CC BY
133
П.А. Горпиняк
АНГЛО-АМЕРИКАНСКАЯ ТРАДИЦИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ И. А. БРОДСКОГО
Довольно часто в статьях о поэзии и в интервью Бродского можно встретить упоминания о влиянии на него английской поэтической традиции. Традиция эта ограничивается, чаще всего, именами Джона Донна, Томаса Стернса Элиота и Уистена Хью Одена. При этом заслуга Бродского видится в том, что он, как заметил А. Кушнер, «скрещивает две яблони: русскую и английскую» [1, 114]. Однако до сих пор в бродсковедении нет отдельной монографии, которая бы детально описывала эту взаимосвязь. И все же хочется отметить, что работы В. Полухиной1, монография М. Крепса2, а также статья И. Шайтанова3, посвященная поэзии метафизиков и Бродского, образуют первоначальный фундамент для исследований по данной теме.
«Еще до ссылки Бродский особо отличал антологию английской поэзии... Гутнера, которую... я имел удовольствие подарить ему в 1963 году на день рождения. Впоследствии (в 1965)... для «Литературных памятников» он должен был подготовить целый том переводов метафизической школы», -вспоминает друг поэта М. Мейлах [l, 159]. Таким образом очевидно, что Бродский пришел к английской поэтической традиции через переводческую деятельность, которая помогла ему по-настоящему оценить богатства английской поэзии. В наиболее полном собрании сочинений поэта мы находим 7 переводов из английского поэта-метафизика XVII века Джона Донна. Среди них и перевод знаменитого стихотворения Донна «А Valediction Forbidding Mourning» («Прощание, запрещающее грусть») [4, 288], который подробно разбирает в своей статье И. Шайтанов. Он утверждает: «То, что оказалось невозможно перевести с языка на язык, оказалось легче воспроизвести как принцип на своем языке и в объеме своего ассоциативного опыта. Бродский более, чем в переводах из Донна, метафизичен в собственных текстах» [3, 29]. Но следует указать исследователю, который хочет в результате перевода, по-видимому, видеть стопроцентный аналог русского стихотворения английскому, что сам поэт не раз говорил: «В лучшем случае при переводе передается 85 процентов оригинала. Порой можно достичь большей точности, но в действительности никогда не удается целиком воспроизвести произведение на другом языке» [9, 33] J. Основное же достоинство переводов Бродского И. Шайтанов видит в точной передаче метрического строя и композиции стихотворений Донна. Это не случайно, ведь для Бродского самым важным от-
крытием в поэзии Дж. Донна оказалось именно строфическое решение стихотворений, развитие метафорической мысли в пределах одной строфы, составляющей все стихотворение. Так в поэзию И. Бродского вошел специфический жанр «большого стихотворения». Начало ему было положено 7 марта 1963 года, когда была написана «Большая элегия Джону Донну». Она была откликом Бродского на трагедию личной и творческой судьбы английского поэта. Джон Донн, начавший путь с гедонистического воспевания красот любви и жизни, подвергся гонениям со стороны властей и, не выдержав их, «искупил грехи молодости», став настоятелем церкви святого Павла. Он прославился как проповедник, слова из его проповеди взял эпиграфом Э. Хемингуэй к роману «По ком звонит колокол» (1940). Однако, со дня вступления в сан и до самой смерти Донн не написал ни строчки. Бродский сказал о Дж. Донне так:
Джон Донн уснул. Уснуло все вокруг.
Уснули стены, пол, постель, картины, весь гардероб, буфет, свеча, гардины.
Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы, хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, посуда, ночник, белье, шкафы, стекло, часы, ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду.
Повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье, среди бумаг, в столе, в готовой речи,
в ее словах, в дровах, в щипцах, в угле остывшего камина, в каждой вещи.
В камзоле, в башмаках, в чулках, в тенях за зеркалом, в кровати, в спинке стула,
опять в тазу, в распятьи, в простынях,
в метле у входа, в туфлях. Все уснуло.
Уснуло все. Окно. Й снег в окне с.. ,>
Уснуло все; святые, дьявол, Бог.
Их слуги злые, их друзья, их дети.
И только снег шуршит во тьме дорог.
И больше звуков нет на белом светес.. .>
Уснуло все, Но ждут еще конца Два-три стиха и скалят рот щербато, что светская любовь - лишь долг певца, духовная любовь - лишь долг аббата.
На чье бы колесо сих вод ни жггь, оно все тот же хлеб на свете мелет.
Воді, если можно с кем-то жизнь делить,
То кто же с нами нашу смерть разделит?<..,>
Спи, спи, Джон Доїш. Усни, себя не мучь. [4,231-235].
В этих отрывках из элегии ясно прослеживается типичная для метафизической поэзии связь между образами небесными и земными (смерть -сон, поэт - Бог), нарастающее нанизывание образов, метафор. Этот основной принцип метафизической поэзии великолепно проследил на примере стихо-
в
творения И. Бродского «Горение» И. Шайтанов [3, 29 — 35]. Вообще, в любовной лирике оба поэта используют форму своеобразного послания к возлюбленной, где выражают восхищение ее красотой или укоры в неверности, желание расстаться или насмешливую иронию, порой переходящую в едкий сарказм по поводу объекта любви. Так, например, Донн в стихотворении «Отречение» [10, 35 - 36], уподобляя свою возлюбленную реке, что меняет русло, восклицает:
Вгляжусь в тебя острей и обнаружу Смерть на щеках, во взорах тьму и стужу,
И от любви твоей я отпаду,
Как от погрязшего в неправде Рима.
И буду тем силен неуязвимо:
Коль первым я проклятья изреку,
Что отлученье мне - еретику!
А Бродский разворачивает в стихотворении «Портрет трагедии» (1991) образ возлюбленной как образ трагедии с ужасным ликом маски и заявляет:
Раньше, подруга, ты обладала силой.
Ты приходила в полночь, махала ксивой, цитировала Расина, была красивой.
Теперь лицо твое - помесь тупика с перспективой.
Так обретает адрес стадо и почву - древо.
Всюду маячит твой абрис - направо и налево.
Валяй, отворяй ворота хлева [7,106].
Но если Дж. Донн, несмотря ни на что, считает любовь главной силой человеческого бытия, его стержнем, без которого все не имеет смысла, то для И. Бродского любовь, как и все прочие сферы человеческой жизни, преходяща, конечна. Утрачивая любовь, его лирический герой-поэт обретает большую четкость и ясность зрения, мысли, помогающую адекватнее воспринять мир и воссоздать его в своем творческом опыте. Возможно, из-за такой позиции поэзия Бродского многим читателям и некоторым исследователям казалась и кажется холодной и безжизненной, но для самого поэта совершенно необходимо возвыситься над чувствами, как бы тяжело это ни давалось, чтобы не утратить способности создавать свою модель мироздания, исходя из той, в которой он уже существует:
Я позабыл тебя; но помню штукатурку
в подъезде, вздувшуюся щитовидку
труб отопленья вперемежку С сыпью
звонков с фамилиями типа «выпью»
или «убью», и псориаз асбеста
плюс эпидемию/ грибное место .
электросчетчиков блокадной моды.
Ты умерла. Они остались. Года! в волну бросаются княжною Стеньки.
Другие вывески, другие деньги, другая поросль. Иная падаль [7,159].
Разговор будет не полным, если мы не укажем на ту просветительскую роль, которую выполнил Иосиф Бродский для Джона Донна в его взаимоотношениях с русскими читателями. В. Иванов в статье «О Дж. Донне и И. Бродском» писал: «Не будет преувеличением, если скажу, что в середине 60-х годов многие наши любители поэзии <...> из его замечательной «Большой элегии Джону Донну» впервые услышали о великом современнике Шекспира» [13, 180]. И. Бродский также дал прекрасные переводы его стихов (наряду с переводами Б. Томашевского, позднее - Г. Кружкова и др.)
Томас Стернс Элиот, как отмечают исследователи его творчества, был новатором в области английского стиха. Он стремился к элитарности поэтического языка, к повышенной сложности. Поэтому его стихи столь богаты парафразами, аллюзиями, реминисценциями, размышлениями по поводу тех или иных техсстов, обыгрыванием архетипических ситуаций. Его поэтическая речь представляет собой сложное соединение классического английского метра с белым стихом, верлибром, разговорной речи и высокой речи, свойственных викторианскому канону. Аналогичен способ построения поэтического произведения на основе смешения традиционной, высокой поэтической лексики с языком улиц. Он соотносится, на уровне образной системы, с игровым обряжанием лирического героя Бродского в одежды лирических героев русской поэзии XIX века. Показательными для поэтической речи двух авторов стали The love song of J. Alfred Pmfrock («Песнь любви Дж. Альфреда Пруфрока») Элиота, где уже в названии идет игра с именем англосаксонских королей, а также с инициалами на визитке и именем «последнего романтика» Альфреда Теннисона, и «Двадцать сонетов к Марии Стюарт» Бродского, где имя героини можно соотнести и с реальным образом шотландской королевы, и с кинообразом, и со статуей в Люксембургском саду, и с возлюбленной поэта. У Элиота находим такие строчки:
There will be time to murder and create,
And time lor all the works and days of hands That lilt and drop a question on your plate;
Time for you and time for me,
And time yet tor a hundred indecisions,
And for a hundred visions and revisions,
Before the taking of a toast and tea.
In the room the women come and go Talking of Michelangelo [14,152].
В переводе Я. Пробштейна что звучит следующим образом:
Наступит время убивать и созидать,
И всякой вощи время, всем твореньям рте.
Готовых тот вопрос поднять и опустить онягь В твою тарелку; дая тебя и для меня
Настанет час, и время тысячи сомнений, Воспоминаний время и видений Перед вечерним чаем на исходе дня.
О Микеланджело в гостиной Толкуют дамы с умной миной [14,153].
В другом месте «Песни любви...» читаем:
То say:' I am Lazarus, come from the dead,
Come back to tell you all, I shall tell you all'. -If one, settling a pillow by her head,
Should say: ’ That is not what I meant at all.
That is not it, at all' [14,156].
Русский вариант этого отрывка таков:
Сказать: «Я, Лазарь, я, восстав из гроба, Вернулся, чтоб открыть вам все, и все открою. -И вот подушечку пристроив под спиною, Ответит некая: «Нет, это все не то,
Совсем некстати» [14, 157].
В «Двадцати сонетах...» Бродского есть следующие строки:
Сюды
- забрел я как-то после ресторана
взглянуть глазами старого барана на новые ворота и пруды,
Где встретил Вас. И в силу этой встречи, и так как «все былое ожило в отжившем сердце», в старое жерло вложив заряд классической картечи, я трачу что осталось в русской речи на Ваш анфас и матовые плечи [6, 63].
Заканчиваются «Сонеты» замечанием поэта о том, что:
Пером простым - неправда, что мятежным! -я пел про встречу в некоем саду с той, кто меня в сорок восьмом году с экрана обучала чувствам нежным. .
Предоставляю вашему суду:
a) был ли он учеником прилежным,
b) новую для русского среду,
c) слабость к окончаниям падежным.
В Непале есть столица Катманду.
Случайное, являясь неизбежным, приносит пользу всякому труду.
Ведя ту жизнь, которую веду,
я благодарен бывшим белоснежным Листам бумаги, свернутым в дуду [6,71].
Таким образом, нетрудно увидеть, что оба поэта играют с хорошо известными литературными текстами (Элиот - текст Библии, а Бродский - тексты Ф. И. Тютчева и русской народной пословицы). Элиот, включая аллюзии в свой текст, выступал против устоявшегося в поэзии викторианского канона, запрещавшего некоторые темы и пласты языка, и откликался тем самым на крах традиционной системы ценностей цивилизации, обесценивание человеческой жизни. Бродский использует такое же оформление стихов для установления крепких связей между современной ему поэзией и поэзией конца XVIII, XIX веков. Если для Элиота главное - прокричать о дисгармонии мира, то Бродскому важнее показать возможность гармонии в мире непостоянном и катастрофически меняющемся через установление поэтической преемственности.
С Уистеном Хью Оденом Бродского связывает не только общность творческих воззрений на бытие поэта и его слова, но и личное знакомство, общение на протяжении того небольшого времени, что оставалось английскому поэту со времени их встречи в 1972 году в австрийском доме Одена. До того момента Бродский знал Одена только по «довольно вялым и безжизненным», как он сам выразился в одном из интервью, переводам 1937 года. Переводы Одена, сделанные в 1960-е годы самим Бродским, были утеряны в одном из российских издательств. У. X. Оден очень много сделал для того, чтобы русский изгнанник стал чувствовать себя в Америке уютно: он содействовал выходу английских переводов Бродского, которые (по незнанию Оденом русского языка) стали критерием оценки всего, его творчества, организовал участие Бродского наряду с Р. Лоуэллом и другими признанными поэтами в Queen Elizabeth Hall на Международном фестивале поэзии. Его поэзия сыграла роль компаса в самоопределении Бродского-поэта. Именно в творчестве Одена Бродсхсий нашел ключевую для своей поэзии идею - идею Языка, противостоящего Времени. Она выражена Бродским в словах: «Писатель - орудие языка. Язык остается, невзирая на личности<...> Пока будет жив русский язык, он сохранит свою великую литературу, несмотря на все отъезды, преследования и т. д.» [9, 43]. В стихотворении «Квинтет» (1977) он воплощает идею языка писателя и его роли в следующих словах:
Теперь представим себе абсолютную пустоту,
Место без времени. Собственно воздух. В ту и в другую, ив третью сторону. Просто Мекка воздуха. Кислород, водород. И в нем мелко подергивается день за днем одинокое веко.
Это записки натуралиста. Записки натуралиста. Капающая слеза падает в вакууме без всякого ускорепья.
Вечнозеленая неврастения, слыша жжу це-це будущего, я дрожу, -
вцепившись ногтями в свои коренья [6,153].
Стихотворение «В следующий век» раскроет эту мысль определеннее:
Постепенно действительность превращается в недействительность.
Ты прочтешь эти буквы, оставшиеся от пера,
И еще упрекнешь, как муравья - кора За его медлительность [7,171].
Это значит, задача поэта - творить, запечатлевая в своем поэтическом мире этот реальный мир и миры ушедшие, а язык передаст бесценный опыт через все временные преграды. Именно такой смысл увидел Бродский в стихотворении Одена «Слова» (1940):
Сужденья образуют мирозданье,
В котором все послушно их азам.
Лгать может вестник, но не сообщенье.
У слов нет слов, не верящих словам<.. .>
Но если правду хочешь прошептать И срифмовать живое без описки, -Тогда не ты - слова начнут решать Твою судьбу: так на мужицкой пляске Все невдомек, откуда идет рать [12, 239].
Отсюда и глубокое убеждение Бродского, что язык творит поэта, а не наоборот. Одену он посвятил два эссе - «1 сентября 1939 года» [8, 215-256], где детально разбирается одноименное стихотворение американского поэта, и эссе «Поклониться тени» [Там же, 256-275], рисующее его человеческий и «поэтический» облик. Бродский часто говорил, что У. X, Оден был одним из тех немногих людей, с которыми он мог бы говорить вечно, если бы их можно было воскресить [9, 102]. Конечно, воскресить никого невозможно, но поэтический диалог русского и английского поэтов состоялся. Ведь прочитав Бродского даже в переводе, Оден в предисловии к американскому сборнику стихов писал: «И. Бродский - это русскоязычный поэт первого порядка, человек, которым должны гордиться в его стране. Я же горд за обоих» [11 280].
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Полухина В. Бродский глазами современников: Сборник интервью. СПб.: Звезда
1997. ’
2. Крепе М. О поэзии Иосифа Бродского. Ann Arbor: Ardis Publisher, 1984.
3. Шайтанов И. Уравнение с двумя неизвестными: Поэты-метафизики Джон Донн и Иосиф Бродский// Вопросы литературы. 1998. № 3. С, 3 - 39.
4. И. Бродский. Сочинения: В 6 т. СПб.: Пуппсинсхсий фонд, 2001. Т. I. 304 с.
5. То же издание. Т. И. 440 с.
6. То же издание. Т. III. 312 с.
7. То же издание. Т. IV. 432 с.
8. То же издание. Т. V. 376 с.
9. Иосиф Бродский: Большая книга интервью. М.: Захаров, 2000. 701 с.
10. Донн Д. М.: Моск. рабочий, 1994. 172 с.
11. Оден У. X. Чтение. Письмо. Эссе о литературе. М.: Независимая газета, 1998. 320 с.
12. Оден У. X. Сборник стихотворений. СПб., 1996. 482 с.
13. Иванов Вяч. Вс. О Джоне Донне и Иосифе Бродском// Иностр. лит. 1988. № 10. С. 180-181.
14. Элиот Т. С. Избранная поэзия: Поэмы, лирика, драматическая поэзия. СПб.: Северо-Запад, 1994. 446 с.
Н. Р. Калниня
ПРИРОДА СМЕШНОГО В РОМАНЕ В. НАБОКОВА «ЛОЛИТА»
Вот такие отзывы стали появляться в набоковедении о «Лолите», когда прошел шок от первого ее прочтения:
«Жутко смешная книга, полная сатирических и юмористических деталей» [В. Ерофеев. 5. С. 15.];
«Стиль держится на постоянном совмещении иронии и лирики»
[Н. Анастасьев. 3. С. 272.];
«Лолита» и впрямь заразительно смешна, исполнена бурлескной стихии» [Ф. Дюпи. 6. С. 273.];
«Лолита» остается одной из самых забавных и самых печальных книг» [Э. Джейнуэй. 6. С. 293.];
«Это первый «непристойный» роман-фарс» [В. Притчетт. 6. С. 294.]; «Сатирическая комедия, очаровательно написанная»;
«Один из самых смешных серьезных романов»;
«Исхслючительно комическое произведение, и его юмор весьма многогранен»;
«Первоклассная сатира на европейские привычки и американские вкусы» [Н. Берберова. 4. С. 362.].
Цель данной работы: - обозначить основные стилевые доминанты, определяющие юмористическую стихию «Лолиты»; назвать используемые автором приемы, составляющие структуру набоковского юмора в «Лолите».
Ироническийтон повествования романа задается еще в предисловии, написанном В. Набоковым от вымышленного лица доктора философии Джона Рэя. Рассуждая с академической важностью о нравственном воздействии книги на читателей, Д. Рэй заключает: «Лолита» должна бы заставить нас всех - родителей, социальных работников, педагогов - с вящей бдитель-
