CC BY
53
Л.А.Трахтенберг
Образ издателя в русских сатирических
журналах
Сатирический журнал - характерный для эпохи Просвещения тип издания, выделяющийся среди других форм литературной периодики мерой внутреннего единства. Композиционным центром журнала, скрепляющим целостность текста, является образ издателя. Это образ условный, но выступающий как проекция личности автора в текст. Он поддерживает единство точки зрения и в то же время формирует ситуацию диалога, в котором участвуют и другие персонажи - читатели. В образе издателя соединяются ирония и дидактика, что позволяет извлечь эстетический эффект из их контраста.
Ключевые слова: сатирический журнал, образ автора, характер, композиция, поэтика.
The satirical magazine is a specific form of periodical typical of the Enlightenment. If compared to other periodicals, it is notable for its internal unity. The editor's persona is the structural centre of the magazine that holds the text together. It is fictitious but acts as a projection of the author's personality into the text. It maintains a common viewpoint throughout the text and at the same time forms the situation of a dialogue involving other characters - the readers. The editor's persona unites irony and didacticism, their contrast producing an aesthetic effect.
Keywords: satirical magazine, author's persona, character, composition, poetics.
Сатирический журнал - литературная форма, популярная в XVIII в., но впоследствии вышедшая из культурного обихода и забытая. Она существует в общем историческом пространстве с той жанровой системой, которую принято называть классицистической. Эта система, как известно, отличается исключительно высокой степенью регламентации и, соответственно, располагает богатым метатекстовым инструментарием. Однако сатирический журнал остается за пределами этой системы: в таких классических нормативных текстах, как «Две эпистолы» А.П. Сумарокова, «Предисловие о пользе книг церковных» М.В. Ломоносова или «Опыт о стихотворстве» М.Н. Муравьева, мы не найдем ни одного упоминания о нем, хотя в эпоху Сумарокова и Ломоносова в Западной Европе такие журналы уже не только существуют, но и пользуются популярностью, а ко времени, когда Муравьев обращается к дидактическому жанру, эта
форма уже освоена и русской литературой. Поэтому модели метаописа-ния, используемые в XVIII в., к сатирическим журналам в значительной степени неприменимы, и это естественно: на такой материал они не рассчитаны.
Но и концептуальный инструментарий литературоведения XIX-XX вв. к описанию журналов специально не приспособлен: он ориентирован прежде всего на жанры, входящие в состав если не античного, то новоевропейского классического канона, как роман или драма, а сатирический журнал и от них далек. Это означает, что литературоведческое описание сатирического журнала, в каких бы терминах и с помощью каких бы методик оно ни предпринималось, представляет методологические трудности. Категоризация наблюдаемых в нем явлений и его самого затруднительна, так как классификационные категории, которые приходится для этого использовать, соответствуют ему не вполне, поскольку разработаны для других целей.
Сатирический журнал - своеобразная литературная форма. В структурном отношении ему присущи особенности, которые можно наблюдать в разных жанрах, от эссеистики до романа. Он может быть рассмотрен с разных точек зрения, и в зависимости от их выбора выявляется сходство с тем или иным более привычным литературным феноменом.
Специфику сатирического журнала определяет прежде всего проблема его единства. Концептуальное единство - важная характеристика литературного журнала, как он известен русской культуре XIX-XX вв. [Зыкова, 2005: 105 сл.]. Это в первую очередь единство редакционной позиции как по общественно-политическим, так и по эстетическим вопросам. Единство концептуальное поддерживается организационной общностью - устойчивым составом редакции: часто это круг друзей или по крайней мере единомышленников. Однако литературный журнал XIX-XX вв. предоставляет свои страницы разным литературным произведениям, не объединяя их в композиционный континуум, даже если ради поддержания единства издания они подвергаются радикальной правке, как в «Библиотеке для чтения» О.И. Сенковского [Гриц и др., 2001: 264-267; Рейтблат, 2007: 576]. Такие исключения, как «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского, лишь подтверждают правило.
Сатирический журнал предполагает намного большую меру единства. Это прежде всего единство авторства. В XVIII в. «журнал одного автора» - не исключение, а распространенный случай. «Le Spectateur Français» П. Мариво, «Le Misanthrope» Ю. ван Эффена, «The Idler» С. Джон-
сона, «Адская почта» Ф.А. Эмина, «Почта духов» И.А. Крылова, «Сатирический вестник» Н.И. Страхова, «Что-нибудь от безделья на досуге» Н.П. Осипова - примеры изданий, полностью подготовленных одним человеком. Такие журналы могут включать заимствованные тексты: так, ван Эффен берет ряд статей у Мариво [Солнцев, 1893: 25-26], Эмин -у Э. Ленобля [Рак, 1998: 28-89], а Крылов - у Ж.Б. Буайе д'Аржана [Разумовская, 1978]. Тем не менее и в этом случае журнал скреплен единством авторского замысла и композиционного решения. Разумеется, часто основной автор работает над журналом вместе с сотрудниками: например, в журнале Н.И. Новикова «Трутень» публикуются стихотворные сказки А.О. Аблесимова [Макаров, 1839: 31; Булич, 1854: 235], а в журнале М.Д. Чулкова «И то и сё» - стихи М.И. Попова [Семенников, 1914: 20]. Однако и в этом случае концепция издания, определенная автором, остается единой.
Единство сатирического журнала - не только характеристика творческого процесса, но и конструктивный принцип. Оно очевидно и в тех случаях, когда над изданием работает устойчивый авторский коллектив, как в журналах Дж. Аддисона и Р. Стиля «The Tatler» («Болтун») и «The Spectator» («Зритель»), и тогда, когда авторы предпочитают остаться неизвестными, а попытки атрибуции дают лишь частичные и предположительные результаты.
Композиционное единство присуще сатирическому журналу в столь значительной мере, что он отчасти сближается с такими крупными литературными формами, как роман. Но если по сравнению с журналами XIX-XX вв. в сатирических журналах XVIII в. оно проявляется очень ярко, то по сравнению с романами оно все же, разумеется, остается слабым, особенно в таких образцах, как «Всякая всячина» - журнал Екатерины II - или «Трутень» Новикова, лишенных, в отличие от «Почты духов», единого сюжета с участием постоянных действующих лиц. Из числа крупных повествовательных жанров с сатирическими журналами можно сопоставить такие формы, как роман в письмах - своеобразный прототип «Адской почты» и «Почты духов», и особенно обрамленная повесть. Обрамленную повесть отличает многоуровневая композиционная организация, где общая сюжетная структура мотивирует ввод эпизодов, нередко очень слабо с ней связанных. Для сатирических журналов характерен подобный композиционный тип.
Единство журнала обеспечивается с помощью целого ряда композиционных средств. Главное среди них - образ издателя. Он выступает как
субъект речи на протяжении текста и становится центром коммуникативной ситуации, в которой также принимают участие другие субъекты -персонажи. Есть и иные средства: общий для одного журнала и отличающий его от прочих жанровый состав, композиционный параллелизм, система отсылок, тематических и формальных связей между текстами.
Образ издателя - проекция личности автора в текст. В сатирическом журнале очень часто автор не скрывает, а подчеркивает свое присутствие; впрочем, вместо своей подлинной личности он представляет читателям литературную маску. Субъекту, от лица которого высказываются суждения в журнале, может придаваться внешняя, биографическая, психологическая, речевая характерность. Образ издателя родствен тому, который принято называть рассказчиком или повествователем. Однако эти термины к нему неприменимы, так как в сатирическом журнале, в отличие от романа или рассказа, нет собственно повествования как основы текста. Повествования же нет потому, что, за единичными исключениями, нет общего сюжета, который связывал бы журнал воедино. Сюжетные эпизоды, очень часто изложенные от лица издателя, в журналах встречаются постоянно. Но они помещены там на равных правах с другими, не предполагающими повествования формами и изолированы друг от друга, как рассказы в сборнике, а не как эпизоды в романе. Образ же издателя при этом един в той же, если не большей, мере, как образ рассказчика в романном жанре.
Основная форма высказывания издателя - эссе. Эссе отличают разнообразие тем и формальных решений и вытекающая отсюда неопределенность жанровых границ. Эссе допускает и рассуждение, и описание, и повествование. Но часто эссе представляют собой рамочные структуры, вводящие тексты различных жанров.
Но издатель проявляет себя и в заочном диалоге с читателями. Характерная черта поэтики сатирических журналов, восходящая к Аддисону и Стилю и разработанная во «Всякой всячине», - публикация читательских писем, сопровождаемых предисловием или послесловием от лица издателя, иногда и тем, и другим. Письма, как правило, подписываются вымышленными именами и фамилиями или не подписываются вообще; установить, кто в действительности их автор, действительно ли они присланы читателями или составлены кем-либо из сотрудников журнала, часто невозможно.
Образ издателя может служить конструктивной основой журнала, объединяя статьи на всем его протяжении. Но это не всегда так. Иногда,
напротив, образ издателя вводится во вступительной статье и после этого не используется. Примерами первого типа служат «Всякая всячина», «Трутень», «Поденьшина» - журнал В.В. Тузова. И функции, которые выполняет образ издателя, и средства его создания в этих журналах различны, но в каждом из них образ издателя, появляясь вначале, продолжает использоваться вплоть до заключительных статей. Напротив, в журнале «Что-нибудь от безделья на досуге» образ издателя появляется лишь во вступительной сцене.
Развернутые характеристики издателя, как правило, помещаются в первых номерах; можно сказать, что эта позиция закреплена за данным типом содержания. Однако тексты, основной функцией которых является создание образа издателя, часто появляются и позднее. Таков, например, программный диалог «Я и Трутень», опубликованный в журнале «Трутень» в конце года [Трутень, 1769: 249-256]. Кроме того, разумеется, характеристика издателя может быть второстепенной задачей: с этим образом ассоциируется точка зрения, которая находит свое выражение в текстах разных жанров, где бы они ни были помещены.
Образ издателя не всегда един: он может быть коллективным. В «Зрителе» Аддисона и Стиля рядом с издателем выступает вымышленный «клуб», члены которого получают подробные характеристики. Этому примеру следует «Всякая всячина». В ней также создается образ «общества» [Всякая всячина, 1769: 15, 57 и др.] или «собрания» [Всякая всячина, 1769: 48], участвующего в издании. Но для большинства русских сатирических журналов подобный прием нехарактерен.
Во «Всякой всячине» автохарактеристика издателя амбивалентна. В статье «К читателю» он, с одной стороны, сообщает, что у него «сердце доброе», с другой - обвиняет себя в неблагодарности к людям, чей труд приносит ему доход (впоследствии эту тему продолжит Новиков в «Трутне»). Иронична его самооценка в первой статье второго номера журнала: «Нетерпеливо хочется мне говорить о себе; ничего нет веселее для самолюбия, и притом прибавить можно, скучнее для слышателей» [Всякая всячина, 1769: 3].
Ироничны и характеристики других участников «общества». Третий среди них - «человек молодый» [Всякая всячина, 1769: 9] и, по крайней мере поначалу, несамостоятельный. Он отправляется в путешествие, и отец напутствует его: «живи хорошенько» [Всякая всячина, 1769: 9]. Не понимая, что это значит, он решает, что жить нужно весело, подражая в этом своему двоюродному брату - моту и бездельнику. Лишь благодаря
тому, что он «попался в руки двух честных и ученых людей, кои показали ему, в чем должности человеческие состоят во всяком звании и случае» [Всякая всячина, 1769: 11-12], он усвоил твердые нравственные правила. В его истории можно видеть версию архетипического сюжета о блудном сыне - пусть решенную скорее в комическом, чем в драматическом ключе, адаптированную к контексту сатирического журнала. Иными словами, этот персонаж оказывается в ряду объектов, а не только субъектов сатирического высказывания. Но история его заблуждений остается в прошлом; в отличие от многих других персонажей, изображенных сатирически, ему удается выйти на верный путь.
Характеристика четвертого члена «общества» дается от первого лица: «Я толст, и как мне трудно наклониться, то называют меня гордым <.. .> Я нахожу себя ко всему способным; но ничего из моих рук не выходит, хотя я много начинаю. По совести сказать, лень - - - -. Первая строка легка; да другая, которую примыслить надобно, та-то мне трудна» [Всякая всячина, 1769: 23-24]. Здесь ирония направлена и на общество, ошибочно приписывающее персонажу гордость, и на него самого с его гиперболизированной пассивностью и ленью. Его неспособность довести до конца даже фразу выражена средствами синтаксиса (с помощью эллипсиса) и пунктуации: «Слыхал я мельком, как люди----; так-то и мне
хочется быть; но мудрено. Одним словом, я очень умен; да не только умен----» [Всякая всячина, 1769: 24].
Таким образом, амбивалентность свойственна не только образу издателя, но и образам участников окружающего его «общества». В характеристиках заметен комический элемент, иногда даже сатирический оттенок, по крайней мере в биографической ретроспективе.
Однако все это не отменяет дидактической установки журнала. Она декларируется в ряде статей, начиная со вступительного обращения «Ко читателю» в первом номере журнала: «Иногда дам вам полезные наставления; иногда будете смеяться» [Всякая всячина, 1769: ненум. стр.]. Впоследствии во «Всякой всячине» публикуется восходящая к «Зрителю» статья «Два есть у меня рода читателей.»1, в которой две функции литературы - дидактическая и рекреативная - противопоставляются в аксиологическом отношении, и предпочтение отдается первой: «Я бы совершенно лучше желал приложити старания дать наставление, нежели забавлять» [Всякая всячина, 1769: 328]. При этом «Всякая всячина» выступает за «мягкую» сатиру, не задевающую личностей; как известно, во-
1 Об источнике статьи см.: [Солнцев, 1892: 139; Левин, 1967: 53-54, 92].
прос о характере сатиры становится предметом ее полемики с журналом «Трутень».
Дидактическая установка «Всякой всячины» не только формулируется в теории, но и проявляется на практике, прежде всего в ответах издателя на читательские письма. Очень часто корреспондент обращается к издателю с вопросом или просьбой, заранее предназначая ему роль наставника и арбитра в самых разнообразных вопросах - от нравственных до эстетических. И издатель принимает эту роль; раз за разом публикуя письма с такого рода вопросами и ответами на них, «Всякая всячина» тем самым формирует дидактическую парадигму сатиры, предлагая аудитории ее принять.
Если во «Всякой всячине» издатель окружен единомышленниками, составляющими «общество», то в журнале «И то и сё» издатель один. В отличие от «Всякой всячины», развернутой портретной характеристики издателя в журнале «И то и сё» нет: отсутствует и последовательное описание внешности, и психологический портрет, и биография, которая, впрочем, и во «Всякой всячине» представлена лишь фрагментарно. При этом автохарактеристике издателя посвящен ряд статей, сосредоточенных преимущественно, но не исключительно в начале и в конце журнала и иногда даже полностью занимающих номер. Однако значительная, даже большая часть объема этих статей занята отступлениями на другие темы, характеристика же издателя остается неопределенной. Такое композиционное решение, конечно, представляет собой прием литературной игры, форму обмана читательских ожиданий, который становится одним из источников комического эффекта.
Психологическую характеристику издателя определяет юмористически интерпретированный топос самоуничижения, который сопровождает его образ от первых номеров журнала: «Пуще всего прилежу к словесным наукам, но только к тем, которых я не понимаю» [И то и сё, 1769, 2: 3] - до последних: «принадлежит мне хула за то, что принялся я совсем не за свое дело и, не справясь в архиве мелкого моего понятия, дерзнул сочинять годовой журнал» [И то и сё, 1769, 52: 4]. Иногда самоуничижение сменяется самовосхвалением, но также ироническим [И то и сё, 1769, 1: 5-6; 3: 2].
Есть в журнале и элементы биографии издателя, но немногочисленные. Сообщается, что издатель принялся учиться парикмахерскому искусству; этот мотив повторяется несколько раз в разных функциях. Как и другие мотивы, он становится поводом для юмористических замеча-
ний (См.: [И то и сё, 1769, 1: 6-7; 4: 1-2]). В гиперболическом контексте этот мотив парадоксально переосмысливается как метафора сатирического творчества, обращенного к широкой аудитории: «обязался я расчесывать волосы целому городу и с пригородками, то есть тем людям, которые имеют о себе великое нерадение и содержат себя не в холе» [И то и сё, 1769, 4: 2]. В этом образе внешняя неопрятность, видимо, должна осмысливаться как метафора безразличия к своему внутреннему миру. Другой элемент биографии издателя - воспоминание о том, как в детстве он учился грамоте [И то и сё, 1769, 42: 1-6], - мотивирует ввод сатирической зарисовки, обличающей жадность учителя. Элементы биографии издателя не складываются в сюжет, зато выполняют важную характерологическую функцию: они указывают на его социальное положение. Издатель, очевидно, небогат, и он не дворянин. Это отличает его от издателя «Всякой всячины», который, как следует из сюжетных фрагментов, принадлежит к дворянству, не богат, но и не беден (впрочем, вопрос о его социальном положении не рассматривается специально); именно такой аудитории «Всякая всячина», видимо, и адресована (см.: [Плюханова, 1989: 47-50]).
Наряду с этими элементами биографической характеристики, в журнале есть и аллегорическая сюжетная сцена с участием издателя. Это сцена поэтического посвящения, причем пародийная: сатир ведет издателя на высокую гору и ударяет по лицу кистью винограда [И то и сё, 1769, 2: 1-3].
Для создания образа издателя используются приемы речевой характеристики. Речевая маска издателя в журнале «И то и сё» связана с традициями народного балагурства, комической речи, отразившейся в ряде фольклорных жанров, как, например, прибаутки балаганных зазывал, и рукописной, в первую очередь пародийной, литературе ХУП-ХУШ вв. [Западов, 1940; Степанов, 1970: 234-236; Плюханова, 1989: 7-10, 46-50]2. Связь с народным творчеством делает очевидным прежде всего введение в текст фольклорного материала - пословиц и поговорок.
В отличие от журналов «И то и сё», где портрет издателя лишь намечен отдельными штрихами, или «Всякая всячина», где комплексная характеристика издателя дается, но не играет значительной композиционной роли, в журнале «Поденьшина» именно биография издателя
2 О реализации подобных стилистических принципов в фольклоре см.: [Богатырев, 1971; Некрылова, 1984: 115-133; Алпатов, 2014], в рукописной литературе: [Лихачев, 1976].
становится структурной основой журнала от первых и до последних номеров.
Как и в журналах «Всякая всячина» и «И то и сё», издатель нигде не называет своего имени. Однако уже в первом номере журнала дается его краткая характеристика, облеченная в стилистические формы делового языка: «Я здесь человек новый, и нет тому еще недели, как сюда приехал из Алатора, тамошнего посаду, искусством маляр, от роду мне сорок два года, вдов, грамоте читать и писать не доволен» [Поденьшина, 1858: 6-7] (маляр - художник [Словарь русского языка XVIII века, 2001: 55-56]).
Композиция «Поденьшины» необычна для сатирических журналов. В ней есть единый сюжет, где издатель выступает главным героем. Журнал принимает форму дневника. Издатель рассказывает о том, как отправляется на заработки в Петербург, по пути останавливаясь в Москве; сюжет завершается его отъездом на родину.
Сюжет выполняет в журнале функцию структурной основы, мотивирующей ввод как повествовательных эпизодов, так и статей дидактического содержания. Чередование сюжетных и ассоциативных мотивировок поддерживает композиционное единство текста, оформляя плавный переход от одной темы к другой. Так, издатель знакомится с чиновником в отставке, сын которого, щеголь, просит у отца денег на «сазонное платье» [Поденьшина, 1858: 33]. Комическое смешение слов сазанный ('из кожи рыбы сазана') и сезонный разрешается отступлением о значении слова сезон, введенным как пересказ объяснения, данного новым персонажем -камердинером-французом [Поденьшина, 1858: 38-39]. К началу весеннего сезона издатель шьет себе новый костюм; выйдя в нем на улицу в холод, он простужается, и, чтобы вылечить его, хозяин дома, где он остановился, зовет лекаря-колдуна. Этот ряд событий мотивирует переход к теме колдовства, которой посвящены несколько следующих номеров.
Значение сюжетной мотивировки, связанной с образом издателя, постепенно ослабевает. За эпизодами, которые позволяет ввести ситуация диалога издателя с колдуном, следует ряд статей о колдовстве у других народов, связанных с предшествующими уже не сюжетно, а тематически. Далее приводятся сведения о различных видах искусства - живописи, архитектуре, музыке. Статья о техниках живописи открывает этот ряд, и в тексте подчеркивается ее тематическая соотнесенность с образом издателя, но следующие за ней статьи связаны с ним главным образом через посредство данной. В этих статьях автор решает просветительскую задачу. Он специально отмечает, что опирается на существующую литературу
[Поденьшина, 1858: 62, 81]. Как нам удалось выяснить, одним из источников ему служит словарь французского языка П. Ришлэ рлЛек^ 1732], материал которого использован в статьях о магии и об искусстве. Далее помещен перевод поэмы Овидия «Средства для лица» под названием «Искусство украшать лицо» [Поденьшина, 1858: 97-108], «Перевод из мнений графа Оксенштерна. О смехе» [Поденьшина, 1858: 108-111], перевод двух басен Ф. Фенелона [Поденьшина, 1858: 111-115]. По предположению В.Д. Рака, отрывок из Оксеншерна и басни Тузов мог перевести по тексту грамматики французского языка Д. Э. Шоффена [Рак, 1989: 100; Рак, 2008: 369].
Не во всех журналах, выходивших одновременно со «Всякой всячиной» и «Поденьшиной», образ издателя разработан сколько-нибудь подробно. Так, например, в журнале «Смесь», издававшемся в том же 1769 г., нет ни портрета, ни биографии издателя. Вступление к журналу от его лица подчеркнуто кратко [Смесь, 1769: 2]. В дальнейшем издатель ведет диалог с корреспондентами, но и эта форма играет в журнале «Смесь» менее важную роль, чем во «Всякой всячине».
В журнале «Адская почта» образ издателя имеет лишь вспомогательное значение. Журналу придана форма переписки двух бесов - Хромоногого и Кривого (источником этих образов служат памфлеты Ленобля, который, в свою очередь, продолжает традицию А.Р. Лесажа). Письмам предпосланы два предисловия от лица издателя: одно обращено к журналу «Всякая всячина», другое, «К читателю», служит рамкой, вводящей образы бесов и форму переписки [Эмин, 2013: 23-27]. В дальнейшем образ издателя позволяет поддерживать рамочную конструкцию и участвовать в журнальной полемике; статей, в которых он актуализируется, немного.
Название журнала «Трутень» метафорически трактуется как характеристика издателя. Он иронически говорит о себе, что неспособен ни к какому делу. Занятия, которым он не может посвятить себя, перечислены; этот перечень словно заменяет биографию персонажа, но это «биография наоборот» - рассказ не о том, какие события происходят в его жизни, а о том, чего в ней нет. Лень не позволяет ему читать, «просвещать разум науками и познаниями» [Трутень, 1769: 4], поступить на какую бы то ни было службу - военную, «приказную» или придворную [Трутень, 1769: 4-7].
Впрочем, среди поступков, которые лень мешает издателю совершить, названо, например, посещение «больших бояр» с поздравлениями; здесь, конечно, сатира обращена против бояр, требующих лести, а не против тех, кто лесть отвергает. Наиболее подробно среди занятий, от которых
отказывается издатель, описывается придворная служба, изображаемая сатирически: для нее нужно «знать наизусть науку притворства» [Трутень, 1769: 5]. Иными словами, за некоторыми из отрицательных характеристик скрываются положительные. Иронические замечания по поводу трудностей, которые приходится преодолевать придворным, продолжают давнюю традицию: они находят множество соответствий и в русской литературе, в частности у А.Д. Кантемира, и в литературе зарубежной (см.: [Щеглов, 2004: 115-116]). Тем не менее в образе издателя заметен и сатирический элемент: «я знаю, что леность считается не из последних пороков <.> ведаю, что она человека делает неспособным к пользе общественной и своей участной; что человек, обладаемый сим пороком, недостоин соболезнования» [Трутень, 1769: 3-4]. Эта сатирическая тенденция контрастирует с дидактической целью, которую Новиков определяет для своего журнала.
Парадоксальным образом, именно лень названа в качестве причины, побудившей издателя выпускать журнал: такое занятие якобы наиболее простое, поскольку вместо собственного труда издатель предполагает печатать чужие сочинения. Таким образом, декларированная в иронической форме композиционная установка позволяет издателю снять с себя ответственность за содержание журнала. Этот прием впоследствии используется в ходе полемики с «Всякой всячиной», когда издатель заявляет, что критика со стороны этого журнала должна быть адресована не ему, а корреспонденту, приславшему в журнал письма, - Правдулюбову [Трутень, 1769: 56].
Сатирический элемент в образе издателя и лень как присущий ему порок - мотивы, разработанные в русской сатирической журналистике уже «Всякой всячиной». Но если там все эти приемы лишь намечены, то «Трутень» доводит их до высшей, почти гиперболической степени. В образе издателя, как он обрисован «Предисловием», сатирический элемент едва ли не преобладает и уравновешивается не столько положительной характеристикой, сколько ироническим прочтением отрицательной. При этом «гиперболическая» тенденция присуща «Трутню» и в сфере сатирического содержания: мягкому юмору, который проповедует «Всякая всячина», «Трутень» противопоставляет непримиримую борьбу с пороками, вплоть до сатиры «на лицо». Таким образом, в творческом споре со «Всякой всячиной» «Трутень» развивает принципы, предложенные ею, в сторону усиления, и трансформация оказывается не только количественной, но и качественной: она означает иную концепцию сатиры.
Образ издателя, позволяющий сформировать такую концепцию журнала, четырежды парадоксален. Его биография складывается из неслу-чившихся событий: он характеризуется перечислением дел, к которым оказывается неспособным. Его присутствие представлено как отсутствие: он выступает с предисловием затем, чтобы отказать самому себе в творческой инициативе. Он проповедует добродетель от лица порока: издатель сатирического журнала сам представляет сатирический тип. Наконец, его порок оборачивается добродетелью: из лени он предпринимает издание журнала - то, что для этого образа является единственной художественной задачей.
«Трутень» - первый из журналов Новикова. В следующих его журналах образ издателя иной. Во втором из них, «Пустомеле», этот образ соответствует названию: издатель разговорчив и не вполне серьезен. Этот эффект создается при помощи композиционных средств: журнал открывает большая статья от лица издателя - «То, что употребил я вместо предисловия» [Пустомеля, 1858: 9-27], где частая смена тем имитирует иррациональное движение речи. В третьем и четвертом, «Живописце» и «Кошельке», эффект дистанции между издателем - литературным образом и издателем - человеком постепенно исчезает. Портретной и биографической характеристики вымышленного издателя нет. Во вступительных статьях «Живописца» [Живописец, 1772: 9-32] в речи издателя еще чувствуется ирония, направленная в том числе и на себя, но очевиден вполне серьезный дидактический пафос. В «Кошельке» [Кошелек, 1858] образ издателя лишается и иронического аспекта, для сатирических журналов обычного.
В журнале «Рассказчик забавных басен» издатель наделяется биографией: она излагается во вступлении к журналу под заглавием «От издателя к читателям» [Рассказчик забавных басен, 1781: 3-5]. Биография эта, намеченная лишь отдельными чертами, преимущественно литературная. Эстетическое сознание эпохи подсказывает ее осмысление в жанровых категориях. Творческий путь поэта представляется как поиск «своего» жанра Первая попытка, в элегическом жанре, оказывается неудачной; следующая, в жанре басни, приносит успех. Вступление отражает, очевидно, некоторые эпизоды творческого пути самого автора -А. О. Аблесимова. Во всяком случае начало его творчества действительно связано с элегией: А.П. Сумароков публикует в «Трудолюбивой пчеле» его произведение в этом жанре - «Сокрылися мои дражайшие утехи...» [Трудолюбивая пчела, 1759, июнь: 379-381]; там же он помещает, впро-
чем, эпиграммы и пародийную эпитафию, принадлежащие Аблесимову [Трудолюбивая пчела, 1759, сентябрь: 574-576]. В дальнейшем творчество Аблесимова связано в основном с комическими жанрами - басней, стихотворной сказкой, комедией (см.: [Кукушкина, 1988: 18-19]).
Далее в журнале «Рассказчик забавных басен» биография издателя не играет существенной роли. Образ издателя как персонажа может мотивировать ввод сюжетного эпизода дидактического содержания: такова сцена с его участием в № 10, где к нему приходит заимодавец и советует забыть о честности ради богатства; сцена изложена в прозе, но совет от лица заимодавца - в стихах [Рассказчик забавных басен, 1781: 73-76].
Образ издателя разрабатывается преимущественно не в событийном, а в речевом плане, скрепляя журнал единством интонации. Его создают метатекстовые элементы статей и метатекстовые фрагменты, оформляющие переход от одной статьи к другой. Обращения к читателям, вопросы и ответы на них, имитирующие диалог, создают иллюзию непринужденной речи. Фрагменты-связки, вводящие статьи, часто мотивируют переход к другой теме требованием разнообразия, необходимым, чтобы поддержать читательский интерес (см., напр.: [Рассказчик забавных басен, 1781: 19, 22, 26, 32 и др.]).
Тенденция к нивелировке образа издателя, заметная при сопоставлении сатирических журналов Новикова и проявляющаяся в «Рассказчике забавных басен», достигает предела в «Сатирическом вестнике» Н. И. Страхова [Страхов, 1790-1792], где этого образа, в сущности, нет. Издатель не выступает в качестве персонажа. Субъект речи проявляет себя лишь в стиле и в оценочных суждениях по поводу описываемых лиц и событий, при этом в стиле нет элементов, которые создавали бы дистанцию между точками зрения говорящего и автора. Меняется и жанровая структура текста. «Сатирический вестник» в целом представляет собой пародию на современные ему газеты, а кроме того, включает ряд статей, пародирующих другие жанры: например, дневник, рецепт, календарь. Все выпуски журнала (всего их девять) имеют сходную структуру. Регулярное воспроизведение единого композиционного решения и ориентация на пародируемые образцы определяют индивидуальность издания, и необходимость в образе-персонаже, который служил бы выражением этой индивидуальности, отпадает.
В еще более позднем журнале Н.П. Осипова «Что-нибудь от безделья на досуге» издатель как персонаж выступает лишь во вводной статье «Вместо предисловия» [Осипов, 1800: 3-6]. В ней развит фантастический сюжет,
помещенный в бытовую обстановку. Издатель в ненастную ночь дает приют гостю, который оказывается божеством смеха Момусом и в награду за гостеприимство оставляет ему колпак, наполненный бумагами, которые и должны составить содержание журнала. В дальнейшем образ издателя как персонажа в журнале не появляется. Специфику журнала определяет жанровое разнообразие статей и система композиционных связей между ними, основанных как на смежности, так и на структурной аналогии.
Итак, история русских сатирических журналов демонстрирует эволюцию роли издателя: значительная в ранних образцах, впоследствии она становится все менее важной, вплоть до исчезновения самого образа.
В первых сатирических журналах образ издателя формирует идейный центр текста. В нем находят выражение основные принципы этой литературной формы. Среди этих принципов главный - модификация гора-цианской максимы «Omne tulit punctum, qui miscuit utile dulci». В заданной ею антитезе серьезного и приятного, соответствующей дидактической и рекреативной функциям литературы, применительно к эстетике журналов серьезное конкретизируется как нравоучительное: журнал должен осуждать порок и распространять добродетель. Приятное в данном случае означает, что нравоучение должно казаться легким, ненавязчивым. В сатирическом журнале серьезное содержание должно быть облечено в легкую форму.
В образе издателя это сочетание нередко проявляется как конфликт. Серьезное содержание предполагает в издателе моральный авторитет, право обращаться к читателю, как учитель - к ученику. Легкая форма, напротив, предусматривает, что издатель и читатель по крайней мере равны. Более того, стремление к легкости заставляет придавать рассуждениям комический характер, и образ издателя приобретает комическую окраску. Издатель воспринимает себя иронически; очень часто он смешит читателя, по выражению Д.С. Лихачева, «непосредственно собой» [Лихачев, 1976: 9], принижая себя, спускаясь по иерархической лестнице; претендовать на авторитет учителя при этом трудно. Конечно, насмешка над собой может быть осмыслена как мудрое признание собственных слабостей, предполагающее готовность исправиться; тогда получается, что издатель стремится воспитать в читателе благоразумие и воспитывает собственным примером. Некоторые журналы пользуются этой интерпретацией, но прием оказывается действенным не всегда. Издатель остается на тонкой грани между похвальным смирением и смехотворным самоуничижением.
Структурная сложность образа издателя объясняется двойственностью функций. Издатель - это прежде всего голос, точка зрения на все те предметы, которые освещаются в журнале. В образе издателя находит выражение авторская позиция, но в то же время он нередко становится действующим лицом, участником, очевидно, вымышленных сюжетных эпизодов. Это феномен, отдаленно напоминающий о фигуре автора в «Евгении Онегине», одновременно создающего роман и вместе с тем принадлежащего романному миру, им самим творимому, не теряя при этом самотождественности.
Два аспекта образа издателя - «серьезный» и «комический», роль учителя и маска веселого собеседника, балагура и почти шута - могут быть условно распределены между этими функциями. Взгляд на события со стороны позволяет поддержать дидактический авторитет, тогда как в качестве действующего лица издатель нередко выступает в комическом амплуа. Впрочем, это различие условно, иногда его можно уловить лишь как едва заметный оттенок смысла. Например, в ряде статей «Всякой всячины» издатель, выступая как действующее лицо, сталкивается с комическими персонажами: «Ездил я недавно обедать за Москворечие...» [Всякая всячина, 1769: 17-22] (статья восходит к «Зрителю», с русификацией реалий [Солнцев, 1892: 135-136; Левин, 1967: 50-51, 91]), «Привычка есть второе естество» [Всякая всячина, 1769: 69-72], «Мне скучилося жити в наемных домах.» [Всякая всячина, 1769: 89-95]. Он может попадать в комические положения, но не по своей вине. Например, в статье «Привычка есть второе естество» использован даже прием грубой комики: издатель спотыкается и падает, но этого бы не произошло, не будь в комнате тесноты и беспорядка, которые и являются в данном случае сатирической темой. Издатель сохраняет серьезность, и тем не менее на него падает комический отсвет. Напротив, в журнале «И то и сё», как показано выше, комическая характеристика издателя дается не столько за счет внешнего действия, сколько при помощи семантических эффектов в тексте-рассуждении от его лица.
Соотношение между «серьезной» и «комической» сторонами в образе издателя варьируется от журнала к журналу, будучи одной из важнейших характеристик, определяющих своеобразие каждого издания. Более того, можно полагать, что во вновь создаваемых журналах это соотношение вырабатывается в творческом диалоге с уже существующими, и этот выбор, в свою очередь, задает направление журнальной полемики.
«Всякая всячина», не имея предшественников в русской литературе, ориентируется на зарубежный образец - журнал «Зритель». Следуя это-
му примеру, она проводит принцип умеренности и в эстетическом, и в дидактическом отношении. Применительно к содержательным задачам это означает выбор в пользу сатиры, серьезного, а не развлекательного чтения, однако сатира должна избегать жестокости, сохраняя, как говорится в журнале, человеколюбие [Всякая всячина, 1769: 142]. Применительно к образу издателя этот принцип предполагает, что комический аспект ему присущ, но при этом не подавляет дидактического элемента. Образы членов «общества», окружающих издателя, дают возможность разнообразить характеристики, в том числе комические.
Следующий журнал, основанный вскоре после «Всякой всячины», -«И то и сё» - представляет пример иного пути. Комическая сторона в образе издателя явно преобладает над серьезной, соответственно, развлекательная задача - над дидактической. Психологическую характеристику поддерживает социальная: как отмечено выше, издатель журнала «И то и сё», очевидно, занимает невысокое общественное положение, что отличает его от издателя «Всякой всячины».
Еще более важна роль издателя в «Поденьшине». Здесь журнал принимает форму дневника, биография издателя становится сюжетом. Она выполняет роль рамочной конструкции, обуславливающей обращение к разнообразным темам.
Если «Всякая всячина», «И то и сё», «Поденьшина» подробно разрабатывают образ издателя, причем в разных направлениях, то журналы «Смесь» и «Адская почта», напротив, уделяют этому образу все меньше и меньше внимания.
В «Трутне» же отказ от участия издателя в делах журнала принимает демонстративные формы, что, конечно, в действительности означает важность этого образа. И композиционная роль «чужих трудов издателя» [Трутень, 1769: 56], и биография, представленная как ряд нереализованных возможностей, и заключение, противопоставляющее прежней мнимой незаинтересованности издателя в литературной работе предельную степень эмоциональной вовлеченности в нее, - все эти приемы возникают как альтернатива образцам, которые предлагают «Всякая всячина» и «И то и сё». Протест против ранее созданных форм выражается в резких контрастах, в стремлении к сильному эстетическому впечатлению, которое, вероятно, становится одной из причин литературного успеха «Трутня».
Среди сатирических журналов 1769 г. «Трутень» - последний, но для Н.И. Новикова он становится первым опытом обращения к этой форме.
В дальнейшем Новиков экспериментирует с разными вариантами образа издателя. В «Пустомеле» издатель - комическая фигура, приближающаяся к типу журнала «И то и сё». В «Живописце» он, напротив, становится серьезным, здесь он сатирик и моралист. В «Кошельке» при сохранении моралистического пафоса образ издателя нивелируется, дистанция между ним и автором перестает ощущаться.
В том же направлении, которое определяется в изданиях Новикова, развиваются и другие сатирические журналы. В таких поздних образцах этой формы, как «Что-нибудь от безделья на досуге» и «Сатирический вестник», образ издателя теряет значение и даже исчезает. Эстетическая индивидуальность журнала определяется в них другими факторами -жанровым составом и системой структурных соответствий между текстами.
Литература
Алпатов С.В. Сказочник-балагур: личность и творческий тип // Личность в культурной традиции: Сб. науч. статей / Сост. и отв. ред. Л. В. Фадеева. М., 2014.
Богатырев П.Г. Художественные средства в юмористическом ярмарочном фольклоре // Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971.
Булич Н.Н. Сумароков и современная ему критика. СПб., 1854. Всякая всячина. [СПб., 1769].
Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция (Книжная лавка А.Ф. Смирдина) / Под ред. В.Б. Шкловского и Б.М. Эйхенбаума. М., 2001.
Живописец, еженедельное на 1772 год сочинение. [Ч. 1.] СПб. Западов А.В. Журнал М.Д. Чулкова «И то и сьо» и его литературное окружение // XVIII век: Статьи и материалы: Сб. Вып. 2. М.; Л., 1940. Зыкова Г. В. Поэтика русского журнала 1830-х - 1870-х гг. М., 2005. И то и сё. [СПб., 1769].
Кошелек, сатирический журнал Н. И. Новикова. 1774 / Издание А. Афанасьева. М., 1858.
Кукушкина Е.Д. Аблесимов // Словарь русских писателей ХУШ века.
Вып. 1 (А-И). Л., 1988. Левин Ю.Д. Английская просветительская журналистика в русской литературе ХУШ века // Эпоха Просвещения: Из истории международных связей русской литературы. Л., 1967.
Лихачев Д. С. Смех как «мировоззрение» // Лихачев Д. С., Панченко А. М. «Смеховой мир» Древней Руси. Л., 1976.
Макаров М. Библиографические редкости: - Трутень, еженедельное издание на 1769 и 1770-й года, составленное Н. И. Новиковым // Отечественные записки, учено-литературный журнал. 1839. Т. 5. №2 8. Смесь.
Некрылова А.Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища: Конец ХУШ - начало XX века. Л., 1984.
Осипов Н.П. Что-нибудь от безделья на досуге: Еженедельное издание. СПб., 1800.
Плюханова М.Б. Российский пересмешник // Чулков М. Д. Лекарство от задумчивости, или Сочинения Михаила Дмитриевича Чулкова / Вступ. ст., коммент., сост. М. Плюхановой. М., 1989.
Поденьшина, сатирический журнал Василия Тузова. 1769 / Издание А. Афанасьева. М., 1858.
Пустомеля, сатирический журнал. 1770 / Издание А. Афанасьева. М., 1858.
Разумовская М.В. «Почта духов» И.А. Крылова и романы маркиза д'Аржана // Русская литература. 1978. № 1.
Рак В.Д. Гипотезы об издателе журнала «Смесь» // ХУШ век. Сб. 16. Итоги и проблемы изучения русской литературы ХУШ века. Л., 1989.
Рак В.Д. Иностранная литература в русских журналах ХУШ века (Библиографический обзор) // Русско-европейские литературные связи: Энциклопедический словарь. СПб., 2008.
Рак В.Д. Русские литературные сборники и периодические издания второй половины ХУШ века (Иностранные источники, состав, техника компиляции). СПб., 1998.
Рассказчик забавных басен, служащих к чтению в скучное время или когда кому делать нечего. Стихами и прозою. [Полугодие 1.] М., 1781.
Рейтблат А.И. Сенковский // Русские писатели: 1800-1917: Биографический словарь. Т. 5: П-С. М., 2007.
Семенников В.П. Русские сатирические журналы 1769-1774 гг.: Разыскания об издателях их и сотрудниках. СПб., 1914.
Словарь русского языка ХУШ века. Вып. 12: Льстец-Молвотворство. СПб., 2001.
Смесь, новое еженедельное издание. [СПб.], 1769.
Солнцев В. Ф. «Всякая Всячина» и «Спектатор»: (К истории русской сатирической журналистики ХУШ века) // Журнал министерства народного просвещения. Ч. 279. 1892. № 1.
Солнцев В.Ф. «Смесь». Сатирический журнал 1769 года // Библиограф. 1893. № 1.
Степанов В.П. Чулков и «фольклорное» направление в литературе // Русская литература и фольклор (XI-XVIII вв.). Л., 1970.
[Страхов Н.И.] Сатирический вестник, удобоспособствующий разглаживать наморщенное чело старичков, забавлять и купно научать молодых барынь, девушек, щеголей, вертопрахов, волокит, игроков и прочего состояния людей, писанный небывалого года, неизвестного месяца, несведомого числа, незнаемым сочинителем. Ч. 1-9. М., 17901792.
Трудолюбивая пчела. СПб., 1759.
Трутень, еженедельное издание, на 1769 год. СПб.
Щеглов Ю.К. Антиох Кантемир и стихотворная сатира. СПб., 2004.
Эмин Ф.А. Адская почта, или Переписки хромоногого беса с кривым / Подг. текста, вступ. ст. и коммент. В.Д. Рака. СПб., 2013.
Richelet P. Dictionnaire de la langue françoise, ancienne et moderne. Augmenté de plusieurs additions d'histoire, de grammaire, de critique, de jurisprudence, et d'une liste alphabétique des auteurs et des livres citez dans ce dictionnaire. Nouvelle édition augmentée d'un grand nombre d'articles. T. 1-2. Amsterdam, 1732.
Сведения об авторе: Трахтенберг Лев Аркадьевич, канд. филол. наук, ст. преп. кафедры истории русской литературы филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
