Атрибуты добрыи зълыи в языковой картине мира средневековья (по материалам летописных текстов) Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Том 150, кн. 6

Гуманитарные науки

2008

УДК 811.161.1

АТРИБУТЫ ДОБРЫЙ - ЗЪЛЫИ В ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА СРЕДНЕВЕКОВЬЯ (по материалам летописных текстов)

И.В. Ерофеева Аннотация

В статье рассматривается функционирование прилагательных добрый - зълыи в летописных текстах. Анализируется семантическая специфика и грамматическая дистрибуция адъективно-субстантивных синтагм, включающих данные оценочные прилагательные. Определяется сочетаемость лексем добрый - зълыи, позволяющая реконструировать языковое сознание средневековья, особенности народного мировоззрения.

Ключевые слова: адъективно-субстантивная синтагма, языковое сознание, концептуальная сфера, семантический синкретизм, аксиологический компонент.

Оценка многих явлений нашей жизни, как позитивных, так и негативных, уходит корнями в прошлое, в систему миросозерцания, которое на протяжении столетий формировало русский национальный характер, национальную психологию. Важным способом постижения личности нашего предка, его сознания является исследование языковых фактов. Ведь, как отмечал Д.С. Лихачев, «язык является не просто способом общения, но неким концентратом культуры» [1, с. 287]. Именно в языке воплощается все многообразие культуры, отражается исторический опыт нации и особенности народного мировоззрения. Концепто-сфера русского языка находит выражение в языковых знаках, организующих ментально-культурное пространство языка. Степень развитости языка определяется не только многообразием его лексического состава, но и богатством значений отдельных словесных знаков, определяемых учеными как семантический синкретизм, свойственный славянскому сознанию [2, с. 44]. «В каждой данной культуре всегда существует конечный список семантических синкрет, которые и составляют семантическое ядро этой культуры» [2, с. 45]. Для постижения языкового сознания средневековья важное значение имеет анализ ключевых концептов культуры, воплощенных в таких словесных знаках, которые вобрали в себя исторический опыт человека в целом. Изучение подобных лексических единиц позволяет охарактеризовать черты самого человека, особенности его восприятия и оценки мира.

К универсальным категориям любой культуры относятся понятия добро -зло. Каждая универсальная категория имеет не только национальное своеобразие, но и историческую специфику, так как с течением времени человек меняется, развивается, совершенствуется. Концептуальная сфера языка постоянно

обогащается благодаря развитию литературы, культурных традиций. Концепты развиваются в соответствии с теми семантическими возможностями, которые потенциально в них заложены. Благодаря произведениям слова, которые дошли до нас, мы можем воспроизвести русский менталитет средневековья в том виде, в каком он представляется в перспективе изменяющегося русского слова. Сами понятия, выраженные разными значениями слов добро - зло, относятся к общечеловеческим, вневременным, поэтому они остаются неизменными на протяжении веков, но система значений данных словесных знаков, эксплицирующаяся прежде всего в синтагме, постоянно изменяется, модифицируется, нюансируется. Наиболее подвержены таким изменениям имена прилагательные, так как они в большей степени, чем другие части речи, зависят от контекста.

Особую роль в реконструкции языкового сознания средневековья имеют оценочные прилагательные. В истории русского языка значимость прилагательных возрастает в ходе формирования абстрактно-понятийного аппарата мышления [3, с. 429], поскольку они выражают идею более абстрактную, чем имена существительные. Характеризующий компонент семантики адъективов актуализируется в синтаксической связи двух имен, в которой прилагательное выполняет функцию определения.

Адъективы, являющиеся обозначениями важных нравственных понятий, обычно организуются в бинарные оппозиции. К наиболее актуальным понятиям подобного рода относятся представления о добром и злом. Дихотомия добрый — зълыи имеет общечеловеческий и вневременной характер, однако проявляется она в фактах языка, имеющих локальную и темпоральную прикреплен-ность. Развитие русского самосознания (менталитета) отражало реальные отношения человека к другому человеку, к миру (то есть к Богу как обобщенному понятию о Мире) [4, с. 107].

Значение слова в средневековом тексте зависит от контекста его употребления. Прилагательные со значением моральной оценки добрый — зълыи в древнерусском языке очень популярны и характеризуются более широкими сочетаемостными возможностями, чем в более поздние эпохи. Экспликация того или иного смысла синкретичного слова происходит в синтагме. При этом важным оказывается анализ не только смыслового наполнения адъективов доб-рыи — зълыи, но и тех понятий, к которым могут быть применимы данные этические представления. Определения добрый — зълыи использовались для характеристики самых разнообразных явлений действительности. В дальнейшем в связи с общим процессом «снятия» синкретизма у большинства имен [2, с. 52] они утратили целый ряд значений.

Как известно, слово добрыи представляет собой суффиксальное производное (суффикс -г-) от корня dob- со значением «период времени», «пора», «срок». Первоначально *dobrb - *dobгъjь означало «годный», «подходящий», отсюда «доброкачественный», «добротный». Значение «добрый», «милосердный» возникло позже других значений слова добрыи в связи с прогрессом в общественных отношениях. Прилагательное зълыи также первоначально имело более конкретное значение. Оно восходит к индо-европейскому корню *ghul- «изгибаться», «кривиться», «изворачиваться». Первоначально зълыи - «кривой», «лукавый». Таким образом, значения данных антонимических адъективов развивались

в направлении от конкретных к более абстрактным. В древнерусском языке они уже выступали с семантикой, известной и современному русскому языку. Однако сочетаемость данных прилагательных была значительно шире, чем сейчас. Они могли определять существительные самого разнообразного характера: одушевленные и неодушевленные, конкретные и абстрактные, нарицательные и собственные.

В сознании человека средневековья отражаются определенные установки культуры, окрашенные нравственным идеалом, в соответствии с которым личность квалифицируется как «достойная/недостойная». Они вырабатываются в течение длительного исторического развития народа, откладываются в социальной памяти и формируют установки. Подобные установки выполняют разные функции в механизмах жизни человека: координирующую, стимулирующую, регулирующую и т. д. [5, с. 50]. К национальной культуре относится все, что интерпретируемо в терминах ценностных установок. В русском языковом сознании нет ничего, что не сопрягалось бы с моральным в поведении и мыслях человека [4, с. 114]. Поэтому в контексте летописных сводов в семантической структуре прилагательных добрый — зълыи аксиологический компонент значения наиболее актуализирован. Как свидетельствуют памятники, физическая природа человека не представляла особого интереса, человек оценивался как личность прежде всего по своим моральным качествам.

Рассмотрим функционирование прилагательных добрый — зълыи в трех наиболее интересных летописных памятниках древности - «Повести временных лет» (далее ПВЛ), Новгородской I летописи старшего извода (далее Н1Л) и Московском летописном своде 1479 года (далее МЛС). Будучи образованиями со значением моральной оценки, адъективы добрый — зълыи представлены в летописных сводах прежде всего в сочетании с одушевленными именами существительными. В средневековой литературе образы еще не индивидуализированы. В ней предстает чаще всего коллективный персонаж, безликая и сплоченная масса людей. Поэтому сочетания прилагательных добрый — зълыи с существительными одушевленными обычно имеют форму множественного числа. Прилагательное добрии чаще всего определяет существительные люди, челов^ци, мужи. Словосочетания добрии люди, добрии челов^ци, добрии мужи синонимичны и представлены в летописных сводах в сходных синтаксических конструкциях на месте грамматического прямого или косвенного объекта, где прилагательное добрыи имеет разные оттенки значения. В военных контекстах оно имеет значение «достойный»: <Много добрыхъ мужь избиша въ КлинФ новъгородьць» (Н1Л, 1131); «Города не взяша, но дФти поимаша у добрыхъ мужь в тали» (Н1Л, 1240); «И ту побиша много добрых мужь» (МЛС, 1315). При описании событий политического характера прилагательное добрыи приобретает социальное наполнение, выступая со значением «почтенный, знатный, богатый»: «И събрачеся чернь, и волочаху добрые мужи, думающее с ними, кого цесаря поставять» (Н1Л, 1204).

В ПВЛ сочетание добрии мужи не отмечается в военных контекстах, оно фиксируется на месте грамматического прямого объекта при глаголе избрати в погодных статьях о правлении Владимира. При этом прилагательное добрыи входит в гендиадис, где его значение «исполненный достоинств, добродетелей»

эксплицируется в сочетании с однородным определением смысленыи в значении «умный»: «И избра от нихъ мужи добры, смыслены и добры и раздая имъ грады» (ПВЛ, 980); «Избраша мужи добры и смыслены числом 10» (ПВЛ, 987). В гендиадисе со словом см^реныи прилагательное добрый эксплицирует сакральную семантику - «добродетельный»: «Възлюбиша вси богомь назнамена-на мужа добра и смерена Феоктиста» (Н1Л, 1272). В ПВЛ религиозно-нравственный компонент в повествовании более значителен, чем в других рассматриваемых летописных сводах. Это обнаруживается и в сочетаемости прилагательного добрый, и в его семантической специфике: оно выступает со значением «делающий, несущий добро, радость»: «В се же лФто преставися Янь ста-рець добрыи» (ПВЛ, 1106). В ПВЛ прилагательное добрый отмечается и в составе словосочетания метафорического характера добрыи пастухъ, где в значении слова пастухъ «руководитель религиозной общины» уже заложена позитивная коннотация, которая актуализируется определением добрыи: «Се же сбыстся прореченье блаженаго отца нашего Феодосья. добраго пастуха» (ПВЛ, 1091). В МЛС в сходной конструкции прилагательное добрыи определяет синонимическое существительному пастухъ слово пастырь, которое также актуализирует образное переносное значение: «Вся земля Пермьская просвети-ся учениемъ добраго пастыря и божья святителя Стефана» (МЛС, 1396).

Характеристика человека в литературе средневековья задается определенными штампами, отражающими этические установки своего времени, включающими не только моральный, но и социальный компоненты. В значении прилагательного добрыи социальный момент также активизирован, особенно в формах множественного числа. При этом компоненты словосочетания с атрибутом добрыи предстают как единое целое, тесный сплав и на синтаксическом, и на семантическом уровне. Такой сплав более очевиден в случае препозиции адъ-ектива. Если же адъектив находится в постпозиции, он более самостоятелен в смысловом отношении. Интересно, что постпозиция членного адъектива отмечается в контекстах с религиозной составляющей: «Но то, братье, за грФхы наща богъ казнить ны и отъятъ от насъ мужи добрый да быхом ся покаяли» (Н1Л, 1269); «Но за грФхы наша нФколико муж добрыхъ паде» (Н1Л, 1322).

Основной единицей древнерусского текста является синтагма, композиционные особенности которой отличаются устойчивостью и повторяемостью. В форме единственного числа адъективно-субстантивная синтагма мужь добръ характеризуется постпозицией прилагательного и отмечается на месте грамматического прямого объекта в предложении. В этом случае прилагательное имеет значение общей положительной моральной оценки лица: «И въведоша мужа добра и зФло бояшася бога Грьцина» (Н1Л, 1226); «А мужа добра застрФлиша с города» (Н1Л, 1260); «Убиша ту Домаша, брата посадничя, мужа добра» (МЛС, 1242).

Об устойчивости употребления определенных словосочетаний формульного характера свидетельствует и тот факт, что сочетание добрии люди обычно отмечается в контекстуальном противопоставлении со словосочетаниями злии человфци или недобрии человФци: «А инии пакы злии человФци почаша добрыхъ людии домы зажигати» (Н1Л, 1231); «Олна на св Фт Ф богъ и добрии люди

уяша; а злии человФци падоша на грабежи» (Н1Л, 1272); «И жаляху по нем Но-вогородци добрии люди, а злиирадовахуся» (МЛС, 1196).

Прилагательное добрыи является определением и при других именах со значением лица. К ним относятся прежде всего лексемы, называющие человека по его социальному положению: князь, бояринъ, купьць и др. Больше всего подобных сочетаний в Н1Л, причем в форме единственного числа преобладает нечленная форма адъектива: «Убиша добра князя Полотьского Товтивилова» (Н1Л, 1263). При этом прилагательное представлено как в атрибутивной, так и в предикативной функции: «Но добръ бяше до князя Юрьа князь великы Ор-диньскы Ширинъ Тегыня» (МЛС, 1432); «А наши князи добри суть» (ПВЛ, 945). В форме множественного числа в сочетании с другими существительными одушевленными членная форма адъектива отмечается как в пре-, так и в постпозиции к определяемому слову: «Убиша посадника Михаила, и Твердислава Чермного, Никифора Радятинича... и много добрыхъ бояръ» (Н1Л, 1269); «Ту убиша АндрФя Климовича, Юрья Мишинича, Михаила Павшинича... и купець добрыхъ много» (Н1Л, 1316). В сочетании с существительным военной семантики вои прилагательное добрыи имеет значение «надежный»: «Ратници суть и добрая воя» (МЛС, 1223).

Наконец, в ряде случаев прилагательное добрыи определяет существительные со значением лиц женского пола. Единичность подобных конструкций связана с незначительностью роли женщины в средневековом обществе. В таких примерах актуализируется социальный компонент значения слова добрыи «почтенный, знатный, богатый». Сочетания, обозначающие лиц женского пола, выступают в конструкциях с однородными членами при перечислении и преимущественно в формах множественного числа: «Поругание черницамъ и попадь-ямъ и добрымъ женамъ и дФвицамъ пред матерьми и сестрами» (Н1Л, 1238); «И истригошася вси въ образъ . .. князь и княгыни, дчи и сноха, и добрии мужи и жены» (Н1Л, 1238).

Сочетания прилагательного добрыи с субстантивами с неличным значением в летописных текстах не столь распространены, как сочетания с личными субстантивами. Если адъективно-субстантивные синтагмы, включающие прилагательное добрыи и имена лиц, характеризуются повторяемостью в разных летописных текстах, то сочетания прилагательного добрыи с именами неодушевленными в разных летописных сводах имеют свои особенности. Так, в Н1Л добрыи выступает как определение конкретных понятий в значении «прочный, надежный»: домовъ добрыхъ (1195), дворовъ добрыхъ (1261). В ней отсутствуют сочетания прилагательного добрыи с отвлеченными существительными. В ПВЛ, наоборот, практически всегда данный адъектив определяет существительные отвлеченной семантики, в основном в контекстах религиозного содержания: добра честь (945); добро Ф мудрости Божьи (955); в старости добрФ (1074); добраго житья (1091); мысль добру (1102). Только в одном случае в ПВЛ добрыи фиксируется в сочетании с конкретным существительным, и притом в библейской легенде о сотворении мира: «И вид Ф жена яко добро древо въ ядь» (ПВЛ, 986). В МЛС прилагательное добрыи определяет неодушевленные существительные только отвлеченного значения. Сочетание добрая дФла имеет формульный характер и фиксируется в похвальных словах по преставле-

нии Владимира Мономаха 1125 года и Стефана Пермского 1396 года. Кроме того, в МЛС отмечается метафорическое выражение доброму течению (1318), где течение - «течение жизни».

«Нет добра вне зла, как нет и зла без добра» [6, с. 284]. Противоположным полюсом нравственной оценки является понятие о злом. Сочетаемость адъек-тивов добрыи — зълыи в летописных текстах имеет общие и отличительные особенности. Будучи формой со значением моральной оценки, зълыи, как и добрыи, определяет прежде всего существительные одушевленные. Интересно, что зълыи не отмечается в сочетании со словом мужь, в то время как добрыи мужь - устойчивое словосочетание формульного характера, регулярно воспроизводящееся в летописях. Зълыи выступает только в сочетании со словом человфкъ, в единичных случаях - люди и преимущественно в форме множественного числа. Отличаются и синтаксические особенности синтагм с атрибутивными компонентами добрыи — зълыи: синтагмы со словом зълыи фиксируются на месте грамматического субъекта в предложении, где зълыи - «враждебный, недоброжелательный»: «Злии человФци падоша на грабежи» (Н1Л, 1272); «И тако свадиша братью оканьнии тии злии человФци» (МЛС, 1160); «Молвили ти нФко на мя злии человФци» (МЛС, 1168).

Сочетания прилагательного зълыи со словом человФкъ в единственном числе немногочисленны. Они отмечаются в контекстах религиозно-назидательного характера, где форма единственного числа имеет обобщенное значение, и также на месте грамматического субъекта в предложении: «Зол бо человФкъ противу бФсу, и бФсъ бо того не замыслить, еже зол человФкъ замыслить» (МЛС, 1168); «Золъ бо человФкъ тщася на злое не хужи есть бФса, бФси бо Бога боятся, а золъ человФкъ ни Бога боится» (ПВЛ, 1015). Таким образом, синтаксическое употребление антонимических выражений добрии — зълии мужи, челов4щи образует грамматическую оппозицию, отражающую общий характер языкового сознания. Злое начало - деятельно, доброе - пассивно. Злые люди действуют сами, добрые - испытывают воздействие со стороны различных внешних обстоятельств.

При других существительных со значением лица прилагательное зълыи отмечается в летописных сводах в единичных случаях. В ПВЛ и МЛС в сочетании со словом съв&пникъ, которое само по себе лишено отрицательной коннотации, зълыи имеет значение «враждебный, недоброжелательный». Данное словосочетание представлено либо в формульном выражении с глаголом послуша-ти: «послушавъ злыих советник» (ПВЛ, 1085; МЛС, 1096 и др.), либо в сочетании с глаголом здумати: «Здумавши си со всФми злыми совФтникы» (МЛС, 1446). Зълыи отмечается также и при существительных со значением лица, уже имеющих негативную семантику: «Злых тФх смердов, убиицъ, шилников и прочих безъименитых мужиковъ, иже скотом подобни суть» (МЛС, 1469).

К кругу одушевленных существительных, определяемых посредством прилагательного зълыи, относятся и наименования животных. В летописных текстах такие сочетания представлены сравнительными конструкциями, где зълыи является определением животных, негативно воспринимаемых в русском язы-

ковом сознании: «акы злии волци» (МЛС, 1408); «яко же злыи пагубныи змии» (МЛС, 1437).

Определение зълыи гораздо чаще, чем добрыи выступает при существительных неодушевленных. При этом оно также определяет понятия как конкретного, так и отвлеченного характера. Наиболее частотным в летописных текстах является сочетание сФча зла, где зълыи имеет значение высшей степени проявления признака «очень сильный по степени проявления, жестокий». Данное выражение, относящееся к военной терминологии, носит формульный характер. В значении существительного сФча уже заложена отрицательная коннотация, которая подчеркивается определением зълыи. Сочетание сФча зла отмечается в МЛС 13 раз, в Н1Л и ПВЛ - по 5 раз. В ПВЛ встречается синонимическое выражение со словом брань, где зълыи выступает в предикативной функции в качестве именной части составного сказуемого: «И брани межю ими бывши зьли» (ПВЛ, 941).

Субстантивный компонент в синтагмах со словом зълыи представлен двумя группами: имеющими в своей семантике негативную оценку и не имеющими таковой. Зълыи определяет следующие существительные негативной семантики:

- со значением психического состояния человека: страсти злыя (ПВЛ, 1015); пополох золъ (МЛС, 1149), где зълыи - «мучительный»;

- со значением физического состояния человека: болесть зла (МЛС, 1174); злою смертию (МЛС, 1246), где зълыи - «мучительный»;

- со значением социального действия: зла крамола (МЛС, 1186); злое волнение (МЛС, 1477); злое убииство (Н1Л, 1238); свФтъ золъ (Н1Л, 1259), где зълыи - «злой, свирепый, жестокий»;

- с конкретизированным значением: злых и лютых зелеи (МЛС, 1378); зла-го яду (МЛС, 1437), где зълыи - «губительный, пагубный»; злых ересех (МЛС, 1437), где злыи «ложный»;

- со значением качества: злая лесть (ПВЛ, 980); где лесть - «коварство», а зълыи - «жестокий».

В других случаях определение зълыи выступает при существительных, лишенных негативной коннотации. В таких случаях именно адъектив придает оценочное значение всему словосочетанию в целом. В таких сочетаниях зълыи определяет в основном существительные с конкретизированным значением, часть из которых является немотивированными именами, а часть - отглагольными образованиями, подвергшимися разной степени конкретизации.

В синтагмах, содержащих непроизводные субстантивы, зълыи эксплицирует разные оттенки значения. Например, в сочетании со словом путь в прямом значении «дорога, путь» зълыи имеет семантику «неблагоприятный, мучительный»: «И бысть путь зол, яко же не видФли ни дни, ни нощи» (МЛС, 1256). В сочетании со словом путь в образном переносном значении «намерения, дела» зълыи имеет семантику «плохой, дурной»: «Вспомянемъся от злаго пути своего» (ПВЛ, 1093). С существительным конкретной семантики градъ слово зълыи также имеет общее отрицательное значение «плохой, дурной»: «Не смФяхут назвати град Козелскъ, но звахут его град злыи, поне же бяхут билися у града того по семь недель» (МЛС, 1238).

В других случаях зълыи является определением при отглагольных образованиях с конкретизированным значением: злыхъ дФлъ (ПВЛ, 1092); злыя мысли (Н1Л, 1218); от слуха зла (ПВЛ, 969); злаго нрава (ПВЛ, 986); злы речи (МЛС, 1168); зло слово (МЛС, 1168); вФсть зла (МЛС, 1257); золъ плодъ (ПВЛ, 980), где плодъ - «потомство, ребенок».

Лишь в одном случае прилагательное зълыи выступает при существительном с первичным значением действия, при этом оно отмечается в членной форме - злое размышление: «И дале бы межи вас никаково злое размышление не было о тФх дФлех» (МЛС, 1437), где размышление - «раздумье, сомнение, колебание», а злое - «неправедное, нечестивое».

Как видно из примеров, в большинстве случаев в формах единственного числа используется нечленная форма прилагательного, то есть предмет мыслится как неопределенный, при этом сами сочетания практически все носят формульный характер и употребляются часто в метафорическом значении. Во множественном числе более частотна членная форма адъектива.

Как важные понятия русского мировоззрения, адъективы добрыи — зълыи часто подвергаются субстантивации. Обозначение предмета по одному из характерных для него признаков - способ номинации, широко распространенный в древнерусском языке. При этом прилагательное выступает во вторичной, или мотивированной, синтаксической функции, отражающей его семантическое переосмысление. Субстантивы добрыи — зълыи представлены в морфологической форме мужского и среднего родов. В форме мужского рода они обозначают лицо, среднего - неодушевленный предмет. Образования добрыи — зълыи со значением лица часто выступают в смысловом противопоставлении: «И жа-ляху по немь въ НовегородФ добрии, а злии радовахуся» (Н1Л, 1196); «На казнь злымъ, а добрымъ на милованье» (ПВЛ, 996); «Добрых любите, а лихихъ казните» (МЛС, 1207). В субстантивированном употреблении добрыи — зълыи чаще всего имеют форму множественного числа и отмечаются в контекстах исторического характера, в устойчивых ситуативных формулах, например: «Заступати и спасати могуща от всФх злых находящих на насъ» (МЛС, 1408), где зълыи - «захватчик, противник». Формы единственного числа данных суб-стантивов менее популярны в летописном повествовании и отмечаются в религиозно-дидактических отступлениях: «О томь бо ся злыи радуеть кровопролитию крестьяньску» (Н1Л, 1235), где зълыи - «дьявол».

Формы среднего рода доброе - злое редко представлены в субстантивном употреблении: доброе обозначает «все хорошее, доброе»: «В Латынех доброе увиделъ еси» (МЛС, 1437). Зълое имеет как узкое значение - «злое, дурное дело»: «А бФси на злое всегда ловять» (ПВЛ, 1015); «И ноги его, иже на злое бФху бистри» (МЛС, 1262), так и более широкое, отвлеченное - «несчастье»: «Вся си злая от Давыда быша» (МЛС, 1098).

Оценочность, столь явно выраженная в средневековом тексте, реализуется с помощью языковых средств в рамках определенных синтагм. При выражении моральных и нравственных идеалов часто используются адъективы добрыи — зълыи в сочетании со словами различных лексических групп. При этом в значении адъективов представлен не только моральный, но и социальный компоненты, последний из которых в дальнейшем утрачивается. Выражения со словами

добрый — зълыи носят формульный характер и характеризуются повторяемостью и устойчивостью, четкой семантической и грамматической дистрибуцией. Несмотря на свою самобытность, летописи отразили все основные принципы построения средневекового текста, в том числе в характере употребления устойчивых ситуативных формул. Находясь в отношениях тесной семантической связи, выступая при одних и тех же именах, прилагательные добрый — зълыи имеют в летописных текстах и специфические черты. Так, добрый определяет прежде всего существительные одушевленные, а зълыи - в равной мере слова со значением лица и предмета. Добрый выступает при словах, не имеющих оценочного компонента, в то время как злыи часто определяет неодушевленные существительные, уже содержащие в своей семантике отрицательную оценку, которая подчеркивается данным определением.

В целом в древнерусском и старорусском языке слова добрый - зълыи обнаруживают более широкие сочетаемостные возможности, чем в современном русском языке, обусловленные большим набором значений, которые они могли реализовать в контексте. По направлению к современности часть из этих значений утрачивается, в сочетании со словами добрый и зълыи усиливается антропологический момент.

Summary

I.V. Yerofeyeva. Dobryi - Zelyi (добрыи - зълыи) Adjectives in Medieval Linguistic Worldview (on Chronicle Texts).

The article considers the ways of dobryi - zelyi (добрыи - зълыи) adjectives functioning in chronicle texts. Semantically specific features and grammatical distribution of adjective + noun syntagms are analyzed. Moreover, collocations with dobryi - zelyi words are distinguished. Such collocations contribute to reconstructing medieval linguistic consciousness and specifics of folk worldview.

Key words: adjective + noun syntagm, linguistic consciousness, conceptual sphere, semantic syncretism, axiological component.

Источники

МЛС - Московский летописный свод 1479 года. Уваровский список летописи // Полное

собрание русских летописей. Т. 25. - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1949. - 464 с. Н1Л - Новгородская первая летопись старшего извода. - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950. -640 с.

ПВЛ - Повесть временных лет. Лаврентьевский список летописи // Полное собрание русских летописей. Т. 1. - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1926. - 496 с.

Литература

1. ЛихачевД.С. Концептосфера русского языка. // Русская словесность. Антология. -М.: Academia, 1997. - С. 280-287.

2. Колесов В.В. Слово и дело: Из истории русских слов. - СПб.: Изд-во С.-Петерб. унта, 2004. - 703 с.

3. Баранов В.А. Грамматический синкретизм характеризующих имен в древнерусском языке // Грани русистики: Филологические этюды. - СПб.: Филол. фак-т С.-Петерб. ун-та, 2006. - С. 428-436.

4. Колесов В. В. Отражение русского менталитета в слове // Человек в зеркале наук. -СПб., 1991. - С. 106-124.

5. МасловаВ.А. Лингвокультурология. - М.: Изд. центр «Академия», 2001. - 208 с.

6. Колесов В.В. Русская ментальность в языке и тексте. - СПб.: Петерб. Востоковедение, 2006. - 624 с.

Поступила в редакцию 14.08.08

Ерофеева Ирина Валерьевна - кандидат филологических наук, доцент кафедры истории русского языка и языкознания Казанского государственного университета.