CC BY
46
срывается в театр - бытовую драму. «В трагедии судьба появляется часто как смерть: в бытовой драме она решается быть лишь болезнью. Гибель героя замещается медленными помирушками. Трагедия часто начинается смертью, вводя через смерть из быта бытие. Драма, не зная ничего, кроме быта, обрывается смертью и может давать ее лишь дозированно, в виде процесса умирания» [8, с. 62]. Судьба, царствующая в трагедии и пугающая в драме, неумолима: «Люди, явления, поступки, вещи - будто прозрачные четки, вдетые на одну крепким узлом стянутую нить: сквозь них всех одна и та же внизанная в них нить причинности. Есть одно лишь счастье: в разрыве нити. Но на театре судьбы -нить слишком крепка» [8, с. 63]. В театре трагедии и драмы нет радости свободы.
Свободу можно обрести в мире возможном, в том, каким бы он мог быть. Драме подвластно будущее как многоликое возможное завтра. Но в драме человек не может вырваться из быта. «Театр свободы», кажется, невозможен? У Кржижановского в его построении онтологии театра, которая определяет историю и модусы сущности театра, предложен оригинальный ответ. Трагедия как жанр дает предельные координаты бытия человека и, следовательно, предвосхищает его рост. «И театр ставит жизнь на поднятый над землей помост, как бы предваряя ее завтра. Образ Гамлета, показанный в первые годы XVII столетия, взят Шекспиром из первой трети XIX столетия. Люди три века тому назад проблему с "быть или не быть" решали: мне - быть, врагу - не быть. Но Гамлет, явленный сценой, дождался дня, когда завтра стало сегодня и сходит с помоста жизни. Сейчас он... сам, сменив плащ на пиджак, посещает театры: он очень тонкий зритель,
так как сценические образы всегда требуют от созерцающего их колебания меж быть и не быть. Но на сцене Гамлет редко видит самого себя.» [8, с. 82-83]. Зритель дорос до Гамлета, но на сцене его двойник рост, в таком случае, исчерпал. Тогда Гамлет обретает опыт других ищущих пределы бытия героев - схема Гамлета (сценарий его жизни) предъявляет возможные для будущего максимы, например, «вселяет свое "я" в формулу: или все, или ничего» [8, с. 83].
1. Хайдеггер М. Исток художественного творения. URL: http://sunkrima.narod.ru/kultura/heidegger_ursprung.pdf (дата обращения: 15.11.2016).
2. Белинский В. Г. О театре. М.: Детская литература, 1982. 96 с.
3. Барт Р. Работы о театре. М.: Ad Marginem, 2014.176 с.
4. Гиренок Ф. Удовольствие мыслить иначе. М.: Академический Проект, Фонд «Мир», 2008. 240 с.
5. Арто А. Театр и его двойник. Театр Серафима. М.: Мартис, 1993.192 с.
6. Евреинов Н. Н. Демон театральности. СПб.: Летний сад, 2002. 535 с.
7. Евреинов Н. Н. Театр у животных: (О смысле театральности с биологической точки зрения). Л.; М.: Книга, 1924. 72 с.
8. Кржижановский С. Философема о театре. Статьи. Заметки. Размышления о литературе и театре // Кржижановский С. Собр. соч.: в 5 т. СПб.: Симпозиум, 2006. Т. 4. 848 с.
© Красноярова Н. Г., Саенкова Е. А., 2016
УДК 130. 2
АРХЕТИПЫ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ВОЕННОГО ВОСПИТАНИЯ И ОБРАЗОВАНИЯ В АНТИЧНОЙ ФИЛОСОФИИ: ПЛАТОН - ТИРТЕЙ
В статье осмысляется архетипическая модель профессионального военного воспитания и образования, представленная в творчестве философа Платона и поэта Тиртея. Коррелят специфических и неспецифических форм философствования позволяет выявить сущностные характеристики системы античного гражданского военного патриотического воспитания: ориентацию на формирование гражданской ответственности, свободу выбора, профессиональную военную культуру. Смыс-ложизненным маркером при этом является сакрализованный идеал героя, способного преодолевать страх смерти.
Ключевые слова: детство, герой, архетип, система военного воспитания, патриотизм, поэзия, философия.
Л. К. Нефёдова L. K. Nefedova
ARCHETYPES OF PROFESSIONAL MILITARY EDUCATION AND TRAINING IN ANCIENT PHILOSOPHY: PLATO - TYRTAEUS
The article considers the archetypal model of professional military education and training provided in the works of Plato and Tyrtaeus. The correlate of specific and nonspecific forms of philosophizing brings out such essential characteristics of the system of the ancient civil military patriotic education as focus on the formation of civil responsibility, freedom of choice and professional military culture. Thus, the marker of the meaning of life is a sacralized ideal of the hero, which is able to overcome the fear of death.
Keywords: childhood, hero, archetype, system of military education, patriotism, poetry, philosophy.
Теорию и практику воспитания и образования, как правило, рассматривают с позиций частного научного знания и конкретного опыта взращивания детей и подростков. При
этом не учитывается, что частное психолого-педагогическое знание изначально имело статус философского знания, зафиксированного как результат осмысления отношений
поколений в целом, взрослых и детей в частности в сакральных мифологических текстах всех народов, в фольклоре, философском дискурсе. Отделившись от философского знания, частное психолого-педагогическое знание рассматривает ребенка и детство преимущественно с позиций должного и системы воздействия на него по направлению к взрослости. В то время как философия не забывает о данности детства и ребенка и стремится к выявлению предельных оснований этих феноменов.
Основы воспитания и образования философия эксплицирует уже в античный период. Сюжеты, рисующие поведение детей, отношение к ним взрослых, представлены в мифе, античном романе, поэзии, в философских текстах. Формируется понимание ребенка как того, кто еще не стал физически, психически и социально равноценным взрослому члену социума, в связи с чем на него необходимо должно быть направлено воспитательное воздействие, обеспечивающее социализацию. Таким образом, в античной культуре происходит осмысление того, как превратить данные природой человеческие начала в культурный продукт, тем самым закладываются онтологические, бытийные основы воспитания и образования детей. Осмысление в «Пире» Платона мифа о боге-ребенке - Эроте, сыне Пороса и Пении, родившемся в результате веселого пира, является выявлением начал человека, его природной ипостаси. Эрот - дитя, шаловливое, неопрятное, капризное, прекрасное, любящее. Его невозможно урезонить, но нельзя не любить. Он и есть сама любовь, разлитая в природе, основа красоты [1]. Выявление смыслов детства и ребенка выходит за рамки онтологии в сторону философской антропологии, ведет к осмыслению целого ряда уже не онтологических, но фило-софско-антропологических феноменов: от феномена архетипа ребенкадо феномена профессионального воспитания и образования. Представление об архетипе (первообразе) ребенка, которое в XX веке обретает законченность концепта в трудах К. Г. Юнга, формируется уже в античной философии. Античная философия не пользуется понятием архетипа, но методологически значимым является понятие архе - первоначала, в том числе и первоначала человека, чтобы раскрыть в Эроте то, что позднее К. Г. Юнг, опираясь на древние предания, определит как архетип Божественного Ребенка. Ребенок у К. Г. Юнга определяется через свою онтологическую функцию будущности и четыре сущностных феноменологических характеристики: заброшенность, непреодолимость, гермафродитизм, единство начального и конечного [2]. Все указанные Юнгом характеристики определяют Эрота как бога-ребенка.
Остановимся на понимании данных характеристик в античной системе воспитания.
Функция будущности - это то, что определяет ребенка и то, что определяет ребенок в бытии во все времена и у всех народов. Возможность сохранения бытия связана именно с ребенком, обеспечивается им. Отсюда в самых архаических культурных практиках в ситуациях непримиримой вражды детям врагов сохраняли жизнь, а противные случаи квалифицировались как акты особой жестокости. Будущность в античной культуре связана с преемственностью поколений и взращиванием детей, стражей государства, его сохранением.
Заброшенность носит не бытовой, но экзистенциальный характер: человек самим фактом своего рождения явлен как заброшенный в данный мир из зазора между бытием и небытием. Особенно остро и определенно заброшенность явлена в детстве, так как дитя не может выжить вне содействия взрослых. В античной культуре заброшенность также актуализирована как утрата родины, свободы, как скитание. Однако античная философия и литература акцентируют не столько заброшенность, сколько возможность и необходимость ее преодоления через отстаивание государства, семьи, детей, жизни, свободы.
Непреодолимость также носит экзистенциальный характер: ребенок обладает особой непреодолимой интенцией к росту и укоренению в бытии: он будет расти, развиваться несмотря на препятствия. Именно на непреодолимости как изначально заданной феноменологической характеристике строится система воспитания свободного гражданина, воина, мужчины в античном мире.
К. Г. Юнг назвал ребенка божественным гермафродитом. Ребенок еще не мужчина, не женщина - ему только предстоит стать кем-то из них в результате развития природных задатков. Ребенок - третье, из которого воспитание делает первый или второй социальный пол - гендер. Античная культура актуализировала мужской пол, видя в нем воплощение героя, воина, гражданина.
Единство начального и конечного в имплицитно представленном в античной культуре архетипе ребенка проявляется как связь поколений, опора на примеры достойного поведения взрослых в воспитании детей.
Проявление-просвечивание архетипа ребенка достаточно легко обнаруживается в практиках воспитания как в истории, так и в современности. Однако стоит заметить, что имплицитность архетипа ребенка в конструировании воспитания ведет к произвольности акцентов на тех или иных феноменологических характеристиках ребенка, что чревато перекосами практики воспитания с непредсказуемыми последствиями. Достаточно обратиться к последним десятилетиям рубежных XX и XXI веков. Так, например, актуализация непреодолимости ребенка в культуре России конца XX века (показатели здоровьесбережения, качества образования, успешной социализации) сменилась актуализацией заброшенности (Россию и СНГ потрясла детская беспризорность и безнадзорность, заставившая вспомнить времена революции и гражданской войны). Сегодня вновь актуализирована феноменологическая заброшенность ребенка, взывающая к содействию в его укоренении, что также привело к перекосу - развитию практик ювенальной юстиции [3], чреватых разрушением оснований культурной оппозиции отцовства-сыновства, не говоря уже о полном разрушении культуры семьи.
Архетип ребенка лежит и в основании концепций профессионального образования и воспитания, в том числе и военного. Большую роль здесь играет представление о том, каким человеком должен вырасти ребенок, будущий мужчина, воин и какими средствами этого можно достичь. То есть актуализирована функция будущности.
Прежде всего отметим актуальность профессионального военного воспитания. Оно уже в глубокой древности представлено и в мифе, и в сакральных текстах всех без
исключения народов. Так, в Древней Греции чтили не только богов, но и героев. Почитание человека, ставшего равным богу через героический подвиг, наследует имперская культура Рима: Цезарь - равен богу, поскольку он - герой, прославивший Рим победами. Средневековый героический эпос славит героя, проявившего необычайный героизм уже в раннем детстве: циклы о Кухулине, короле Артуре, Сосла-не. Русский героический эпос также представляет тип былинного и сказочного богатыря, проявившего необычайную силу уже в детстве. Таковы Илья Муромец, Добрыня Никитич. Ребенок-герой - одно из наиболее ярких воплощений архетипа ребенка, актуализация такой его сущностной характеристики, как непреодолимость. Сила ребенка, данная ему уже в детстве, как правило, связана с профилем профессиональной военной деятельности - из ребенка вырастает защитник рода, племени, вдов и сирот, государства.
Обратимся к труду Платона «Государство», где данная проблема не просто зафиксирована, но всесторонне осмыслена, что явно и имплицитно легло в основу философии и культуры образования, в том числе и профессионального [4]. Размышляя о возможности создания идеального государства, Платон отводит чрезвычайно значимое место проблеме воспитания стражей государства. Кто такие стражи государства? Это свободные граждане, готовые при необходимости встать на защиту своего отечества. Это люди, получившие всестороннее образование. Именно образование делает из этих свободных граждан подлинных воинов, стражей-защитников своего государства. Как известно, древняя Греция представляла собой союз государственных образований - полисов: Афины, Спарта, Аргос, Фивы, Хал-кида и т. д. Полис возникал на основе объединения небольших общинных образований и требовал неустанной защиты. Свободный гражданин, не заботящийся о своем государстве, мог уснуть свободным человеком, а проснуться рабом. Отсюда крайне важной становилась проблема воспитания не просто воина-наемника, владеющего военным ремеслом, но воспитание гражданина, защищающего сакрализо-ванные идеалы и ценности своей культуры. Именно стражи государства - свободные граждане, прославлены в истории античного мира. Например, подвиг трехсот спартанцев при Фермопилах, трактуемый со времен Геродота как классический пример силы патриотического духа. Воспитать граждан-воинов - задача весьма непростая. Ее решение включало теоретический и практический аспекты. Прежде всего необходимо было решить вопрос о содержании образования: чему должны были учиться дети? Какими умениями они должны были овладеть? Каким должен быть идеальный страж государства?
Платон относился к отбору содержания образования как очень строгий цензор: он считал, что необходимо исключить из культурного обихода детей, будущих стражей государства, мифы, где боги ведут себя неподобающе. Например, нельзя рассказывать детям мифы, где Зевс обижает Геру, проявляет жестокость по отношению к своему сыну Гефесту: сцены семейных распрей богов вызывают сомнение в их божественном статусе и истинности, а это ведет к разладу в сознании, чревато разрушением идеалов. Не нужна, по его мнению, в воспитании мужчин, защитников государства и трогательная лирическая поэзия, так как она формирует
чувствительность, а это вредит защитнику в исполнении его воинского долга, который требует твердости в ратном деле. В то же время Платон предостерегал от гипертрофированного увлечения атлетизмом. Образ сонного атлета, чья мускулатура совершенна, но чей разум не развит и спит, у Платона не просто живописен, но имеет вполне актуальный философско-антропологический смысл, предостерегая от однобокости физического воспитания и подчеркивая настоятельную необходимость развития разума. Действительно, как похожи на платоновских атлетов современные накачанные культуристы, да и все прочие спортсмены, озабоченные исключительно физической стороной спортивных достижений, забывающие о гармонии телесного и духовного.
Можно сказать, что задолго до XX века Платон подошел к определению наиболее универсальных принципов отбора содержания образования, таких как соответствие образования требованиям общества; единства, взаимосвязи всех сторон образования; воспитание гармонической личности. Таким образом, не только владение щитом, копьем, мечом входило в воспитание античного воина, но и владение стихом, а также иными искусствами.
Однако Платон не был новатором в осмыслении воспитания стражей государства. Он жил в IV в. до н.э., но уже в VII в. до н.э., за четыре века до Платона, в Афинах жил хромой поэт и учитель - Тиртей. С его именем связан исторический сюжет о спартанцах, запросивших у афинян военной помощи и в насмешку получивших таковую в лице хромого поэта. Однако стихи Тиртея вдохновили спартанцев, и они победили врагов. Именно Тиртей оставил развернутое поэтическое свидетельство их воинской славы и доблести.
Лучший из подвигов всех для молодого бойца.
Гордостью будет служить и для города и для народа
Тот, кто, шагнув широко, в первый продвинется ряд;
И, преисполнен упорства, забудет о бегстве позорном,
Жизни своей не щадя и многомощной души;
Кто ободрить может речью стоящего рядом гоплита, -
Доблестным будет бойцом воин подобный в бою.
Миг, и он вспять обратит густые ряды супостатов
И, не смущаясь душой, выдержит битвы волну.
Так насмешка афинян обернулась поднятием воинского духа горделивых спартанцев: хромой Тиртей был учителем, он знал, что такое героический подвиг и умел вдохновлять на него.
Вернемся к тому, что хромой Тиртей был не просто поэтом, но учителем. В его лирике представлена полная и исчерпывающая программа героико-патриотического воспитания. Рассмотрим программные позиции военного патриотического воспитания в поэме Тиртея «К согражданам» [5].
Во-первых, воспитание осуществляется на примере Геракла - героя богоравного. Греки почитали священными не только богов, но и героев. Существовали специальные места поклонения героям - герооны. Геракл - один из наиболее популярных сакрализованных идеалов греческого героя. Его образ - идентификационный маркер для греческих юношей.
Так как потомки вы все необорного в битвах Геракла,
Будьте бодры, еще Зевс не отвратился от нас!
Тиртей прекрасно понимает, что чувство страха в битве - естественное экзистенциальное состояние человека. Но существует опыт его деятельного преодоления. Тиртей показывает, каким должен быть внутренний настрой воина в битве, готовит юношу-воина к встрече с огромными полчищами врагов, указывает, как держать щит, подчеркивает, что надо находиться в первых рядах бойцов. При этом очень важен внутренний настрой - готовность встретиться со смертью.
Вражеских полчищ огромных не бойтесь, не ведайте страха, Каждый пусть держит свой щит прямо меж первых бойцов, Жизнь ненавистной считая, а мрачных посланниц кончины -Милыми, как нам милы солнца златые лучи!
Тиртей опирается на опытное знание о том, как осуществляется битва, не скрывает, что война тяжкое и ужасное дело, но подчеркивает прагматическую целесообразность преодоления страха, выражает уверенность в том, что воины владеют необходимыми практиками его преодоления.
Опытны все вы в делах многослезного бога Арея, Ведомы вам хорошо ужасы тяжкой войны, Юноши, вы и бегущих видали мужей и гонящих; Зрелищем тем и другим вдоволь насытились вы! Воины те, что дерзают, смыкаясь плотно рядами, В бой рукопашный вступить между передних бойцов, В меньшем числе погибают, а сзади стоящих спасают.
Поэт подробно выписал экзистенциальное состояние труса. Это презренное состояние страшнее, чем чувство страха смерти. Если воин, преодолевающий страх, един со всеми, он - в общем ряду, то трус мучается своей отторженностью от всех. Символ труса - мертвец, пронзенный копьем в спину.
Труса презренного честь гибнет мгновенно навек: Нет никого, кто бы мог рассказать до конца все мученья, Что достаются в удел трусу, стяжавшему стыд! Трудно решиться ведь честному воину с тылу ударить Мужа, бегущего вспять с поля кровавой резни: Срамом покрыт и стыдом мертвец, во прахе лежащий, Сзади пронзенный насквозь в спину копья острием!
Альтернативой смятению и трусости является умелое правильное военное действие. Тиртей очень подробно говорит о том, как надо вести себя в битве. Можно сказать, что его поэма - это античное руководство к рукопашному бою, в котором предусмотрены все составляющие ратного действия: твердость, устойчивость, умение упереться в землю; владение приемами шага, броска, копьем и щитом; индивидуального и коллективного действия в рукопашной схватке.
Пусть же, широко шагнув и ногами в землю упершись, Каждый на месте стоит, крепко губу закусив, Бедра и голени снизу и грудь свою вместе с плечами Выпуклым кругом щита, крепкого медью, прикрыв; Правой рукою пусть он потрясает могучую пику, Грозный шелома султан над головой всколебав;
Пусть среди подвигов ратных он учится мощному делу И не стоит со щитом одаль летающих стрел; Пусть он идет в рукопашную схватку и длинною пикой Или тяжелым мечом насмерть врага поразит! Ногу приставив к ноге и щит свой о щит опирая, Грозный султан - о султан, шлем - о товарища шлем, Плотно сомкнувшись грудь с грудью, пусть каждый дерется
с врагами,
Стиснув рукою копье или меча рукоять! Вы же, гимниты, иль здесь, иль там, под щиты припадая, Вдруг осыпайте врагов градом огромных камней Или мечите в них легкие копья под крепкой защитой Воинов тех, что идут во всеоружии в бой!
Тиртей много говорит о смерти. Смерть исполнена смысла для воина-патриота, защищающего землю родную, свой город, семью. Поэт славит не воинское искусство ради искусства, не славу ради славы, не захват чужого богатства, чужих земель, но жизненную необходимость защищать отца, мать, жену, детей, свои тучные нивы, свой образ жизни, свое свободное положение. В противном случае весь род ждут скитания и горькая бедность. Поэт представляет рациональные прагматически обоснованные основания преодоления естественного и неизбежного страха смерти. Особо подчеркнута необходимость защиты детей - в них Тиртей видит будущее.
Да, хорошо умереть для того, кто за землю родную Бьется и в первых рядах падает, доблести полн. Тот же, кто город родной и тучные нивы покинув, Станет с сумою ходить, - горькую вкусит судьбу, С матерью милой, с детьми неразумными, с юной супругой И с одряхлевшим отцом жалким скитальцем бродя. Всюду, куда ни придет он под бременем бедности горькой И безысходной нужды, всюду он будет врагом. Доблестный род обесчестит и лик опозорит блестящий, И вслед за ним по следам горе с бесчестьем пойдет. Если же странник бездомный нигде не найдет ни заботы, Ни уваженья - ни он, ни все потомство его, -Будем за эту страну с отвагою биться и сгибнем За малолетних детей, жизни своей не щадя!
Тиртей говорит о возможности и необходимой готовности к смерти в бою. Однако в его поэме нет надрыва, нет той лирической чувствительности, о вредности которой говорил Платон в «Государстве». Поэт указывает как должно себя вести воину, какие необходимые телесные и душевные действия и в какой последовательности он должен их осуществлять. Категорический императив сочетается со спокойной рассудительностью. Воспевая спартанцев, Тиртей оставался мудрым афинским поэтом-философом.
Юноши, не отходя ни на шаг друг от друга, сражайтесь, И да не ляжет на вас в бегстве позорном почин, -Нет, себе в грудь вы вложите великое, мощное сердце, В битву вступая с врагом, жизнь не щадите свою И не бегите из боя, старейших годами покинув, Старцев, чьи ноги уже легкости чужды былой! Это - позор, если старый боец впереди молодежи В битве падет посреди первого ряда бойцов.
Итак, четыре столетия, разделяющие Платона и Тиртея, не помешали культурному диалогу между ними, выявившему единство позиций в отношении воспитания стражей государства. Возможно, и сама мысль Платона об идеальном государстве вызрела благодаря сложившейся в течение ряда веков культуре его сохранения, защиты, понимания ценности государства. Таким образом, можно сделать вывод об идентичности философского и поэтического понимания системы профессионального военного воспитания и образования, представленного в творчестве Платона и Тиртея, о сохранении традиций воспитания гражданина, воина, героя, несмотря на хронологический промежуток в четыре века. Коррелят философии и поэзии позволяет выявить сущностные характеристики системы античного гражданского военного патриотического воспитания: ориентацию на формирование гражданской ответственности, свободу выбора, профессиональную военную культуру. Огромное значение имеет сакрализация идеала героя, способного преодолевать страх смерти.
УДК 316.75
ПРОБЛЕМА НОРМЫ И НЕНОРМАЛЬНОГО В ФИЛОСОФСКОМ ДИСКУРСЕ
Статья обосновывает актуальность философского осмысления понятий «норма» и «ненормальное».
Ключевые слова: норма, ненормальное, предписание, идеальное, мера, граница, этика, мораль.
Понятие нормы так или иначе присутствует в философских изысканиях. Реже эксплицитно, чаще имплицитно. Когда речь идет о норме, нормальном, все понимают, что имеется в виду. Латинское norma - правило, образец - понимается как предписание, образец поведения или действия [1]. Норма выражает то, что существует или должно существовать во всех без исключения случаях. Исторически, появление нормы можно отнести к ветхозаветному времени. Заповеди, данные Богом, были первым правилом, нормой поведения, предписываемой людям. Именно поведение людей, которое вело к саморазрушению, упадку, моральной и духовной деградации, привело к необходимости ввести некоторые ограничения. Эти Божьи заповеди в дальнейшем стали основой различных гражданских актов: законов, правил, предписаний, которые со временем менялись, корректировались. Можно сказать, что в них определялось нечто идеальное («снятое» по Г. В. Ф. Гегелю) для человека, к которому он должен стремиться. Снятое (идеальное) в философии Г. В. Ф. Гегеля есть нечто опосредованное: оно не-сущее, но как результат, имеющий своим исходным пунктом некоторое бытие, поэтому снятое еще имеет свою определенность, от которой оно происходит. Нечто снято лишь постольку, поскольку оно вступило в единство со своей противоположностью [2, с. 43].
1. Платон. Пир // Древнегреческая философия: от Платона до Аристотеля. М.: ООО «Изд-во АСТ»; Харьков: ФОЛИО, 2003. C. 36-90.
2. Юнг К. Г. Божественный ребенок: Аналитическая психология и воспитание: СПб.; М.: Олимп: ООО «Изд-во АСТ-ЛТД», 1997. 400 с.
3. Истоки ювенальной юстиции. URL: http://pandoraopen. ru/2013-06-04/istoki-yuvenalnoj-yusticii-kak-britaniya-400-let-reshala-problemy-detej (дата обращения: 10.11.2016).
4. Платон. Государство // Древнегреческая философия: от Платона до Аристотеля. М.: ООО «Изд-во АСТ»; Харьков: ФОЛИО, 2003. C. 91-440.
5. Тиртей. К согражданам // Тиртей. Лирика. URL: http://lib.ru/POEEAST/TIRTEJ/tirtey1_2.txt (дата обращения: 10.11.2016).
© Нефёдова Л. К., 2016
Н. В. Фёдорова N. V. Fedorova
THE PROBLEM OF NORM AND ABNORMAL IN PHILOSOPHIC DISCOURSE
The article considers the relevance of philosophical interpretation of the concepts "norm" and "abnormal".
Keywords: norm, abnormal, dictate, ideal, extent, border, ethic, virtue.
В нашем случае это имеет следующее значение: нормальное может быть таковым, только вступив в единство с ненормальным. Перефразируя выражение Г. В. Ф. Гегеля, нормальное есть нормальное, ненормальное есть ненормальное лишь в их отличии друг от друга. На этом отличии часто строятся многочисленные определения понятий. В таком случае нам необходимы некие дефиниции (признаки), которые помогут нам отделить нормальное от ненормального и определить их.
Но прежде, чем приступать к поиску и анализу этих дефиниций, следует обратиться к еще одной характеристике определенных понятий. Г. В. Ф. Гегель говорит об их конечности, а значит, они не только изменяются, как нечто вообще, а преходят, т. е. нормальное и ненормальное содержат в себе зародыш прохождения как внутри-себя-бытие, час их рождения есть час их смерти. Это объясняет встречающийся довольно часто в культуре переход ненормального в нормальное и наоборот. В философии вообще, а особенно в философии морали, в которой понятие нормы развивалось особенно активно, большую роль играет долженствование как последнее и абсолютное понятие о тождестве в-себе-бытия или соотношения с самим собой и определенности или границы. По мнению Г. В. Ф. Гегеля, в понятии долженствования много значит выражение:
