CC BY
281
Вестник Челябинского государстеенногоуниеерситета. 2015. № 20 (375). Филология. Искусствоведение. Вып. 97. С. 56-63.
УДК 821.161.1.09
ББК 83.3(2=Рус)6-8
Л. И. Колобродова
АВТОР И ГЕРОЙ В ДВУЧАСТНОМ РАССКАЗЕ А. И. СОЛЖЕНИЦЫНА
«АБРИКОСОВОЕ ВАРЕНЬЕ»
Рассматривается своеобразие взаимосвязи «автор-герой» в двучастном рассказе А. И. Солженицына «Абрикосовое варенье», где приемы создания характеров персонажей свидетельствуют о следовании автора традициям русского реалистического письма.
Ключевые слова: автор, герой, реализм, двучастный рассказ, заглавие, композиция, прототип, имя героя, портрет, речевая характеристика.
А. И. Солженицын является продолжателем традиций русской реалистической литературы и в 1990-е гг. в своем жанре двучастных рассказов выступает как «носитель концепции всего произведения» (М. М. Бахтин). Характеры героев его новых рассказов, где обе части связаны «общей темой или идеей, а персонажи - совсем разные» [16. С. 69], призваны активизировать читательский интерес к сотворчеству, к поиску истины в диалоге двух полярных мнений. При этом мотивы и образы русской классики «подсвечивают» систему персонажей в прозе Солженицына так, что, несмотря на идеологические напластования десятилетий, в читательском сознании постоянно присутствует этический потенциал отечественной словесности с ее вниманием к маленькому человеку, уважением и верой в духовные силы народа.
Важно, что героев своего «Абрикосового варенья» (1995) писатель помещает в пространство русской культуры, пополняемое в наши дни «возвращенными» произведениями и книгами русского зарубежья. Об этом говорит заглавие рассказа: «один из рамочных компонентов, задающих установку восприятия» [13. С. 84]. Тема «чаепития с вареньем» как примета спокойной, благополучной жизни задана в русской классике Ф. М. Достоевским. «Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить?» [6. С. 174] - недоуменно вопрошает его «подпольный» человек, перефразируя знаменитое «Что делать?». Позднее у В. В. Розанова в «Эмбрионах» (1899) встретится: «Как что делать: если это лето - чистить ягоды и варить варенье; если зима - пить с эти вареньем чай» [11. С. 211]. По-видимому, этот «совет» вспомнится А. М. Ремизову, создателю «Взвихренной Руси» (1927), где герой вопрошает: «Революция или чай пить?» [11. С. 53], - посколь-
ку именно Розанова «Ремизов считал "самым живым" человеком и мыслителем из круга старших своих современников» [8. С. 27]. Во «Взвихренной Руси» ответ автора, произведения которого возвращаются в наши дни из русского зарубежья, звучит в пользу «чая». По сути, это признание «права личности иметь собственный голос, права "быть собой". <...> Образ "чая", повторяясь и видоизменяясь, становится синонимом, даже символом чего-то глубинно человеческого, домашнего, доброго, утесняемого вихревым временем» [8. С. 26]. Возможно, А. И. Солженицын, рассматривая в своем творчестве тему «личность и история» с точки зрения разрушительного движения по России «красного колеса» революции, заглавием «Абрикосовое варенье» словно напоминает об «альтернативной», но несбыточной рекомендации В. В. Розанова.
Это подчеркивает и контрастность композиционного построения анализируемого произведения, в котором (как и в ряде других двучастных рассказов) «связь половинок» состоит в «предмете, <...> коснувшемся обеих» [16. С. 69]. У Солженицына речь о варенье идет в обеих частях, но как по-разному оно видится героям! В первой - это воспоминания Федора, сына раскулаченных крестьян, о золотой поре детства, когда они «с братьями <...> пенками обслащивались» [14. С. 372]. Здесь подробность (абрикосовое варенье - из плодов своего саца) выполняет сюжетную роль, возвращая память Федора и к той поре, когда «раскулачники» уничтожили «лучшее дерево», а с ним - саму жизнь крестьянского рода. Во второй части подробность - «абрикосовое варенье» - выполняет психологическую функцию, характеризуя Писателя, литературного «чиновника» советских лет, которому власть обеспечивает комфорт и
благосостояние в обмен на полную лояльность и отсутствие даже намека на критику. На столе у этого самодовольного и пресыщенного персонажа, понятия не имеющего о сложностях земледельческого труда, даже «два сорта рассыпных печений и два варенья - вишневое и абрикосовое» [14. С. 381]. Таким образом, абрикосовое варенье контрастно подчеркивает угнетенное положение Федора, представляющего «соль земли», и привилегированное положение «обласканного властью» Писателя в стране, провозгласившей социальное равенство.
По справедливому замечанию И. В. Ве-ликановой, авторская позиция «проявляется уже в самом выборе героя» [3. С. 46]. Сказовая манера повествования передает крайнюю степень отчаяния Федора: «От веку жили мы в селе... Но положили отруб нашему понятию жизни: назвали нас кулаками...» [14. С. 372]. А за этим - допросы-пытки, утрата здоровья, каторжный труд в нечеловеческих условиях, о которых читатели узнают из письма Федора именитому Писателю. Анализируя «экранные» главы «Красного Колеса», исследователь Урманов приходит к выводу: в них Солженицын стремится «к замене номинации явлений действительности самими этими явлениями, показываемыми напрямую, как бы без посредства собственно-авторских экспрессивно выраженных языковых и ассоциативно-образных средств» [17. С. 386]. Не исключено, что и «невмешательство» в письмо Федора является проявлением максимального «доверия автора» к очевидцу и участнику событий. А события последнего времени слились в сознании Федора в один бесконечный день с его изматывающей работой: «Котлован копали круглые сутки, чтобы за ночь земля не могла замерзнуть» [14. С. 375]. Не исключено, что образ котлована - аллюзия на одноименную повесть А. П. Платонова, только в 1987 г., спустя почти полвека со дня ее создания, пришедшую к нашим соотечественникам. В ней бесконечное рытье всеми слоями общества котлована под фундамент общепролетарского дома становится символом расставания с мечтой о счастье: «Колхоз шел вслед за ним [Чи-клиным. - Л. К.] и, не переставая, рыл землю; все бедные и средние мужики работали с таким усердием жизни, будто хотели спастись навеки в пропасти котлована» [10. С. 533]. Кажется, среди персонажей антиутопии Платонова, где «мир дан изнутри, через чувства его единичного обладателя, претерпевающего на себе его
законы» [4. С. 219], можно обнаружить и изможденного Федора из «Абрикосового варенья» Солженицына, который в нечеловеческих условиях теряет к жизни всякий интерес: «Я стал слабеть и уже безразличен, что со мной будет» [14. С. 376]. Но все-таки в нем не угасает память о прошлом, о своем доме, и, в отличие от персонажей Андрея Платонова, он живет, не опуская головы. Вот и сейчас его взгляд устремлен вверх, то есть к «верхам», до которых он пробует «достучаться». Последняя его надежда - письмо известному Писателю, чьи публицистические выступления, в которых немало высоких слов о русском народе, он прочитал в больнице. Солженицын наполняет письмо своего персонажа «перелицованными» цитатами из «книжки статей» А. Н. Толстого. Кстати, некоторые из них созданы писателем и публицистом позднее 1930-1932 гг., времени действия первой части рассказа. Например, Федором «цитируются» следующие выступления А. Н. Толстого: «23 июня 1935 г. на Первом международном конгрессе писателей в защиту культуры в Париже. <...>29 ноября 1936 г. на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов» [14. С. 645-646]. «Фактическая» данность не нарушает логики подачи художественного материала, а лишь подтверждает умение Писателя, признанного «мастера культуры», после возвращения в СССР не сбиваться с «вех» советской идеологии. Таким образом, персонажи обеих частей «Абрикосового варенья» оказываются знакомыми друг другу, но заочно, в реальности между ними - пропасть.
Судьба человека «из народа» - традиционная для А. И. Солженицына тема: Иван Денисович и праведница Матрена Тимофеевна - образы из рассказов 1960-х, где «крупным планом» представлены военные и послевоенные годы. В 1990-е, характеризуя многотрудную судьбу русского крестьянства в XX столетии, автор направляет взгляд читателя к событиям Гражданской войны (рассказы «Эго», «На краях») и периоду коллективизации («Абрикосовое варенье»), подтверждая свою мысль о назначении революционных «преобразований», открыто выраженную им в «Архипелаге ГУЛАГ» (1973): «Искоренять сотни самых трудолюбивых, распорядливых, смышленых крестьян, тех, кто и несли в себе остойчивость русской нации» [15. С. 312]. Пример судьбы Федора - неопровержимое тому доказательство. Его семья была раскулачена, поскольку считалась зажиточной, а «богатства»-то было:
«крыша из оцинкованной жести, четыре лошади, три коровы и хороший сад при доме» [14. С. 372]. Однако, потеряв свой дом и близких, Федор сохраняет ценные качества своей натуры, свойственные честному крестьянину-труженику: он не озлобляется, отказывается возглавить банду малолетних преступников, усердно работает и в тыловом ополчении.
И в конце XX в., оставаясь верным реалистическому методу, Солженицын воссоздает психологию героя, используя такие средства, как характеристика его имени, портрет, речь, поступки и др. В «Абрикосовом варенье» самохарактеристика Федора исключает подробный портрет, но содержит значимые элементы описания внешности, характеризующие последствия раскулачивания-разорения: «Всю хорошую одежку у нас забирали... Был я в обносках: затертый пиджак и брюки крестьянского изготовления, на сапогах потрескались подошвы, скоро буду босой» [14. С. 374]. Взвод тылового ополчения не улучшил внешности героя: «В моем пиджаке и в верхней рубахе протерлись дыры на локтях, брюк одно колено лопнуло, а на сапогах переда распались...» [14. С. 375]. Несмотря на физические лишения, именно этот сын кулака удостаивается за свое трудолюбие трехдневного отпуска и «подарков» для улучшения быта в бараке, где «стенки из двух слоев досок..., и ветер ходит...» [14. С. 374-375]: «Выдали мне одеяло, две пары нательного белья...» [14. С. 377]. Сапоги тоже выдали новые, но «на деревянной несгибаемой подошве - трудно в них по скользкому месту» [14. С. 377]. Иронично подмеченная деталь подчеркивает иллюзию «счастливой минуты», переживаемой персонажем.
Несмотря на все невзгоды, выпавшие на его долю, Федор остается верен себе и не допускает катастрофической деформации собственной души, проявляя истинно христианское смирение. А его решение все-таки обратиться с просьбой к Писателю как «голосу народа» есть не что иное, как «бунт» одного, но выражение мыслей многих. Тон его письма, поначалу иронично-упрекающий («...Вы и про заграницу много, как там плохо, и сколько раз вы замечали на себе завистливые взгляды: вот, мол, русский идет. Так я вот тоже русский, зовут меня Федя, хотите Федор Иваныч» [14. С. 372]), становится исповедально-молящим («Смилосерд-ствуйтесь...» [14. С. 377]), поднимаясь до высоты предсмертного призыва к состраданию, которого никто не слышит.
Выбор героя важен и для второй части «Абрикосового варенья», где Солженицын изображает некоторых «служителей Муз», обслуживающих власть в тоталитарном государстве. Автор воссоздает светскую беседу Писателя, Критика и профессора киноведения, имеющих непосредственное отношение к «массовому» воспитанию общества, послушного режиму. Писатель и Критик - своего рода «генералы от культуры», занимающие высокие посты в социальной иерархии. Материальное благополучие все дальше уводит их от мыслей о «добром, светлом», все глубже погружает в мир «вещный»: эту сановную «знать» не печалят проблемы народа, на «иждивении» которого она находится, ей не ведома забота «милость к падшим призывать». Вот почему письмо Федора - лишь «строительный» материал для «языка Писателя», имитирующего в своих публичных выступлениях глубокое знание народной жизни.
Важно обратить внимание на то, что для Солженицына «имя является воплощением внутренней сущности человека» [17. С. 46]. Недаром героя первой части рассказа зовут Федор, что обозначает «божий дар» («от. греч. Шеоэ - бог, «¿огоп - дар» [9. С. 215]). Семантика имени в сочетании с его распространенностью в крестьянстве подчеркивают авторское стремление к созданию образа достойного человека. Сам себя герой называет по отчеству - Федор Иваныч, подтверждая уважение к предкам, что еще раз подчеркивает близость «возвращенного» творчества А. Платонова художнику 1990-х: «Отсутствие личных имен у строителей общепролетарского дома... уродливо... Но была и другая Россия, отраженная А. Платоновым, Россия, которая еще держалась прежних традиций, в которой еще не утратилась ценность личных имен, а следовательно, и личных судеб. Это Россия в основном крестьянская, с традиционными именами, она представлена жителями раскулачиваемой деревни: Егор Семенович, Никанор Петрович и др.» [18. С. 178-179].
Антипатия автора к центральному персонажу во второй части рассказа проявляется в отсутствии у того имени собственного. Хотя, по мнению исследователей, он «повадками и биографией совпадает с Алексеем Николаевичем Толстым, а высказываниями повторяет его почти дословно» [14. С. 645], Солженицын намеренно «обезличивает» персонажа, уводя читателей от конкретного прототипа и подчеркивая распространенность такого явления: официально приветствовались и существова-
ли на «поверхности» литературного процесса только те, кто не признавал «темных» сторон действительности, огорчающих власть. Все они и вошли в собирательный образ Писателя с «большой буквы».
Не менее важным представляется и отступление от имен прототипов других персонажей во второй части произведения. Профессор киноведения носит имя Василий Киприанович. Автор упоминает его «происхождение с Дона» [14. С. 379]. Поскольку в рукописи рассказа имеется замечание, позже, правда, устраненное писателем: «преподавал <...> в киноинституте» [1. С. 345], можно предположить, что в основе и этого образа - подлинная личность: Туркин Валентин Константинович, который родился в 1887 г. в Новочеркасске, центре казачества. Ко времени действия рассказа он уже получил звание профессора и заведовал кафедрой кинодраматургии («С 1928 - преподаватель ГТК (затем - ГИК и ВГИК), с середины 30-х гг. - профессор и зав. кафедрой кинодраматургии» [21]). Сходство лишь начальных букв имени, отчества литературного персонажа и его прототипа, по-видимому, означает стремление Солженицына и в этом случае создать «универсальный» образ представителя «самого массового искусства» - кино.
Угадываются реальные лица и в образе гостя-критика Ефима Мартыновича. Версию о том, что его прототипом является критик Бес-кин Осип Мартынович, изложил В. В. Радзи-шевский в комментариях к рассказу «Абрикосовое варенье». Несмотря на совпадение отчества у своего персонажа с отчеством реального исторического лица, автор устраняет их полную идентификацию, делая литературный образ «вместимым» и для «рапповца» Авербаха Леопольда Леонидовича (Леопольдовича), с недобрым именем которого связан «разгром и группы Воронского, и школы Переверзева» [14. С. 381]. Заменяя имя «Леопольд», но, вплетая в литературную биографию своего персонажа факты из жизни Авербаха («Член бюро BAI II I и РАПП, генеральный секретарь РАПП (1926-1932)» [19. С. 297-298]), художник создает обобщенный портрет непримиримого критика-«ревнителя», «охранителя» устоев, не гнушающегося лжи, оговора, доноса, прикрываемых фразами о верности советской власти. Отчетливости в изображении «деятелей советской культуры» Солженицын добивается благодаря тому, что в этой части авторский взгляд порой совмещается с точкой зрения профессора
киноведения, гостя Писателя. Этот повествовательный прием - характерное свойство работы Солженицына в последний период творчества. Так, в «Красном Колесе», с одной стороны, автор ведет изложение от третьего лица, при этом «изображаемая действительность пропущена через сознание персонажа», с другой же -автор из-за своих вставок-замечаний занимает «позицию всеведущего повествователя, находящегося не только внутри создаваемого мира (вместе со своими героями), но и где-то над изображаемой им действительностью, над художественно реконструируемой в произведении <...> эпохой» [17. С. 396-397]). Этот прием в организации повествования наблюдается и в «Абрикосовом варенье»: путешествие на дачу Писателя, ее интерьер и образ самого хозяина «пропущены» через сознание угодливого и лукавого профессора киноведения, но намеченное автором-повествователем сходство персонажей с «мертвыми душами» Н. В. Гоголя едва ли не окарикатуривает все, что возникает перед глазами посетителя, восторгающегося роскошью высокопоставленного «дачника». Взгляду Василия Киприановича представлена дача Писателя, похожая на усадьбы гоголевских помещиков: есть здесь и «крепостные души» («сторож <...> старорежимного вида» [14. С. 379]) и пожилая прислуга «с простонародным лицом» [14. С. 381]. Интерьер дачи: «просторный светлый кабинет», «крупные белые плиты кафельной печи», «большой дубовый письменный стол», «мощный чернильный прибор» [14. С. 379-380] в сочетании с «широкой фигурой» Писателя буквально повторяет гоголевское: «И я тоже Собакевич!» [5. С. 91]. Однако «душистый высокий сорт» табака, который курит новоявленный «помещик», «антикварная мебель, резной диван», электрический холодильный аппарат, привезенный «из Парижа» [14. С. 380], будто говорят: «И я тоже избранный», - подчеркивая элитарность писательского положения, значимость его персоны. Наличие у советского писателя, работающего на благо народа, столь дорогих предметов и слуг - проявление в реальности «поэтики несуразности» (Ю. В. Манн), являющейся одной из основных характеристик художественного мира классика XIX в. Отблески гоголевской сатиры ложатся в рассказе Солженицына и на образ Писателя, напоминая о вопросе критика С. П. Шевырева, современника и друга Гоголя: «Знаете ли, что Собакевичи есть даже и в литературе?» [20. С. 365]. Образ литератора-ку-
лака, охарактеризованный во второй части статьи С. П. Шевырева «Похождения Чичикова, или Мертвые души», поэма Н. Гоголя» (1842), как нельзя лучше помогает понять замысел Солженицына: раскулаченный Федор из первой части «Абрикосового варенья» не был «за-житочником» и пострадал невинно, а «идол» советской литературы показан как настоящий «кулак», которого власть приветствует и поощряет. Вместе с тем Солженицын не стремится сделать Писателя «отрицательным персонажем». По мнению Е. В. Жуйковой, «после того как автор дает не самую лестную характеристику герою, он сразу же должен уравнять впечатление читателя о нем» [7. С. 123]: Писатель «талантлив <...> богато» [14. С. 378], усиленно учится «могуче <...> писать» [14. С. 382] на примере «судебных актов Семнадцатого века» [14. С. 385], искренне восхищается «первозданным языком» [14. С. 385] письма Федора, говорит с «покоряющей широкодушной искренностью» [14. С. 384]. Автор-повествователь также уточняет, что герою в беседе с гостями «хватало <...> юмора» [14. С. 383] и самокритичных вздохов о своем «несовершенстве», и вообще «симпатяга он был» [14. С. 384]. Однако Солженицыну удается показать мнимое и временное величие Писателя: лицо «крупное», «низы щек и подбородок - уже расплывчаты, начинали свисать» [14. С. 380]. В портретной характеристике - черты приближающейся старости, «снижающие» представление о советском «небожителе», хотя «на этой веранде, за этим столом, под тихим теплым светом, играющим в цветах варений, - вполне выглядело так, что это все установилось на века» [14. С. 182].
Примечателен также портрет Критика: в первую очередь замечается сходство с «зав. промтоварной базой»: «неинтеллигентное лицо, глаза проворные, волосы с рыжинкой» [14. С. 381]. Отталкивающая внешность персонажей, беседующих о высоком в литературе и искусстве, создает образы циников, в угоду моменту легко свергающих признанные авторитеты. Так, фразу: «Если бы Лев Толстой мыслил так ясно, как товарищ Сталин, - он не путался бы в длинных фразах [14. С. 384]», -провозглашает лицемерный Писатель, который всегда «складно плел» [14. С. 378]. Завистливый взгляд профессора, мечтающего о собственной даче, сопровождается саркастическим замечанием автора о некоторых «неудобствах» в теперешней жизни персонажа: Василию Киприанычу «по общему голодному
времени» [14. С. 378] приходится на съемную дачу возить «чемоданами и корзинами - сахар, чай, печенье, копченую колбасу и корейку» [14. С. 378]. Эти персонажи «окружены всенародным почетом» [14. С. 382], но не хотят знать о проблемах простых людей. Писателя томит только один вопрос: «Как стать ближе к языку народа?» [14. С. 384]. Получив письмо Федора, он, не замечая боли и мольбы о помощи, «вычитывает» из него яркие слова и выражения: «"нашел себе пребывалище", "втужались в работу"» [14. С. 385]. Он надеется, что они помогут ему в «литературном деле»: Писатель, печатая «прямо на машинку» [14. С. 380], «перерабатывает» трилогию, в которой «недостаточно показана организующая роль партии» [14. С. 384]. Очевидно, Солженицын напоминает о созданной в угоду власти и сегодня знакомой только историкам литературы повести А. Н. Толстого «Хлеб» (1937), замысел которой близок по времени к периоду действия в «Абрикосовом варенье». Можно сказать, что данный рассказ - своего рода новый «опыт художественного исследования» А. И. Солженицына, находящий свое подтверждение в литературоведческих трудах нового тысячелетия. У биографа А. Н. Толстого встречается: как «депутат Верховного Совета, он будет получать множество писем от замордованных советской жизнью <...>, и мало кому из них поможет, но неуязвимую позицию неприкасаемого классика, мыслящего категориями общими, а не частными, Алексей Толстой выстрадал... <...> вся цель толстовского существования в СССР заключалась в том, чтобы обезопасить себя от той участи, что ждала многих» [2. С. 368]. Однако как бы ни старался Писатель уловить «общие категории», русский язык - инструмент чуткий: он противится фальши, не поддается имитации. Народ сам пишет свою правдивую историю, о чем говорит в рассказе «Абрикосовое варенье» А. И. Солженицын, доверяя своему Федору право воссоздать без прикрас образ эпохи первых пятилеток с его блистательным «фасадами» и «котлованами», поглотившими «миллионы убитых задешево» (О. Э. Мандельштам).
Список литературы
1. Александр Солженицын: Из-под глыб : рукописи, документы, фотографии. - М.: Рус. путь, 2013.-372 с.
2. Варламов, А. Н. Красный шут. Биографическое повествование об Алексее Толстом /
А. Н. Варламов. - М.: Молодая гвардия, 2006. -591 с.
3. Великанова, И. В. Автор и герой в прозе Б. Екимова / И. В. Великанова // Вестн. Волж. гос. ун-та. Сер. 8. -2011. - Вып. 10. - С. 46-54.
4. Гальцева, Р. Помеха - человек. Опыт века в зеркале антиутопий / Р. Гальцева, И. Роднян-ская//Новый мир,- 1988,-№ 12. - С. 217-230.
5. Гоголь, Н. В. Мертвые души. Том первый / Н. В. Гоголь II Гоголь, Н. В. Полное собрание сочинений и писем : в 23 т. / Н. В. Гоголь. - М.: Наука, 2012. - Т. 7.-Кн.1,- 808 с.
6. Достоевский, Ф. М. Записки из подполья / Ф. М. Достоевский II Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений : в 30 т. / Ф. М. Достоевский. - Л.: Наука, 1973.-Т. 5.-С.99-180.
7. Жуйкова, Е. В. Композиция двучастных рассказов как форма выражения авторской позиции / Е. В. Жуйкова II Малые жанровые формы в творчестве А. Солженицына: Художественный мир. Поэтика. Культурный контекст. -Благовещенск: БГПУ, 2011. - С. 119-128.
8. Колобаева, Л. А. Петербург А. М. Ремизова и петербургский текст русской литературы / Л. А. Колобаева II Кафедральные записки: Вопросы новой и новейшей русской литературы. - М.: МГУ, 2002. - С. 21-29.
9. Петровский, Н. А. Словарь русских личных имен /Н. А. Петровский. - М., 1980. - 384 с.
Ю.Платонов, А. П. Котлован / А. П. Платонов II Платонов, А. П. Полное собрание сочинений / А. П. Платонов. - М.: Время, 2011. -Т. 3.- С. 413-534.
П.Ремизов, А. М. Взвихренная Русь / А. М. Ремизов II Ремизов, А. М. Собрание сочинений / А. М. Ремизов. - М.: Рус. кн., 2000. -Т. 5.-688 с.
12.Розанов, В. В. Эмбрионы / В. В. Розанов II Розанов, В. В. Собрание сочинений / В. В. Розанов. - М.: Республика, 2008. - Т. 26. - С. 211-218.
13.Семухина, И. А. Автор - герой - читатель: право на свободу («Отцы и дети» И. С. Тургенева) / И. А. Семухина II Филоло-гич. класс. - 2012. -№ 4 (30). - С. 83-87.
14. Солженицын, А. И. Абрикосовое варенье / А. И. Солженицын II Солженицын, А. И. Собрание сочинений / А. И. Солженицын. - М.: Время, 2006. - Т. 1.-С. 372-385.
15.Солженицын, А. И. Архипелаг ГУЛАГ: Опыт художественного исследования. Части V-VII / А. И. Солженицын II Солженицын, А. И. Собрание сочинений / А. И. Солженицын. - М.: Время, 2010.-Т. 6.-624с.
16. Солженицын, А. И. Угодило зернышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания. Часть четвертая (1987-1994) / А. И. Солженицын II Новый мир. - 2003. -№ 11.-С. 32-97.
17.Урманов, А. В. Художественное мироздание Александра Солженицына / А. В. Урманов. - М.: Русский путь, 2014. - 624 с.
18.Хижняк, Л. Г. Имя персонажа как образ видения России в романе XX века / Л. Г. Хиж-няк II Русский роман XX века: Духовный мир и поэтикажанра. - Саратов, 2001. - С. 175-180.
19.Цензура в Советском Союзе. 19171991. - М., 2004. - 576 с.
20.Шевырев, С. П. «Похождения Чичикова, или Мертвые души», поэма Н. Гоголя / С. П. Шевырев II Москвитянин. - 1842. -Ч. IV. - № 8. Критика. - С. 346-376.
21.Энциклопедия кино. - URL: http://dic. academic.ru/dic.nsf/enc_cinema/19278/TyP-КИН. - Дата обращения: 17.07.2015.
Сведения об авторе
Колобродова Лариса Игоревна - учитель-словесник, соискатель кафедры литературы Волгоградского государственного социально-педагогического университета. KLarisaI@yandex.ru
Bulletin ofChelyabinskState University. 2015. No. 20 (375). Philology. Arts. Issue 97. Pp. 56-63.
AUTHOR AND HERO IN THE TWO-PART STORY «APRICOT JAM»
BY A. I. SOLZHENITSYN
L. I. Kolobrodova
Volgograd State Pedagogical University. KLarisaI@yandex.ru
The article discusses the peculiarity of the relationship of the author and the hero in the two-part story «Apricot Jam» by A. I. Solzhenitsyn. Artistic techniques used by the author to create the characters, show that A. I. Solzhenitsyn follows the traditions ofRussian realistic writing.
Keywords: author, hero, realism, two-part story, title, composition, prototype, the hero's name, portrait, 'voice response.
References
1. Aleksandr Solzhenicyn: Iz-pod glyb : rukopisi, dokumenty, fotografii [Alexander Solzhenitsyn: From Underthe Rubble: manuscripts, documents, photographs]. Moscow, 2013.372 p.(In Russ.).
2. Varlamov A.N. Krasnyj shut. Biograficheskoe povestvovanie ob Aleksee Tolstom [Red jester. Biographic story of Alexei Tolstoy]. Moscow, 2006. 591 p.(In Russ.).
3. Velikanova I.V. Avtor i geroj v proze B. Ekimova [Author and hero in the prose B. Yekimova]. Vestnik VolGU [Bulletin ofthe VSU], 2011, ser. 8, iss. 10, pp. 46-54. (In Russ.).
4. Gal'ceva R., Rodnjanskaja I. Pomeha - chelovek. Opyt veka v zerkale antiutopij [Disturbance - people. Experience century in the mirror of dystopia]. Novyj mir [New World], 1988, no. 12, pp. 217— 230. (In Russ.).
5. Gogol' N.V. Mertvye dushi. Tom pervyj [Dead Souls. Volume One]. Gogol' N.V. Polnoe sobranie sochinenij i pisem [Complete Works and Letters], vol. 7, book 1. Moscow, 2012. 808 p. (In Russ).
6. Dostoevskij F.M. Zapiski iz podpol'ja [Notes from Underground / Dostoevsky], Dostoevskij F.M. Polnoe sobranie sochinenij [The Complete Works], vol. 5. Leningrad, 1973. Pp. 99-180. (In Russ.).
7. Zhujkova E.V. Kompozicija dvuchastnyh rasskazov kak forma vyrazhenija avtorskoj pozicii [Composition dvuchastnyh stories as a form of expression of the author's position], Malye zhanrovye formy v tvorchestve A. Solzhenicyna: Hudozhestvennyj mir. Pojetika. Kul'turnyj kontekst [Small genre forms in the works of Alexander Solzhenitsyn: The art world. Poetics. The cultural context]. Blagoveshhensk, 2011. Pp. 119-128. (In Russ.).
8. KolobaevaL.A., Peterburg A.M. Remizovai peterburgskij tekst russkoj literatury [The Petersburg of A.M. Remizovand St. Petersburg's Text ofRussian Literature]. Kafedral'nye zapiski: Voprosynovoj i novejshej russkoj literatury [Cathedral notes: Issues of modern and contemporary Russian literature]. Moscow, 2002. Pp. 21-29. (In Russ.).
9. Petrovskij N.A. Slovar' russkih lichnyh imen [Russian Dictionary of personal names]. Moscow, 1980. 384 p. (InRuss.).
10.Platonov A.P. Kotlovan [Pit]. Platonov A.P. Polnoe sobranie sochinenij [Complete Works], vol. 3. Moscow, 2011. Pp. 413-534. (InRuss.).
11.Remizov A.M. Vzvihrennaja Rus' [Whirlwind in Russia]. Remizov A.M. Sobranie sochinenij [Collected Works], vol. 5. Moscow, 2000. 688 p. (In Russ.).
12.Rozanov V.V. Jembriony [Embryos]. Rozanov V.V. Sobranie sochinenij [Complete Works], vol. 26. Moscow, 2008. Pp. 211-218. (In Russ.).
13.Semuhina I.A. Avtor - geroj - chitatel': pravo na svobodu («Otcy i deti» I.S. Turgeneva) [Author - character - reader: the right to freedom ("Fathers and Sons" Turgenev)]. Filologicheskij klass [Philological class], 2012, no. 4 (30), pp. 83-87. (In Russ.).
14.Solzhenicyn A.I. Abrikosovoe varen'e [Apricot Jam], Solzhenicyn A.I. Sobranie sochinenij [Complete Works], vol. 1. Moscow, 2006. Pp. 372-385. (In Russ.).
15.Solzhenicyn A.I. Arhipelag GULAG: Opyt hudozhestvennogo issledovanija. Chasti V-VII [The Gulag Archipelago: Experience of art research. Parts V-VII]. Solzhenicyn A.I. Sobranie sochinenij [Complete Works], vol. 6. Moscow, 2010. 624 p. (In Russ.).
16.Solzhenicyn A.I. Ugodilo zernyshko promezh dvuh zhernovov. Ocherki izgnanija. Chast' chetvertaja (1987-1994) [Ground of the grain Intermedia two millstones. Essays exile. Part Four (19871994)]. Novyj mir [New World], 2003, no. 11. Pp. 32-97. (In Russ.).
17.Urmanov A.V. Hudozhestvennoe mirozdanie Aleksandra Solzhenicyna [Artistic universe of Alexander Solzhenitsyn], Moscow, 2014. 624 p. (In Russ.).
18.Hizhnjak L.G. Imja personazha kak obraz videnija Rossii v romane XX veka [Character name as a way of seeing Russian novel of the XX century], Russkij romanXX veka: Duhovnyj mir i pojetika zhanra [Russian novel of the XX century: The spiritual world and the poetics of the genre]. Saratov, 2001. Pp. 175-180. (InRuss.).
19.Cenzura v Sovetskom Sojuze. 1917-1991 [Censorship in the Soviet Union], Moscow, 2004. 576 p. (In Russ.).
20.Shevyrev S.P. «Pohozhdenija Chichikova, ili Mertvye dushi», pojemaN. Gogolja ["Adventures of Chichikov, or Dead Souls", the poem N. Gogol]. Moskvitjanin [Moskvityanin], 1842, part IV, no. 8. Pp. 346-376. (In Russ.).
2\.Jenciklopedija kino [Encyclopedia of Film], Available at: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_ cinema/19278/TURKIN, accessed 17.07.2015. (InRuss.).
