CC BY
40
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2018. №4(54)
УДК 82.09: 82
КАЗАНСКИЕ СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ЛЬВА ТОЛСТОГО В ХУДОЖЕСТВЕННО-БИОГРАФИЧЕСКИХ ПОВЕСТВОВАНИЯХ
© Лилия Насрутдинова
KAZAN PAGES OF LEO TOLSTOY'S LIFE IN FICTIONAL AND BIOGRAPHIC NARRATIONS
Liliya Nasrutdinova
The article compares eight Leo Tolstoy's fictional biographies, published from 1890 to 2010. Among the studied biographic narrations, created by Russian authors and representatives of the Russian émigré, there are works both for adult and children's perception.
The focus of our study is the chapters devoted to Kazan pages of Leo Tolstoy's biography (1841— 1847). We have noted that in a number of fictional and non-fictional narrations there is no mentioning of significant impressions, or people who had an impact on the writer's identity during his stay in Kazan (for example, the prototypes of his story "After the Ball" and some of his relatives).
The biographers describe, as the key moments, the stormy social life of the young Count, his studies at Kazan University, his spiritual searches and the beginning of his literary career connected with a hospital stay. However, despite the common documentary basis, the interpretations of these events differ considerably. It is especially obvious with respect to the way the relations of Leo Tolstoy with his brothers are depicted.
This period of Leo Tolstoy's life is traditionally considered to be a source of his philosophical searches and literary career, thus, selection and interpretation of his biographic material allows drawing a conclusion about the way his biographers understand the essence of the writer's talent.
Keywords: Leo Tolstoy, fictional biographies, fictional and non-fictional narrations, Kazan, Kazan University, prototype, biographer.
В статье сопоставляется 8 художественных биографий Л. Н. Толстого, опубликованных с 1890-х по 2010-е годы. Среди изучаемых биографических повествований - созданные российскими авторами и представителями русского зарубежья, ориентированные на взрослую и детскую читательскую аудиторию.
Предметом анализа являются главы, посвященные казанским страницам биографии Л. Н. Толстого (1841-1847 гг.). Отмечается, что в ряде художественно-документальных повествований отсутствуют упоминания о значимых впечатлениях этого периода и лицах, оказавших влияние на формирование личности будущего писателя во время его пребывания в Казани (например, о прототипах рассказа «После бала» и даже о ряде его родственников).
Ключевыми моментами казанского периода жизни Л. Н. Толстого в изображении биографов становятся бурная светская жизнь юного графа, учеба в Казанском университете, духовные искания, а также начало писательского труда, связанное с пребыванием госпитале. Однако, при общности документальной основы, осмысление этих событий значительно разнится, что особенно очевидно при описании взаимоотношений Льва Толстого с братьями.
Поскольку именно этот период жизни Л. Н. Толстого традиционно принято рассматривать как исток его философских исканий и творческого пути, отбор биографического материала и трактовка его авторами художественных биографий позволяет сделать вывод о понимании ими сущности таланта писателя и мыслителя.
Ключевые слова: Лев Николаевич Толстой, художественные биографии, художественно-документальные повествования, Казань, Казанский университет, прототип, биограф.
Льву Толстому принадлежит исключительное место в истории русской литературы. И дело даже не в том, что это едва ли ни единственный писатель, признанный классиком еще при жизни
и по сей день являющийся одним из самых читаемых и почитаемых, чьи творения ежегодно входят в рейтинги лучших произведений мировой литературы. Наверно, еще важен тот факт, что и
его литературное творчество, и его философские взгляды никого не оставляли равнодушными, вызывая весь возможный спектр реакций - от безоговорочного приятия и восхищения до непонимания и протеста. Стремление осмыслить феномен Л. Н. Толстого обусловил появление сотен научно-критических работ и десятков художественно-биографических повествований.
В данной статье объектом исследования становится 8 документально-художественных книг о жизненном и творческом пути Льва Толстого, которые, как нам представляется, основаны на разных, порой едва ли не диаметрально противоположных концепциях внутренней логики развития его биографии.
Эти книги сложились и в репрезентативную выборку по основополагающим для биографических повествований критериям. Во-первых, по предполагаемому реципиенту: среди привлекших наше внимание источников есть рассчитанные на профессионального читателя-филолога, адресованные старшему школьному возрасту и опубликованные в разных вариациях серии «Жизнь замечательных людей», ориентированной, как известно, на широкий круг читающей публики. Во-вторых, по времени создания биографического повествования: самое раннее из них датировано 1894 годом, то есть создано задолго до смерти главного героя, еще в дореволюционной России, самое позднее издано в год столетия смерти писателя, уже в постсоветской России. В свою очередь, время и место создания биографического повествования предопределяет взгляд на жизнь и творчество Л. Н. Толстого сквозь призму характерных для эпохи историко-культурных установок.
Книга критика и публициста Е. А. Соловьева «Л. Н. Толстой» издана в биографической серии «Жизнь замечательных людей» «Библиотеки Флорентия Павленкова», которая издавалась с 1890 по 1915 годы. Это один из немногих среди 200 очерков серии, повествовавших о героях, еще здравствовавших: на момент поступления книги в продажу Л. Н. Толстому было 66 лет, и биограф лично отправил ему экземпляр. Очерк интересен как образец обращения к творчеству писателя сквозь призму «досоветской» менталь-ности.
Книга Н. К. Гудзия «Лев Николаевич Толстой» впервые была опубликована в серии «Великие русские люди», которая на время Великой Отечественной войны заменила серию ЖЗЛ. Эти малоформатные книжки были задуманы как «книги-солдаты», вдохновляющие на ратные подвиги и преподающие героико-патриотические уроки. Хотя в эту серию входят биографии пол-
ководцев и великих исторических деятелей России, очерк о Толстом все же стал первым.
Советскую ментальность отражают также книги В. Б. Шкловского «Лев Толстой», Е. А. Маймина «Лев Толстой. Путь писателя» и К. Н. Ломунова «Лев Толстой. Очерк жизни и творчества». Все они изданы в 1960-70-е годы: книга Маймина - в издательстве «Наука», книга Ломунова - в издательстве «Детская литература», а книга Шкловского - в классической серии ЖЗЛ.
«Постсоветская» ментальность представлена еще одной книгой из серии ЖЗЛ - «Лев Толстой» А. М. Зверева и В. А. Туниманова (2006 г.), а также книгой П. В. Басинского «Лев Толстой: бегство из рая», (2010 г.), жанр которой определяется ее рецензентами как биографическое расследование или как историческая реконструкция.
И наконец, книга «Лев Толстой» из серии «Русские биографии» Анри Труайя представляет собой взгляд на литературу метрополии из пространства эмиграции, сквозь призму «внесовет-ской» ментальности. Отметим, что более 100 художественно-документальных произведений Ан-ри Труайя переведены на многие языки и по этим книгам миллионы читателей во всем мире изучают историю и культуру России.
Казанские страницы биографии Л. Н. Толстого в названных книгах представлены с разной степенью подробности. Конечно, статистический метод исследования среди существующих подходов к изучению биографий писателей один из самых редких, тем не менее в нашем случае он дает любопытные результаты. Так, 5,5 лет казанской жизни будущего писателя составляют примерно 6-7 % его жизненного пути, авторы же отводят им от 1,5 до 3 % листажа книги (исключение составляет очерк Е. А. Соловьева, очевидно, потому, что автор умер в 1905 году, не успев стать свидетелем самых сложных и трагичных страниц биографии своего героя).
В связи с этим возникает закономерный вопрос: чем обусловлен лаконизм повествования о годах, проведенных Львом Толстым в Казани? Вряд ли причина кроется в том, что биографы сочли этот период недостаточно важным, ведь речь идет о подростковых и юношеских годах -времени, когда складывается характер человека, его мировоззрение, ценностные ориентиры.
Можно предположить, что краткость казанских глав в художественно-документальных повествованиях о Л. Н. Толстом обусловлена недостаточной изученностью этого периода его жизни. И действительно, первое фундаментальное научное исследование, посвященное пребыва-
нию будущего писателя в Казани, - книга Е. Г. Бушканца «Юность Льва Толстого. Казанские годы» [Бушканец] - опубликовано только в 2008 году.
Примечательно, что первые два с половиной года пребывания в Казани, до начала студенчества, по-прежнему остаются в биографии Л. Н. Толстого, по определению А. М. Зверева и В. А Туниманова, белым пятном. Биографы даже используют определение «Пустыня отрочества», данное в автобиографической повести «Отрочество» Николенькой Иртеньевым своему психологическому состоянию в этот период, как характеристику отсутствия биографических источников об этом времени [Зверев, Туниманов, с. 40].
Первые годы пребывания будущего писателя в Казани отражены только в очерке Е. А. Соловьева, который выстраивает повествование об этом времени не на документальных свидетельствах, а на материале толстовской повести «Детство». Сложно сказать, что именно послужило причиной убежденности автора в том, что можно рассматривать автобиографическое повествование как достоверный биографический документ. Возможно, это объясняется тем, что жанры художественной биографии и историко-культурного исследования были новы для того времени и основные принципы их построения еще не сложились.
Однако в очерке Е. А. Соловьева содержатся и размышления о своеобразии писательской манеры Л. Н. Толстого, позволившем биографу толковать автобиографические произведения как автобиографические документы: «В художественной фантазии Толстого есть одна характерная черта: все свои усилия он сосредоточивает не на том, чтобы отделаться от действительности, а, напротив, чтобы осветить и одухотворить ее. В большинстве произведений Толстого героем является он сам, его собственное душевное настроение» [Соловьев, с. 380].
Именно поэтому целые страницы биографического повествования Е. А. Соловьева - это пространные цитаты из произведений самого писателя.
Недостаточность сведений о первых двух годах пребывания Л. Н. Толстого в Казани все же не объясняет, почему авторы художественных биографий не упоминают о значимых впечатлениях казанского периода и лицах, оказавших влияние на формирование личности будущего писателя, о которых было известно и ранее, до появления упомянутого выше исследования Е. Г. Бушканца. Например, хрестоматийный сюжет, положенный в основу рассказа «После ба-
ла», о влюбленности Сергея Толстого в дочь начальника гарнизонного батальона Вареньку Корейша и разочаровании, постигшем юношу, когда он увидел ее отца, руководившего экзекуцией на Арском поле, находит отражение только в книге К. Н. Ломунова (нельзя же не упомянуть о прототипах произведения, изучаемого на уроках литературы, в издании, адресованном школьникам!). Более того, далеко не в каждом биографическом повествовании в казанских главах упоминаются даже старший брат Николай, которого юный Левушка едва ли ни боготворил, и младшая сестра Маша, с которой он был очень близок, очевидно, в силу незначительной разницы в возрасте. Следовательно, освещение тех или иных фактов обусловлено не столько их известностью / неизвестностью, сколько субъективным представлением автора биографического повествования об их необходимости в выстраиваемом ими сюжете.
Однако обойти вниманием студенческие страницы биографии братьев Толстых было просто невозможно. Как известно, в 1840-е годы Казанский университет был единственным светским высшим учебным заведением на востоке страны и крупным культурным центром не только Поволжья, но и Урала и Сибири. И тем более странно, только В. Б. Шкловский и А. М. Зверев, В. А. Туниманов вообще упоминают об общественном и научном значении Казанского университета, который «славился в те годы выдающимися знатоками восточных культур» [Зверев, Туниманов, с. 44]. Однако биографы тут же заявляют, что мимолетный роман с Зинаидой Молостовой (ставшей впоследствии одним из прототипов Наташи Ростовой), которая не была красавицей, зато отличалась грацией, живостью и мечтательным настроением, имел для будущего писателя куда большее значение: «Милая институтка - едва ли не единственное светлое воспоминание о казанской поре» [Зверев, Туниманов, с. 45].
Е. А. Соловьев и вовсе нарочито дискредитирует значение Казанского университета в жизни Л. Н. Толстого: «Привилегии университетского диплома ничто и даже меньше того сравнительно с привилегиями рождения, богатства, связей» [Соловьев, с. 391]. Отталкиваясь от цитаты из работы Н. П. Загоскина «Граф Л. Н. Толстой и его студенческие годы» - Что нашел он тут? Очень мало для ума, еще меньше для сердца (цит. по: [Соловьев, с. 389]) - биограф отбирает из документальных источников факты, подтверждающие эту характеристику. Особенно это очевидно при обрисовке казанских профессоров: Е. А. Соловьев изначально заявляет, что «хоро-
ших профессоров, особенно в провинции, или совсем не было, или они должны были молчать, ограничиваясь чтением записок, тщательно рассмотренных, проредактированных, процензуро-ванных и прочее» [Соловьев, с. 390], а потому о преподавателях достойных им не сказано ни слова. Он едва ли не единственный, кто не упомянул о профессоре Д. И. Мейере и самостоятельной работе, порученной преподавателем студенту Толстому (сравнение «Духа законов» Монтескье с «Наказом» императрицы Екатерины), благодаря которой будущий писатель, по его собственному признанию, впервые почувствовал радость самостоятельного умственного труда.
Столь пренебрежительное отношение к Казанскому университету, очевидно, обусловлено тем, что в основу практически всех биографических повествований положено представление о Л. Н. Толстом как о природном гении, который в эти годы «ощупью отыскивал свое жизненное призвание» [Гудзий, с. 66], «инстинктивно хотел коснуться той мощи, которая заложена в глубину натуры» [Соловьев, с. 396]. Естественно, при таком подходе университет представляется, скорее, как препятствие, отвлекающее от поисков самого себя.
Но даже при дискредитации роли Казанского университета в становлении личности будущего писателя вопрос о его весьма посредственной успеваемости все же требовал комментария. Е. А. Соловьев, например, неудачи юного Толстого в учебе склонен объяснять тем, что «ищущий себя юноша просто не знал, на чем ему остановиться» [Там же, с. 398]. В биографиях советского периода, напротив, всячески подчеркивается мысль о том, что Лев Толстой с ранней юности отчетливо представлял путь, по которому ему предстоит идти. Так, Н. К. Гудзий изображает путь будущего писателя как некое изначальное знание о себе истинном: «Понял, что жизненным призванием не могла быть дипломатия. <...> перспектива карьеры по судебному ведомству также не могла прельстить его» [Гудзий, с. 67]. В. Б. Шкловский все же допускает, что на пути к самому себе Лев Толстой совершал ошибки, но настаивает, что «его нужно судить не по ошибкам, а потому, как он их исправлял и как он их понимал» [Шкловский, с. 56].
Отметим также, сколь значительное место в биографических повествованиях В. Б. Шкловского и Е. А. Маймина отводится фигуре профессора Д. И. Мейера. Так, В. Б. Шкловский, отметив мимоходом, что выбор восточного факультета связан с важной болтовней бабушки, что ее внук когда-нибудь станет дипломатом, объясняет смену восточного факультета на юри-
дический тем, что «рядом читал лекции молодой профессор-юрист, лекции которого привлекли молодого графа» [Там же, с. 54]. Не сказав ни слова о П. И. Юшковой, которая была опекуншей осиротевших племянников, если не считать упоминания о том, что ее муж был отставным полковником, В. Б. Шкловский 2 страницы из 13 отведенных на Казань посвящает Д. И. Мейеру. Биограф утверждает, что юный Лев Толстой попал под влияние большого и понятного ему человека, что особенно важно, принадлежащего к кругу В. Г. Белинского и Н. Г. Чернышевского, о котором последний сказал: «<...> редкое явление не только по своей непреклонной честности и великим талантам, но и потому, что одинаково ревностно исполнял свою обязанность в самых неважных положениях» [Там же].
Хвалебные слова о Д. И. Мейере, на этот раз со ссылкой на Н. А. Добролюбова, присутствуют и в книге Е. А. Маймина: «Он (Мейер - Л. Н.) общался со студентами просто и доверчиво, открывая им самые источники своих знаний, старался поставить их, по возможности, вровень с собою» [Маймин, с. 12].
Очевидно, в советские годы было важно подчеркнуть, что Л. Н. Толстой, хотя и родился графом, формировался как личность под влиянием людей с прогрессивными демократическими взглядами.
Особенно неожиданно университетские страницы жизни Л. Н. Толстого представлены в книге К. Н. Ломунова. Конечно, распространенное мнение, что будущий писатель был отчислен из университета за неуспеваемость, неверно, поскольку экзаменационные испытания за 1 курс он все же выдержал, тогда как из 22 студентов на втором курсе оказалась только половина. Однако и блестящим студентом он никогда не был. Поэтому заявление биографа, что весной 1844 года Лев Толстой весьма успешно выдержал вступительные экзамены, кажется по меньшей мере неожиданным. К. Н. Ломунов, чтобы не погрешить против правды, все же вынужден признать, что «неудача постигла юного Толстого на экзаменам по четырем разделам истории, а также по статистике и географии», однако он находит и своеобразное оправдание: «К ним он не был подготовлен и получил. единицы!.. Среди полученных Толстым отметок нет ни одной тройки, а или пятерки и четверки или единицы. То, что его спрашивали, он знал либо отлично и хорошо, или не знал совершенно» [Ломунов, с. 12].
Очевидно, в биографии великого человека, написанной для школьников, он по определению должен представать исключительно как образец для подражания. Биограф даже сумел превратить
неудачи будущего писателя в повод для дидактизма: «Провал на вступительных экзаменах послужил Толстому серьезным уроком. Летом он основательно занимался.»; «Математика всегда была одной из самых любимых Толстым наук, хотя, как он говорил, наука эта давалась ему трудно» [Там же].
Отметим также, что Н. К. Гудзий, В. Б. Шкловский и Е. А. Маймин обходят вопрос об успеваемости юного графа, зато акцентируют внимание на том, что он занимался самообразованием, читал много книг. Например, В. Б. Шкловский подчеркивает, что будущий писатель прочел в Казани «все 20 томов Руссо - до музыкального словаря включительно» [Шкловский, с. 58]. А Е. А. Маймин оспаривает данную братом Сергеем характеристику юного Левушки как «пустячного малого», указывая на то, что он не просто читает Руссо, а глубоко изучает его произведения, задумывается над жизнью и над смыслом человеческого существования, часто заводит разговоры на философские темы, пишет статью философского содержания [Маймин, с. 11].
Создавая образ человека самоуглубленного, которому свойственно внутреннее чувство обособленности [Труайя, с. 59] и желание идти собственным путем, биографы зачастую усугубляют ситуацию отстраненности юного Толстого от среды, проникнутой сословными предрассудками и условными понятиями комильфотности. Так, Е. А. Соловьев даже противопоставляет Льва, как известно, испытывающему привязанность к братьям, и франту и ловеласу Сергею, и аскету и мистику Дмитрию.
Однако стремление представить казанский период жизни Л. Н. Толстого как время философских поисков неизбежно приходит в некоторое противоречие с довольно распространенным и справедливым мнением о беспутной жизни юного графа в Казани - «русском Эльдорадо для любителей беззаботного и привольного житья» [Зверев, Туниманов, с. 40]. Стремясь поддержать созданный ранее образ самоуглубленного юноши, биографы настойчиво проводят мысль о том, что светская жизнь не приносила ему удовлетворения: «Подчиняясь самолюбию и внушениям юшковского дома имел больше страданий чем радости» [Соловьев, с. 396], причем часто со ссылкой на высказывания самого Л. Н. Толстого: «...много дурное я делал, не желая делать -только из подражания большим» [Маймин, с. 10], «... отдаваясь этим страстям, я становился похож на большого, и я чувствовал, что мною довольны» [Зверев, Туниманов, с. 41]. Именно поэтому так важно для них указание на то, что в
обществе юный граф был «угловат, несмел и в то же время странен» [Шкловский, с. 53], «<...> видимо, стеснялся тою ролью, которую его заставляли играть и к которой уо1еш-по1еп8 обязывала его пошлая обстановка казанской жизни» [Лому-нов, с. 13].
Концепция «грешника поневоле» положена и в основу повествования о казанском периоде жизни будущего писателя в книге П. В. Басин-ского: «<...> в полной мере „отдаваясь страстям", он, тем не менее, отчаянно не желал становиться „похож на большого". Принимая внешние правила игры взрослых, оставался „внутренним ребенком". И конечно, неслучайно первое, прославившее его, произведение называлось „Детство"» [Басинский, с. 76].
Эта позиция тем более интересна, что в книге П. В. Басинского казанский период жизни Л. Н. Толстого практически «не прозвучал». Положив в основу биографического повествования писателе миф о Ясной Поляне как земле обетованной (с этой точки зрения информативно уже название книги - «Бегство из рая»), он последовательно проводит мысль о том, что любой отъезд из нее юный Толстой воспринимал «как неприятную обязанность, как досадный перерыв в естественном течении своей жизни» [Там же, с. 72]. Поэтому и казанский период его жизни представлен в его повествовании именно как перерыв, как «тире между датами».
В свете проблемы характера взаимодействия бурной светской жизни юного Толстого и его духовных поисков интересен акцент, сделанный биографами на том факте, что начало ведения дневников приходится на время пребывания будущего писателя в университетской клинике, «вдали от студенческих обязательств и соблазнов света» [Труайя, с. 70]. А. М. Зверев и В. А. Ту-ниманов даже усматривают в этом своеобразное подтверждение идеи «Руссо, писавшего о духовной целительности уединения» [Зверев, Тунима-нов, с. 49].
Продолжая эту мысль, авторы биографических повествований, созданных в конце XX -начале XXI века, связывают поспешный отъезд Л. Н. Толстого из Казани весной 1847 года со стремлением обрести «возможность свободно думать» [Труайя, с. 71], вернуться в «утраченный рай» [Басинский, с. 82]. Показательно, что в более ранних биографиях главной причиной возвращения в Ясную Поляну назывались «священная обязанность заботиться о счастье 700 человек» [Соловьев, с. 405], «нравственное обязательство по отношению к своим крепостным» [Гудзий, с. 67], «обязанности помещика перед крестьянами» [Маймин, с. 13].
Все вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что скупые факты казанских страниц биографии будущего писателя были не только многократно переосмыслены, но и дополнены целым рядом авторских мифов, нашедших отражение в том числе и в анализируемых нами художественных биографиях. В то же время ситуация мифологизации образа главного героя биографического повествования, как нам представляется, достаточно органична в случае обращения к личности, ставшей легендарной еще при жизни.
Список литературы
Басинский П. В. Лев Толстой: Бегство из рая. М.: АСТ: Астрель, 2010. 636 с.
Бушканец Е. Г. Юность Льва Толстого. Казанские годы. Казань, 2008. 144 с.
Гудзий Н. К. Лев Николаевич Толстой // Великие русские люди: сборник. М.: Молодая гвардия, 1985. С. 59-104. (Жизнь замечательных людей: серия биографий; Вып. 6 (646)).
Зверев А. М., Туниманов В. А. Лев Толстой. М.: Молодая гвардия, 2006. 782 с. (Жизнь замечательных людей: серия биографий; Вып. 1016).
Ломунов К. Н. Лев Толстой. Очерк жизни и творчества. М., Детская литература, 1978. 256 с.
Маймин Е. А. Лев Толстой. М.: Наука, 1978. 192 с.
Соловьев Е. А. Л. Н. Толстой // Державин. Жуковский. Лермонтов. Тургенев. Лев Толстой: Биографические повествования. Челябинск: «Урал LTD», 1997. С. 373-531. (Жизнь замечательных людей. Биографическая библиотека Ф. Павленкова; Т. 11).
Труайя А. Лев Толстой. М.: Эксмо, 2005. 896 с. (Русские биографии).
Насрутдинова Лилия Харисовна,
кандидат филологических наук, доцент,
Казанский федеральный университет, 420008, Россия, Казань, Кремлевская, 18. [email protected]
Шкловский В. Б. Лев Толстой. М.: Молодая гвардия, 1967. 658 с. (Жизнь замечательных людей: серия биографий; Вып. 363).
References
Basinskii, P. V. (2010). Lev Tolstoi: Begstvo iz raia [Leo Tolstoy: Escape from Paradise]. 636 p. Moscow, AST, Astrel'. (In Russian)
Bushkanets, E. G. (2008). Yunost' L'va Tolstogo. Ka-zanskie gody [Youth of Leo Tolstoy. Kazan Years]. 144 p. Kazan. (In Russian)
Gudzii, N. K. (1985). Lev Nikolaevich Tolstoi [Leo Nikolayevich Tolstoy]. Velikie russkie liudi: sbornik [Great Russian People: A Collection]. Pp. 59-104. Moscow, Molodaia gvardiia. Zhizn' zamechatel'nykh liudei: seriia biografii; Vyp. 6 (646). (In Russian)
Lomunov, K. N. (1078). Lev Tolstoi. Ocherk zhizni i tvorchestva [Leo Tolstoy. A Sketch of Life and Work]. 256 p. Moscow, Detskaia literatura. (In Russian)
Maimin, E. A. (1978). Lev Tolstoi [Leo Tolstoy]. 192 p. Moscow, Nauka. (In Russian)
Shklovskii, V. B. (1967). Lev Tolstoi [Leo Tolstoy]. 658 p. Moscow, Molodaia gvardiia. Zhizn' zamecha-tel'nykh liudei: seriia biografii; Vyp. 363. (In Russian)
Solov'ev E. A. (1997). L. N. Tolstoi [Leo Tolstoy]. Derzhavin. Zhukovskiy. Lermontov. Turgenev. Lev Tolstoi: Biograficheskie povestvovaniia. [Derzhavin. Zhu-kovsky. Lermontov. Turgenev. Leo Tolstoy: Biographical Narratives]. Pp. 373-531. Cheliabinsk, Ural LTD. Zhizn' zamechatel'nykh liudei. Biograficheskaia biblioteka F. Pavlenkova; T. 11. (In Russian)
Truaiia, A. (2005). Lev Tolstoi [Leo Tolstoy]. 896 p. Moscow, Eksmo. (Russkie biografii). (In Russian)
Zverev, A. M., Tunimanov, V. A. (2006). Lev Tolstoi [Leo Tolstoy]. 782 p. Moscow, Molodaia gvardiia. Zhizn' zamechatel'nykh liudei: seriia biografii; Vyp. 1016. (In Russian)
The article was submitted on 06.08.2018 Поступила в редакцию 06.08.2018
Nasrutdinova Liliya Harisovna,
Ph.D. in Philology,
Associate Professor,
Kazan Federal University,
18 Kremlyovskaya Str.,
Kazan, 420008, Russian Federation.
Lilij [email protected]
