CC BY
17
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
А.А. Бронзов
Архимандрит Иерон, настоятель Ново-Афонского Симоно-Кананитского монастыря (+14 августа 1912 г.)
Опубликовано:
Христианское чтение. 1913. № 3. С. 325-349.
© Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Т^ОГДА въ 1909 г. происходилъ извѣстный монашескій ЦТ съѣздъ въ Троице-Сергіевской Лаврѣ, тогда по всей гЗА, Руси святой прогремѣло имя отца Іерона—одного изъ f участниковъ иноческаго синклита. Старый, согбенный I лѣтами, удрученный многочисленными житейскими заботами, трудами, невзгодами..., онъ непреклонно отстаивалъ чистые иноческіе интересы, не боясь никого и ничего, не смущаясь, смѣло, твердо..., съ энергіею юношескою, голосомъ мужественнымъ. «На человѣка не зрѣлъ»... Казалось, всталъ изъ гроба одинъ изъ древнихъ представителей великаго иночества первыхъ христіанскихъ вѣковъ, временъ — преподобныхъ—Антонія Великаго, Макарія Египетскаго, Пахомія Великаго и т. под. Вниманіе всей Руси родной приковалось къ старцу. Всѣ почуяли въ немъ что-то близкое-близкое, дорогое, безцѣнное, чуждое лести, лицемѣрія, незнакомое съ искательствомъ... Всѣмъ ясно было, что ново-аѳонскаго старца ничѣмъ не подкупить, съ позиціи не сбить..., что его нельзя устрашить никакими угрозами, что онъ видитъ предъ собой только одного Христа и готовъ исповѣДывать Его и словомъ, и дѣломъ... и только Его..., — что внѣ Христа и Христовыхъ заповѣдей для него ничего не существуетъ... Да, за такимъ великимъ мужемъ,—думалось,—можно смѣло слѣдовать всюду7, идти твердо, безъ смущенія. И чѣмъ рѣже такія чудныя лица встрѣчаются въ наше печальное время, въ эпоху нынѣшней расшатанности духовной, современнаго нравственнаго одича-
нія, повсюднаго фарисейства нашихъ дней..., тѣмъ болѣе они дороги, тѣмъ болѣе хочется на нихъ любоваться, ими восторгаться, восхищаться, брать ихъ себѣ въ примѣръ, въ образецъ...
Я лично крайне заинтересовался, — помню, — гигантскою духовною личностью этого участника иноческаго съѣзда,— отцомъ Іерономъ, звавшимъ всѣхъ къ древне-христіанскому монашескому идеалу, нынѣ часто-часто скрытому подъ всевозможными наслоеніями иногда далеко нѳ-иноческаго склада... Очень хотѣлось увидѣть старца, низко-низко ему поклониться, получить отъ него благословеніе и... побесѣдовать съ нимъ. Но—увы!—желаніе такъ и осталось однимъ только желаніемъ. Попасть на Новый Аѳонъ не удалось..., а между тѣмъ доблестный вождь иноковъ Оимоно-Канапитской обители, ко всеобщему сожалѣнію, скончался..., мирно опочивъ о Господѣ... Но, если мнѣ не удалось лично познакомиться съ живымъ—
о. архимандритомъ, то я рѣшилъ собрать о немъ возможно— полныя свѣдѣнія хотя бы теперь, послѣ его блаженной кончины, чтобъ всесторонне уяснить себѣ его духовный обликъ и извлечь для себя, а можетъ быть—и для другихъ хорошіе— назидательные уроки. Я обратился съ просьбою къ одному изъ иноковъ Ново-Аѳонскаго монастыря, бывшему, по дѣламъ этой обители, въ С.-Петербургѣ, къ о. іеродіакону ‘) Патрикію (обычно живущему на рыбныхъ монастырскихъ промыслахъ въ «Кумбашахъ», Бакинской губерніи, Ленкоранскаго уѣзда, на Каспійскомъ морѣ). Крайне любезный и предупредительный о. Патрикій быстро устроилъ дѣло, и я получилъ изъ Ново-Аѳонскаго монастыря и печатный, и, что особенно для меня цѣнно, рукописный матеріалъ до автобіографическихъ записокъ почившаго о. Іерона включительно. Все, что мнѣ нужно, отнынѣ у меня въ рукахъ,—особенно если присоединить сюда тотъ книжный матеріалъ, какой имѣется въ столицѣ и находится въ какомъ-либо отношеніи къ характеризуемой мною выдающейся личности ново-аѳонскаго дѣятеля нашихъ дней *)...
1) Нынѣ о. іеромонаху.
’) Впрочемъ, печатный матеріалъ имѣлъ для насъ почти исключительно побочное лишь значеніе. Нашъ очеркъ опирается по возмож-• пости всюду на матеріалъ рукописный (въ существенномъ)... (ср. объ этомъ и ниже)...
Когда я разсматриваю фотографическіе снимки, присланные съ Новаго Аѳона, то невольно поражаюсь красотою и грандіозностью этой обители. Величественный «верхній монастырь»—сплошное великолѣпіе... Не оторвалъ бы отъ него и своихъ глазъ! «Видъ древняго храма св. Ап. Симона Кана-нита» переноситъ Вашу мысль далеко-далеко назадъ..., ко временамъ Самого Господа, избиравшаго Своихъ Апостоловъ.., которые, затѣмъ, разсѣялись по «вселенной», чтобы уловить ее въ сѣти Христовы, и зашли даже и въ заброшенную, дикую Абхазію... О, сколь священно это мѣсто, скрывающее останки великаго Господня Ученика! «Часовня и древняя башня на вершинѣ Иверской горы»... Башня напоминаетъ о многомъ-многомъ изъ сѣдой старины... А часовня своимъ положеніемъ и своею конструкціею уноситъ Вашу мысль вверхъ — къ Богу. «Видъ съ озера на часовню у пристани» — нѣчто въ высшей степени волшебное и восхитительное! А «кипарисовая аллея къ храму» св. Ап. Симона? А такая же «аллея, ведущая къ обительскому саду», — «кипарисовая» же по бокамъ дороги къ «верхнему монастырю», — «озеро и фонтанъ»,— «видъ острова и домика на озерѣ»,—«водопадъ»,—«монастырская пасѣка», — «пальмы въ лимонномъ саду», — «фонтанъ близъ церкви св. Симона»,—«озеро за водопадомъ»,—«виноградники»..., — множество монастырскихъ зданій,—пристань, «дороги»?.. Все это говоритъ о массѣ труда, энергіи, ума.,., вложенныхъ здѣсь человѣкомъ, преодолѣвшимъ невѣроятнѣйшія трудности, поставленныя ему на дорогѣ самою природою... Тамъ, гдѣ такъ еще недавно были—непроходимая глушь, пустыня, старыя развалины...,—нынѣ — чудный райскій садъ съ великолѣпными Божіими храмами, оглашаемый ангелоподобнымъ восхваленіемъ Творца и Бога... Все благоустроено, все благоукрашено... Все предусмотрѣно, разсчитано мудро, осторожно... Потребовалось срѣзать гору, свершить этотъ гигантскій трудъ, — человѣкъ не остановился и передъ такимъ подвигомъ... Смотрите на всѣ эти «виды»... и проникаетесь безконечнымъ удивленіемъ и восхищеніемъ... Но кто же,— спросите, — вложилъ во всѣ эти чудеса свой умъ, свой талантъ, энергію, любовь?.. Кто этотъ волшебникъ, превратившій дикій край въ небесное жилище?.. На эти вопросы, невольно возникающіе при созерцаніи чудныхъ ново-аѳонскихъ видовъ, отвѣчаютъ мнѣ три фотографическихъ карточки, изображающихъ одно и тоже лицо — о. Іерона, архимандрита но-
вой обители — этой жемчужины русской на Кавказѣ. Предъ столомъ, заваленнымъ дѣловыми бумагами, сидитъ съ перомъ въ рукахъ старый-старый инокъ, худенькій, изможденный... и о чемъ-то думаетъ, что-то соображаетъ... При видѣ его—этого скромнѣйшаго на видъ старца въ подрясникѣ—трудно и представить себѣ, что вотъ онъ-то и есть искомый нами волшебникъ — воплощеніе ума, энергіи, преданности Христу и Его святой Церкви... А между тѣмъ это — такъ. Онъ сидитъ и, быть можетъ, обдумываетъ какое-либо сооруженіе: какую-либо плотину, мельницу...,- тѣмъ болѣе, что сзади его на стѣнѣ висятъ всякія хозяйственныя и т. под. приспособленія, орудія... На другой карточкѣ о. Іеронъ сидитъ, видимо, въ своей моленной, склонивъ голову внизъ и глубоко задумавшись..., видимо погрузившись весь въ молитву... Божіей Матери, цѣлителю Пантелеймону..., изображеннымъ на св. иконахъ. И лишь на третьей онъ — въ «игуменскомъ» своемъ одѣяніи и съ жезломъ въ правой рукѣ... Но и здѣсь, несмотря на внушительныя регаліи на груди о. архимандрита, — его добрые-предобрые глаза сразу же показываютъ, что за человѣкъ предъ Вами...
Въ самомъ дѣлѣ, что- же это за человѣкъ?!...
I. До Аѳона.
«Мірское» ‘) имя о. архимандрита Іерона было — Иванъ Васильевичъ Васильевъ 2). Родился онъ въ 1835 году. Мѣсто *)
*) Отсюда дальнѣйшая рѣчь наша ведется по руководству рукописныхъ автобіографическихъ набросковъ о. Іерона.
s) Въ „Душеполезномъ Собесѣдникѣ“ (изд. „Аѳонскаго Русскаго Пантелеймонова монастыря“; 1912 г., декабрь; выпускъ 12-й; Москва) сказано, что фамилія о. Іерона „въ міру“ была „Носовъ“ (стр. 396; статья: „Памяти почившаго старца архимандрита Іерона, игумена Ново-Аѳонскаго, Симоно-Кананитскаго монастыря, на Кавказѣ“), о чемъ ни-слова въ автобіографіи его. Статья этого журнала объ о. Іеронѣ разногласитъ съ автобіографіей и въ другихъ отношеніяхъ: а) годомъ рожденія знаменитаго старца въ статьѣ называется не 1835-й, а 1829-й (ibid.); б) говорится, что купецъ, у котораго о. Іеронъ жилъ въ столицѣ до поступленія въ монастырь, будто бы „хотѣлъ выдать за него свою единственную дочь“... (ibid.), о чемъ автобіографія молчитъ; в) она не знаетъ ничего и объ „юродивомъ Иванушкѣ“, который будто бы еще „въ домѣ родителей“ о. Іерона предсказывалъ, что послѣдній „будетъ на Аѳонѣ, на Кавказѣ, гдѣ станетъ церкви строить, мельницы, корпуса“... (ib.); автобіографія говоритъ въ данномъ случаѣ о другомъ „юродивомъ“ (повидимому) Кузьмѣ, жившемъ у хозяина о. Іерона въ С.-Петербургѣ...
родины — деревня Большое Лоходомово, Костромской - губерніи, Буйскаго уѣзда, Кантіевской волости. Родители — государственные крестьяне — Василій и Епистимія. Послѣдняя была второю женою Василія. Отъ первой остался сынъ Кузьма. Отъ второй родились: пять сыновей—Василій, Иванъ, Михаилъ, Павелъ. Иванъ и дочь Пелагія. Младшимъ въ семьѣ былъ Иванъ 2-й, называвшійся, въ отличіе отъ старшаго, просто малымъ. Малюткѣ исполнилось всего лишь два съ половиной года отъ роду, какъ отецъ его умеръ. На рукахъ вдовы осталось семь человѣкъ дѣтей. Матеріальнаго достатка не было. Въ условіяхъ нужды, иногда принимавшей острый видъ, приходилось малышамъ рости и подготовляться къ жизни... Всѣмъ, кому случалось бывать и живать въ русской деревнѣ, особенности крестьянскаго быта, конечно, хорошо извѣстны.
Главою семьи, по смерти отца, сталъ, разумѣется, старшій сынъ—Кузьма, человѣкъ вспыльчивый, строгій... Шутить не любилъ. Жить съ нимъ было очень и очень тяжело..., но мириться, конечно, волей-неволей приходилось...
Отецъ Іеронъ вспоминаетъ, что уже семилѣтнимъ малы-шемъ онъ долженъ былъ забыть о дѣтскихъ играхъ и забавахъ, столь свойственныхъ этому возрасту и столь для послѣдняго естественныхъ. Малому Ивану приходилось въ ту пору своей жизни не гулять на улицѣ и не играть вмѣстѣ со своими сверстниками и подобно имъ, а наравнѣ съ прочими взрослыми постоянно быть при какомъ-нибудь дѣлѣ, посильномъ для него, для его дѣтскаго организма. Лѣтомъ съ утра до вечера собиралъ въ лѣсу грибы или сдиралъ съ ракитника кору для продажи на кожевенные заводы или съ березъ кору для дегтярнаго производства. Зимой прялъ куделю для толстаго холста, идущаго на мѣшки и другія, необходимыя въ домашнемъ обиходѣ, вещи. Словомъ, все время проходило за дѣломъ. О праздности не было и помину. Уже въ тѣ дѣтскіе годы постепенно вырабатывался серьезный взглядъ на жизнь, на жизненныя задачи...
Богомольная мать по воскреснымъ и праздничнымъ днямъ любила ходить въ церковь ближайшаго села Рябцева. Брала съ собой и маленькаго Ваню. А церковь,—нужно замѣтить,— находилась въ разстояніи отъ Лоходомова въ 8 верстахъ. На пути лежалъ перелѣсокъ и находилось нѣсколько рѣчекъ. Домашнія обстоятельства иногда задерживали мать и не дозво-
ляли идти въ Рябцево. Отпускать одного малыша за 8 верстъ было, конечно, нѣсколько рискованно: могъ утонуть, могъ заблудиться въ лѣсу... Но всякій знаетъ, что крестьянскія дѣти ст малыхъ уже лѣтъ ко всему привыкаютъ и всюду могутъ оріентироваться, всюду найдутся—какъ поступить, куда идти... Ваня, посему, сталъ просить свою мать не задерживать его дома въ тѣхъ случаяхъ, когда она сама не могла идти въ церковь, и отпускать его одного къ обѣднѣ: онъ-де и дорогу знаетъ, и достаточно остороженъ... Мать дала свое согласіе. И вотъ онъ, вставъ, раненько, отправлялся въ путь съ маленькимъ колобкомъ въ пазухѣ. Иногда были попутчики, а иногда шелъ одинъ... и всегда приходилъ въ Рябцево задолго до звона и затѣмъ за церковною оградою ожидалъ начала службы. По окончаніи литургіи, выходилъ изъ церкви и, не останавливаясь, возвращался домой. Дорогою за селомъ, вынувъ изъ-за пазухи колобокъ, съѣдалъ его,—а придя домой, обѣдалъ...
Ванѣ очень хотѣлось учиться грамотѣ... Но уже учился старшій предъ нимъ братъ. А одновременно учить обоихъ было для матери обременительно... Учитель, просвѣщавшій деревню, былъ, конечно, изъ простыхъ лишь грамотѣевъ, каковыхъ въ тѣ времена въ глуши встрѣчалось очень и очень немного и каковыми, посему, дорожили. А школъ въ родѣ нынѣшнихъ тогда не было и въ поминѣ. Нашъ учитель взималъ по пяти рублей на ассигнаціи съ каждаго мальчика въ зиму. За двоихъ, слѣдовательно, пришлось бы платить десять рублей на ассигнаціи, что составляло на серебро цѣлыхъ три рубля. А три рубля для того времени и особенно для бѣдной и многочисленной семьи были деньги большія. Ими моя мать, разумѣется, не располагала... Въ нашемъ селѣ училось семь мальчиковъ, между ними и мой братъ Павелъ. Такъ какъ особаго школьнаго зданія не было, то обученіе происходило въ домахъ учениковъ. Учитель приходилъ въ избу одного изъ своихъ семи школяровъ, куда собирались и прочіе ученики, и здѣсь велъ свое дѣло въ теченіе недѣли. На слѣдующую недѣлю преподаваніе переносилось въ домъ другого ученика и т. д. По истеченіи семи недѣль повторялся прежній порядокъ... Седьмая недѣля обычно приходилась на нашъ домъ, разсказывалъ Ваня. Я, говорилъ онъ, всегда радовался, когда учились у насъ, потому что чему либо могъ научиться и самъ, научиться хотя бы контрабандой, такъ какъ учиться съ другими я не имѣлъ права, безъ предварительнаго взноса условленной за обученіе
платы. Какъ уже сказано, Ваня зимой всегда занимался пряжей кудели для толстаго холста. Ежедневно онъ долженъ былъ напрясть опредѣленное количество нитокъ и вечеромъ показывалъ результаты своего дневного труда, такъ сказать, сдавалъ экзаменъ, отдавалъ отчетъ... И вотъ, когда мальчики учились въ нашемъ домѣ,—говорилъ Ваня,—я въ теченіе всей недѣли неотлучно сидѣлъ за своею пряжею позади школяровъ и съ большимъ вниманіемъ вслушивался въ то, чему они учились. А какъ только учитель за чѣмъ либо, бывало, выйдетъ изъ избы, хотя бы на самое малое время, я, не пропуская секунды, подбѣгалъ къ учившимся и упрашивалъ ихъ показать мнѣ что-либо изъ азбуки. Спрашивалъ ихъ: какая буква— азъ, какая—буки, какая—глаголь, какая—добро и т. д.? Мальчики охотно показывали, торопясь, пока не вернулся учитель,— и какъ только отворялась дверь, я моментально садился за свою работу. Впрочемъ, иногда учитель, случалось, замѣчалъ, что школяры занимались со мною. Тогда онъ строго взыскивалъ съ нихъ за самовольство и за потерю времени. Ученье продолжалось только зимою: съ «Покрова» или даже и съ болѣе поздняго времени и до Пасхи. Что могли ученики узнать за это время, то зналъ и я. Во время праздниковъ и въ воскресные дни охотно показывалъ мнѣ мой братъ, какъ могъ и что зналъ самъ. Но, къ сожалѣнію, онъ не имѣлъ желанія учиться, учился плохо, а за лѣто забывалъ и то, что успѣлъ узнать зимой, такъ что въ концѣ концовъ мнѣ же приходилось учить его и заставлять его повторять то, что онъ училъ въ истекшую зиму. Не умѣлъ онъ пользоваться представившимся ему счастьемъ—учиться. А я, понемногу кое чему научившись,—насколько могъ, читалъ въ свободное время книги, какія оказывались подъ рукою въ деревнѣ,—но съ тѣмъ вмѣстѣ не оставлялъ и ежедневныхъ обычныхъ работъ, выпадавшихъ на мою долю.
Когда мнѣ шелъ 12-й годъ,—пріѣхалъ изъ Питера мой братъ Василій, умѣвшій не только читать, но и писать. Это меня крайне заинтересовало. Мнѣ очень хотѣлось узнать, какъ пишутъ... Я просилъ своего брата поучить меня письму, но, къ сожалѣнію, въ нашемъ домѣ не имѣлось ни бумаги, ни чернилъ. Впрочемъ, бѣду кое-какъ поправили: чернила сдѣлали изъ сажи, перо нашлось куриное; отыскали у сосѣдей и три листа простой писчей бумаги. Братъ принялся за обученіе. Были исписаны всѣ три листа, на чемъ дѣло и остановилось
по необходимости, но нѣкоторый успѣхъ все же былъ, конечно, достигнутъ.
Семья наша, какъ и сказано уже, была довольно велика. Я былъ еще малъ для тяжелыхъ полевыхъ работъ..., и толку отъ меня оказывалось не много. Посему мать и отдала меня на 12-мъ году одному родственнику съ тѣмъ, чтобъ онъ отвезъ меня въ Питеръ и тамъ или оставилъ бы у себя, или передалъ бы кому-либо другому... Все чему-нибудь да научился бы я, а главное—дома лишній ротъ не требовалъ бы хлѣба. Мать любила меня больше другихъ своихъ сыновей и не скрывала этого. За то ей приходилось часто выслушивать укоры отъ пасынка, бывшаго въ семьѣ, какъ и сказано, за «старшого». На работу-де насъ мало, попрекалъ онъ, а за столъ садится много. Вотъ, чтобы утолить братній гнѣвъ, меня и послали въ столицу...
Взявшій меня съ собой родственникъ, по пріѣздѣ въ Питеръ, не оставилъ у себя, а отдалъ въ желѣзную лавку въ услуженіе безъ всякаго за то жалованья и, при томъ, на четыре года, лишь бы кормили меня, да одѣвали. Мой небогатый хозяинъ, по истеченіи года, долженъ былъ прекратить свою торговлю и передалъ меня другому хозяину на тѣхъ же условіяхъ. Съ моими личными чувствами, конечно, не справлялись, да и считали излишнимъ дѣлать это. Другой—новый хозяинъ былъ, въ свою очередь, тоже не изъ богатыхъ, но торговое дѣло велъ честно. Во всѣ праздничные и воскресные дни запиралъ свою лавку и со всѣми своими домашними ходилъ къ литургіи неопустительно. Это мнѣ нравилось въ высшей степени.
У своего новаго хозяина *) я прожилъ три года. Онъ былъ уже старъ и самъ былъ почти уже неспособенъ къ торговлѣ. Во всемъ полагался на своего приказчика, жившаго у него давно (былъ когда-то взятъ еще мальчикомъ), да и бывшаго землякомъ, слѣдовательно, до нѣкоторой степени близкимъ человѣкомъ. Но вотъ этотъ приказчикъ почему-то сталъ капризничать и даже оскорблялъ своего хозяина, его облагодѣтель-ствовавшаго. Изумленный хозяинъ сталъ дѣлать ему замѣчанія, а приказчикъ, въ отвѣтъ на послѣднія, началъ требовать раз-
*) По словамъ „Петербургскаго Листкаэто былъ купецъ, торговавшій во „Введенскомъ рынкѣ“ (1912 г., № 225 за 17-е августа; статья: „Архимандритъ от. Іеронъ“—В. П-ва).-.
счета и заявилъ, что жить у него больше не желаетъ. Послѣ неоднократныхъ столкновеній, выведенный изъ терпѣнія хозяинъ, наконецъ, разсчиталъ приказчика и приказалъ мнѣ занять его мѣсто, т. е., быть въ лавкѣ за старшаго. А какимъ я могъ быть старшимъ, когда мнѣ было еще только какихъ-либо 14 лѣтъ (здѣсь въ автографѣ, вѣроятно, ошибка: Ваня на 12-мъ году уѣхалъ въ СПБургъ; здѣсь прожилъ годъ у одного хозяина и три года у другого, послѣ чего ему было предложено мѣсто старшаго приказчика; Ванѣ было лѣтъ 15 по меньшей мѣрѣ,—шелъ 16-й годъ)... Но, сколько я ни отказывался отъ предлагаемаго мнѣ старшинства, все было напрасно: хозяинъ заставилъ меня быть главнымъ его приказчикомъ, между тѣмъ какъ помощниками моими ояазались приказчики, много меня старшіе. И такъ, все было довѣрено мнѣ. Самъ хозяинъ въ такой степени полагался на меня, что въ тѣхъ случаяхъ, когда бралъ изъ выручки деньги, говорилъ мнѣ, сколько онъ взялъ...
Въ такомъ положеніи я прожилъ 15 лѣтъ. Сдѣлался за это время, такъ сказать, вполнѣ своимъ у хозяевъ. Люди посторонніе не хотѣли и вѣрить, что я—чужой хозяину человѣкъ, а не сынъ. Въ теченіе этого времени положеніе мое, какъ главнаго приказчика, заставило меня вести книги. И я понемногу научился писать, помимо всякихъ грамматикъ,— какъ Богъ помогъ, просто самоучкой.
Изъ пережитаго мною за то время помню, между прочимъ, слѣдующее. На 14 -мъ году своей жизни, незнаю—какъ, я привыкъ непрестанно .творить про себя Іисусову молитву,—и это продолжалось цѣлый годъ. Товарищи, замѣчая, что я постоянно что-то шепчу про себя, прозвали меня шептуномъ. Но я не открылъ имъ того, чтб шепталъ, ■ и съ неизмѣннымъ терпѣніемъ переносилъ всѣ ихъ насмѣшки...
Между тѣмъ торговое дѣло шло хорошо. Съ каждымъ годомъ прибыль умножалась. Естественно, что хозяинъ и хозяйка относились ко мнѣ съ большимъ уваженіемъ и съ самыми родственными чувствами, опасаясь, чтобъ я не перешелъ къ какому-либо другому купцу... Они надѣялись на меня вполнѣ, и я, насколько было то возможно, старался заслужить, оправдать... ихъ лестное для меня довѣріе...
Однако, хотя я и торговалъ уже давно, но сердце мое совсѣмъ не лежало къ торговлѣ. Мнѣ хотѣлось какого-то иного образа жизни. Но я никакъ не могъ себѣ уяснить, чего
ищетъ моя душа... Однажды, въ то время, какъ я раздумывалъ и мысленно спрашивалъ себя: чего мнѣ недостаетъ и почему я никакъ не могу полюбить торговаго дѣла, хотя всѣ меня любятъ и уважаютъ, да и торговля идетъ хорошо, — я вспомнилъ случай изъ дѣтской еще моей жизни. Когда мнѣ было еще только семь лѣтъ отъ роду, моя мать ходила въ монастырь преподобнаго Геннадія *) на богомолье и, возвратившись домой, разсказывала о томъ, что видѣла тамъ интереснаго. Между прочимъ, она говорила, что видѣла въ монастырѣ пѣвшихъ мальчиковъ... и слышала ихъ пѣніе. Какъ только я услышалъ о мальчикахъ,—помню,—сейчасъ же спросилъ, что это за мальчики, которые допущены въ церковь обительскую пѣть?.. Мать мнѣ просто сказала: да что-жъ тутъ удивительнаго? Еслибъ вотъ и ты захотѣлъ жить въ монастырѣ, то и тебя нарядили-бы въ черный кафтанъ, длинный-длинный, да опоясали-бъ чернымъ ремнемъ. Вотъ и ты сталъ бы такой же, какъ и они—тѣ мальчики. Въ отвѣтъ на слова матери я замѣтилъ, что готовъ поступить въ монастырь. Пошлите меня туда, и я буду жить тамъ. Мать сказала, что теперь Ванѣ еще не время, и на этомъ разговоръ со мной и прекратила и дальше стала продолжать бесѣду съ чужими, окружавшими ее и разспрашивавшими...
Мой хозяинъ, какъ и сказано уже, былъ человѣкъ старый. Дѣтей мужескаго пола у него не было. Посему былъ принятъ имъ и усыновленъ подкинутый кѣмъ-то къ дверямъ дома мальчикъ—еще младенецъ въ пеленахъ. Это случилось во время ихняго деревенскаго праздника, когда и гости, и хозяева были уже нетрезвы. Какъ только увидѣли они, что къ нимъ подкинутъ младенецъ, подняли крикъ и, видимо, сильно перепугали младенца, который такъ и остался на всю жизнь заикою и не съ полнымъ разумомъ. Его имя—Кузьма. Онъ жилъ въ Питерѣ, но какимъ-либо дѣломъ, напр., торговымъ, заниматься не могъ. Мнѣ было поручено надзирать за нимъ, чтобъ онъ не избаловался. Кузьма и очень боялся меня, и уважалъ. Много было положено труда на то, чтобъ дать ему образованіе, но
’) Это, вѣроятно, „Любинскій Спасо-Геннадіевъ монастырь“, ярославской губ., любимскаго уѣзда, „основанный въ 1505 г. преп. Геннадіемъ, ученикомъ преп. Корнилія Комельскаго“ (см. Л. И. Денисова „Православные монастыри Россійской ИмперіиМосква, 1908 г., стр. 920—921). „Мощи преп. Геннадія, обрѣтенныя 19 августа 1644 г.“ (.а онъ скончался „23 янв. 1565 г.“), „покоятся подъ спудомъ“...
безуспѣшно: съ трудомъ могли только выучить его читать, да и то плохо, а писать не могли научить никакъ. На этомъ его образованіе и остановилось. По своему характеру Кузьма былъ страннымъ и непонятнымъ. Постоянно задумывался. Встанетъ, бывало,—задумается и не видитъ, что около него дѣлается. За столомъ во время обѣда или ужина тоже или задумается, иди тихо про себя смѣется. Онъ вообще принималъ очень мало пищи и безъ всякой жадности... Смотря на него, я думалъ, что онъ юродствуетъ, чтобы такимъ путемъ скрыть свой духовный подвигъ. Онъ не читалъ никакихъ книгъ, кромѣ церковныхъ,—и если, бывало, я иногда стану ему читать что либо изъ житій св. угодниковъ Божіихъ, то онъ всегда слушалъ съ такимъ напряженіемъ, что забывалъ все и готовъ былъ внимать читаемому хотя бы цѣлыя сутки,—и внималъ напряженно... Никогда не задремлетъ... Не пропуститъ, бывало, ни одного воскресенья, ни одного праздника: всегда въ такіе дни приходилъ въ церковь къ службѣ. Войдетъ, выберетъ себѣ мѣстечко, гдѣ поменьше народа, станетъ, устремивъ глаза на св. иконы, истово крестится, кладетъ низкіе-низкіе поклоны въ продолженіе всего Богослуженія и не подумаетъ переминаться съ ноги на ногу, чтобъ хоть немного отдохнуть отъ продолжительнаго стоянія,—не сдвинется съ мѣста, весь уйдетъ въ себя, никого не замѣчаетъ изъ стоящихъ около него... По окончаніи службы возвращается домой. Здѣсь ни къ кому не проявлялъ такого расположенія, какъ ко мнѣ, но, съ другой стороны, никого и не боялся такъ сильно, какъ меня же. Не смотря на свою молодость, я серьезно смотрѣлъ на жизнь. И мнѣ очень хотѣлось предохранить Кузьму отъ дурныхъ дѣлъ. Поэтому за всякій неприличный поступокъ я обычно или упрекалъ его, или даже наносилъ ему побои, надѣясь такимъ путемъ не допустить его до повторенія подобныхъ вещей. Всякій разъ, какъ онъ проявлялъ непослушаніе въ отношеніи къ своимъ родителямъ,—а это съ нимъ бывало,—даже и они обычно угрожали ему, что пожалуются мнѣ— Ивану. И этого было достаточно для того, чтобъ Кузьма укротился... Для меня онъ такъ и остался какой-то загадкой. Постникъ строгій, подвижникъ—аскетъ...—онъ представлялся мнѣ, какъ и сказано, юродивымъ, но твердо въ томъ я не былъ увѣренъ. Если я наказывалъ его, онъ обычно ничего не говорилъ въ свое оправданіе, а лишь твердилъ: «вотъ все я», повторяя эти слова много-много разъ и всегда выводя меня этимъ изъ терпѣнія.
Но, что бы я ни дѣлалъ съ нимъ въ такихъ случаяхъ, онъ и сквозь слезы, бывало, все повторяетъ непрерывно одно и тоже: «все—я», «все—я»... А иногда повторяетъ съ прибавленіями: «двери—я», «все—я», «окошко—я», «печка—я», «все, что только есть, все—я» и т. д. И трезвонитъ своимъ языкомъ безъ конца. Если я въ этихъ случаяхъ молчу, на-время задумается и Кузьма, а потомъ опять начинаетъ свой обычный трезвонъ. Надоѣстъ до послѣдней степени. Бывало, начну упрашивать его деликатно, чтобъ пересталъ раздражать меня своимъ трезвономъ. Но все было напрасно. Кузьма какъ заладитъ свое: «все—я», такъ и твердитъ, твердитъ неумолчно. Такую наведетъ тоску, такъ разстроитъ..., что иногда я даже билъ въ такіе моменты... отого не то полоумнаго, не то юродиваго «звонаря»...
Однажды въ воскресный день, когда мнѣ шелъ уже 20-й годъ отъ рожденія, на меня напала невыносимая скука. Мнѣ неудержимо хотѣлось куда-либо уѣхать..., тѣмъ болѣе, что у меня вообще никогда не было расположенія и склонности къ торговлѣ, какою по необходимости пока занимался. Мнѣ постоянно хотѣлось чего-то другого, но чего именно, я никакъ не могъ уяснить себѣ этого. Родные всячески старались склонить меня къ женитьбѣ, но безуспѣшно: мои желанія были иныя... Въ упомянутое воскресенье съ тоскою на сердцѣ я вышелъ за ворота своего жилища, остановился и долго самъ съ собою раздумывалъ глубоко-глубоко о томъ, что мнѣ дѣлать. Вѣдь ужъ пора была избрать окончательно какой-либо опредѣленный родъ жизни, на чемъ-либо твердо остановиться. Стою и думаю... Ко мнѣ подошелъ нашъ сосѣдъ—купеческій сынъ, человѣкъ набожный, образованный и уже семейный. Онъ ударилъ меня по плечу. А когда я оглянулся,—спросилъ, о чемъ я такъ задумался? Николай Григорьевичъ,—говорю ему,— на меня напала такая тоска, что не знаю, какъ и отдѣлаться отъ нея. А откуда она явилась, не знаю... Но ничто мнѣ не мило. Вотъ я нарочно ушелъ отъ другихъ подальше, чтобъ здѣсь наединѣ съ собой подумать, поразсудить о причинѣ моей тоски,—гдѣ она? Мой собесѣдникъ, слушая меня, вздохнулъ, прослезился и сказалъ: о, еслибъ ты зналъ мою скорбь, какъ я тоскую!.. Только я никому, какъ говорится, не подаю и виду. Молчу и нерѣдко сквозь слезы даже веселюсь. Мнѣ дѣваться некуда: связанъ по рукамъ и ногамъ. Много разъ приходила въ голову даже мысль—наложить на себя руки, чтобъ избавиться отъ угнетающей меня скорби. Вѣдь я не
хотѣлъ и жениться, но меня принудила мать. Жена мнѣ не по сердцу; дѣти умножаются; торговое дѣло наше разстраивается, не смотря на то, что я, какъ ты самъ видишь, всегда занимаюсь имъ усердно; капиталъ значительно уменьшается, хотя я никогда и не трачу денегъ по-нусту... Еслибъ я, подобно тебѣ, былъ холостъ, то ушелъ бы на Аѳонскую гору святую. Никомѵ бы и не сказалъ объ этомъ. Такъ говорилъ мнѣ Николай Григорьевичъ. А когда я спросилъ его: да гдѣ же находится Аѳонская гора,—онъ отвѣтилъ: въ Турціи. А кто тамъ живетъ,—продолжалъ я свои вопросы... Да развѣ ты не читалъ книги Святогорна *),—отвѣтилъ онъ вопросомъ на вопросъ. Я сказалъ: нѣтъ. Такъ вотъ почитай,—говорилъ мой сосѣдъ,—тогда узнаешь, какъ тамъ живутъ и какъ спасаются. Узнаешь, что эта гора—жребій Божіей Матери, что по всей горѣ живутъ только одни монахи, проводя время въ строгихъ и суровыхъ подвигахъ, и что въ ихъ числѣ—много и русскихъ. Я спросилъ своего собесѣдника: а какъ туда проѣхать? Вѣдь нуженъ заграничный паспортъ, а получить его такъ, чтобъ о томъ не узнали ни мать моя, ни мои родственники, невозможно... Какъ же тутъ быть? Николай Григоровичъ сказалъ на это, что горе не столь велико: можно проѣхать на Аѳонъ и тайно изъ Одессы или другихъ приморскихъ городовъ. Слѣдуетъ узнать, какое отходитъ туда судно,—затѣмъ— уговориться съ капитаномъ, и онъ преисправно провезетъ потихоньку, никто и не узнаетъ. На Аѳонской же горѣ никакихъ «видовъ» не спрашиваютъ. Дѣло въ томъ, слѣдовательно, чтобъ только проѣхать туда благополучно.
Все, что говорилъ мнѣ мой сосѣдъ, я близко принялъ къ сердцу. Сталъ серьезно думать объ Аѳонѣ и о путешествіи туда. Наконецъ, твердо рѣшилъ отправиться въ Одессу и оттуда тайно проѣхать на святую гору.
‘) О немъ см., напр., у Брокгауза-Ефрона (въ „Энциклопедическомъ Словарѣ“, нолут. 57; Спб. 1900 г., стр. 267), гдѣ названы и его труды: „Письма къ друзьямъ своимъ о св. горѣ Аѳонской“ (Спб. 1850 т.\—„Путеводитель по св. горѣ Аѳонской и указатель ея святынь и прочихъ достопамятностей“ (Сдб. 1854 г.),—„АѳонскійПатерикъ“... (Спб. 1860 г.),— „Русскій Пантелеймоновъ монастырь на св. Аѳонской горѣ“ (Спб. 1854 г.), „Шестнадцать писемъ Св. о св. горѣ Аѳонской“ и др. Разговоръ, передаваемый нами, происходилъ въ 1854—1855 гг. Посему разумѣется въ данномъ случаѣ одна изъ книгъ Свягогорца, вышедшая не позже зт'й норы...
Я привелъ въ порядокъ всѣ дѣла по лавкѣ, какія на мнѣ лежали,—чтобъ не возникло потомъ, по моемъ удаленіи, какихъ-либо недоразумѣній при подведеніи торговыхъ итоговъ,— взялъ изъ кассы сумму, какая мнѣ причиталась, въ качествѣ жалованья, за мою службу и, никому ничего не сказавъ, покинулъ и свою торговлю, и Петербургъ и направился въ Кіевъ и Одессу.
Добрался до Кіева, помолился святынямъ и затѣмъ достигъ и Одессы. Здѣсь началъ разыскивать отходившее въ Турцію судно, по безуспѣшно. Прошло въ поискахъ двѣ безплодныхъ недѣли. Въ одинъ день по обыкновенію пришелъ на морскую пристань и спрашиваю о судахъ: не отправляется лп какое-нибудь на Аѳонъ пли хотя бы въ Константинополь? Неожиданно подошелъ ко мнѣ довольно пожилой человѣкъ, повиди-мому — монахъ и, какъ бы читая въ моей душѣ, сказалъ: что, братъ,—вижу, что хочешь проѣхать на Аѳонъ, а заграничнаго паспорта, вѣроятно, не имѣешь, да, можетъ быть, не испросилъ на то и родительскаго благословенія?.. Не такъ ли? Такъ вотъ что посовѣтую тебѣ: сначала возьми-ка у родителей своихъ благословеніе, а потомъ и отправляйся съ Богомъ. А иначе,—хотя бы ты и уѣхалъ на Аѳонъ,—будешь тосковать, и не будетъ мира въ твоей душѣ. Сказалъ онъ это и сейчасъ же скрылся. Куда,—такъ я и не могъ узнать, а между тѣмъ очень хотЬлъ его видѣть, чтобъ разспросить и развѣдать что-либо объ Аѳонѣ и тамошней жизни. Но слова монаха произвели на меня очень сильное впечатлѣніе, и я постепенно пришелъ къ убѣжденію, что дѣйствительно безъ родительскаго благословенія не будетъ никакого успѣха въ предпринятомъ мною дѣлѣ. Посему я рѣшился—возвратиться обратно въ Петербургъ... Это для меня было очень тяжело: я сгоралъ отъ стыда за то, что сдѣлалъ, и не могъ себѣ представить, какъ явлюсь на глаза своему хозяину послѣ тайнаго отъ него ухода... Но другого исхода для меня, однако, не было... Приходилось возвращаться. Вернулся... И при первомъ свиданіи не было и конца удивленію хозяина по поводу всего со мною случившагося. Выслушавъ меня, онъ очень сожалѣлъ объ одномъ,—о томъ, что подалъ «объявленіе» о моемъ исчезновеніи и паспортъ мой передалъ въ полицію, какъ то и другое и требовалось, конечно... Оставить меня у себя безъ паспорта естественно боялся. А потому и далъ мнѣ совѣтъ —ѣхать домой въ деревню, взять паспортъ и съ нимъ возвращаться
въ столицу на прежнее мѣсто—къ нему въ лавку. Снабдилъ меня необходимыми денежными средствами на дорожные расходы, и мы разстались.
На родинѣ нашелъ всѣхъ въ удрученномъ состояніи. Родные мои сѣтовали и недоумѣвали, не зная, что со мной случилось, куда я пропалъ... Моей матери въ это время не было дома: она ушла на богомолье по монастырямъ, чтобъ успокоить свою душу... Когда я неожиданно явился домой, родственники встрѣтили пропавшаго съ радостными слезами. А мнѣ самому было крайне стыдно и неловко смотрѣть въ глаза имъ и разсказывать о своей тайной отлучкѣ. Но пришлось все претерпѣть,—дѣваться было некуда... Вѣсть о моемъ возвращеніи разнеслась быстро... И моя мать, услышавъ объ этомъ, поспѣшила возвратиться домой. Я подождалъ ее и видѣлъ, когда она подходила къ нашему селенію. Забывъ о своей старости и немощахъ, она съ каждою минутою старалась учащать свои шаги и на ходу часто крестилась, благодаря Всевышняго за мое возвращеніе. Когда опа входила въ домъ, я вышелъ къ ней на встрѣчу, палъ къ ея ногамъ и просилъ прощенія за то, что причинилъ ей столько горя и скорби своимъ тайнымъ бѣгствомъ изъ Петербурга въ Одессу,—бѣгствомъ, всюду огласившимся и навлекшимъ безславіе на весь нашъ родъ. Она же отъ избытка радостныхъ чувствъ и отъ душившихъ ее слезъ не могла ничего говорить и только обнимала меня и цѣловала... Успокоившись, наконецъ, сна стала высказывать предо мною свою скорбь, вызванную моей отлучкой,—прибавляла при этомъ, что уже не надѣялась когда-либо меня увидѣть, но что теперь пеизреченно рада моему возвращенію, столь неожиданному... Я, чтобъ усугубить ея радость, передалъ ей всѣ свои денежныя сбереженія, припрятанныя мною на черный день въ книгахъ, оставленныхъ мною въ родномъ домѣ. Возвратившись домой, я прежде всего отыскалъ мой сундукъ съ книгами, коего, уѣзжая въ Петербургъ, я настойчиво просилъ домашнихъ своихъ не трогать. Книгъ, правда, осталось уже немного, но, тѣмъ не менѣе, уцѣлѣли тѣ изъ нихъ, въ которыхъ спрятаны были мною когда-то деньги, чему я былъ очень радъ. Иначе нечѣмъ было бы порадовать мнѣ своей старой матери. Вѣдь явиться въ деревню съ голыми руками было бы во всякомъ случаѣ не очень то утѣшительно... Шатался, молъ, .человѣкъ по бѣлу свѣту безъ дѣла и безъ толку... Деревня смотритъ на все это очень строго...
И такъ, я водворился на родинѣ. По мое прежнее намѣреніе уѣхать на Аѳонъ не оставляло меня и здѣсь даже и на минуту. Все зависѣло лишь отъ моей матушки: необходимо было получить ея благословеніе, безъ котораго я ни въ какомъ случаѣ не рѣшился бы привести въ исполненіе свое давнишнее и пламенное намѣреніе. Начать съ матерью разговоръ объ атомъ я не рѣшался. А вдругъ разъ на-всегда. категорически откажетъ? Какъ тутъ быть? И вотъ я сталъ втайнѣ молиться Богу, просить Его о томъ, чтобъ матушка сама начала со мною разговоръ объ этомъ. Мое желаніе исполнилось. Однажды, затворившись въ отдѣльной комнатѣ, я молился Господу все о томъ же. Вдругъ неожиданно вошла ко мнѣ мать. Я постарался ничѣмъ не обнаружить того, что молился. Повернулся къ ней въ почтительной позѣ и ожидалъ, что она скажетъ. А опа посмотрѣла на меня очень-очень внимательно и спросила: Ваня, скажи ты мнѣ откровенно, будешь ли жениться? Мы—родные твои-много разъ приготовляли тебѣ невѣстъ, а ты каждый разъ уклонялся подъ тѣми или другими предлогами. Вопросъ былъ предложенъ слишкомъ прямо, и я очень этому обрадовался, надѣясь, что, наконецъ-то, все дѣло вполнѣ выяснится. Нѣтъ,—отвѣтилъ я,—не имѣю намѣренія жениться. Такъ что же,— спросила меня матушка,—быть можетъ* желаешь уйти въ монастырь и стать монахомъ? Да,— сказалъ я,—желалъ-бы быть инокомъ. Матушка, видимо, ожидала этого отвѣта,—задумалась на нѣсколько минутъ, перекрестилась и потомъ сказала грустно: жаль мнѣ тебя, Ваня! Ты знаешь, что я любила тебя больше всѣхъ моихъ дѣтей, а въ особенности люблю теперь, когда всѣ‘ твои братья поженились и живутъ уже своими семьями, а ты остался единственнымъ моимъ утѣшеніемъ... Тяжело мнѣ, посему, разставаться съ тобою. Но, тѣмъ не менѣе, не возбраню тебѣ на такое святое дѣло... Снова призадумалась она и затѣмъ сквозь слезы сказала: какая буду я счастливая мать, если ты станешь монахомъ! Прочія дѣти мои служатъ Царю земному и живутъ въ міру на-ряду со всѣми «мірскими». А ты будешь служить Богу. Ты знаешь, какой обширный нашъ родъ, но изъ него, однако, никто еще доселѣ не былъ монахомъ,—ты первый хочешь этого... Если ты настаиваешь на своемъ рѣшеніи, то... Богъ съ тобою. Я не возбраняю... Я до безконечности былъ оорадованъ такимъ поворотомъ дѣла и сказалъ: благослови же меня теперь, матушка, своимъ материнскимъ благословеніемъ.
Огга взяла св. икону святителя Николая Чудотворца. Я палъ ницъ. Матушка сдѣлала святою иконою надъ моей головой троекратное крестное знаменіе.—вручила мнѣ икону и сказала: Ваня, я благословила тебя на монашество. Если хочешь, то иди въ монастырь хотя-бы сейчасъ или вообще—когда вздумаешь. Я поклонился ей до земли, поцѣловалъ ея руку и попросилъ ея святыхъ молитвъ на приведеніе въ исполненіе задуманнаго мною дѣла. Я не скрылъ отъ матушки, что хочу уѣхать на Аѳонъ и что, посему, мнѣ необходимъ заграничный паспортъ. Я и просилъ ее исходатайствовать послѣдній у Начальства. Матушка готова была оказать мнѣ всякую помощь. Но сначала посовѣтовала мнѣ поговѣть и пріобщиться Св. Христовыхъ Тайнъ. Дѣло происходило на сырной недѣлѣ...
На первой седмицѣ Великаго поста я и матушка отправились говѣть, а потомъ предполагали съѣздить въ волостное Правленіе за паспортомъ. Но одно предполагали, а другое случилось. Я желалъ исповѣдаться у священника подольше и полнѣе и потому выжидалъ, когда онъ всѣхъ отпуститъ и освободится... и можетъ спокойно заняться мною. Подошелъ къ нему. Священникъ какъ будто зналъ, какой исповѣди я желаю, и исповѣдывалъ меня неторопливо по требнику, а въ концѣ исповѣди соросилъ: не намѣренъ ли я уйти въ монастырь п стать монахомъ? Мнѣ не хотѣлось, чтобъ другіе узнали о моихъ намѣреніяхъ, но скрыть о нихъ предъ духовникомъ я, разумѣется, не могъ и потому сказалъ ему: да,—я намѣренъ поступить именно такъ. Священникъ, однако, не одобрилъ моего намѣренія, но, указывая на мою молодость, совѣтовалъ жениться,—а йотомъ.—прибавилъ онъ,—если будетъ Богу угодно, то окажешься и въ монастырѣ, послѣ того какъ поживешь се-мейно въ міру. Арсеній Великій,—говорилъ батюшка,—поступилъ въ монастырь уже 45-я лѣтъ отъ роду ‘). Сдѣлай такъ же и ты. Теперь ты еще очень молодъ. А доживешь до 45-и лѣтъ, тогда и можешь поступать въ монастырь... Слушая духовника, я совсѣмъ растерялся. Его совѣты совершенно не отвѣчали моимъ намѣреніямъ. Тѣмъ не менѣе я чувствовалъ, что нужно послушаться батюшки: вѣдь онъ говорилъ въ храмѣ Божіемъ, облеченный въ эпитрахиль, предъ св. крестомъ и
’) Слъдовало сказать: ДО-а (см., напр., архіеп. Сергія „Полный Мѣсяцесловъ Востока“... Т. Н: „Святой Востокъ2 е изд. Владиміръ. 190) г.. ,;Тр. 172) (ср. 1-й т. „Православной Богословской Энциклопедіи“, изд. ироф. А. П. Лопухина; Спб. 1900 г., col. 1052—1054)...
Евангеліемъ Христовымъ. Я‘ сталъ просить у него окончательнаго и рѣшительнаго совѣта, какъ у духовника, чтобъ знать, какъ же мнѣ поступить? Вѣдь я,—говорилъ ему,—завтра намѣренъ ѣхать въ Правленіе за паспортомъ, такъ какъ считалъ это дѣло рѣшеннымъ для себя. Но батюшка твердилъ все одно и тоже, т. е., упорно совѣтовалъ до 45-и-лѣтняго возраста въ монастырь не поступать... Пришлось послѣдовать его совѣту. Я вышелъ отъ него. На душѣ моей чувствовалась какая-то большая радость, но съ примѣсью скорби, сомнѣнія... Все перемѣшалось, и у.меня какъ будто бы исчезли и моя воля, и мой разумъ...
На слѣдующій день я пріобщился Св. Христовыхъ Тайнъ. Пріобщилась и моя матушка. Вышли изъ церкви. Мать поздравила меня съ принятіемъ Св. Тайнъ и спросила: ну, что же, Ваня? Быть можетъ, пойдемъ въ Правленіе прямо отсюда? Я чувствовалъ себя крайне неловко. Но разсказалъ о томъ, что совѣтовалъ мнѣ духовникъ, указывавшій мнѣ на мою мо-юдость и рекомендовавшій жениться. Матушка на это сказала: Ваня,—я, конечно, буду очень рада, если ты останешься дома, по отнынѣ на, это будетъ уже твоя только воля... Отъ тебя только уже будетъ зависѣть—теперь или когда-либо послѣ уйти въ монастырь и постричься. Отъ меня благословеніе тебѣ уже дано. Разсуждай о себѣ самъ...
Вернулись домой. Я получилъ съ почты два письма изъ Петербурга. Мой хозяинъ просилъ меня немедленно пріѣхать въ столицу: самъ-до онъ заболѣлъ, и дѣла его торговыя, почему, разстраивались. Въ этомъ приглашеніи я нашелъ самый благопріятный выходъ изъ моего страннаго положенія въ деревнѣ. Вмѣсто заграничнаго паспорта я взялъ обычный—годовой н заявилъ матушкѣ, что отлагаю свое намѣреніе касательно Аѳона на годъ, — а что будетъ потомъ—черезъ годъ...,--это знаетъ только одинъ Богъ. Онъ все и устроитъ къ лучшему.
Въ столицѣ хозяева встрѣтили меня съ необыкновенною радостью и въ день моего пріѣзда просили взяться, немедля, за управленіе всѣми ихъ торговыми дѣлами. Послѣднія, какъ и прежде, пошли очень успѣшно... Въ теченіе двухъ недѣль я былъ веселъ. А потомъ напала на меня такая ужасная тоска, что я не зналъ, какъ отъ нея и избавиться. А главное: ле могъ дать себѣ яснаго отчета въ ея возникновеніи. Дѣла шли, какъ и сказано, прекрасно. Слѣдовало бы, кажется, только радоваться. А между тЬмъ тоска мучила непрерывно
н въ особенности по воскреснымъ и праздничнымъ днямъ, когда я не былъ занятъ торговлей. Въ эти дни я обычно уходилъ послѣ обѣда въ лѣсъ, иногда на Крестовскій островъ, и тамъ проводилъ въ слезахъ всѣ остальные часы дня до вечера. Наплачусь досыта и къ вечеру возвращаюсь домой. Такъ продолжалось въ теченіе всего лѣта до осени. Послѣ обильныхъ слезъ мнѣ всегда становилось легче...
Въ одинъ изъ подобныхъ дней, ходя по лѣсу, я уже достаточно наплакался и въ своемъ уединеніи сталъ тщательно искать причины моей скорби, объясненія мучившей меня тоски. Тамъ усердно помолился я Богу среди деревьевъ, прося. Господа, чтобъ Онъ не попустилъ чему-либо худому случиться со мною и чтобъ указалъ мнѣ путь ко спасенію. Въ эти минуты какъ будто бы кто-то сказалъ мнѣ съ удивленіемъ: да зачѣмъ ты ищешь причины своей скорби? Развѣ ты не взялъ у своей матери благословенія на монашескую жизнь, о которой -прежде такъ много и такъ сильно думалъ? А теперь, послѣ того какъ заручился материнскимъ благословеніемъ, ты медлишь идти въ монастырь?! Какъ только услышалъ я этотъ внутренній голосъ, внушавшій мнѣ, вразумлявшій....—очень порадовался, истово перекрестился и твердо рѣшилъ съ этой же минуты непремѣнно и энергично хлопотать о заграничномъ паспортѣ, чтобы, получивъ его, сейчасъ же и ѣхать на Аоонъ. Тоска моя исчезла... На другой же день я написалъ матушкѣ письмо, прося ее выхлопотать мнѣ нужный паспортъ. При этомъ я присоединялъ, что меня приглашаютъ съ собою ѣхать въ Іерусалимъ купцы, которые-де берутъ на себя п всѣ путевые расходы, лишь бы только я отправился съ нііми. Я просилъ матушку по возможности ускорить высылку паспорта, боясь, что купцы уѣдутъ безъ меня...
Матушка, получивъ мое письмо, немедленно же принялась за хлопоты... Но окончить дѣло скоро было, конечно, невозможно. Требовалась публикація о неимѣніи препятствій къ моему выѣзду: нужно было выполнить и другія, необходимыя въ подобныхъ случаяхъ, формальности... Въ ожиданіи паспорта я приводилъ всѣ свои торговыя дѣла въ надлежащій порядокъ, желая, чтобъ мой хозяинъ, по моемъ отъѣздѣ, не потерпѣлъ какого-либо ущерба отъ неясности счетовъ, книгъ и пр. Это не укрылось отъ хозяйскаго глаза, и хозяинъ прямо спросилъ меня, зачѣмъ я это дѣлаю... Я далъ уклончивый отвѣтъ. А между тѣмъ получилъ отъ матери письмо, пзвѣ-
щавшес, что скоро будетъ высланъ заграничный паспортъ. Такимъ образомъ оставалось только одно затрудненіе: какъ сказать хозяину, что покидаю его, послѣ того какъ прожилъ у него всю свою жизнь, начиная съ дѣтства, такъ что многіе, какъ и сказано, не хотѣли и вѣрить тому, что я былъ ему чужой,—не сынъ... Обидѣть добрыхъ людей, у которыхъ я выросъ, не хотѣлось. Какъ тутъ быть? По обычаю я обратился съ молитвой къ Богу... Мнѣ хотѣлось, чтобъ хозяева чѣмъ-либо меня оскорбили: легче бьгло-бъ уходить отъ нихъ...
Вотъ что произошло дальше, по Божьей волѣ.
Былъ праздникъ. Хозяева ушли въ гости. Вечеромъ дома остались только мы двое: я и пріемышъ 'Кузьма. Я сидѣлъ въ залѣ, а онъ—въ кухнѣ, отдѣленной отъ зала прихожею комнатою. Оба молчали. Я думалъ все объ одномъ: дождусь ли заграничнаго паспорта и уѣду ли на Аѳонъ? Раздумываю, сокрушаюсь сердцемъ... п какъ будто вотъ-вотъ жду извѣщенія. Вдругъ Кузьма вскочилъ со своего стула, заскакалъ, измѣнился въ лицѣ, замахалъ руками, прибѣжалъ въ переднюю и закричалъ: я поѣду заграницу, буду на Кавказѣ, я буду..., все—я! При его словахъ: «поѣду заграницу» я подумалъ, что Кузьма отвѣчаетъ на задуманный мною вопросъ. Желая узнать Qib него что-либо болѣе ясное и опредѣленное, я подошелъ и, какъ будто шутя, сталъ его спрашивать: ужели, Кузьма, ты вздумалъ ѣхать заграницу? Кузьма же съ обычнымъ ему своеобразнымъ смѣхомъ отвѣчалъ: да, я поѣду заграницу, на Кавказъ и проч. Когда я улышалъ слово «Кавказъ», то подумалъ: пѣтъ, это относится не ко мнѣ,—вѣдь я о Кавказѣ и не помышлялъ. Потомъ, послѣ непродолжительнаго размышленія, я спросилъ его: а когда же поѣдешь? Кузьма сейчасъ же сказалъ: въ февралѣ мѣсяцѣ. Тогда я предложилъ ему новый вопросъ: а заграничный паспортъ у тебя есть? Я думалъ, что онъ скажетъ о моемъ паспортѣ, котораго съ нетерпѣніемъ я ждалъ изъ деревни. Однако, Кузьма оставилъ мой вопросъ безъ всякаго отвѣта... Пришелъ въ свое обычное настроеніе и сталъ отнѣкиваться незнаніемъ, говоря: нѣтъ, Иванъ, я—дуракъ и ничего не знаю,—не помню, что говорю... Тѣмъ все н окончилось. Послѣ я думалъ, что о моемъ намѣреніи ѣхать заграницу, на Аѳонъ,—извѣстномъ только мнѣ одному,—быть можетъ, Богъ открылъ Кузьмѣ... Страннымъ и непонятнымъ мнѣ казалось только одно: зачѣмъ онъ говорилъ тутъ еще о Кавказѣ? Вѣдь на Кавказъ я не собирался...
Тѣмъ не менѣе Кузьма оказался пророкомъ. Мнѣ пришлось уѣхать на Аѳонъ дѣйствительно въ февралѣ. Не говорю ужо о томъ, что не миновалъ я впослѣдствіи и Кавказа, относительно котораго теперь недоумѣвалъ.
Въ Александро-Невской Лаврѣ въ то время жили для «сбора»... аѳонскіе иноки—іеромонахъ Макарій и схимонахъ Селевкій. Чрезъ одного молодого человѣка я познакомился съ ними и открылъ имъ о своемъ желаніи уѣхать на Аѳонъ... и стать инокомъ. Обое совѣтовали мнѣ осуществить мое желаніе безотлагательно, цока я не женатъ и свободенъ отъ мірскихъ узъ. Между тѣмъ матушка выслала мнѣ заграничный паспортъ. Прямо съ почты я отнесъ его въ Лавру къ аѳонскому о. іеромонаху Макарію и отдалъ ему на храненіе, боясь оставить у себя изъ опасенія потерять и остерегаясь, какъ бы снова не явилось какой-либо для меня помѣхи къ отъѣзду на Аѳонъ...
Спустя нѣсколько дней послѣ этого, хозяева мои были у кого-то въ гостяхъ. Вернулись домой не совсѣмъ трезвые, стали капризничать и даже оскорблять меня, чего раньше ри-когда еще не случалось... Я очень обрадовался этому случаю, дававшему мнѣ благовидный поводъ отказаться отъ службы у хозяевъ, и немедленно же отправился въ Лавру къ аѳонскимъ монахамъ.
Іеромонахъ Макарій снабдилъ меня рекомендательнымъ письмомъ къ аѳонскимъ старцамъ, далъ необходимыя наставленія и указанія... И въ февралѣ 1862 года я отправился въ путь.
Сначала направился въ Кіевъ. Тамъ говѣлъ... Исповѣды-вался у духовника Выдубицкаго монастыря—о. іеросхимонаха Іоны. Въ ту пору онъ еще только собирался строить свой скитъ. Отецъ Іона почему-то былъ предубѣжденъ противъ староаѳонскихъ старцевъ—о. о. Макарія и Іеронима и совѣтовалъ мнѣ лучше ѣхать въ Бѣлобережскій монастырь (орловской губ., брянскаго уѣзда). Впослѣдствіи, впрочемъ, онъ перемѣнилъ свое мнѣніе, и мнѣ на Аѳонѣ самому лично пришлось видѣть и читать письмо его къ этимъ двумъ старцамъ, о которыхъ онъ отзывался уже съ любовію о Христѣ и къ которымъ онъ относился уже съ глубокимъ почтеніемъ. Въ Кіевѣ же своимъ отзывомъ о старцахъ о. Іона ввелъ меня въ большое сомнѣніе... И я рѣшился продолжать свое путешествіе на Аѳонъ только благодаря тому, что случившійся въ то
время въ Кіевѣ одинъ купеческій сынъ, бывшій инокъ аоон-скаго Пантелеймонова монастыря, по имени Павелъ—очень сильно хвалилъ этотъ монастырь, какъ самый лучшій для спасенія души.
Изъ Кіева я прибылъ въ Одессу, гдѣ и прописалъ свой заграничный паспортъ. Море въ это время замерзло. Посему пришлось жить въ Одессѣ недѣлю, пока не получилась возможность выѣхать пароходу изъ гавани. На Аоонъ былъ предназначенъ пароходъ «Олегъ». Кое-какъ проломали ледъ въ морѣ на болыномъ-таки пространствѣ, и лишь послѣ этого пароходъ выбрался на «свободную» воду, послѣ чего благополучно прибылъ въ Константинополь.
Здѣсь отвели намъ мѣсто въ «русскомъ агентствѣ»—въ сараѣ. Пришлось испытать ужасный холодъ... и вспомнить о теплыхъ помѣщеніяхъ на покинутой родинѣ. Прожили въ сараѣ четыре дня. Потомъ продолжали путь на св. гору.
Половину дороги проплыли благополучно, но въ теченіе второй насъ ужасно трепала морская буря. Качка была очень сильная; не прикрѣпленныя къ палубѣ вещи снесло въ море; пароходъ заливало волнами. Пассажиры чувствовали себя плохо. * Я вышелъ на палубу, оты.скалъ узкій проходъ между какими-*) частями парохода, уперся въ одну сторону прохода спиной, а въ другую руками и въ такомъ положеніи кое-какъ держался..., хотя и съ большимъ трудомъ. Капитанъ, помню, смотрѣлъ на меня съ любопытствомъ...
Но, тѣмъ не менѣе, доплыли до св. горы... Вотъ и монастырь св. Пантелеймона. Съ берега были высланы къ пароходу двѣ лодки съ монахами. Но съ одной изъ нихъ случилось несчастіе: почти у самого парохода нашего ее перевернуло волной. Изъ двухъ, сидѣвшихъ въ лодкѣ, монаховъ одинъ успѣлъ ухватиться руками за пароходный канатъ, и его подняли на пароходъ, а другой остался въ морѣ. Это былъ о. Гавріилъ. Лодку унесло. Другая лодка успѣла удержаться за пароходный канатъ и уцѣлѣла. Но, при подобныхъ условіяхъ, нечего было и думать о перевозкѣ ^пассажировъ на берегъ. Поэтому уцѣлѣвшую лодку привязали къ пароходу, а иноковъ вмѣстѣ съ пассажирами повезли въ Салоники. Оттуда они и могли вернуться въ свою обитель... Монахъ Гавріилъ, однако, не утонулъ, къ удивленію... По истеченіи нѣкотораго времени, мы увидѣли его на поверхности воды, но оказать ему помощь съ парохода не успѣли; затѣмъ онъ снова пока-
зался, и мы снова безуспѣшно пытались ему помочь, послѣ чего онъ, казалось, ушелъ на глубину, ко дну,—а глубина здѣсь доходила до 70 саженъ. Всѣ крайне сожалѣли о гибели монаха, котораго не могли спасти. Подбоцманъ спустился на канатѣ къ самой водѣ и повисъ надъ нею въ ожиданіи появленія о. Гавріила на поверхности. Ждали и другіе, готовые каждую минуту подать помощь. Спустя нѣкоторое время, монахъ дѣйствительно показался; ловкій и мужественный подбоцманъ успѣлъ схватить его за руку и, при помощи другихъ, вытащилъ утопленника на пароходъ. Къ сожалѣнію, о. Гавріилъ казался уже мертвымъ. Но бывшіе на пароходѣ два врача не хотѣли мириться со смертью инока,—постарались согрѣть его, выкачать изъ него воду и up.,—и онъ, къ общей радости, ожилъ. У меня былъ новый «романовскій» полушубокъ. Я съ радостью отдалъ о. Гавріилу. Послѣдній въ немъ согрѣлся и оправился совсѣмъ... Между тѣмъ въ обители узнали, что лодка перевернулась. Ее потомъ выбросило на берегъ,—выбросило и камилавку о. Гавріила. Отсюда и заключили, что онъ утонулъ. Сейчасъ же стали молиться объ упокоеніи его души...
Между тѣмъ мы прибыли въ Салоники. Здѣсь намъ пришлось жить цѣлую недѣлю въ ожиданіи возвращенія парохода, на которомъ (а не другимъ какимъ-либо путемъ) мы хотѣли достигнуть Аѳона. Въ это время случилось мнѣ въ первый разъ увидѣть смертную казнь преступника—убійцы. У него отсѣкли голову. Убійца-преступникъ былъ турокъ. Занимался портняжнымъ ремесломъ и торговалъ одеждой. Онъ убилъ портного же—грека-христіанина за то, что тотъ требовалъ съ него долгъ. Убивъ, закопалъ жертву во дворѣ своего дома. Но все это видѣлъ одинъ еврей. Послѣ убитаго остались—жена и двѣ дочери—невѣсты. Жена очень горевала о пропавшемъ мужѣ. Два дня безплодно разыскивали его. Еврей пришелъ ко вдовѣ и заявилъ, что за вознагражденіе скажетъ, гдѣ ея мужъ... Получивъ деньги, онъ открылъ истину, но просилъ ше выдавать его, боясь, что иначе убьютъ и его. Онъ посовѣтовалъ вдовѣ взять чиновника и свидѣтелей, какихъ хочетъ, и отправиться съ ними въ домъ этого турка—портного. Пусть произведутъ у него обыскъ. А я,— говорилъ еврей,—въ это время стану ходить по двору и, гдѣ остановлюсь и постою, тамъ и копайте и найдете убитаго. Такъ и сдѣлали. Нашли убитаго,—посадили убійцу въ. тюрьму, а
потомъ судили его и приговорили къ смертной казни. Описываю этотъ случай подробно потому, что, по словамъ грековъ, то былъ первый примѣръ столь суроваго наказанія турками турка за христіанина, съ которыми раньше вообще не церемонились нисколько. Греки теперь возликовали по поводу проявленія турками справедливости, столь неожиданной п диковинной. Осужденнаго привели на мѣсто казни изъ тюрьмы мимо базара... На небольшую площадь. Руки убійцы были связаны за спиной веревкой, за конецъ которой держался солдатъ-турокъ. За ними шли—чиновникъ, долженствовавшій прочитать приговоръ, и нѣсколько солдатъ. Ноги преступника были свободны. На площади поставили убійцу и передъ нимъ жену убитаго и обѣихъ ея дочерей на разстояніи отъ преступника около двухъ саженъ. Чиновникъ развернулъ большой и крупно исписанный листъ и сталъ громко читать, что турокъ за совершонное имъ убійство осужденъ на смертную казнь,—но что вдовѣ предоставлено право взять съ убійцы извѣстную сумму денегъ, если только она захочетъ, послѣ чего преступникъ былъ бы освобожденъ отъ смерти. Было предложено вдовѣ назвать, если желаетъ она, ту сумму, какую хотѣла бы получить съ убійцы. Но вдова не захотѣла идти ни на какія сі^лки и требовала смертной казни преступника. Предложеніе было повторено до трехъ разъ, но съ одинаковымъ результатомъ. Тогда, наконецъ, судья далъ знакъ, по которому приговоръ слѣдовало привести въ исполненіе. Подошелъ мулла, что-то поговорилъ осужденному, далъ ему что-то выпить и отошелъ. Потомъ подошли два солдата: одинъ долженъ былъ совершить казнь, а другой обнажить шею убійцы. Преступникъ былъ человѣкъ высокаго роста и здоровый дѣтина. Увидѣвъ поднятый надъ нимъ мечъ, онъ бросился бѣжать по направленію къ женщинамъ; а женщины въ испугѣ побѣжали, въ свою очередь, отъ него. Произошелъ переполохъ. Солдатъ не могъ удержать убійцу. Тогда чиновникъ выхватилъ пистолетъ и уже хотѣлъ стрѣлять. Но, къ счастью, тутъ же были еще другихъ четыре солдата. Изъ нихъ одинъ, такой же рослый и сильный, быстро подбѣжалъ и ударилъ убійцу 'сзади подъ колѣнками столь сильно, что послѣдній упалъ на колѣна... И въ тотъ же мигъ другой солдатъ дважды ударилъ преступника мечемъ по шеѣ. Однако, не могъ отрубить головы прочь; она повисла, а казнепный упалъ... Зрѣлище было отвратительнѣйшее. Трупъ лежалъ на мѣстѣ казни въ томъ же
положеніи, въ какомъ преступникъ ’упалъ, въ теченіе трехъ часовъ... Этотъ случай крѣпко—крѣпко засѣлъ въ моей памяти... И не могу о немъ не вспомнить въ настоящій разъ...
Послѣ недѣли ожиданія увидѣли желанный пароходъ, прибывшій въ Салоникскую гавань,—сѣли на него и благополучно прибыли на св. Аѳонъ *).
Профессоръ А. Бронзовъ.
) Продолженіе слѣдуетъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках компьютеризации Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академическом интернет-сайте.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
