CC BY
44
ФИЛОЛОГИЯ
Всстиик Омского университета, 2000. N.l. С.93-97. © Омский государственный университет, 2000
УДК 82-31
"ЖИВЫЕ ДУШИ" АНДРЕЯ БИТОВ А
О.А. Кутмина
Омский государственный университет, кафедра русской литературы XX века и журналистики
644077, Омск, пр. Мира, 55 А
Получена 25 октября 1999 г.
Using intertextual method of researching of artistic material, the author examines Bitov's works. The problem of intertextual relations based on Bitov work's material is formed as balance of ENTROPY of early cultures and EKTROPY of the modern prose.
Название " Живые души" - из списка возможных вариантов заглавия для романа Битова "Оглашенные" (1995 г.). Я воспринимаю творчество Андрея Битова как своего рода энциклопедию. Возьмем, например, слово "вкус". Что оно означает? Можно заглянуть в словари, а можно открыть рассказ Битова с этим же названием и прочитать в нем о "вкусе" в понимании современного автора. На отдельном листе я составила список произведений Битова в алфавитном порядке, и вот что у меня при этом получилось. На первом месте - эссе-путешествие "Азарт" с подзаголовком, о многом говорящем, "Изнанка путешествия". В романе "Оглашенные" автор рассуждает: " География - как жена. Путешествие -наша полигамия. Был бы гарем, сидеть бы нам на месте" [1]. И путешествие-то не в Армению, Абхазию или на Кольский полуостров, а странствие по собственной стране-энциклопедии, населенной "живыми душами", "солдатами Империи", как он сам их называет. Последний рассказ в составленном мною списке называется "Что было, что есть, что будет". И опять название говорящее, как бы подведение предварительных итогов, как подведение некоей черты. "Что было?" Были: "Аптекарский остров". "Вкус". "Дверь". "Заповедник". "Лес". "Преподаватель симметрии". Стоп! Отсюда мы и отправимся в путь по Империи Андрея Битова. СТАРТ
Потому что путешествие - удовольствие не только для автора и читателя, но и для исследователя... И вновь Битов объясняет все за нас: "Путешествие - друх'ое дело. Там не собираешься жить. Там ты захватчик - и только" [2] . Автор не определяет жанр "Преподавателя симметрии" , отдавая на откуп читателю или иссле-
дователю все, что можно, включая и определение жанра. Допустим, что это цикл новелл. Гели здесь рассказы выстроить в алфавитном порядке, то на первом месте окажется новелла "Битва при Альфабете", а не "Предисловие переводчика". Впервые "Преподаватель симметрии" был напечатан в журнале "Юность" и сопровождался двумя медальонами - вначале и в конце. На первой странице в овальной рамке был нарисован портрет автора в духе "а ля классика", а на последней странице публикации также в овальной форме была представлена его фотография: очередная игра Битова. Игра в " концептуализм" . Это направление сложилось в искусс тве в начале 1960-х годов. Главная его черта - объединение процесса творчества и процесса его исследования [3]. Это вовсе не значит, что Битов - концептуалист, он просто использует приёмы того или иного направления в своём творчестве, тем самым демонстрируя своё внимание и уважение к этому течению в искусстве. В центре внимания -прежде всего он сам, Андрей Битов. Для этого и два медальона, и название новеллы "Битва при Альфабете". Этот рассказ, с моей точки зрения, является программным не только для цикла, по и для всего творчества Битова в целом [4].
"Варфоломей был королём. Не каким-нибудь Шестым или Третьим - даже не Первым. А Единственным. Власть его простиралась..." [5]. Пресловутая тема маленького человека (игра в классику): Варфоломей одновременно Король и - литературно-художественный редактор. Редактор чего? "Кто бы знал, что это за радость -дополнительный том!" Варфоломей работает в редакции энциклопедии. "Сколь славен алфавит! - размышлял Варфоломей. - Всё подчиняется букве..." Всё это входит в авторский портрет.
94
О.А. Кутмипа
Вспомним два медальона.
Нескрываемая радость по поводу дополнительного тома не спроста. Битова долгое время считали автором периферийным, боковым по отношению к магистральной линии советской литературы. Стереть оппозицию: центр/периферия - вот задача многих так называемых "неангажи-рованных" (Р. Барт) авторов тоталитарной эпохи. Исследователи в качестве одной из особенностей постмодернизма называют маргинальность: "...речь в принципе должна идти не столько об интересе к маргинальным явлениям, сколько о правах центра и периферии... Нет смысла говорить о наступлении периферии, если "разобрана" сама иерархия" [6]. Но в тот период, когда Битов писал "Преподавателя симметрии" и многие другие тексты, иерархия еще не была разобрана.
Итак, творчество - как дополнительный том энциклопедии. "В него - все недочеты и упущения, весь стотомный опыт - в него. Вся провинциальность наших представлений о мире. Все неудачники, все жертвы энциклопедической несправедливости, все последние выскочки - от А до Я... Кто пропустил их в первом томе?" [7]. Как бы грозно вопрошает то ли Варфоломей, то ли автор, то ли эпоха? Трагедия, широко развернувшаяся в советский период и означающая отсутствие творческой, да и личной свободы, не возводится в абсолют, не возвеличивается, не героизируется, а развенчивается этой бесконечной иронией и пародией Битова. Гоголевско-чеховс-кая традиция или просто черта.
"Преподаватель симметрии" расположен примерно в середине моего списка текстов Битова, а это и есть симметричная точка по отношению к началу и концу перечня произведений. Преподаватель симметрии. Кто имеется в виду и кому он преподает этот предмет - симметрию? Учитывая два медальона - портрет /фотографию - это можно представить таким образом: учитель гармонии / преподаватель симметрии. Если учитель гармонии - Бог, то преподаватель симметрии, допустим, - Пушкин. Если учитель гармонии - Пушкин, то преподаватель симметрии - Битов. Продолжим ряд оппозиций: культура / цивилизация, классика / новейшая культура.
Таким образом, преподаватель симметрии может восприниматься нами как некая погрешность, определенное искажение идеала, как некое недовольство автора самим собой и в то же время как скидка на закономерные недостатки, как заявление: не ждите от меня большего. Это напоминает М.Булгакова.
Бесконечно длящаяся рефлексия: я - литература - читатель - герой - я. И о читателе он пишет в том же духе. В откровенно исповедаль-
ном рассказе "Рассеянный свет" он предполагает: "Правда, есть еще несколько неполноценных читателей, для которых я свет в окошке. Убогие, неполноценные, но я им нужен..." [8]. Я - автор данной статьи - именно то убогий, неполноценный читатель, о котором говорит Битов. А.Б. однажды сказал: "подкожный читатель".
Этот принцип зеркального отражения отработан в рассказе Битова "Вкус" . Монахов, герой нескольких произведений Л.Б., формулирует здесь собственное понятие " рифма времени" : если что-то произойдет или случится, то вскоре происходит то же самое. Например, стоит ему случайно оказаться в незнакомом районе, как через некоторое время он попадает туда же, но уже в связи с каким-нибудь трагическим случаем. Монахов даже опасается этой "рифмы". Здесь Битовым открыт один из секретов его притягательного воздействия. Многое в его произведениях узнаваемо. То есть молено говорить о своеобразной "рифме", которая соединяет текст и жизнь читателя.
В новелле "Фотография Пушкина" из цикла "Преподаватель симметрии" рассказчик переместился в деревню, наверное, за пейзажем или за вдохновением, что, впрочем, одно и то же. И вот мы застаем автора на чердаке деревенского дома. Для чего он там? Ответ: чтобы "вид из окошка в который раз не суметь описать" (признается сам). Но вот попытка все-таки делается: "Стоило отвернуться это записать, как ушла баба, улетела муха, мужик на глазах скрылся за стог, осталась одна собачка, которой до того, надо сказать, не было" [9] . Бесконечная ирония по поводу невозможности описать реальность как таковую...
* * *
Проблему межтекстовых связей современное литературоведение называет интертекстуальностью. На материале творчества Битова э ту проблему межтекстовых связей можно сформулировать следующим образом: ЭНТРОПИЯ былых культур и КОНСТРУКТИВИЗМ современной прозы. Слово "энтропия" не означает смерть, это продолжение жизни той или иной культуры, но уже в разрушенном состоянии, в обломках, что называется [10]. Задача автора - реанимировать эти обломки ("Живые души"), вдохнуть жизнь в те из них, которые при оживлении смогут сыграть ту или иную роль в его произведении. В творчестве Битова слышны отголоски античной культуры ("Вид неба Трои"), Ренессанса ("Оглашенные"), эпохи Просвещения ("Человек в пейзаже"), сентиментализма (эссе-путешест-вия), русской классики ("Пушкинский дом"). Замечательно то, что и к современной культуре у него такое же отношение, как к прошедшим.
По-прежнему спорным остается вопрос о ме-
"Живые души" Андрея Витова
годе и стиле произведений Витова. Кто он? Мо дернист, абсурдист, постмодернист..? С моей точки зрения, Витова вряд ли можно причислить к модернистам или постмодернистам, а уж тем более к реалистам в привычном смысле этого слова. Произведения Витова - это, скорее всего, бесконечные игры то в модернизм, то в постмодерн. Недаром в новелле "Вид неба Трои" он жалеет писателя: "Несчастное существо! Все думают, что самое трудное выдумать, что писать... Нет, самое трудное - выдумать того, кто пишет" (выделено мной. - O.K.). Писатель использует для своих творческих целей те или иные элементы известных течений и направлений, и не только в литературе, но и в живописи, философии, эстетике, биологии, экологии, наконец.
Стезя Витова - бесконечные стилизации и травес.тирование. Для чего это нужно? С моей точки зрения, Битов таким образом пытается сконструировать модель современной культуры, смоделировать тип современного творческого сознания. Для этого необходимо хаос былых культур преобразовать в космос нового и новейшего времени. Но при этом самое главное - в многоголосом хоре выступить со своим номером и запомниться зрителям, которые пришли на этот импровизированный концерт.
Таким образом, при кажущейся и тем более авторски принципиально заявленной деконструкции из первокириичиков разных культур, древних и современных, возводится довольно-таки ясная и четкая конструкция "мироздания по Андрею Битову".
Однажды Битов признался с телевизионного экрана, что боится свободы, которая была дарована нам перестройкой. О чем теперь писать и как7 За многие годы он привык к "подколпачно-му" способу существования и писания, его эзопов язык был понятен и нужен избранным. И что же теперь? Что делать с этой долгожданной свободой7 Вот и выходит из-под его пера очередная повесть " Ожидание обезьян" , которой многие поклонники А.Б. оказались недовольны. А в ней-то он просто-напросто пытался приблизиться к массам. В том же телевизионном интервью он горестно сокрушался, что раньше его произведения не были известны читателю, потому что они не проходили через советскую цензуру, а теперь его не будут читать потому, что его тексты слишком скучные и пресные по сравнению с книгами молодых, "борзых" писателей, которые пишут в стиле чернухи-порнухи.
"Культура, природа... Кто же это все развалил?" - продолжает риторически автор со страниц "Человека в пейзаже". - Время? История?" (Битов одновременно вопрошает и утверждает). "Как-то ускользает, кто и когда. Увидеть бы его
воочию, схватить бы за руку, выкрутить за спи ну..."
Заглянем в роман Витова "'Пушкинский дом' и обнаружим как раз в нем разрушителя. Им является - представьте себе! - сам автор. Небольшая предыстория. К 1989 году полностью созрела и хлынула на с траницы журналов и книг антисталинская тема, начало которой было положено еще в 60-е годы тем же Солженицыным. И вот появились "Дети Арбата" Рыбакова, "Белые одежды" Дудинцева и множество других произведений. В этом же году был напечатан и "Пушкинский дом" Битова. Поначалу могло показаться, что одна из линий романа посвящена теме сталинских репрессий, так уж смачно, и главное - в рамках жанра расписывал Битов генеалогию Левы Одоевцева: и дед, и отец, и Лева - все филологи; и вот во времена правления Сталина по доносу собственного сына дед Левы попадает в лагерь, а его сын занимает освободившуюся кафедру и делает карьеру. Но постепенно обнаруживается, что Битов сам же и разрушает ставшую устойчивой в литературе антисталинскую тему. Он пишет следующее: "А может быть, дед Левы и не был в лагере, а если он там даже и был, то в каком-то смысле это даже и хорошо, по крайней мере, когда он из лагеря вышел, он об этом даже жалел". Для нас самое важное - уловить сам момент деконструкции: там, где еще время не распорядилось уничтожить и разрушить, "разваливает" сам Битов, потому что среди энтропии он чувствует себя как рыба в воде. Но на месте разрушения он тут же создает свое, возводит некую конструкцию из понятий и смыслов, чтобы выразить прежде всего собственную личность и свой взгляд на мир.
Сейчас мы приближаемся в нашем пу тешествии (помните, мы стартовали в начале работы?) к остановке под названием
ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ ЭПОС
В новелле "Вид неба Трои" рассказчик един is трех лицах: переводчик "Преподавателя симметрии" - исследователь творчества писателя Ур-бино Ваноски - сам Урбино Ваноски. Такой тройственный союз, помимо усложненности и запуганности (что характерно для манеры А.Б.), необходим автору для того, чтобы с трех точек зрения доказать определенную мысль (мысль о самом себе!). В комнате Урбино Ваноски на стене, точно напротив окна (ведь как-то надо говори ть о заявленной симметрии) висит фотография, которая называется " Вид неба Трои". Она является как бы декорацией, вторым окном, в которое тоже можно смотреть, как и в настоящее. В разговоре с молодым рассказчиком Ваноски рассуждает: "И потом, разве не одно и то же небо накрывает и ту Трою, и эту, и после нас..." [11]. Это
96
О. А. Кутмина
звучит программно и относится ко всему творчеству Битова в целом. Энтропия культур для автора чисто символическое явление. Многое можно возродить и вернуть, но процесс этот мучительный, и результат ставится автором под сомнение. В этой же новелле он проводит эксперимент.
Еще в молодости дьявол в образе прохожего показал Урбино Ваноски фотографию, на которой в витрине магазина отражается образ его возлюбленной. И потом в дальнейшем вся жизнь Ваноски ушла на поиски этой "Елены прекрасной" . Битов берет всем известный сложет из античной литературы о красоте Елены и поворачивает этот мотив, использует его для своих целей. Ситуация допущения: предположим, что современный герой будет настойчиво искать свой идеал, что из этого получится? Итог: полный крах и катастрофа, ничего утешительного; герой упускает то живое, что предлагает ему жизнь, и гоняется за призраком, то находя и восхищаясь, то разочаровываясь и расставаясь с теми, кого он принял за свою Елену. Симметрия: окно настоящее и псевдоокно в виде фотографии как что-то ненастоящее, придуманное, рукотворное. Только живое принимается автором, идеалы прошлого мешают жить, искажают и деформируют судьбу.
РАБЛЕ
Следующая эпоха, представленная в прозе Битова, - Ренессанс. Современный автор разрабатывает раблезианские мотивы вина и мудрости, буквально пронизывающие роман "Гарган-тюа и Пантагрюэль". В повести Битова "Человек в пейзаже" рассказчик, от лица которого ведется повествование (од - человек пишущий, в отличие от второго действующего лица. Павла Петровича, ПП, - человека рисующего), так передает свои ощущения, когда они вдвоем с ПП взбираются на верх стены, окружающей реставрируемый кремль по крутой лесенке: "Мы погружались в средневековую глубь. Глубь была буквальной, каменной и тесной. Или мои плечи стали значительно шире и рост? Я царапал плечами, пересчитывал некие невидимые балки головой" [12]. Так автор иносказательно фиксирует трудные взаимоотношения современного человека с прежними эпохами. Неспроста в этой повести все реставрируется: часовенка, кремль, иконы; счищаются поздние наслоения, чтобы открылось прошлое, достраивается, наоборот, что-то необходимое, чтобы постройка приобрела прежний вид... В процессе постижения этого нового для себя мира рассказчик вместе с ПП бесконечно философствует па самые разнообразные темы, связанные с искусством, и бесконечно же попивает самые различные крепкие и полукрепкие
напитки.
В романе Рабле герои прибывали в новый город и для начала всегда интересовались: какие тут живут мудрецы и какое здесь вино самое лучшее? Эти два потока - вина и мудрости - неразделимы в текстах Битова. В повести "Ожидание, обезьян", которую смело можно назвать "00", на смену безымянному рассказчику из повести "Человек в пейзаже" приходит доктор, которого зовут ДД, и они вдвоем все с тем же ПП философствуют и попивают в свое удовольствие.
Межтекстовые связи соединяют повествования Битова с романом В.Пьецуха "Новая московская философия" и поэмой Вен.Ерофеева "Москва-Петушки". Думается, что все названные мною авторы так или иначе раскрывают едва ли не главную национальную черту русского человека: для него не так уж важен окружа.ю-щий мир, да и сама жизнь как таковая, сколько сладостны разговоры о ней: об искусстве и политике, о любви и семье...
Такой вывод можно сделать после прочтения всех этих, с позволения сказать, "философских" повестей нового времени. Непроизвольно всплывают в памяти философские повести Вольтера "Кандид" и "Простодушный", но, безусловно, здесь мы снова сталкиваемся с таким явлением, как снижение высокого стиля, травестиро-вание классического жанра. ВОЛЬТЕР
Нить от вольтеровского "Простодушного" тянется к новелле "О - цифра или буква?" в книге Битова "Преподаватель симметрии". Простодушный нового времени - это герой с определенным отклонением от нормы, но он-то как раз и требует понимания и защиты, и более того -именно он оказывается умнее других, именно он знает истину и является лакмусовой бумажкой, при помощи которой выявляется истинная суть окружающих. Таков Гумми в рассказе Битова "О - цифра или буква?". У него "голубой от простодушия взор" . Имя Гумми воспринимается как сгусток гуманности и человечности, этот сгусток просто сгорает в жестоком мире конца XIX века (именно это время изображается в новелле), когда "нет других суеверий, кроме неизбежной объяснимости и доступности всего науке". Говоря современным языком, позитивизм камня на камне не оставил от гуманности и человечности.
Интертекстуальность переполняет эту новеллу! " Гумми был смиренный человек, и хотя очень огорчался, что ему не хотели верить, понял, что роптать и доказывать бесполезно этим людям. Пример того, как сознание своей неполноценности может сделать и идиота в некоторых отношениях боле мудрым, чем нормальные люди" [13]. Конечно, это не сам Достоевский, а
"Живые души" Андрея Битова
97
как бы чьи-то (допустим, Битова) рассуждения о князе Мышкине. У Битова мы видим, как часто прогуливаются и беседуют Гумми и доктор Давин. Жители городка Таунус (здесь происходит действие рассказа) сразу решили, что доктор тоже " того", и это все ставило на свои места и вровень. Да и по возрасту Гумми "был не старше, но. пожалуй, и не младше Давина". И здесь, безусловно, симметрия: доктор / пациент, ученый / объект, развитый / недоразвитый, рациональный / чувствительный, живущий на земле / свалившийся с Луны, живой / мертвый.
Такое впечатление, что вместе с Гумми умирает тот классический литературный пример, который был ненадолго возрожден современным автором.
ГОГОЛЬ
Еще один бессмертный персонаж - всем известный Акакий Акакиевич Башмачкин, знаменитый прежде всего тем, что ничего, кроме переписывания готовых бумаг, делать не умел, но все сразу поняли, что бедного чиновника нужно полюбить и пожалеть, несмотря ни на что, раз и навсегда, а не уподобляться тем молодым чиновникам, которые сыпали бумажки на голову Башмачкина. А вот и новый Акакий Акакиевич: Гумми "вскоре прославился как замечательный дровосек... С дровами он был необычайно сообразителен, но каких-либо иных, более сложных, занятий освоить никак не мог". Молодые чиновники здесь превратились в жителей Таунуса: "Издевались над ним в меру. Жестокость таунусцев была, в общем, столь же прямодушна, как и человечность. Больше одной шутки они придумать не могли и смеялись всегда над одной, впрочем, с неувядающим восторгом..."
Пожалуй, можно предположить, что классические образы как идеальные отвергаются Битовым, его раздражает их устоявшийся и стандартный вид. Они не только раздражают современного автора, но ему хочется их отменить. Приведем примеры из рассказа "О - цифра или буква?" . Битов парадоксально определяет здесь порядочность через внутреннюю нечестность. Во время проводов своей невесты доктор Давин " мог подумать, что почему-то, именно с обручения, неизбежность предстоящего счастья сделалась как-то утомительна", но герой не позволяет себе так думать, то есть не хочет признаться себе в главном, тем самым сохраняя свою порядочность. Эти рассуждения в духе мыслителя-парадоксалиста XVII века Ларошфуко также носят интертекстуальный характер. СТЕРН
Это имя следовало бы, пожалуй, поставить в самом начале нашей работы. Многие произведения Битова, его творческое сознание, худо-
жественные принципы восходят к английскому писателю XVIII века Лоренсу ('терну. Прежде всего - это эссе-путешествия Битова. Свою книгу странствий он назвал "Азарт", в скобках указав название "Изнанка путешествия" . Не сами новые места интересуют его, но главное - какие впечатления при этом возникают, какие мысли и чувства посещают героя. Путешествие в мир чувств и впечатлений - чисто стерновская программа. Вспомним его знаменитое "Сентиментальное путешествие". Так и у Битова часто повествование уходит далеко в сторону от главной сюжетной линии. В принципе, это одна из жанровых особенностей эссеистского произведения. ФИНИШ
Конечной точкой нашего странствия становится тесная квартирка старого писателя Урби-но Ваноски в новелле "Вид неба Трои" , где молодой исследователь творчества Ваноски пытается выведать у своего собеседника что-нибудь сокровенное. И тот действительно говорит важные вещи: "Вам что-то от меня надо, потому что на самом деле я вам совершенно не нужен, а строго необходимо нечто заподозренное на моем месте". Не похожи ли мы, филологи, на такого исследователя, о котором с горьким юмором говорит Ваноски-Битов?
[1] А. Битов. Оглашенные. СПб., 1995. С.313.
[2] Там же.
[3] Об этом направлении см.: Е. Бобринская. Концептуализм. М., 1994.
[4] "Преподаватель симметрии" заканчивается именно такой подписью Битова.
[5] А. Битов. Человек в пейзаже. М., 1988. С. 384.
[6] В. Курицын. К ситуации постмодернизма // Новое литературное обозрение. 1995. №11. С.217.
[7] А. Битов. Человек в пейзаже. С. 406.
[8] Там же. С. 130.
[9] Там же. С. 420.
[10] В работах В. Топорова "энтропия" трактуется как "погружение в бессловесность, немоту, хаос". Этим процессам противостоит "эктрониче-ская" ориентация человека, его творческое начало,' его стремление постоянно повышать уровень организации мира, в котором он живет. ( В. Топоров. Миф. Ритуал. Символ. Образ. М, 1995. С. 5, 7).
[11] А.Битов. Человек в пейзаже. М., 1988. С. 317. [1.2] Там же. С. 273.
[13] Там же. С. 354.
