CC BY
30УДК 347.1:347.92
DOI: 10.17072/2619-0648-2022-3-46-54
АНТИНОМИИ ИДЕИ ПРАВА В ИНСТИТУТЕ ВЕРСИОННОГО ИСКА
А. Ш. Галимов Начальник управления кадров
Казанский (Приволжский) федеральный университет 420008, Россия, г. Казань, ул. Кремлевская, 18
E-mail: [email protected]
Аннотация: в статье рассматриваются формально-юридический и содержательный аспекты понятия «неосновательное обогащение» с учетом становления данного института в отечественном правопорядке, вплоть до современного его состояния, характеризуемого пробельно-стью в части версионных исков. Отмечается связь проблемы с усиливающейся в последние годы тенденцией преодоления формального подхода в судебной практике. Показано, что в идейном содержании института версионного иска, в настоящее время формально не закрепленного, однако выводимого путем системного и телеологического судебного толкования закона, превалируют этические элементы. Обосновывается возможность использования антиномий идеи права в качестве методологического инструмента преодоления пробельности регулирования ситуаций, соответствующих классической модели actio de in rem verso. Ключевые слова: версионный иск; справедливость; идея права; антиномии; правовая стабильность; целесообразность
THE ANTINOMIES OF THE IDEA OF LAW IN THE INSTITUTION OF THE VERSION SUIT
A. Sh. Galimov
Kazan (Volga Region) Federal University 18 Kremlevskaya st., Kazan, 420008, Russia
E-mail: [email protected]
© Галимов А. Ш., 2022
Abstract: the article deals with the formal, legal and substantive aspects of the concept of unjust enrichment, taking into account the formation of this institution in the domestic legal order, up to its current state, characterized by a gap in terms of version claims. There is a connection between the problem and the growing tendency in recent years to overcome the formal approach in judicial practice. It is shown that ethical elements prevail in the ideological content of the institution of the versions claim, which is currently not formally fixed, but is derived through a systematic and teleological judicial interpretation of the law. The possibility of using antinomies of the idea of law as a methodological tool for overcoming the gap in the regulation of situations corresponding to the classical model of actio de in rem verso is substantiated. Keywords: versioned claim; justice; idea of law; antinomies; legal stability; expediency
Научный интерес к проблеме версионных исков (actio de in rem verso) обозначился сравнительно недавно. Тому способствовали факторы как объективного, так и субъективного порядка, действие которых можно объединить в обобщающей формуле - расширение области судейской дис-креции, обусловленное необходимостью обеспечения стабильности гражданского оборота с учетом его развития в условиях современной экономики и технологий. Не будучи зафиксирован в позитивной форме, версионный иск постепенно внедряется в практику посредством систематического и телеологического толкования норм, при помощи которого «закон лечит раны, нанесенные им самим» (Э. фон Каммерер).
Как известно, формально-юридический смысл понятия неосновательного обогащения сводится к отсутствию оснований для получения выгоды - это то, что юристы Древнего Рима называли condictio, или кондикционным иском. С учетом принципа добросовестности в обязательственном праве, основанного на идее эквивалентности обмена, можно предложить и более широкую трактовку понятия обогащения, включив в него любое получение выгоды без встречного предоставления. Это положение также было известно римским юристам, и они обозначали его как версионный иск (actio de in rem verso).
В частности, в пределах такой расширенной интерпретации возможны случаи, когда основания обогащения одного лица за счет другого наличествуют, то есть основание для возникновения права имеется, однако вызывает сомнения и вопросы с точки зрения юридических представлений о справедливости. Иными словами, неосновательность обогащения устанавливается правоприменителем исходя из этического критерия справедливости. Подобные ситуации, в сугубо формальном плане не подпадающие под дефиницию неосновательного обогащения, рассматриваются, тем не менее, в системе
координат неосновательного обогащения, что в отечественной правовой традиции имеет свою историю.
Для российской нормативной системы неосновательного обогащения, включающей соответствующие принципы, нормы и институты, характерно довольно позднее оформление. Известно, что в законодательстве дореволюционной России обязательства из неосновательного обогащения не были предметом специального правового регулирования. Пробел отчасти восполнялся за счет судебных прецедентов Правительствующего сената, основанных на доктринальных разработках, выполненных главным образом на материале немецкого права, опиравшегося, в свою очередь, на классические конструкции римского права. Так, например, Г. Ф. Шершеневич отмечал, что «русское законодательство не предусматривает случая незаконного обогащения за чужой счет как источника обязательств, но нашей практике неоднократно приходилось встречаться с требованиями возвратить недолжно полученное или сохраненное»1. Сенатом широко применялись общие начала права и справедливости, что впоследствии было использовано при изложении оригинального российского учения о неосновательном обогащении, впервые представленного в проекте Гражданского уложения Российской империи.
Правоведы того времени различали экономическое и юридическое содержание понятия «неосновательное обогащение». В экономическом аспекте, будучи феноменом хозяйствования, неосновательное обогащение как таковое не всегда имеет юридические последствия, однако в случае незаконности приобретает юридическое значение и становится основанием кондикционного иска. Таким образом, обогащение в экономическом смысле признавалось общей категорией, а обогащение в смысле юридическом - частным случаем2.
В русской дореволюционной доктрине под обогащением понимался в первую очередь результат присоединения к имуществу одного лица новых благ денежной ценности без выделения соответствующего эквивалента. Обогащение определялось как разница между состоянием имущества известного лица, предшествующим наступлению события обогащения или получению определенного блага, и последующим состоянием, то есть как разница между активом и пассивом до и после наступления обогащения3.
1 Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права: в 2 т. Т. 2 / науч. ред. В. С. Ем. М.: Статут, 2005. С. 230.
2 Гримм Д. Д. Очерки по учению об обогащении. Вып. 3. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича. С. 62.
3 Там же. С. 9.
Обогащение могло наступить вследствие различных юридических обстоятельств и отношений. Оно квалифицировалось как самостоятельное, если служило основанием кондикционного иска, и как второстепенное, если потерпевший предъявлял к кондикционному должнику требования, возникшие по основаниям, не зависящим от обогащения. Считалось, что в случае самостоятельного обогащения предел ответственности обогатившегося лица минимален, определен лишь иском, тогда как второстепенное обогащение может повлечь объем ответственности всем собственным имуществом4.
В дальнейшем степень детализации неосновательного обогащения постепенно повышалась. Тем самым создавались предпосылки формирования института, используемого в качестве отдельного, самостоятельного вида обязательств.
Так, например, обязательствам из неосновательного обогащения была посвящена специальная глава в Гражданском кодексе РСФСР 1922 года. Соответственно, там же было впервые закреплено понятие неосновательного обогащения в качестве самостоятельного основания возникновения обязательств.
Некоторая терминологическая корректировка была проведена в Гражданском кодексе РСФСР 1964 года: ранее поименованное как «обязательства из неосновательного обогащения» теперь закреплялось в виде «обязательства из неосновательного приобретения или сбережения имущества». С заменой формулировки поменялась и доктринальная трактовка: в частности, в объем кондикционного требования теперь включалось не только полученное (приобретенное или сбереженное) имущество, но и доходы от него. Приобретатель был обязан возместить потерпевшему доходы, которые он извлек или должен был извлечь из полученного имущества, и одновременно был вправе потребовать возмещения произведенных им необходимых затрат на имущество. Само же понятие имущества трактовалось ограничительно, то есть устанавливалось, что возврату подлежит такое же количество вещей того же рода, но не то же самое имущество. При этом единого подхода к пониманию неосновательного приобретения имущества в советской юридической доктрине и судебной практике так и не сложилось5.
4 Гримм Д. Д. Указ. соч. С. 29-30.
5 Подробнее об этом см.: Флейшиц Е. А. Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения. М.: Госюриздат, 1951; НовакД. В. Неосновательное обогащение в гражданском праве. М.: Статут, 2010.
Технико-юридическим достижением современного гражданского законодательства следует считать закрепление правила о субсидиарном применении института неосновательного обогащения: нормы являются общей защитной мерой, применяемой к другим требованиям о защите гражданских прав, перечисленным в статье 1103 Гражданского кодекса РФ, если иное не предусмотрено нормами указанных институтов, другими законами или иными правовыми актами и не вытекает из существа обязательства.
При этом российский законодатель сохранил традиционный для отечественного права подход, согласно которому неосновательное обогащение рассматривается в двух значениях: в качестве юридического факта, являющегося основанием возникновения обязательства (ст. 8 ГК РФ), и в качестве имущества, входящего в состав предмета обогащения (п. 1 ст. 1102 ГК РФ). Сами же обязательства из неосновательного обогащения можно характеризовать как вид обязательственных правоотношений, которые возникают, если наличествует сложный юридический состав: 1) факт обогащения (приобретения или сбережения имущества) на стороне обогатившегося лица; 2) обогащение за счет потерпевшего; 3) отсутствие правового основания.
Таким образом, вектор формирования и функционирования института неосновательного обогащения в отечественной правовой системе был направлен на охрану собственности и призван предотвратить необоснованное приобретение участниками правоотношений каких-либо имущественных благ за счет других лиц. Правила о неосновательном обогащении применяются вне зависимости от того, возникло ли неосновательное обогащение в результате поведения приобретателя имущества, или самого потерпевшего, или третьих лиц или произошло помимо их воли. Неосновательным обогащением считается не то, что исполнено в силу обязательства, а только то, что получено стороной в связи с этим обязательством, однако явно выходит за рамки его содержания.
Такая регламентация, не предусматривающая варианта actio de in rem verso, не учитывает потенциальную коллизию, однажды уже возникшую в известном деле Олимпстроя, когда эта государственная корпорация была создана с целью строительства олимпийских объектов в городе Сочи. По конкурсу генеральным подрядчиком было выбрано ООО «Корпорация Ин-жтрансстрой», заключившее договоры с целым рядом субподрядчиков. Последние возвели планируемые объекты и получили от генподрядчика встречное денежное предоставление. Впоследствии организатор строитель-
ства составил протокол, на основании которого все прочие подрядчики, не заключившие договоры с ООО «Корпорация Инжтрансстрой», построили оставшиеся объекты. После того как ГК «Олимпстрой» была ликвидирована, что изначально предусматривалось федеральным законом о ее создании, объекты строительства перешли в муниципальную собственность на основании постановления Правительства Российской Федерации. Подрядчики, не получившие встречное предоставление, обратились к муниципалитету с требованием о возврате неосновательного обогащения, однако во всех судебных инстанциях в иске было отказано.
Суды исходили из того, что в силу статьи 1102 ГК РФ состав неосновательного обогащения образуется совокупностью трех признаков (во-первых, приобретение или сбережение имущества; во-вторых, без правового основания; в-третьих, за счет другого лица), а в данном деле второй критерий неосновательного обогащения отсутствовал.
Тем самым была обнаружена пробельность правового регулирования. Как известно, на практике это преодолевается за счет применения аналогии, включающей в себя в том числе определение прав и обязанностей сторон исходя из общих начал и смысла гражданского законодательства и требований добросовестности, разумности и справедливости (п. 2 ст. 6 ГК РФ). Проблема сводится к тому, как в ходе толкования применительно к конкретной юрисдикционной ситуации следует реконструировать идейное содержание соответствующих начал.
Если обратиться к истокам версионного иска, то данная модель в римском праве включала в себя два условия: непосредственное предоставление вещи от истца к ответчику и отсутствие основания, могущего оправдать ее удержание ответчиком. Эта модель характеризовалась партикулярным применением, широкий круг отношений не охватывала, хотя и служила признанным способом защиты на основании справедливости.
С учетом того обстоятельства, что модель версионного иска изначально строилась с преобладанием не формального, но содержательного элемента, представляется возможным ее теоретический анализ на основе антиномии идеи права, восходящей к неокантианской традиции и открытой в свое время Г. Радбрухом6. Он писал, что целью юридической конструкции является не родовое понятие, а типовое, то есть конструкция должна охва-
6 Радбрух Г. Философия права / пер. с нем. Ю. М. Юмашева. М.: Междунар. отношения, 2004. С. 40.
тывать не «всеобщее», а «существенное». Опираясь на действительность, право по определению устремлено к справедливости, а следовательно, и юридические конструкции должны вычленять и сочетать отдельные явления с точки зрения их ценности для реализации правового идеала справедливости. Всякая юридическая конструкция так или иначе является обобщением интересов сторон с учетом цели вводимой юридической конструкции, то есть отвечает требованию всеобщности. В свою очередь, сама цель вводимой юридической конструкции всегда обусловлена интересами конкретных людей, их групп или всего общества, так что юридическая конструкция выступает как бы пересечением абстрактной идеи и реальных потребностей. В идеале правовое регулирование посредством юридических конструкций должно сбалансированно учитывать различные группы интересов. Однако баланс нарушается в случаях, когда правовое регулирование сосредоточено на потребностях одних социальных групп, пренебрегая при этом потребностями других. Несправедливый дисбаланс привносит хаос и противоречит первоначальным целям упорядочивания, ради которых и создавались юридические конструкции.
В попытках обоснования некой общей регулятивной формулы справедливости Г. Радбрух приходит к выводу, что ее можно лишь постулировать, а окончательное, раз и навсегда данное обоснование невозможно, ибо любой идеал практически недостижим. Однако это не означает, что постулирование формулы справедливости является произвольным. Обладая известной степенью релятивизма, регулятивная формула справедливости вместе с тем должна отвечать некоторым формальным требованиям. Главное из них то, что справедливое решение должно учитывать интересы сторон, во-первых, полностью (то есть все интересы, проявляемые в данной ситуации), а во-вторых, в равной мере. В этом, в частности, усматривается действие еще одного важнейшего социального принципа, реализуемого на уровне моральной и правовой регуляции, а именно принципа равной заботы и равного уважения лиц. Изначально это идеи кантовского этического априоризма. В современном мире они не только не утратили своей актуальности, но и приобрели новые перспективы для дальнейшего развития.
В обозначенных рамках обеспечения справедливого решения и следует рассматривать предложенную Г. Радбрухом антиномию, то есть диалектическое противоречие между различными элементами идеи права: справедливостью, целесообразностью и стабильностью. Так, преследуя цели спра-
ведливости и правовой стабильности, далеко не всегда можно достичь целесообразности, сопряженной с рациональным экономическим выбором. Судебное решение, принятое в интересах правовой стабильности, может породить несправедливые последствия, лишающие возможности реализовать те или иные права в полном объеме. Целесообразность, взятая за единственную основу принятия судебного решения, в перспективе может пагубно сказаться на правопорядке в целом - по мнению Г. Радбруха, примером этого являются нормы, допускающие создание чрезвычайных судов.
Антиномия справедливости, целесообразности и стабильности, по Г. Радбруху, в тех или иных конкретных случаях может быть преодолена по функциональному принципу. Так, например, критерий справедливости применяется для того, чтобы определить, имеет ли то или иное распоряжение правовую форму, то есть относится ли вообще к области правового, подпадает ли под само понятие права. Критерий целесообразности помогает решить вопрос о том, верно ли содержание распоряжения, а критерий правовой стабильности используется для оценки того, можно ли данное распоряжение считать действующим. Таким образом, заключает Г. Радбрух, в реальности мы целенаправленно руководствуемся критерием справедливости, только принимая решение по вопросу об установлении правового или неправового характера распоряжения. Далее в действие вступают соображения целесообразности и стабильности, сами по себе не исключающие справедливости как таковой, однако усложняющие процесс ее поиска в конкретных юрис-дикционных ситуациях.
На наш взгляд, приведенные выше суждения Г. Радбруха о взаимосвязи правовой стабильности, целесообразности и справедливости в конкретных делах, потенциально антиномичных, могут составить весьма полезную часть методологического арсенала судебной практики, которая нередко сталкивается с необходимостью преодоления пробельности действующего правового регулирования в части версионных исков.
Библиографический список
Гримм Д. Д. Очерки по учению об обогащении. Вып. 3. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1893.
НовакД. В. Неосновательное обогащение в гражданском праве. М.: Статут, 2010.
Радбрух Г. Философия права / пер. с нем. Ю. М. Юмашева. М.: Между-нар. отношения, 2004.
Флейшиц Е. А. Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения. М.: Госюриздат, 1951.
Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права: в 2 т. Т. 2 / науч. ред. В. С. Ем. М.: Статут, 2005.
Ф
Информация для цитирования
Галимов А. Ш. Антиномии идеи права в институте версионного иска // Ex jure. 2022. № 3. С. 46-54. DOI: 10.17072/2619-0648-2022-3-46-54.
Galimov A. Sh. The Antinomies of the Idea of Law in the Institution of the Version Suit. Ex jure. 2022. № 3. Pp. 46-54. DOI: 10.17072/2619-0648-2022-346-54.
