CC BY
117
«ПУШКИНСКИЙ ДОМ» А.Г. БИТОВА И ЕГРАУНД,
ИЛИ ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ» В.С..КАНИНА:
К ПРОБЛЕМЕ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ В ЛИТЕРАТУРЕ
М.А. Гурьянова
Ключевые слова: «Пушкинский дом», А.Г. Битов, «Андеграунд, или Герой нашего времени»,
В.С. Маканин, жанровый анализ, преемственность в литературе.
Keywords: «Pushkin House», A.G. Bitov, «Underground or the Hero of our Time», V.S. Makanin, genre analyses,
succession in literature.
Битов и Маканин никогда, насколько нам известно, не были ни соперниками, ни друзьями. Они скорее ровесники, работающие на одном «поле», живущие в одно время в одной стране и размышляющие подчас об одном и том же. Думается, у нас есть основания для сопоставления их романов, каждый из которых стал знаковым для поколения.
Начнем с «внешнего» сходства - творческого восхождения обоих писателей. И Битов, и Маканин начали печататься в 1960-е годы. Их относят к так называемому «поколению сороковых» (термин В. Бондаренко, который включил краткие жизнеописания Битова и Маканина в книгу «Дети 37-го»); соответственно, было что-то общее и в заинтересовавших их темах, героях, ситуациях.
Обратимся к мнениям критиков. Говоря о В. Маканине, Л. Аннинский отмечал «вторичность» появившегося в 1966 году романа «Прямая линия». «Вторичность» эта, в частности, выявляется из сопоставления Маканина с Битовым. «Исповедальная проза» стала общим местом: «маканинское жизнеописание молодого интеллектуала, острое, колкое и хрупкое, попало в след, разъезженный до гладкости» [Аннинский 1989, с. 238], - отмечает Аннинский. К тому времени Битов уже успел выпустить сборники «Большой шар» (1963) и «Такое долгое детство» (1965) и - что немаловажно - успел опубликовать свои рассказы и повесть в активно читаемых периодических изданиях1.
Маканину повезло меньше. Его первая повесть хоть и вышла в журнале, но была опознана, по свидетельству Аннинского, как затухающий огонек «интеллектуальной прозы». Все следующее десятилетие его произведения выходили преимущественно в виде книг - тогда как внимание поколения было сосредоточено на периодике, живо реагирующей на общественно-политическую ситуацию, - и потому серьезных дискуссий не вызывали. Аннинский замечает: «он явился “после битвы”, или, простите мне легкий каламбур, после Битова, - когда основные критические баталии вокруг молодого героя-умника отгремели и споры о нем понемногу соскальзывали в психологические частности». Затем пришел черед «деревенщиков», и внимание сконцентрировалось на «естественном» герое в противовес «культурному». А новая маканинская тема - «межеумье, междомье, привычная серединность» [Аннинский 1989, с. 247], оказалась для своего времени почти неуловимой и неопознаваемой. Таким образом, пристального внимания активно читающей публики В. Маканин поначалу не снискал. Где-то с средины 1970-х ситуация наконец-то изменилась, и творчество Маканина заняло достойное место в критических исследованиях.
Интересно, что оценки исследователей подчас совпадают, когда они говорят о Битове и Маканине. Битов, по словам его ровесницы критика И. Роднянской, среди разного рода объединений, кружков, школ (их в Ленинграде было довольно много в то время) «очень скоро оказался в любопытном положении партизана и одиночки» [Роднянская 1989, с. 70]. О В.С. Маканине в монографии Т.Н. Марковой сказано: «с первых шагов в литературе писатель дистанцируется от групп, школ и манифестаций; и поэтому его вряд ли можно идентифицировать и с шестидесятниками, и с диссидентами, и с деревенщиками, или почвенниками» [Маркова 2003, с. 9]. Как отмечает исследовательница, особость Маканина определяется внеидеологическим, даже экзистенциальным характером его прозы. То же самое современники говорили о Битове2.
1 Три рассказа в альманахе «Молодой Ленинград» за 1960 год, в 1961 году - повесть «Одна страна. Путешествие Бориса Мурашова» там же, в 1962 - рассказ «Дверь», «Пенелопа» - в 1965 году в том же издании, а также по рассказу в газетах «Смена», «Сельская молодежь».
2 Ср.: «Проза Битова - это подлинно экзистенциальная проза, но обходящаяся без пограничных ситуаций, верней, без их последствий» [Роднянская 2000, с. 12].
Исследователи считают, что в творческой стратегии обоих писателей есть нечто схожее. Так, А. Генис отмечает, что Маканину был свойствен «осторожный изоляционизм» [Генис 1997, с. 283]. В свою очередь, Битов, по мнению того же критика, «советскую литературу не пережил, а аккуратно обошел по периметру, причем с внешней стороны» [Генис 1997, с. 283]. Как считает А. Генис, различие между ними в том, что Маканин - реалист, а Битов занялся освоением вымышленного мира.
Таким образом, занимаясь изучением битовской прозы, мы рано или поздно должны были обратить внимание на параллели писательских судеб и заметить историко-типологическое родство романов упомянутых авторов: «Андеграунд, или Герой нашего времени» В.С. Маканина и «Пушкинский дом» А.Г. Битова.
Перекличка романов уже была замечена некоторыми критиками и литературоведами3. Например, А. Немзер, начиная статью об «Андеграунде...» В. Маканина, «особо значимом <...> итоговом» произведении, не мог не упомянуть «Пушкинский дом» А. Битова. Немзер сравнивает интонации повествователей: презрительную (в отношении классики и всех «так называемых литературных приличий» [Немзер 2003, с. 217]) - у В. Маканина, и «хитромудрую» - у А. Битова. Также и М.П. Абашева пишет о несомненном сходстве проблематики обоих текстов, которые «находятся в диалогических отношениях» [Абашева]. И Битов, и Маканин словно бы заявляют о своем протесте против русской классической традиции, которая на протяжении всего XX века навязывала своим интеллигентным читателям нежизнеспособную модель поведения.
Мы рассмотрим вопрос о влиянии битовского произведения на роман Маканина с точки зрения жанрового анализа двух произведений.
Роман-музей [Битов 2007, с. 13] - именно так Битов обозначает жанровую принадлежность «Пушкинского дома». Для Маканина собственная книга - «просто» роман, написанный андеграундным писателем, который сознательно отказался от литературного творчества. Оба романа написаны филологами о филологах, отсюда и происходит то игровое начало, которое обусловило ироничную интонацию обоих повествователей. Перекликаются даже названия романов: по остроумному наблюдению М.П. Абашевой, «Андеграунд.» Маканина - это подвал «Пушкинского дома» Битова.
Переклички встречаются на номинативно-композиционном уровне, в названиях разделов, глав и частей романов. Второй раздел «Пушкинского дома» назван «Г ерой нашего времени», а одна из глав пятой части «Андеграунда...» - «Под знаком Марса (Герой вашего времени)». Вообще, тему героизма (в литературноперсонажном смысле) можно назвать главной для обоих романов, которые претендуют на отражение мыслей поколения. «Пушкинский дом» в бытность свою «романом-черновиком» назывался просто и в то же время нетривиально: «Молодой Одоевцев, герой романа». И, конечно же, нельзя отрицать типичность обоих главных персонажей для своего времени: советского интеллигента Льва (Левы - так чаще называет его автор) Одоевцева для рубежа 1960-1970 годов и андеграундного писателя Петровича для 1990-х.
Оба героя подвержены рефлексии, оба, как уже было сказано, профессиональные филологи, поэтому размышлениями о процессе письма занят и тот и другой автор. И Битов, и Маканин выясняют отношения с русской литературой. «Единственный коллективный судья, перед кем я (иногда) испытываю по вечерам потребность в высоком отчете, это как раз то самое, чем была занята моя голова чуть ли не двадцать пять лет, - Русская литература, не сами даже тексты, не их породистость, а их именно что высокий отзвук» [Маканин 1999, с. 160], - сознается Петрович, который позже прямо называет себя «человеком Русской литературы» [Маканин, 1999, с. 364].
Герой Битова видит из окна машины инфернальный Ленинград-Петербург, словно бы оставленный живыми людьми: «И эти сомкнувшиеся памятники - неожиданно много, целое население, медное население города - поводыри ослепшего времени, приведшие Леву за ручку в сегодняшний день.» [Битов 2007, с. 384]. Глава называется «Утро разоблачения, или Медные люди» (она перекликается с названием раздела «Бедный всадник», выстраивая оппозицию: Лева Одоевцев vs. Культура, застывшая в памятниках), является эпилогом романа, а значит, подводит неутешительный итог жизни-«несуществования» русского интеллигента.
Неудивительно, что власть литературной традиции настолько проникает в художественную ткань обоих романов, что благодаря ей создается параллельное пространство, подчас более реальные, чем то, в котором «живут» персонажи. И Лева, и Петрович оказываются в том положении, когда литература диктует жизни «сюжеты» (это слово встречается в обоих романах), а не наоборот. «Когда человек убил, он в зависимости не от самого убийства, а от всего того, что он об убийствах читал и видел на экранах <...>», -замечает герой романа «Андеграунд» [Маканин 1999, с. 150].
Alter ego Маканина, Петрович чувствует боль типичного интеллигента, как эхо, откликающуюся через десятилетия. Ощущения Петровича отражаются в переживании унижения второстепенным персонажем, неким инженером Гуревичем: «этот клятый инженеришка, мое прошлое, моя боль, полупридуманный страдальческий тип, который во мне столько лет молча отыгрывался <...> Вечный. С длящейся мукой на лице» [Маканин 1999, с. 134].
Этот типаж, в общем, литературой уже «отработан», поэтому Петрович, отмечая сходство с ним, легко дистанцируется от безликого, слабого, всего стыдящегося русского интеллигента, сходство которого с
3 См.: [Смирнова 2005].
Левой Одоевцевым несомненно. Внешне, впрочем, герой «Андеграунда.» не вполне еще избавился от влияния этого образа: «я не уверен, что на моих губах в ту минуту не плавало точное подобие его улыбки, остаточная интеллигентская мимикрия под всех» [Маканин 1999, с. 134]. Однако то, что Петрович совершает в дальнейшем: тут же, придя домой, прячет в карман нож, чтобы потом дважды использовать его для убийства, говорит о ярко выраженном бунте против отживших традиций русской морализирующей классики. Так, неудавшийся разгром музея, иначе - ниспровержение литературных авторитетов, в романе Битова был успешно продолжен героем Маканина.
Закономерно, что фоном, на котором разворачиваются события романов, становятся прецедентные тексты, взятые из классических произведений XIX и XX веков. Это заметно по названиям глав, иногда пародийно искаженным: «Дулычев и другие», «Я встретил вас», «Собачье скерцо», «Отцы и дети», «Фаталист (Фаина - продолжение)», «Маскарад» и т.п. Не пренебрегают авторы и автоинтертекстуальными вставками. Битов делится с Левой не только статьями «Три пророка», «Ахиллес и черепаха», но и автобиографическими фактами: рождением в «роковом году» (очевидно, что в 1937), «военным детством» [Битов 2GG7, с. 18], чтением доклада, посвященного творчеству А.С. Пушкина.
Кроме того, в Леве отразились герои других произведений Битова: мальчик из рассказа «Фиг», торжественно пьющий чай в кабинете отца и воображающий себя академиком; Алексей Монахов из романа-пунктира «Улетающий Монахов», который тоже жил в доме близ Ботанического сада (повесть «Сад»), трагически переживал злосчастную первую любовь и вздрагивал от «иного нелепого и мелкого отцовского жеста или слова» [Битов 2GG7, с. 25] (повесть «Лес»).
Автоинтертекстуальность романа Маканина также очевидна. Многие ранее написанные произведения писателя отразились в «Андеграунде.». Так, в части пятой «Черный ворон» фигурирует некий Эдик Салазкин, который пытается вылечить Петровича, ослабевшего после психушки - тема знахарства как природного дара стала смысловым центром повести «Предтеча». Фраза Леси Дмитриевны: «да, да, виновата, заседали, графин с водой на столе посередине» [Маканин 1999, с. 369], - напрямую отсылает к названию рассказа «Стол, покрытый сукном и с графином посередине», описывающего деятельность «товарищеских судов» советского времени. Под конец своих странствий бездомный Петрович чуть было не обосновывается в доме инвалидов - сходная ситуация описана в повести «Голоса».
Наряду с цитатностью автоинтертекстуальность придала обоим романам некую неровность повествования. Ироничный (Битов) и серьезный (Маканин) рассказчики то и дело отвлекаются от центрального героя и его злоключений для публицистических рассуждений на актуальные темы: крах демократических устремлений в России, квартирный вопрос, отношения «человек - власть», необходимость насилия как средства сохранить собственную идентичность («Андеграунд.»); проблема истинного аристократизма, хорошей «репутации», потребительского отношения к культурным ценностям, вопрос о присутствии Бога в жизни современного человека («Пушкинский дом»). Такие вставки замедляют романное действие, делают повествование нарочито непоследовательным.
Нелинейно выстроенная пространственно-временная организация «Пушкинского дома» позволяет его автору вдумчиво бродить по залам романа-музея. Битов испытывает на прочность литературную традицию, вынуждая читателя прилагать усилия для постоянных ретро- и проспекций. Заявляя в прологе о смерти героя, вызывающей у него смех, автор-рассказчик дважды пытается подвести читателя к этому логическому финалу и каждый раз рассказывает историю героя заново. Это выливается в наличие в тексте разных вариантов развития событий (подзаголовок Второго раздела «Версия и вариант первой части»), нескольких финалов. Он может оживить умершего героя (дядя Диккенс) для «нужд» сюжета или, сказав про расставание Левы и Альбины, «больше они не виделись» [Битов 2GG7, с. 211], вдруг заставить ее помогать несчастному Леве прибираться в разгромленном Пушкинском доме.
Хронотоп маканинского романа также не отличается строгостью построений, что свидетельствует о возможной «оглядке» на Битова. Герой Маканина (в отличие от Одоевцева - другого по отношению к автору сознания) является alter ego автора, потому он более органично объясняет непоследовательность своего изложения. Маканинский герой - принципиально непишущий писатель - мог припоминать свои «сюжеты» в ассоциативной их связи, особенно не запоминая, что именно он уже говорил о том или ином персонаже.
Иногда получается, что о некоторых событиях мы узнаем словно бы несколько раз, и начинаются они из разных точек повествования. Особенно ярко это проявилось при описании любовных отношений между Петровичем и Лесей Дмитриевной - бывшим номенклатурным работником, лишенным с приходом к власти демократов всех социальных благ. Чувство жалости и отчасти любопытства заставляют Петровича приходить ко всеми брошенной женщине. Рассказывая об этом эпизоде, он постепенно осознает, что был нужен Лесе Дмитриевне как средство искупления вины. С помощью нищего и грязного агэшника она проходила покаяние. Собственное прозрение и расставание с ЛД (сокращение Маканина) автор-рассказчик описывает трижды. Первый раз - категорично: «Я (самолюбие) не сумел не обидеться. Но я хотя бы сумел другое: обиды не выявил. Просто перестал к ней ходить» [Маканин 1999, с. 222]. Второй вариант расставания описан мягче «А я стал бывать реже <.> Не все помню. Помню, что кончилось» [Маканин 1999, с. 232].
В третий раз герой, пережив два убийства, расплатившись за них «лечением» в психиатрической больнице, снова обращается к вроде бы уже описанному и пережитому эпизоду. Совпадают два времени: субъективное (когда он может рассказывать сюжеты своей жизни, связанные с каким-то человеком или
переживанием) и объективное, линейное. Здесь герой-рассказчик чуть подробнее объясняет свою ненужность ЛД: объявились ее старые друзья, они помогли ей устроиться на хорошую работу, переехать в достойную квартиру. И вот Петрович с грустью признается: «Она переехала - новоселье <...>. Сказал ей, что на этой неделе не приду. ЛД спросила: «Почему?» - а я не ответил. Промолчал, дав нам обоим минуту чистого расставанья. Но приходил» [Маканин 1999, с. 379].
Помимо таких неоднозначных описаний, работающих на романный образ «незавершенного» и «становящегося» героя, рассказчик иногда забегает вперед. Он, например, цитирует слова персонажа, которому еще только предстоит включиться в повествование в качестве нового литературного и поколенческого типа, пришедшего на смену прекраснодушным «шестидесятникам»: «Наше вымирающее поколение (литературное, как скажет после Ловянников)...» [Маканин 1999, с. 199].
Повествованию свойственна и ретроспективность. Начав рассказывать про новых демократически настроенных политиков, рассказчик обращается вдруг к истории бунта Петровича. Попав по ошибке в отделение милиции, герой не пожелал унижаться перед дружинниками, а затеял с ними яростную драку. Предварительно сказав, что глупый, хотя и добрый депутат Двориков, человек новой политической формации, вызволил его из КПЗ, не дал дружинникам разобраться с ним по-своему, рассказчик завершает эту часть, оставив героя наслаждаться здоровым сном в камере на полу среди пьяниц в ожидании жестокой расправы. Конечно, читатель знает, что героя спасут, но сам-то Петрович об этом еще не ведает, чем рассказчик смело пренебрегает.
Бессознательную отсылку к «Пушкинскому дому» содержит образ-символ романа «Андеграунд...» -общага-дом [Маканин 1999, с. 389]. Слово это похоже на оговорку, только один раз назовет так свое место обитания Петрович. Если утверждать, что романы имеют историко-типологическое родство, то судьбу интеллигента можно интерпретировать следующим образом: он сознательно перестал быть хранителем классических традиций, вышел из-под власти «медных людей» и отправился «в народ».
Таким образом, и Битов, и Маканин действуют в духе романных традиций, каждый по-своему используя жанровые возможности романа. Битов построил роман-музей, в котором, сколько бы ни было возможностей у героя, он останется прежним и повторит те же ошибки и придет к тому же - разочарованию и одиночеству при кажущемся благополучии.
Маканин создал «роман-подполье», словесно воплотив принцип немотствующего писательского сознания, поэтому его непоследовательное рассказывание, самоповторы походят на попытку докопаться до истины, сказать о себе все честно, не утаив ничего. Его работу можно уподобить упорному сниманию слоев при рытье грунта. Г ероя пугает разгадка нового мира: «Но что, если в наши дни человек и впрямь учится жить без литературы? <...> Живем и живем. Как живу сейчас я. Без оглядки на возможный, параллельно возникающий о нас (и обо мне) текст - на его неодинаковое прочтение» [Маканин 1999, с. 276]. Тем не менее маканинский Петрович живет как раз с такой оглядкой, создавая зримый парадокс: мы читаем то, что он не пишет.
Деконструированная Битовым романная форма уже не проверяется Маканиным на слом, поскольку задачи перед писателем стояли другие. Маканина увлекает описание социальных типов, обусловленных временем и местом рождения: человек свиты, антилидер, отставший, гражданин убегающий, человек подполья. Битову был важен вечный тип русского интеллигента с предсказуемой в век тоталитаризма судьбой.
«Пушкинский дом» был написан в 1971 году, «Андеграунд, или Герой нашего времени» - в 1998 году. Почти три десятилетия разделяют романы. Вне сомнения, времена изменились, изменились нравы. Судьба Левы Одоевцева была предрешена, ему некуда было пойти и нечем заниматься, кроме тех мест и занятий, которые были ему отведены обществом и воспитанием. Петрович - писатель, лишенный Слова, - отверг путь запоздалой, но заслуженной славы, потому как перешагнул свои тексты («Они свое дело сделали. Я их не похерил. Они во мне» [Маканин 1999, с. 64]) и обнаружил, что жизнь современного человека замечательно протекает и без литературы.
Безусловно, роман Битова потряс советских интеллигентных читателей силой иронично сказанного откровения о них самих, но и роман Маканина явился своеобразным продолжением истории о судьбе интеллигента в XXI веке. Образ этот приобрел в творческой мастерской Маканина конкретные социальнопсихологические черты андеграундного нон-конформиста.
Эпоха литературоцентризма в России завершилась. Начало ее заката описал Битов, рассказывать о ее конце выпало Маканину.
Литература
Абашева М.П. Философия черновика (стиль в метапрозе Андрея Битова, Владимира Маканина, Сергея Гандлевского) // XX век. Литература. Стиль. Стилевые закономерности русской литературы XX века (1900-2000). - Вып. V. - (В печати).
Аннинский Л.А. Локти и крылья: Литература 80-х: надежды, реальность, парадоксы. - М., 1989.
Битов А.Г. Пушкинский дом. - М., 2007.
Генис А. Обживая хаос. Русская литература в конце XX века // Континент. - 1997. - №4.
Маканин В.С. Андеграунд, или Герой нашего времени. - М., 1999.
Маркова Т.Н. Современная проза: конструкция и смысл (В. Маканин, Л. Петрушевская, В. Пелевин). - М., 2003.
Немзер А.С. Замечательное десятилетие русской литературы. - М., 2003.
Роднянская И.Б. Новые сведения о человеке // Битов А.Г. Обоснованная ревность. - М., 2000.
Роднянская И.Б. Художник в поисках истины. - М., 1989.
Смирнова Т.А. Типология и функции цитаты в художественном тексте (На материале романов А. Битова «Пушкинский дом», В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени)» : дис. ... канд. филол. наук. - М., 2005.
