CC BY
49
рассказа о себе и пр., что имеет отношение к развитию понятия идентичности. Историческая многоплановость становления и развития идентичности человека диктует необходимость обращения к разным эпохам и культурам, демонстрирующим степень свободного и адекватного своей самости проявления.
Несмотря на тот факт, что проблема идентичности была сформулирована в начале XX века, человек всегда испытывал по-
требность нахождения путей адаптации, в самореализации и самопознании. Вот почему выявление социокультурного контекста приобретает принципиальное значение для объективных предпосылок становления идентичности, что позволяет обозначить общие закономерности в ее развитии, а через них — условия и возможности становления и развития персональной идентичности.
список литературы
1. Кант,И. Критика чистого разума [Текст] / И. Кант // Собр. соч. В 8 т. Т. 3. - М.: Мысль, 1981.
2. Бычков, В.В. Эстетическая аура бытия. Современная эстетика как наука и философия искусства [Текст] / В.В. Бычков. - М.: Изд-во МБА, 2010.
3. Устюгова, Е.Н. Стиль и культура: опыт построения общей теории стиля [Текст] / Е.Н. Устюгова. - 2-е изд. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006.
УДК 162
Аристотель как предтеча века
В конце XX века произошли многочисленные научно-практические революции, качественно преобразовавшие мир, поднявшие его на новую ступень материального, культурного и интеллектуального развития.
В основе многих революционных преобразований лежит интеллектуальная революция, раскрывшая на основе новых научных знаний и информационных технологий творческие ресурсы человека, его способности создавать мир по проектам, отвечающим интересам дальнейшего интеллектуального просвещения как отдельной личности, так и общества в целом. Но тот же творческий, интеллектуальный потенциал может быть использован и во вред человеку. Здесь стоит вспомнить о Хиросиме и Нагасаки после ядерных бомбардировок, о применении оружия массового уничтожения в Корее, Вьетнаме, Ираке, Югославии.
В последние годы произошла так называемая психотронная революция на основе достижений информатизации, компьютеризации, психологии, психотерапии, управленческих и поведенческих наук. Разработаны методы управления психикой людей, формируются си-
И.В. Новолодская
информационных революций
стемы контроля и управления умами масс населения, системы манипулирования поведением и действиями людей.
Если не включить в информационный контекст научно-технических нововведений гуманитарные ценности, общество может потерять все свои достижения и, самое главное, личность. Ценность личности не сводится к ее определению в денежном эквиваленте. Личность — «золотой запас» цивилизации. Это хорошо понимали древние греки. Их культурное пространство формировалось таким образом, чтобы в нем была представлена каждая точка зрения, услышан голос всех принимающих участие в дискурсе. Греки и создавали себя как состояние через свои разговоры, диалоги, эпос. Именно эти творения греков и помогли им так оформить свое «информационное пространство», что итогом его организации стало явление логики как науки о формах и законах правильного мышления. Интенсивное изучение философской и культурной жизни этого периода прояснило многие детали. Однако интеллектуальный климат той удивительной культуры не перестает поражать современных мыслителей.
Духовный космос грека воспроизвел живой космический организм согласно закону числовых гармоний и принципу меры. Во всем угадывалось удивительное стремление не навредить гармоничному и совершенному космическому порядку. Порядок этот можно постичь и сохранить в анналах своей памяти и разума. Разум надо воспитать и направить в верное русло, как корабль по правилам и законам навигации. И тогда он не только овладеет истиной, но и откроет пути, к ней ведущие. Наверное, так размышлял Аристотель, создавая свои «Аналитики» как Органон для путешествия в сфере нашего интеллектуального космоса.
Стагирит дал своему главному логическому трактату заглавие «Аналитики», указав этим термином не на содержание исследования, а на метод. Такое название говорило о том, что предметом данного исследования является анализ мышления, его форм. Его силлогистика — это первая логическая система дедукции. И главная форма, обладающая свойством быть истинной или ложной, — силлогизм, открытие которого по праву считается заслугой Аристотеля. Для него силлогизм есть прежде всего средство доказывания объективной истины, а не только орудие убеждения, удобное для ведения спора. Такое понимание возможностей силлогизма определяет центральную задачу его логической программы — найти достойное средство для доказательства истины. Силлогизму как связи терминов посвящена первая книга, а силлогизму как связи следований — вторая книга «Первой Аналитики».
Изобретение Стагирита высоко оценил Г. Лейбниц. По мнению немецкого философа и логика XVII века, «изобретение силлогистической формы есть одно из прекраснейших и даже важнейших открытий человеческого духа. Это своего рода универсальная математика, все значение которой еще недостаточно понято. Можно сказать, что в ней содержится искусство непогрешимости, если уметь правильно пользоваться ею» [1, с. 423].
В «Органоне» Аристотель дает следующее определение понятия «силлогизм»: «Силлогизм же есть речь, в которой если нечто предположено, то с необходимостью вытекает нечто отличное от положенного в силу того, что положенное есть. Под [выражением] „в силу того, что положенное есть" я разумею, что это отличное
вытекает благодаря этому, а под [выражением] „вытекает благодаря этому" — что для возникновения необходимости не требуется постороннего термина. Совершенным я называю силлогизм, который для выявления необходимости не нуждается ни в чем другом, кроме того, что принято, несовершенным же — силлогизм, который нуждается [для этого] в чем-то одном или многом, что хотя и необходимо через данные термины, но через [данные] посылки не получено» [2, с. 120]. Аристотель предлагает и более узкое определение силлогизма — как умозаключения, в котором один из терминов находится в утвердительной посылке и один должен быть взят во всем объеме, ибо без общей посылки правильный силлогизм не может иметь место. Доказательство у него тоже есть силлогизм, но силлогизм есть нечто более общее. Стагирит объясняет это тем, что доказательство является некоторого рода силлогизмом, но не всякий силлогизм есть доказательство.
Таким образом, силлогизм представляет собой отношение необходимого следования между данными предположениями и заключением, которое определяется так:
1) данные предположения полностью определяют заключение в следующем смысле: заключение может с необходимостью следовать из посылок, когда оно не нуждается ни в чем, кроме предложенного в самих посылках;
2) заключение отличается от посылок.
Такое определение силлогизма содержит
важное уточнение: заключение следует из посылок с необходимостью. Для Аристотеля «возможность» предполагает и то, что может быть иначе, а вот «необходимость» у него, как противоречащее возможному, есть только то, что не может быть иначе. Поскольку каждое суждение у Аристотеля либо истинно, либо ложно, оно является одним из членов противоречия. В этом случае логическая необходимость состоит в следующем: принимается один, и только один, из членов противоречия, а другой признается невозможным или недопустимым.
Итак, силлогизм будет правильным в том случае, если его заключение «вытекает с необходимостью» из его посылок. «Если при наличии А необходимо есть Б, то... если А истинно, необходимо истинно и Б» [Там же. С. 205]. В противном случае, т. е. если «заключение не возникает... с необходимостью», оно мнимое. Но если «заклю-
чение ложно, то необходимо, чтобы те [посылки], из которых состоит рассуждение, были ложными, — или все, или некоторые» [2, с. 215].
В «Аналитиках» Аристотель излагает и свое учение о модальностях. В этом учении Стагирит исходит из языковых данных и отыскивает логические формы в их грамматических аналогах. Он уверен, что грамматические формы некоторым образом соответствуют реальным отношениям вещей. Это согласуется с современными представлениями о познании мира.
В духовной жизни современного общества утвердилась тенденция понимать мир как осмысленный текст. Так, греческое умозрение получает развитие в новом социально-культурном и научном контексте. Представление об условно-знаковом характере человеческого знания и о ведущей роли языка и знаковых систем в познавательных процессах сформировало следующую установку для науки: говорить о мире можно только как о представленном через сетку ее понятий и терминов. Мир, с которым имеет дело наука, — это теоретизи-рованный мир, и он выражен с помощью языка науки. Так, появление квантовой механики оказалось зависимым от языка математики, ряд разделов которой был разработан именно для описания явлений микромира. Процессы, происходящие на микроскопическом уровне, оказались абсолютно непохожими на процессы макроскопических объектов. Объекты микромира можно понять лишь на логическом уровне — им нет аналогов на языке чувственных образов. Язык квантовой механики не мог использовать для адекватной формулировки ее положений слова и выражения естественного языка. Ситуация в естествознании привела к пониманию особого, если не сказать исключительного, статуса математического языка в описании и объяснении мира. Три основных направления в основаниях математики — логицизм, формализм и интуитивизм — весьма успешно освободились от «тирании» внешнего мира и устремились к раскрытию его внутренней сущности. При этом само понимание микромира и характера его математического изучения оказалось неоднозначно. Но в споре трех перечисленных направлений не оказалось победителей. Они дополняют друг друга.
Сущность, как показал Аристотель в «Метафизике» [3, с. 157], неоднозначна: в раз-
ных категориальных отношениях раскрываются различные и в основе своей противоположные определения сущности и соответственно существенных признаков. Ученые вынуждены в этих условиях ограничивать понимание «существенного», задавая контексты рассмотрения предмета и оговаривая целевую установку исследователя. Разные контексты рассмотрения высвечивают отдельные специфические проявления сущности, абстрагируясь от других. Любая научная теория неполна: она отражает предмет в определенно заданных границах. Преодоление такой неполноты и ограниченности возможно путем создания альтернативных моделей и способов соотнесения их с оригиналом. «Самая настоящая мистификация» проникает в аналитический логос математики и способна продемонстрировать его творческие возможности. Особенно это заметно в науках социально-гуманитарного цикла.
Социальное и особенно гуманитарное познание имеют дело прежде всего с текстами (соответственно с контекстами и подтекстами), символами — в целом с естественным и искусственным языками. Поэтому задача постижения природы понимания, интерпретации текстов, знаковых систем, символов становится для этих областей знания очень важной. Она позволяет выяснить проблемы, связанные с использованием языковых средств в познавательных процедурах.
В науках социально-гуманитарного цикла объяснение имеет свою специфику: оно ориентируется не на рациональность действия, а на мотивы и цели поступка. Такое объяснение получило название «интенционального объяснения». Объяснение состоит в указании на цель, которую преследует индивид. Для объяснения достаточно отметить, что его цель, или интенция, заключается в том-то.
Логической формой интенционального объяснения является так называемый практический силлогизм. Значение этой формы рассуждения для методологии общественных наук известный современный логик Г. фон Вригт оценивает так: «Практическое рассуждение имеет большое значение для объяснения и понимания действия. ...Практический силлогизм дает наукам о человеке то, что так долго отсутствовало в их методологии: подходящую модель объяснения, которая является подлинной аль-
тернативой по отношению к модели охватывающего закона» [4, с. 27].
При обсуждении практического силлогизма как формы интенционального объяснения главным становится вопрос о характере связи между его посылками и заключением. В дедуктивном объяснении заключение следует из посылок с необходимостью. Эта необходимость опирается на причинно-следственную связь. Если посылки истинны, т. е. если существует причинно-следственная связь явлений, и причина имеет место, то с естественной необходимостью должно появиться и следствие. Поэтому такая методологическая схема может использоваться для предсказания.
В интенциональном объяснении, имеющем форму практического силлогизма, посылки выражают интенцию субъекта, его желание достигнуть некоторой цели и осознание им средств достижения этой цели. Но интенция не является причиной действия.
Здесь следует отметить, что открытие практического силлогизма (по содержащейся в этих рассуждениях информации) тоже принадлежит Стагириту. Так два известных логика — античный и современный — указали на важные моменты в познании социально-гуманитарных феноменов.
Не менее востребованы наработки Аристотеля в изучении вероятностных отношений, которые вызывают все больший интерес в смысловом поле научного познания. Возможности модальной логики в качестве средства анализа различных информационных структур оказываются востребованы для построения логических моделей как естественных, так и формализованных языков. Это актуально и в области исследования искусственного интеллекта, его применимости для решения нетривиальных проблем, имеющих вероятностно-детерминистскую определенность. И здесь возникает естественный интерес к наработкам античного логика. Его модальный императив высвечивает оригинальные проблемы, связанные со спецификой научного познания, где весьма неоднозначно анализируются представления о «возможном», «действительном» и «необходимом».
С одной стороны, Аристотеля интересует онтологический статус этих понятий, которые далеко не однозначно мыслились античными философами. Так, в философии элеатов суще-
ствовала апория о невозможности «возможного». Элеаты утверждали, что «сущее» не может возникнуть ни из «сущего» (ибо в этом случае отсутствует реальное возникновение), ни из «несущего» (так как оно невозможно). Подобную точку зрения высказывали и представители Мегарской школы. Для них возможной является только действительность, ибо возможностью можно обладать только в акте [3, кн. 9, гл. 3, 30].
Аристотель выступает с критикой таких утверждений, так как они «упраздняют всякое движение и возникновение». Он предлагает свое понимание отношения между возможным и действительным. В «Метафизике» Ста-гирит связывает возможность с материальным началом, а действительность — с формальным. Действительным считается у него то, что обрело форму, вид, эйдос. Взаимодействие возможности и действительности предстает как процесс изменения бытия. Осуществление того, что существует в возможности, есть движение, при безусловном примате действительности. А «существующее актуально» возникает из «существующего потенциально» под действием «существующего актуально». Аристотель об этом пишет так: «Вместе с тем ясно также, что при наличии А необходимо существует Б, то и при наличии возможности существования А необходима и возможность существования Б. В самом деле, если возможность Б не необходима, то ничто не мешает, чтобы было возможно, что Б не существует. Если же невозможно, чтобы Б было, то необходимо, чтобы и А было невозможно» [Там же. Гл. 4, 15—20].
В главе 13 трактата «Об истолковании» Аристотель констатирует существование двух видов возможности, один из которых удовлетворяет таким соотношениям:
1. Условие «быть возможным» следует из условия «быть действительным»:
2. Условие «быть возможным» следует из условия «быть необходимым».
Другой вид возможности не удовлетворяет этим соотношениям, но зато он удовлетворяет другим:
3. Условие «быть возможным» равнозначно условию «быть не необходимым».
4. Условие «быть необходимым» равнозначно условию «быть невозможным» [5, с. 15—30].
Стагирит здесь показывает, во-первых, несовместимость равнозначности условий: «быть
возможным» и «быть не необходимым» со следованием условия «быть возможным» из условия «быть необходимым», т. е. несовместимость отношений (2) и (3). Во-вторых, он считает равнозначными условия «быть возможным» и «не быть не необходимым». На первый взгляд, здесь содержится явное несоответствие логике здравого смысла, что и отметили современные комментаторы античного логика.
Исследователи творчества Аристотеля считают такие его рассуждения неясными, запутанными. По их мнению, с этим связана неудача предпринятой им попытки построения формализованной системы модальной логики. Такое понимание специфики модальностей в учении Аристотеля явно демонстрирует тот факт, что большинство современных логиков склонны упрощать положения своего античного коллеги. Конечно, сам Аристотель дал для этого повод. Он часто использовал понятия «необходимость» и «возможность» в разных значениях, которые надо скрупулезно выискивать по всему «Органону». Скорее всего, это и послужило причиной для сомнений в надежности его модального конструкта.
Современные логики часто трактуют понятия «необходимого» и «возможного», имеющие место в силлогистике их античного коллеги, следующим образом: «необходимость» — как «невозможно, что не», а «возможность» — только как «не необходимо, что не». Также принимается, что «необходимо р» сильнее, а «возможно р» слабее, чем просто р, точнее, «необходимо р» содержит в себе р, а р, в свою очередь, содержит в себе «возможно р».
Но очевидно, что система Стагирита намного сложнее. Сам он предпочитает следующие значения для модальных операторов: «возможно р» значит, что «р не является ни невозможным, ни необходимым». Более того, «р не содержит в себе возможность р», но «возможно р» предполагает (и само предполагается) «возможность не р». Это так называемая билатеральная модальность возможности. Что касается «необходимости», Аристотель признает, что «необходимо р» предполагает р, но чаще всего использует для «необходимого» такое значение: «то, что не может быть иначе».
Вместе с тем учение Аристотеля о силлогизмах с модальностями содержит некоторые неясности и высвечивает тем самым определен-
ные проблемы. Так, исследование смешанных аподиктических силлогизмов было далеко не тривиальной задачей не только во времена Аристотеля, но является ею и в современной науке. Это объясняется в том числе и семантическими особенностями понятия «необходимость».
У Стагирита «необходимость», с одной стороны, выражение объективных связей самого сущего, с другой, она действительно может пониматься и как «общезначимость», на что обратил внимание польский логик Я. Лукасевич. Это требует всякий раз уточнений: в каком именно смысле употребляется понятие «необходимое» в том или ином контексте логических рассуждений. То же самое можно отнести и к понятию «возможное». Отсюда сложность выведения некоторых видов как чисто проблематического, так и смешанного силлогизмов. Исследования в этой области позволили современным логикам найти оригинальные способы разрешения трудностей, с которыми столкнулся античный мыслитель.
Так, ситуацию несовместимости соотношений (2) и (3), увиденную у античного классика Я. Лукасевичем, можно прокомментировать следующим образом. Польский логик справедливо считает, что аристотелевская апория становится разрешима, если провести различение значений «возможности». Но ведь уже сам Аристотель предлагает не одно определение «возможного». Он устанавливает различение «унилатеральной возможности» и «билатеральной возможности» (в современной терминологии).
Унилатеральная возможность (простая, или безусловная, возможность) есть, по мнению Лу-касевича, дуал необходимости или отрицание невозможности. Билатеральная возможность (акцидентальная возможность) — как «не необходимость и не невозможность». Правда, польский логик считает, что унилатеральная возможность рассматривается Стагиритом в «Первой Аналитике», а билатеральная — в трактате «Об истолковании». Но это не так. Скорее он использует понятие унилатеральной возможности в качестве исходного определения. И это ясно демонстрирует тот факт, что автор «Аналитик» определяет унилатеральную возможность иначе, чем его комментатор. Для Аристотеля она есть такой вид возможности, который удовлетворяет соотношениям: «возможность следует из
действительности» и «возможность следует из необходимости». Что касается определения возможности как дуала необходимости, то оно у него имеет силу для всех видов возможности.
Занимаясь аналитикой модальных понятий, Стагирит исследует исключительно потенциальную и билатеральную (акцидентальную) возможность [6]. Но споры относительно учения о модальностях у Стагирита и его пригодности в качестве аналитического инструментария для логических процедур продолжаются до сих пор. Это говорит об актуальности наработок античного классика.
Новая картина реальности, безусловно, требует всестороннего изучения как в контексте социально-гуманитарного, так и в контексте естественно-научного познания. В условиях формирования информационного общества проблема освоения мира и человека во многом предстала через контексты языковой практики и новых коммуникационных сред.
Информационный потенциал общества определяется сегодня не только уровнем развития техносферы, но и уровнем информационной культуры специалистов. А этой проблеме Аристотель посвятил всю свою жизнь.
список литературы
1. Лейбниц, Г. Новые опыты о человеческом разуме [Текст] / Г. Лейбниц. — М.; Л., 1936.
2. Аристотель. Первая Аналитика [Текст] / Аристотель // Соч. В 4 т. Т. 2. - М., 1978.
3. Он же. Метафизика [Текст] / Аристотель // Там же.
4. Wright, G.H. Explanation and Understanding [Text] / G.H. Wright. - L., 1971.
5. Аристотель. Об истолковании [Текст] / Аристотель // Соч. В 4 т. Т. 2. - М., 1978.
6. Новолодская, И. Я. Хинтикка и Я. Лукасе-вич о поливариантности понятия «необходимое» в аподиктической силлогистике Аристотеля [Текст] / И. Новолодская // Соврем. онтология. IV. Проблемы метода. - СПб., 2010. - С. 100-107.
УДК 165.0
О.В. Агафонова
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ И ТВОРчЕСТВО В КОНТЕКСТЕ КОНСТРУКТИВНОГО РЕАЛИЗМА
Взаимосвязь философии и литературы -одна из актуальных проблем современного эпистемологического анализа. Классическими примерами «литературной философии» являются диалоги Платона, в Новое время - произведения Ж.-Ж. Руссо, Вольтера, Д. Дидро, И.Г. Фихте, Ф. Ницше и др., где главное не мысль как таковая, а чувства и выражающее их слово, при помощи которых «автор не убеждает читателя, а внушает ему свое чувство или смутное предчувствие мысли, нанизывая слово одно на другое, играя полутонами и оттенками смысла слова, погружая читателя в поток метафорической речи» [15, с. 63-64].
При всем интересе к этой актуальной проблеме объектом анализа данной статьи является не «литературная философия» и не «философская литература», а также не исследование спе-
цифики постановки глобальных, философских проблем в художественном, в частности литературном, творчестве. Данной проблеме посвящено огромное количество работ в отечественной философии, особенно анализу философски насыщенных произведений Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, Н.В. Гоголя, А.П. Платонова, Дж. Оруэлла, А.А. Зиновьева и др. Однако в контексте неклассической теории познания особое значение имеет не простое выявление тех или иных философских идей, имеющих место в художественном творчестве, а исследование конструктивизма, способов построения художественного знания, его соотношения с действительностью, автором и читателем.
Проблема конструктивизма в эпистемологии и философии гуманитарных наук является одной из актуальнейших проблем современной неклас-
