CC BY
183
И. Г. Сироткин
АВТОНОМИЯ КАК СПОСОБ РЕШЕНИЯ ЭТНОКУЛЬТУРНЫХ ПРОБЛЕМ: ВИДЫ И СРЕДСТВА ВОПЛОЩЕНИЯ
В статье основное внимание уделяется формам и видам автономии применительно к странам с различными типами государственного устройства. Речь идет об особенностях территориальной политической автономии в странах Европы. Кроме того, рассматривается реализация принципа национально-культурной автономии в ряде посткоммунистических стран. Автором статьи анализируется влияние авто-номизации на внутригосударственные политические процессы, в первую очередь на процесс федерализации.
Ключевые слова: административно-государственное устройство, федерализм, национально-культурные автономии, Европа, Россия.
Как справедливо отмечают исследователи, «в современном мире почти нет стран с моноэтническим и монокультурным составом населения, поэтому практически во всех обществах возникает проблема поиска и создания эффективных механизмов согласования интересов различных групп (сегментов), имеющих религиозную, языковую, идеологическую, региональную, культурную, расовую или этническую природу» (см.: Ачкасов, 2008, с. 205). Обычно предлагаются следующие способы урегулирования этнокультурных и эт-нополитических проблем:
а) федерализация — децентрализация и разделение власти по вертикали, предполагающие передачу части властных полномочий региональным (т. е. территориальным), а фактически этническим общностям;
б) автономизация — наделение этнокультурных общностей территориальной (административной или политической автономией);
в) синкретизм — культурное представительство этнического разнообразия (предоставление права на «национально-культурную автономию») при фактической деполитизации этничности.
Рассмотрим их подробнее. Федерализм — это сложное и противоречивое явление; его можно рассматривать и как предпосылку формирования государства с централизованной системой управления, и как результат дезинтеграционных процессов в централизованном государстве, теряющем контроль над частью своих территорий. Историческая практика дает примеры того и другого, поэтому очень немногие исследователи утверждают, что само по себе федеративное устройство представляет собой большую ценность;
© И. Г. Сироткин, 2009
оно, безусловно, громоздко, включает дублирующие структуры и дорого обходится с точки зрения финансов и кадров. Но поскольку оно, предоставляя политическую автономию субъектам, позволяет сохранить и утвердить различия в мультикультурном обществе, которые высоко ценятся этническими и региональными общностями, то тем самым выполняет ценные и полезные функции.
Прежде всего, федерализм не позволяет элитам этнического большинства в полной мере реализовать свои централистские устремления, т. к. постоянное игнорирование коренных интересов этнических меньшинств подрывает веру в легитимность государства даже внутри самого большинства, что уже является признаком упадка демократии. Именно потому государство, обреченное балансировать между императивами управляемости и максимального демократического представительства населения, вынуждено предоставлять меньшинствам ту или иную степень автономии. По крайней мере, автономия в территориальной форме, как свидетельствует исторический опыт, предоставляется в качестве вынужденной меры — либо в ответ на угрозу сецессии, либо под внешним давлением.
Понятие политической автономии не имеет однозначного определения. Классическая дефиниция Руфи Лапидо увязывает ее с территориальным компонентом: «Территориальная политическая автономия — это устройство, имеющее своей целью предоставить группе, отличающейся от большинства в неком регионе, возможности, с помощью которых группа может выражать свою особую идентичность» (Lapidoth, 1996, p. 33). В широком толковании Генри Штайнера автономия — это «государственная система или подсистема, управляемая или укомплектованная меньшинством или его членами» (Steiner, 1991, p. 153). Можно привести другие определения, которые достаточно специфично трактуют понятие автономии. Детерминирована подобная широта трактовок наличием многообразия видов автономных прав и статусов.
Однако не только федерализм предполагает предоставление автономии тем или иным культурным общностям. Так, и унитарные государства могут иметь в своем составе различные варианты автономии. В тех странах (автономные провинции, округа и уезды в Китае, автономные округа в Никарагуа, автономные округа гагаузов в Молдове и др.), где она является административной (полномочия ограничены сферой языка, культуры и образования — обучение, издание газет, радиовещание, судопроизводство на местном языке и др.), отношения между составными частями государства строятся совсем иначе, чем в том случае, когда создается политическая автономия (право на самоуправление, издание местных законов по
определенным вопросам, зафиксированным в конституциях стран или иных законах). Автономия именно такого рода существует в Финляндии (Аландские острова, населенные преимущественно шведами), в Дании (Гренландия, Фарерские острова), в Нидерландах (Антильские острова), в Португалии (Азорские острова и др.), во Франции (Корсика с 1990 г.) и т. д.
Создание подобных образований при территориальном делении государства связано с компактным проживанием национальных меньшинств, историческими, лингвистическими, культурными, бытовыми особенностями населения, географической отдаленностью некоторых территорий государства. Следует отметить, что во многих политических автономиях, которые пользуются законодательными полномочиями по наиболее широкому кругу вопросов (Аландские, Азорские, Антильские, Фарерские острова, имеющие даже свое гражданство), назначается губернатор, комиссар или иной представитель президента (правительства), который контролирует работу местного законодательного собрания.
Специфические формы племенной территориальной автономии существуют в ряде африканских стран. Такова автономия для кочевников-туарегов в Мали, созданная в 1991 г. Ее особенность состоит в том, что она охватывает районы передвижений кочевников, хотя в некоторых из этих территорий живет и оседлое население. Выделение этой автономии было связано главным образом с традициями пользования пастбищами, а также особенностями языка и культуры.
Предоставление широкой политической автономии всем административно-территориальным единицам государства может рассматриваться либо как особая модель перехода от унитаризма к федерализму, либо как попытка совмещения и уравновешивания позитивных сторон унитаризма и федерализма. Практическим выражением данных тенденций является регионализм, который «представляет собой политико-экономическое движение за самостоятельность территориальных сообществ в области социально-экономических и этнокультурных прав». В контексте этого универсальный тренд регионализации «понимается как процесс последовательных изменений в территориальном делении общества и их законодательного фиксирования. Такое деление принимает форму деконцентрации — перераспределения властных полномочий внутри единого политического руководства и децентрализации — создания дополнительных центров управления в пределах территории государства» (см.: Алексеев, 1999, с. 57, 58).
В Испании автономных образований — 17, и в действующей
Конституции 1978 г. Испания названа государством, состоящим из автономных образований. Некоторые регионы страны (так называемые исторические регионы — Андалусия, Страна Басков, Галисия, Каталония и Наварра) также имеют более широкие полномочия, особый режим автономии. Внутри них могут быть образованы автономные районы (например, в Арагоне).
Как и в федеративном государстве, в этом случае регионам принадлежит законодательная и исполнительная власть (при сохранении единой, централизованной судебной системы). Они формируют законодательные собрания и коллегиальные исполнительные органы. В Конституции содержится перечень вопросов, по которым регионы могут издавать местные законы, что напоминает размежевание компетенции между федерацией и ее субъектами. Области имеют особые акты-статуты, которыми определяется их организация. Это еще не конституции, но и не обычные правовые акты. Статуты разрабатываются и принимаются органами законодательной власти областей. В Испании «в 1987 г. автономным сообществам были переданы полномочия в отношении предметов ведения, определенных в статутах, и пошел процесс постепенного увеличения их компетенции. Как правило, предоставление дополнительных прав Каталонии и Стране Басков влекло за собой расширение компетенции пяти других регионов, обладающих более высокой степенью автономии, а затем выборочно распространялось и на другие регионы» (см.: Топорнин, 2001, с. 334). В свою очередь, Конституция Италии предусматривает различные формы включения территориальных образований в общенациональную политическую жизнь: участие в избрании Президента страны (ст. 83), предоставление права вносить законодательные предложения в палаты (ч. 2 ст.121), ставить по инициативе не менее пяти областных советов вопрос о проведении общенационального референдума (ч. 1 ст. 75). Однако регионализм отличается от федерализма тем, что в федеративных системах субъекты федерации обладают прерогативами, в которые не могут вмешиваться представители центральной власти.
По ряду признаков регионализм близок к унитаризму. Так, области не имеют конституций, а их статуты подлежат утверждению обычными или конституционными законами, принятыми общегосударственным парламентом. «В отличие от традиционного федерализма (США, Швейцарии, Канады) региональные государства создаются путем преобразования унитарных государств. Соответственно, автономия регионов носит октроированный характер, их образование обусловлено решениями, принятыми центральной властью... при данной форме территориальной организации госу-
дарство дарует "децентрализацию", но не создает дуализма власти, типичного для федерализма» (Топорнин, 2001, с. 318, 324).
В Италии в регионы назначается правительственный комиссар, который осуществляет руководство деятельностью территориальных подразделений государственных органов и координацию их действий с деятельностью администрации региона. Он же визирует акты законодательных органов регионов. Комиссар может отказать в визе, что напоминает институт административной опеки в унитарном государстве.
В Испании руководитель исполнительного органа региона — председатель правительственного совета, он одновременно представляет центральную власть в автономном сообществе. Это должностное лицо хотя и определяется законодательным собранием региона, но окончательно назначается на должность королем. «Этот вид территориальной организации допускает различную степень автономии регионов. Контроль за их деятельностью осуществляют органы конституционного уровня — Конституционный суд, Правительство, Счетная палата и т. д. Для этой формы государственного устройства не типично участие регионов в пересмотре Конституции страны, представительство в верхней палате парламента, а также наделение их полномочиями в сфере судоустройства» (Топорнин, 2001, с. 319).
Глава государства по рекомендации правительства вправе распустить законодательный орган региона. В свою очередь, палаты национального парламента, согласно ст. 127 Конституции Италии, могут признать законы, принимаемые областными советами, нецелесообразными (даже если они формально не нарушают общенационального законодательства). Согласно ст. 155 Конституции Испании, если действия автономного сообщества наносят серьезный ущерб общегосударственным интересам, то правительство может с согласия Сената принять «необходимые меры для выполнения автономным сообществом в принудительном порядке» обязательств, предусмотренных Конституцией или другими законами. Изменение границ между автономными образованиями осуществляется актами центральной власти, у них нет совместной компетенции с центральными органами, как это имеет место в федерациях и т. д.
Региональный подход имеет несомненные плюсы, обеспечивая, в частности, сочетание необходимой централизации в государстве с обширными правами территорий. Но есть и минусы, поскольку регионализм может выйти за пределы унитарного государства, не превратившись в федерализм со свойственными ему институтами сохранения единства государства. То есть он способен вызвать
подъем сепаратизма и потенциально чреват распадом государственности. Так, Барселона все чаще напоминает Мадриду о том, что все затруднения внутреннего диалога она готова преодолеть, напрямую апеллируя к Брюсселю, «без упоминания Испании даже в качестве промежуточной ступени», стремясь войти, таким образом, в единую Европу без посредничества Испании. Как отмечают испанские исследователи, «длительный демократический период привел к осознанию того, что испанское государство уже не то, что было раньше, и уже не будет тем, чем могло бы стать: суверенным национальным государством по вестфальской или французской модели» (Испания - Каталония..., 2007, с. 28). Сегодня для Испании и Италии характерен регионализм на грани федерализма, причем с течением времени эта грань становится все более условной. Не случайно в современных англоязычных исследованиях, посвященных федерализму, Италия обычно рассматривается как децентрализованное государство с рядом федеративных черт, а Испания — как разновидность федерации. Значительная часть автономных образований создана по историко-географическому признаку (большинство областей Италии, острова Мадейра и Азорские в Португалии, Гренландия и Фарерские острова в Дании и др.), по национально-территориальному признаку созданы некоторые автономные образования в Испании и бывшем СССР.
Историко-географические и национальные признаки сочетают автономии Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии в рамках Соединенного королевства (Великобритании), которое появилось в 1801 г. в результате территориальной экспансии Англии, начавшейся еще в XII в. Согласно акту об унии 1707 г., Шотландия, бывшая до этого суверенным государством, получила право на собственную правовую и судебную систему, свою (пресвитерианскую) церковь, специальное представительство в обеих палатах национального парламента, административное управление осуществляется министерством по делам Шотландии, глава которого является членом кабинета министров и обязан выполнять его решения. В 1990-е годы в рамках деволюции — процесса передачи власти центральным правительством на региональный или иной нижестоящий уровень (среди факторов, способствующих деволюционным тенденциям, обычно называют стремление сделать власть более эффективной, удовлетворить тягу тех или иных слоев общества к самоуправлению) — в Шотландии и Уэльсе (по результатам референдумов) были созданы законодательные ассамблеи, избираемые по пропорциональной системе, которые взяли на себя часть полномочий центральной власти (культура, сельское хозяйство, образование, туризм).
Однако автономия не обязательно должна иметь территори-
альную форму. Еще на рубеже Х1Х-ХХ веков появилась концепция национально-культурной автономии австромарксистов Отто Бауэра и Карла Реннера, предназначенная для решения этнополитических проблем «лоскутной» Австро-Венгерской империи. Мысль о том, что каждая нация нуждается в отдельном государстве, казалась Бауэру и Реннеру ложной концепцией, «основанной на догме суверенитета, коренящейся во Французской революции и являющейся, таким образом, чисто буржуазной формой национализма, который не имеет ничего общего с пролетарским интернационализмом».
В противовес обычному территориальному принципу автономии, авторы назвали свою концепцию «федерализмом на основе личностного принципа». Согласно данной концепции каждый гражданин многонациональной страны получал право заявить, к какой национальности он хочет принадлежать, а сами национальности становились автономными (культурными) общностями. О. Бауэр проводил параллель между предполагаемыми автономными культурными общностями и часто сосуществующими в одном государстве конфессиональными общинами католиков, протестантов и иудеев, независимыми только в ведении дел, касающихся религии и культурной жизни. Согласно этой концепции этничность не должна иметь значимого влияния в политике, оно ограничено культурной жизнью. При этом «добросердечное пренебрежение» государства сферой культуры обменивается на полную деполитизацию культурной жизни.
Эта концепция была частично реализована на практике в Австро-Венгерской империи, где за отдельными «национальностями» признавалось право на культурное самоопределение. Ее законодательство конца XIX - начала ХХ в. наделяло отдельные «национальности» правом юридического лица, правом на образование национальных курий в ландтагах и выдвижения национальных министров в качестве министров без портфеля (см.: Плетнев, 1923, с. 6-7).
Как отмечает британский историк Д. Ливен, австромарксисты поставили перед собой цель «гарантировать сохранение национальной идентичности любому человеку, куда бы он ни мигрировал, и исключить из политики борьбу за территории и их символы. Во многих смыслах австрийские марксисты предлагали модернизированную версию системы милетов (милет — охраняемое законом Османской империи религиозное меньшинство, которое сохраняло автономию в вопросах образования, семейной, культурной и общественной жизни в обмен на соблюдение законов империи, уплату налогов и сохранение лояльности по отношению к султану. — Прим. авт.). Но в начале XX в. адаптацию этой системы решения
этнических вопросов ожидали большие сложности... Разграничение национально-культурной и территориальной администрации также было непростым делом. Кроме того, эта программа ни в коем случае не могла унять страстное желание национальностей обзавестись собственной территорией и государственностью» (Ливен, 2007, с. 314).
По мнению критиков данной концепции, она представляет государство как политическую организацию граждан, не принадлежащих какой-либо одной определенной нации. «Эта концепция отрицает ту точку зрения, когда национальное большинство конституирует государственнообразующее и государственно-обладающее ядро политического объединения, в то время как члены национальных меньшинств рассматриваются как квази-иностранцы, находящиеся в государстве, но не принадлежащие государству» (см.: Inis, Claude, 1955, p. 86).
Однако в ряде европейских демократических государств, там, где этнические или языковые сегменты не были территориально разделены, их автономия устанавливалась на основе именно личностного принципа. Так было в Нидерландах, Австрии и в Бельгии. Например, в Австрии в округах были созданы национальные органы самоуправления, действующие параллельно с территориальными органами. При этом для тех национальных меньшинств, которые в силу своей малочисленности окажутся не в силах содержать собственное национальное самоуправление, Карл Реннер (писавший под псевдонимом Rud. Springer) предлагал создавать самоуправление упрощенного типа, так называемые Koncurrenzen, задачи которого сводились лишь к оказанию юридической помощи членам своей этнической группы, не владеющим официально признанным в округе языком, и содержанию и руководству начальными национальными школами (см.: Springer, 1902, S. 221).
Впрочем, иногда национально-культурная автономия может приобрести и территориальные черты (в Швеции, Норвегии и Финляндии для саамов в связи с определением районов для выпаса оленей). В Бельгии до 70-х годов ХХ в. (в этот период Бельгия являлась централизованным унитарным государством с тремя уровнями управления: государственным, провинциальным и коммунальным) имело место множество достаточно острых мультикультурных конфликтов: между католиками и протестантами, между фламандцами и валлонами и т. д. Бельгия, по мнению многих специалистов, может служить образцом процесса федерализации унитарного государства, представляя собой новый тип федерации, объединяющей национальные «сообщества» (сегменты) и «районы» на основе равенства, избежав гражданских войн и других коллизий между
различными этническими общностями. Конфликтное размежевание валлонов и фламандцев не выходило за рамки политической борьбы и парламентских компромиссов и никогда не приводило к сопряженным с насилием столкновениям между двумя общностями.
С 1993 г. федеративное устройство Бельгии представляет собой сложную систему территориального и лингвистического деления страны. Страна разделена на три сообщества: Французское, Фламандское и Германоязычное; на три региона: Валлонский, Фламандский и Брюссельский; четыре лингвистических региона: французского, нидерландского (голландского) языков, двуязычный столичный регион (Брюссель — столица) и немецкоязычный регион. При этом Валлонский и Фламандский регионы разделены на провинции, перечень которых зафиксирован в Конституции.
Этнолингвистическая структура Бельгийской федерации — довольно уникальное явление. Однако сам по себе факт перераспределения полномочий между центральной властью и составными частями федерации, наделение последних более широкой автономией, гарантированное привлечение их к решению проблем общегосударственного характера, особенно затрагивающих интересы территорий, — все это свидетельствует о создании государственно-правовых условий для снятия накопившихся годами противоречий. Здесь чрезвычайное смешение фламандцев и франкофонов в коммунах, охватывающих большинство жителей Брюсселя, вынудило правительство рассмотреть возможность введения так называемой добровольной территориальной ассоциации. Человек сам решает, к какой общине он предпочитает принадлежать, не меняя при этом своего места жительства, а просто зарегистрировавшись в коммуне и выбрав язык, которым он владеет в качестве родного.
В отношении указанных выше противоречий принцип культурно-национальной автономии, пишут эксперты, сработал очень эффективно, поэтому саму эту форму можно рассматривать как «систему аккомодации (понятие аккомодации означает урегулирование проблем, вызывающих разделение, и конфликтов посредством достижения самого минимального консенсуса. — Прим. авт.) и компромисса... в рамках которой глубоко расколотые государства смогли сохранить политическую стабильность» (см.: Лейпхарт, 1997, р. 209). Однако сегодня уже ясно, что федерализация Бельгии не привела к нивелированию угрозы распада государства по этно-территориальному признаку.
Исследования западных политологов убедительно продемонстрировали, что отношение к запросам этнических меньшинств в части наделения коллективными правами в Восточно- и Центрально_ 45
ЛОЛИШЭКС. 2009. Том 5. № 3
Европейских странах радикально отличается от западного восприятия этих проблем, в первую очередь, вследствие господства в политическом дискурсе этнического понимания нации. Следствием господства этого дискурса является в целом негативное отношение к федерализму и другим формам территориальной автономии для этнических групп.
Практически реализованными территориальные притязания оказываются только в случае, когда меньшинство для достижения автономии прибегает к прямому захвату власти и добивается признания своих прав de facto по итогам вооруженного конфликта. Так, вопреки воле центральных правительств существуют непризнанные государственные образования в Приднестровье, Абхазии, Нагорном Карабахе, Южной Осетии и др. Если же национальное государство Восточной или Центральной Европы все-таки вынуждено предоставить этническому меньшинству автономию, оно делает это, как правило, в экстерриториальной форме — в форме национально-культурной (личностной) автономии. При этом конституции посткоммунистических стран Восточной Европы в разной степени реализуют право меньшинств на культурную автономию. Так, Латвия живет по Конституции 1922 г. во многом потому, что хочет избежать внесения в Основной закон современного набора прав национальных меньшинств. Чехия даже в новой конституции сумела не упомянуть национальные меньшинства. Формально гарантированы права и равенство перед законом национальных меньшинств Конституцией Болгарии (1991, ст. 6).
Право свободно выражать, сохранять и развивать свое этническое, культурное, религиозное и языковое своеобразие, обучать и получать образование на родном языке и создавать объединения и общества для защиты своих интересов и своего национального своеобразия гарантируют конституции: Албании (1991-1993), Литвы (1992, ст. 45), Польши (1997, ст. 35), Румынии (1991, ст. 6), Словакии (1992, ст. 34). Культурную автономию, предусматривающую создание органов местного и национального самоуправления гарантируют конституции: Венгрии (1994, §68), Словении (1991, ст. 64; здесь оговорено, что автохтонными меньшинствами являются венгерское и итальянское меньшинства), Эстонии (1992, ст. 50). В Хорватии, помимо культурной автономии, гарантированной ст. 15 Конституции 1990 г., специальный Конституционный закон 1991 г. «О правах и свободах человека, правах этнических и национальных сообществ или меньшинств», даровал также права на национально-территориальную автономию.
Что касается постсоветских государств, то ни одно из них «не смогло пока одержать верх над силами радикального этнического
национализма, противопоставив ему формулы общественного устройства, которые обеспечивали бы гражданское равенство независимо от этнической принадлежности; а культурно отличительным общностям давали бы гарантии сохранения их культуры и справедливого участия во всех сферах общественной жизни. Ни одно из государств не пересмотрело в спешке принятые в начале 1990-х годов Основные законы и другие положения в сторону признания хотя бы официального двуязычия; русский язык остается "наказанным языком", хотя на нем продолжают говорить дома и на работе не только большинство политических лидеров новых стран, но и огромные массы населения», — отмечает В. Тишков (Тишков, 2006, с. 483).
Россия является фактически единственным федеративным государством в посткоммунистическом мире (что касается федерации Боснии и Герцеговины, то ее сохранение, как представляется, проблематично: стоит уйти миротворцам из этой «независимой этно-федерации» — и конфликты, в том числе вооруженные, могут в ней вспыхнуть с новой силой), причем часть ее субъектов создана по национально-территориальному признаку. В то же время в РФ еще в 1996 г. был принят закон о культурно-национальной автономии. Она охарактеризована в ст. 1 Закона как «форма национально-культурного самоопределения, представляющая собой общественное объединение граждан РФ, относящих себя к определенным этническим общностям, на основе их добровольной самоорганизации в целях самостоятельного решения вопросов сохранения самобытности, развития языка, образования, национальной культуры».
Анализ процессов автономизации, протекающих в разных формах и разными темпами, приводит к выводу о важности учета интересов традиционных культурных общностей социума, поскольку они базируются на унаследованных от прошлого устойчивых этнокультурных и нравственных ценностях, обычаях, верованиях и культах. С одной стороны, именно традиционные структуры и институты нередко используются элитными группами в качестве инструментов политической мобилизации и эскалации этнокультурных конфликтов. С другой стороны, такие традиционные системы могут помогать существующим государственно-правовым режимам в мирном разрешении многих конфликтных ситуаций.
Отсюда предоставление в том или ином виде автономии меньшинствам в определенной степени является гарантом успешного (хотя и небеспроблемного) развития как федеративного, так и унитарного государства.
Современный федерализм и регионализм: вызовы этничности Литература
1. Алексеев В. В. Регионализм в России. Екатеринбург, 1999.
2. Ачкасов В. А. Можно ли с помощью федерализма решить «национальный вопрос»? // Сравнительный федерализм и российские проблемы федеративных отношений. Сб. статей / Под ред. Л. В. Сморгунова, Ю. Н. Солонина. СПб., 2008.
3. Испания - Каталония: империя и реальность: Сб. статей. М., 2007.
4. Лейпхарт А. Демократия в многосоставных обществах. Сравнительное исследование. М., 1997.
5. Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней. М., 2007.
6. Плетнев Б. Д. Национально-персональная автономия // Право и жизнь. 1923. № 4.
7. Тишков В. А. Межэтнические отношения и конфликты: перспективы нового тысячелетия // Антропология власти. Хрестоматия по политической антропологии: В 2 т. / Сост. и отв. ред. В. В. Бочаров. Т. 2. Политическая культура и политические процессы. СПб., 2006.
8. Федерализм: теория, институты, отношения (сравнительно-правовое исследование) / Отв. ред. Б. Н. Топорнин. М., 2001.
9. Inis L.,Claude Jr. National Minorities : An International Problem. Westport: CT, 1955.
10. Lapidoth R. Autonomy: Flexible Solutions to ethnic Conflicts. Washington: D.C., United States Institute of Peace Press, 1996.
11. Springer R. Der Kampf der Oeser. Nationen um den Staat. Viena, 1902.
12. Steiner H. J. Ideals and Counter-Ideals in the Struggle over Autonomy Regimes for Minorities // Notre Dame Law Review. 1991. N 66.
ПОЯИШЭКС. 2009. Том 5. № 3
