CC BY
75
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2012. №3(29)
УДК 82-1/-9
АВТОРСКОЕ «Я» В БИОГРАФИЧЕСКОМ ПОВЕСТВОВАНИИ (ПО КНИГЕ А.М.ЗВЕРЕВА, В.А.ТУНИМАНОВА «ЛЕВ ТОЛСТОЙ»)
© Т.А.Карпеева
В статье рассматривается роль автора-биографа в создании жизнеописания писателя; усиление публицистических тенденций, обусловленных общественными и социальными явлениями современности (конец ХХ - начало ХХ1 века).
Ключевые слова: Л.Н.Толстой, жанр научно-художественной биографии, авторская позиция.
В исследованиях по истории и теории биографического жанра одним из принципиальных вопросов является проблема автора биографического повествования, позиция которого во многом определяет концепцию личности исследуемого имярека [1].
Каждый из биографов в силу объективных и субъективных факторов отстаивает свою концепцию, используя фактически одни и те же источники: дневники, письма, мемуары, автобиографии.
Как отмечают исследователи, каждая эпоха имеет свой ценностный центр, свой тематический круг, свои доминанты.
Известно, что биографии пишутся писателями, историками, литературоведами и значимым является не «внешняя» биография, а «внутренняя», которую способен раскрыть только тот, кто «будет заодно с Гением». Главное в биографии -раскрыть то, что «переживается» героем [2].
Дочь писателя Александра Толстая в книге «Отец. Жизнь Льва Толстого», приводя слова В.Боткина о Толстом - «... страстная, причудливая и капризная натура. самая неудобная для жизни с другими людьми», - замечает: «Можно поистине удивляться, как большие писатели, а следовательно и тонкие психологи, могли так примитивно анализировать сложную натуру Толстого» [3: 269].
Жизни и творчеству Л.Н.Толстого посвящено огромное количество исследований как отечественных, так и зарубежных авторов. Книга А.М.Зверева и В.А.Туниманова «Лев Толстой» (2007 г.) -одно из последних жизнеописаний писателя в ряду биографий, ранее созданных П.И.Бирюковым (1922-1923), Б.М.Эйхенбаумом (1928-1931),
В.В.Вересаевым (1947 г.), В.Б.Шкловским (1967 г.), Анри Труайя (2005 г.).
Что сподвигло авторов упомянутой книги в начале XXI века вновь обратиться к жизни Л.Н.Толстого? По словам автора вступительной статьи Валентина Курбатова, «побудительным» фактором явилось время, «современность»: ост-
рая тоска по цельности, по живой, земной, крепкой, полной, как будто ускользающей, истекающей из нас, сегодня жизни. Желание понять загадку великого целого и через него найти место и самому себе, и своим вопросам к миру» [4: 6]. Тем самым, автор подчеркнул усиление «личностного» начала биографии.
Интонация вступительной статьи во многом обусловлена тем, что ее автор отдает дань уважения биографам Л.Н.Толстого - А.Звереву и В. Туниманову, книга которых увидела свет уже после их ухода из жизни, в силу чего В.Курбатов оценивает труд исследователей как подвиг: «Они сами за Толстым делаются спокойнее, тверже и выше мыслью, и следом за ними высится и сама книга, делаясь толстовским поступком [4: 9].
А.М.Зверев и В.А.Туниманов «проживают» жизнь Толстого, которая для биографов становится текстом. Авторы, по словам В. Курбатова, «освобождают» в Толстом человека из-под бремени толкований, чтобы увидеть за чужими и его собственными жестокими вопросами к себе, за непрерывной его пыткой наше земное, общее, что могло бы укрепить нас в верном самопонимании. Они терпеливо ищут грань, за которой самоосуждение выговаривает себе опасное право судить других» [4: 7-8]. Тем самым, вслед за Толстым авторы ищут «потерянную цельность».
Структура биографии, включающая 5 глав, задана самим Л.Толстым, который в «Воспоминаниях» осознает свою жизнь как путь и рассматривает ее с позиций добра и зла, выделяя четыре периода: поэтический - длится 14 лет, ужасный - до женитьбы 1862 года, нравственный - «когда интересы ограничивались эгоистическими заботами», переломный - «тот, в котором я живу теперь и в котором надеюсь умереть». Содержание и суть этих периодов отразились в названиях пяти частей: «Четыре эпохи развития», «Ясная поляна. Вершины», «Переворот», «На рубеже веков», «Уход».
Личностное отношение авторов к жизни и творчеству Л.Н.Толстого проявилось во всем: в
отборе, распределении известных источников и в глубоком филологическом анализе произведений писателя от замысла до воплощения через этапы разных редакций, переделок. Источником для реконструкции творческого процесса, писательской лаборатории для биографов послужили дневники, письма Л.Н.Толстого к тем современникам, с кем эпистолярный диалог был важен в поиске истины, художественной правды. Среди них были Н.Страхов и А.Фет.
Биографы не исключают прямо противоположные мнения и отклики современников писателя, а также оценки своих современников. Ценными для авторов являются, например, суждения Вл.Набокова, признававшего последние главы романа «Анна Каренина» первым и непревзойденным образцом «потока сознания» [4: 310]. Неоднократны ссылки и на мнение о Толстом Марка Алданова.
Исследуя творческий путь писателя, авторы последовательно выстраивают эстетическую парадигму ценностных критериев Толстого как человека и художника. Так, одними из главных становятся критерии «вечность» и «новаторство». А.М.Зверев как авторитетный исследователь зарубежной литературы расширяет контекст биографического повествования, сопоставляя произведения Толстого с творчеством ряда европейских писателей как XIX, так и ХХ вв. Так, например, повествуя об истории создания «Севастопольских рассказов», анализируя их поэтику, проблематику, биограф замечает: «Единственным предшественником Толстого, воссоздавшим войну в ее реальном облике, был высоко им ценимый Стендаль. У них обоих война воссоздана такой, как ее переживает и осознает рядовой участник... Историки литературы, оценив новаторство Стендаля, назовут созданную им в романе картину Ватерлоо примером «ограниченного поля изображения», которое получается намного более правдивым, чем прежний взгляд с высоты птичьего полета. Но Толстой был первым писателем, показавшим войну и «в настоящем ее выражении, и одновременно - этого не было даже у Стендаля - под знаком вечности» [4: 113]. А в связи с романом «Война и мир», который, по мнению ряда интерпретаторов, был романом о современности, а не об истории, биограф замечает, что «археологом в литературе он (Толстой) в отличие . от высоко им ценимого английского романиста Теккерея, все-таки себя не ощущал. Ему бы и в голову не пришло выдавать свою книгу за свидетельство непосредственного участника событий, следуя примеру Теккерея... Замысел требовал не историзма и не злободневности, а вторжения в мир вечных вопросов челове-
ческого бытия» [4: 224]. Зарубежный контекст биографии авторы сочетали с контекстом отечественной литературы будущего. Так, говоря о романе «Война и мир», где осуществлен «органичный сплав лирического и философского повествования, развернутого на фоне исторических событий, имевших громадное значение для национальной судьбы и для всего человечества», автор замечает: «Впоследствии было много попыток повторить это свершение, но за исключением, может быть, «Тихого Дона» в 1-ой редакции, еще не испорченного тенденциозными идеологическими поправками, не удалась ни одна.... Ни Алексею Толстому в «Хождениях по мукам», ни горячему толстовскому почитателю Ромену Роллану в «Жане Кристофе», ни Мартену дю Гару в «Семье Тибо» не удалось достичь таких же вершин» [4: 229].
Биографу-литературоведу важно обозначить новаторство эстетики Толстого, чье творческое кредо наиболее ярко выразилось в «Войне и мире»: «идея прозы как «собрания мыслей, сцепленных между собой - <...> сцепление посредством образов, действий, положений. этот опыт остался уникальным во всей мировой литературе» [4: 228]. В.А.Туниманов в заключительных главах расширяет контекст, говоря о мотивах повестей «Отец Сергий», «Дьявол». По его мнению, оправданными представляются параллели с некоторыми произведениями М.Горького
(«Страсти - Мордасти», «Сторож»), Луи Селина, В.Шаламова, У.Стайрона, Лукино Висконти, Луиса Бунюэля, Ларса фон Триера. Тем самым авторы намечают пути и темы дальнейших исследований творчества Л.Н.Толстого.
В.А.Туниманов, продолживший незавершенный труд А.М.Зверева, в последующих трех частях биографии усиливает и заостряет критерий «вечности» Толстого как художника, подчеркивая «одно из коренных свойств искусства писателя: интерес прежде всего к нравственному состоянию героя» [4: 204]. Это приводит к смещению временных пластов и публицистическому звучанию авторских отступлений на тему «Толстой и мы», «Толстой и XXI век». Так, повествуя об участии Толстого в переписи населения и его знакомстве с «дном жизни», биограф задает вопрос: «Так что же нам делать?
Когда-то было просто и удобно. Самодержавие. Язвы капитализма, которые, как ясно понимал каждый школьник, утопическими толстовскими проектами не излечить: заблуждался, мол, яснополянский мудрец, зеркало нашей старой революции, той, которая не была победоносной. Но вот уж и ХХI век наступил, а не только не избавились от прежних болячек, а и
Т. А. КАРПЕЕВА
многими новыми обзавелись. Толпы бомжей бродят по улицам и переулкам наших городов... Пьяные, наглотавшиеся невообразимой сивухи, агрессивные или нечленораздельно мычащие, валяющиеся на асфальте... Ночные (да и дневные), так сказать, «бабочки» порхают повсюдно... Гимназисты, совсем зеленые, с сигаретами в зубах, беспрерывно и громко, с вызовом матерящиеся... Армия беспризорных детей шныряет у зловонных вокзалов и злачно-питейных мест. Полумертвые, серые лица стариков, уставших, смертельно уставших от бесконечного выживания-проживания - их больше всего жаль. Какая, сказал бы Толстой, громада зла! И пошел бы из своего чистого и уютного дома в самую гущу этого зла. Но Толстого с его состраданием и самоотвержением давно нет - скоро минет столетие, как он ушел в неизвестность из Ясной Поляны. Самим надо разбираться, вдохновляясь великим опытом.
Так что же нам делать?» [4: 399].
Тот же акцент звучит в авторском замечании по поводу бунинской глубоко эмоциональной реакции на эпизоды из «Хаджи-Мурата»: «Как бы Бунин поразился, узнав, что показ отрезанных голов миллиардам телезрителей станет обыкновенным явлением в новом ХХ1 столетии. Возмущаются этим Средневековым варварством, понятно, и сегодня, но удивляться перестали - тут замечены несомненный прогресс и успешное преодоление мистического ужаса, свойственного некоторым чересчур уж нервным литераторам прошлого (до победы постмодернизма) ... но это так, реплика в сторону и по поводу» [4: 646].
Используя при анализе произведений Толстого исследования современников, Туниманов, вступая с ними в диалог, критичен в оценке некоторых работ, посвященных писателю. Так, в поле зрения биографа находится антология «Л.Н.Толстой»: «pro et contra» (составитель
К.Т.Исупов (где отсутствуют Бунин, Алданов, Горький, Эйхенбаум, Скафтымов), «где так мало pro и так случайно подобрано contra» [4: 676].
Необычен, нетрадиционен, полемичен и ассоциативный ряд сравнений у Туниманова. Так, например, говоря о воспоминаниях Софьи Андреевны, автор замечает: «Впрочем, могла и при-
сочинить - она ведь тоже, как Дмитрий Мережковский (и Владимир Ульянов, но тот в другом смысле и в другой плоскости), любила обнажать противоречия между «словом» и «делом» мужа» [4: 457].
Своеобразным и неожиданным видится и замечание биографа к эпизоду прощания с Толстым яснополянских крестьян, которые несли полотнище со словами: «Лев Николаевич, память о том добре, которое ты делал нам, никогда не умрет в нас, осиротевших крестьянах Ясной Поляны». Туниманов иронизирует: «И почти никто не догадывался о том, что осиротевшие яснополянские мужики очень надеялись на вознаграждение, полагая, что такое рвение должно понравиться господам. Вопрошали они: «Ну вот, мы несли эту самую вывеску. Что ж, будет нам за это какое-нибудь награждение от начальства или от графини? Ведь мы как старались! Целый день на ногах! Опять же на венок потратились... Колоритный штрих к бесконечно эксплуатировавшейся в ХХ веке теме «Лев Толстой и народ» [4: 715].
Подобные авторские отступления разрушают целостность биографического повествования, но отражают «личностное» восприятие жизни и творчества писателя и заставляют задать вопрос: есть ли в начале ХХІ века подобная фигура, личность, способная обратить внимание общества на социальные «язвы». В то же время биография Л.Н.Толстого, созданная А.М.Зверевым и
В.А.Тунимановым, значима как отражение истории жанра, жизнеописания, поэтика которого во многом обусловлена рубежом веков, когда происходит ломка стереотипов и смена нравственных парадигм.
1. Гордин Я.А. Индивидуальная судьба и система биографий // Известия АН СССР. Сер. Лит. и яз. -1978. - №6. - С.533 - 539.
2. Винокур Г. Биография и культура. - М.: Гос. акад. худож. наук, 1927. - 86 с.
3. Толстая А.Л. Отец. Жизнь Льва Толстого: В 2 т. -М.: ООО «СПАРРК», 2001 - Т.1. - 543 с.
4. Зверев А., Туниманов В. Лев Толстой. - М.: Молодая гвардия. - 2007. - 784 с.
AUTHORIAL «I» IN AUTOBIOGRAPHICAL NARRATION (BASED ON «LEO TOLSTOY» BY A.M.ZVEREV, V.A.TUNIMANOV)
T.A.Karpeyeva
The article explores the role the author-biographer plays in depicting the life of a writer, as well as the growing trend of publicism, caused by the public and social phenomena of today.
Key words: L.N.Tolstoy, genre of scientific and literary biography, author’s attitude.
Карпеева Татьяна Александровна - кандидат филологических наук, доцент кафедры истории русской литературы Института филологии и искусств Казанского федерального университета.
E-mail: rzlmp@list.ru
Поступила в редакцию 27.08.2012
