CC BY
18
Опыт оперного либретто и литературно-критических рассуждений поэта дан в статьях А.В. Игнашова (Самара) «"Черевички" Я.П. Полонского: Автор либретто как соавтор спектакля» и А. С. Евдокимова (Рязань) «Я.П. Полонский о природе литературной критики».
В третий раздел «Личность и творчество Я.П. Полонского: Региональный и образовательный аспекты изучения» вошли материалы, в которых рассматриваются вопросы исторического и современного функционирования личности и творчества поэта в региональном и образовательном пространстве.
Биографический контекст творчества поэта рассматривается в статьях исследователей из Рязани: И.Г. Кусовой и Е.В. Чумичё-вой «Я.П. Полонский в собрании и экспозициях Рязанского исто-рико-архитектурного музея-заповедника»; И. В. Грачёвой «Умские, Кафтыревы: Комментарии к воспоминаниям Я.П. Полонского» и А.Н. Потапова «Об архивных находках во время работы над книгой "Золотая арфа"». Функционирование рязанских реалий в лирических и эпических произведениях поэта анализируется в статьях И.В. Денисовой «Реминисценции на древнерусский рязанский текст в стихотворении Я.П. Полонского», а также М.В. Сомовой и Е.В. Кузнецовой «Рязань в автобиографических рассказах Я.П. Полонского».
Опыт изучения творческого наследия поэта в школе в центре внимания Е. В. Греджевой (Москва) «К истории изучения творчества Я.П. Полонского в средней школе» и Н.В. Аничкиной «Использование специфических приемов разбора поэтического текста в процессе изучения лирики Я.П. Полонского в школе».
Сборник завершает раздел «Сведения об авторах».
Т.М. Миллионщикова
2016.04.014. ЗОРИН А. ТОЛСТОЙ ВОССОЗДАЕТ ИСТОРИЮ. ZORIN A. Tolstoy replays history // The times literary supplement. -L., 2015.-18.03.
Ключевые слова: роман как жанр; история; декабристы.
А.Л. Зорин, доктор филологических наук, специалист в области истории российской культуры и интеллектуальной истории, заведующий русской кафедрой в Оксфордском университете, автор
книги «Кормя двуглавого орла...» (2001)1 - о связях российской государственной идеологии и литературы на рубеже ХУШ-Х1Х вв.
В настоящее время А. Л. Зорин работает над биографией Л. Толстого. Первые части текста, позднее известного как «Война и мир», были опубликованы в 1865 г. в журнале «Русский вестник» (№ 1, 2) под названием «1805 год»; тем самым автор акцентировал временное измерение романа. По сути, Толстой стал первым крупным писателем, сделавшим главным героем произведения год, сосредоточив внимание читателя на истории. Роман В. Гюго «Девяносто третий год» появился позднее, в 1874 г.
Начиная работу над будущим романом «Война и мир», Толстой сознавал его отличие от традиционного европейского романа, о чем писал во всех трех черновых вариантах предисловия, над которым работал одновременно с ранними версиями первых глав. Ему, как замечает А.Л. Зорин, не подходил совет, данный королем Белому кролику в «Алисе в стране чудес» Л. Кэрролла: «Начни с начала и продолжай до конца, потом остановись». Для Толстого история не имела начал и концов; ни смерть, ни женитьба не являлись развязкой. В одном из лучших, на взгляд А.Л. Зорина, исследований о «Войне и мире» - Гэри Сола Морсона2 именно эта мысль является ключом к тайне шедевра Толстого, стремившегося передать открытость и непредсказуемость будущего, существование многих нерассказанных, но возможных альтернатив основному повествованию, отсюда чувство того, что «Война и мир» больше, чем любой другой роман, подобен миру, в котором мы живем, и является скорее «куском жизни», нежели «произведением искусства».
А.Л. Зорин считает это наблюдение справедливым, но, вопреки ему, обнаруживает нечто очевидное, но редко упоминаемое, отмеченное С.Г. Бочаровым: несмотря на то что Толстой пишет об общем замысле книги во всех вариантах своего предисловия, «Война и мир» - это роман с традиционной структурой и его развязка - женитьба.
Своего героя Толстой вводит в первом же развернутом эпизоде романа, а героиню - во втором; они находят друг друга в по-
1 Zorin A. By fables alone: Literature and state ideology in the late-eighteenth -early-nineteenth century Russia / Transl. by Levitt M.S. - L.; Brighton, 2014.
Morson G.S. Hidden in plain view: Narrative and creative potentials in «War and peace». - Stanford: Stanford univ. press, 1987.
следнем эпизоде (в конце) и объединяются после бурных событий, среди которых и неудачный брак Пьера, и увлечение Наташи Ана-толем Курагиным, и войны, битвы, дуэли, политические интриги... Как в древнегреческом романе, герой попадает в плен, который длится несколько месяцев, гораздо меньше, чем, скажем, в «Дафнисе и Хлое», но достаточно долго для того, чтобы устранить препятствия, разделяющие героев, и привести к их преображению.
Одна из самых поразительных деталей последней встречи героев: лишь улыбка Наташи позволяет Пьеру не только узнать ее, но главное - ощутить в себе никогда не затухавшую любовь к ней. И это узнавание взаимно - Наташа, наконец, понимает, что всегда любила Пьера. За счастливым концом следует эпилог о счастливой семье. Он включает в себя и дополнительную сюжетную линию -отношения Николая Ростова и княжны Марьи, также завершающиеся счастливой развязкой - женитьбой. Трудно найти сюжет, который был бы более романным.
Однако Толстой и в конечной версии своего эссе о романе «Несколько слов по поводу книги "Война и мир"» (опубликовано тогда же, когда и полный текст) вновь заявил, что его книга - не роман и написана без учета «принятой формы романа». Более того, ранний вариант книги, кропотливо восстановленный Эвелиной Зайденшнур, содержал более явную линию неосознанной любви Наташи и Пьера друг к другу с первых же страниц, и было очевидно, что их союз, в конце концов, предопределен. (Одним из вариантов названия была пословица «Все хорошо, что хорошо кончается».) В дальнейшем Толстой затушевал свой замысел.
Книгу, которая станет «Войной и миром», Толстой начал в 1856 г. как историю о декабристе, возвращающемся с семьей из ссылки сразу после амнистии декабристов Александром II. Потом автор отошел от этого замысла и обратился к 1825 г. - к декабрьскому восстанию как периоду «ошибок и несчастий своего героя». Затем отказался и от этого замысла и занялся изучением корней этих событий в 1812 г. Но он не мог написать о «русском триумфе» в войне против бонапартовской Франции, не описав период «ошибок и поражений» и сделал еще шаг назад - к раннему периоду Наполеоновских войн, решив «провести» своих героев через исторические события 1805, 1807, 1812 и 1856 гг. («Черновик 2»). В следующем черновом варианте он признает, что даже при самых
благоприятных условиях едва ли сможет довести до конца такую гигантскую задачу.
Из письма Толстого к Герцену от 26 марта (по новому стилю) 1861 г. известно, что главы «Декабристы» написаны в конце 1860 -начале 1861 г. Но Толстой был убежден в том, что сдвиг действия на полвека назад не делает его роман историческим; или, скорее, он считает, что пишет одновременно исторический и современный роман: начав писать в 1856 г. о 1856 г., он устраняет барьер между историческим прошлым и непосредственным настоящим, превращая историческую реконструкцию в «журналистское расследование».
У Толстого были предшественники. Он внимательно читал «Ярмарку тщеславия» Теккерея, где главные события происходят за сценой, на которой герои устраивают личные дела, и Стендаля, размышлявшего об истории Наполеоновских войн, и прежде всего о битве при Ватерлоо.
Для Толстого история стала феноменом, который имел личное значение. В первом черновике он признавался: никто не расскажет того, что он, ибо события, ничего не значившие для других, крайне важны для него.
Толстой боялся, что при описании событий и персонажей 1812 г. будет руководствоваться скорее историческими документами, чем правдой («Черновик 1»), которая доступна ему в силу его «развития и личности». Задолго до американского историка Хейде-на Уайта Толстой считал, что основа исторических документов -эгоистические интересы и стереотипное мышление их авторов, а не личное сопереживание, которое делало историю 1812 г. реальной для него.
А. Л. Зорин сопоставляет такой подход с методом Виктора Гюго, который, в то время как Толстой размышлял о «Войне и мире», писал «Отверженных» - гигантскую реконструкцию постнаполеоновской Франции, содержавшую и пространный анализ битвы при Ватерлоо и личные воспоминания автора, бродившего по полю сражения в начале 1860-х годов. Стратегия Гюго противоположна Толстому, ибо для него Ватерлоо - водораздел между веком неизвестным ему и его временем. События описанной им битвы давали игру воображению, но не имели ничего общего с миром, в котором он жил. Толстому, который был гораздо моложе Гюго,
Аустерлиц и Бородино ближе, и он хотел писать о них, руководствуясь лишь «правдой» прожитого опыта. Поток истории и процесс понимания этого потока сквозь призму прожитого, собственного опыта, глубоко переплелись для Толстого.
Такой подход к истории отражал главные тенденции той эпохи. В 1859 г. вышли две книги, определившие ход европейской интеллектуальной истории: «О происхождении видов» Дарвина и «Введение к критике политической экономии» Маркса. Оба автора совершили революцию в своей области знания, сделав их историчными. Научное исследование не только могло объяснить естественные и социальные явления их историей, но и воссоздать всю историю с позиций их современного состояния. Более того, и Дарвин, и Маркс представили свои книги не только как научные открытия, но и как важный этап своих личных биографий. Так же и Толстой пытался дать целостное объяснение современного состояния России, которое одновременно было панорамной исторической реконструкцией и интеллектуальной автобиографией.
В России в 1861 г. был опубликован императорский манифест, отменявший крепостное право, и Толстой писал Герцену о своих впечатлениях: крестьяне ни слова не понимают в этом манифесте, а мы ни слову не верим, однако ясно, что за одну ночь прежняя Россия ушла в прошлое. Свою задачу Толстой видел в том, чтобы выявить преемственность; он шел вглубь, чтобы выявить истоки силы, опрокинувшей колосса (как он пишет Герцену). История стала для него феноменом личного значения.
Следующий этап назван Толстым в черновиках - «переход к истории 1825 г.», но хотя писатель сохранял свои рукописи и хорошо документировал стадии работы, свидетельств того, что он действительно писал о 1825 г., не сохранилось. Без упоминания этого события генезис романа не был бы полным и последовательным: восстание декабристов служило звеном, связующим эпоху, описанную в «Войне и мире», и его собственное время; это и было своего рода центром планируемой им исторической панорамы.
В раннем варианте начала романа Толстой ясно стремился перебросить мост между периодами правления Александра I (18011825) и Александра II (1855-1881) с помощью персонажа - только что вернувшегося из Сибири «седого старика», предшественника Пьера Безухова. В окончательной версии он убрал эту прямоли-
нейную связь, его повествовательная техника стала гораздо тоньше. Тем не менее, как и в «Декабристах», действие которых происходит в 1856 г., так и в «Войне и мире», где время событий - Наполеоновские войны, предполагаемый центр - та же точка, то же событие, хотя катастрофа 1825 г. ни разу прямо не упомянута в романе. В сущности, пишет А.Л. Зорин, можно представить себе планы «Декабристов» и «Войны и мира» как два треугольника, сходящихся в одной и той же «вершине». Или это напоминает исследователю песочные часы, в которых скорость прохождения песка зависит от разных точек потока.
А.Л. Зорин ссылается на Б.А. Успенского, различавшего два типа повествования: одно - когда точка зрения автора синхронна точке зрения персонажа, другая - когда точка зрения автора ретроспективна и автор смотрит на персонаж из будущего. Толстой в «Войне и мире» предпочитает первый тип, а второй использует редко, когда речь идет о Николае Ростове. Мы наблюдаем эти «прыжки» в будущее в сцене охоты, когда автор сообщает, что Николай уже никогда в жизни не будет так счастлив, и однажды - в эпилоге, когда Толстой замечает, что еще долго после смерти Николая память о нем сохранялась среди крестьян. Таким образом, история о Николае и княжне Марье завершается в эпилоге, когда они покидают историю и тогда им не остается ничего иного, как счастливо жить дальше и потом умереть.
Иное дело Пьер и Наташа. Тут никаких намеков на будущее, потому что читатель, как и автор, знает это будущее, но оно неизвестно самим персонажам. Кажется, будто их немыслимые переживания и страдания заканчиваются в эпилоге, но читатель знает, что это ничто по сравнению с тем, что ждет эту счастливую семью в недалеком будущем. История временно затихла, уснула, но она вернется и отомстит. И ожидание этого делает описание семейного счастья в эпилоге глубоко ироничным. Наташа спрашивает мужа, одобрил бы Платон Каратаев, крестьянин, которого так почитал Пьер, его участие в тайном обществе? И Пьер, подумав, ответил отрицательно, но он признал, что тот одобрил бы их семейную жизнь. Однако понимание этого не препятствовало тому, что Пьер разрушил жизнь своей семьи, жертвуя женой и детьми ради политических химер.
Еще пять лет остается до периода «ошибки и несчастья героя», как пишет Толстой в «Черновике 2». Пока же они говорят о предстоящей недолгой разлуке, ее тревогах и радости встречи, еще не зная о будущей трагической разлуке, о которой знают читатели. Наташа даже не подозревает, что скоро ее мужа надолго сошлют в Сибирь, а она будет добиваться разрешения поехать к нему.
Конечно, в мире Толстого выбор Пьера нельзя объяснить его глупостью; писатель не выносил интеллектуалов и осознанно противопоставлял слепоту Пьера проницательности неинтеллектуала -Николая Ростова. Толстой не воспринимал человеческие ошибки как результат свободной воли или рационального выбора. Слепота Пьера - это факт истории, которая выбрала его, а не Николая; и также выбрала Сенатскую площадь, Санкт-Петербург 14 декабря 1825 г. как место своего потока (А. Л. Зорин напоминает об образе песочных часов).
Судьба Пьера и Наташи - не единственная нить, связующая роман с восстанием 1825 г. В романе есть и другой пример. В первом эпизоде, еще до появления Пьера, нам представляют «самую соблазнительную женщину Петербурга» - жену князя Андрея -«маленькую княгиню» Лизу. Очевидна ее беременность, и, вероятно, Лиза никак не меньше, чем на пятом месяце. Действие происходит в июле 1805 г., а рожает Лиза 19 марта 1806 г. и умирает во время родов (на 13 или 14 месяце беременности, как замечает А.Л. Зорин). Но с тех пор, как Набоков обнаружил, что в «Анне Карениной» четыре года жизни Вронского и Анны равны трем годам жизни Левина и Китти, такие явные несоответствия более не удивляют. Цикл беременности Лизы определяется не физиологическим, а историческим временем. Это очевидно, когда князь Андрей покидает жену ради своих военных амбиций, а его сын рождается в тот момент, когда Андрей неожиданно возвращается в семейное поместье, придя в себя после почти смертельного ранения в битве при Аустерлице 2 декабря 1805 г. То есть, пока отец проходит через преображающие его испытания, сын терпеливо ждет рождения.
Таким образом, Николенька Болконский становится «дитем истории». Его присутствие в животе матери открывает роман, и он также избран для того, чтобы завершить его описанием своего «ужасного сна», который легко истолковать как предчувствие бунта на Сенатской площади - это один из редких образцов пророче-
ского сна в толстовской прозе. (Толстой описал много снов, но большинство их - фрейдистские, т.е. раскрывающие тайные мысли и желания персонажей.) Позднее, когда Толстого уже в старости спрашивали, станет ли Николенька декабристом, он отвечал: «Конечно».
Как и Герцен, который был старше него на 16 лет и чьи мемуары он внимательно читал, работая над «Войной и миром», Толстой эмоционально принадлежал к поколению, пострадавшему на Сенатской площади. Однако в отличие от Герцена, который решил свести счеты с историей, тщательно задокументировав зло, которое она ему причинила, Толстой предпочел заново проиграть историю (to replay history). Едва ли Николеньку Болконского можно считать автобиографическим героем. Будучи на 22 года старше автора романа, он принадлежит к иному поколению. И все же нельзя не увидеть в этом комически амбициозном мальчике-сироте своеобразную проекцию автора в первую четверть XIX в., что становится еще очевиднее, если учесть: Толстой, сам рано осиротевший, описал в жизненном укладе Болконских и Ростовых семейную жизнь своих предков. Князь Андрей дорого заплатил за свои амбиции, мечты его сына о всеобщей любви так же подготавливают его мученичество. Роман «останавливается», но его следующие книги и главы уже написаны историей.
Т.Н. Красавченко
2016.04.015. НАСЛЕДИЕ А.П. СКАФТЫМОВА И АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ДРАМАТУРГИИ И ПРОЗЫ: Материалы Вторых международных Скафтымовских чтений (Саратов, 7-9 октября 2014 г.): Коллективная монография / Редкол.: Гульченко В.В. (гл. ред.) и др. - М.: ГЦТМ им. А. А. Бахрушина, 2015. - 340 с.
Ключевые слова: А.П. Скафтымов; А.П. Чехов; культурология; драматургия.
Материалы Вторых международных Скафтымовских чтений распределяются по разделам: «Историко-литературное наследие Скафтымова», «Отечественная драматургия от Пушкина до Островского: Проблемы изучения», «Историческое развитие драмы»,
