую. "Воспойте Господу песнь новую возвещайте в народах славу Его, во ... Возвещайте в народах славу всех племенах чудеса Его; ибо велик его, во всех людях чудеса его, ибо Господь и достохвален» (Пс 95: 1—4) велик Господь и достохвален"__

Для нашего исследования особый интерес представляют цитаты, дополненные личными замечаниями летописца649. В Псалтыри, хотя и подразумевается дьявол, на что указывает выражение «сеть расторгнута», но в тексте не конкретизируется. Средневековый автор, склонный во всех значительных событиях видеть Божий промысел или дьявольские козни, стремится лишний раз подчеркнуть, назвать главного противника христиан.

Мы же воскликнем к Господу Богу «Благословен Господь, Который нашему: "Благословен Господь, кото- не дал нас в добычу зубам их!.. рый не дал нас в добычу зубам их!.. сеть расторгнута, и мы избави-Сеть расторгнулась, и мы избавились" лись» (Пс 123: 6—7) от обмана дьявольского.__

Сообразно предмету изложения летописец дополняет цитату из Псалтыри личным пояснением650. Поскольку языческие идолы олицетворяли варварство, бездуховность, явыческое сознание, то с принятием христианства одной из первоочередных задач была борьба с идолопоклонничеством. Именно поэтому автор ассоциирует врагов, прежде всего, с языческими кумирами.

Сопоставительный анализ цитат с оригинальным текстом выявил склонность летописца к свободному цитированию. Это свидетельствует, по всей видимости, о том, что он приводил тексты первоисточника по памяти. Так, в некрологе, посвященном Ольге, автор ссылается на Соломона651. Если в первоисточнике народ веселится, когда количество праведников возрастает, то в летописи народная радость связана с «похваляемым» праведником.

"Радуется народ похваляемому праведнику" «Когда умножаются праведники, веселится народ» (Притч 29: 2)

Авторское переосмысление находим в рассказе о книжном обучении652. В Книге пророка Исаии говорится о том, что слепые «прозрят», у автора ПВЛ — станет понятным «язык косноязычных».

"В те дни услышат глухие слова книжные, и ясен будет язык косноязычных". «И в тот день глухие услышат слова книги, и прозрят из тьмы и мрака глаза слепых» (Ис 29: 18)

В рассказе о нашествии Боняка автор вкладывает библейскую цитату в уста «безбожных сынов Измайловых»653. Интересно, что полная выдержка из Псалтыри, по сути является ответом на поставленный «язычниками» вопрос.

"Где есть Бог их? Пусть поможет им и спасет их!" «Для чего язычникам говорить: «где Бог их?» (Пс 58: 10)

Заменяя причастие «исполнившееся» на оценочный эпитет «благоверных» в отношении княгини Ольги, автор переносит смысловой акцент с абстрактного чувства на конкретный объект654.

"Желание благоверных приятно для души" «Желание исполнившееся — приятно для души» (Притч 13: 20)

В некоторых случаях книжник сохраняет искомый смысл религиозного источника, лишь подстраивая содержание под свой объект описания655.

"Ибо для неверующих вера христианская юродство есть" «Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть» (1 Кор 1: 18)

Иногда несоответствия обнаруживаются не только в семантике высказываний, но и в ссылках на источники, что возможно объяснить многократными переписками летописного текста. К примеру, начиная поучение о казнях Божьих 1068 г. словами пророка Иоиля, следующую цитату летописец предваряет фразой: Т^м же пророкомъ нам глаголеть (112), хотя цитирует пророка Исайю: «Разум^хъ, — рече, — яко жестокъ еси, и шия железная твоя» (112).

"Знаю, — говорит, — что ты жесток и шея твоя железная"

«Я знал, что ты упорен, и что в шее твоей жилы железные, и лоб твой — медный» (Ис 48: 4)

Летописец нередко ссылается на авторов первоисточников. Иногда он конкретизирует656, а иногда называет авторов заимствованного текста абстрактно 5 . Иногда встречаем ссылку не на автора цитаты, а на сам источник. Так, говоря о духовном богатстве и щедрости Владимира, летописец упоминает Евангелие658. Некоторые ссылки летописец делает не от 3 лица, а от 1-го, и тогда, как отмечает В. Ф. Хар-палёва, «становится как бы «соавтором» цитируемого лица»6 9: Рц^мъ велегласно, Рц^мъ и со Иовомь (145), мы, последующе пророку Давыду, вопьемъ (152) и т. д. Много цитат летописец даёт без каких-либо ссылок. Такие выдержки обычно звучат как отдельные реплики внутри авторского текста660 или включены в состав сложноподчинённых предложений в качестве придаточного661.

Есть примеры, когда библейские цитаты звучат из уст героев ПВЛ. В одном из эпизодов сказания о грамоте славянской словами из книги «Деяний святых апостолов» говорит папа римский662. В некоторых случаях летописец ссылается на библейских персонажей. Сравнивая Святополка с Каином, автор приводит слова Ламеха, сопровождая их личным комментарием 63. Рассчитывая на «догадливого» (по выражению А. С. Дёмина) читателя, летописец в поучении о казнях Божьих 1093 г. вспоминает одного из осуждённых вместе с Христом разбойников и по-своему излагает евангельский текст664.

Скажем по примеру того разбойника: "Мы достойное получили по делам нашим".

«и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал»

(Лк 23: 41)

Харапалёва обращает внимание, что «при цитации в качестве вводящих слов обычно употребляются глаголы речи — чаще всего — глаголати, речи — вместо писати. По мнению А. С. Львова, это объясняется приёмом изложения летописца — всё передавать как сообщение очевидца»665. Скорее как исключение является отсылка к греческому источнику: яко же пишется в лктописаньи гречьсткмь (17)666.

Выводы: Анализ текстовых фрагментов с применением цитации показал, что автор прибегал к ним в особых случаях (для характеристики князей, их поступков, в связи с главным событием на Руси — принятием христианства, в «поучениях о казнях Божьих»). Как и все древнерусские книжники, летописец цитировал по памяти, большинство изречений подстраивал под конкретные объекты описания, отсюда многочисленные интерпретации и собственные трактовки. Наибольшей эмоциональностью, личным чувством пронизаны цитаты, вводимые глаголами 1-го лица ед. и мн. числа, где автор выступает в качестве «соавтора» цитируемого лица. Такие цитаты используются для комментирования таких знаковых исторических событий, как крещение Руси, или событий, отмеченных живым авторским участием, как нашествие Боняка на Печерский монастырь, встреча с ла-дожанами 1114 года.

3. Авторские пояснения

Летописец не просто излагал исторические факты и события, но стремился уточнять и объяснять географические определения, старые и новые названия племён, городов и т. д. Многие уточнения были заимствованы из Хронографа и Хроники Георгия Амартола, многие сделаны автором самолично, как, например, уточнение названия Кав-

касийских гор: Кавкаисинския горы, рекше угорьски (10). Летописец, говоря о Кавкасинских горах, имел в виду Карпаты, причём это отождествление сделано не произвольно, так как «Карпаты и в XIII веке продолжали называться горами «Кавокасьскими» или «Угорьскими». Кавказские же горы назывались в древней Руси — Ясскими. Таким образом, никакой путаницы русский летописец в эти географические определения не внёс»667. Угорские горы станут важнейшим географическим ориентиром: По мнозк\ъ же времянкх скли суть словкни по Дунаеви, гдк есть ныне угорьска земля и Болгарьска (10). С ними связан проход угров мимо Киева и покорение ими славян668. Из какого-то русского источника, общего для ПВЛ и Толковой Палеи,

669

летописец позаимствовал отождествление нориков со славянами .

В рассказе о расселении славян автор-толкователь объясняет происхождение и название племён по месту из обитания: И от тк\ъ сло-вкнъ разидошася по землк и прозвашася имены своими, гдк скдше на котором^ мкстк. Моравы произошли от реки Морава (11). Древляне получили название от лесов, в которых поселились (11). Племена, расположенные между Припятью и Двиной, стали называться дреговичами (11). Полочане получили название от реки Полота (11). Те, кто обосновался около озера Ильменя, назвались славянами и построили Новгород (11). От полочан произошли кривичи670 и северяне671. От славянского народа и грамота стала называться славянской 2.

Летописец выделяет племена, которые говорят по-славянски, и те, которые платят Руси дань. В числе славяноговорящих выделяет бу-жан и объясняет название племени по местности, на которой они проживали673. Происхождение радимичей и вятичей от ляхов летописец связывает с именами двух братьев Радимом и Вяткой674.

Стремление летописца всё объяснять выразилось в пояснении к первой летописной дате675. Из греческих исторических источников летописец, видимо, позаимствовал и определение варягов как русь, так как русскими в Византии называли не только славян, но и норманнов . С варягами автор связывает этимологию словосочетания «Русская земля»677. Выясняя происхождение новгородцев678, летописец подчёркивает чужеродность варягов и исконную принадлежность русских городов славянам, кривичам и другим славяноязычным племенам679.

Так объясняет летописец, почему учителем славян является апостол Павел: Ткм же и словеньску языку учитель есть Павелъ, от него же языка и мы есмо Русь, ткмъ же и нам Руси учитель есть Павелъ, понеже учил есть языкъ словкнескъ и поставила есть епископа и намксника по секк Андроника словеньску языку (23). Назва-

ние «русь» славянский народ получил от варягов680. Поляне — предки киевлян названы по месту проживания681, хотя для автора намного важнее, что был един язык славянский. Проводится также мысль о единстве славянского народа, к которому относятся русские.

На страницах ПВЛ немало сведений о происхождении названий городов68 . Весь текст за исключением последней фразы заимствован летописцем из Продолжателя Амартола. Уточнение в виде приписки «мы же зовем Ондр^янемъ градомъ» — свидетельство авторского дополнения к тексту первоисточника. С именем Кия связано название городища Киевец68 . В эпизоде сватовства Владимира к Рогнеде есть отступление, объясняющее происхождение и получение власти Рог-володом — отцом Рогнеды и название Турова: Б^ ко Рогъволодъ пришел изаморья, имяше власть свою в Полотьск^, а туры Туров^, от него же и туровци прозвашася (54). В комментариях к ПВЛ Д. С. Лихачёв по этому поводу отмечал: «За этим кратким замечанием летописца, очевидно, скрывается какая-то этимологическая легенда, объясняющая происхождение названия Турова и княжеской династии в нём сидевшей (вроде того, как объясняется название Киева и происхождение местных киевских князей от Кия, или радимичей и вятичей от Радима и Вятко)»684.

Название города Переяславль летописец объясняет тем, что на месте будущего города юноша кожемяка «переял славу» у печенежского богатыря685. По мысли Д. С. Лихачёва, «легенда об основании Переяславля не была первоначально приурочена к княжению Владимира, так как Переяславль упоминается задолго до княжения Владимира (в договоре с греками 907 года). Это поздняя вставка, которая появилась в начале XII века, когда слагалась ПВЛ и связывалась с именем Владимира I Святославича»686.

Следуя своему обычному стремлению объяснять происхождение названий, летописец истолковывает название Печерского монастыря от пещеры, в которой жили чернецы687. Описание расположения Белгорода дается относительно Киева688. Название местечка Перунья отмель автор-толкователь объясняет тем обстоятельством, что во время избавления от языческих идолов, Перуна, выброшенного в Днепр, прибило ветром на отмель689.

Помимо названий племён, городов, географических объектов, летописец растолковывает происхождение пословиц и поговорок. Так, пословицу, или дразнилку русских над радимичами: Пищаньци во-лъчья хвоста к^гають (59), автор связывает с победой воеводы Владимира по прозвищу Волчий Хвост над своими врагами на реке Пи-щане. Наказанные за жестокость и притеснения славян обры были

истреблены Богом, поэтому сохранилась на Руси поговорка: погикоша аки окрк (14).

Иногда автор излагает своё понимание поведения летописных персон. Например, поясняет, почему назначение нового епископа вызвало у людей радость690. Бегство Владимира от печенегов автор оправдывает тем обстоятельством, что он был с малою дружиною» (85). Мученичеством и заступничеством Бориса и Глеба объясняет летописец необходимость достойно восхвалять этих страстотерпцев и прилежно им молиться691. Ужас, охвативший митрополита во время церемонии перенесения мощей святых Бориса и Глеба, летописец соотносит с его нетвёрдой верой692. Поход Владимира Мономаха на Глеба Всеславича 1116 года автор связывает с необузданной стропти-

693

востью 1 леба .

Таким образом, авторские пояснения в ПВЛ указывают на исторические факты и явления, особенно нуждающиеся, с точки зрения средневекового книжника, в разъяснении, толковании. А это названия племён, городов, географических объектов, пословиц, поговорок, поступков персон. Авторские пояснения призваны не только информировать читателей, иногда они заключают в себе идеологическую компоненту: утверждают единство славянского языка и народа, его богоизбранность, независимость от Византии. Когда пояснения касаются исторических персон, они окрашиваются авторской оценкой. «Малая дружина» служит оправданием для бегства Владимира Святого, а буйство Глеба снимает ответственность с Мономаха, затеявшего военный наступательный поход против своего родича, оценочный элемент содержит указание на поведение митрополита. Наличие в тексте авторских пояснений, большинство их которых относятся к историко-этнографическому введению, можно объяснить стремлением древнего автора к достоверности, документальности изложения событий и в то же время склонностью к размышлениям, историческим разысканиям и догадкам.

Общие выводы главы: Словесно выраженным авторским «присутствием» в летописном тексте являются многочисленные ссылки, оговорки, пояснения, которые выполняют в тексте пространственно-временную, информативную, соединительную функции, служат для актуализации знаковых событий и явлений, решают задачи художественного плана. В некоторых случаях авторские ремарки помогают выяснить время и место работы книжника. Летописная система оговорок позволяет говорить о целостном авторском восприятии текста, умении «сопрягать события разных лет», сочетать документальность с личными наблюдениями.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Изучение проблемы летописного автора как текстовой категории потребовало решения методологических задач, направленных на определение способов обнаружения, фиксирования авторских экспликаций. Наиболее актуальным представился метод семантического и лексического отбора текстовых сообщений, обладающих признаками оценочности, субъективности, включённости авторской позиции в структуру повествования. Маркирующим признаком выступил «сам градус письма»694, который в зависимости от объекта описания, ситуации, авторских интенций «повышался» или «понижался». В качестве вспомогательного методологического подхода, помогающего уточнить авторскую интенцию, использовался метод «аналогов-контекстов», предложенный А. С. Дёминым.

В виду расплывчатости понятий «авторского комплекса» представилось целесообразным использовать в качестве ключевого определение «автора» как «авторской позиции», под которой понимаем художественное выражение авторского сознания в произведении и шире — степень «присутствия»/«отсутствия» автора в тексте.

Включенность автора в структуру произведения может принимать разные формы695. Применительно к средневековому автору принято говорить о его ориентированности на традицию, его жанровой маске, растворенности автора в социальной среде и иных формах внеличностных позиций. Наши наблюдения показали достаточно многочисленные случаи преодоления летописцем позиций «внена-ходимости» (М. М. Бахтин), «метапозиции» (М. Н. Виролайнен) и непосредственного личностного включения автора в изображаемое. Даже А. А. Шахматов, акцентировавший внимание на текстовой стороне «Повести временных лет», обмолвился как-то о «просторе», ко-

696

торыи предоставляла летопись «личному чувству автора» .

В ходе изучения текста «Повести временных лет» обнаружились прямые (очевидные) формы авторских экспликаций, которые были объединены нами в группу «очевидческих» текстов. Косвенные (неявные) формы, выявленные в оценках, интонациях и т.д., вошли в группу «аксиологических» текстов. Еще одну группу составили внешние (словесные) формы. На основе разных форм авторских экспликаций составлено две классификации: семантическая и внешних (словесных) форм.

«Очевидческие» тексты свидетельствуют о высокой степени авторского присутствия и характеризуются рядом признаков, которые позволяют говорить о ярко выраженной личностной позиции («аз-позиции») и позиции «внутри события». В числе наиболее употребительных отметим:

> прямые сообщения автора о себе;

> высказывания от 1-го лица;

> «корыстные» самоупоминания;

> субъективно-эмоциональные отклики на происходящее;

> полемическая запальчивость;

> аппеляция к свидетелям для утверждения достоверности/ложности факта;

> «художественное настоящее» как форма авторского присутствия.

Характерной для такого типа текстов является форма авторского сознания, при которой автор выступает как непосредственный участник описанных событий и герой произведения. Заметим, что «введение автором. в качестве персонажа самого себя»697 впоследствии, в литературе Нового времени, стало традиционным для творчества многих писателей. Конечно, означенный приём не входил в сознательный замысел древнего книжника. Его задачей было документировать события, «следовать фактам, писать о том, что было»698. Именно этим обусловлен характер изложения материала с позиции «самовидца», участника, «послуха». При этом сам летописец отдаёт предпочтение информации, полученной по личным впечатлениям. Авторское «я» эксплицируется в основном в эпизодах, связанных с Киево-Печерским монастырём и его игуменом Феодосием Печер-ским, реже — в рассказах о диковинных чудесах и экстремальных природных явлениях.

Проявление эмоционального авторского начала соответствует в «очевидческих» текстах переключению в план 1-го лица, смене пространственно-временных точек зрения (от внешнего наблюдателя к непосредственному участнику), употреблению бытовой лексики, эмоциональной реакции на события, усиленной детализации изображения, увеличению заимствований из Священного Писания, служащих для выражения личных чувств. Мы согласны с О. В. Творого-вым, что «художественность» летописных сообщений во многом определяется целями повествователя: «информирует ли летописец о происшедших событиях или рассказывает о них, создавая сюжетное повествование»699. Выполняя изобразительную, художественную функции, «очевидческие» тексты призваны сделать описание не

только достоверным, но и представляемым, даже если событие удалено от авторского времени на несколько веков.

Следует заметить, что «анонимность» как специфическая черта древнерусских памятников, есть следствие более широкого явления — некоего коллективного авторского сознания, позиции не столько «аз», сколько «мы». Такая коллективная точка зрения, или «мы-позиция» в большей степени свойственна «аксиологическим» текстам, характерной чертой которых является наличие безусловной оценочности, внутренней авторской сопричастности. Летописец не просто сообщает, «что было», а стремится указать, «хорошо» или «плохо» то, что было.

В центре внимания летописца — событие. В изображении событий прошлого в летописи имеет место своеобразная модернизация, выраженная введением христианского критерия в оценку языческих этносов, объяснение событий с точки зрения религиозного провиденциализма, опора на «двойственное самосознание» (см. выше соображения В. М. Живова), а также способность адаптировать греческую схему и методологию для оценки своих реалий. По мере приближения летописных сообщений к авторскому времени увеличивается количество комментариев-ссылок на Божественное волеизъявление. Единичные замечания переходят в развёрнутые рассуждения в духе христианского провиденциализма, открытое проявление чувств. С этой точки зрения характеризуется центральное событие ПВЛ — крещение, междоусобные конфликты, договорные обязательства, пе-черские события, нашествия иноплеменников, победы русских князей. В Поучении о казнях Божьих авторская позиция облекается в форму прямого морализирования, и текст может быть рассмотрен как прямое выражение личной (при учёте коллективистского «мы») позиции летописца. Маркирующими признаками текстов выступают цитации, вводимые местоимениями и глаголами в форме 1-го лица, субъективно-эмоциональные высказывания «от себя» и оценки (гр^хь ради наших).

Киевоцентристская позиция, соответствующая в авторском представлении общерусской, обусловила повышенное внимание к великим киевским князьям. Исследование способов изображения летописных князей подтверждает доводы учёных о наличии двух ведущих способов: «эпического» и «религиозно-дидактического». Первый способ, в основном, используется в изображении князей довладими-рова периода и характеризуется нейтральным освещением фактов и событий, авторским взглядом, приемлющим мир, косвенным характером оценок. В изображении же князей послевладимирова периода

появляются императивные интонации, речь становится пристрастной и взволнованной, авторское отношение и оценки прямыми.

Наряду с характерными способами комментирования должно констатировать приёмы, не укладывающиеся в рамки «традиционалистского типа художественного сознания» (выражение Е. Л. Коняв-ской). К их числу отнесём изображение «психологического состояния» персонажей, «внутренних переживаний», переключение внимания с внешних, подвижных проявлений героя на внутреннюю, скрытую сторону его поведения, т. е. перемещение авторского внимания с «поступка» как конечного результата на «процесс», на «путь к поступку» (выражение А. А. Шайкина).

Проведенные в работе наблюдения побуждают нас внести коррективы в выводы И. П. Ерёмина и Д. С. Лихачёва об «однолиней-ности» в изображении летописного человека, «немотивированных перевоплощениях», «раздвоении героя». Авторское отношение к персонам не замыкается рамками погодной статьи, а выстраивается в соответствии с существовавшими морально-этическими нормами при учёте реальных качеств исторических деятелей.

Сложная гамма авторских отношений присутствует в оценке князей. Ещё более эмоциональны по силе выражения комментарии-оценки лиц из княжеского окружения, уличённых в измене, совершивших тяжкие злодеяния. Враждебное отношение к волхвам обусловлено идеологическими соображениями, отсюда стремление связать их деяния с бесовским наущением, а их веру и богов объявить негативной частью христианских представлений. Индивидуализированные портреты церковных иерархов плохо согласуются с преобладающим в науке мнением о повторяемости и стереотипности портретов людей и их качеств в древнерусской литературе. Объективность, учёт реальных свойств исторических личностей отразились даже в комментировании врагов. И здесь уместно сказать об известной амбивалентности древних авторов в оценках изображаемого.

Таким образом, изображение летописного человека имеет многоуровневый характер, нередко отличается немалой сложностью, черты личности могут иметь смешанный характер. Цельность изображения достигается устойчивыми идеологическими, нравственными и эстетическими критериями, выражающими авторскую позицию.

Наиболее употребительными в аксиологических текстах являются непрямые формы авторского комментирования и оценок: описание ситуации и поведение в ней персоны, описание заслуг, поступков; диалоги, монологи, реплики персонажей; тайные помыслы и реакции; детали события; отождествления отечественных

героев с библейскими персонажами; цитаты из Священных книг; указания на связь с «первыми» князьями, с высшими силами, народом, Печерским монастырём, Феодосием и др. Авторский голос бывает слышен даже в нейтральных, на первый взгляд, сообщениях, и здесь его особый тембр позволяют различить выстраиваемые им же внутритекстовые связи.

Важным средством характеристики героев являются некрологические статьи, в которых основными критериями оценки выступают: «ратные подвиги», «христианские добродетели», «книжная образованность» (определения А. А. Пауткина). По наличию или отсутствию некрологов, по их характеру и тону можно судить об отношении летописца к тому или иному князю700. Маркирующие признаки: объём статьи, степень распространённости, портрет, обстоятельства смерти, реакция людей на неё, контекстуальное окружение. Отсутствие традиционного плача, похвалы, т. е. так называемые умолчания в сообщениях о смерти киевских князей могут быть рассмотрены как форма негативного авторского отношения. При отсутствии маркированного автора достаточно ярко представлена авторская позиция, которую можно определить как «минус-позиция».

Прямые формы авторского комментирования в виде инвектив звучат в адрес нескольких категорий персонажей: князей-узурпаторов; князей, пренебрегающих интересами отчины; не желающих креститься; прелюбодеев и некоторых других. Объёмные лирические отступления посвящены князьям-праведникам, князьям-просветителям, готовым пожертвовать личными интересами во благо государственных, следовать заветам отцов и дедов, способствовать консолидации усилий в борьбе с внешними врагами и внутренними распрями. Прямые оценки в форме морализирования, эмоциональных реплик, оценочных эпитетов, полемических замечаний высказываются в адрес братоубийц, предателей, нарушителей договорных обязательств, разрушителей христианских святынь, «злых советников», волхвов.

Не только события и персоны нуждались в авторских комментариях, но и всякого рода явления. С позиции христианской морали осмысляются проблемы власти, нашествий иноплеменников, правомерности выбора христианства, знаковости природных явлений, человеческой природы, книжной мудрости, редко — брака и семьи. Причём это не отдельные размышления на тему, а целостные художественные построения, составляющие единый сюжет с предшествующими сообщениями. Авторские отступления и комментарии разнообразны по

форме и эмоциональной окраске. Развёрнутые комментарии-размышления обрамляют летописные сообщения о нашествии иноплеменников, которые осмысляются как наказание Господне за трехи. Знаковый характер обретают природные явления, которые обнаруживают символическую связь с последующими событиями. Доминирующей оказывается тот взгляд, что знамения предвещают «недобрые» последствия не докро кысть, но иногда знаменья ко кывають ова назло, ова ли на докро. При этом, «добрые» последствия необходимо заслужить, отмолить у Бога.

В форме авторских отступлений-размышлений представлены летописные сообщения о юном и мудром князе, о злых людях, добрых и злых жёнах. Широкими полномочиями наделяет летописец князей. Являясь ставленниками Бога, они способны завоевать у Всевышнего прощение и избавить страну от всяческих страданий. Между тем, рядовому человеку предоставлено лишь право выбора между добром и злом. Люди, злые по самой своей природе, ограничены и в этом, вседозволенность и отсутствие страха перед Богом, крестом и людьми делает их опаснее бесов. Злыми чертами наделяется зачатый вне брака плод. В форме прямого морализирования выражено авторское отношение к женскому прельщению и греху прелюбодеяния.

Взгляд автора-христианина, стремящегося показать явные превосходства своей веры, проявился в рассуждениях о разных «законах» (религиях). В описании впечатлений русских послов от службы в Софии летописец воспользовался приёмом «остранения», его авторскую позицию можно обозначить как «общую позицию-оценку». Идеологическое задание обслуживает внесённая в «Повесть временных лет» «Корсунская легенда».

В целом, аксиологические тексты выступают в функции комментариев к событиям, явлениям, поступкам персон; отражают религиозные, политические, идеологические предпочтения древнерусского автора, служат проводником его мыслей, настроений, чувств. Между тем, говоря словами М. И. Сухомлинова, «чувства его небезотчётны, они основываются на верном взгляде на вещи»701. При этом личные впечатления древнерусского автора соответствовали «коллективному опыту общества»702.

Действительно, в аксиологических текстах преобладает коллективная точка зрения — «мы-позиция», но она включает в себя и «личную позицию», которая проявляется в отборе сведений о Кие, Рюрике, о месте крещения Владимира, в амбивалентном отношении к Ольге и древлянам, к убийству Игоря, к Боняку, в изображении внут-

реннего состояния Святополка и во многих других случаях, рассмотренных нами в соответствующих главах диссертации.

К числу внешних (словесных) авторских проявлений нами были отнесены авторские ремарки, цитации, пояснения, которые выполняют в тексте пространственно-временную, информативную, соединительную функции, служат для актуализации знаковых событий и явлений, решают задачи художественного плана. Летописная система оговорок не согласуется с утверждениями И. П. Ерёмина и Д. С. Лихачёва о «фрагментарном», «допрагматическом» мышлении летописца, а, напротив, позволяет говорить о целостном авторском восприятии текста, умении обозревать совокупность событий и последовательно их выстраивать, сочетать документальность с личными наблюдениями.

Как показывает наше исследование, в «Повести временных лет» наряду с характерной для летописного жанра формой выражения авторского сознания, определяемого в современном литературоведении как объективный повествователь703, достаточно активно присутствуют иные формы авторского самовыражения. Проанализированный материал продемонстрировал, что довольно часто автор-летописец относится к описываемым событиям, персонам, явлениям не бесстрастно, а заинтересованно, эмоционально, ему свойственна субъективность восприятия настоящего. Наиболее явственно авторский голос звучит в эпизодах, где автор — составитель летописи — оказывается участником описываемых событий, выступая в тексте как субъект и объект речи одновременно. Такое выражение авторского сознания можно обозначить как форму «автор-рассказчик»704. Характерной для «очевидческих» текстов является употребление местоимений 1-го лица ед. числа, подчёркивающих не только документальность и подлинность летописного изложения, но и авторскую субъективность, индивидуальность, независимость. В нашем исследовании мы называем такую позицию «аз-позицией» («личностной» позицией).

Ещё одним способом выражения усиленного авторского начала в «Повести временных лет» являются различные виды отступлений-комментариев, в том числе пространные рассуждения в духе христианского провиденциализма, полемические замечания, комментарии-размышления, как правило, морально-дидактического содержания. Своеобразными способами авторского самовыражения и организации структуры летописи в единое целое служат короткие замечания, близкие по форме к ремарке в драматическом произведении. В «аксиологических» текстах автор выступает в роли субъекта речи и

субъекта сознания. В данном случае речь идёт о такой форме выражения авторского сознания как автор-комментатор (оценщик) изображаемого. Его личностная точка зрения сливается с коллективной, образует с ней неразрывное единство, закреплённое в тексте использованием местоимения «мы». Отсюда определение «мы-позиция» в отношении «аксиологических» текстов.

Таким образом, в «Повести временных лет» доминируют три основные формы выражения авторского сознания: автор-повествователь, автор-очевидец (участник) описываемых событий, автор-комментатор. Авторская позиция представлена в следующих разновидностях: «аз-позиция» («личностная» позиция), «мы-позиция» (коллективная позиция), имеет место также «общая позиция-оценка» (ав-тор=герой), позиция «внутри события», «минус-позиция».

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См., например: Кожевникова Н. А. Типы повествования в русской литературе XIX — XX вв. — М., 1994; Манн Ю. В. Автор и повествование // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. — М., 1994; Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. — М., 1989; Шмид В. Нарратология. — М., 2003; Орлова Е. И. Образ автора в литературном произведении: Учебное пособие. — М., 2008.

2 Аверинцев С. С. Авторство и авторитет // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. — М., 1994. — С. 105—125. Сходные мысли высказывает А. М. Ранчин: В древнерусской литературе «ценилось прежде всего не авторство, а авторитет пишущего». — Ранчин А. М. Своеобразие древнерусской литературы. — Апрель, 2010 // http://www.portal-slovo.ru/phiIology/42393.php.

Конявская Е. Л. Автор в литературе Древней Руси (XI — XV в.). — М., 2000. —

С. 3.

4 Кроме работ, указанных выше, см.: Виноградов В. В. Проблема образа автора в художественной литературе // Виноградов В. В. О теории художественной речи. — М., 1971; Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М.: Искусство, 1986; Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. — М., 1975; Целостность литературного произведения и экспериментальный словарь литературоведческих терминов // Корман Б. О. Избранные труды по теории и истории литературы. — Ижевск, 1992; Успенский Б. А. Поэтика композиции. — СПб., 2000;ХализевВ. Е. Теория литературы. — М., 1999 и др.

5 Постановка этой проблемы и её решение находятся в поле зрения исследований

A. А. Шайкина. См.: Шайкин А. А. «Се повести времяньных лет.» От Кия до Мономаха. — М., 1989; Поэтика и история: На материале памятников русской литературы XI — XVI веков. — М., 2005; «Повесть временных лет»: История и поэтика. — М., 2010. Структурное единство ПВЛ в последнее время подчёркивается А. А. Гиппиусом,

B. Я. Петрухиным, А. Тимберлейком, А. М. Ранчиным.

6 Конявская Е. Л. «Границы» древнерусской литературы и проблема жанров // Жанры и формы в письменной культуре средневековья. — М., 2005. — С. 250.

7 Орлова Е. И. Образ автора в литературном произведении. — С. 4.

8 Современное издание: Шахматов А. А. История русского летописания. Т. I. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн.1: Разыскания о древнейших русских летописных сводах. — СПб., 2002; Т. I. Кн.2: Раннее русское летописание XI — XII вв. — СПб., 2003.

9 Абрамович Д. И. Исследование о Киево-Печерском патерике как историко-литературном памятнике. — СПб., 1902.

10 Серебрянский Н. Древнерусские княжеские Жития. — М., 1915.

11 Воронин Н. Н. Анонимное сказание о Борисе и Глебе, его время, стиль и автор // ТОДРЛ. Т. 13. — М.-Л., 1957.

12 Присёлков М. Д. История русского летописания XI — XV вв. — М.-Л., 1940.

13 Лихачёв Д. С. «Повесть временных лет» (Историко-литературный очерк) // Повесть временных лет.ч.2. Приложения. Статьи и комментарии Д. С. Лихачёва / Под ред. чл.-корр. АН СССР В. П. Адриановой-Перетц. — М.-Л., 1950 и ряд других работ.

14 Рыбаков Б. А. Древняя Русь: сказания, былины, летописи. — М., 1963.

15 См.: Кусков В. В. История древнерусской литературы: Учеб. для филол. спец. вузов. 5-е изд., испр. и доп. — М., 1989.

16 Бугославский С. А. К вопросу о характере и объёме литературной деятельности преподобного Нестора // Известия Отделения русского языка и словесности Российской Академии наук. Т. 19 Кн.1. — СПб., 1914.

17 Истрин В. М. Замечания о начале русского летописания // Известия ОРЯС. Т. 26. — Л., 1921; Т. 27 — Л., 1922.

18 Черепнин Л. В. Повесть временных лет, её редакции и предшествующие ей летописные своды // Исторические записки. Т. 25. — М., 1948.

19 Ильин Н. Н. Летописная статья 6523 года и её источник. — М., 1957.

20 Насонов А. Н. История русского летописания X — начала XVII в. Очерки и исследования. — М., 1969.

21 Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. — М., 1977.

22 Мюллер Л. О принципах реконструкции и перевода Несторовой летописи // Средневековая Русь Вып. 4 / Отв. ред. А. А. Горский. — М., 2004. — С. 50—65.

23 Попт А. В. К чтению одного места в «Повести временных лет» // ТОДРЛ. Т. 27. — Л., 1969.

24 Милое Л. В. Кто был автором «Повести временных лет»? // От Нестора до Фонвизина: Новые методы определения авторства. — М., 1994.

25 Гиппиус А. А. Рекоша дружина Игореви: К лингвотекстологической стратификации Начальной летописи // Russian Linguistics, 2001.

26 Михеев С. М. К истории рукописи Печерской летописи в XII в. // Древняя Русь. — №3. — М., 2009. — С. 76—78.

27 Никитин А. Л. Инок Иларион и начало русского летописания: Исследование и тексты. — М., 2003. — С. 8.

28 Алешковский М. X. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения Древней Руси. — М., 1971. — С. 103.

29 Сухомлинов М. И. О древней русской летописи как памятнике литературном // СОРЯС. Т. 85, № 1. — СПб., 1908.

30 Хрущов И. П. О древнерусских исторических повестях и сказаниях. XI — XII столетие. — Киев, 1878.

31 Ерёмин И. П. Литература Древней Руси (Этюды и характеристики). — М.; Л., 1960.

32 Творогов О. В. Сюжетное повествование в летописях XI — XIII вв. // Истоки русской беллетристики. — Л., 1970 — С. 34—44.

33 Ерёмин И. П. Киевская летопись как памятник литературы // Ерёмин И. П. Литература Древней Руси (Этюды и характеристики). — М.-Л., 1960. — С. 98—131.

34 См.: Шайкин А. А. «Повесть временных лет»: История и поэтика. — М., 2010.

35 Шайкин А. А. «Повесть временных лет»: История и поэтика. — С. 8.

36 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.» От Кия до Мономаха. — С. 213.

37 Из рукописного архива А. А. Шайкина.

38 Лихачёв Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. — М.-Л., 1947; «Повесть временных лет» (Историко-литературный очерк). — М.-Л., 1950. — С. 5—148.

39 Ерёмин И. П. Повесть временных лет. Проблемы её историко-литературного изучения. — Л., 1946.

40 Лихачёв Д. С. Поэтика литературы // Художественно-эстетическая культура Древней Руси. XI — XVII века. — М., 1996. — С. 60—61.

41 Лихачёв Д. С. «Повесть временных лет». — С. 48.

42 Ерёмин И. П. Повесть временных лет. Проблемы её историко-литературного изучения. — С. 9.

43 Критический пересмотр их концепций предпринял А. А. Шайкин. — Шайкин А. А. Поэтика и история: На материале памятников русской литературы XI — XVI веков. — С. 25—66.

44 Конявская Е. Л. Авторское самосознание древнерусского книжника (XI — середина XV в.). — М., 2000. — С. 5.

45 Конявская Е. Л. Проблема авторского самосознания в летописи // Древняя Русь. — №2. — М., 2000.— С. 65—76.

46 Толстой Н. И. Этническое самопознание и самосознание Нестора Летописца, автора ПВЛ // Из истории русской культуры. Т. I. — М., 2000. — С. 441—447.

47 Живов. В. М. Об этническом и религиозном самосознании Нестора Летописца // Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. — М., 2002. — С. 170—186.

48 Харпалёва В. Ф. Специфика авторского самовыражения в «Повести временных лет» (К вопросу об образе автора в древнерусской литературе) // Филологические науки. — №4. — М., 1992. — С. 104—108.

49 Харпалёва В. Ф. Специфика авторского самовыражения в «Повести временных лет». — С. 107, 104.

50 Сендерович С. Я. Метод Шахматова, раннее летописание и проблема начала русской историографии // Из истории русской культуры Т. I (Древняя Русь). — М., 2000.

51 Пиккио Р. Смысловые уровни в древнерусской литературе // Пиккио Р. Slavia Огйюскжа: Литература и язык / Отв. ред. Н. Н. Запольская, В. В. Калугин. — М., 2003.

52 Данилевский И. Н. «Повесть временных лет»: Герменевтические основы изучения летописных текстов. — М., 2004.

53 Данилевский И. Н. «Повесть временных лет». — С. 266—272.

54 Дёмин А. С. «Подразумевательное» повествование в «Повести временных лет» // Герменевтика Древнерусской литературы. Сб. 12. — М., 2005; Поэтика рассказа о ва-

вилонском столпе в «Повести временных лет» и умонастроение летописца // Вестник славянских культур. №3 (ХШ). — М.: ГАСК, 2009. — С. 64—76.

55 Срезневский И. И. Чтения о древний русских летописях // ИОРЯС за 1903 г. Т. VIII, Кн. 1. — СПб., 1903. — С. 153.

56 Толочко П. П. Русские летописи и летописцы X — ХШ вв. — СПб., 2003.

57 М. Н. Виролайнен, исследуя проблему соотношения литературы и истории, назвала основную массу средневековой словесности историческим постбиблейским преданием, которое «является не чем иным, как самоописанием, самоинтерпретацией, собиранием в слове основных жизненных смыслов. И за редкими исключениями это собирание смыслов осуществляется как раз не из метапозиции профессионального историка, а исходя из включенной в описание субъективности настоящего». «Метапози-ция» в данном контексте означает, видимо, позицию вненаходимости. Применительно к ПВЛ можно говорить о позиции включённости, которую занимал летописец, воспроизводя жизненный материал. — См.: Виролайнен М. Н. Филология в информационном обществе // Русская литература. — № 1. — СПб., 2008. — С. 78.

58 Основания и принципы этой классификации выявятся далее в конкретных наблюдениях.

59 Повесть временных лет. ч. 1. Текст и перевод. Подготовка текста Д.С. Лихачёва и Б. А. Романова / Под ред. чл.-корр. АН СССР В. П. Адриановой-Перетц. — М.-Л., 1950. — С. 108. Далее страницы в тексте в скобках.

60 «...пригатъ же еыхъ въ нь прпдвныимь игоуменъмь стефанъмь. и "ко же ит того остриженъ вывъ. и мьнишьскыга одежа съподоЕленъ». При нем же Нестор стал диаконом. К Стефану Нестор преисполнен величайшего почтения. — Житие Феодосия Печерского // Успенский сборник XII — XIII вв. / Издание подготовили О. А. Князевская, В. Г. Демьянов, М. В. Ляпон / под ред. С. И. Коткова. — М., 1971. Л. 676. — С. 134—135.

61 Конявская Е. Л. Авторское самосознание древнерусского книжника (XI — середина XV в.). — М.: Языки русской культуры, 2000. — С. 19, 20.

62 Там же. — С. 22.

63 Толочко П. П. Русские летописи и летописцы X — XIII вв. — СПб., 2003. — С. 50, 51.

64 См.: Конявская Е. Л. Авторское самосознание древнерусского книжника. — С. 22, 23.

65 Толочко А. Перечитывая приписку Сильвестра 1116 г. // Ки&етса. Кжв. Т. VII. — 2008. — С. 155.

66 Чернин С. Б. Повествовательная структура Слова о черноризце Исакии в составе ПВЛ // Вестник УдГУ. Серия «История». 2005. — С. 82—95 // http://medievalrus.narod.ru/chernin.htm.

67 Чернин С. Б. Там же // http://medievalrus.narod.ru/chernin.htm.

68 Конявская Е. Л. Авторское самосознание древнерусского книжника. — С. 48—49.

69 Следует заметить, что позиция Е. Л. Конявской не совпадает с позицией А. А. Шахматова, который считал, что отличия между Житием Феодосия и сведениями о нём в ПВЛ объясняются тем, что ПВЛ Нестор писал через 20 лет после Жития. — Конявская Е. Л. Там же. — С. 47.

70 Чернин С. Б. Там же // http://medievalrus.narod ru/chernin.htm.

71 Чернин С. Б. Там же // http://medievalrus.narod.ru/chernin.htm.

72 В комментариях к ПВЛ Д. С. Лихачёв пишет: «В ведении рассказа от первого лица можно видеть характерную манеру Нестора». Повесть временных лет. Ч. 2.

Приложения. Статьи и комментарии Д. С. Лихачёва / Под ред. В. П. Адриановой-Пе-ретц. — М.-Л., 1950. — С. 416. Вопреки этому распространённому мнению, В. Н. Русинов считает, что «.ведение рассказа от первого лица.. .вовсе не является какой-то специфической чертой стиля Нестора, а свойственно большинству (до 85%) агиографических текстов, бытовавших в обращении в то время». Русинов В. Н. Особенности организации текста в сочинениях Нестора Киевопечерского (в связи с проблемой Нестора — летописца) // Языковая культура Древней Руси / Межвузовский сб. — Нижний Новгород, 1991. — С. 65.

73 А. А. Шайкин достаточно подробно анализирует статью 1091 года с позиции автора-участника и отмечает: «Преодоление летописного лаконизма, подчёркнутое внимание к деталям можно объяснять тем, что перед нами рассказ очевидца-участника события, но всё же главное, конечно, в том, что это — рассказ «о чудесах святого», а для братии Феодосий уже и в это время — святой. Чудо надлежит описать как можно достовернее и точнее, а это несколько бытовизирует событие». — Шайкин А. А. «Повесть временных лет»: История и поэтика. — М., 2010. — С. 270.

74 Здесь подходит методика поиска автора, предложенная А. С. Дёминым. — См.: Дёмин А. С. Поэтика рассказа о вавилонском столпе в «Повести временных лет» и умонастроение летописца // Вестник славянских культур. №3 (XIII). — М.: ГАСК, 2009. — С. 64—76.

75 Срезневский И. И. Maтepiaлы для словаря древне-русскаго языка по письмен-нымъ памятникамъ. В 3-хтг. Т. 3. — СПб., 1912. — С. 1161—1163.

76 Аналогичные примеры: И Богъ великый вложи ужасть велику в половцЬ (184), По-ловци же ужасошася, от страха не възмогоша ни стяга поставити (186), ГлЬкови же, уз-рившю, оужасеся сердцемь, и нача ся молити ГлЬкъ Володимеру, шля от секе послы (201).

77 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 270.

78 На другый же день сокрашася епископи: бфрЬмъ Переяславьскый, втефань Володи-мерьскый, Иоан Черниговьскый, Маринъ Гурьгевьский, игумени от всЬхъ манастыревъ с черноризци; придоша и людье клаговЬрнии, и взята мощЬ Феодосьевы с тЬмьяномъ и съ свищами. И принесше положиша 'и в церкви своей ему, в притвори на десной странЬ, месяца августа въ 14 день, в день четвертъкъ, въ час 1 дне, индикта 14, л>Ьта... И празд-новаша светло въ тъ день (139).

79 Конявская Е. Л. Авторское самосознание древнерусского книжника. — С. 44—45.

80 Гимон Т. В., Гиппиус А. А. Русское летописание в свете типологических параллелей // Жанры и формы в письменной культуре средневековья. — М., 2005. — С. 182—183.

81 Именно таким представляет процесс составления статьи 6599/1091 Ю. А. Артамонов. При этом автору-участнику исследователь отводит роль составителя ПВЛ. — Артамонов Ю. А. К вопросу о времени и истории написания летописного рассказа статьи 6599 (1091) г. о перенесении мощей преподобного Феодосия Печерского // Древняя Русь — №3. — М., 2008. — С. 11—12.

82 Исследователь конца XIX века атрибутировал автору статьи 1096 года создание ПВЛ. — Хрущов И. П. О древнерусских исторических повестях и сказаниях. XI — XII столетие. — Киев, 1878. — С. 29—30.

83 ЕезкожныЬ же сынове Измаилеви высЬкоша врата манастырю, и поидоша по кель-ямъ, высЬкающе двери, и изношаху аще что окрЬтаху в кельи; посемь въжгоша домъ святыя ВладычицЬ нашея Богородице, и придоша к церкви, и зажгоша двери, яже къ угу устроении, и вторыя же к сЬверу, и влЬзше в притворъ у грока Феодосьева, емлюще иконы, зажигаху двери и укаряху Бога и законъ нашь (151—152).

84 Именно так понимает структуру статьи 1096 года А. А. Пауткин: «Здесь словно переплетаются наблюдения ратника, хорошо осведомленного относительно военных событий, и монаха, испуганного и удрученного бесчинствами половцев. Налицо как бы два автора: первый создает подробное бесстрастно-эпическое описание переговоров, движение войск, сражений; второй — вносит в рассказ эмоциональное начало». — Пауткин А. А. Батальные описания Ипатьевской летописи (проблемы жанра и стиля) // Дисс.... канд. филологических наук. — М., 1982. — С. 35—36.

85 ШайкинА. А. «Повесть временных лет». — С. 170—171.

86 А. Л. Никитин усматривает в Василии единого автора всех эпизодах от первого лица, которые другие исследователи приписывают Нестору или Сильвестру. — Никитин А. Л. Инок Иларион и начало русского летописания: Исследование и тексты. — М., 2003. — С. 163.

87 ве слышю, оже мя хочетъ дати ляхом Давыдъ; то се мало ся насытилъ крове моея, а се хочеть воле насытитися, оже мя вдасть имъ? Азъ во ляхом много зла творих, и ХотЬлъ есмь створити и мстити РусьскЬй земли. И аще мя вдасть ляхом, не воюся смерти; но се поведаю ти поистинЬ, яко на мя Еогъ наведе за мое възвышенье (176).

88 Шахматов А. А. Повесть временных лет.ч. 1. Вводная часть. Текст. Примечания. — Пг., 1916. — С. XXII. О поповстве Василия говорила и В. П. Адрианова-Пе-ретц: «Это — поп Василий, близкий к князю и Выдубецкому монастырю, о котором упоминает как о резиденции Василька в ту пору, когда замышлялось над ним насилие. Явная симпатия к Мономаху и причастность попа Василия к Выдубецкому монастырю, где игуменствовал Сильвестр, говорят за то, что его сказание было включено в Повесть временных лет не Нестором, а Сильвестром». — История русской литературы. Т. I. Литература XI — начала XIII века. — М.-Л., 1941. — С. 287.

89 Алешковский М. X. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения в Древней Руси. — М. 1974. — С. 49.

90 Некоторые учёные придерживаются мнения, что история ослепления написана со слов Василька Ростиславича. — См.: Хрущов И. П. О древнерусских исторических повестях и сказаниях XI — XII столетия. — Киев, 1878. — С. 39.

91 Такой же точки зрения придерживается А. А. Шайкин: «.там нет прямого употребления первого лица потому, что он (Василий — ОИ) не был вовлечён в действие, это позволило ему сохранить позицию внешнего, «стороннего» (в смысле авторской точки зрения) наблюдателя». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.» От Кия до Мономаха. — С. 184.

92 По мысли исследователя, автор «чувд агиографической риторики, он не помещает в свой рассказ молитвы и плача Василька (что косвенно свидетельствует о его непричастности к духовенству).». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 180.

93 И се влЬзоша послании ввятополком и Давыдомь, вновидъ Изечевичь, конюх ввято-полчь, и Дьмитръ, конюх Давыдовъ, и почаста простирати коверъ, и простерта яста Басилка и хотяща 'и поврещи; и воряшется с нима крЬпко, и не можаста его поврещи (173).

94 И приступиста ина два, и сняста другую дску с печи, и сЬдоста, и удавиша 'и рамя-но, яко персем троскотати (173).

95 Существуют и иные версии. Так, И. П. Хрущов считает, что Василий не мог быть очевидцем ослепления и последующих событий, о случившемся ему рассказал Василько. В качестве подтверждения своей мысли исследователь приводит следующий аргумент: «После первой мучительной боли Василько лишился чувств и очнулся только в другом городе — Здвижени. И мы ничего не знаем, что происходило в этот

промежуток времени. С тех пор, как очнулся князь, мы опять знаем все то, что он чувствовал, слышал, говорил.». Хрущов И. П. О древнерусских исторических повестях и сказаниях. — С. 39.

96 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 216.

97 Шахматов А. А. Сказание о призвании варягов. Посвящается памяти А.Н. Пы-пина. — СПб., 1904 / Отд. оттиск из ИОРЯС. Т.9. кн.4. — С. 25, 28. Та же точка зрения проведена в работе: Шахматов A.A. Корсунская легенда о крещении Владимира /Оттиск из сборника статей в честь В.И. Ламанского. — СПб., 1906. — С. 104.

98 Шахматов А. А. Нестор-летописец // Записки наукового товариства iM. Шевчен-ка. Т. 117—118 за 1913 г. — Львов, 1914. — С. 38—40.

99 Перевощиков В. О русских летописях и летописателях по 1240 год. Материалы для истории Российской словесности. — СПб., 1836.

100 Алешковский М. X. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения в Древней Руси. — С. 49.

101 Цыб С. В. Древнерусское времяисчисление в «Повести временных лет»: Монография. — Барнаул: Изд-во Алтайского ун-та, 1995. — С. 41.

102 Хрущов И. П. О древнерусских исторических повестях и сказаниях.. — С. 35.

103 Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. — С. 79.

104 Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. — С. 164, 165.

105 НикитинА. Л. Инок Иларион и начало русского летописания. — С. 167.

106 Д. С. Лихачёв отмечал: «Судя по известию 1114 г., он ездил вместе со старшим сыном Владимира Мономаха — Мстиславом — в Ладогу на закладку каменной стены. Следовательно, это летописец, близкий Мстиславу, а, возможно, как предполагал М. Д. Присёлков, и сам Мстислав». — Повесть временных лет (Историко-литературный очерк) // Повесть временных лет. Подготовка текста, перевод, статьи и комментарии Д. С. Лихачёва / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. — СПб., 1996. — С. 346.

107 Алешковский М. X. Повесть временных лет. — С. 12.

108 Л. Мюллер: «.мы не знаем, когда и как долго находился летописец на севере Руси, мы точно не знаем когда и даже не знаем, где он беседовал с Гюрятой Рогови-чем, и потому летописные рассказы под 1096 г. и 1114 г., изложенные от первого лица, мало что дают нам для датировки работы летописца и вовсе не могут служить доказательством существования редакции ПВЛ 1118 г.». — Мюллер Л. О принципах реконструкции и перевода Несторовой летописи. Средневековая Русь. Выпуск 4 / Отв. ред. А. А. Горский. — М., 2004. — С. 171.

109 Используем терминологию В. Шмида. — см.: Шмид В. Нарратология. — М., 2003.

110 Eh ео мужь вллгь, и кротокь и см>Ьрень, огр>Ьвляся всякоя вещи, его же и гровь есть вь Печерьском монастыри, в притвори иде же лежить тЬло его, положено мЬсяцл иу-ня вь 24 (186).

111 Д. С. Лихачёв: «Служебные неудачи Вышаты и его сына Яна Вышатича, их воззрения на политические события своего времени превосходно объясняют характер сообщенных ими сведений о своих предках. С упорством обиженных подчеркивают Вышата и Ян Вышатич свое родство роду киевских князей. Выяснение этого родства через Малушу составляет один из существенных моментов летописных известий о До-брыне». — Лихачев Д. С. «Устные летописи» в составе Повести временных лет // Д. С. Лихачев. Исследования по древнерусской литературе. — Л.,1986. — С. 131—132.

112 ТолочкоП. П. Русские летописи и летописцы X—ХШ вв. — СПб., 2003. — С. 46.

113 Так, когда после смерти Всеволода возникла половецкая угроза, отягощенная внутренними распрями мевду Владимиром и Святополком (1093 г.), словами Яна автор обращается к князьям: «Почто вы распря имата межи совою? А погании гувять землю Русьскую. ПослЬди ся уладита, а нонЬ поидита противу поганым люво с миромъ, люво ратью» (143).

114 ЛихачёвД. С. «Устные летописи» в составе Повести временных лет. — С. 134.

115 Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. — С. 159.

116 Никитин А. Л. Инок Иларион и начало русского летописания. — С. 164.

117 ввятославъ вяше Переяславци, и затворися Волга въ градЬ со унуки своими, Яро-полкомъ и Ольгомъ и Володимеромъ, въ градЬ КиевЬ. И оступиша печенЬзи градъ в силЬ велицЬ, вещислено множьство около града, и не вЬ лъзЬ изъ града вылЬсти, ни вЬсти послати; изнемогаху же людье гладомъ и водою (47).

118 Толочко П. П. Русские летописи и летописцы. — С. 19.

119 Там же. — С. 20.

120 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 354.

121 Шайкин А. А. Функции времени в «Повести временных лет» // Поэтика и история: На материале памятников русской литературы XI — XVI веков: Учебное пособие. — М., 2005. — С. 143.

122 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 351. В аспекте изучения темпоральных проявлений летописного текста исследователь анализирует рассказ о смерти Олега 912 г.; о мщениях Ольги 945 г., эпизод испытания Святослава дарами 971 г.; рассказ о первом братоубийственном междоусобье 977 г.; о крещении и браке Владимира Святославича в Корсуни 988 г.; посещении Владимиром церкви Пресвятой Богородицы в 996 г.; о Любечской битве Ярослава со Святополком 1016 г. Из летописных известий более позднего происхождения, в которых используется приём «изобразительного настоящего», анализируются рассказы об избиении половецких послов во главе с Итларем 1095 г. и об ослеплении Василька Теребовльского1097 г. — см.: Там же. — С. 351—356.

123 Ярославъ выступи из града, и исполчи дружину, и постави варягы по средЬ, а на правЬй сторонЬ кыяне, а на лЬвЬмь крилЬ новгородци; и сташа пред градомь (101).

124 И поиде Володимеръ в лодьях, и придоша в Дунай, и поидоша к Цесарюграду. И высть вуря велика, и разви коравли Руси, и княжь коравль разви вЬтръ, и взя князя в коравль Иваньъ Творимиричь, воевода Ярославль. Прочии же вои Володимери вывержени выша на врегъ, числомь 6000, и хотящемъ поити в Русь, и не идяше с ними никто же от дружины княжее (103—104).

125 Подробнее о способах изображения параллельных временных рядов в ПВЛ см.: Шайкин А. А. Функции времени в «Повести временных лет»... — С. 129—143.

126 «События эти уже настолько близки летописцу, что он различает детали, вовсе не существенные для хода и понимания событий, но оживляющие их. Летописец «видит», в каком порядке шли князья: впереди Изяслав, за ним Всеслав, а сзади, как бы конвоируя, остальные князья. Деталь эта ещё ничего не дополняет ни в характеристике участников драмы, ни в общем смысле событий, но она вдруг делает эти события «представляемыми», переводит их из информационного ряда в изобразительный». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 118.

127 .людье же высЬкоша Всеслава ис порува, въ 15 день семтявря, и прославиша 'и средЬ двора къняжа. Дворъ жь княжь разгравиша, вещисленое множьство злата и сревра, кунами и вЬлью. Изяслав же вЬжа в Ляхы (114—115).

128 И приде Б>Ьлугороду Всесллвъ, и вывши нощи, утливъся кыянъ, в>Ьжл из Белгорода Полотьску. Злутрл же вид'Ьвше людье князя в'Ьжлвшл, възврлтишлся Кыеву, и створишл в'Ьме (115).

129 И пришед Мьстисллвъ, исЬме кияны, иже в>Ьшл высекли Всесллвл, мислом 70 млди, л другыя сл>Ьпишл, другыя же вез вины погуви, не испытлвъ (116).

130 Пов>Ьгъшю же Ольгу с вои своими въ грлдъ, рекомый Врумий, вяше мересъ гровлю мостъ ко врлтомъ грлднымъ, тЬснямеся другъ другл пихлху въ гровлю. И спехнушл Ольгл с мосту в деврь. Плдлху людье мнози, и удлвишл кони мелов'Ьци (53).

131 ШайкинА. А. «Повесть временных лет»... — С. 355.

132 И приде Ярополкъ къ Володимеру; яко пользе въ двери, и подъястл 'и двл влрягл мемьми подъ плзусЬ. Блудъ же затвори двери и не дл по немъ ити своимъ. И тлко увь-енъ высть Ярополкъ (55).

133 Номью же межю двемл кл>Ьтми проимлвше помость, овертЬвше в коверъ 'и, ужи съв'Ьсишл нл землю; възложьше 'и нл слни, везъше постлвишл 'и въ святой Богородици, юже в>Ь създллъ слмъ (89).

134 Яросллву же присп>Ь конець житья, и предлсть душю свою Богу, в сувоту 1 постл святлго Феодорл. Всеволодъ же спрятл тЬло отцл своего, възложьше нл слни везошл 'и Кыеву, попове поюще овымныя пЬсни. .и принесшее положишл 'и, в рлцЬ мороморянЬ, в церкви святое вофь'Ь (108—109).

135 Изясллвл же вземше, положишл 'и в млнлстыри святлго вплсл, и оттудл перенесо-шл 'и Новугороду, и положишл 'и у святьгЬ вофь'Ь, нл л'Ьв'Ьй сторонЬ (168).

136 Яко вышл въ дверех, стл рлкл, и не иде. И повел'Ьшл нлроду възвлти: "Господи помилуй", и повезошл 'и. И положишл 'я, месяцл мля 2 день. (121).

137

И яко высть утро, митрополитъ, епископи, игумени оволокошлся у святительскыя ризы и св'Ьщл въжгегъ с клд>Ьлы вллговоньными, и придошл к рлклмл святою, и взяшл рлку Борисову, и въстлвишл 'и нл возилл, и поволокошл ужи князи и вояре, мерньцемъ упр'Ьдъ идущими съ св'Ьщлми, попомъ по нимъ идущимъ, тл же игумени, тл же епископи предъ рлкою, л княземъ с рлкою идущимъ межи воромъ (199).

138 Аналогичные наблюдения над «авторской позицией» на примере Галицкой летописи позволяют А. А. Пауткину сделать выводы, которые могут быть применены и к ПВЛ: Реальная физическая позиция автора, его личные наблюдения, «а не книжные познания образованного и чуткого к красоте хрониста придают рассказу. особую достоверность и наглядность». — ПауткинА. А. Беседы с летописцем: Поэтика раннего летописания. — М., 2002. — С. 56.

139 В си же временл высть знлменье нл злплд'Ь, зв'Ьздл превеликл, лум>Ь имущи лкы кровлвы, въсходящи с вемерл по злход>Ь солнемнЬмь, и превысть зл 7 дний (110)

140 Ещё М. И. Сухомлинов отмечал: «Не только в событиях исторических, в действиях людей, но и в явлениях внешней природы летописец не допускает случайности. По его понятию, различные явления на земле и на небе происходят не сами по себе, не лишены всякой связи с судьбою человека: напротив, их таинственный смысл может быть разгадан только наблюдением дел человеческих». — Сухомлинов М. И. О древней русской летописи как памятнике литературном // СОРЯС. Т. 85, №1. — СПб., 1908.— С. 168.

141 Исследователь отмечал: «Опасность ошибки заставляла летописцев руководствоваться определенными принципами отбора фиксируемых знамений. Критерием истинности знамения они считали его подчеркнутую явственность (это не сон и не видение), открытость для наблюдения большому количеству людей. На то, что знамение было воспринято многими людьми, составители летописей обращают внимание

часто и подчас нарочито». — Лаушкин А. В. Стихийные бедствия и природные знамения в представлениях древнерусских летописцев XI — XIII вв. // Русское средневековье. 1998 год. Вып. 1. — М., 1998. — С. 35.

142 Том же лЬтЬ высть знаменье в ПечерьстЬм монастырЬ въ 11 день февраля мЬсяца: явися столпъ огненъ от земля до невеси, а молнья освЬтиша всю землю, и в невеси погремЬ в час 1 нощи; и весь миръ видЬ (187).

143 В то же лЬто высть знаменье на невеси, мЬсяца генваря въ 29 день, по 3 дни, акы пожарная заря от въстока и уга и запада и сЬвера, и высть тако свЬтъ всю нощь, акы от луны полны свЬтящься. В то же лЬто высть знаменье в лунЬ, мЬсяца февраля въ 5 день. Того же мЬсяца въ 7 день высть знаменье в солнци: огородилося вяше солнце в три дугы, и выша другыя дугы хревты к совЬ (182—183).

144 В се же лЬто высть знаменье: стояше солнце в крузЬ, а посредЬ круга кресть, а посредЬ креста солнце, а внЬ круга оваполы два солнца, а надъ солнцемь кромЬ круга дуга, рогома на сЬверъ; тако же знаменье и в лунЬ тЬм же овразом, мЬсяца февраля въ 4 и 5 и 6 день, в дне по 3 дни, а в нощь в лунЬ по 3 нощи (185).

145 Аще кто вылЬзяше ис хоромины, хотя видЬти, авье уязвенъ вудяше невидимо от вЬсовъ язвою, и с того умираху, и не смяху излазити ис хоромъ (141).

146 В се же лЬто придоша прузи на Русьскую землю, мЬсяца августа въ 26, и поЬдоша всяку траву и многа жита. И не вЬ сего слышано в днехъ первых в земли РусьстЬ, яже видЬста очи наши, за грЬхы наша (148).

147 В понимании «события» мы исходим из следующего определения: «го, что произошло, то или иное значительное явление, факт общественной, личной жизни». — Ожегов С. И. Словарь русского языка / Под общ. ред. проф. Л. И. Скворцова. — М., 2006. — С. 727; Между тем Е. Г. Водолазкин сомневается в «событии» как структурной единице повествования. — См.: Водолазкин Е. Г. Всемирная история в литературе Древней Руси (на материале хронографического и палейного повествования XI — XV веков) // Автореферат. д. ф. н. — СПб., 2000.

148 Сухомлинов М. И. О древней русской летописи как памятнике литературном. — С. 135.

149 Пауткин А. А. Беседы с летописцем: Поэтика раннего летописания. — М., 2002. — С. 213.

150 Кусков В. В. История древнерусской литературы: Учеб. для филол. спец. вузов. — М., 1989. — С. 51.

151 Алешковский М. X. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения в Древней Руси. — С. 101.

152 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.» — С. 9—10.

153 Ерёмин И. П. Повесть временных лет. Проблемы её историко-литературного изучения. — Л., 1946 (на обложке: 1947). — С. 19—20.

154 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 10.

155 Между тем, Д. С. Лихачёв писал: «Нестор не следует литературной манере своих источников, или, если и следует, то лишь в некоторых случаях. Он использует византийские произведения не как литературные образцы, а как исторические источники». — Лихачёв. Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. — М.-Л., 1947. — С. 165—167; А. А. Гиппиус указывал на самобытность древнерусского летописания. — см.: Гиппиус А. А. У истоков древнерусской исторической традиции // Славянский альманах, 2002. — М., 2003. — С. 36; Р. Пиккио подчёркивал, что в отличие от византийской литературы, где единый сверхобразец отсутствует, для древнерусской литературы текст Священного писания выступает как абсолютный образец,

обладающий полнотой смысла. — Пиккио Р. Смысловые уровни в древнерусской литературе // Пиккио Р. Б1ау1а Ог&ос1оха: Литература и язык / Отв. ред. Н. Н. Заполь-ская, В. В. Калугин. — М., 2003. — С. 448—449; О фундаментальных отличиях культур Древней Руси и Византии см.: Живов В. М. Особенности рецепции византийской культуры в Древней Руси // Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. — М., 2002. — С. 73—115.

156 К проблеме влияния византийских хроник и Священного писания на «Повесть временных лет» обращались как исследователи XIX века (В. Перевощиков, М. И. Сухомлинов), так и современные учёные (И. П. Ерёмин, О. В. Творогов, А. Г. Кузьмин, Е. Г. Водолазкин). Наиболее полной работой остаётся незавершенный труд: Шахматов А. А. «Повесть временных лет» и её источники // ТОДРЛ. Т. 4. — М.-Л., 1940.

157 Начиная историю с дележа земли сыновьями Ноя, «летописцы справедливо рассудили, что славяне должны быть потомками Иафета. Так была найдена исходная точка в необозримых просторах всемирной истории. Допотопные же времена оставлены за пределами рассказа — там летописцы не нашли ничего, откуда можно было бы начать историю славян. .Обращением к Библии достигалось включение славян в общемировую семью народов, утверждался их равноправный с другими народами статус». — ШайкинА. «Се повести времяньных лет.». — С. 12—13.

158 См.: БициллиП. М. Элементы средневековой культуры. — СПб., 1995. — С. 166.

159 вЬдяше Кий нл горЬ, гдЬ же ныне увозъ Боримевъ, л Щекъ сЬдяше нл горЬ, гдЬ же ныне зовется Щековицл, л Хоривь нл третьей горЬ, от него же прозвлся Хоревицл (12—13).

160 На наш взгляд, спорным является утверждение о том, что «.основная цель написания летописей — создание своеобразного документа, который будет фигурировать на Страшном суде в качестве важного доказательства оправдания — и спасения — либо осуждения конкретной человеческой души». Данилевский И. Н. «Повесть временных лет»: Герменевтические основы изучения летописных текстов. — М., 2004. — С. 272. Если бы это было так, то приоритетной задачей для летописца была бы история князей и княжений, а не государственный интерес и история Русской земли, а ПВЛ как раз отражает противоположные тенденции. Полемику со взглядами И. Н. Данилевского см.: Шайкин А. А. Заглавия и вводные тексты двух старших русских летописей: идеология и повествование (в печати в ТОДРЛ).

161 Дёмин А. С. Поэтика рассказа о вавилонском столпе в «Повести временных лет» и умонастроение летописца // Вестник славянских культур. №3 (ХШ). — М.: ГАСК, 2009. — С. 70. Итоговый вывод учёного гласит: «Скрытость ассоциаций и экспрессивных оттенков была вызвана прежде всего. «напоминательной» повествовательной манерой летописца, особенно в первой половине летописи. Причины преобладания такого литературного явления, как «напоминательность», пока не ясны. Возможно, и тут присутствовала политика: летописец ориентировался преимущественно на традиции внешне простого, безыскусного, не книжного, а устного рассказа своего времени, много чего подразумевающего, но не разъясняющего, то есть писал лишь для узкого круга политически опытных (и что-то знающих из истории) читателей и слушателей, — для княжеской и церковной «верхушки». — Там же. — С. 74.

162 По мнозЬхъ же времянЬх сЬли суть словЬни по Дунлеви, гдЬ есть ныне угорьскл земля и Болглрьскл. И от тЬхъ словЬнъ рлзидошлся по землЬ и прозвлшлся имены своими, гдЬ сЬдше нл которомъ мЬстЬ (11).

163 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 13.

164 Поляномъ же жившимъ осовЬ по горамъ симъ, вЬ путь изъ Варягъ въ Греки и изъ Грекъ по ДнЬпру, и верхъ ДнЬпра волокъ до Ловоти, и по Ловоти внити в Ылмерь озеро великое, из него же озера потечеть Волховъ и вътечеть в озеро великое Нево, и того озера внидеть устье в море Варяжьское. ..(11).

165 Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. 1. Т. 1. — М., 1987 — С. 109—110.

166 Горский В. С. Философские идеи в культуре Киевской Руси XI — начала XII в.

— Киев, 1988. — С. 140—141.

167 См. Словарь древнерусского языка (XI — XIV вв.): В 10 т. — М., 2004. — Т. 7.

— С. 449—450.

168 Полем же жившемь осовЬ и володЬющемъ роды своими, иже и до сее вратьЬ вяху поляне, и живяху кождо съ своимъ родомъ и на своихъ мЬстЬхъ, владЬюще кождо родомъ своимъ (12).

169 Имяху во овычаи свои, и законъ отець своих и преданья, кождо свой нравъ. Поляне во своих отець овычай имуть кротокъ и тихъ (15).

170 См.: Шайкин А. А. Поэтика начал и концовок в тексте «Повести временных лет» // Шайкин А. А. Поэтика и история: На материале памятников русской литературы XI — XVI веков. — М., 2005. — С. 158, 178—180.

171 Костомаров Н. И. Лекции по русской истории. — Ч. 1-ая. — СПб., 1861. — С. 33. К мысли о существовании «старинной повести о полянах-руси» приходил и Л. В. Черепнин. — Черепнин Л. В. «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие ей летописные своды // ИЗ 1948, №25. — С. 333.

172 Тако и си владЬша, а послЬже самЬми владЬють; яко же и высть: володЬють во козары русьскии князи и до днешнего дне (16—17).

173 «Эта христианизация фольклора, имеющая вид провиденциализма, но провиденциализма, так сказать, задним числом, безусловно вносилась в устную историю летописцами. Изложив фольклорное сказание, летописцы давали в конце его религиозное объяснение событий, иногда прямо и определённо, так сказать, декларативно, иногда религиозное объяснение могло содержаться в композиционном расположении материала». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 24—25.

174 «Апостол впервые видит баню и описывает её так, как Толстой описывает оперную сцену глазами Наташи, впервые посетившей театр. Таким образом, использование приёма «остранения» в русской литературе можно передатировать: собственно, отчёт следует начинать даже не со времени составления летописи — в неё этот сюжет пришёл из фольклора, временная глубина которого вообще с трудом поддаётся точному измерению». — Шайкин А. Эпические герои. // Поэтика и история. — С. 95—96.

175 Живов В. М. Об этническом и религиозном самосознании Нестора Летописца // Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. — М., 2002. — С. 172.

176 Там же. — С. 173—174.

177 вЬдяше Кий на горЬ, гдЬ же ныне увозъ Еоричевъ, а Щекъ сЬдяше на горЬ, гдЬ же ныне зовется Щековица, а Хоривь на третьей горЬ, от него же прозвася Хоревица. .вяху ловяща звЬрь, вяху мужи мудри и смыслени, нарицахуся поляне, от них же есть поляне в КиевЬ и до сего дне (12—13).

178 Ини же, не свЬдуще, рекоша, яко Кий есть перевозникъ вылъ, у Киева во вяше пе-ревозъ тогда с оноя стороны ДнЬпра, тЬмь глаголаху: на перевозъ на Киевъ. Аще во вы перевозникъ Кий, то не вы ходилъ Царюгороду; но се Кий княжаше в родЬ своемь, прихо-дившю ему ко царю, якоже сказають, яко велику честь приялъ от царя, при которомь при-ходивъ цари (13).

179 См.: Шайкин А. А. Поэтика начал и концовок в тексте «Повести временных лет». — С. 179.

180 Душечкина Е. В. Художественная функция чужой речи в Киевском летописании // Дисс. . уч. ст. канд. филол. наук. — Тарту, 1973.

181 Лотман Ю.М. Структура художественного текста. — М., 1970. — С. 323.

182 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 27.

183 Живов В. М. Об этническом и религиозном самосознании Нестора Летописца. — С. 176.

184 И выиде Олегъ нл врегъ, и воевлти нлмл, и много увийствл сотвори около грлдл гре-комъ, и рлзвишл многы поллты, и пожгошл церкви. Л их же имлху плЬнникы, овЬхь посекл-ху, друглил же мумлху, иныя же рлстреляху, л другыя в море вметлху, и инл многл злл творяху русь грекомъ (24).

185 И реме Олегъ: «Исшийте плрусы плволомиты руси, л словеномъ кропиньныя», и высть тлко. И повЬси щит свой въ врлтех, поклзул поведу, и поиде от Цлрягрлдл. И вос-пяшл русь плрусы плволомиты, л словене кропиньны, и рлздрл 'л вЬтръ; и рЬшл словени: «Имемся своим толстинлм, не длны суть словЬном прЬ плволомиты» (25).

186 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 34—35.

187 Там же. — С. 30.

188 Несостоятельность «теории фрагментарности», разработанной И. П. Ерёминым, убедительно доказывает А. А. Шайкин. — см.: Шайкин А. А. Поэтика и истории. — С. 25—65.

189 Не отрицая этого, И. П. Ерёмин между тем отмечал: «Изложение он (летописец — ОИ) часто сопровождал комментариями и оценками событий и тем самым заявлял о своём отношении к излагаемому, о своём авторском «я». Но эти оценки и комментарии прямого отношения к самому способу изображения жизни не имели». — Ерёмин И. П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. — Л., 1987. — С. 61.

190 М. И. Сухомлинов писал: «.при всем достоинстве западных летописцев у них нет такой последовательности в объяснении событий сомнительных, какою отличается наша древняя летопись». — Сухомлинов М. И. О древней русской летописи как памятнике литературном. — С. 164—165.

191 Например, Е. Л. Конявская отмечает: «Менталитет летописца во многом близок к менталитету историка Нового времени. По крайней мере, близки их субъективные установки. И тот, и другой стремятся выстроить известные им факты в единую ось истории, быть в этом максимально точным и объективным. Но вместе с тем, ими владеет стремление истолковать исторические события, интерпретировать известное, додумать неизвестное, установить закономерности исторического поступательного движения». — Конявская Е. Л. Проблема авторского самосознания в летописи (XI — XII вв.). — С. 75.

192 Мевду тем, вслед за И. П. Ерёминым Д. С. Лихачёв говорит об «эпическом презрении» к событиям, которое якобы испытывает летописец, и пренебрежении им прагматическими связями и объяснениями. — Лихачёв Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд., доп. — М., 1979. — С. 257—261. Сходные мысли впоследствии высказывал В. И. Мильдон. На его взгляд, авторы летописей просто сообщали «о всяком событии как таковом, а не в зависимости от его роли в подготовке будущего или в подтверждении былых пророчеств. Летописец не придавал значения. логике, организованности, убедительности». Летописец даже «не пробует понять, что он пишет и переписывает». — Мильдон В. И. «Земля» и «небо» исторического сознания: Две души европейского человечества // Вопросы философии. — №5. — 1992. — С. 90—95. Мы

разделяем позицию А. А. Шайкина, который считает, что «летописец всегда (или почти всегда) даёт достаточное количество событий для того, чтобы читатель сам мог уловить их внутреннюю связь, их объективный смысл даже в тех случаях, где он не по соображениям литературного стиля или метода, а по вполне понятным опасениям человека, подвластного своим правителям, не мог дать своего авторского комментария к событиям». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 223—224.

193 В лЬто 6523/1015. Хотящю Володимеру ити на Ярослава, Ярославъ же, пославъ за море, приведе варягы, вояся отца своего; но Еогъ не вдасть дьяволу радости. Володимеру во разволЬвшюся (89).

194 Не терпяшеть во дьяволъ, власть имы надо всЬми, и сей вяшеть ему аки тернъ въ сердци, и тьщашеся потревити оканьный, и наусти люди (58).

195 «Не суть то вози, но древо; днесь есть, а утро изъгнееть; не ядять во, ни пьють, ни молвять, но суть дЬлани руками в деревЬ. Л Еогъ есть единъ, ему же служать грьци и кланяются, иже створилъ нево, и землю, и звЬзды, и луну, и солнце, и человЬка, и дал есть ему жити на земли. Л си вози что сдЬлаша? вами дЬлани суть. Не дамъ сына своего вЬсомъ» (58).

196 По мысли А. А. Шайкина, «Русь приобщалась к мировой религии, что, с одной стороны, теснее сближало её с иными странами христианского региона и увеличивало возможность культурных влияний, с другой стороны — способствовало консолидации племён и народностей, находящихся в сфере влияния Киева. Племенная Русь всё более перерастала в Русь государственную». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 71.

197 ВлЬзоша в воду, и стаяху овы до шие, а друзии до персий, младии же по перси от верега, друзии же младенци держаще, свершении же вродяху, попове же стояще молитвы творяху (81).

198 ви во не вЬша преди слышали словесе книжного, но по Божью строю и по милости своей помилова Богъ, яко же рече пророкъ: «Помилую, его же аще хощю». Помилова во ны «Пакы ванею вытья и овновленьем духа», по изволеныо Божью, А не по нашим дЬлом

(81—82).

199 Елагословенъ Господь Иисус Христос, иже возлюви новыя люди, Русьскую землю, и просвЬти 'ю крещеньем святымь (82).

200 См. аналогичный пример: Мы же възопьемъ к Господу Богу нашему, глаголюще: Елагословень Господь, иже не дасть нас в ловитву зувомъ ихъ!.. вЬть скрушися, и мы извавлени выхом от прельсти дьяволя (83).

201 Реку же съ Давыдомь: «ПридЬте, възрадуемъся Господеви, въскликнЬмъ Еогу и впасу нашему. Варимъ лице бго въ исповЬданьемъ» (82).

202 ТЬм же долъжни есмы равотати Господеви, радующеся ему. Рече во Давыдъ: «Равотайте Господеви съ страхом, и радуйтеся ему с трепетом» (83).

203 В се же лЬто въсташа волъсви в вуждали, извиваху старую чадь по дьяволю наущенью и вЬсованью, глаголюще, яко си держать говино (99).

204 В лЬто 6581/1073. £ъздвиже дьяволть котору въ вратьи сей Ярославичихъ. Бывши распри межи ими, выста съ сове ввятославъ со Всеволодомъ на Изяслава (121).

205 Лнтоний же приде Кыеву, и мысляше, кдЬ вы жити; и ходи по манастыремъ, и не възлюви, Богу не хотящю. И поча ходити по девремъ и по горамъ, ища, кдЬ вы ему Богъ показалъ (105).

206 И приде игуменъ и вратья ко Лнтонью, и рекоша ему: «Отче! умножилося вратьЬ, а не можемъ ся вмЬстити в печеру; да вы Богъ повелЬлъ и твоя молитва, да выхомъ поставили церковьцю внЬ печеры» (106).

207 И нлмл Богъ умножлтн чернорнзцЬ молитвлми святыя Богородицл, и съвЬтъ ство-ришл врлтья со игуменомь постлвити млнлстырь (106).

208 В несторовом «Житие Феодосия» выборы нового игумены представлены иначе: Феодосий предложил монахам выбрать нового игумена, они избрали Стефана, и Феодосий благословил нового избранника. Конфликт, который имеет место в ПВЛ, в ЖФ отсутствует. — См.: Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1. XI — XII вв. — СПб., 1997. — С. 428. Различное освещение одного и того же события в двух текстах даёт лишний повод усомниться в авторстве Нестора — летописца, по крайней мере для данного фрагмента ПВЛ.

209 В лЬто 6583/1075. Помлтл высть церкы Пемерьскля нлдъ основлньемь Отефлномь игуменомь; изъ основлнья во Феодосии помллъ, л нл основлнии Отефлнъ помл; и конмлнл высть нл третьее лЬто, мЬсяцл иуля 11 день (131).

210 Об этой теории и её генезисе см.: МилъковВ. В. Осмысление истории в Древней Руси. — СПб., 2000. — С. 50—61.

211 Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Том I. — М., 1997. — С. 469.

212 Милъков В. В. Осмысление истории в Древней Руси. — С. 51.

213 Нлводить во Богъ по гнЬву своему иноплеменьникы нл землю, и тлко скрушенымъ имъ въспомянутся къ Богу; усовнля же рлть вывлеть от совллжненья дьяволя. Богъ во не хощеть злл меловЬкомъ, но вллгл; л дьяволъ рлдуется злому увийству и крови пролитью, подвизля свлры и злвисти, врлто-ненлвидЬнье, клеветы (112).

214 По мысли А. А. Шайкина, «летописец в рамках общей религиозной интерпретации земных событий проводит любопытную дифференциацию:.иноплеменников наводит бог, наказывая людей, но для их же блага, а внутренние войны, междоусобья разжигает дьявол, творя зло людям. Таким образом, поражение Ярославичей от иноплеменников-половцев надо понимать как прямое божественное вмешательство — наказание за нарушение обета крестоцелования». — Шайкин А. «Се повести времянь-ных лет.». — С. 118—119.

215 Земли же согрешивши которой люво, клзнить Богъ смертью, ли гллдомъ, ли нлве-деньемъ поглныхъ, ли ведромъ, ли гусеницею, ли инЬми клзньми, лще ли поклявшеся вудемъ, в нем же ны Богъ велить жити (112).

216 Дл лще сице створимъ, всЬхъ грЬхъ прощени вудемъ: но мы нл злое възрлщл-емся, лкы свинья в кллЬ грЬховнЬмь присно клляющеся, и тлко превывлемь (112).

217 «Будеть во, реме, егдл призовете мя, лзъ же не послушлю влсъ». Взищете мене зли, и не оврящете; не всхотЬшл во ходити по путемь моим; дл того рлди злтворяется нево. (113).

218 ви слышлще, въстягнЬмъся нл довро, взищЬте судл, извлвите овидимлго, нл по-клянье придемъ, не въздлюще злл зл зло, ни клеветы зл клевету, но лювовью прилЬпимся Господи БозЬ нлшемь, постомъ, и рыдлньем, и слезлми омывлюще вся прегрЬшенья нлшл

(113).

219 ве во не поглнски ли живемъ, лще усрЬсти вЬрующе? Лще во кто усрящеть мерно-ризцл, то възврлщлется, ли единець, ли свинью; то не поглньскы ли се есть? (114).

220 Видим во игрищл утоломенл, и людий много множьство нл них, яко упихлти нлмнуть другъ другл, позоры дЬюще от вЬсл злмышленлго дЬлл, л церкви стоять; егдл же вывлеть годъ молитвы, млло ихъ оврЬтлется в церкви (114).

221 Б. А. Рыбаков, сравнивая статьи 1068 и 1093 гг., отмечает, что «в отличие от 1065—1068 гг., когда в числе согрешений был обозначен целый ряд социальных моментов, здесь человеческое, житейское чётко отделено от церковного — здесь глухо

говорится только об отвлечённой греховности». — Рыбаков Б. А. Древняя Русь. — М., 1963. — С. 251.

222 Праведно и достойно есть, тако да накажемься, тако вЬру имем, кажеми есмы: по-доваше нам «Преданымь выти в рукы языку странну и везаконьнЬйшю всея земля» (146).

223 Яко же створихом, тако и стражем: городи вси опустЬша, села опустЬша; прейдемь поля, идеже пасома вЬша стада конь, овця и волове, все тъще нонЬ видимъ, нивы по-ростъше звЬремъ жилища выша (146).

224 О неиздреченьному человЬколювью! якоже видЬ вы неволею к Нему овращающася. О тмами лювве, еже к намъ! понеже хотяще уклонихомся от заповЬдий его. ве уже не хотя-ще терпим, се с нужею, и понеже неволею, се уже волею. ГдЬ во вЬ у насъ умиленье? (147).

225 .и люди раздЬлиша, и ведоша в вежЬ к сердоволем своимь и сродником своимъ; мъного роду хрестьяньска; стражюще, печални, мучими, зимою оцЬпляеми, въ алчи и в жажи и в вЬдЬ, опустнЬвше лици, почернЬвше телесы; незнаемою страною, языкомъ ис-паленым, нази ходяще и воси, ногы имуще сводены терньем; со слезами отвЬщеваху другъ къ другу, глаголюще: Лзъ вЬхъ сего города", и други: Язъ сея вси"; тако съупра-шаются со слезами, родъ свой повЬдающе и въздышюче, очи возводяще на нево к вышнему, сведущему тайная (147).

226 Дще ли кто речеть, яко аньела нЬсть у поганыхъ, да слышить, яко Олександру Ма-кидоньскому, ополчившю на Дарья и пошедшю ему, и повидившю землю всю от въстокъ и до западъ, и пови землю бгупетьскую, и пови Драма, и приде в островы морьскыя; и врати лице свое взыти въ брусалимъ, повидити жиды, зане же вяху мирни со Дарьемь. (188—189).

227 ввятополкъ же и Володимеръ поидоста на нь по сей сторонЬ ДнЬпра, и придоста къ Заруву, и ту перевродистася, и не очютиша ихъ половци, Богу схраншю ихъ.(151).

228 РусскиЬ же князи и вои вси моляхуть Бога, и овЬты вздаяху Богу и Матери бго, овъ кутьею, овъ же милостынею увогым, инии же манастырем тревованья (184).

229 И вывшю же соступу и врани крЬпцЬ, Богъ вышний возрЬ на иноплеменникы со гнЬвомъ, падаху предъ хрестьяны. И тако повЬжени выша иноплеменьници, и падоша мнози врази, наши супостати, предъ рускыми князи и вои на потоци ДегЬя (191).

230 И князь Володимеръ пристави попы своя, Ьдучи предъ полкомъ, пЬти тропари коньдакы хреста честнаго и канунъ святой Богородици (191).

231 Князи же наши възложише надежю свою на Бога, и рекоша: "уво смерть намъ здЬ, да станемъ крЬпко". И цЬловашася другъ друга, възведше очи свои на нево, призы-ваху Бога вышняго (191).

232 ТЬм же достойно похволяти англы, яко же Иоанъ Златоустець рече: иво ти творцю везначално поють, милостиву ему выти и тиху человекомъ (192).

233 На безосновательность таких предположений указывал Д. С. Лихачёв. — см.: Повесть временных лет. Часть 2. Приложения. Статьи и комментарии Д. С. Лихачёва. — М.-Л., 1950. — С. 397—398.

234 Кусков В. В. История древнерусской литературы. — С. 55.

235 Лихачев Д. С. Избранные работы: В 3-х тг. Т. 3. Человек в литературе Древней Руси. — Л., 1987. — С. 27.

236 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет»: Проблемы её историко-литературного изучения. — Л., 1946. — С. 3—4, 49—52, 56—57, 75, 91.

237 Лихачёв Д. С. Человек в литературе древней Руси. — М., 1970. — С. 29.

238 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 278.

239 И изъврашася 3 вратья с роды своими, пояша по совЬ всю русь, и придоша; старЬйший, Рюрикъ, сЬде НовЬгородЬ, а другий, винеусъ, на БЬлЬозерЬ, а третий ИзворьстЬ, Труворъ (18).

240 Лихачёв Д. С. Человек в литературе Древней Руси. — С. 67—70.

241 ШайкинА. А. «Повесть временных лет»... — С. 135.

242 Въ л>Ьто 6390882. Поиде Олегъ, поимъ воя многи, варят, чюдь, словами, мерю, весь, кривичи, и приде къ вмоленьску съ кривичи, и прия градъ, и посади мужь свои, оттуда поиде внизъ, и взя Лювець, и посади мужь свои (20).

243 .и устави варягомъ дань даяти от Новагорода гривенъ 300 на л>Ьто, мира д>Ьля, еже до смерти Ярослдвл'Ь даяше клрягомъ (20).

244 В год 6422 (914). Пошел Игорь на древлян и, поведив их, возложил на них дань вольше Олеговой (31).

245 Князю Святославу възрастъшю и възмужавшю, нача вои совкупляти многи и Хравры, и легъко ходя, аки пардусъ, войны многи творяше. .И посылаше къ странамъ, глаголя: «Хочю на вы ити» (46).

246 Лихачёв Д. С. Человек в литературе Древней Руси. — С. 69.

247 См. например: Костомаров Н. И. Предания первоначальной русской летописи в соображениях с русскими народными преданиями в песнях, сказках и обычаях //Собр. соч. — Т. 13. — СПб., 1904. — С. 95; Путилов Б. Н. Русский историко-песен-ный фольклор XIII — XVI веков. — М.-Л., 1960 — С. 38; Истоки русской беллетристики. — Л., 1970. — С 38.

248 Олег же посм^ася и укори кудесника, река: «То ти неправо глаголють волъсви, но все то льжа есть: конь умерлъ есть, а я живъ» (29—30).

249 И прииде на м>Ьсто, ид>Ьже в*Ьша лежаще кости его голы и ловъ голъ, и ссЬде с коня, и посмеяся рече: «Отъ сего ли лва смьрть выло взяти мн>Ь?» (30).

250 «Смех как похвальба — характеристика всегда отрицательная и в фольклоре, и в средневековой литературе. .Смех-похвальба — признак гордыни, гордыни необоснованной». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 36.

251 Д. С. Лихачёв связывает выражение «стать на костях» (в значении «одержать победу») с ««саким-то церемониальным моментом». Правда, Лихачёв имеет в виду «стояние на костях» противника, а Олег становится на кости коня, но смысл «попрания», восходящий к языческому ритуалу, видимо, сохранился и в этом рассказе. — ЛихачёвД. С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. — Л., 1978. — С. 185.

252 КостомаровН. И. Собр. соч. Т. 13. — СПб., 1904. — С. 38.

253 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 38.

254 Объективное отношение к древлянам исследователь объясняет древлянским происхождением предания, которое привлекло киевского летописца «как поучительный пример того, к каким пагубным последствиям может привести неуёмная алчность и жестокость князя, возомнившего о вседозволенности. Князьям — современникам летописцев, для которых писалась ПВЛ, — здесь было над чем задуматься». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 42.

255 «уже намъ нЬкамо ся д>Ьти, волею и неволею стати противу; да не посрамимъ земл>Ь РускиЬ, но ляжемъ костьми, мертвыи во срама не имамъ. Дще ли пов^гнемъ, срамъ имамъ. Не имамъ ув^жати, но станемъ крепко, азъ же предъ вами поиду: аще моя глава ляжеть, то промыслите совою» (50).

256 На родство эпизодов посольств со сказочным сюжетом о сватовстве к неприступной царевне, испытывающей женихов «трудными задачами», указывали многие исследователи. Глубокий анализ поступков и речей Ольги предложил Д. С. Лихачёв — см.: ЛихачёвД. С. Возникновение русской литературы. — М.-Л., 1952.

257 «Несение в ладьях — первая загадка Ольги, она же и первый обрядовый момент похорон, баня для покойника — вторая загадка Ольги — второй момент похо-

рон, трпзна по покойнику — последняя загадка Ольги — последний момент похорон». — Лихачёв Д. С. Возникновение русской литературы. — С. 46.

258 ... и приде к нему Ольгл, и видЬвь 'ю довру сущю зЬло лицемъ и смыслену, уди-вивъся цлрь рлзуму ея, весЬдовл к ней, и рекъ ей: «Подовнл еси цлрствовлти въ грлдЬ с нлми» (44).

259 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет»: Проблемы её историко-литературного изучения. — Л., 1946 // www.wasp.kz

260 Шайкин А. А. «Повесть временных лет»... — С. 136—137.

261 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 60.

262 Сходные мысли высказывает А. А. Шайкин. — Шайкин А. А. Эпические герои «Повести временных лет» и способы их изображения // Поэтика и история. — С. 116—117.

263 Но превллгий Еогъ не хотя смерти грЬшникомъ, нл томъ холмЬ нынЬ церкви стоить, святлго Влсилья есть, якоже послЬди склжемъ (56).

264 И постлви церковь святлго Влсилья нл холмЬ, иде же стояше кумиръ Перунъ и промии, иде же творяху потревы князь и людье (81).

265 И се рекъ, повелЬ рувити церкви и постлвляти по мЬстомъ, иде же стояху кумири (81).

266 И нлмл стлвити городы по ДеснЬ, и по Востри, и по Трувежеви, и по вулЬ, по втугнЬ. И помл нлрувлти мужЬ лумшиЬ от словень, и от кривимь, и от мюди, и от вятимь, и от сихъ нлсели грады; вЬ во рлть от пеменЬгъ (83).

267 Въ лЬто 6497/989. Посемь же Володимеръ живяше въ злконЬ хрестьянстЬ, помысли создлти церковь пресвятыя Еогородицл (83).

268 По сих же придошл пеменЬзи к Влсилеву, и Володимирь с мллою дружиною изыде противу. И съступившимся, и не мог стерпЬти противу, подъвЬгъ стл подъ мостом, одвл укрыся противных (85).

269 Шайкин А. А. Эпические герои «Повести временных лет». — С. 120.

270 Подробнее об этом см.: ГуревичА. Я. История и сага. — М., 1972. — С. 84—95; Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 74.

271 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

272 ШайкинА. А. Эпические герои «Повести временных лет». — С. 120, 121.

273 Лихачёв Д. С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. — Л., 1978. — С. 78. Сходные мысли ещё раньше высказывал М. И. Сухомлинов: «Сообразно с судьбой Русской земли, в летописи представляется две стороны: светлая — в изображении минувшего, и тёмная — в описании печальной действительности, современной летописцу». — Сухомлинов М. И. О древней русской летописи. — С. 217.

274 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 139.

275 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». //www.wasp.kz.

276 Помысливъ высокоумьемь своимь, не вЬдый яко «Еогъ длеть вллсть, ему же хо-щеть; постлвляеть во цеслря и князя Вышний, ему же хощеть, длсть» (95).

277 .исполнивъся везлконья, Клиновъ смыслъ приимъ, посылля к Еорису, гллголлше, яко «в товою хомю лювовь имЬти, и къ отню придлмь ти»; л льстя под нимь, клко вы 'и погувити (90).

278 Современный исследователь отмечает, что моральные суждения летописца «распределяются отнюдь не по нормативным признакам, не в простом соответствии с добрыми и злыми поступками, как то можно было бы предположить по морализующей риторике, — летописец знает что-то ещё, нечто особенное и решающее, что по-

зволяет ему выбирать между возможностями осуждать своих протагонистов или оправдывать. Владимир I и Святополк I совершают братоубийство, но первый получает ореол святого, второй — печать окаянного, первый становится несравненным светочем русской истории, второй — её мрачнейшим злодеем. .во всём этом можно увидеть единый принцип, руководящий выбором самых разнообразных тактических приёмов для оправдания и осуждения различных князей: определяющей является принадлежность князей к старшей и младшей ветви». — Сендерович С. Я. Метод Шахматова, раннее летописание и проблема начала русской историографии // Из истории русской культуры Т. I (Древняя Русь). — М., 2000. — С. 491.

279 Ерёмин И. П. Повесть временных лет. // www.wasp.kz; ЛихачёвД. С. Человек в литературе древней Руси. — С. 25—30.

280 И вЬжащю ему, нападе на нь вЬсъ, и раславЬша кости его, не можаше сЬдЬти на кони, и несяхуть 'и на носилЬхъ. Принесоша 'и къ Еерестью, вЬгающе с нимь. Онъ же глаголаше: ПовЬгнЬте со мною, женуть по насъ. Отроци же его всылаху противу: бда кто женеть по насъ? И не вЬ никого же вслЬдъ гонящаго, и вЬжаху с нимь (98).

281 См. также: ШайкинА. «Се повести времяньных лет.». — С. 86.

282См.: Водолазкин Е.Г. Всемирная история в литературе Древней Руси: (на материале хронографического и палейного повествования XI — XV веков). 2-е изд. — СПб., 2008. — С. 52—53, 61.

283 ве же Еогъ показа на наказанье княземъ русьскым, да аще сии еще сице же створять, се слышавше, ту же казнь приимуть; но и вольши сее, понеже, вЬдая се, сътворять такоже зло увийство (98). Интересные мысли высказал по этому поводу А. А. Шайкин: «Прочитав такой рассказ о последних днях Святополка, о смерти и посмертных муках князя-братоубийцы, нынешние князья должны были ужаснуться и оставить злокозненные замыслы. Поэтому не так уж важно, что в реальности могло быть иначе: русская традиция прочно связала убиение Бориса и Глеба с именем Святополка, и летописец извлекает из этого необходимый его времени этический и политический смысл». — ШайкинА. А. «Повесть временных лет». — С. 142.

284 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». //www.wasp.kz.

285 Душечкина Е. В. Художественная функция чужой речи в русском летописании // Учёные записки Тартуского университета. Вып. 306. Труды по русской филологии. XXI. Литературоведение. — Тарту, 1973. — С. 65—104.

286 «Господи Иисусе Христе! Иже симь овразомь явися на земли спасенья ради нашего, изволивъ своею волею пригвоздити на крестЬ руцЬ свои, и приимъ страсть грЬхъ ради наших, тако и мене сподови прияти страсть» (91).

287 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

288 Своеобразное «удлинение» сцены преступления, показ его в два этапа, И. П. Ерёмин связывал со стилистической особенностью описания злодеяний у древнерусских авторов. — Ерёмин И. П. Литература Древней Руси (этюды и характеристики). — М.-Л., 1966. — С. 26—27.

289 увЬдЬвъ же се, оканьный ввятополкъ, яко еще дышеть, посла два варяга прикон-чатъ его. ОнЬма же пришедшема и видЬвшема, яко и еще живъ есть, единъ ею извлекъ мечь, проньзе 'и къ сердцю (91).

290 И тако скончася влаженый Еорисъ, вЬнець приимъ от Христа Еога съ праведными, причетъся съ пророкы и апостолы, с ликы мученичьскыми водваряяся, Двраму на лонЬ почивая, видя неиздреченьную радость, въспЬвая съ ангелы и веселяся с лики святыхъ (91—92).

291 «. ..Дл лще еси полумили дерзновенье у Богл, молися о мнЬ, дл и лзъ Еыхъ ту же стрлсть приялъ. Луме еы ми еыло с тоеою умрети неже въ свЬтЬ семь прелестнЬмь жи-

ти» (92—93).

292 Принесеся нл жертву Богови, в воню Еллгоухлнья, жертвл словеснля, и прия вЬнець, вшедъ въ неЕесныя оЕители, и узрЬ желлемлго Ерлтл своего, и рлдовлшеся с нимь неиз-дременьною радостью, юже улумистл ЕрлтолюЕьемь своимь (93).

293 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 92.

294 Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. — М., 2002. — С. 91.

295 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz

296 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 164.

297 Там же. — С. 164—165.

298 И позвл к соеЬ нлромитыЬ мужи, иже Еяху иссЬкли влрягы, и оЕльстивъ 'я исЬме (95).

299 По замечанию исследователя, «как и в фольклоре, в летописи похвальба перед боем — всегда отрицательная характеристика. Нахвальщик непременно терпит поражение как бы в расплату за необоснованную гордыню». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 95.

300 «Хомемъ ся и еще Еити съ Болесллвомъ и съ ввятополкомь». Нлмлшл скотъ съеи-рлти от мужл по 4 куны, л от стлрость по 10 гривен, л от Еояръ по 18 гривен. И приведошл влрягы (97).

301 В лЬто 6532/1024. Яросллву сущю НовЬгородЬ, приде Мьстисллвь ис Тъмуторокл-ня Кыеву, и не прияшл его кыяне. Онъ же, шедъ, сЬде нл столЬ ЧерниговЬ, Яросллву сущю НовЬгородЬ тогдл (99).

302 Яросллву же сущю НовЬгородЬ вЬсть приде ему, яко пеменЬзи остоять Кыевъ

(101).

303 И не смяше Яросллвъ ити в Кыевъ, дондеже смиристлся. И сЬдяше Мьстисллвъ ЧерниговЬ, л Яросллвъ НовЬгородЬ, и ЕЬяху КыевЬ мужи Яросллвли (100).

304 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 159.

305 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

306 «Не я помлхъ изЕивлти Ерлтью, но онъ; дл Еудеть отместьникъ Богъ крове Ерлтья моея, злне Еез вины пролья кровь Борисову и ГлЬЕову прлведную. бдл и мнЬ сице же створить? Но суди ми, Господи, по прлвдЬ, дл сконмлется злоел грЬшнлго» (96).

307 «Кровь Ерлтл моего вопьеть к тоеЬ, Вллдыко! Мьсти от крове прлведнлго сего, якоже мьстилъ еси крове Двелевы, положивъ нл КлинЬ стенлнье и трясенье; — тлко положи и нл семь» (97).

308 Помоливъся, и рекъ: «Брлтл моя! Дще естл и тЬломь отошлл отсюдл, но молитвою помозЬтл ми нл противнлго сего уЕийцю и гордлго» (97).

309 Или, как отмечает И. П. Ерёмин: «Герой мог у летописца, раз попав у него в тот или иной план повествования, приняв «новый» для себя образ, в этом образе и остаться». — Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

310 И еЬ Яросллвъ люея церковныя устлвы, попы люЕяше по велику, излихл же мерноризьцЬ, и книглмъ прилежл, и помитля 'е млсто в нощи и въ дне. И соЕрл писцЬ мно-гы и прекллдлше от грекъ нл словЬньское писмо. И спислшл книгы многы, ими же поумлще-ся вЬрнии людье нлсллжлются уменья Еожественлго (102).

311 Яросллвъ же сей, якоже рекохом, люЕимъ еЬ книглмъ, и многы нлпислвъ положи в святЬй вофьи церкви, юже создл слмъ. укрлси 'ю зллтомь и среЕромь и сосуды церковными, в ней же оЕымныя пЬсни Богу въздлють в годы оЕымныя (103).

312 Радовашеся Ярославъ, видя множьство церквий и люди хрестьяны, зЬло, а врагъ сЬтовашеться, повЬжаемъ новыми людьми хрестьяньскыми (103). Исследователь отмечал: «Перед читателем рисуется во весь рост портрет первого по существу христианского правителя новой христианской державы, и летописец не скупится на щедрые похвалы, светлые и золотые тона. .Этот новый облик самодержца как бы перекрывает, заслоняет то негативное, что прежде было высказано в адрес князя». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 100.

313 Там же. — С. 105.

314 Правда, как замечает А. А. Шайкин, об этом событии говорится без особого пафоса, а весьма скупо и сдержанно, поскольку Судислав, будучи братом Ярослава, по праву старшинства мог претендовать на княжеский трон. Однако после освобождения он почему-то не вступает в борьбу за свои права, а постригается в монахи. Видимо, не последнюю роль в этом сыграли Ярославичи. — Шайкин А. А. «Се повести времяньных лет...». — С. 177—178.

315 Манастыреви же свершену, игуменьство держащю Варламови, Изяславъ же поста-ви манастырь святаго Дмитрия, и выведе Варлама на игуменьство к святому Дмитрию, хотя створити вышний сего манастыря, надЬяся вогатьству (107).

316 «Ерате! Не тужи. Видиши ли, колико ся мнЬ сключи: первое, не выгнаша ли мене и имЬнье мое разгравиша? И пакы, кую вину вторую створилъ вЬхъ? Не изгнанъ ли вЬхъ от ваю, врату своею? Не влудилъ ли вЬх по чюжимъ землям, имЬнья лишень, не створих зла ничто же? И нынЬ, врате, не туживЬ. Дще вудеть нама причастье в РусскЬй земли, то овЬма; аще лишена вудевЬ, то ова. Дзъ сложю главу свою за тя» (132—133).

317 Велий во есть грЬх преступати заповЬдь отца своего: иво исперва преступиша сы-нове Хамови на землю вифову, и по 400 лЬт отмьщенье прияша от Еога, от племене во вифова суть еврЬи, иже извивше ХананЬйско племя, всприяша свой жревий и свою землю. Пакы преступи Исавъ заповЬдь отца своего, и прия увийство; не довро во есть преступати предЬла чюжего (122).

318 вице ся похвали Иезекий, цесарь июдЬйскъ, к посломъ цесаря асурийска, его же вся взята выша в Вавилонъ: тако и по сего смерти все имЬнье расыпася разно (131).

319 Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Князь Святослав и царь Иезикия (к интерпретации статей «Повести временных лет» под 1075 и 1076 г.) // Древняя Русь. — №2. — М., 2008. — С. 9—10. А. А. Шайкин соотносит эпизод похвальбы Святослава с известным эпизодом на пиру у Владимира, когда тот охотно заменяет по требованию своей дружины деревянные ложки серебряными, и усматривает здесь языческий взгляд на природу и назначение богатства. — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 122. Сходные мотивы присутствуют в скандинавских сагах: «Щедрость — определяющее качество вовдя, не менее существенное, чем военная удача. Щедрость считалась признаком благородства, неизбежно присущим всякому знатному человеку». — Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. — М., 1972. — С. 198—199.

320 И удариша в конЬ, и одолЬ ввятославъ в трех тысячахъ, а половець вЬ 12 тысячЬ; и тако вьеми, а друзии потопоша въ внови, а князя ихъ яша рукама, въ 1 день ноявря (115).

Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 124.

322 «ВЬ послевЬ к врату своему; аще поидеть на вы с ляхы гувити васъ, то вЬ проти-ву ему ратью, не давЬ во погувити града отца своего; аще ли хощеть с миромь, то в малЬ придеть дружинЬ» (116).

323 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

324 Шайкин А. А. «Повесть временных лет»... — С. 139.

325 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

326 Так, после неудачной попытки Ярополка пойти войной на Всеволода, не великий киевский князь, а его сын «створи миръ» с мятежным владимирским князем.

327 «Почто вы рлспря имлтл межи совою? Л поглнии гувять землю Русьскую. Последи ся уллдитл, л нонЬ поидитл противу поглным люво с миромъ, люво рлтью» (143).

328 Половци же видЬвше сдолЬвше, пустишл по земли воююче, л друзии възврлтишл-ся к Торцьскому (144).

329 Подробный анализ «Повести об ослеплении Василька» см.: Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 209—214.

330 Обращая внимание на фразу «смятеся умом», А. А. Шайкин отмечает: «Здесь, может быть впервые в русской литературе, внимание с конечного результата переключается на процесс, уже не поступок в его конечной значимости является характеристикой человека, а его путь к поступку». — Шайкин А. А. Там же. — С. 209.

331 «Дл лще прлво гллголеши, Еогъ ти вуди послух; дл лще ли злвистью молвишь, Еогъ вудеть зл тЬмъ» (171).

332 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 210.

333 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 176.

334 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 181.

335 Тлкъ во овычлй имяше ввятополкъ: коли идяше нл войну, или инлмо, толи покло-нивъся у гровл Феодосиевл и молитву вземъ у игуменл, ту сущлго, то же идяше нл путь свой (186—187).

336 И рлдъ вывъ, овЬщлся и створи, повелЬ митрополиту впислти в синодикъ. И повелЬ вписывлти по всЬм епископьямъ, и вси же епископи с радостью впислшл, и поми-нлти 'и нл всЬх соворехъ (187).

337 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

338 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 293.

339 «Княже! НЬту ти в томъ грЬхл; дл они всегдл к товЬ ходяче ротЬ, гувять землю Русьскую, и кровь хрестьянску проливлють весперестлни» (148).

340 Володимеръ же слышлвъ, яко ять высть Влсилко и слЬпленъ, ужлсеся, и вспллклвъ и рече: «вего не вывлло есть в РусьскЬй земьли ни при дЬдЬх нлших, ни при отцихъ нл-ших, сякого злл» (174).

341 ве слышлвъ Володимеръ рлспллклвъся и рече: «ПоистинЬ отци нлши и дЬди нлши звлюли землю Русьскую, л мы хочем погувити» (175).

342 И преклонися нл молву княгинину, чтяшеть 'ю лкы млтерь, отцл рлди своего, вЬ во лювим отцю своему повелику, и в животЬ и по смерти не ослушляся его ни в чем же; тЬмже и послушл ея, лкы млтере, и митрополитл тлко же, чтяше слнъ святительскый, не преслушл молвы его (175).

343 Володимеръ во тлкъ вяше лювезнивъ: лювовь имЬя к митрополитом, и къ еписко-помъ и къ игуменом, плче же и чернечьскый чинъ лювя, и черници лювя, приходящля к нему нлпитлше и нлпляше, лкы млти дЬти своя. Лще кого видяше ли шюмнл, ли в коем злзорЬ, не осудяше, но вся нл лювовь прекллдлше и утешлше (175). А. А. Шайкин заметил по этому поводу: «Таких по тональности и стилистике характеристик летописные князья удостаивались лишь в некрологах». — Шайкин А. А. «Повесть временных лет»: История и поэтика. — С. 298.

3 4 По мысли И. У. Будовниц, именно Владимиру Мономаху принадлежала идея о необходимости замены тактики пассивной обороны на тактику активных наступательных походов. — Будовниц И. У. Владимир Мономах и его военная доктрина // Исторические записки. — Т. 22. — М., 1947. — С. 89.

345 «Дивно ми, дружино, оже лошадий жалуете, ею же кто ореть; а сего чему не промыслите, оже то начнеть орати смердъ, и приЬхавъ половчинъ ударить 'и стрЬлою, а лошадь его поиметь, а в село его Ьхавъ иметь жену его и дЬти его, и все его именье? То лошади жаль, а самого не жаль ли?» (183).

346 ве во, яко же рекохомъ, видинье видиша в Печерьскомъ манастыри, еже стояше столпъ огненъ на тряпезници, та же преступЬ на церковь и оттуда к Городцю; ту во вяше Володимеръ в Радосыни. И тогда се ангелъ вложи Володимеру въ сердце, нача понужати, яко же рекохомъ (192).

347 Володимеръ же, надЬяся на Еога и на правду, поиде къ МЬньску съ сынъми своими и с Давыдомъ ввятославичемъ, и Олговичи (200).

348 Володимеръ же нача ставити истьву у товара своего противу граду. ГлЬвови же, узрившю, оужасеся сердцемь, и нача ся молити ГлЬвъ Володимеру, шля от севе послы (201).

349 Володимеръ же съжали си тЬмь, оже проливашеться кровь въ дьни постъныя Великого поста, и вдасть ему миръ (201).

350 По этому поводу исследователь замечал: «Одновременно, как и во времена Святослава, на эти территории претендовала и Византия. Кажется, эта акция Мономаха особого успеха не имела, так как посланные в том же году сын Владимира Вячеслав с Фомою Ратиборовичем возвратились с Дуная ни с чем. Но показательна сама попытка! Владимир действительно, с точки зрения летописца, стремится вернуть времена и славу «отцов и дедов». — ШайкинА. «Се повести времяньных лет.». — С. 199.

351 Мьстиславъ же с вечера исполчивъ дружину, и постави сЬверъ в чело противу ва-рягомъ, а сам ста с дружиною своею по крилома и трудишася варязи секуще сЬверъ, и посемъ наступи Мстиславъ со дружиною своею и нача сЬчи варяги (100).

352 И посла Мьстиславъ по Ярослава, глаголя: «вяди в своемь КыевЬ: ты еси старЬйшей врать, а мнЬ вуди си сторона» (100).

353 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 213.

354 Творогов О. В. Литература Древней Руси: Пособие для учителя. — М., 1981 // http://old-rus. narod.ru/paper.html.

355 «Ци я се створилъ, ци ли в моем городЬ? Я ся сам воялъ, аще выша и мене яли и створили тако же. Неволя ми выло пристати в совЬть, ходяче в руку» (177).

356 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 209.

357 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

358 ве уже третьее наведе поганыя на землю Русьскую, его же грЬха давы 'и Еогъ простилъ, зане же много хрестьянъ изгувлено высть, а друзии полонени и расточени по землям (148).

359 И не послуша Изяславъ словес сих, надЬяся на множство вой. Олег же надЬяся на правду свою, яко правь вЬ в семь, и поиде к граду с вои (168).

360 При этом исследователь Д. С. Леонардов по-иному трактует рождение Всесла-ва, считая, что родился он «в сорочке» («язвено» — плёнка, рубашка), то есть в околоплодном пузыре, который мать Всеслава, по предложению волхвов, «надела», «повязала» на ребёнка в качестве амулета. — Леонардов Д. С. Полоцкий князь Всеслав и его время // Полоцко-Витебская старина. — Вып. 2. — Витебск, 1912. — С. 150—173.

361 Там же. — С. 214—215.

362 В се же лЬто НовЬгородЬ иде Волховь вспять дний 5. ве же знаменье не довро высть, на 4-е во лЬто пожже Всеславъ градъ (109).

363 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

364 ОнЬмл же стлвшимл около Есеволожл, и взястл копьем град и злжгостл огнем, и в>Ьгошл людье огня. И повел>Ь Елсилко исЬми вся, и створи мщенье нл людех неповинных, и пролья кровь неповинну (177).

365 ве же 2-е мщенье створи, его же не вяше л>Ьпо створити, дл вы Еогь отместник выль, и взложити выло нл Еогл мщенье свое (177).

366 Елсилко вьзвыси кресть, гллголя, яко «вего еси ц^ловллъ, се перьв^е взяль еси зрлкь омью моею, л се нын'Ь хощеши взяти душю мою. Дл вуди межи нлми кресть сь» (178).

367 Творогов О. В. Литература Древней Руси. // http://avorhist.narod.ru/ publish/tvorogov2 .htm.

368 Ср.: Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 226.

369 «Чувство летописца, как бы сильно оно ни было, никогда не переступает меры справедливости, не переходит в пристрастие». — Сухомлинов М. И. О древней русской летописи. — С. 173.

370 Ерёмин И. П. Литература Древней Руси (этюды и характеристики). — С. 53.

371 Говоря об отношении к князьям, имеем в виду отношение, прежде всего, к ситуации и поступку, поскольку летопись рассказывает про жизнь, а не про литературу. А жизнь сложнее и не укладывается в схемы, в том числе художественные.

372 Некоторые способы выражения авторской позиции в летописях выделяет современная исследовательница. — См.: Конявская С. В. Дискурс и жанр в диахроническом исследовании // Жанры и формы в письменной культуре средневековья. — М., 2005 — С. 261—269.

373 О. В. Творогов, подразделяющий прямую речь в ПВЛ на документальную, иллюстративную и сюжетную, характеризуя сюжетную прямую речь, отмечал, что она во всех случаях является «одним из важнейших компонентов сюжетного повествования». И далее: монологи действующих лиц «создают пусть иллюзорный, искусственный, но в то же время воспринимаемый, видимый и слышимый читателем мир. Этикетный монолог князя сюжетен, поскольку он раскрывает нам князя с той стороны, с какой мы не знали его по действиям, он показывает нам его доброту, его благочестие и братолюбие, он является средством его самохарактеристики». — Творогов О. В. Сюжетное повествование в летописях XI — ХШ вв. // Истоки русской беллетристики. — Л., 1970. — С. 58—61.

374 По мысли А. А. Шайкина, «по их наличию или отсутствию, по их характеру и тону можно судить об отношении летописца к тому или иному князю». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 153.

375 Шайкин А. А. Некрологические статьи в «Повести временных лет» как средство характеристики героев летописи // Жанрово-стилевые искания и литературный процесс / Тематический сб. научных трудов. — Алма-Ата, 1998. — С. 10—20.

376 Пауткин А. А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах // Герменевтика Древнерусской литературы / Сборник 1 (XI — XVI века). — М., 1989. — С. 231—246.

377 Шайкин А. А. Эпические герои «Повести временных лет». — С. 111.

378 И пллклшлся людие вси пллмем великим, и несошл и погревошл его нл гор'Ь, еже гллголеться Щековицл; есть же могилл его и до сего дни, словеть могылл Ольговл. И высть всЬх л>Ьт княженил его 33 (30); И погревень высть Игорь, и есть могилл его у ИскоръстЬня грлдл вь Дерев^хь и до сего дне (40).

379 Шайкин А. А. Некрологические статьи в «Повести временных лет». — С. 14.

380 Лихачёв Д. С. Повесть временных лет // Лихачёв Д. С. Великое наследие. Классические произведения Древней Руси. — М., 1975. — С. 62.

381 ви высть предътекущия крестьяньстЬй земли, лки деньннцл предъ солнцемъ и лки зоря предъ свЬтомъ. ви во сьяше лки лунл в нощи, тлко и си в невЬрныхъ человЬцехъ свЬтящеся. (49).

382 Злщитилъ во есть сию вллжену Вольгу от противникл и супостлтл дьяволл (49).

383 Лще во ве и преже нл скверньную похоть желля, но послЬ же прилежл к покля-нью, яко же лпостолъ вЬщевлеть: «Идеже умножиться грЬхъ, ту изовильствуеть вллгодлть» (89).

384 Мы же, хрестьяне суще, не въздлем почестья противу оного въздлнью. Ведь Лще во онъ не крестилъ вы нлсъ, то нынЬ выли выхомъ в прельсти дьяволи, яко же и прлроди-тели нлши погынушл (89).

385 вего во в плмять держлть русьстии людье, поминлюще святое крещенье, и про-сллвляють Еогл въ молитвлхъ и в пЬснехъ и въ псллмЬхъ, поюще Господеви, новии людье, просвЬщени ввятымь Духомь, члюще нлдежи великлго Еогл и вплсл нлшего Иисусл Хри-стл въздлти комуждо противу трудомъ неиздреченьную рлдость, юже вуди улучити всЬмъ хрестьяномъ (89—90).

386 Шайкин А. А. Некрологические статьи в «Повести временных лет». — С. 14.

387 «Рлдуйтлся, стрлстотерпцл Христовл, злступникл Русьскыя земля, яже ицЬленье подлетл приходящим к влмл вЬрою и лювовью. Рлдуйтлся, свЬтлЬи звЬздЬ, злутрл восходящии» (94).

388

.извлвляющл от усовныя рлти и от пронырьствл дьяволя, сподовитл же и нлс, поющих и почитлющих влю честное торжьство, вь вся вЬкы до скончлнья (94). Исследователь предположил, что «это завершение похвалы требованиями к святым сделано автором рубежа XI — XII веков. .политический летописец этого времени не мог не использовать столь важный момент для пропаганды и воплощения своих основных государственных идей». — Шайкин А. А. Некрологические статьи в «Повести времен-ныхлет». — С. 15.

389 ТЬм же и съ Христосомъ въцлристлся у вЬчную рлдость, и длръ ицЬления при-емъшл от вплсл нлшего Иисусл Христл, неискудно подлвлетл недужнымъ, с вЬрою прихо-дящимъ въ святый хрлмъ ею, поворникл отечьству своему (200).

390 Яросллву же приспЬ конець житья, и предлсть душю свою Еогу, в сувоту 1 постл святлго Феодорл. Всеволодъ же спрятл тЬло отцл своего, възложьше нл слни везошл 'и Кыеву, попове поюще овычныя пЬсни. Пллклшлся по немь людье; и принесшее положишл 'и, в рлцЬ мороморянЬ, в церкви святое вофьЬ. И пллклся по немь Всеволодъ и людье вси. Живе же всЬхъ лЬт 70 и 6 (108—109).

391 Шайкин А. А. Некрологические статьи в «Повести временных лет». — С. 16.

392 Пауткин А. А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах. — С. 240.

393 «Отче, отче мой! Что еси пожилъ вес печлли нл свЬтЬ семь, многы нлплсти при-имъ от людий и от врлтья своея? ве же погыве не от врлтл, но зл врлтл своего положи гллву свою» (133).

94 Пауткин А. А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах. — С. 241—242.

395 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 125—126.

396 Пауткин А. А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах. — С. 241—242.

397 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 130.

398 Пауткин А. А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах. — С. 239—240.

399 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

400 Сходные мысли высказывает А. А. Шайкин: «здесь отчётливо видно не простое, отнюдь не либо «чёрное», либо «белое» изображение князя. Скорее, краски эти перемешаны, и при общем сочувственном отношении летописец не может удержаться от справедливых, с его точки зрения, упрёков князю». — Шайкин А. «Се повести вре-мяньных лет.». — С. 130.

401 И вси кияне великъ плачь створишл нлд нимь, со псллмы и п>Ьснми проводишл 'и до святлго Дмитрея, спрятлвше тЬло его, с честью положишл 'и в рлц>Ь мрлморян>Ь в церкви святлго лпостолл Петрл, юже Е'Ь слмъ нлчллъ здлти преже, м>Ьсяцл деклвря въ 5 день (136).

402 Многы в'Ьды приимъ, вез вины изгонимъ от в рать я своея, овидимъ, рлзгрлвленъ, прочее и смерть горкою приятъ, но в'ЬчнЬй жизни и покою сподовися (136). В этом отношении справедливо суждение учёного: «Для летописца — принципиального и страстного противника распрей между князьями — жертвы этих распрей предстают как самые возвышенные и благородные люди». — Шайкин А. А. Некрологические статьи в «Повести временных лет». — С. 12.

403 Пауткин А. А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах. — С. 236—237.

404 «Господи воже мой! Приими молитву мою, и длжь ми смерть, якоже дв>Ьмл врлтомл моимл, Борису и Гл^ву, от чюжею руку, дл омыю гр^хы вся своею кровью, и извуду суетнл-го сего св>Ьтл и мятежл, сЬти врлжии» (136).

405 бго же прошенья не лиши его вллгый Богъ: въсприя вллгля онл, их же око не вид>Ь, ни ухо слышл, ни нл сердце человеку не взиде, еже уготовл Богъ лювящимъ его (136).

406 Пауткин А. А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах. — С. 244.

407 В л>Ьто 6560/1052. Престлвися Володимеръ, сынъ Яросллвль стлрей, Нов'Ьгород'Ь, и положенъ высть в святЬй вофьи, юже в^ слмъ создллъ (108).

408 В л>Ьто 6565/1057. Престлвися Вячесллвъ, сынъ Яросллвль, вмолиньскЬ, и послди-шл Игоря вмолиньскЬ, из Володимеря выведше (109).

409 Б>Ь же Мьстисллвъ девелъ тЬломь, черменъ лицем, великымл очимл, хрлворъ нл рлти, милостивъ, лювяше дружину по велику, именья не щлдяше, ни питья, ни бденья врлняше (101).

410 Пауткин А. А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах. — С. 237.

411 Шайкин А. А. Некрологические статьи в «Повести временных лет»... — С. 12.

412 ви же ся зловл сключи въ день Възнесенья Господл нлшего Иисусл Христл, м>Ьсяцл мля въ 26. Ростисллвл же исклвше овр'Ьтошл в р'Ьц'Ь; и вземше принесошл 'и Киеву, и пллклся по немь млти его, и вси людье пожллишл си по немь повелику, уности его рлди. И соврлшлся епископи и попове и черноризци, пЬсни овычныя п>Ьвше, положишл 'и у церкви святыя вофьи у отцл своего (144—145).

413 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

414 Пауткин А. А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах. — С. 235.

415 Там же. — С. 235.

416 В се же л>Ьто престлвися Олегъ ввятосллвличь, м^сяцл лвгустл въ 1 день, л во вторый погревенъ высть у святого вплсл, у гровл отцл своего ввятосллвл (200).

417 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 170.

418 Ильин Н. Н. Летописная статья 6523 года и её источник (Опыт анализа). — М., 1957 — С. 111.

419 Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. — С. 203—204.

420 Ряд наблюдений наводят М. Д. Присёлкова на мысль, что «удалённый по требованию греков неудачливый первый митрополит Киева Илларион» впоследствии скрывался «в своей былой пещерке» под именем «великого Никона». — Присёлков М. Д. Нестор — летописец. — СПб., 2009 — С. 48.

421 И поча жити ту, моля Бога, ядый хлЬвъ сухъ, и то чересъ день, и воды в мЬру вкушая, копая печеру, и не да совЬ упокоя день и нощь, в трудЬхъ превывая, въ вдЬньи и в молитвахъ (105).

422 Лнтоний же прославленъ высть в РусьскЬй земли; Изяславъ же, увЬдЬвъ житье его, приде с дружиною своею, прося у него влагословенья и молитвы (105).

4 3 Исследователь начала XX века отмечал: «Введение забытого в самой Византии общинножитного устава, оживлённое личным высоким примером игумена Феодосия, создало из Киево-Печерского монастыря живой укор для греческой митрополии, не сумевшей и не подумавшей взять в свои руки возрождения монашества, тогда сильно упавшего в Греции и в этом именно упадочном виде насаждённого у нас на Руси». — Присёлков М. Д. Нестор — летописец. — С. 51.

424 И сице поучивъ вратью, цЬлова въся по имени, и тако изидяше из монастыря, взимая мало коврижекъ; и вшедъ в печеру, и затворяше двери печерЬ и засыпаше перстью, и не глаголаше никому же (123). Общеизвестно, что в игуменство Никона был поднят вопрос о канонизации Феодосия, к которой должно было быть приурочено и составление Нестерова «Жития».

425 ве же свысться прореченье влаженаго отца нашего Феодосья, довраго пастуха, иже пасяше словесныя овця нелицемЬрно, с кротостью и с расмотреньемь, влюда ихъ и вдя за ня, моляся за порученое ему стадо и за люди хрестьяньскыя, за землю Русьскую, иже и по отшествии твоемь от сея жизни молишися за люди вЬрныя и за своя ученикы, иже, взирающе на раку твою, поминають ученье твое и въздержанье твое, и прослав-ляють Бога (140).

426 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 271.

427 Но се реку мало нЬчто: «Радуйся, отче нашь и наставниче, мирьскыя плища отри-нувъ, молчанье възлювивъ, Богу послужилъ еси в тишинЬ, въ мнишьскомь житьи, всяко совЬ принесенье. .Радуйся, укрЬплься надежею вЬчныхъ влагъ, их же приимъ, умерт-вивъ плотьскую похоть, источникъ везаконья и мятежь, преподовне, вЬсовьскых козней извЬгъ и от сЬти.» (140).

428 Присёлков М. Д. Нестор — летописец. — С. 66.

429 В се же лЬто кончаша верхъ ввятыя Богородица на КловЬ, заложенЬй втефаном игуменом печерьскым (187).

430 .такы черньцЬ, яко светила в Руси сьяють: ови во вяху постници крЬпци, ови же на вдЬнье, ови на кланянье колЬньное, ови на пощенье чресъ день и чресъ два дни, ини же ядуще хлЬвъ с водою, ини зелье варено, друзии сыро. Въ лювви превывающе, меншии покаряющеся старЬйшимъ и не смЬюще пред ними глаголати, но все с покореньемь и с послушаньем великымъ. Тако же и старЬйшии имяху лювовь к меншимъ, наказаху, утЬшающе, яко чада възлювленая (125).

431 Яко се первый Демьянъ презвутеръ, вяше тако постникъ и въздержник, яко развЬ хлЬва ти воды ясти ему до смерти своея (126).

432 вему вЬ даръ дарованъ от Бога: проповЬдаше предивудущая, и аще кого видяше в помышленьи, овличаше и втаинЬ, и наказаше влюстися от дьявола (126).

433 бдиною ему стоящю нл утрени, возведь очи свои, хотя видЬти игуменл Никона, и видЬ ослл, стоящл нл игумени мЬстЬ, и рлзумЬ, яко не встлль есть игумень (127).Это ещё одно существенное отличне летописи от Нестерова ЖФ, где о Никоне автор отзывается восторженным образом и называет великим.

434 Он же не рлзумЬ вЬсовьсклго действл, ни плмяти прекреститися, выступивь покло-нися, лкы Христу, вЬсовьску действу (126).

435 Феодосий же моляше Еогл зл нь, и молитву творяше нлд нимь день и нощь, .. .тлко нлучися ясти и тлко извлви 'и Феодосии от козни дьяволя (129).

436 И тлко живущю ему, скончл житье свое. И рлзволЬся в печерЬ, и несошл 'и волнл в млнлстырь, и до осмлго дне о ГосподЬ скончлся. Игумен же Иолнь и врлтья спрятлвше тЬло его, и погревошл 'и (131).

437 Тлци ти вышл черноризци Феодосьевл млнлстыря, иже сияють и по смерти, яко свЬтилл, и молять Еогл зл сдЬ сущюю врлтью, и зл мирьскую врлтью, и зл приносящля вь млнлстырь, в нем же и донынЬ довродЬтелное житье живуть, овще вси вкупЬ, в пЬньи и в молитвлхь и послушлньи, нл сллву Еогу всемогущему, и Феодосьевлми молитвлми свлю-длеми, ему же сллвл в вЬки, лминь (131).

438 Шайкин А. А. «Повесть временных лет»... — С. 269.

439 Еысть же Иолнь мужь хытрь книглмь и ученью, милостивь увогымь и вдови-цямь, ллсковь же ко всякому, воглту и увогу, смЬрень же и кротокь, молчлливь, рЬчисть же, книглми святыми утЬшля печллныя, и сякого не высть преже в Руси, ни по немь не вудеть сякь (137).

440 Шайкин А. А. Некрологические статьи в «Повести временных лет»... — С. 11. К аналогичным выводам приходил Ю. М. Лотман: «Молчалив» и «речист» не суть взаимопротиворечащие характеристики. Молчалив как действователь, «от себя». Речист же не «от себя», а как носитель высшей мудрости, ее орудие». — Лотман Ю. М. Структура художественного текста. — М., 1970. — С. 294.

441 В. Ю. Франчук относит такие отрицательные конструкции к грамматическим формам, выступающим в тексте летописи в функции сравнений со значением высшего качества. — Франчук В. Ю. Киевская летопись. Состав и источники в лингвистическом отношении. — Киев, 1986. — С. 37.

442 ЕЬ во тогдл многл здлнья вьздвиже: докончлвь церковь святлго Михлилл, зл-ложи церковь нл воротЬхь городныхь во имя святлго мученикл Феодорл, и посемь святлго ЛндрЬя у церкве от вороть и строенье влньное клмено, сего же не высть преже в Руси (137).

443 Шайкин А. А. «Повесть временных лет»... — С. 264.

444 Там же. — С. 271—273.

445 Подробная классификация, анализ групп и отдельных представителей из окружения князя см.: Шайкин А. А. «Повесть временных лет»... — С. 224—245.

446 Там же. — С. 224.

447 Шайкин А. А. «Повесть временных лет»... — С. 228.

448 О злля лесть человЬческл! Якоже Длвыдь гллголеть: «Ядый хлЬвь мой вьзвели-чиль есть нл мя лесть». ве во луклвьствовлше нл князя своего лестью. И плки: «Языки своими льстяхуся. вуди имь, Еоже, дл отплдуть от мыслий своих; по множьству нечестья ихь изрини 'л, яко прогнЬвлшл тя, Господи» (54—55).

449 ве есть совЬть золь, иже свЬщевлють нл кровопролитье; то суть неистовии, иже приемше от князя или от господинл своего честь ли длры, ти мыслять о гллвЬ князя своего нл погувленье, горьше суть вЬсовь тлковии (55). Сопоставление с бесами и исключительно «чёрное» изображение Блуда сходно, по мысли исследователя, с летописным

изображением Святополка. — Шахматов А. А. История русского летописания. Т. I. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 1: Разыскания о древнейших русских летописных сводах. — СПб., 2002. — С. 321—322.

450 О сяковыхъ ео воломонъ реме: «вкори суть пролити кровъ... вес правды. Ти во овь-щлются крови, свирлють совЬ злля. вихъ путье суть сконмлвлющих везлконье, неместьемь во свою душю емлють» (90).

451 И се нлплдошл лкы зверье дивии около шлтрл, и нлсунушл 'и копьи, и проводошл Бориса, и слугу его, плдшл нл нем, проводошл с нимь (91).

452 Оклньный же посллный ГорясЬръ повелЬ вворзЬ злрЬзлти ГлЬвл. Повлръ же ГлЬвовъ, именемь Торминъ, вынезъ ножь, злрЬзл ГлЬвл, лкы лгня непоромно. Принесеся нл жертву Богови, в воню вллгоухлнья, жертвл словеснля (93).

453 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

454 Золъ во меловЬкъ, тщлся нл злое, не хужи есть вЬсл; вЬси во Богл воятся, л золъ меловЬкъ ни Богл воится, ни меловЬкъ ся стыдить; вЬси во крестл ся воять Господня, л меловЬкъ золъ ни крестл ся воить (92).

455 БЬ во сей лювимъ Борисомь. Бяше отрокъ сь родомь сынъ угърескъ, именемь Георги, его же лювляше повелику Борисъ; вЬ во възложилъ нл нь гривну зллту велику, в ней же предъстояше пред нимь (91).

456 Дёмин А. С. Архаическая персонология «Повести временных лет» // Автопортрет славянина. — М., 1999. — С. 16.

457 Толстой Н. И. Этническое самопознание и самосознание Нестора Летописца, автора ПВЛ // Из истории русской культуры. — Т. I. — М., 2000. — С. 446.

458 Подробный анализ эпизодов см. в предыдущих параграфах.

459 Ищьли во суть си от пустыня бтривьскыя, межю встокомь и сЬвером; ищьли же суть ихъ колЬнъ 4: торкмене, и пеменЬзи, торци, половци. Мефодий же свЬдЬтельствуеть о нихъ, яко 8 колЬнъ провЬгли суть, егдл исЬме Гедеонь, дл 8 ихъ вЬжл в пустыню, л 4 исЬме. .И по сихъ 8 колЬнъ к конминЬ вЬкл изидуть злклЬпении в горЬ Длекслндромъ Млкедоньскымъ немистыя меловЬкы (152—153).

460 Карпов А. Ю. Об эсхатологических ожиданиях в Киевской Руси в конце XI — начале XII века // Отечественная история. — №2. — М., 2002. — С. 6—7.

461 Бонякъ погнлше сЬкл в тылъ, л Длтунопл възврлтяшеться вспять, и не допустяху угръ опять, и тлко множицею увивля свитл Ь в мямь. Бонякъ же рлздЬлися нл 3 полкы, и свишл угры лкы в мямь, яко се соколъ свивлеть гллицЬ. И повЬгошл угри, и мнози истопо-шл в Вягру, л друзии в влну (179).

462 Шайкин А. А. «Повесть временных лет»... — С. 423.

463 «Государственный уровень самосознания» реализуется, по мысли В. М. Живова, «превде всего в понятии «Русская земля», которая в последней части летописи выступает в «политическом контексте». — Живов В. М. Об этническом и религиозном самосознании Нестора Летописца. — С. 181—183.

464 И повЬгошл пеменЬзи рлзно, и не вЬдяхуся, клмо вЬжлти, и овии вЬглюш, е тоняху въ вЬтомли, инЬ же въ инЬхъ рЬклхъ, л прокъ ихъ провЬгошл и до сего дне (102).

465 Половци же ужлсошлся, от стрлхл не възмогошл ни стягл постлвити, но повЬгошл, хвлтлюще кони, л друзии пЬши повЬгошл (186).

466 ве слышлвще торци, увояшлся, провЬгошл и до сего дне, и помрошл вЬглюми, Божь-имь гнЬвомь гоними, ови от зимы, друзии же гллдомь, ини же моромь и судомь Божьимъ. Тлко Богъ извлви хрестьяны от поглныхъ (109).

467 ВидЬвъ же Яросллвъ, яко повЬжлемъ есть, повЬже съ Якуномъ, княземь влряжь-скым, и Якунъ ту отвЬже луды зллтоЬ (100).

468 Лотман Ю. М. Структура художественного текста. — С. 293.

469 Не терпяшеть во дьяволь, вллсть имы нлдо всЬми, и сей вяшеть ему лки тернь вь сердци, и тьщлшеся потревити оклньный, и нлусти люди (58).

470

...сде же мняшеся оклньный: яко сде ми есть жилище, сде во не суть лпостоли учили, ни пророци прорекли, не вЬдый пророкл, гллголящл: «И нлреку не люди моя люди моя» (59).

471 .л дьяволь стеня гллголлше: «увы мнЬ, яко отсюдл прогоним есмь! сде во мняхь жилище имЬти, яко сде не суть ученья лпостольскл, ни суть вЬдуще Еогл, но веселяхься о служвЬ ихь, еже служлху мнЬ. И се уже повЬжень есмь от невЬгллсл, л не от лпостоль, ни от мученикь, не имлм уже цлрствовлти вь стрлнлх сихь» (81).

472 Яко и се склжемь о взорЬ ихь и о омрлченьи ихь. вуть же оврлзом черни, крилл-ты, хвосты имущее. виця ти есть вЬсовьскля силл, и лЬпотл, и немощь (119—120).

473 ТЬм же прелщлють человЬкы, веляще имь гллголлти видЬнья, являющеся имь, несвершеными вЬрою, являющеся во снЬ, инЬмь в мечтЬ, и тлко волхвують нлученьемь вЬсовьскым (120).

474 Плче же женлми вЬсовьскля вольшвенья вывлють; искони во вЬсь жену прелсти, си же мужл, тлко в си роди много волхвують жены члродЬйством, и отрлвою, и инЬми вЬсовьскыми козньми (120).

475 Но и мужи прелщени вывлють от вЬсовь невЬрнии, яко се вь первыя роды, при лпостолЬхь во высть вимонь волхвь. (120).

476 ЕЬси во подьтокше нл зло вводять; посем же нлсмислются ввергьше 'и в проплсть смертную, нлучивше гллголлти (117).

477 Лотман Ю. М. Структура художественного текста. — С. 293.

478 Но се есть вЬсовьское нлученье; вЬси во не вЬдять мысли человЬчьскыя, но вллгл-ють помысль вь человекл, тлйны не свЬдуще. Еогь единь свЬсть помышленья человЬчьскля, вЬси же не свЬдлють ничтоже; суть во немощни и худл взоромь (119).

479 Понеже великл есть силл крестнля: крестомь во повЬжени вывлють силы вЬсовьскыя, кресть во князем в врлнех посовить, вь врлнех крестомь согрлжлеми вЬрнии людье повЬжлють супостлты противныя, кресть во вскорЬ извлвляеть от нлплстий при-зывлющим его с вЬрою. Ничего же ся воять вЬси, токмо крестл (115).

480 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

481 Повесть временных лет. ч.2. Приложения. Статьи и комментарии Д. С. Лихачёва. — С. 281.

482 Тл же и вся осллвленьемь Еожьимь и творением вьсовьским вывлеть, тлковыми вещьми искушлтися нлшел прлвосллвныл вЬры, лще твердл есть и крЬпкл, превывлющи Господеви и не влекомл врлгом мечетных рлди чюдес и сотонинь дЬль, творимыхь от врлг и слугь зловы (31).

483 Лаушкин А. В. Стихийные бедствия и природные знамения. — С. 27.

484 .отгнлвь множество змий и скоропий изь грлдл, яко не врежлтися человЬком от них; ярость коньскую овуздлвь, егдл ссхожлхуся волре (30).

485 ве же не дивно, яко от волхвовлнил совывлется члродейство (30); и не нл достойных вллгодлть действует многлжды (31).

486 В се же лЬто вьстлшл вольсви в вуждлли, извивлху стлрую члдь по дьяволю нлу-щенью и вЬсовлнью, гллголюще, яко си держлть говино (99).

487 Фроянов И. Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. — М.; СПб., 1995. — С. 128.

488 Онл же в мечтЬ прорЬзлвшл зл плечемь, вынимлстл люво жито, люво рыву, и уви-влшетл многы жены, и имЬнье ихь отьимлшетл совЬ (117).

489 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

490 .створилъ Богъ меловЬкл от землЬ, сстлвленъ костьми и жыллми от крове; нЬсть в немь нимто же (118).

491 Они же поимше, увишл 'я и повЬсишл 'я нл дувЬ: отмьстье приимшл от Богл по прлвдЬ. Яневи же идущю домови, в другую нощь медведь възлЬзъ, угрызъ ею и снЬсть. И тлко погывнустл нлущеньемь вЬсовьскым, инЬмъ ведущл, л своел плгувы не вЬдуме (119).

492 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 253—254.

493 Термин «явление» понимается нами широко, «как всякое проявление чего-нибудь», «то, в чём сказывается, обнаруживается сущность» (во 2-м значении по словарю С. И. Ожегова). — см.: Ожегов С. И. Словарь русского языка / Под общ. ред. проф. Л. И. Скворцова. — М., 2006. — С. 892.

494 В науке эти эпизоды известны под названиями «Испытание вер» Владимиром; «Речь философа»; Посольство Владимира для испытания вер на местах; «Корсунская легенда».

495 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 256.

496 «Летописец (или источник, которым он пользовался) пересказывает здесь явно простонародные представления о магометанстве, отмечая внешние, бросающиеся в глаза особенности этого вероисповедания, точнее, лишь относящиеся к быту его уложения». — Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 68.

497 Но се ему вЬ нелюво, оврЬзлнье удовъ и о неяденьи мясъ свиныхъ, л о питьи от-нудь, рькл: «Руси есть веселье питье, не можемь вес того выти» (60).

498 ви во омывлють оходы своя, в ротъ вливлють, и по врлдЬ млжются, поминлють Бохмитл. Тлко же и жены ихъ творять ту же скверну и ино пуще: от совкупленья мужьскл и женьскл вкушлють (60—61).

499 .ихъ же вЬрл млломь с нлми рлзъврлщенл: служлть во опрЬсноки, рекше опллтки, ихъ же Богъ не предл, но повелЬ хлЬвомъ служити, и предл лпостоломъ приемъ хлЬвъ .си же того не творять, суть не испрлвили вЬры (61).

500 И придохомъ в НЬмци, и видЬхомъ въ хрлмЬх многи служвы творящл, л крлсоты не видЬхомъ никоеяже (75).

501 «То клко вы инЬх умите, л слми отвержени от Богл и рлстомени? Лще вы Богъ лю-вилъ влсъ и злконъ влшь, то не высте рлстомени по мюжимъ землямъ. бдл и нлмъ тоже мыслите прияти?» (60).

502 «Нл сихъ же ожидлше поклянья зл 40 и зл 6 лЬт, и не покляшлся, и послл нл ня римляны; грлды ихъ рлзвитл и слмы рлстомишл по стрлнлмъ, и рлвотлють въ стрлнлх» (61).

503 И придохомъ же въ Греки, и ведошл ны, идеже служлть Богу своему, и не свЬмы, нл невЬ ли есмы выли, ли нл земли: нЬсть во нл земли тлклго видл ли крлсоты тлкоя, и не доумЬемъ во склзлти; токмо то вЬмы, яко онъдЬ Богъ с меловЬки превывлеть, и есть служвл их плме всЬхъ стрлнъ. Мы уво не можемъ злвыти крлсоты тоя, всякъ во меловЬкъ, лще вкусить сллдкл, послЬди горести не приимлеть, тлко и мы не имлмъ сде выти (75).

504 ОтвЬщлвше же воляре рекошл: «Лще вы лихъ злконъ гремьский, то не вы влвл твоя приялл, Ольгл, яже вЬ мудрЬйши всЬх меловЬкъ». ОтвЬщлвъ же Володимеръ, реме: ^<ГдЬ крещенье приимемъ?». Они же рекошл: «ГдЬ ти люво» (75).

505 Володимеръ же, се слышлвъ, возрЬвъ нл нево, реме: «Лще се ся свудеть, и слмъ ся крещю». И ту лвье повелЬ коплти преки трувлмъ, и преяшл воду. Людье изнемогошл водною жлжею и предлшлся (76).

506 «ве грлд влю сллвный взях; слышю же се, яко сестру имлтл дЬвою, дл лще еЬ не вдлстл зл мя, створю грлду влшему, якоже и сему створих» (76).

507 По Еожью же устрою в се время рлзволЬся Володимерь очимл, и не видяше ничто-же, и тужлше велми, и не домышляшеться, что створити (77).

508 Виролайнен М. Н. Автор текста истории. Сюжетообразование в летописи: сборник статей под ред. В. М. Марковича и В. Шмидта. — СПб., 1996. — С. 41, 46—47. Павлианские уподобления Владимира, прежде всего, на материале Илариона и Похвалы Владимиру, исследовал: Сендерович С. Св. Владимир: к мифопоэзису // ТОДРЛ. — Т. 49. — СПб., 1996. — С. 310—312. Н. Серебрянский указал на известную близость обстоятельств крещения Владимира и царя Амира (Девгениево деяние). Н. Серебрянский рассматривает, прежде всего, материал житий Владимира, но совпадения распространяются и на ПВЛ в части её ««сорсунской легенды». — См.: Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития: Обзор редакций и тексты. — М., 1915. — С. 288— 289. Можно указать и на более далёкую параллель с заболеванием и исцелением царя Алиатта: Геродот. История: В девяти книгах. — Л., 1972. — С. 16—17.

509 ве же не свЬдуще прлво, гллголють, яко крестилься есть в КиевЬ, инии же рЬшл: в Влсилеве; друзии же инлко склжють (77).

510 ШайкинА. «Се повести времяньных лет.». — С. 70—71.

511 «Не вьнимлй злЬ женЬ, медь во клплеть от усть ея, жены люводЬици, во время нлсллжлеть твой гортлнь, послЬди же горчле золчи оврящеши... ПрилЬпляющиися ей вьни-дуть сь смертью вь влдь» (57).

512 «Дрлжлйши есть клменья многоцЬньнл. Рлдуется о ней мужь ея. ДЬеть во мужеви своему вллго все житье. ОврЬтши волну и лень, творить вллгопотревнля руклмл своимл. Женл во рлзумливл вллгословенл есть, воязнь во Господню дл похвллить» (57—58).

513 В лЬто 6419911. Явися звЬздл великл нл злплде копейным оврлзом (25); В лЬто 65361028. Знлменье змиево явися нл невеси, яко видЬти всей земли (101); В лЬто 66161108. В се же лЬто водл высть великл вь ДнЬпрЬ, и в ДеснЬ, и вь ПрипетЬ (187).

514 Лаушкин А. В. Стихийные бедствия и природные знамения. — С. 26.

515 Борисенков Е. П., Пасецкий В. М. Экстремальные природные явления в русских летописях XI — XVII вв. — Л., 1983.

516 Ранчин А. М. Статьи о древнерусской литературе. — М.,1999.

517 ЛаушкинА. В. Стихийные бедствия и природные знамения. — М., 1998.

518 Шайкин А. А. "Оставим все, как есть."// Труды Отдела древнерусской литературы. — СПб., 2003. Т. 54. — С. 337—369; «Се повести времяньных лет.» От Кия до Мономаха. — М. 1989; «Сица знаменья не на добро» // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. — №3. — 2002. — С. 105—109.

519 ШайкинА. А. «Сица знаменья не на добро». — С. 105—109.

520 Шайкин А. А. «Повесть временных лет». — С. 449—450.

521 А. Г. Кузьмин связывает возможность двоякого истолкования событий с разными культурными традициями: «в летописи просматривается неодинаковое отношение к знамениям. Одно. видит в нем лишь предвестника зла, другое — возможность альтернативы — либо на добро, либо на зло. Первое связано с "западным" пониманием провидения, второе — собственно православное». — Се Повести временных лет (Лаврентьевская летопись) / Сост., авторы примечаний и указателей А. Г. Кузьмин, В. В. Фомин; вступ. статья и перевод А. Г. Кузьмина. — Арзамас, 1993. — С. 329.

522 ШайкинА. А. «Сица знаменья не на добро» — С. 105.

523 Лаушкин А. В. Стихийные бедствия и природные знамения. — С. 40.

524 ве же проявляше не нл довро, посемь во вышл усовицЬ многы и нлшествие погл-ныхъ нл Русьскую землю, си во звЬздл вЬ лкы кровлвл, проявляющи крови пролитье (110).

525 В лЬто 6621/1113. Бысть знлменье въ солнци въ 1 млсъ дьне; высть видити всЬмъ людемъ: остлся солнцл млло, лки мЬсяцл доловъ рогомл, мЬсяцл млртл въ 19 день, л луны въ 29. Якожь высть знлменье въ солнцЬ, проявляше ввятополмю смерть (196).

526 Пред симь же временемь и солнце премЬнися, и не высть свЬтло, но лкы мЬсяць высть, его же невЬгллси гллголють снЬдлему сущю (110).

527 В се же лЬто престлвися епископъ Володимерскый втефлн, мЬсяцл лприля въ 27 день, въ млсъ 6 нощи, вывъ преже игуменъ Пемерьскому млнлстырю (148).

528 По замечанию, В. А. Плугина, средневековая эсхатология «не имела формы какого-то абстрактного ожидания. Она властно вторгалась в повседневную жизнь, тревожа сознание постоянной возможностью осуществления». — Плугин В. А. Мировоззрение Андрея Рублева. (Некоторые проблемы). Древнерусская живопись как исторический источник. — М., 1974. — С. 34.

529 Карпов А. Ю. Об эсхатологических ожиданиях в Киевской Руси в конце XI — начале XII века // Отечественная история. — №2. — М., 2002. — С. 6.

530 Алешковский М. X. Повесть временных лет. — С. 20; 23—25.

531 Нл придущее лЬто вложи Богъ мысль довру в русьскыЬ князи: умыслишл дерзнути нл половцЬ и поити в землю ихъ (183).

532 Лаушкин А. В. Стихийные бедствия и природные знамения. — С. 40.

532 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 85.

533 Том же лЬтЬ высть знлменье в ПемерьстЬм монлстырЬ въ 11 день феврлля мЬсяцл: явися столпъ огненъ от земля до невеси, л молнья освЬтишл всю землю, и в невеси погремЬ в млс 1 нощи; и весь миръ видЬ (187—188).

534 ДёминА. С. Поэтика рассказа о вавилонском столпе. — С. 74.

535 .яко и Моиси великый не взможе видЬти лнгелсклго естьствл: водяшеть во 'я въ день столпъ овллменъ, л в нощи столпъ огненъ, то се не столпъ водяше ихъ, но лнгелъ идяше пред ними в нощи и въ дне (188).

536 Пассек В. Княжеская и докняжеская Русь // ЧОИДР. Кн. 3. — М., 1870. — С. 157.

537 Лще во кля земля упрлвится пред Богомь, постлвляеть ей цеслря или князя прл-веднл, лювящл судъ и прлвду, и вллстеля устрляеть, и судью, прлвящлго судъ (95).

538 Лще во князи прлвьдиви вывлють в земли, то многл отдлются согрЬшенья земли; лще ли зли и луклви вывлють, то волше зло нлводить Богъ нл землю, понеже то гллвл есть земли (95).

539 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 85.

540 «Отъиметь Господь от Иерусллимл крЬпклго исполинл, и меловЬкл хрлврл, и судью, и пророкл, и смЬренл стлрцл, и дивнл свЬтникл, и мудрл хитрецл, и рлзумнл, послушливл. Постлвлю уношю князя имъ, и руглтеля овллдлющл ими» (95).

541 Подробный анализ Поучений см. в параграфе «Комментирование событий».

542 Сухомлинов М. И. О древней русской летописи. — С. 128.

543 Злкон же и у влктриянъ, гллголеми врлхмлнеи островьници, еже от прлдЬдъ покл-злньемь и вллгоместьемь мяс не ядуще, ни винл пьюще, ни влудл творяще, никлкоя же зловы творяще, стрлхл роди многл Божия (15).

544 И Богъ великый вложи ужлсть велику в половцЬ, и стрлх нлплде нл ня и трепетъ от лицл русскых вой (184); Половци же ужлсошлся, от стрлхл не възмогошл ни стягл по-стлвити, но повЬгошл, хвлтлюще кони, л друзии пЬши повЬгошл (186).

545 Первое, Богл д>Ьля и душл своея, стрлх имейте Божий в сердци своемь и милостыню творя неоскудну, то во есть нлчлтокъ всякому довру (153); ве же вы конець всему: стрлхъ Божий имейте выше всего (158).

546 Зло во есть женьскля прелесть (57).

547 ве высть первое зло от поглных и везвожныхъ врлгъ (109).

ви же ся зловл сключи въ день Бъзнесенья Господа нлшего Иисусл Христл, м>Ьсяцл мля въ 26 (144).

549 Олегъ же и Борисъ придостл Чернигову, мняще одол^вше, л земл>Ь РусьскЬй много зло створше, проливше кровь хрестьяньску (132).

550 ,

Дл лще сего не прлвимъ, то волшее зло встлнеть в нлс, и нлчнеть врлт врлтл злкл-ллти, и погывнеть земля Рускля (174).

551 Беликл во вывлеть ползл от ученья книжного; книглми во клжеми и учими есмы пути поклянью, мудрость во овр>Ьтлемъ и въздержлнье от словесъ книжныхъ (102).

552 ве во суть р>Ькы, нлпляюще вселеную, се суть исходищл мудрости; книглмъ во есть неищетнля глувинл; сими во в печлли утЬшлеми есмы; си суть уздл въздержлнью (102).

Лще во поищеши въ книглхъ мудрости прилежно, то оврящеши велику ползу души своей (103).

554 Иже во книгы члсто чтеть, то весЬдуеть с Богомь... въсприемлеть души велику ползу (103).

555 И в>Ь Яросллвъ лювя церковныя устлвы, попы лювяше по велику, излихл же черноризьц^, и книглмъ прилежл, и почитля 'е члсто в нощи и въ дне (102).

556 Бысть же Иолнъ мужь хытръ книглмъ и ученью, милостивъ увогымъ и вдови-цямъ, ллсковъ же ко всякому, воглту и увогу, см^ренъ же и кротокъ... (137).

557 вим же рлздляномъ нл ученье книглмъ, съвысться пророчество нл РусьстЬй земли, гллголющее: «Бо оны днии услышлть глусии словесл книжнля, и яснъ вудеть языкъ гугнивых»...по Божью строю и по милости своей помиловл Богъ (82).

558 Творогов О. В. Литература Древней Руси // ЬИр://ауогЫ$1пагсЛ ги/риЬИ$ЬЛуо1^оу2.Ь1т.

559 «На протяжении семи веков русская летопись никогда не была бесстрастным констатированием виденного и слышанного или только записью документов и преданий: летописец, кто бы он ни был, в какую бы эпоху он ни писал, неизменно являлся живым участником событий, публицистом, стремящимся внушить читателю своё понимание, свою оценку событий, лиц и поступков». — Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. Повесть временных лет. Том 1. — М., 2006. — С. 312.

560 Ерёмин И. П. «Повесть временных лет». // www.wasp.kz.

561 Шайкин А. А. «Повесть временных лет»... — С. 281.

562 Там же. — С. 324.

563 Шайкин А. А. Функция времени в «Повести временных лет» // Шайкин А. А. Поэтика и история: на материале памятников русской литературы XI — XVI веков. — М., 2005. — С. 135.

564 Харпалёва В. Ф. Специфика авторского самовыражения в «Повести временных лет» (К вопросу об образе автора в древнерусской литературе) // Филологические науки. — №4. — М., 1992. — С. 104—105.

565 Лихачёв Д. С. «Повесть временных лет» (Историко-литературный очерк) // «Повесть временных лет». Подготовка текста, перевод, статьи и комментарии Д. С. Лихачёва / Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. Изд. 2-е. — СПб., 1996. — С. 333.

566 вЬдяше Кий нл горЬ, гдЬ же ныне увозъ Боримевъ, л Щекъ сЬдяше нл горЬ, гдЬ же ныне зовется Щековицл, л Хоривь нл третьей горЬ, от него же прозвлся Хоре-вицл (12).

Идошл угри мимо Киевъ горою, еже ся зоветь нынЬ угорьскоЕ, и устремишлся ме-ресъ горы великия яже прозвлшдся горы угорьскил (20).

568 Посемъ же угри прогнлшл волъхи, и нлслЬдишл землю ту и сЬдошл съ словЬны, покорившее 'я подъ ся, и оттоле прозвлся земля угорьскл (20).

569 Яко пустишл и проиде сквозЬ порогы, изверже 'и вЬтръ нл рЬнь, и оттолЬ прослу Перуня РЬнь, якоже и до сего дне словеть (79).

570 Современный исследователь полагает, что если даже Андрей «не дошел до «скифских» земель, наши предки не ошиблись, приписав ему благословляющий жест в сторону Русской земли. Ибо когда Первозванный апостол умирал на косом кресте, она (Русская земля — АШ) мистическим образом омывалась его искупительной кровью». — Цветков С. Э. Русская история: книга первая. — М., 2003. — С. 56.

571 .„л хрестеяную Русь водишл ротЬ в церкви святлго Ильи, яже есть нлдъ Румл-емъ, конець ПлсынъмЬ весЬды и КозлрЬ (38).

Но превллгий Богъ не хотя смерти грЬшникомъ, нл томъ холмЬ нынЬ церкви стоить, святлго Влсилья есть (55).

573 Бяше влрягъ единь, и вЬ дворъ его, идеже есть церкви святля Богородицл, юже сдЬлл Володимеръ (57).

И пришедъ (Мстислав) Тьмутороклню, злложи церковь святыя Богородицл, и создл 'ю, яже стоить и до сего дне Тьмутороклни (98).

ПеменЬзи приступлти помлшл, и сступишлся нл мЬсте, иде же стоить нынЬ святля вофья, митрополья русьскля: вЬ во тогдл поле внЬ грлдл (100).

576 И хожлше (Илларион) с Берестовлго нл ДнЬпрь, нл холмъ, кдЬ нынЬ ветхый млнл-стырь Пемерьскый (104).

И есть ту млнлстырь святое Богородици, нл Болдиных горлхъ, и до сего дни (127).

ископлшл пемеру велику, и церковь, и кЬльи, яже суть и до сего дне в пемерЬ подъ ветхымь млнлстыремь (105).

579 По мнению А. А. Шайкина, «факт их убийства не вызывает осуждения со стороны летописца», так как «они не по закону, не по рождению заняли княжеский стол. Однако убитых погребли, должно быть с честью. На местах их захоронений впоследствии возникли церкви, что косвенно указывает на возможное крещение Аскольда и Дира; во всяком случае, это свидетельствует о том, что о них осталась добрая память среди киевлян». — Шайкин А. А. Поэтика и история. — С. 101.

580 См.: Лихачёв Д. С. «Повесть временных лет» (Историко-литературный очерк). — С. 351.

581 И погревенъ высть Игорь, и есть могилл его у ИскоръстЬня грлдл въ ДеревЬхъ и до сего дне (39).

582 И погревошл Ольгл нл мЬстЬ у городл Врумогл, и есть могилл его и до сего дне у ерумего (52).

583 ...и провЬжл Лядьскую землю, гонимъ Божьимъ гнЬвомъ, привЬжл в пустыню межю Ляхы и Чехы, испроверже злЬ животъ свой в томъ мЬсте... бсть же могылл его в пустыни и до сего дне (97).

584 Шайкин А. А. «Повесть временных лет»... — С. 433.

585 Антоний умер в 1073 году, а летописец сообщает о его смерти в погодной записи 1051 года, следовательно, статья 1051 г. или запись о смерти Антония в ней была сделана не ранее 1073 года.

586 И възвратися Романъ С П0Л0БЦИ въспять, и увиша 'и половци, месяца августа 2 день. Суть кости его и доселЬ лежаче тамо, сына ввятославля, внука Ярославля (134).

587 И поставиша 'я в комару тою, на деснЬй странЬ, кде ныне дежитд. Принесена же высть святая мученика, маия въ вторый день, из деревяной церкви в каменую ВышегородЬ (199).

588 .его же и гровъ есть въ Печерьском монастыри, в притворЬ, иде же лежить тЬло его, положено мЬсяца иуня въ 24 (185); Преставися бвпракси, дщи Всеволожа, мЬсяца иулия въ 10 день, и положена высть в Печерском манастырЬ у дверий, яже ко угу. И здЬлаша над нею вожонку, иде же лежит тЬло ея (186).

589 И иде Вольга по ДерьвьстЬй земли съ сыномъ своимъ и съ дружиною, уставляющи уставы и уроки; и суть становища еЬ и ловища (42); и ловища ея суть по всей земли, зна-мянья и мЬста и повосты, и сани ее стоять въ ПлесковЬ и до сего дьне, и по ДнЬпру перевЬсища и по ДеснЬ, и есть село ее Ольжичи и доселе (42).

590 .и стояше Володимеръ оврывся на Дорогожичи, межю Дорогожичемъ и Капичемъ, и есть ровъ и до сего дне (53).

591 РогънЬдь, юже посади на Лыведи, иде же ныне стоить сельце Предъславино; а на-ложьниць вЬ у него 300 ВышегородЬ, а 300 в БЬлЬгородЬ, а 200 на БерестовЬ в селци, еже зоуть ныне Берестовое (55—56).

592 Володимеръ же поиде противу имъ, и срете 'я на Трувежи на вродЬ, кде нынЬ Пе-реяславль (83).

593 Ярославъ посади своя по Ръси, и суть до сего дне (101).

594 .вяху мужи мудри и смыслени, нарицахуся поляне, от них же есть поляне в КиевЬ и до сего дне (12).

595 .яже нынЬ зовомая Русь (20).

596 И радимичи, и вятичи, и сЬверъ одинъ овычай имяху: живяху в лЬсЬ, яко же и всякий звЬрь, ядуще все нечисто, и срамословье в них предъ отьци и предь снохами, .еже творять вятичи и нынЬ (14).

597 Якоже се и при насъ нынЬ половци законъ держать отець своих: кровь проливати, а Хвалящеся о сихъ, и ядуще мерьтвечину и всю нечистоту (15).

598 И есть притъча в Руси и до сего дне: погивоша аки оврЬ; их же нЬсть племени ни наслЬдъка (14).

599 Володимеръ вниде в Киевъ, и осЬде Ярополка в РоднЬ. И вЬ гладь великъ в немь, и есть притча и до сего дне: вЬда аки в РоднЬ (55).

600 Тако и си владЬша, а послЬже самЬми владЬють; яко же и высть: володЬють во козары русьскии князи и до днешнего дне (15—16); Быша же радимичи от рода ляховъ; прешедъше ту ся вселиша, и платять дань Руси, повозъ везуть и до сего дне (58); Иде Володимерь к ляхомъ и зая грады их, Перемышль, Червенъ и ины грады, иже суть и до сего дне подъ Русью (57); .и устави варягомъ дань даяти от Новагорода гривенъ 300 на лЬто, мира дЬля, еже до смерти ЯрославлЬ даяше варягомъ (19). В последнем примере указывается конкретный временной определитель: до смерти Ярослава, то есть до 1054 года.

601 Лихачёв Д. С. «Повесть временных лет» (Историко-литературный очерк). — С. 335.

602 Градъ же вЬ Киевъ, идеже есть нынЬ дворъ Гордятинъ и Никифоровъ, а дворъ княжь вяше в городЬ, идеже есть нынЬ дворъ Воротиславль и Чюдинъ, а перевЬсище вЬ

внЬ грлдл, и е'Ь внЬ грлдл дворъ другый, ид'кже есть дворь демьстиковъ зл святою Богородицею (39). Авторские ремарки позволяют исследователю сделать заключение о том, что в Киеве первоначально господствовали жрецы, а князь жил вне града. И только с уничтожением святилища, с введением христианства и изгнанием жрецов крепость была расширена и стала княжеской. — Алешковский М. X. Повесть временных лет. — С. 125.

603 Истоки русской беллетристики. — Л., 1970 — С. 36—37.

604 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 50.

605 Авторская ремарка помогает определить время работы летописца. Статья датируется 1044 годом, но в ней говорится, что Всеслав до сих пор ещё «носит» язвено, а поскольку Всеслав умер в 1101 году, то, стало быть, статья 1044 года написана не позднее 1101 года.

606... перер кзл ему лице, и есть рлнл та на ВлспитЬ и нынЬ (172).

607 .городи вси опустЬшл, селл опустЬшл; прейдемь поля, идеже плсомл Е^шл стлдл конь, овця и волове, все тъще нонк видимъ, нивы поростъше зв>Ьремъ жилища вышл (146).

И пов'Ьгошл печенЬзи рлзно, и не в>Ьдяхуся, клмо Е^жлти, и овии Е>Ьглюш,е тоняху въ С'Ьтомли, инЬ же въ инЬхъ р>Ьклхъ, а прокъ ихъ провЬгошл и до сете дне (100—101).

609 Се слышлвще торци, увояшлся, провЬгошл и до сего дне, и помрошл вЬглючи, Бжьимь гнЬвомь гоними (109).

610 Дёмин А. С. «Подразумевательное» повествование в «Повести временных лет» // Герменевтика Древнерусской литературы. Сб. 12. — М., 2005. — С. 561, 565.

611 Слов'Ьньску же языку, яко же рекохомъ, живущю нл Дунли (14).

612 Поляномъ же жиущемь осов'Ь, яко же рекохомъ, сущимъ от родл слов>Ьньскл, и нл-рекошлся поляне (14).

613 Дёмин А. С. «Подразумевательное» повествование в «Повести временных лет» — С. 522.

614 Яросллвъ же сей, якоже рекохом, лювимъ Е'1; книглмъ, и многы нлпислвъ положи в святой Софьи церкви, юже создл слмъ (103).

615 И е>Ь Яросллвъ лювя церковныя уставы, попы лювяше по велику, излихл же черноризьц'Ь, и книглмъ прилежл, и почитая 'е часто в нощи и въ дне. И совра писц>Ь многы и прекладаше от грекъ на слов^ньское писмо. И списаша книгы многы, ими же поучаще-ся в^рнии людье наслажаются ученья вожественаго (102).

616 Лнтоний во не им>Ь злата, ни срврл, но стяжа слезами и пощеньем, яко же гллго-лахъ(107).

617 И соврашася епископи, и игумени, и черноризьци, и попове, и воляре, и простии людье, и вземше тЬло его (Всеволода, сына Ярослава Мудрого, внука Владимира), со овычными п кснми положиша 'и въ святой Софьи, яко же рекохом преже (142).

618 Басилкови же сущю Болодимери, на прежереченЬмь м'ЬстЬ, и яко привлижися пость великый, и мнЬ ту сущю, Болодимери, въ едину нощь присла по мя князь Давыдъ (175).

619 Под 1110 годом: Якоже рекохомь пр^же зьнлменье се высть месяца февраля въ 11 день, исходяще сему л>Ьту 18 (190); и под 1111 годом: Се во лнгелъ вложи въ сердце Болодимеру Млнлмлху поустити вратью свою на иноплеменникы, русьскии князи. Се во, яко же рекохомъ, видинье видиша в Печерьскомъ манастыри, еже стояше столпъ огненъ на тряпезници, та же преступи на церковь и оттуда к Городцю; ту во вяше Болодимеръ в Радосыни (192).

620 И тогда се лнгелъ вложи Болодимеру въ сердце, нача понужати, яко же реко-

хомъ (192).

621 Никитин А. Л. Инок Иларнон и начало русского летописания: Исследование и тексты. — М., 2003. — С. 3.

622 Не токмо во хранитель языкомъ повелени выша аньгели, яко же речено высть: «бгда раздЬляше вышнии языкы, ихъ же расия сыны Адамовы, постави пределы языкомъ по числу ангелъ Божий; ны и вЬрнымъ человекомъ комуждо достася ангелъ» (193); ве во людемъ равотати персямъ нужаше, яко же речено высть, се же раздришити пленьныя тщашеся (194) и т.п.

623 Пауткин А. А. Галицкая летопись как памятник литературы Древней Руси: Учебно-методическое пособие. — М., 1990. — С. 19.

624 Толочко П. П. Русские летописи и летописцы X — XIII вв. — СПб., 2003. — С. 41.

625 Мы же на предълежащее паки возвратимся. Изяславу же со Бсеволодомъ Кыеву повЬгшю, а Святославу Чернигову, и людье кыевстии привЬгоша Кыеву» (114).

626 Но мы на предняя взвратимся, яко же вяхом преже глаголали (168).

627 И вылазе Олегъ из града, хотя мира, и вдаста ему миръ, рекуща сице: «Иди к врату своему Давыдови, и придЬта Киеву на столъ отець наших и дЬдъ наших, яко то есть старейшей град въ земли во всей, Кыевъ; ту достойно снятися и порядъ положити». Олег же овЬщася се створити, и на семь цЬловаша крестъ (150).

628 Но мы на предняя взвратимся, яко же вяхом преже глаголали. Олгови овЬщавшюся ити к врату своему Давыдови вмолиньску, и прити з вратом своим Кыеву и оврядъ положити, и не всхотЬ сего Олегъ створити (168).

629 Но мы на свое възвратимся. Княгини же вывши у Болодимера, приде Кыеву, и повЬда вся рЬчи ввятополку и кияном, яко миръ вудеть (175).

630 Феодосьеви же живущю в манастыри, и правящю довродЬтелное житье и чернечь-ское правило, и приимающю всякого приходящаго к нему. А о ФеодосьевЬ житьи паки скажемъ (107—108).

631 И постави церковь святаго Басилья на холмЬ, иде же стояше кумиръ Перунъ и прочии, иде же творяху потревы князь и людье (81).

632 И се да скажемъ, чего ради прозвася Печерьскый манастырь. Боголювивому князю Ярославу лювящю Берестовое и церковь ту сущюю святыхъ Апостолъ, и попы многы на-вдящю, в них же вЬ презвутеръ, именемь Ларионъ, мужь влагъ, книженъ и постникъ (104—105).

633 БЬси во подътокше на зло вводять; посем же насмисаются ввергъше 'и в пропасть смертную, научивше глаголати. Яко же се скажемъ вЬсовьское наущенье и дЬйство (117).

634 Яко и се скажемъ о взорЬ ихъ и о омраченьи ихъ. Б си во времена, в лЬта си, при-ключися нЬкоему новгородцю прити в Чюдь, и приде к кудеснику, хотя волхвованья от него

(119).

635 Таци во вЬша лювовници, и въздержьници, и постници, от них же намЬню нЬколико мужь чюдных (126).

636 Феодосии, игуменъ печерьскый, преставися. Скажемъ же о успеньи его мало (122).

637 .его же повелЬнью вых азъ грЬшный первое самовидець, еже скажю, не слухомъ во слышавъ, но самъ о семь началникъ (138).

638 Се же повЬмь мало нЬчто, еже ся съвысть прореченье Феодосьево (139).

639 Но се реку мало нЬчто: «Радуйся, отче нашь и наставниче, мирьскыя плища отри-нувъ, молчанье възлювивъ...» (140). Повторяющиеся наречия «мало» следует рассматривать как этикетную формулу. Убеждает в этом реальный текст, в котором, вопреки обещаниям, содержится объёмная информация о кончине и заслугах Феодосия.

640 Алешковский М. X. Повесть временных лет. — С. 103.

641 Шайкин А. «Се повести времяньных лет.». — С. 224.

642 Большим подспорьем в работе над определением источников цитат оказались исследования предшественников, в частности, пометы на полях, сделанные А. А. Шахматовым в его издании текста «Повести временных лет». — Шахматов А. А. История русского летописания. Том 1. Книга 2 // Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Раннее русское летописание XI—XII вв. — СПб., 2003.

643 Алешковский М. X. Повесть временных лет. — С. 96—97.

644 «Азъ люеящля мя люблю, и ищющии мене оЕрящуть мя». Господь реме: «Приходя-щлго ко мнЬ не изжену вонь» (44).

645 Повесть временных лет.ч. 1. Текст и перевод. Подготовка текста Д. С. Лихачёва и Б. А. Романова. — М.-Л., 1950. — С. 205—404.

646 «ИсповЬдлющеся бму, яко Еллгъ, яко в вЬкы милость бго», яко «изЕлвил ны есть от врлгъ нлших», рекъше от идолъ суетных. И плкы: «Ветхля мимоидошл, и се Еышл новля» (80).

647 «Не смыслишл ео, ни рлзумЬшл во тьмЬ ходящии» (44).

648 И плкы рцЬмъ съ Длвыдомь: «Въспойте Господеви пЬснь нову. ВъзвЬстите во языцех сллву бго, въ всЬхъ людехъ мюдесл бго, яко велий Господь и хвлленъ зЬло» (80).

649 Мы же възопьемъ к Господу Богу нлшему, гллголюще: «Еллгословень Господь, иже не длсть нлс в ловитву зуЕомъ ихъ!.. вЬть скрушися, и мы изЕлвлени Еыхом» от прельсти дьяволя (82).

650 «ИсповЬдлющеся бму, яко Еллгъ, яко в вЬкы милость бго», яко «изЕлвил ны есть от врлгъ нлших», рекъше от идолъ суетных (82).

651 Прлведныхъ ео душл не умирлют, яко же реме воломлнъ: «Похвлляему прлведному възвеселятся людье» (48).

652 вим же рлздляномъ нл уменье книглмъ, съЕысться проромество нл РусьстЬй земли, гллголющее: «Во оны днии услышлть глусии словесл книжнля, и яснъ Еудеть языкъ гугнивых» (80).

653 Еогъ же терпяше, еще ео не сконмллися Еяху грЬси ихъ и Еезлконья ихъ, тЬмь гллголлху: «КдЬ есть Еогь ихъ? Дл поможеть имъ и изЕлвить 'я!» (152).

654 «Желлнье ЕллговЬрныхъ нлсллжлетъ душю» (44).

655 «НевЬрнымъ ео вЬрл хрестьяньскл уродьство есть» (44).

656 Реме ео воломлнь (44), О сяковыхъ ео Длвыдъ гллголлше (48), лпостолъ Плвелъ гллголеть (81) и т.д.

657 Пророкъ реме (81), другий пророкъ реме (81), свершля лпостолл, гллголющл (134).

658 ЕЬ ео любя словесл книжнля, слышл ео единою, еулнгелье мтомо: «Еллжени мило-стивии, яко ти помиловлни Еудуть» (85).

659 Харпалёва В. Ф. Специфика авторского самовыражения. — С. 105.

660 Велий еси, Господи, мюднл дЬлл твоя! Вмерл мтимь от меловЬкъ, л днесь пору-глемъ (80).

661 Помысливъ высокоумьемь своимь, не вЬдый яко «Еогъ длеть вллсть, ему же хо-щеть; постлвляеть ео цеслря и князя Вышний, ему же хощеть, длсть» (94).

662 Вси възъгллголють языки велимья Еожья, яко же длсть имъ святый духъ отвЬщевлти (22).

663 Ллмехъ уЕи двл Ерлтл бноховл, и поя соеЬ женЬ ею; сей же ввятополкъ, новый Двимелехъ, иже ся еЬ родилъ от прелюЕодЬянья, иже изеи Ерлтью свою, сыны Гедеоны; тлко и сь Еысть (97).

664 РцЬмъ по оному развойнику: «Мы достойная, яже сдЬяхомъ, прияхом» (146).

665 Харпалёва В. Ф. Специфика авторского самовыражения. — С. 106. А. С. Львова цитируем по В. Ф. Харпалёвой.

666 Т. В. Рождественская связывает оппозицию речи — писати в летописном тексте «с оппозицией дохристианского устного и христианского письменного текста». — Рождественская Т. В. Об отражении устной и письменной традиции в договорах Руси с греками X в. // Норна у источника судьбы: Сб. ст. в честь Е. А. Мельниковой. — М., 2001. — С. 337.

667 Повесть временных лет.ч. 2. Приложения. Статьи и комментарии Д. С. Лихачёва. — С. 210.

668 Бъ лЬто 6406/898. Идоша угри мимо Киевъ горою, еже ся зоветь нынЬ угорь-ское. Посемъ же угри прогнаша волъхи, и наслЬдиша землю ту и сЬдоша съ словЬны, покоривше 'я подъ ся, и оттоле прозвася земля угорьска (21).

669 Повесть временных лет.ч. 2. Приложения. — С. 213. От сихъ же 70 и 2 языку высть языкъ словЬнескъ, от племени Лфетова, нарци, еже суть словЬне (11).

670 От нихъ же кривичи, иже сЬдять на верхъ Болги, и на верхъ Двины и на верхъ Днепра, их же градъ есть вмоленскъ; тудЬ во сЬдять кривичи (13).

671 Таже сЬверъ от нихъ (13).

672 И тако разидеся словЬньский языкъ, тЬм же и грамота прозвася словЬньская (11).

673 ве во токмо словЬнескъ языкъ в Руси: поляне, деревляне, ноугородьци, полочане, дреговичи, сЬверъ, вужане, зане сЬдоша по Бугу, послЬже же велыняне. Л се суть инии языци, иже дань дають Руси: чюдь, меря, весь, мурома, черемись, моръдва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, норома, ливь: си суть свой языкь имуще, от колена Лфетова, иже живуть въ странахъ полунощныхъ (13).

674 .радимичи во и вятичи от ляховъ. Бяста во 2 врата в лясЬх,—Радим, а другий Бятко,—и пришедъша сЬдоста Радимъ на въжю, и прозвашася радимичи, а Бятько сЬде съ родомъ своимъ по ОцЬ, от него же прозвашася вятичи (14).

675 Бъ лЬто 6360852, индикта 15 день, наченшю Михаилу царствовати, нача ся прозы-вати Руска земля. О семь во увЬдахомъ, яко при семь цари приходиша Русь на Царьго-родъ, яко же пишется в лЬтописаньи гречьстЬмь. ТЬм же отселе почнем и числа поло-жимъ (17).

676 Повесть временных лет.ч. 2. Приложения. — С. 243. И идоша за море къ варя-гомъ, к руси. вице во ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зовутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си. РЬша русь, чюдь, словЬни, и кривичи (18).

677 И от тЬхъ варягъ прозвася Руская земля (18).

678 . ..новугородьци, ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска, преже во вЬша словЬни (18).

679 И по тЬмъ городомъ суть находници варязи, а перьвии насельници в НовЬгородЬ словЬне, въ Полотьски кривичи, в РостовЬ меря, в БЬлЬозерЬ весь, в МуромЬ мурома; и тЬми всЬми овладаше Рюрикъ (18).

680 И по тЬмъ городомъ суть находници варязи, а перьвии насельници в НовЬгородЬ словЬне, въ Полотьски кривичи, в РостовЬ меря, в БЬлЬозерЬ весь, в МуромЬ мурома; и тЬми всЬми овладаше Рюрикъ (18).

681 Полями же прозвани выши, зане в поли сЬдяху, а язык словенски единь (23).

682 вемионъ же приа град ОндрЬнь, иже первое Лрестовъ град нарицашеся, сына Лга-мемнонъ, иже во 3-хъ реках купався недуга извы, ту, сего ради град во имя свое нарече. Последи же Лндрианъ кесарь 'и овнови, въ свое имя нарече Лндрианъ, мы же зовем ОндрЬянемъ градомъ (32).

683 Идущю же ему вспять, приде къ Дунлеви, и възлюви мЬсто, и сруви грлдокъ мллъ, и хотяше сЬсти с родомъ своимъ, и не длшл ему ту влизь живущии; еже и донынЬ нлремють дунлйци городище Киевець (13).

684Повесть временных лет.ч. 2. Приложения. — С. 322.

685 Еолодимеръ же рлдъ вывь, злложи городъ нл вродЬ томь, в нлреме 'и Переяслдвль, злне перея сллву отроко тъ (85).

686 Повесть временных лет.ч. 2. Приложения. — С. 347.

687 И оттолЬ помлся Печерскый млнлстырь, имь же вЬшл жили мерньци преже в пемерЬ, л от того прозвлся Печерскый млнлстырь (107).

688 И нл ту ночь ведошл 'и ЕЬлугороду, иже грлд мллъ у Киевл яко 10 версть в длле (173).

689 Яко пустишл и проиде сквозЬ порогы, изверже 'и вЬтръ нл рЬнь, и оттолЬ прослу Перуня РЬнь, якоже и до сего дне словеть (80).

690 .. .вЬ во пред нимъ епископъ воленъ и не моги служити, и лежл в волести лЬтъ 25; тЬмь же князь и людье жлдлху епискуплЬ служвЬ и рлдовлхуся, сллвяще Богл (195).

691 И естл злступникл РусьстЬй земли, и свЬтилникл сияющл и молящлся воину къ ЕллдыцЬ о своихъ людех. ТЬм же и мы должни есмы хвллити достойно стрлстотерпцл Христовл молящеся прилЬжно к нимл (93).

692 И митрополитл ужлсть овиде, вЬ во нетвердъ верою к нимл; и плдь ниць, просяше прощенья (121).

693 Приходи Еолодимеръ нл ГлЬвл: ГлЬвъ во вяше воевллъ дрЬговими и влумескь по-жегъ, и не кляшеться о семъ, ни поклряшеться, но волЬ противу Еолодимеру гллголюще, уклряя 'и (200).

694 Медарич М. Автобиография / автобиографизм // Автоинтерпретация. Сб. статей. — СПб., 1998. — С. 10.

695 См.: Гинзбург Л. О лирике. — Л., 1974. — С. 7.

696 Шахматов А. А. Разбор сочинений И. А. Тихомирова «Обозрение летописных сводов Руси северо-восточной». — СПб., 1899. — С. 6.

697 Могилянский А. П. Писемский. Жизнь и творчество. — Л., 1991. — С. 99.

698 Конявская Е. Л. О «границах» древнерусской литературы (летописи: писатель и читатель) // Древняя Русь. — №2. — М., 2003. — С. 76.

699 Творогов О. В. Литература Древней Руси. — М., 1981 // http://avorhist.narod.ru/ publish/tvorogov2 .htm.

700 См.: ШайкинА. «Се повестивремяньных лет.». — С. 153.

701 Сухомлинов М. И. О древней русской летописи как памятнике литературном // Учёные записки Второго Отделения АН. Кн. 3, отд. 2. — СПб., 1856. — С. 173.

702 Данилевский И. Н. «Повесть временных лет»: Герменевтические основы изучения летописных текстов». — М., 2004. — С. 139. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. — М., 1970 — С. 323.

703 По терминологии Е. И. Орловой, это тот, кто ведет повествование от 3 лица, не называет себя (не персонифицирован). Такое употребление терминов встречается у большинства исследователей. — см.: Орлова Е. И. Образ автора в литературном произведении: Учебное пособие. — М., 2008.

704 По терминологии Е. И. Орловой, это тот, кто ведёт повествование от 1-го лица.