CC BY
48
КОГНИТИВНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
УДК 81-13
Т. И. Семенова
Иркутский государственный лингвистический университет ул. Ленина, 8, Иркутск, 664025, Россия E-mail: [email protected]
АНТРОПОЦЕНТРИЗМ МОДУСА КАЖИМОСТИ
Осмысление роли человеческого фактора в языке позволило по-новому взглянуть на проблему субъективного в языке, связав ее с познавательной деятельностью человека и тем, как особенности этой деятельности отражаются в структуре языка. Высказывания с модусом кажимости отражают особенности индивидуального, личност ного восприятия предметов и явлений внешнего мира, их вписанность в субъективный контекст. Языковая картина мира, объективируемая через модус кажимости, несет в себе черты человеческого способа мироощущения, так как она релятивизирована относительно воспринимающего субъекта.
As pointed out by Benveniste, language is inherently subjective. This paper focuses on conceptual structures of human consciousness and their language manifestations, and on linguistic manifestations of the human factor in the processes of categorization and conceptualization. Particular attention is paid to the anthro-pocentric nature of the structures with the modus of seemingness (modus videri) .
Смена приоритетов в языкознании 1980-х гг. означала переход от лингвистики системоцентричной с ее доминирующим вниманием к языковым формам к антропоцентрически ориентированной лингвистике, предполагающей исследование языка «во всех его разнообразных и многообразных связях с человеком, с его интеллектом и разумом, со всеми мыслительными и познавательными процессами, им осуществляемыми и, наконец, с теми механизмами и структурами, что лежат в их основе» [Кубрякова, 1999. С. 3]. В настоящее время антропоцентрическая парадигма как методологическая основа большинства лингвистических исследований убедительно доказывает, что лингвистике «малоинтересны данные “беспристрастной” действительности: она рассматривает мир сквозь призму языка и в модусе субъекта» [Переверзев, 1998. С. 25]. Человек в его отношении к миру, к другим людям и по отношению к себе «становится не чем иным, как объективно существующей отправной точкой всей системы координат» [Рубинштейн, 2003. С. 348].
Репрезентация мира, его концептуализация и категоризация зависят оттого, «каким видит человек, судя по языковым данным, окружающую его действительность, в каком виде она отражается в его голове, какой
опыт взаимодействия с природой и себе подобными фиксирует в языке и почему» [Кубрякова, 1999. С. 5]. Присутствие познающего субъекта в процессах когнитивного освоения человеком окружающего мира проявляется в том, что «в осмыслении разных концептов нашего сознания постоянно присутствует не только отражение объективного мира, мира, “как он есть”, но и чисто человеческое отношение к миру со всей субъективностью его взглядов и оценок, и - в то же самое время - свободой выбора собственной позиции» [Кубрякова,
2000. С. 91]. Активность человеческого Я в познавательной деятельности образно сформулировал Ш. Балли: «...мы являемся рабами собственного “я”; мы постоянно примешиваем его к явлениям действительности и последняя не отражается, а преломляется в нас, то есть подвергается искажениям, причина которых кроется в самой природе нашего “я”» [Балли, 1961. С. 22-23].
Язык не может не обеспечивать средствами эти гносеологические закономерности. Человеческая «точка зрения», заложенная в самом языке, отражает особое представление о мире, «схваченное» со стороны познающего субъекта во всей его эмпириче-
ББЫ 1818-7935. Вестник НГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2006. Том 4, выпуск 2 © Т. И. Семенова, 2006
ской целостности и многообразии механизмов получения, обработки и хранения информации, индивидуализации восприятия и знания, формирования ценностной картины мира. Именно учет самых различных факторов, таких как позиция наблюдателя, пространственные, временные характеристики рассматриваемых сущностей, фоновые знания, способность субъективного восприятия и оценки реального мира, т. е. проявление фактора человека в языковых формах позволяет выйти на новый уровень осмысления «человеческого фактора» в языке.
Антропоцентризм как неотъемлемое свойство языка следует понимать как прямое указание на присутствие в его системе, структуре, функционировании и эволюции носителя языка как субъекта речи, восприятия, познания, мышления, сознания, поведения, деятельности и культуры [Рябцева, 2005. С. 10]. Антропоцентрический подход к явлениям языка не сводится исключительно к фигуре говорящего как управляющего и регулирующего начала в функционировании языковой системы. Мы разделяем точку зрения А. В. Кравченко относительно того, что в системе языка закреплена его ориентированность не столько на говорящего, сколько на человека вообще, т. е. «речь следует вести о языковом антропоцентризме и его проявлениях в различных языковых структурах» [Кравченко, 1996. С. 18].
Антропоцентричность языка вводит в рассмотрение проблему «субъектно-ориентированных» или «субъектных» компонентов речи; в определении Н. К. Рябцевой это «компоненты высказывания (текста), соотносимые с породившим его субъектом» [Рябцева, 2004. С. 451], который выступает в речи в качестве говорящего, наблюдателя, носителя ментальных состояний и, кроме того, объекта. С субъектом речи и его ментальными состояниями соотносятся такие языковые категории, как дейксис, оценка, референция, модус. Они придают высказыванию «двуслойность», дополняя пропозициональное, объектное содержание речи ан-тропоцентричным содержанием и измерением. Модусное событие (как семиотическое содержание, а не экстралингвистический факт) есть отражение «несубстанциональной» действительности, рефлексии говорящего по поводу диктумного события, и этот уровень рефлексии предстает как метаязы-ковой [Черемисина, Колосова, 1989]. Поро-
ждаемый субъектными компонентами речи «субъектный» метауровень актуализирует субъекта речи и его интеллектуальную обработку, интерпретацию текущей ситуации [Рябцева, 2005].
В формах модуса выражается оценка дик-тумного события под разными углами зрения: модальным, оценочным, истинностным, этическим, интеллектуальным. Модусные категории, или, в терминах Н. Н. Болдырева, категории модусного типа, «обеспечивают возможности различной интерпретации говорящим того или иного концептуального содержания и формирования на основе этого отдельных смыслов» [Болдырев, 2005. С. 32]. Модусные категории не просто связаны с человеческим фактором, но в них наиболее ярко выражена отражательная деятельность сознания, его интерпретирующая функция. «Данный тип категорий является онтологическим для человеческого сознания и гносеологическим по отношению к окружающему миру и миру языка» [Там же. С. 32-33]. Семантика модусных единиц ориентирована не на отражение реалий окружающего мира, а на их оценку или интерпретацию говорящим, т. е. они имеют не онтологическую, а концептуально-языковую природу. Модусные категории создаются языком с целью соответствующей интерпретации или оценки информации в процессе ее передачи языковыми средствами. Их присутствие в высказывании маркирует, что «внешний», объективный мир представлен в субъективной форме, он имеет «онтологически субъективный модус существования» [8еаг1е, 1999. Р. 44].
В системе языковых категорий кажимость определяется нами как категория модуса (модусная категория), имеющая перцептивно-когнитивно-аффективную природу [Семенова, 2005]. Модус кажимости понимается как специфический способ создания языковой картины мира в модусе (в концептуальном мире) воспринимающего и познающего мир субъекта. Языковая картина мира, объективируемая в модусе кажимости, носит антропоцентрический характер, поскольку преломляется через опыт взаимодействия индивида с миром. Результат такого взаимодействия есть категоризация различных видов чувственного и логического познания. Через модус кажимости человек ка-тегоризует и объективирует собственный экспериенциальный опыт, субъективное восприятие бытия, неточное, неполное знание,
инференциальное знание, а также «чужое» мнение, «чужое» сознание, «внутренний
мир» человека. Таким образом, вербализованная в модусе кажимости субъективная интерпретация диктумного события может даваться в аспекте истинностной оценки (т. е. возможности, вероятности события, степени достоверности о нем) или в аспекте характера психической обработки информации о диктумном событии. Сложная структура познавательно-оценочной деятельности
человека, объективируемая через модус кажимости, свидетельствует о том, что эта языковая категория занимает определенное место в типологии модусов как способ получения и структурации различных видов знания как способ индивидуализации знания и восприятия.
Антропоцентричность представленной в модусе кажимости языковой картины мира обусловлена «осмыслением, интерпретацией мира и его устройства с точки зрения действующего в нем человека» [Рябцева, 2005. С. 70]. Возможность представления мира в его соотнесенности с человеком обусловлена тем, что языковые единицы кажимости наряду с другими предикатами внутреннего состояния - эмоциональными, ментальными, перцептивными, входят в категорию «вторичных эгоцентрических элементов языка» [Падучева, 1996]. Языковая специфика единиц кажимости как вторичных эгоцентриков заключается в их способности осуществлять референцию к лицу, воспринимающему и оценивающему ситуацию. Наличие в семантике единиц кажимости семантического актанта ‘субъект восприятия / сознания’ делает возможным такой способ представления действительности, при котором ситуации, признаки предметов воспринимаются, оцениваются, осмысляются через призму интерпретирующего восприятия субъекта.
Способ представления внешнего мира через его внутреннее преломление в сознании персонажа определяется как изображенное (воспроизведенное) восприятие («represented perception») [Prince, 1988. Р. 81]. Изображение «чужого сознания», не вставленного «в оправу сознания автора» [Бахтин, 1997. С. 340], достигается через тип повествования, в котором повествователь вместо описания внешнего мира представляет восприятие этого мира персонажем так, как оно происходит в его сознании. Персонаж воспринимает мир зрением, обо-
нянием, слухом, осязанием, и читатель воспринимает эти события через субъективную призму персонажа [Падучева, 1996. С. 395]. Описание предметов, ситуаций через восприятие лиц, отличных от автора высказывания (повествователя), позволяет достичь эффекта «соприсутствия» [Шмелев, 2003], так как читатель осуществляет вместе с персонажем когнитивные операции распознавания, идентификации незнакомого объекта.
Вербализация содержания восприятия, мыслей, переживаний, т. е. сфера проявления сознания предполагает присутствие чувствующего и мыслящего субъекта, и повествователь «уступает» свое место персонажу. При реконструкции внутренней сферы персонажей (мысли, чувства, бессознательные мотивы поступков) единицы оценочной и модальной семантики, дейктические единицы, дискурсивные слова, интенсификаторы, т. е. «первичные эгоцентрики», релятивизированы относительно воспринимающего субъекта. Ему принадлежит модусная квалификация происходящего, субъективная интерпретация диктум-ного события. Поэтому все, что оказывается в сфере действия этого модуса, «пропущено» через восприятие, сознание, оценку конкретного референта, отражая его «внутренний голос», ср.: His cheeks were flushing. It didn’t seem so terrible, now, to be drinking (Steinbeck). «Настоящее» как фрагмент действительности, обозначенный словом «now», является объектом непосредственного чувственного восприятия не говорящего, а другого лица (персонажа), который является подразумеваемым субъектом предикатов кажимости. Именно это лицо категори-зует в процессе когнитивной деятельности поступающую к нему информацию. Первичные эгоцентрики в неканонической речевой ситуации представляют не субъекта речи, а субъекта восприятия, т. е. они кон-тектуализируются через персонаж, ср.: He went over and put his hand on top of the Dutch oven. It felt to him like the biscuits were probably ready (McMurtry); It seemed to her that perhaps they were not suited to each other, after all (Fitzgerald J); Fortunately, they hadn’t been very busy this last day or two, the rush of a few days before appeared to be over now (Priestley). Говоря словами Е. В. Па-дучевой, персонаж «вытесняет повествователя, захватывая эгоцентрические элементы языка в свое распоряжение» [1996. С. 206].
Наличие в одном высказывании эпистеми-ческих показателей с ориентацией на эгоцентрический контекст - fortunately, perhaps, indeed, certainly, maybe, probably, after all, now, here, и неэгоцентрический -seemed, appeared, looked, felt, sounded, свидетельствует не только о квалификации эпистемического состояния персонажа, но и сообщает о том, «как оно было вербализовано в сознании этого лица» (о совмещении эпистемических показателей во французском языке см.: [Иоанесян, 2000. С. 266]).
Модус кажимости является языковым средством репрезентации внутренней сферы персонажа, знаком, в терминах Бахтина, «чужой смысловой позиции». Когнитивное содержание высказываний с модусом кажимости заключается в ориентации на непосредственный чувственный опыт субъекта, который имплицитно входит в семантическую структуру высказывания. В рамках языковой формы с модусом кажимости ка-тегоризуется антропоцентрично осмысленный субъектом опыт когнитивного взаимодействия с миром. Информация в таком случае категоризуется как результат первичной когнитивной деятельности этого субъекта. Такая стратегия представления фабульных событий позволяет читателю видеть и воспринимать события такими, какими они даны в личном опыте, ср.: They lifted him up and carried him into the hall and out of the front door. Then they put the body down, it seemed fearfully heavy (Maugham 1); She laid her fine delicate hand on his brow. It seemed fresh and smooth - very fresh and smooth (Lawrence); He reached for her hands. They felt cold in his hot clutch (Brown). Пре-дицируемые признаки heavy, fresh, smooth, cold предстают с «внутренней» точки зрения как кем-то ощущаемые, воспринимаемые, квалифицируемые, они концептуализируется через личный опыт чувствующего субъекта, через его реакцию при взаимодействии с объектом. Единицы кажимости маркируют не только синтагматическую связь между носителем признака и самим предикативным признаком, но также выполняют содержательную функцию - сигнализируют присутствие человека и его роль в коммуникативной ситуации, его вовлеченность в нее. Хотя говорящий может и не отдавать себе отчета в том, что он вносит в восприятие объективной ситуации свое субъективное ее видение, тем не менее «он неявно,
“безотчетно” рефлексирует над ней, даже не осознавая этого» [Рябцева, 2005. С. 383].
«Человеческий фактор» в языке подтверждает динамический, изменяющийся характер мира по отношению к человеку, поскольку свойства мира «концептуализируются через призму действий и восприятий людей, которые пользуются предметами и воспринимают их действия» [Янко, 2000. С. 528]. З. Вендлер в известной статье «О слове good» ставит вопрос о том, какими способами прилагательное может быть связано по смыслу с существительным [Вендлер, 1981. С. 534]. Так, прилагательное uncomfortable, обозначающее свойство «быть удобным» характеризует признак предмета chair через воздействие, производимое на человека, - на стуле неудобно сидеть, как в следующем примере, ср.: A derelict striped canvas chair coaxed me into its canvas nest. It felt exactly like the famous Barcelona chair - very uncomfortable (Smith). Наличие языковых структур, номинирующих познавательную деятельность человека, направленную на соответствующее чувственное качество предмета, отражает общее свойство семантики языка, где явно выделяется «человеческий» аспект. Знания, полученные перцептивно, в результате взаимодействия человека и окружающей его действительности, как подчеркивает Н. К. Рябцева, «возможно, наиболее антро-поцентричны: ведь человек воспринимает происходящее через призму собственного “я” - своих размеров, намерений, уже имеющихся знаний и пр., и при этом создает, “строит” образ воспринимаемого объекта или явления и одновременно производит его подсознательную категоризацию» [Рябцева, 2005. С. 234]. Связь знаний, заложенных в языке, с субъектом восприятия, познания, поведения, практической деятельности, позволяет достичь более адекватного описания языка, поскольку в понимании и осознании особенностей языка и речи есть много такого, что не может быть объяснено без обращения к понятию субъективности, личностной концептуализации человеком окружающей действительности, «субъективной категоризации» [Черемисина, 2004].
Осмысление эмпирического материала в антропоцентрическом аспекте убедительно показывает, что человек воспринимает мир и текущую ситуацию «с точки зрения своего присутствия и участия в ней» [Рябцева, 2005. С. 14]. Субъективный образ строится
человеком в реальной жизни, во всем переплетении областей деятельности человека. Материальный мир оказывается вовлеченным в личностную сферу познающего мир индивида, он принимается субъектом «пристрастно структурированным» [Артемьева,
1999. С. 11]. Когнитивные механизмы «пристрастной» структурированности воспринимаемого субъектом мира находят языковую реализацию в высказываниях с модусной рамкой кажимости, в которых отражается когнитивное взаимодействие мира и человека в самых различных аспектах, одним из которых является оценочный. Прагматическая цель употребления аксиологических предикатов в неканонической коммуникативной ситуации заключается в указании на субъект и на модальный тип высказывания [Вольф, 2002. С. 102]. Явное или неявное присутствие воспринимающего и оценивающего субъекта усложняет мо-дусную перспективу высказывания, поскольку вносит в него значение авторизации, т. е. указание на то, что высказываемая в предложении оценка предмета или явления представлена не как объективное положение дел, автором которой может быть любой мыслящий субъект, а как принадлежащая говорящему или какому-то иному лицу [Золотова, 1973].
В оценочных высказываниях устанавливается отношение объекта к концептуальному миру субъекта, а не к положению вещей в мире. Поэтому оценочные суждения, релятивизированные относительно «концептуального» мира субъекта оценки, предполагают, что соответствующее мнение может не совпадать с мнением других субъектов в их возможных мирах. Словесное обнаружение субъективности с эксплицитной модусной рамкой диалогически обусловлено: оно предполагает возможность иного взгляда на то же положение дел, диалогическое взаимодействие двух или более мнений. Через модус кажимости эксплицируется рассогласование оценок, столкновение оценочных стереотипов, существующих в «концептуальных» мирах разных субъектов относительно одной денотативной ситуации, отражая, таким образом, многоаспектную картину мира, где одновременно сосуществуют разные ценностные стереотипы.
Расхождение во взглядах на одну и ту же денотативную ситуацию осуществляется
экспликацией субъектов, ср.: The suit in which I fancied myself so much - my best suit - would seem cheap and nasty to him (Braine); The idea seemed stale and unamazing to Michael, but its originator shook with anticipatory laughter (Fitzgerald 2). В одном высказывании оценочные предикации соотносятся с разными субъектами оценки, обнаруживая, таким образом, контаминацию «голосов» двух субъектов.
Сложность модусной перспективы может быть обусловлена наличием оценивающих субъектов, различающихся референтными признаками, ср.: He didn’t pay much attention to Michael, who seemed to him, notwithstanding his too obvious beauty, a somewhat ordinary young man (Maugham 2). В высказывании совмещены две оценки. Очевиден объективный характер внешних признаков - too obvious beauty, эта оценка явно не принадлежит названному субъекту, ее субъект - социум, «общее мнение». Конкретному субъекту оценки принадлежит другая оценка, отличная от первой, - a somewhat ordinary young man.
Субъектная многоплановость может быть обусловлена сменой оценочного знака: положительная оценка объектов в концептуальном мире говорящего может меняться на отрицательную в концептуальном мире субъекта восприятия, который одновременно является и субъектом оценки, ср.: Still far from pretty, she looked much better in a bar than in a jury box (Steinbeck); The city, beautiful and mysterious, seemed sinister in the dim light (Holt). Утверждаемые оценки - far from pretty; beautiful and mysterious -представлены как положение дел в «реальном мире» (в универсуме речи), они выражают оценку говорящего, что подтверждается отсутствием модальной рамки. Оценочные структуры, где модальная рамка не обозначена, вербализуют оценки, представленные как истинные в реальном мире, в прагматическом аспекте они являются «безапелляционными», поскольку не предполагают возможности спора [Вольф, 2002. С. 37]. Оценки же, предицируемые объектам в концептуальном мире воспринимающего субъекта - looked much better, seemed sinister, обусловлены каузированностью внешними условиями, наличие которых влияет на изменение оценочного знака. Вследствие того, что в высказываниях с модусом кажимости диалогичность является неотъемле-
мым свойством, «замена казаться на быть невозможна, недопустима, так как уничтожается антитеза возможного и реального мира» [Вольф, 2002. С. i04].
Таким образом, высказывания с модусом кажимости отражают особенности индивидуального, личностного восприятия предметов и явлений внешнего мира, их вписанность в субъективный контекст. Языковая картина мира, объективируемая через модус кажимости, несет в себе черты человеческого способа мироощущения, так как она ре-лятивизирована относительно воспринимающего субъекта. Модусная категория кажимости имеет анропоцентричную природу, поскольку она не существует вне воспринимающего и познающего объективную реальность субъекта. Осмысление роли человеческого фактора в языке позволило по-новому взглянуть на проблему субъективного в языке, связав ее с познавательной деятельностью человека и тем, как особенности этой деятельности отражаются в структуре языка.
Cписок литературы
Артемьева Е. Ю. Основы психологии субъективной семантики / Под ред. И. Б. Ханиной. М.: Наука; Смысл, i999. 350 с.
Балли Ш. Французская стилистика / Пер. с фр. К. А. Долинина. М.: Изд-во иностр. лит., i96i. 344 с.
Бахтин М. М. Собр. соч. М.: Русские словари, i997. Т. 5: Работы 1940-х - начала 1960-х годов. 73i с.
Болдырев Н. Н. Категории как форма репрезентации знаний в языке // Концептуальное пространство языка: Сб. науч. тр., посв. юбилею профессора Н. Н. Болдырева / Под ред. Е. С. Кубряковой. Тамбов: Изд-во Тамбов. гос. ун-та им. Г. Р. Державина, 2005. С. i 6-3 9.
Вендлер З. О слове good // Новое в зарубежной лингвистике. М., i 9S i. Вып. i0. С.53i-534.
Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. М.: Едиториал УРСС, 2002. 2S0 с.
Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М.: Наука, i973. 35i с.
Иоанесян Е. Р. Функциональная семантика французских эпистемических предикатов: Дис. ... д-ра филол. наук. М.,
2000. 335 с.
Кравченко А. В. Язык и восприятие. Когнитивные аспекты языковой категоризации. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 1996. 160 с.
Кубрякова Е. С. Семантика в когнитивной лингвистике (о концепте контейнера и формах его объективации в языке // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. 1999. Т. 56. С. 3-12.
Кубрякова Е. С. О понятиях места, предмета и пространства // Логический анализ языка. Языки пространств. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 84-92.
Падучева Е. В. Семантические исследования (семантика времени и вида в русском языке; семантика нарратива). М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. 464 с.
Переверзев К. А. Высказывание и ситуация: об онтологическом аспекте философии языка // Вопр. языкознания. 1998. № 5. С. 24-52.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб.: Питер, 2003. 512 с.
Рябцева Н. К. Субъектные компоненты речи (к постановке проблемы) // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: Сб. ст. в честь Н. Д. Арутюновой. М.: Языки славянской культуры, 2004.
С.451-458.
Рябцева Н. К. Язык и естественный интеллект. М.: Academia, 2005. 640 c.
Семенова Т. И. Лингвистические аспекты кажимости // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2005. Т. 3, вып. 1. С. 24-31.
Черемисина М. И., Колосова Т. А. Очерки по теории сложного предложения. Новосибирск: Наука, 1989. 197 с.
Черемисина М. И. Творительный падеж как средство формирования образа // Теоретические проблемы синтаксиса и лексикологии языков разных систем. Новосибирск: Наука, 2004. С. 74-88.
Шмелев А. Д. Суждения о вымышленном мире: референция, истинность. Прагматика. Логический анализ языка. Избр. 1988-1995. М.: Индрик, 2003. С. 655-663.
Янко Т. Е. Глагол гласить: от звука к знаку // Язык о языке: Сб. ст. / Под общ. ред. и рук. Н. Д. Арутюновой. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 527-539.
Prince G. A Dictionary of Narratology. Aldershot: Scolar Press, 1988. 118 p.
Searle J. R. Mind, language and society. Philosophy in the real world. N. Y.: Basic Books, 1999. 175 p.
Список источников
Braine J. Life at the Top. Penguin Books, 1965. 255 p.
Brown S. Slow Heat in Heaven. N. Y.: Warner Books Edition, 1988. 455 p.
Fitzgerald F. S. 1 Tender is the Night. Penguin Books Ltd., England, 1997. 392 p.
Fitzgerald F. S. 2 Selected Prose. M.: Менеджер, 2000. 304 p.
Holt V. Secret for a Nightingale.
N. Y.: Fawcett Crest Book, 1986. 396 p.
Lawrence D. H. Sons and Lovers. Penguin Books Ltd., England, 1995. 420 p.
McMurtry L. Lonesome Dove. Pocket Books, 1995. 945 p.
Maugham W. S. 2 Theatre. M.: Международные отношения, 1979. 267 p.
Maugham W. S. 1 Up the Villa. СПб.: Антология, 2003.190 p.
Priestley J. B. Angel Pavement. M.: Progress Publishers, 1974. 503 p.
Smith J. The Polka Dot Nude. N. Y.: Jove Books, 1989. 203 p.
Steinbeck J. The Red Pony and Other Stories. M.: Paduga Publishers, 2002. 272 p.
Материал поступил в редколлегию 25.09.2006
