24УДК 339.16.012.23(571.63)"199" DOI 10.24411/9999-056А-2020-10024
АНТРОПОЛОГИЯ ВЛАДИВОСТОКСКИХ ОПТОВО - РОЗНИЧНЫХ ПРОДУКТОВЫХ РЫНКОВ (1990-е гг.)
Юлия Николаевна Ковалевская,
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, Институт Истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, г. Владивосток. E-mail: tupa67@mail.ru
Целью статьи является выявление генезиса и социальной природы владивостокских оптово-розничных продуктовых рынков в 1990-е гг. Концепт «кризисного гомеостаза» позволяет раскрыть такие специфические характеристики рыночной социальности, как относительная стабильность в условиях быстрой и непредсказуемой социальной динамики. Антропология открытого рынка воспроизводит модель случайного, временного и относительно изолированного сообщества, пытающегося выжить в агрессивной и динамично изменяющейся внешней среде. Необходимость сокращения издержек при торговле требует концентрации товаров и торгующих на минимальном пространстве. Вынужденная теснота порождает близкие социальные контакты, которые аналогичны тем, что возникают у полярников, в геологической партии или плацкартном отделении поезда дальнего следования. Но эта же плотность контактов порождает агрессию, немотивированные конфликты, психологическую усталость и депрессию.
Ключевые слова: Россия, Владивосток, постсоветские реформы, открытый рынок.
ANTHROPOLOGY OF VLADIVOSTOK WHOLESALE AND RETAIL FOOD MARKETS (1990s)
Yuliya Kovalevskaya, Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Peoples of the Far East, FEB RAS, Vladivostok, Russia. E-mail: tupa67@mail.ru
The purpose of the article is to identify the genesis and social nature of the Vladivostok wholesale and retail food markets in the 1990s. The concept of "crisis homeostasis" allows to reveal such specific characteristics of market sociality as relative stability in the conditions of fast and unpredictable social dynamics. Anthropology of the open market reproduces a model of a random,
temporary and relatively isolated community, trying to survive in an aggressive and dynamically changing external environment. The need to reduce costs in trade requires the concentration of goods and traders in a minimum space. Forced crowding generates close social contacts, which are similar to those that occur in polar explorers, in the geological party or in the reserved seat compartment of a long-distance train. But this same density of contacts gives rise to aggression, unmotivated conflicts, psychological fatigue and depression. Keywords: Russia, Vladivostok, post-Soviet reforms, open market.
Литературу по постсоветским рынкам можно разделить на две основные части: первая даёт концептуализацию (теорию) рыночной торговли и её анализ в целом по России [7], вторая описывает фактуру: конкретные рыночные практики в разных локациях [2; 4]. Существует комплексное исследование иркутских авторов, объединяющее концептуализацию и эмпирику. В нем выдвигается гипотеза о том, что рынки под открытым небом являются важнейшим элементом постсоветских трансформаций, оказавшим огромное воздействие на формирование социального и физического пространства российского провинциального города. Вместе с тем этот феномен всё более отодвигается в прошлое, становясь «уходящей натурой», исследование которой методами социологии и антропологии вскоре будет значительно затруднено, а в силу крайне ограниченного массива отложившихся документов станет не под силу и историкам [3, с. 10].
Наибольший интерес дальневосточных исследователей вызвали китайские рынки, что нашло отражение в работах Н.П. Рыжовой, Т.Н. Журавской и др. [8; 9]. Л.Е. Бляхер подчёркивает синкретический характер постсоветского рынка, где экономические отношения не просто становятся одной из форм социального действия, но и срастаются с социальностью, полностью погружаются в неё и в какой-то степени начинают формировать саму ткань общества, взаимодействуя с собственным социальным окружением, притягивая и трансформируя его, исходя из собственной архитектуры [1].
Целью настоящей статьи является реконструкция становления оптово-розничного продуктового рынка как социального целого и уникального среза постсоветского общества, раскрытие его антропологии. Предметом исследования являются несколько рынков г. Владивостока («Росбакалея», рынки на улицах Спортивной, Калинина, Фадеева) в 1990-е гг. Методами исследования выступают включённое наблюдение и неформализованные интервью. Источниками служат материалы включённого наблюдения (полевой дневник 1997 г., содержащий заметки автора), тексты расшифрованных интервью, материалы СМИ.
Локализация мест неорганизованной постсоветской торговли была ориентирована на максимальный поток людей: она возникала, прежде всего, на крупных остановках вблизи пересечения маршрутов общественного транспорта. Плотность потока потенциальных покупателей была определяющим фактором возникновения стихийных вещевых и продуктовых рынков: бойкая торговля велась на автобусных остановках и пешеходных переходах прямо на земле или с картонных ящиков и самодельных тележек, в то время как многие старые советские магазины с большими торговыми залами и складскими помещениями опустели и разорились. «В период расцвета уличной розницы один лишь социальный магазин на рынке „Берёзка" выбивал до 2,5 тыс. чеков в день, проходимость была колоссальная, — вспоминает П. Гетман, чей опыт управленца в рыночной торговле насчитывает более десяти лет. — Сегодня приходится очень постараться, чтобы удержать трафик, так как люди покидают рынки» (интервью датировано 2018 г.) [6].
Там, где энергия рыночного обмена достигала высокой температуры, быстро происходила кристаллизация её материальной структуры: место торговли как по волшебству обрастало ограждающим забором, будками с охраной, офисами администрации, торговыми прилавками, складскими помещениями, платными туалетами, точками общепита и аптеками. Яркими примерами роста с нуля крупных рынков являются китайский вещевой рынок на ул. Баляева и авторынок «Зелёный угол» в 71-м микрорайоне. Параллельно с материальной формировалась социальная рыночная структура как относительный и временный гомеостаз—поддержание уравновешенного состояния открытой динамической системы вопреки возмущающим воздействиям на неё.
В противовес росту новых мест торговли инфраструктура старых советских торговых форматов вначале подвергалась зримой эрозии и распаду, а затем была переформатирована и прошла частичную реновацию.
«Росбакалея», «Калининская» — крупнейшие оптовые базы г. Владивостока — в советский период представляли собой не просто стационарные, но капитальные строения —с фундаментом, подведёнными инженерными коммуникациями, авто- и железнодорожными подъездными путями. В отличие от магазина, базы не имели специально оборудованных торговых залов, которые отделены от складских помещений; склады и административно-бытовые помещения (включая офисные и санитарно-бытовые) находились в разных корпусах. То есть отдельных торговых пространств, включающих склад, торговый зал и офис, не существовало [7].
К середине 1990-х гг. владивостокская оптовая база «Росбакалея» обанкротилась, там не работали водопровод и канализация, была отключена электроэнергия. Как целостное предприятие эпохи «плановой экономики»
эта база умерла, однако отдельные её фрагменты перешли на автономное существование и бурно развивались. Помещения базы по частям сдавались в аренду коммерсантам. Склады и подъездные железнодорожные пути стали использоваться оптовиками. Площади для офисных нужд выгораживались с помощью подручных материалов прямо на складе, освещались портативными японскими электрогенераторами, отапливались кустарными тэнами и масляными обогревателями. Недостающие торговые залы заменялись импровизированными витринами с образцами товара, на территории базы ставились «дальзаводские» контейнеры, в которых демонстрировали товар и вели розничную торговлю. Туалеты вначале отсутствовали (по этой причине была загажена вся окружающая территория), но из-за регулярных визитов и штрафов санэпидстанции, а также недовольства работниц и постоянных клиентов владельцы складов выстроили примитивный бесплатный туалет на улице, а затем благоустроенный платный туалет для всех желающих.
Оптово-розничный рынок можно рассматривать как микросоциум, где зарождались, апробировались и эволюционировали социальные практики 1990-х гг.
Государство как «стационарный бандит»1 обозначалось в рыночной жизни очень слабо, скорее оно прослеживалось как некое наследие советского прошлого, которое оставило после себя помещения и инфраструктуру — склады, забор, дороги — в действующем, но быстро ветшающем состоянии. Новые рыночные акторы не могли поддерживать советскую инфраструктуру в полном объёме, её структура не соответствовала частному формату торговли, а масштаб был избыточен для новых пользователей. Если у рынков и были какие-то официальные государственные собственники и управляющие (городская администрация, муниципальные власти, «кооперация») — в реальной жизни обитателей рынка они практически не проявлялись после внесения арендной платы.
Различные контролирующие государственные органы проявлялись в деятельности рынка периодически, по модели «кочующего бандита». К ним относились милиция, санитарная инспекция (СЭС), пожарные и налоговики, а также прокуратура, ФСБ и ОМОН.
Чаще всего (каждый день, иногда несколько раз в день) визиты на продовольственный рынок наносил участковый милиционер. Обычно ему
1 Кочующий/стационарный бандит — термины М. Олсона, характеризующие разные типы изъятия ресурсов государством: единичная максимально возможная дань / регулярный умеренный налог. Государство как «стационарный бандит» заинтересовано в организации экономической деятельности, в отличие от «кочующего бандита», делающего ставку на насилие [5].
удавалось захватить врасплох один из торгующих контейнеров, а все остальные моментально закрывались. Поскольку разговор с продавщицей, обычно местной гражданкой, имеющей городскую прописку, был бесполезен, милиционер вызывал владельца товара. Таковыми, как правило, были граждане Армении, Азербайджана, стран Центральной Азии и др. Если сторонам удавалось «договориться», участковый уходил, контейнеры открывались. Если сторонам не удавалось прийти к соглашению, участковый мог вызвать машину и изъять товар. Тогда владельца вызывали на комиссию, штрафовали, а потом всё равно приходилось «договариваться», но уже не с участковым, а с представителями городской администрации, что обходилось для собственника дороже и вело к большим затратами времени.
По наблюдениям нашего респондента, участковый милиционер на базе «Калининская» на её глазах за несколько лет прошёл определённый цикл «развития»: «Сначала он был худеньким и приходил на базу пешком, в милицейской форме и с портфелем. Потом раздобрел, стал приезжать на мотоцикле с коляской и носить кожаную куртку. Как только он наел ряху и дорос до японского джипа и кашемирового пальто, так и пропал (говорили, что сел) и его сменил новый молоденький мальчик в форме и с папочкой» [10].
Пожарные и санитарные инспекторы появлялись на базе обычно несколько раз в неделю. Требования надзирающих органов менялись: если вначале для пожарной безопасности хватало тех огнетушителей и пожарных щитов, которые остались от советских времён и относились к базе в целом, то впоследствии огнетушитель стал требоваться уже от каждого контейнера и рабочего места, что, конечно, многократно увеличило доходы инспекторов. Санитарные инспекторы в начале 1990-х гг. обычно брали несколько видов продукции «на экспертизу», при этом женщины предпочитали «проверять» сладкое, а мужчины — алкоголь, а позднее распространился способ проверки сертификатов качества, что влекло за собой либо «штрафы» с нарушителей деньгами, либо заказ недостающих сертификатов в СЭС за те же деньги.
Если милиция, пожарные и СЭС были на рынке явлением повседневным, то появление ОМОНа в камуфляже и масках с автоматами наперевес было редким и захватывающим зрелищем. Наш респондент вспоминает, что когда их склад на базе «Росбакалея» брал штурмом ОМОН — это было незабываемое впечатление молодости: «ОМОНовцы за 40 минут выломали железные ворота, ворвались с криком и матами, положили всех мужчин мордой в пол, обыскали склад, потом 4 часа проверяли документы и бумаги, ничего особенного не нашли и отпустили всех по домам в 2 часа ночи». Ущерб за выломанную дверь и опрокинутый штабель водки высотой 5 м, а также за сворованные под шумок несколько бутылок спиртного и шоколадок никто, конечно, не возместил. Интересно, что людей с русскими
лицами — продавщицу, бухгалтера, грузчика — ОМОНовцы как будто вообще не заметили, их интересовали только «лица кавказской национальности» — армяне. Причём крайне агрессивный тон постепенно сменился более вежливым, и расстались они практически друзьями [10].
Контроль проверяющих инстанций совершенно не вёл к исправлению самой ситуации: у торговцев не могли быстро появиться российское гражданство, прописка, разрешение на торговлю, чистое и красивое рабочее место, даже если бы они хотели этого. Однако требования власти порождали целую инфраструктуру специфических услуг: оформление фиктивных браков и прописки, заказ, изготовление и продажу поддельных санитарных книжек, товарных сертификатов, справок из налоговой, фэйковых огнетушителей и пожарной сигнализации и т.п. Главным же результатом было развитие коррупционных связей с «нужными людьми» и рост тран-закционных издержек.
Администрация («крыша») и собственники. Владение оптово-розничным рынком было доходным, но хлопотным делом. Эта сфера была сильно криминализована и смертельно опасна для собственников. Владельца рынка на ул. Спортивной С. Трифонова вместе с деловым компаньоном застрелили на о. Русский в 2004 г. После убийства (до сих пор не раскрытого) его основные активы перешли к раненому во время покушения А. Ясину — помощнику покойного и главе Федерации кудо Приморского края. Бизнес-структуры А. Ясина до сих пор владеют рынком на Спортивной, а также связаны с семьёй Сысоевых. Братья Е. и Р. Сысоевы владеют торговыми центрами «Максим» и «Седанка-Сити», а также бизнес-центром «Фрегат» во Владивостоке [6].
Иерархия рыночных агентов оптово-розничной базы на среднем уровне строилась довольно оригинально и в национальном, и в гендерном аспекте. Наверху — среди владельцев товара и торговых мест — преобладали мужчины с «нерусской» этничностью — армяне, азербайджанцы, уроженцы Центральной Азии, молдаване.
Выходцы из бывших советских республик имели определённую нишу в трансрегиональной и трансграничной торговле, что придавало ей «этнический» оттенок. Однако если вначале представители армянской, азербайджанской, узбекской, молдавской диаспоры действительно торговали преимущественно региональным товаром с родины, доставляемым через родственные или земляческие сети, то постепенно они переходили на более выгодные китайские или местные товары и налаживали новые коммерческие связи.
Один из респондентов рассказывал о молдаванах, которые начинали семейный бизнес с продажи молдавских семечек в Сибири, затем расширили
бизнес на Владивосток, но семечки закупали уже в Краснодарском крае, а затем их стали привозить из Китая, хотя продавали под брендом «краснодарских» [9]. Примерно та же история произошла с «кавказскими» фруктами — за исключением небольшого сегмента дорогих южных фруктов и орехов, все фрукты и овощи на прилавках бизнесменов из кавказских республик или Средней Азии имеют китайское или местное происхождение.
Крупные оптовые покупатели (владельцы магазинов и т.п. предприятий розничной торговли) были более равномерно распределены и в этническом, и в тендерном отношении. Среди приезжих из регионов, особенно тех, кто брал крупные партии товара на реализацию, преобладали семейные пары. Один из респондентов (армянский бизнесмен) вспоминает: «Шикарная была баба из Находки, держала магазины. На голову выше меня. Как царица ходила, а за ней сзади муж идёт и несёт красное пластиковое ведро с белой крышкой на 12 литров. Подойдут ко мне, она улыбается, крышку открывает и отдаёт мне пачку денег, резинкой перевязана и бумажка с надписью «Артур». И там таких пачек полное ведро, все с именами. Это она долги за реализацию так раздаёт и новый товар набирает. Все бы так» [10].
Средний уровень сотрудников базы был представлен продавцами, среди которых абсолютно преобладали женщины с местной пропиской. От квалификации и честности продавщиц напрямую зависел успех торговли — размер и сохранность выручки, избегание конфликтов с покупателями и администрацией, отчасти даже с контролирующими инстанциями, поддержание отношений с крупными покупателями, берущими товар на реализацию, надзор за грузчиками, предотвращение хищений, ведение отчётности. Через руки продавщицы, зачастую в отсутствие хозяина, проходили крупные суммы денег наличными, например, полный ящик или пакет денег, который отдавал крупный покупатель или, наоборот, который она должна была передать за оптовую партию товара. Все эти операции никак официально не фиксировались, всё было на доверии и, конечно, страхе неформальных санкций.
Многие продавцы, пройдя «школу» на рынке, создавали собственный бизнес — арендовали контейнер на базе или киоск для розничной торговли возле дома. Но большинство «делали бизнес» прямо на рабочем месте — произвольно повышали цену на розницу для покупателей, а разницу между оптовой и «договорной» ценой брали себе. Хозяева были в курсе и закрывали на это глаза: подобная практика избавляла их от требований повышения зарплаты со стороны продавщиц.
Низший профессиональный уровень составляли грузчики и уборщики. Среди них преобладали мужчины — местные жители. У грузчиков была своя элита — молодые, непьющие и здоровые мужчины, с документами,
объединённые в бригады. Их труд был квалифицированным и стоил сравнительно дорого. Они выполняли работы по разгрузке и складированию крупных партий груза в больших складских помещениях. Совсем непросто правильно разгрузить вагон водки и сложить её в штабель 5-метровой высоты так, чтобы товар не пострадал.
На временную работу, разгрузку малых партий и более дешёвого товара нанимали грузчиков-маргиналов, вернувшихся из мест заключения, бездомных, спившихся — они были слабосильные, роняли и портили товар, норовили украсть всё, что можно съесть и выпить. Зато и платили им копейки, штрафовали и часто обманывали, не отдавали обещанную плату. Иногда они попадали в своеобразную кабалу, от них требовали работать снова и снова, обещая отдать зарплату.
В общем, на базе платили не только за работу, но и за статус. По воспоминаниям одного респондента, хозяин отказался выдать зарплату грузчику, совершенно спившемуся человеку, ночевавшему на базе, за целую неделю работы и в придачу ещё посмеялся над его грязной вонючей одеждой. Когда работник, умоляя хозяина, тронул его за рукав, тот ударил его. На следующий день пришла очень приличная женщина средних лет, которая оказалась женой грузчика и потребовала отдать ей его зарплату. И хотя хозяин пытался оправдаться тем, что грузчик в пьяном виде разбил ящик дорогого алкоголя, было видно, что он смущён и вполне готов не только выплатить задержанные деньги, но и признать свою ошибку: статус грузчика — женатого человека с пропиской — оказался выше, чем он предполагал, с ним нельзя было обращаться, как с изгоем [10].
Свой «низший класс» был не только среди сотрудников базы, но и среди покупателей. Бедные люди, преимущественно пенсионерки, сразу спрашивали просроченный товар или брак. Они брали бесплатно или очень дёшево покупали мятые банки консервов, порванные пакеты с крупой, сахаром, сухим молоком, макаронами, ломанные плитки шоколада, погрызенные крысами головки сыра. Некоторые продавщицы имели «собственных» бабушек, которых постоянно «подкармливали». Среди мужчин также были постоянные клиенты, которые просили бракованную водку: возвращённый покупателями контрафакт, повреждённые бутылки и т.д. Некоторые даже утверждали, что откровенно «палёная» водка, в которой плавали какие-то хлопья, попадались тараканы или от которой доносился сильный запах ацетона, их «лучше торкает» [10].
Были на базе и «свои» дети — это беспризорники, которые обитали рядом с теплотрассой, в заброшенных складских и офисных помещениях. Подростки подрабатывали временными грузчиками у мелкооптовых покупателей. Деньги они тратили на сублимированную лапшу, сникерсы, клей-момент
и пластиковые пакеты. Продавщицы жалели детей и не знали, что делать: некоторые отказывались продавать им клей, поскольку дети его нюхали, но при этом было понятно, что клей всё равно будет куплен в другом месте.
Время на рынках структурировалось совсем не так, как привыкли средние советские трудящиеся. Никакого 8-часового рабочего дня, 40-часовой рабочей недели, оплаченных больничных и отпусков не существовало ни у работодателей, ни у работников.
Хозяева работали круглосуточно. Обычным был, допустим, такой режим: с 6 час. утра развезти товар с оптового склада по розничным точкам, весь день контролировать процесс, закупать и отправлять новый товар, «решать вопросы» с проверяющими инстанциями, вечером объехать точки и собрать выручку, а ночью — либо встретить и разгрузить вагон с товаром, который прибыл из Москвы, либо по очереди сторожить склад или грузовик, либо отогнать фуру с товаром куда-нибудь в Находку. Поэтому и вся личная жизнь (но не семейная) протекала на работе: застолье с коллегами, производственные романы носили импровизированный и скоротечный характер.
«— Ашот, ты дома бываешь? — Иногда (смеётся). Дети всегда спят: ухожу — спят, прихожу — спят. С женой иногда встречаемся — откуда, думаешь, у меня трое детей?» [10].
Работники трудились весь световой день: летом дольше, зимой меньше. Продавщицы работали обычно со сменщицей, либо неделя через неделю, либо две через две. Средняя зарплата в 1995 г. была 50 тыс. руб. в день, то есть 700 тыс. руб. за две недели. Съёмное жильё — «гостинка» 18 кв. м. — тогда стоила 600 тыс. в месяц. Таким образом, при работе со сменщицей зарплаты хватало только на жильё, поэтому те, у кого не было своей квартиры, работали без выходных, если не считать новогодних праздников с 1 по 3 января — в эти дни торговли не было.
Выводы. Трансформационный кризис 1990-х гг. привёл к быстрой деградации материальной и социальной инфраструктуры и породил разнонаправленную социальную динамику. В стремительном потоке перемен начинают формироваться новые очаги порядка — точки временного, непрочного гомеостаза, нестабильного и постоянно проходящего через череду кризисов.
Одной из таких форм относительного гомеостаза является постсоветский открытый рынок. Он возникает на обломках советской социальной и торгово-распределительной системы, использует элементы её материальной инфраструктуры, но в совершенно ином экономическом формате.
Социальность рынка часто воспринимается как архаическая, традиционная, что внешние наблюдатели связывают с этнической принадлежностью торговцев — китайцев, выходцев из Средней Азии или с Кавказа. Однако природа рыночной социальности иная. Антропология открытого рынка
воспроизводит модель случайного, временного и относительно изолированного сообщества, пытающегося выжить в агрессивной и динамично изменяющейся внешней среде. Ближайшими аналогами такого сообщества являются обитатели «острова погибших кораблей» А. Беляева, папанинцы на льдине, солдаты в блиндаже, пациенты в больничной палате или пассажиры плацкартного отделения в поезде дальнего следования.
Необходимость сокращения издержек при торговле требует концентрации товаров и торгующих на минимальном пространстве. Вынужденная теснота порождает близкие социальные контакты, которые аналогичны тем, что описываются как «северная взаимопомощь», «фронтовое братство», «задушевная откровенность», «солёный (чёрный) юмор» и т.п. субкультурные феномены. Но эта же плотность контактов порождает агрессию, немотивированные конфликты, психологическую усталость, а в случае длительности такой ситуации — пост-травматический синдром, депрессию, алкоголизм и суициды.
Вынужденная адаптация в неблагоприятной ситуации требует от всех участников социального взаимодействия мгновенной готовности поспать, поесть, обогреться, посмеяться и создать своими руками минимальный комфорт и даже уют. Элементарной капсулой выживания на открытом рынке было рабочее место — чаще всего железный контейнер производства Даль-завода или железный же прилавок с навесом. Сами по себе они были мало приспособлены для пребывания в них людей по 10—12 час. в день круглый год, однако с помощью определённых дополнительных приспособлений — пластиковых тентов, стеклянных витрин и дверей, деревянных поддонов на пол, импровизированных столов и стульев, газовых и керосиновых печек, железных чайников, тарелок и кружек, сменной обуви и одежды и т.п. — в них удавалось выживать и создавать специфический уют.
Постоянные обитатели рынка тесно взаимодействовали между собой внутри него, но эти связи часто не имели корней в прошлом и обычно не продолжались после ухода с рынка или за его пределами. Ежедневное общение продавщицы и грузчика могло успешно продолжаться несколько лет, и при этом ни разу не всплывал тот факт, что до прихода на рынок она получила диплом психолога, а он отсидел 20 лет за убийство всей своей семьи. Эта информация была нерелевантной для выполнения их рыночной функции.
Для многих участников постсоветской рыночной торговли — «коммерсантов поневоле» — этот этап был вынужденным и временным, после преодоления трансформационного кризиса они вернулись на прежние социальные позиции. Опыт «открытого рынка», как и всей экстремальной ситуации 1990-х гг., является достаточно травматичным, и очень немногие скажут о нём: «Можем повторить».
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
1. Бляхер Л.Е. Общество за пределами статистики // Мир России. 2017. Т. 26. № 2. С. 188—193.
2. Бурнасов А. Китайский рынок как логистический центр: на примере рынка «Таганский ряд» в Екатеринбурге // Мигранты и диаспоры на Востоке России: практики взаимодействия с обществом и государством / отв. ред. В.И. Дятлов. М., Иркутск: Наталис, 2007. С. 68—80.
3. Григоричев К.В., Дятлов В.И., Тимошкин Д.О., Брязгина Д.Е. Базар и город: люди, пространства, образы. Иркутск: Изд-во «Оттиск», 2019. 288 с.
4. Дятлов В.И., Кузнецов Р.Э. «Шанхай» в центре Иркутска. Экология китайского рынка // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 4. С. 56—71.
5. Олсон М. Диктатура, демократия и развитие // Экономическая политика. 2010. № 1. С. 167—183.
6. Пустой базар: есть ли будущее у традиционных рынков Приморья // Коммерсант. 2018. Шк https://konkurent.ru/article/19463 (дата обращения: 25.04.2020).
7. Радаев В.В. Захват российских территорий: новая конкурентная ситуация в розничной торговле. М.: ГУ ВШЭ, 2007. 220 с.
8. Рыжова Н.П. Приграничная «народная торговля» в Благовещенске как механизм формирования экономического и социального симбиоза // Диаспоры. 2003. № 2. С. 88—126.
9. Рыжова Н.П. Трансграничный рынок в Благовещенске: формирование новой реальности деловыми сетями «челноков» // Экономическая социология. 2003. Т. 4. № 5. С. 54—71.
10. Личный архив автора. Полевой дневник 1997 г.
