CC BY
98
ФИЛОСОФИЯ И ЛИТЕРАТУРА
УДК 101.2 + 82 ББК 83в
В. В. Савицкая
Автор как герой времени
В данной статье объектом исследования становится эстетический образ писателя как героя своего времени, эпохи. Исследуются условия, при которых возможна героизация автора художественного текста, а также проблемы соотнесения понятий «гений» и «герой», «гениальный» и «культовый» автор.
The object of this article is an aesthetic image of the writer as a hero of his time, his epoch. It analyses the conditions which make possible the glorification of the author of a literary text, as well as the problems of correlation of such concepts as "Genius" and "Hero", "genius" and "cult" author.
Ключевые слова: автор, герой времени, эстетический образ, героизм, авторство, гений, художественный текст.
Key words: author, hero of his time, aesthetic image, heroism category, authorship category, genius, fiction.
Г ерой нашего времени, милостивые государи мои, точно, портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии.
(Лермонтов М. Герой нашего времени)
«Герой нашего времени» - повсеместно употребляемое понятие, вряд ли требующее расшифровки в повседневной речи. Моментальная ассоциация с одноименным романом М. Ю. Лермонтова не допускает разногласий в трактовке: герой своего времени - типичный представитель современного ему поколения, эпохи, нации. Уместен и слегка негативный оттенок подобной характеристики, если вспомнить некоторую несогласованность поступков главного действующего лица романа -Григория Александровича Печорина - с нормами традиционной морали.
Обращение к этимологии «герой» (от древнегреч. «богатырь, полубог») показывает, что исторически определяющим выступает указание на его полубожественную, сверхчеловеческую сущность, а также на ли-
дирующую позицию героя в рамках заданной картины мира (миф, политическая, историческая действительность, пространство художественного вымысла и т. д.)1. Обратившись к труду английского философа и критика Томаса Карлейля «Герои. Почитание героев. Героическое в истории», можно выделить еще несколько характерных особенностей героя: он воплощает «разумное», является «источником жизненного света».
«Г ерой - тот, кто живет во внутренней сфере вещей, в истинном, божественном, вечном, существующем всегда, хотя и незримо для большинства, под оболочкой временного и пошлого: его существо там; высказываясь, он возвещает вовне этот внутренний мир поступком или словом, как придется» [6, с. 159]; «великий человек является всегда точно молния с неба; остальные люди ожидают его, подобно горючему веществу, и затем также воспламеняются» [6, с. 81].
Карлейль сетует, что «уже с древних времен герою приходится втискивать себя в разные странные формы: люди никогда не знают хорошо, что делать с ним, так чужд бывает им его внешний вид!» [6, с. 158].
В контексте применения понятия героического к фигуре автора художественного текста, что и является основной задачей этой статьи, любопытной может оказаться выстраиваемая Карлейлем цепочка эволюции образа героя с древнейших времен до наших дней:
«Герои как боги, пророки, пастыри - все это формы героизма, принадлежащие древним векам, существовавшие в отдаленнейшие времена. Некоторые из них давно уже с тех пор стали невозможными и никогда более не появятся вновь в нашем мире. Герой как писатель - категория героизма , о которой мы намерены говорить сегодня. Напротив, эта категория является всецело продуктом новых веков, и до тех пор, пока будет существовать удивительное искусство письма или скорописи, называемое нами печатанием, можно думать, будет существовать и он, как одна из главных форм героизма во все грядущие века» (курсив мой - В.С.) [6, с. 158].
Предназначением настоящего писателя, как и любого героя, является провозглашение истины, т. е. выполнение той функции, которая ранее принадлежала пророкам и священникам. Описывая писателя, Карлейль говорит о нем как о человеке на грязном чердаке и в покрытом плесенью
1 Например, словарь В. Даля предлагает следующие определения: «Герой м. ирой, витязь, храбрый воин, доблестный воитель, богатырь, чудо-воин; доблестный сподвижник вообще, в войне и в мире, самоотверженец» [4, с. 349].
2 Категория героизма - одно из ключевых понятий в рамках данного исследования. Героическому присущ ряд характеристик прекрасного и возвышенного: это явление, обладающее высшей эстетической ценностью и воплощающее представления
о совершенстве и гармонии; герой - человек со сверхъестественными способностями, объект эстетического восхищения. Мифологическая составляющая облика героя позволяет говорить об идеализации его личности и особенной значимости для общества в целом.
платье, «управляющем после смерти из своей могилы целыми нациями и поколениями, безразлично, хотели или не хотели они дать ему кусок хлеба при жизни» [6, с. 158]. Подводя итог, уместно будет заключить, что для Карлейля основной характерной чертой, присущей герою, является способность нести человечеству свет и истину, а сверхъестественные способности полубогов и богатырей отходят на дальний план. Героем своего времени оказывается тот, кто наиболее созвучен эпохе: в древности героями были мифические воины и религиозные провидцы, в эпоху Возрождения и Нового времени они уступили место сильным личностям, способным увлечь за собой народные массы - политикам, а также гениальным писателям и поэтам.
Отвлекаясь на исследование специфики образа автора художественного текста и дав простейшее определение самому понятию автора как создателю литературного произведения1, необходимо сослаться на мнение С. С. Аверинцева, говорящего о возникновении авторского самосознания уже в Древней Греции: «Категория авторства отныне соотносится с характерностью индивидуальной манеры, индивидуального стиля. Автор потому и автор, что не похож на другого автора, и знаток (еще одна новая фигура, порожденная фактом литературно-критической рефлексии) всегда сумеет распознать его руку» [1, с. 109].
Однако если автора - безликого творца текста, вызывающего всеобщий интерес и восхищение - почитают с древнейших времен, то кристаллизация профессии писателя происходит уже в эпоху Нового времени.
«История показывает, что профессионализация писателей всегда сопровождается реформированием законодательства по авторскому праву. Действительно, юридическое оформление прав автора (признание за ним статуса собственника) сыграло значительную роль в упрочении положения литераторов. Не случайно М. Фуко в статье „Что такое автор?“ (1969) непосредственно связывает возникновение самого понятия авторства с тем историческим моментом, когда „для текстов был установлен режим собственности, когда были изданы строгие законы об авторском праве“. Сам Фуко определяет этот исторический момент концом XVIII - началом XIX века, поскольку именно в это время в странах Западной Европы (прежде всего в Англии и во Франции; в Г ермании это произошло гораздо позднее по причине государственной раздробленности и неоднородности законодательства по данному вопросу, что повлекло за собой процветание издательского пиратства) интенсифицируется законотворческая деятельность в области авторского права при непосредственном участии самих
1 Автор (от лат. аиСог - виновник, основатель, сочинитель) как филологическая категория - создатель литературного произведения, налагающий свой персональный отпечаток на его художественный мир [8, с. 13].
2 Категория авторства, несомненно, относится к области эстетики как непременная составляющая любого произведения искусства.
писателей. Это свидетельствует о возросшем самосознании литератора-профессионала, который, с одной стороны, был готов нести ответственность за все им написанное, а с другой, претендовал на доходы от реализации созданного им произведения на книжном рынке. Изменения в социально-экономическом бытии литературы совпали с существенными сдвигами в сфере эстетики, связанными с выдвижением категории Автора как оригинального гения и независимого творца уникальных произведений, который творит, исходя из себя самого, не нуждаясь при этом ни в какой посторонней силе (будь то божественное вдохновение или сформированные традицией ожидания аудитории. Творящий субъект предстает теперь как бесконечная энергия, которая находит воплощение в конечных объектах - художественных произведениях» [2, с. 6].
Итак, можно сделать вывод, что эпоха обретения автором художественного текста законного социального статуса совпадает с указанным Карлейлем началом героизации писателя. Более того, по всей видимости, эти явления связаны между собой: лишь по мере признания обществом автора как самостоятельной творческой единицы, владеющей одной лишь способностью - хорошо писать, становится возможным идеализация его личности. А поскольку «появление представлений об оригинальном гении, чья творческая энергия воплощается в текстах, спровоцировало интерес к личности художника и, как следствие, обострение проблемы биографии автора» [2, с. 59-60], начался процесс формирования мифов и ретуширования обликов известных авторов, что и сделало возможным их становление в качестве героев своего времени.
Определяя эстетическую функцию автора как героя своего времени, следует подчеркнуть активную и пассивную составляющие его сущности: с одной стороны, как пророк истины автор творит современную ему эпоху, с другой же, - он сам является продуктом этой эпохи. Работая «кривым зеркалом», одновременно отражающим и преображающим окружающую реальность, полностью в рамках аристотелевской концепции искусства (поэт, в отличие от историка, говорит не о том, что случилось, но что могло было бы случиться), писатель сам может стать предметом рассмотрения в целях лучшего понимания окружавшей его действительности. Обретя статус гения, автор художественного текста оказался ответственен за собственные поступки, никак, казалось бы, не связанные с творческими исканиями. Подобно современному политику, вынужденному замалчивать грехи прошлого, стремящийся к популярности, начинающий автор эстетизирует собственную жизнь, подгоняя биографические данные под специфику своего творчества.
«В соответствии с данностями наличного бытия и индивидуальной системой ценностей личность оформляет себя - внутри и вовне - образами, редко имеющими „прототип“ в общекультурной или собственно литературной традиции. Сообразуясь с ситуацией, человек выстраивает тот или иной образ себя, отвечающий требованиям ситуации и его цели (индиви-
дуальной или групповой, в зависимости от того, кого он в данной ситуации представляет). В терминах семиотического подхода речь следует вести о маске, служащей инструментом (авто) моделирования личности» [5, с. 84-85].
Следует заметить, что различие между писателем и политическим деятелем при выборе маски налицо: политик придерживается шаблонов общепринятой морали, в то время как писатель, скорее, пытается соответствовать стилю и настрою своих произведений или же той литературной группировке, в пределах которой он существует и творит.
Каков секрет превращения писателя в героя эпохи? Связано ли это напрямую и только лишь с талантом, или дело в другом? Зависит ли героизация личности исключительно от мнения широкого круга читателей, высказываний критиков и биографов, или автор способен повлиять на формирование своего образа? Чье мнение важнее для признания автора героем своего времени: современников или последующих поколений читателей? Чем, наконец, различаются понятия гения и героя эпохи?
Прежде всего, следовало бы разграничить понятия «гений»1 и «герой». Гениальность напрямую связана с дарованием, в то время как героическое в человеке зависит от восприятия его личности обществом. Талант может быть признан сверхъестественной способностью, однако для этого необходима положительная оценка, данная ему окружающим миром. Термин «непризнанный гений» предполагает наличие таланта при отсутствии всеобщего одобрения, а понятие «антигероя», скорее, ассоциируется со «злым гением». Разумеется, подобные дефиниции весьма спорны, однако они наводят на мысль, что гениальный писатель не всегда оказывается героем времени. Непременным условием героизации личности автора будет соответствие его собирательного образа (биографических данных, откликов современников, саморепрезентации в произведениях) потребностям общества в тот или иной исторический период.
Критический очерк Ж.-П. Сартра о Шарле Бодлере, относимом в литературной традиции к числу «проклятых поэтов», содержит следующее небезынтересное наблюдение:
«Бодлеровский дендизм есть не что иное, как его индивидуальная реакция на проблему, порожденную социальным положением писателя. В XVIII в. сам факт существования потомственной аристократии упрощает все; профессиональный писатель, кем бы он ни был по происхождению -незаконным ребенком, сыном ножовщика или судейского, - вступал в непосредственный контакт с аристократией через голову буржуазии. Знать
1 Гений, лат. - незримый, бесплотный дух, добрый или злой; дух-покровитель человека, добрый и злой. Самобытный, творческий дар в человеке; высший творческий ум; созидательная способность; высокий природный дар, дарование; самобытность изобретательного ума. Человек этих свойств или качеств [4, с. 348].
его содержит, она же его и наказывает; он непосредственно зависит от знати, получая из ее рук как доходы, так и социальное достоинство; он „аристократизируется“ за счет того, что аристократия уделяет ему толику своей „манны“; ему перепадает и от ее праздности, а слава, которой он надеется добиться, является отблеском того бессмертия, которое придает королевской семье ее наследственный титул. С гибелью дворянского класса писатель оказывается совершенно оглушен грохотом крушения своих покровителей; ему приходится искать новой поддержки. (...) После революции буржуазный класс сам берет власть в свои руки. Рассуждая чисто логически, именно этот класс должен был бы обеспечить писателю его новое достоинство, но, разумеется, лишь в том случае, если бы писатель согласился вернуться в лоно буржуазии. Однако об этом не могло быть и речи. Во-первых, два века королевского благорасположения приучили писателя относиться к буржуазии с презрением, главное же состоит в том, что, будучи паразитом паразитического класса, писатель привык считать себя интеллектуалом, культивирующим чистую мысль и чистое искусство. Вернись он к своему классу, и его функция радикально изменится...» [13, с. 92-93].
Распространяя подобное мнение на прочих представителей возникшей в 1870-80 гг. во Франции разновидности поэтов, можно сказать, что дендизм Бодлера является частным проявлением общей специфики, выявленной М. Д. Ясновым:
«„Благодаря Верлену, - пишет современный исследователь, - „проклятые поэты“ оказались объединенными общим мятежом - не только против душного натурализма повседневности, но и против ее многозначительности и глупости, против деспотии краснобайства и обыденной логики. Проклятые Поэты, Абсолютные Поэты - свободные люди“ (Michaud G. Message poetique du symbolism / 1. L’aventure poetique. Paris, 1951. Стр. 250). Это существенно: Верлен распространял на „проклятых“ само понятие мятежа и отбирал их по этому принципу: мятеж Корбьера против собственной личности и судьбы, мятеж Марселины Деборд-Вальмор против своего „литературного пола“, мятеж Малларме против современной эстетики, мятеж Рембо против всех и вся.» [12, с. 6-7].
Мятеж против «упорядоченной» жизни - вот что обеспечило популярность и гарантировало оригинальность создаваемого образа. Нельзя было бы выделить кого-то из проклятых поэтов отдельно в герои времени, однако общий собирательный образ непонятого мятежника, несомненно, пусть и не сразу, стал ярким символом эпохи. При этом в данном случае уместнее было бы применить термин «антигерои» времени: «Современники не очень жаловали Верлена и его литературных друзей. Видимо, не случайно. Это были люди тяжелые в быту, многие пили, кто-то нищенствовал; комплексы непризнанности перерастали в чудовищные амбиции» [12, с. 8]. Однако это не является причиной для исключения проклятых поэтов из области исследования, поскольку «архетип героя с
самого начала теснейшим образом связан с архетипом антигероя, который часто совмещается с героем в одном лице» [10, с. 36]. Зачастую образ антигероя оказывается весомее типичного представителя своего времени. Высказывание Ю. М. Лотмана о том, что «героическая личность, чье имя вписывается на страницы истории, и безымянной типовой герой воплощают два сменяющих друг друга типа исторического развития» [9, с. 62], свидетельствует о разном принципе выбора героя: в революционные времена на сломе эпох героизм заключен в индивидуальности, в эпоху застоя его сменяет идеал «одинаковости». Однако «типовой» герой не выполняет уже функций пророка, провозвестника перемен. Он, скорее, является отражением устоявшейся традиции бытия. В этом случае активная эстетическая функция писателя как героя эпохи - открывать новые горизонты - отсутствует. Остается лишь пассивная роль социального типажа.
Положительный образ героя эпохи может быть связан не только с социальными запросами общества, но и с представлением о внешних данных писателя или поэта. Так, Александр Блок, по мнению Ю. Н. Тынянова, стал совершенным выражением своего времени:
«Он был необходим, его уже окружает легенда, и не только теперь - она окружала его с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока, что его поэзия только развила и дополнила постулированный образ. В этот образ персонифицируют все искусство Блока; когда говорят о его поэзии, почти всегда за поэзией невольно подставляют человеческое лицо1 - и все полюбили лицо, а не искусство» [14, с. 355].
В то же время подобное восприятие было бы невозможно без участия самого Блока: в стихах он создает свой образ:
«.и рыцарь, несущий на острие копья весну, и одновременно нечистый и продажный, с кругами синими у глаз - все сливается в предметнонеуловимый и вместе эмоционально законченный образ (сумрак улиц городских)» [14, с. 357].
Нельзя обойти вниманием следующее высказывание Лотмана:
«.в литературно-критическом наследии Белинского содержится несколько неожиданная идея, на которую впервые обратил внимание, подвергнув ее историческому анализу, Н. И. Мордовченко. Речь идет о противопоставлении гениев и талантов и, соответственно, литературы и публицистики. Г ении - создатели искусства - непредсказуемы в своем творчестве и не поддаются управляющему воздействию критики. Одновременно между гением и читателем - всегда некая (по выражению Пушкина) „недоступная черта“. Непонимание читателем гениального творения -не исключение, а норма. Отсюда Белинский делал смелый вывод: гений,
1 Здесь и далее курсив Ю. Н. Тынянова.
работающий для вечности и потомства, может быть не только не понят современниками, но даже бесполезен для них. Его польза таится в исторической перспективе. Но современник нуждается в искусстве, пуская не столь долговечном, но способном быть воспринятым читателем сегодня» [9, с. 20].
Эта идея вполне сочетается с вышеприведенным высказыванием Т. Карлейля о чуждости и непонятности образа гения его современникам. В то же время для последующих поколений именно этот автор может стать ярчайшим представителем эпохи. Пользуясь выражением Ю. Н. Тынянова, «обособляя литературное произведение или автора, мы не пробьемся и к авторской индивидуальности. Авторская индивидуальность не есть статическая система, литературная личность динамична, как литературная эпоха, с которой и к которой она движется. Она - не нечто подобное замкнутому пространству, в котором налицо то-то, она скорее ломаная линия, которую изламывает и направляет литературная эпоха» [15, с. 173].
Пример проклятых поэтов наглядно демонстрирует, что вполне возможно формирование собирательного образа автора как героя эпохи. Однако это отнюдь не единственная возможная стратегия. Принципиальная преемственность в рамках одного литературного течения, обусловленного схожестью мировоззрения, отношения к искусству или социально-историческими условиями бытия, далеко не всегда оказывается поводом для отождествления себя с коллегами по перу. Так, Владимир Набоков настаивал на «внеисторичности своей литературной генеалогии» и подчеркнуто дистанцировал себя от современников.
(...) Совершив невозможное - полностью перейдя на английский и став предметом академических штудий в этом своем новом качестве, Набоков установил дразняще-непреодолимую дистанцию между собой и всей остальной эмиграцией. Важнейшим следствием столь радикального шага было отмежевание Набокова от тех, кто находился на сравнительно близких ему эстетических позициях» [7, с. 10].
Тщательно выстроенный писателем образ оказался столь удачен, что никто не пытался преодолеть сооруженную им стену и подражать ни творческому, ни жизненному его стилю, во всяком случае, впрямую. Столь яркий пример писателя, несомненно, достойного статуса героя-одиночки, вряд ли имеет аналогии в истории литературы, и все же «колоритная „литературная личность“, предъявленная писателем „граду и миру“, отчасти была сочинена (в оглядке на Оскара Уайльда и других эксцентричных эстетов рубежа веков), а отчасти являлась утрированным выражением его житейских представлений и идеалов» [11, с. 24]. Особо подчеркиваемая В. Набоковым единичность и исключительность своего образа имела целью обособление и выделение себя из многочисленного ряда писателей-эмигрантов.
Условно подводя итог размышлению об эстетических стратегиях возведения автора художественного текста в ранг героя времени, следует подчеркнуть, при каких условиях становится возможным подобное превращение: утверждение социального и профессионального статуса писателя и поэта, признание обществом или хотя бы наличие интереса к его фигуре, последующая канонизация его творчества и, как непременное условие, наличие таланта. Разумеется, последний фактор весьма спорен, поскольку оценка художественного произведения - область субъективного, однако положительное мнение большинства гарантирует место в истории литературы и культуры в целом. В этом смысле автор как герой своего времени не тождественен так называемому «культовому писателю», одним из условий условием известности которого является восхищение и поклонение его современников и следующего за ним поколения читателей. Само происхождение понятия культового автора от исключительно религиозного в традиционном понимании слова «культ» свидетельствует о некоторой узости такого рода славы: она поддерживается исключительно почитателями и не всегда укоренено в единой культурной парадигме.
Кому из писателей суждено стать героем эпохи, определяет судьба, случайность, и не всегда это зависит от времени или места. По этому поводу Л. Я. Гинзбург писала:
«Надо знать о бриллианте, что он бриллиант, надо знать о гении, что он гений. Это иная совершенно установка восприятия. Ценность писателя обрастает тогда множеством вторичных культурных ассоциаций. (.) Это сложный комплекс, иногда складывающийся и проверяющийся веками, и никакое современное восприятие, даже самое восторженное, не может с ним сравниться» [3, с. 118].
Вполне возможен вариант идеализации личности не только по прошествии десятков или сотен лет, но и в другой стране, на другом континенте. Лишь некоторая отстраненность во времени позволяет адекватно оценить современных авторов и выделить подлинно значимые в эстетическом смысле фигуры.
Список литературы
1. Аверинцев С. С. Историческая подвижность категории жанра: опыт периодизации // Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. - М.: Шк. «Языки русской культуры», 1996. - С. 101-114.
2. Алябьева Л. А. Литературная профессия в Англии в XVI-XIX веках. -М.: Новое литературное обозрение, 2004.
3. Гинзбург Л. Я. Литературные современники и потомки // Л. Я. Гинзбург Литература в поисках реальности: ст. Эссе. Заметки. - Л.: Сов. Писатель, 1987. - С. 114-129.
4. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1: А-З. -М.-СПб.: Изд-во книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1880.
5. Демидова О. Р. Метаморфозы в изгнании. Литературный быт русского зарубежья. - СПб.: Гиперион, 2003.
6. Карлейль Т. Герои, почитание героев и героическое в истории. - М.: Эксмо, 2008.
7. Левинг Ю., Сомкин Е. Набоков на рынке ценных бумаг // Империя N. Набоков и наследники: сб. ст. / ред.-сост. Ю. Левинг, Е. Сомкин. - М.: Новое литературное обозрение, 2006. - С. 7-20.
8. Литературный энциклопедический словарь / под общей ред. В. М. Кожевникова и П. А. Николаева. - М.: Сов. энцикл., 1987.
9. Лотман Ю. М. Культура и взрыв // Лотман Ю. М. Семиосфера. - СПб.: «Искусство-СПб», 2000. - С. 12-148.
10. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. - М.: Рос. гос. гуманитарный ун-т, 1994.
11. Мельников Н. Сеанс с разоблачением, или Портрет художника в старости // Набоков о Набокове и прочем: интервью, рецензии, эссе / сост., пре-дисл., коммент., подбор иллюстраций Н. Г. Мельникова. - М.: Изд-во Независимая газета, 2002. - С. 7-48.
12. Проклятые поэты: Тристан Корбьер, Шарль Кро, Жермен Нуво, Жюль Лафорг / сост., ст. и коммент. М. Д. Яснова. - СПб.: Наука, 2005.
13. Сартр Ж.-П. Бодлер / пер. с фр., примеч. и ст. Г. К. Косикова. 2-е изд. - М.: Едиториал УРСС, 2004.
14. Тынянов Ю. Н. Блок // Ю. Н. Тынянов Литературная эволюция: Избр. тр. - М.: Аграф, 2002. - С. 354-362.
15. Тынянов Ю. Н. Литературный факт // Ю. Н. Тынянов Литературная эволюция: Избр. тр. - М.: «Аграф», 2002. - С. 167-188.
