CC BY
12
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2014. № 2
Л.А.Трахтенберг
АНТРОПОЛОГИЯ ИНОГО: ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТИ В ЖУРНАЛЕ Н.П. ОСИПОВА «ЧТО-НИБУДЬ ОТ БЕЗДЕЛЬЯ НА ДОСУГЕ»
В работе рассматриваются две статьи из журнала Н.П. Осипова «Что-нибудь от безделья на досуге», до сих пор практически неисследованного: «Иной делает то, иной другое...» и «Училище Гамы-Эбн-Абула». В центре обоих произведений - проблема личности, ее целостности и ценностных ориентиров. Статьи находятся в диалогических отношениях: в первой ставится вопрос, во второй предлагается ответ. Первая статья представляет пример своеобразного «лингвистического эксперимента»: ключевой прием в ней - многократный повтор слова иной, употребляемого в различных контекстах. С его помощью обозначен несводимый воедино ряд субъектов; в антитезе я и иного оба члена остаются неопределенными. Вторая статья представляет собой притчу, где это противопоставление преодолевается в сфере этики: его снимает общность нравственного закона.
Ключевые слова: Н.П. Осипов, русская литература XVIII в., сатирические журналы, поэтика, личность.
The paper deals with two essays from "Chto-nibud' ot bezdel'ia na dosuge" ("Something for idleness at leisure"), a journal published by N. P. Osipov which is still virtually unstudied: "Inoidelaet to, inoidrugoe..." ("One does this, another that.") and "Uchilishche Gamy-Ebn-Abula" ("Gama-ibn-Aboul's School"). Both are centred on the problem of personality, its integrity and values. The relation between the essays may be seen as dialogic: the question is posed in the first, an answer attempted in the second. In the first essay, the reader is presented with a kind of linguistic experiment: the text is based on the repetition of one keyword, inoi 'other', in a variety of contexts. It designates multiple subjects irreducible to any kind of entity; in the antithesis of I and Other, both elements remain undefined. The second essay is a parable, in which the contradiction is overcome through ethics: it is sublated in the unity of moral law.
Key words: N.P. Osipoff, Russian literature of the 18th century, moral weeklies, poetics, personality.
В европейской литературе XVIII в. сатирические, или моралистические, журналы занимают немаловажное место. Начало жанровой традиции положили журналы Р. Стиля и Дж. Аддисона "The Tatler" («Болтун», 1709-1711) и "The Spectator" («Зритель», 1711-1714). В подражание им сатирические журналы возникали по всей Европе: в Великобритании, Нидерландах, Франции, Германии, Испании, Италии, в скандинавских странах, в Польше (см. обзорные работы:
[Rau, 1980; Ertler, 2012]). Эти журналы выходили чаще всего еженедельно. Небольшому объему выпуска соответствовала установка на малые жанры - эссе, письма читателей (нередко, по-видимому, принадлежавшие самим издателям), повести, сатирические диалоги и т. д. В их основе лежал эстетический принцип Горация - "utile dulci miscere", «поучать, развлекая»: будучи легким чтением, журналы ставили задачу исправления нравов. Моралистические еженедельники - ранний образец журнала как целостной литературной формы (см. подробно об этом феномене: [Зыкова, 2005]).
В России с этой традицией связаны журналы 1769-1774 гг. -«Всякая Всячина», «Трутень» и др.1 и «Почта духов» И.А. Крылова, но не только они: большинство других русских сатирических журналов второй половины XVIII в. почти забыто. К их числу принадлежит и журнал Н.П. Осипова «Что-нибудь от безделья на досуге» (библиографические сведения о нем см.: [Пухов, 1999; Неустроев, 1874: 835-838; СК, 1966: 209-210]). Из произведений Осипова в истории литературы известна главным образом «Вергилиева Енейда, вывороченная наизнанку» - ирои-комическая поэма, вольный перевод поэмы А. Блумауэра "Virgils Aeneis" [Пухов, 1999]. Журнал «Что-нибудь от безделья на досуге» рассматривался В.И. Покровским [Покровский, 1901] как памятник общественной жизни своей эпохи. Поэтика журнала не изучена. Между тем она представляет несомненный интерес; некоторые произведения исключительно своеобразны по своей художественной форме и в то же время значительны по содержанию.
Среди этих произведений выделяются две статьи, опубликованные во втором выпуске журнала под № IV и V (в журнале Осипова, как и во многих других журналах XVIII в. - например, «Всякая Всячина», «Трутень», «Живописец», «Вечера» - статьи имеют нумерацию). Первая из них не имеет заглавия (далее она будет обозначаться по первым словам - «Иной делает то, иной другое...» [Осипов, 1800: IV, 23-27]2), вторая называется «Училище Гамы-Эбн-Абула» (V, 27-30). Они различны по жанру (первая - эссе, вторая - притча с восточным
1 О связи русских журналов с западноевропейскими см.: [Левин, 1967; Клейн, 2006; Рак, 2008; Ивинский, 2011]. В отечественном литературоведении их чаще называют сатирическими начиная с классических работ: [Афанасьев, 1859; Семенников, 1914]; И. Клейн в указанной работе настаивает на названии моралистические журналы, подчеркивая соотнесенность с западноевропейскими изданиями.
2 Далее ссылки на статьи журнала «Что-нибудь от безделья на досуге» [Осипов, 1800] даются в тексте: римской цифрой обозначается номер статьи, арабскими - номера страниц. Нумерация страниц в журнале сквозная от первого выпуска к последнему (в журналах XVIII в. это обычная практика). Номер выпуска в журнале «Что-нибудь от безделья на досуге» обозначался арабскими цифрами: «Субота 1» [Там же: 7] (с. 1 - титульный лист, с. 2 - чистая, с. 3-6 заняты предисловием, причем колонцифр на этих страницах нет), «Субота 2» [Там же: 17], «Субота 3» [Там же: 33] и т д. (журнал выходил по субботам; в каждом выпуске по 16 страниц). В дальнейшем номер выпуска при ссылках не указывается.
колоритом), но близки по содержанию: в центре обеих - проблема личности, ее целостности, равенства самой себе. Смысловая связь двух следующих друг за другом статьей, одна из которых дополняет другую, - прием, которым Н.П. Осипов пользуется не только здесь: например, в статьях «Пожилая и опытная женщина дает наставление молодой и неопытной девушке» (XXIII, 97-102) и «Постоянство» (XXIV, 103-110), также различных в жанровом отношении (первая - монолог вымышленного персонажа, вторая - эссе от лица автора), затрагивается тема женской верности, причем в первой из статей она освещена с точки зрения женщины, а во второй - с точки зрения мужчины.
Конструктивной основой ст. IV является повтор ключевого слова. Этот прием, характерный для моралистических журналов XVIII в. (см., например, статью «Критика» из журнала «Что-нибудь» [Что-нибудь 1780: л. XXIII, 1-4]3), в журнале Н.П. Осипова также используется часто: ср., например, статьи «Дружба» (VIII, 44-48), «Случай» (XIV, 65-68), «Справедливость» (XXII, 94-96), «Постоянство» (XXIV, 103-110). Обычно ключевое слово выносится в заглавие; в тексте это слово может быть выделено курсивом, как и его производные; оно выступает в различных синтаксических функциях. В статье «Постоянство» прием реализован так:
Постоянство есть характерная добродетель, бывающая уделом душ великих. - Против отвращения и скучности к одному предмету вооружается сердце чувствием. - От сего самого Непостоянство надлежит почитать следствием разстройки сердца и разума, слабостию в организации и недостатком в избирании потребных для нас предметов (103);
Помощию Постоянства и посредственной разум иногда до всего достигает; одна только краткость нашей жизни может положить пределы его честолюбию. Напротив же того человек с великим разумом и отличными дарованиями останется безуспешным, естьли не одарен Постоянством4.
Однако, в отличие от всех приведенных примеров, в статье «Иной делает то, иной другое...» ключевое слово - не полнознаменательное; это местоимение иной:
Иной делает то, иной другое; иной человек опасной; иному ни в чем не льзя верить. Не знаю, так ли я расположен, как иные люди, или иначе; ибо иной думает так, иной инак; иной ни о чем не думает. Иной думает о том, о чем и сказать не можно. Иной сидит не говоря ни слова. Иной говорил бы охотно, естьли бы только смел (23).
3 В журнале «Что-нибудь», выходившем еженедельно, нумерация страниц в каждом листе (выпуске) начинается с первой.
4 Здесь и далее в цитатах курсив принадлежит автору цитируемого произведения, подчеркивание - автору статьи.
На протяжении статьи слово иной повторяется 71 раз (кроме того, дважды используется слово иначе и один раз - инак); во всей статье нет ни одного предложения, где это слово не было бы употреблено. При этом в подавляющем большинстве случаев - 58 (то есть более 81 %) - оно употребляется с одними и теми же грамматическими характеристиками и в одной и той же функции: субстантивированное местоимение иной в именительном падеже единственного числа выступает в роли подлежащего, чаще всего в начале предложения. Это придает тексту исключительное синтаксическое единство.
Многократное употребление слова иной в разделительном значении, часто в условиях субстантивации и прежде всего в применении к субъекту - лицу, характерно для языка XVIII в.5 Уже Словарь Академии Российской зафиксировал подобный тип употребления в следующем фрагменте толкования: «Употребляется к означению разделения, различия между двумя или несколькими лицами», а также в примере: «Иной жаждет славы, а иной предпочитает всему богатство» [САР, 1792: 307, статья «ИНЫЙ»]6. Тавтологический характер конструкции позволял создавать длинные цепи:
С кем сравню Великаго Государя? Я вижу в древности и в новых временах Обладателей, великими названных. И правда, пред другими велики. Однако пред Петром малы. Иной завоевал многия государства, но свое отечество без призрения оставил. Иной победил неприятеля, уже великим именованнаго, но с обеих сторон пролил кровь своих граждан ради одного своего честолюбия и вместо триумфа слышал плачь и рыдание своего отечества. Иной многими добродетельми украшен, но вместо чтоб воздвигнуть, не мог удержать тягости падаю-щаго государства. Иной был на земли воин, однако боялся моря. Иной на море господствовал, но к земли пристать страшился. Иной любил науки, но боялся обнаженной шпаги. Иной ни железа, ни воды, ни огня не боялся, однако человеческаго достояния и наследства не имел разума (М.В. Ломоносов, «Слово похвальное. Петру Великому.» [Ломоносов, 1959: 610-611]);
Иной тянул очень низко, иной высоко, иной тонко, иной звонко, иной чрез чур кудряво <.> (А.Н. Радищев, «Житие Федора Васильевича Ушакова» [Радищев, 1938: 164]; оба примера тж.: [НКРЯ])7.
5 О семантике слова иной в современном русском языке см.: [Чуглов, 1990; Корчажкина, 2001; Богуславская, 2003; Аверьянов и Пронина, 2010].
6 Возможна и субстантивация в других формах, например, множественного числа: «... и от таковой нужды дома свои оставляют и бегут иные в понизовые места, иные ж во окраинные, а иные и в зарубежные, и так чужие страны населяют, а свою пустой оставляют» (И.Т. Посошков, «Книга о скудости и богатстве» [НКРЯ]).
7 По данным Национального корпуса русского языка, уже в XIX в. подобные примеры немногочисленны, а в XX в. не встречаются вовсе. Последний зафиксированный в корпусе пример более чем двукратного употребления слова иной, субстантивированного в форме именительного падежа единственного числа мужского рода, - из «Писем с дороги» Г.И. Успенского: «Иной, ослабевши, пьет, а иной жену
В отличие от двухэлементной конструкции (как в примере из Словаря Академии Российской), представляющей бинарную оппозицию, конструкция многоэлементная используется при перечислении большого количества однородных объектов. Часто она, как в примере из «Слова похвального. Петру Великому.», оформляет риторическое перечисление, очерчивающее поле возможностей и стремящееся исчерпать их. Перебор возможностей как базовая композиционная структура типичен для античной риторики [Аверинцев, 1981] и унаследован от нее новоевропейской литературой, в том числе и русской8. Одно из характерных приложений этой модели - «риторическая схема описания выбора (в частности, выбора жизненного пути)», которая реализуется как противопоставление всем многочисленным возможностям, перечисляемым лишь для того, чтобы их отвергнуть, той единственной, которую ритор принимает [Там же: 22]9.
Именно такая модель реализована в статье «Иной делает то, иной другое.». Перечень возможностей оказывается необычайно обширным. Идея разнообразия, однако, ограничивается тенденцией к упорядочению, сводящей отдельные мотивы в группы по нескольким признакам.
Синтаксическая конструкция иной... иной... иной..., составляющая основу текста, допускает образование дополнительных семантических связей в своем составе. Это можно наблюдать и в приведенном выше примере из «Жития Федора Васильевича Ушакова», где первые два предиката (низко, высоко) являются антонимами, и в примере из «Слова похвального. Петру Великому.», где в одном случае использован хиазм («Иной был на земли воин, однако боялся моря. Иной на море господствовал, но к земли пристать страшился»), а в другом, напротив, две фразы сближаются по смыслу («Иной завоевал многия государства, но свое отечество без призрения оставил. Иной победил неприятеля, уже великим именованнаго, но с обеих сторон пролил кровь своих граждан ради одного своего честолюбия <.>»).
бьет, а иной и темными делами начнет заниматься: глядишь, и поймали у соседского амбара и в острог повели <.>» [НКРЯ]. Характерно, что эта конструкция использована в монологе героя-крестьянина, ориентированном на народную речь. Субстантивация в форме множественного числа с количеством компонентов более двух встречается и позднее - еще в 1920-х - 1930-х годах: примеры есть в произведениях Д.С. Мережковского, А.Н. Толстого, Артема Веселого, Л.М. Леонова, Б.А. Пильняка, Г.И. Чулкова, Андрея Белого. Двухэлементная конструкция сохраняется и в конце XX - начале XXI в.
8 Об античной традиции в русской литературе см.: [Пумпянский, 2000]; о приеме перебора возможностей («принципе исчерпывающего деления») - специально: [Пумпянский, 1982].
9 Таким же образом - путем противопоставления множеству объектов, которое задается перечислением, - выражается мысль об исключительности предмета речи [Аверинцев, 1981: 19-20]. Именно в этой функции выступает приведенный выше фрагмент «Слова похвального. Петру Великому.» М.В. Ломоносова.
Такие дополнительные связи возникают и в рассматриваемой статье. Уже первое ее предложение: «Иной делает то, иной другое; иной человек опасной; иному ни в чем не льзя верить» - дает образцы обоих типов этих связей: первая и вторая части образуют антитезу, тогда как третья и четвертая, напротив, по смыслу сходны. Находясь в сильной структурной позиции - в начале текста, это предложение задает инерцию восприятия, побуждая читателя и в других случаях искать противопоставления и смысловые аналогии. Подобных случаев, действительно, много. Так, смысловое сходство связывает следующие ряды предложений: «Иной гораздо умнее, нежели о нем думают. Иной оказал очень многие заслуги, которые однакож остались неизвестными. Иной гоним завистию; иной сколько ни трудится, но все его труды остаются в туне» (25); «Иной загребает жар чужими руками. Иной выдает чужую работу за свою» (26). В других фрагментах, напротив, реализована антитеза: «Иной должен очень много. Иной не столько должен сколько думают о нем люди» (23); «Иной кругом обманут; иной переобманул всех, кто ему ни попался» (25).
Встречается в тексте и хиазм, оформляющий антитезу элементов, расположенных дистантно:
Иной очень бы мог, естьли бы только хотел. Иной не может терпеть того когда ему говорят правду. Иной больше говорит, нежели делает. Иной воображает о себе очень много, а в самом деле не значит ничего. Естьли бы иной знал, сколько делает себя смешным, то поступал бы совсем иначе. Иной хотел бы, но не может (25-26)10.
Дистантные семантические связи объединяют многие из данных в статье характеристик иного в два ряда, противопоставленных друг другу. Одни тяготеют к образу человека страдающего, не оцененного по заслугам и потому заслуживающего сочувствия - того, кто «гораздо умнее, нежели о нем думают» (25), «оказал очень многие заслуги, которые однакож остались неизвестными» (25), кто «гоним завистию» (25), «расположен честным образом, но за то заплачен всегда неблагодарностию» (26); другие - к образу человека безнравственного, сочувствия не достойного, который «желает ближнему своему всякого зла» (23), «только лишь притворяется» (24), «естьли бы <...> обнаружил свои дела, то не миновал бы виселицы» (24), «загребает жар чужими руками» (26), «пожирает глазами чужое
10 Можно заметить, что в текстовом пространстве, ограниченном элементами названной антитетической структуры, заключены и другие антитезы: «Иной больше говорит, нежели делает»; «Иной воображает о себе очень много, а в самом деле не значит ничего». В отличие от основной антитезы, задающей границы текстового фрагмента, в каждой из этих конструкций субъект противопоставленных предикатов один и тот же.
имение и выискивает разные способы присвоить его себе» (27). Но это объединение лишь едва намечено; элементы двух рядов не разграничены композиционно и перемежаются другими, ни в один из рядов не входящими. На всем протяжении статьи ни тот, ни другой образ не достигает целостности.
Перед проблемой тождества образа ставят читателя и другие контексты. Так, в следующем примере из трех употреблений слова иной первые два образуют оппозицию, оформленную союзом а, и при этом третье связано с ними отношениями кореферентности: «Недавно слышал я собственными своими ушами, что говорил один молодой доктор: иной будет нынешнею весною на кладбище, а иной останется на всю жизнь свою больным и калекою. Тут подумал я, что иной будет великой дурак, естьли ему себя поверит» (23-24; конструкция аномальна, так как субъекты соединенных союзом а частей различны, следовательно, местоимение иной во втором предложении может быть отнесено лишь к одному из них, но к какому, неясно). Напротив, две формы слова иной в предложении: «Иной кажется дураком; но в самом деле многих иных умнее» (26) - не кореферентны: форма иных, находящаяся вне рамок конструкции иной... иной... иной., указывает на нетождественность объектов тому, который обозначен формой иной. В составе конструкции иной... иной... иной... возможно совмещение значений (об этом явлении см.: [Зализняк, 2004]): «Сколь много болтают между собою всякого вздора политические краснобаи; но часто иной расплачивается за то или спиною, или головою» (24). Здесь иной - одновременно 'кто-то; любой' (как в других контекстах, объединенных анализируемой конструкцией) и 'другой, не тот, который был назван выше' - в отличие от «политических краснобаев». Наконец, в следующем примере: «Иного несчастия столько велики, что иной и перечесть их не может» (26) - остается не вполне ясным, указывает ли форма им. п. иной в придаточной части на того же субъекта, что форма род. п. иного в главной.
Таким образом, в статье «Иной делает то, иной другое.» идея разнообразия, выражаемая конструкцией иной... иной... иной., ограничивается стремлением к смысловому единству, характерным для некоторых групп ее компонентов. На всем протяжении статьи поддерживается напряжение между этими двумя семантическими тенденциями, двумя принципами интерпретации текста: что составляют иной и иной - тождество или различие? Каждый следующий контекст заставляет читателя задумываться, о том ли ином идет речь, что в предыдущих, или о новом. Так оказывается неопределенным смысловой центр текста - его субъект: читатель много узнает, но о ком он узнает это - так и остается неизвестным. Здесь
можно видеть интересный пример языковой игры, своеобразного литературного эксперимента; но, как часто бывает в XVIII в., игра не самодостаточна: она скрывает моралистический смысл.
Перечисляя разнообразные черты, которыми может обладать иной, и положения, в которых он может оказаться, автор тем самым затрагивает философскую проблему личности. Она ставится в двух аспектах: онтологическом и аксиологическом. Первый - это вопрос о ее с а м о т о ж д е с т в е н н о с т и : как личность складывается из множества разрозненных черт характера. Второй - вопрос этики: каковы ц е н н о с т н ы е ориентиры человека в мире, каков путь, по которому ему следует идти? Перед читателем раскрыт набор возможностей; но может ли он сделать из них выбор?
Категория иного сообщает проблеме самотождественности личности диалогическое измерение. Иной, другой - это не я; это собеседник субъекта или, может быть, его отражение, его инобытие. Говоря об ином, субъект тем самым обозначает и свое присутствие. Но здесь, в статье «Иной делает то, иной другое.», присутствие субъекта - почти фикция. В тексте пять раз - всего пять - встречается слово я, и в первом из этих контекстов (в цитировавшемся выше фрагменте) ставится ключевой вопрос тождества или, по крайней мере, сходства я и иного; это вопрос, на который автор не находит ответа: «Не знаю, так ли я расположен, как иные люди, или иначе; ибо иной думает так, иной инак; иной ни о чем не думает» (23). Четыре других контекста также сосредоточены в начальной части статьи. Потом слово я, как и формы первого лица, указывающие на присутствие субъекта, исчезают; это присутствие остается латентным.
Но и в образе иного нет ответа на ключевой антропологический вопрос - так как, по существу, нет самого образа. Его характеристики многочисленны, но разрозненны; они противоречат друг другу и не формируют целостной картины. Так вопрос о целостности личности остается без ответа. Не решен и вопрос о ее ценностных ориентирах. Иной характеризуется по преимуществу отрицательно: из тех двух рядов характеристик, о которых было сказано выше, один стремится создать образ злодея, другой - жертвы; ни тот, ни другой не могут служить примером для подражания. Автор перебирает множество возможностей, не останавливаясь ни на одной из них. По словам С.С. Аверинцева [Аверинцев, 1981: 22], «излюбленная риторическая схема описания выбора (в частности, выбора жизненного пути) такова: некто избирает одно, некто - другое, сей любит то-то, а оный - то-то, я же предпочитаю иное»; обращаясь к этой риторической модели, автор оставляет незанятым центральное - последнее место, исключив из нее главное действующее лицо - того, кто должен сделать выбор.
Статья «Иной делает то, иной другое.» лишь ставит вопросы, не решая их. Однако перспектива разрешения открывается в следующей статье журнала - «Училище Гамы-Эбн-Абула». Как уже было отмечено, это не эссе, а притча. Жанровая дистанция, отделяющая ее от предшествующей статьи, подчеркнута сменой грамматического времени: в статье «Иной делает то, иной другое.» преобладает настоящее (встречаются также формы сослагательного наклонения: «Иной очень бы мог, естьли бы только хотел», 25-26), а в «Училище Гамы-Эбн-Абула» - прошедшее нарративное. В отличие от статьи «Иной делает то, иной другое.», в притче есть единый сюжет и главный герой - мудрец Абул, преподающий урок сначала ученикам, а затем (безымянному) калифу; две части притчи связаны композиционным параллелизмом, подчеркнутым даже графически: ее текст разделен всего на два абзаца, граница между которыми указывает на композиционный рубеж.
В первой части притчи рассказывается, что Абул
каждого ученика своего вводил в особую горницу, которой стены убраны были полированными стальными зеркалами. В горнице той должен он был учиться один. Ученик видел себя всегда в неисчетной бесчисленности и привыкал к таким мыслям, что никогда не бывает один собственным своим свидетелем (27).
Абул наставлял его:
сын мой! естьли вздумаешь делать что нибудь злое, то делай оное в то время, когда нет при том тебя самого. <...> Никакое злодеяние не может быть сокровенно, естьли о нем известна твоя совесть (28).
Во второй части говорится о том, какой урок Абул преподал калифу:
Абул ввел его в другую горницу, которая убрана была также зеркалами, из коих каждое вышлифовано неисчетным множеством углов и отражало каждой вид многими тысячами. <.> В сей горнице должен был Калиф иногда молиться, иногда хромать, иногда делать разные неблагопристойные движения (29-30).
Все это Абул истолковал так:
Видишь, что когда ты молишься, то молятся вместе с тобою многие тысячи; когда хромаешь, то хромают и они; когда в непристойных положениях, то то же делают и они (30).
Две части притчи рисуют, казалось бы, сходные сцены - человека перед зеркалом. Однако толкования их различны, можно даже сказать - противоположны. В первой части отражения человека в зеркале символизируют его самого, его совесть, во втором - других людей (очевидно, подданных калифа); в первом случае отражение
мыслится как образ я, во втором - иного. Соответственно, сходство отражения человека с ним самим в первом случае оказывается метафорой самотождественности личности (человек везде и всегда остается самим собой и потому нигде и никогда не может скрыться от собственной совести), во втором же выражает мысль об ответственности правителя за подданных, суть которой - в нравственном единстве общества (правитель подает пример, которому все подданные будут подражать).
Однако это, по существу, те вопросы, которые были поставлены в статье «Иной делает то, иной другое.» и не нашли в ней разрешения: вопросы о личности как целом и об отношении ее к другой личности. Первая часть притчи отвечает на первый вопрос: человек равен себе постольку, поскольку прав перед своей совестью. Вторая часть ведет к ответу на второй: все люди должны быть едины в исполнении нравственного закона. Притча завершается формулировкой золотого правила нравственности:
Калиф понял цель сего учения. <.> Над престолом своим приказал написать большими золотыми буквами: Будь таковым сам, какими хочешь видеть других. Естьли ты хорош, то и все будут таковы же
(30).
Таким образом, статья «Иной делает то, иной другое.» и притча «Училище Гамы-Эбн-Абула» находятся в диалогических отношениях, как загадка и ответ: если в первой - вопрос, то во второй - попытка его разрешения. Проблема характера переносится в сферу этики; многообразию личностных черт придает единство нравственное самосознание, антитеза я и иного снимается в общности морального императива.
Предпосылкой решения моральной проблемы оказывается при этом художественная трактовка другого ключевого вопроса философии - диалектики единого и многого, в основе которой лежит своеобразный семиотический парадокс. В статье «Иной делает то, иной другое.» одно и то же слово - иной - указывает на разные объекты: единство знака скрывает множество значений. В притче «Училище Гамы-Эбн-Абула» в роли знака выступает не слово, а образ - образ отражения; здесь, напротив, их неисчислимый ряд сводится в одну точку - к личности человека: знаков много, значение - едино.
Как и многие другие произведения в сатирических журналах XVIII в., статьи «Иной делает то, иной другое.» и «Училище Гамы-Эбн-Абула» обращены к традиционной моральной проблеме; чтобы утвердить непреложный этический закон, они находят оригинальные эстетические формы. Это определяет их историко-литературное значение. 146
Список литературы
Аверинцев С.С. Риторика как подход к обобщению действительности // Поэтика древнегреческой литературы. М., 1981. С. 15-46.
Аверьянов О.Г., Пронина О.А. К вопросу о комбинированной семантике референциального показателя «иной» в русском языке // Актуальные проблемы лингвистической культурологии. Вып. 7. М., 2010. С. 23-28.
Афанасьев А. Русские сатирические журналы 1769-1774 годов. Эпизод из истории русской литературы прошлого века. М., 1859.
[Богуславская О.Ю.] ДРУГОЙ 1, (необиходн.) ИНОЙ 1 // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / Под общ. рук. Ю.Д. Апресяна. 2-е изд., испр. и доп. М., 2003. С. 299-302.
Зализняк Анна А. Феномен многозначности и способы его описания // Вопросы языкознания. 2004. № 2. С. 20-45.
Зыкова Г.В. Поэтика русского журнала 1830-х - 1870-х гг. М., 2005.
Ивинский А.Д. Литературная политика Екатерины II: журнал «Собеседник любителей российского слова». М., 2011.
Клейн Й. «Немедленное искоренение всех пороков»: о моралистических журналах Екатерины II и Н.И. Новикова // XVIII век. Сб. 24. СПб., 2006. С. 153-165.
Корчажкина О. М. Синонимичны ли слова ИНОЙ и ДРУГОЙ? // Русский язык в школе. 2001. № 5. С. 70-75.
Левин Ю.Д. Английская просветительская журналистика в русской литературе XVIII века // Эпоха Просвещения: Из истории международных связей русской литературы. Л., 1967. С. 3-109.
Ломоносов М.В. Слово Похвальное блаженныя памяти Государю Императору Петру Великому, говоренное Апреля 26 дня 1755 года // Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений: [В 11 т.] Т. 8: Поэзия, ораторская проза, надписи, 1732-1764. М.; Л., 1959. С. 584-612.
Неустроев А.Н. Историческое разыскание о русских повременных изданиях и сборниках за 1703-1802 гг., библиографически и в хронологическом порядке описанных. СПб., 1874.
НКРЯ - Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]. М., 2003-. Режим доступа: http://www.ruscorpora.ru/, свободный. Загл. с экрана (дата обращения: 07.08.2013).
Осипов Н. Что-нибудь от безделья на досуге. Еженедельное издание. СПб., 1800.
Покровский В.И. Столетие сатирического журнала «Что-нибудь от безделья на досуге» (1800-1900 гг.). М., 1901.
Пумпянский Л.В. Об исчерпывающем делении, одном из принципов стиля Пушкина / Предисл. Н.И. Николаева // Пушкин: Исследования и материалы. Т. X. Л., 1982. С. 204-215.
ПумпянскийЛ.В. К истории русского классицизма // Пумпянский Л.В. Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. М., 2000. С. 30-157.
Пухов В.В. ОСИПОВ Николай Петрович // Словарь русских писателей XVIII века: [В 3 вып.] Вып. 2. СПб., 1999. С. 391-392.
Радищев А.Н. Житие Федора Васильевича Ушакова, с приобщением некоторых его сочинений // Радищев А.Н. Полное собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М.; Л., 1938. С. 155-212. Рак В.Д. Иностранная литература в русских журналах XVIII века (Библиографический обзор) // Русско-европейские литературные связи. Энциклопедический словарь. СПб., 2008. С. 316-410. СеменниковВ.П. Русские сатирические журналы 1769-1774 гг.: Разыскания
об издателях их и сотрудниках. СПб., 1914. Словарь Академии Российской: [В 6 ч.] Ч. 3: от З до М. СПб., 1792. Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725-1800.
Т. IV: Периодические и продолжающиеся издания. М., 1966. Что-нибудь. Еженедельное издание. СПб., 1780.
Чуглов В.И. Слова другой и иной в современном русском языке // Русский
язык в школе. 1990. № 1. С. 71-75. Ertler K.-D. Moralische Wochenschriften // Europäische Geschichte Online (EGO), hg. vom Leibniz-Institut für Europäische Geschichte [Электронный ресурс]. Mainz, 2012. Режим доступа: http://www.ieg-ego.eu/ertlerk-2012-de, свободный. Загл. с экрана (дата обращения: 22.07.2013). Rau F. Zur Verbreitung und Nachahmung des «Tatler» und «Spectator». Heidelberg, 1980.
Сведения об авторе: Трахтенберг Лев Аркадьевич, канд. филол. наук, преподаватель кафедры истории русской литературы филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: Lev_A_T@inbox.ru
