CC BY
193
© 2008 г.
И.А. Якунина АВТОР И ГЕРОЙ В ПРОЗЕ А.БИТОВА 1960-х годов
Понимание целостности художественного произведения связано с организующим центром — образом автора. Рассматривая произведения с точки зрения проблемы автора, мы имеем возможность определить отношение автора и героя, увидеть художественное воплощение авторского сознания, субъектные и внесубъектные способы и формы его выражения.
В произведениях А.Битова 60-70-х годов формируется одна из основных тем его творчества — поиск «утраченного я». «Мое Я растворено в авторском до такой степени, что я себя перестал обнаруживать»1, — говорит А. Битов в автобиографии «В поисках утраченного Я» и тем самым обозначает проблему авторского «я» и «не-я» — границу между «я» Андрея Битова, «я» автора и «я» героя. Сознание героя, как справедливо заметила И. Роднянская, «служит автору окном в реальность, как практическое поле самоанализа»2. Поиск автопсихологическим героем своего «я», своей самости становится характерным признаком ранней прозы Битова.
Художественное пространство рассказов А. Битова пронизано ощущением разорванности сознания героя, отсутствием опоры, балансированием на ее грани. В романе «Пушкинский дом» Битов назовет такую жизнь «несуществованием». Мир дан как описание мира, и автор постоянно демонстрирует возможность разных его состояний. М. Абашева назвала принцип повествования раннего Битова «антропоцентрическим»3: здесь герой является объектом повествования, ведущегося от третьего лица. Герой рассказов 60-70-х годов находится в поиске утраченной реальности и «утраченного я», сомневается в факте собственного существования, обнаруживая во всем фиктивность жизни. Даже внешность такого персонажа крайне неустойчива и подвержена постоянным изменениям. Персонажи рассказов «Фиг» (1959), «Пятница, вечер» (1960), «Жены нет дома» (1960), «Юбилей» (1960), «Автобус» (1960—1961), «Большой шар» (1961), «Бездельник» (1961), «Но-га» (1962) с большим трудом идентифицируют свое «я», ищут свое отражение в зеркале, в окне автобуса, в витрине магазина, но не находят его: «...вечер, автобус светится изнутри — и своего отражения в автобусном стекле не разглядеть»4, — замечает повествователь в рассказе «Пятница, вечер». Герой рассказа «Бездельник» удивляется, глядя на себя в зеркало: «То стою перед ним высокий и стройный, и лицо красивое, подтянутое, черты правильные и резкие, то невозможно толстая оладья — не понять вообще, есть ли эти черты»5. Подобное ощущение себя можно встретить и в автобиографии Битова, когда автор вспоминает события 1948 года — свою учебу в школе на Фонтанке: «Я доехал до конца перил и влетел в зеркало. И я не узнал этого мальчика»6. Таким образом, нецельность внутреннего мира — состояние не только героя, но и самого автора.
Миг расподобления, обнаружения немонолитности субъекта в раннем творчестве Битова — по-своему некий акт инициации, свидетельствующий о рождении единственно его, Битова, специфического авторского сознания. Быть
может, поэтому героями рассказов «Бабушкина пиала», «Фиг», «Большой шар», «Бездельник», «Но-га», «Дверь» становятся дети и подростки.
Именно в детстве происходит первый акт осознания себя как личности, неповторимой и отдельной от других. Вот как этот момент фиксируется в автобиографии: «И вот съезжаю я вниз, к зеркалу, а по противоположному маршу, через ступеньку, бегут вверх однокашники, и один кричит мне через пролет: «Андрюха! А мы только что о тебе говорили», — вспоминает Битов, — «Что-то оборвалось во мне и не вернулось: как же так?! Меня с ними не было, а обо мне говорили...»7. В рассказах о детстве субъективность автора выражается не прямо, а передоверена двойнику — себе в юном возрасте. «Авторизация» персонажей Битова заключается в наделении их собственными биографическими или психологическими особенностями (блокадное детство, жизнь на Аптекарском острове, учеба в школе на Фонтанке), хотя, безусловно, не может быть и речи
об их отождествлении с конкретной писательской личностью.
Второклассник Зайцев, герой рассказа «Но-га» (1962), ощущает мир сжатым, сомкнутым в одной точке боли: его сломанная нога уже не «нога», а «но-га». Стараясь произвести впечатление на товарищей, Зайцев самоотверженно совершает «подвиги»: пролезает под колючей проволокой, плывет на льдине, курит, съезжает по деревянным столбам. Битов показывает противоречивость, изломанность мироощущения ребенка. Зайцев всегда мечтал, чтобы у него были друзья: «Он всегда ждал дружбы, и она не удавалась, как-то он не был нужен, а в его возрасте это стало важнее всего»8. Но теперь, когда его наконец-то приняли в компанию, он все больше ощущает одиночество, свою затерянность в мире:
«Странный фонарь висел под аркой и раскачивался чуть-чуть. Впереди была пустынная улица, и фонари на ней горели через один.
— Ну вот, — сказал первый.
— Ты уже дома, а нам еще идти далеко-о-о, — сказал второй, и жалобное его «о-о» показалось бесконечным.
Зайцев понял, что остается один»9.
Вынужденное одиночество заставляет героя прислушиваться к себе: терпеть боль, испытывать чувство вины по отношению к отцу, о дне рождения которого он забыл. Динамичные отношения между субъективными позициями автора и персонажа воссоздаются посредством полифонического слова. Речь повествователя обретает сложную структуру. Теряется связность и непрерывность, повествование от третьего лица трансформируется в монологическую внутреннюю речь от первого лица:
«Первый шаг почти лишил его сознания, но потом, как уже было около белого здания, все прояснилось и почти можно было идти. Во всяком случае, держась за решетку, он делал шаг за шагом.
Молодец, нога. Ты у меня очень хорошая нога. Ты изумительно прекрасная, любимая нога. Ты идешь вместе со мной. Не отстаешь, хотя тебе очень больно. Спасибо, нога.
Боль нарастала, но он уже понял, что останавливаться нельзя»10.
Автор таким образом строит повествование, что разные точки зрения оказываются в «диалогическом единстве», прямая речь переходит в несобствен-
но-прямую. Ритмика и лексика внутреннего монолога варьируются в зависимости от «выступающего» сознания. В монологе Зайцева, обращенном к больной ноге, звучат наставительно-воспитательные ноты родителей и учителей: «Неужели ты хочешь огорчить папу в день рождения? Не верю, ты прикидываешься злой... Неужели ты не хочешь поздравить его? Он к тебе всегда так хорошо относился. Нельзя быть такой неблагодарной. <...> Как ты ведешь себя сегодня? Я тебя не узнаю. <...> Лучше тебе исправиться. Это ведь тебе нужно, не мне». В роли «выступающего» сознания могут звучать и грубые и жестокие фразы отца: «Вот как двину сейчас тобой о решетку — и дух из тебя вон! <...> А я тебя кормил, поил, обувал. Неужели ты так неблагодарна.». В кульминации внутреннего монолога обнаруживается сказово-притчевый дискурс: «Я подарю тебе три дворца — серебряный, золотой, и бриллиантовый. Я тебе их все отдам. Там тебя будут кормить лучшими блюдами и винами!», «Не боли, родная ноженька. Ради бога и Христа ради.»11. Композиция внутренних монологов, их лиризм — все подчинено одной цели: сделать видимой, воспринимаемой работу сознания, уловить и воссоздать момент дисгармонизации духовного строя героя.
Дисгармоничность мироощущения ребенка подчеркивается и в названии рассказа — «Но-га». Почти физически ощущаемая боль, которая передается разрывом слова, также стирает грань между восприятием происходящего в сознании повествователя и героя. Примечательно, что писатель несколько раз менял название рассказа. Впервые произведение было опубликовано в журнале «Семья и школа» № 3 в 1966 году под названием «Победа». Вероятно, первая редакция названия была созвучна оптимистической концепции журнала и подразумевала победу над болью, преодоление себя. Второй вариант названия появился в одноименной книге «Аптекарский остров», вышедшей в 1968 году. Аптекарский остров — это район Ленинграда, с которым были связаны детские воспоминания автора, в том числе и самые страшные — воспоминания о блокаде, эвакуации. Э. Чансес справедливо указывает на связь между биографией А. Битова и историей его героя: «.писатель, как и маленький Зайцев, вернулся во время Второй мировой войны в Ленинград из эвакуации. Первый год ленинградской блокады Битов провел в городе. В марте 1942 года мать увезла Битова и его брата Олега по «Дороге жизни», — сперва на Урал, а потом в Ташкент. В 1944 году Битов вернулся в Ленинград и поступил в первый класс»12. Третий вариант названия появился в конце 1980-х годов, когда у писателя возникла возможность написать «предисловие к собственным трудам»13. Как нам представляется, в переосмыслении названия рассказа сказалось изменение авторской концепции. Если первые два названия либо объективировали отношение автора к повествованию, либо помещали рассказ в «мемуарно-автобиографиче-скую» канву, то в последнем, названии «Но-га», Битов стремился подчеркнуть конфликт между героем и окружающим его миром. Постигая суть человеческой индивидуальности Зайцева, Битов пытается разрешить противоречие «я» и «не-я». Каждое слово в напряженном, драматичном повествовании обретает двойное звучание. Кроме самосознания главного героя в тексте интенсивно реализуется и авторское сознание.
В рассказах 60-70-х годов Битов постоянно пребывает в поиске адекватного
выражения осознающего себя «я». Как известно, идентичность как условие человеческого существования предполагает наличие имени.
Герой рассказа «Большой шар» (1961) предстает перед читателем в двух ипостасях: его внутреннее «я» реализуется через сознание девочки Тони, в то время как в глазах отца он — мальчик Антон. Вместе с тем инверсия пола героя помогает писателю обозначить причудливые трансформации собственного сознания. Битов противопоставляет реальности, в которой живет героиня, иное измерение. В поисках красного воздушного шара, «такого круглого и прекрасного», какого «и не бывает вовсе», Тоня-Антон путешествует по городу, «такому солнечному красивому и пустому, ...волшебному»14. «Изумрудный», «солнечный город» — это особое пространство, в котором случаются необыкновенные вещи: звенят колокольчики, плавают золотые кораблики. Волшебство момента помогают передать и звуки: «трень-бом-динь». Однако несмотря на то, что героиня рассказа старается как можно дольше сохранить в себе ощущение волшебства, происходят постоянные «выпадения» в реальность: ей мешают то скрипучий голос старухи, то тридцать рублей, которые нужно заплатить за волшебный шар, то пинки и щипки дворовых мальчишек. Эффект смещенной реальности создается благодаря использованию излюбленного битовского приема: в повествование от третьего лица врываются оценочные интонации героя: «Что тебе, девочка?» — спросила женщина. Она была нарядная и красивая, меховая»15. Эпитет «меховая» выдает стремление маленького человека к теплу, уюту родного дома.
Автор не только «улыбается» тому, что «знает только она»16, Тоня, но и мотивирует иррациональные переживания девочки. Читателя не удивляет неожиданное соединение мужского и женского начал. Оно естественно и органично, ибо, по Битову, внутри «я» — «все правда». В рассказе ярко выражена личностная установка писателя. В его художественной фантазии отражаются сознательные и бессознательные психические процессы, давая вторую жизнь мыслям и чувствам героини. Тоня, лишенная материнской любви, забывает о негативных моментах жизни. Объект ее мечтаний, красный шар, — это некое послание, знак, который исходит от матери. Тоне снится сон (реализованное бессознательное), в котором героиня получает в подарок от умершей матери большие красные брюки. «Большой шар» один из немногих (если не единственный) рассказ Битова, где героиней оказывается девочка. Отец Тони, бывший военный, мечтал о сыне, не случайно в начале и в конце рассказа, он называет девочку Антоном. В «ощущении нетождественности самому себе»17 писатель видит необходимое условие развития личности. В то же время ощутить свою «самость», «тождественность», по Битову, можно только пережив несоответствие в себе.
Иной опыт самопознания приобретает герой рассказа «Дверь» (1960). Хотя авторское слово в рассказе подчеркнуто объективно: «Мальчик промерз под аркой», — оно постоянно «притягивает» оттенки восприятия, свойственные герою. Второе замечание-ремарка — «Уже полчаса прошло» — имеет двойное звучание: инверсия слов и добавление разговорного «уже» переносит действие в план героя. Третье умозаключение целиком принадлежит подростку: «Конечно, раз она так опоздала, то она сюда и не зайдет»18.
Полуобморочное состояние от бессонной ночи, ласковый голос женщины
заставляют мальчика поверить ее уговорам и усомниться в собственном восприятии реальности: «Так оно и было, как она говорит. А я свинья»19. Автор в тонкой пейзажной зарисовке подчеркивает это состояние полуправды, полусна: «Серый, теплый, туманный день. Все было каким-то неверным от тумана. И дома, и машины, и люди. Все вдруг возникало и вдруг исчезало. Легкое, невесомое. Словно приснившееся». Не случайно последняя фраза в рассказе: «Все именно так и было»20, — принадлежит одновременно и герою, и собственно автору, для которого оценочное отношение к миру и человеку существует изначально, оно сопровождает процесс самоанализа и осознания своего места в реальности. Повествователь находится в диалогических отношениях с героем, которому предоставлено право полного самовыражения. Он ведет своего героя от «казалось» к «оказалось», то есть новому видению жизни. Вместе с тем, в рассказе «Дверь» обогащается интонационная окраска слова, посредством чего автору удается одновременно и самоустраниться, и присутствовать в «чужом», неавторском слове.
Нередко находясь в поиске собственного «я», герои ранних рассказов Бито-ва оказываются в психологической изоляции. Персонаж рассказа «Но-га» ощущал чувство вины перед друзьями и родителями из-за того, что не смог оправдать их надежд. Зайцев не выполнил обещание, данное матери и отцу, не показал себя отчаянным и смелым перед друзьями, и потому стыдился, не хотел принять себя таким, каков он есть. Повзрослевший герой из рассказа «Далеко от дома» (1961, 1963) также ощущает себя одиноким, никому не нужным. Он «притерпелся, привык» к «нудно-протяжным будням»21. В качестве студента-дипломника Сергей приехал в деревню Филипповку на буровую, которая чаще ломается, чем работает, и у него нет надежды на то, что это когда-нибудь закончится: «И так же, наверное, приходит старость, и уходит любовь, и иссякает идея, и совершается всякое дело...» . Жизнь Сергея превращается в подобие жизни: он выполняет работу, которая не нужна ни далекому начальству, ни местным жителям. Также призрачен и ненадежен мир природы: край, куда приехал герой, «славился рекордным количеством солнечных дней в году»23, но там которую неделю не проходит густой туман. Вместо реки герой видит лишь каменистое русло, а узенькая осыпанная полоска на берегу — тропинка. Настоящее тает, остаются одни подобия его. Каждый день Сергея похож на
другой, герой научился легко находить дорогу в тумане, и «сбивался лишь, ко-
24
гда задумывался» .
В рассказе нет внешнего развития событий, повествование ведется от третьего лица, рассказчик предельно отстранен от героя. Выбиваются из повествования размышления Сергея по поводу письма из дома. До этого момента Сергей не давал оценок происходящему, его жизнь, его чувства и переживания описывались в третьеличной форме. В размышлениях над письмом появляется я-повествование, обозначающее внутреннее действие. Чувства героя накладываются на те оценки, которые ранее давал автор: «Все так похоже: и дни короче, и чувства слабее, и радость и восторг все бессильнее. все похоже, все подобно. Это подобно тому, а то — этому. И, как открытия, — узнавания этих подобий. Весь наш опыт в этом. Только вдруг спросишь себя: да, конечно, подобно, кто спорит, все — подобно, но только — подобно чему? Что это «одно», чему все
подобно? Что это?.. — и обнимешь пустоту...» . Слово автора и слово героя звучат в унисон. Сергей впервые признается самому себе в душевном онемении. Необходимым условием самоидентификации, по Битву, является момент «обнаружения» подобий. Это важное для автора обстоятельство подчеркивается и структурно. Размышления Сергея разрывают рассказ на две части. В первой части туман поглощал не только видимые предметы, но и сознание самого героя. Во второй — герой «выбирается» за пределы Филипповки. Сергей встрепенулся, узнав о том, что впервые в космос полетел человек, проявил себя как начальник - достойно разрешил проблему с утонувшей козой. Эти события вносят изменения в скучную жизнь Сергея, пробуждают новые чувства в нем. Тем самым расширяются пространственные и устанавливаются временные параметры существования героя. Речь повествователя и речь героя трансформируются в несобственно-прямую речь, которой подчеркивается интенсивная работа просыпающегося сознания Сергея. Впервые не только автор смотрит на героя со стороны, но и сам Сергей думает о себе, как о другом: «Думал он и о том, как отнесутся к его поступку в бригаде»26. Медленно тянувшееся время впервые «прыгает», туман «уменьшается» и появляется солнце. Рассказ «Далеко от дома» заканчивается диалогом между Сергеем и его подчиненным Саней. Диалогическое слово у Битова оказывается результатом саморефлексии, самопостижения. Только познав себя, не лукавя, не обманывая, сможешь понять и других.
Ощущение «нетождественности себе» преследует героев ранней прозы Би-това. Их поиск «подлинности», «воплощенности» несколько специфичен. У Битова читатель не находит последней правды. Сам автор так же, как и герой, страдает от отсутствия веры, расколотости своего «я». В дневниковой записи «Молитва» (1963) встречается характерное признание: «Много лет спасаешь себя надеждой на будущую весну, пока однажды не сможешь спрятаться от мысли, что за весной обязательно приходит осень, — и тогда отчаяние, и тогда уже не надежда на будущую весну, которая, как ты уже знаешь, ничем не отличается от прочих и не утверждается на век, а лишь надежда на надежду слабо утешает тебя, то есть ты еще надеешься, что умудренность твоя пройдет, воскреснет глупость, жизнь, и ты еще раз, несмотря на весь свой опыт, поверишь в ту же самую весну. Еще и так проживешь некоторое недолгое время с надеждой на надежду, потом поймешь и этот автообман и не сможешь, даже притягивая к себе обман, желая поверить в него, убедить себя в том, что еще раз способен поверить в него. Ну ладно, когда тебе станет ясна и относительность относительности, что же останется тогда? Тогда окончательно мудрость, смерть, небы-тие?..»27. Таким образом, в произведениях 1960-х годов Битов пытается остановить, зафиксировать реальность, но каждый раз эти попытки оказываются тщетными. Писатель констатирует, что его «письмо обернулось в свою противоположность», что в этой игре он «был вполне искренен <...> да ведь и не одна игра была в этом»28.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Битов А.Г. Неизбежность ненаписанного: годовые кольца 1956—1998—1937. М., 1999. С. 11.
2. Абашева М.П. Литература в поисках лица (русская проза в конце ХХ века: становление авторской идентичности). Пермь, 2001. С. 97.
3. Там же. С. 96
4. Битов А. Собрание сочинений в 3-х томах. Т. 1. Повести и рассказы. М., 1991. С. 23.
5. Битов А. Жизнь в ветреную погоду: повести и рассказы. М., 1999. С. 7.
6. Битов. Неизбежность ненаписанного. С. 9.
7. Там же. С. 9.
8. Битов. Собрание сочинений в 3-х томах. С. 70.
9. Там же. С. 78.
10. Там же. С. 79.
11. Там же. С. 79-80.
12. Чансес Эллен. Андрей Битов: Экология вдохновения. СПб., 2006. С. 93.
13. Битов. Собрание сочинений в 3-х томах. С. 5
14. Там же. С. 61.
15. Там же С. 61.
16. Там же. С. 69.
17. Абашева. Ук. соч. С. 99.
18. Битов А.Г. Сочинения: В 2 т. Т. 2. С нами и без нас: Роман-пунктир. Повести. Из дневников. Екатеринбург, 2004. С. 5.
19. Там же. С. 15.
20. Там же. С. 15.
21. Битов. Собрание сочинений в 3-х томах. С. 109.
22. Там же. С. 110.
23. Там же. С. 107.
24. Там же. С. 107.
25. Там же. С. 110.
26. Там же. С. 115.
27. Там же. С. 228.
28. Там же. С. 197.
AUTHOR AND HERO IN A.BITOVS PROSE OF 1960-s I.A.Yakunina
The article submits the analysis on early works of one of the most original writers of modern Russia — A. Bitov. The author of the article examines the author and the hero's relations, forms of expression the author's consciousness, defines character of interaction within the narrative structures by the example of stories «Fo-ot», «Big sphere», «Door», «Far from house». The hero of A.Bitov's early works experiences «discrepancy in itself» which is a necessary condition for development of the person. The discrepancy of consciousnesses in Bytov's prose of the sixties is a determining condition to both the hero and the author.
