CC BY
105
УДК 809.1
И. А. Снегирев
АНГЛИЙСКИЕ МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ПОЭТЫ В ПЕРЕВОДАХ ИОСИФА БРОДСКОГО
Статья посвящена переводческой работе Иосифа Бродского как важному этапу в формировании «метафизического стиля» в творчестве поэта.
The article analyzes Joseph Brodsky's translating of English metaphysical poets into Russian as an important step to the metaphysical style in his own poetry.
Ключевые слова: метафизический стиль, литературная традиция, влияние, перевод.
Keywords: the metaphysical style, literary tradition, influence, translation.
Значимость работы над переводами английских поэтов-метафизиков для формирования индивидуального стиля Иосифа Бродского очевидна. Об этом писали М. Крепс [1], Л. Лосев [2], Вяч. Вс. Иванов [3], И. Шайтанов [4]. Очевидно и то, что само изучение проблемы «метафизического стиля» в поэзии Бродского невозможно без тщательного анализа работы над переводами, ставшей во многом этапной для поэта.
Период работы Бродского над переводами поэтов-метафизиков и активного усвоения их поэтического опыта приходится на 1965-1972 г. Договор на перевод поэтов английского барокко для серии «Литературные памятники» был заключен по настоянию Дмитрия Сергеевича Лихачева вскоре после возвращения Бродского из ссылки в Норенскую (1965-й г.). Работа была прервана, когда поэта выслали из страны, о чем он не раз говорил с сожалением в своих интервью. Изучение библиотеки Бродского, хранящейся в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме (Автор благодарит музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме за предоставленную возможность работать с библиотекой Иосифа Бродского), и других архивных материалов позволяет в общих чертах реконструировать объем работы, который был запланирован.
В каталоге серии «Литературные памятники» анонсируется следующий перечень: «Рядом с наиболее крупными поэтами (Донн, Марвель, Херберт, Крашоу, Воган, Коулей) в книге будут представлены и более мелкие (Хэррик, Кэрью, Уоттон, Рочестер и др.)» [5]. Еще одним косвенным подтверждением, что в работе были именно эти поэты, могут служить пометы в книгах из библиотеки Иосифа Бродского. В оглавлениях трех книг из библиотеки Бродского (Donne J. The
© Снегирев И. А., 2011
Complete Poetry and Selected Prose of John Donne / ed., with an introd. by Ch. M. Coffin. N. Y., 1952; Donne J. / Selected, with an introd. and notes by A. Wanning. N. Y., 1962; The Metaphysical Poets / Selected and ed., introd. by H. Gardner. L., 1968) пометы стоят напротив стихотворений Донна «Шторм» ("The Storme"), «Элегия на смерть леди Маркхем» ("Elegie on the Lady Markham"), «Ночная песнь в день святой Люсии» ("A Nocturnal Upon S. Lucy's Day, Being the Shortest Day"), «Прощание, запрещающее грусть» ("A Valediction: Forbidding Mouning"), «Экстаз» ("The Extasie"), «С добрым утром» ("The Good-Morrow"), «Песня (Трудно звездочку поймать)» ("Song (Goe, and catche a falling star)"), «Канонизация» ("The Canonization"), «Лихорадка» ("A Feaver"), «Годовщина» ("The Anniversarie"), «Блоха» ("The Flea"), «Разбитое сердце» ("The Broken Heart"), «Мощи» ("The Relique"), а также девятнадцатого сонета из цикла «Благочестивые сонеты» ("Holy Sonnets"); в оглавлении антологии под редакцией Гарднер (The Metaphysical Poets / Selected and ed., introd. by H. Gardner. L., 1968) Бродским помечены стихотворения Генри Кинга «Погребальная песнь» ("The Exequy"), «Мое полночное размышление» ("My Midnight Meditation"), «Созерцание цветов» ("A contemplation upon Flowers"); Джорджа Герберта «Боль» ("Affliction"), «Иордан (I)» ("Jordan (I)"), «Жизнь» ("Life"), «Смерть» ("Death"), «Любовь» ("Love"); Томаса Кэрью «Элегия на смерть доктора Донна» ("An Elegie upon the Death of Dr John Donne"); Ричарда Крэшо «Пожелания его (предполагаемой) Возлюбленной» ("Wishes To his (supposed) Mistress"), «Возлюбленная» ("Mistresse"), «Плачущая» ("The Weeper"), «Гимн Святой Терезе» ("Hymne to Sainte Tereza"), «Письмо графине Дэнби» ("A letter to the countess of Denbigh"); Эндрю Марвелла «Глаза и слезы» ("Eyes and tears"), «Диалог между душой и телом» ("A dialogue between the soul and body"), «Определение любви» ("The Definition of Love"), «Сад» ("The Garden"); Генри Воэна «Отступление» ("The Retreate"), «Мир» ("The World"), «Звезда» ("The Starre"); Эдварда Герберта «Ода на поставленный вопрос» ("An Ode upon a question moved"), «Должна ли любовь длиться вечно» ("Whether love should continue for ever"). Кроме того, в книгах есть стихи, которые не отмечены в оглавлении, но содержат заметки того или иного содержания на полях, иногда подстрочные переводы одной-двух строк. Так, в издании Донна, которое Л. Чуковская подарила поэту в 1964 г. (Donne J. The Complete Poetry and Selected Prose of John Donne / ed., with an introd. by Charles M. Coffin. N. Y., 1952), неразборчиво записан подстрочный перевод первой строки стихотворения «Последний вздох» ("The Expiration"): "So, so, break off
И. А. Снегирев. Английские метафизические поэты в переводах Иосифа Бродского
this last lamenting kiss". Точно так же в антологии метафизических поэтов под редакцией Хелен Гарднер первая строка стихотворения Бена Джонсона <^ой портрет, оставленный в Шотландии» ("My Picture Left in Scotland") "I now think Love is rather deaf than blind" переведена как «По мне, любовь глуха, скорее чем слепа». Неизвестно, подбирались ли тексты для перевода издательством, или это был выбор Бродского. Однако не вызывает сомнения сам факт знакомства Бродского с таким широким списком текстов, написанных поэтами-метафизиками.
Изучение библиотеки Бродского проясняет некоторые «темные моменты», связанные с освоением опыта английского барокко: источники текстов, период знакомства с тем или иным поэтом, знание теоретических работ, посвященных поэтам-метафизикам. Помимо четырех изданий Донна (в добавление к уже перечисленным: Donne J. The Complete Poetry of John Donne /An introd., notes and variants by J. T. Shawcross. N. Y., 19б7; Donne J. The Satires, Epigrams and Verse Letters / ed. with introduction and commentary by W. Milgate. Oxford, 1967) и одного издания Mарвелла (Mar-vell A. / Selected with an introd. and notes by J. H. Summers. N. Y., 1961) Основным источником текстов для Бродского служила антология метафизических поэтов под редакцией Хелен Гарднер. Эта антология, впервые выпущенная издательством "Penguin Books" в 1957 г., содержит вступительную статью Гарднер, которая на сегодняшний день признана одной из основных теоретических работ по метафизической поэзии. Здесь подробно описывается история термина "metaphysical poets" и специфика феномена метафизической поэзии, обозначен набор черт, которые рассматриваются как конституирующие метафизический стиль в поэзии. С литературоведческой оценкой метафизиков Бродский, по всей видимости, был знаком также по статьям сборника критических статей о Донне (John Donne. A Collection of Critical Essays / ed. by H. Gardner. L., 1965), на котором стоит дарственная надпись с указанием точного числа, когда Бродский мог получить эту книгу - двадцать пятого сентября 1967 г. В библиотеке Бродского есть и биография Донна (Bald R. C. John Donne: A Life. Oxford, 1970), однако познакомился он с ней относительно поздно, незадолго до своего отъезда из страны.
Анализ помет в оглавлении книг подтверждает некоторые особенности усвоения Бродским поэзии английского барокко, известные по его высказываниям. Так, например, находит свое подтверждение увлечение жанром погребальной элегии, о котором поэт говорил в своих интервью [6]. Из стихов Донна была переведена «Элегия на смерть леди Mаркхэм (так у Бродского -
И. С.)», Бродский собирался перевести «Элегию на смерть доктора Джона Донна» Томаса Кэрью. Множество стихотворений, предназначавшихся для перевода, не являются по форме погребальными элегиями, но так или иначе содержат тему смерти, чрезвычайно актуальную как для поэтов-метафизиков, так и для поэзии Бродского. Таковы стихотворения Донна из раздела «Песни и стихотворения о любви» ("Songs and Sonets", сборник "Poems", 1635) «Канонизация», «Лихорадка», «Годовщина».
Однако наиболее важным (и достоверным) источником, проясняющим проблему усвоения Бродским метафизического стиля, все же являются завершенные и опубликованные переводы поэтов-метафизиков и собственные стихи Бродского, написанные одновременно или вследствие работы над переводами. Вкратце об истории публикации переводов. Известно, что один из первых переводов из метафизиков - перевод стихотворения Донна «Посещение» ("The Apparition") - был процитирован в 1966 г. в статье А. Аникста «Ренессанс, маньеризм и барокко в литературе и театре Западной Европы» без указания автора перевода. В 1970 г. четыре перевода Донна («Блоха», «Шторм», «Прощанье, запрещающее грусть», «Посещение») вошли в книгу «Остановка в пустыне», изданную в Нью-Йорке (была переиздана в 1988 г. издательством «Ар-дис» в Америке, первое издание в России - 2000 г., издательство «Пушкинский фонд»). Включение переводов в книгу наряду с оригинальными стихами - довольно редкий случай для Бродского. В дальнейшем переводы Донна включались в сборники переводов Бродского «Бог сохраняет все» (составлен В. Куллэ, издан в 1992 г.) и «Ожидание варваров» (издательство «Звезда», 2001 г.). Последним на сегодняшний момент и, вероятно, наиболее полным изданием переводов Бродского, в том числе и переводов из поэтов-метафизиков Донна и Марвелла, стала книга «Изгнание из рая: избранные переводы», подготовленная Яковом Клоцем и изданная в 2010 г. издательской группой «Азбука-классика» [7]. В нее вошли переводы таких стихов Донна, как «Шторм», «О слезах при разлуке», «Прощанье, запрещающее грусть», «Элегия на смерть леди Маркхем», «Посещение», «Блоха», «Завещание», и переводы четырех стихотворений Эндрю Марвелла: «Застенчивой возлюбленной», «Глаза и слезы», «Го-рацианская ода на возвращение Кромвеля из Ирландии» и «Нимфа, оплакивающая смерть своего фавна». Присутствие в списке завершенных переводов стихотворений, которые не были отмечены в оглавлении, может служить указанием на то, что Бродский отходил от первоначального плана по мере знакомства с текстами поэтов-метафизиков.
Следует заметить, что на данный момент читательское и исследовательское внимание сосредоточено именно на переводах из Донна (из которых особенно популярны для комментария «Шторм» и «Прощанье, запрещающее грусть»), в то время как переводы из Марвелла все еще остаются в тени. Вероятно, это связано с литературной репутацией Бродского, создаваемой его первыми издателями на Западе и им самим. Начиная с «Большой элегии Джону Донну», фактически до основательного знакомства с творчеством английского поэта, Бродский позиционировал Донна как поэта, близкого себе. Эта позиция обозначена в биографическом предисловии к сборнику «Остановка в пустыне» (написано Джорджем Клайном) и особенно заметна в интервью поэта, посвященных англоязычной поэзии. Тем не менее переводы из Марвелла заслуживают не меньшего внимания, поскольку они были сделаны позже, перед самым отъездом, и могут стать свидетельством усвоения Бродским уроков английских поэтов-метафизиков.
Первое, что обращает на себя внимание при анализе переводов, - это решение Бродским проблемы стилизации, стоящей перед каждым переводчиком. При переводе стихов Донна поэт часто обращается к высокой, архаической лексике, поэтическому опыту русского XVIII в., который он считал сопоставимым с поэтическим опытом английских метафизиков: «Как бы объяснить русскому человеку, что такое Донн? Я бы сказал так: стилистически это такая комбинация Ломоносова, Державина и, я бы еще добавил, Григория Сковороды...» [8]. Так, например, первая строка стихотворения «Блоха» ("The Flea"): "MARK but this flea, and mark in this." (в подстрочном переводе «Заметь эту блоху, и в ней заметь...»), - переведена с нарочитым использованием высокой лексики: «Узри в блохе, что мирно льнет к стене.». Между тем в оригинале она производит скорее впечатление спонтанности, остроумного замечания, но никак не пророческого откровения, ассоциирующегося в нашем сознании со словом «узри». Но было бы неверно говорить, что Бродский совсем «не чувствует» остроумия текста Донна. Так, например, слово «льнет», наряду с архаичным звучанием, содержит в себе и эротическое значение - блоха льнет к стене, так же как льнут возлюбленные друг к другу. Само употребление архаизмов в сочетании с общей легкостью темы привносит в стихотворение атмосферу игры. Бродский переводит тринадцатый стих "[This flea is] Our marriage bed, and marriage temple is" как «И ложе нам и храм блоха сия». У Донна эта фраза остроумна, но никак не комична, однако, будучи выраженной языковым материалом Державина, она приобретает именно комический оттенок.
Обращает на себя внимание и разное ритмическое решение первой строки перевода и оригинала. Бродский сохраняет размер стиха, но, если в стихах Донна пятистопный ямб изобилует пропусками, «неправильностями», сверхсистемными ударениями, то ровный ритм перевода напоминает скорее выдержанный пятистопник «Большой элегии Джону Донну», написанной несколькими годами ранее. Позже в оригинальных своих стихах Бродский будет ближе к Донну, нежели к своему раннему творчеству.
Нечто подобное происходит и при переводе стихотворения Донна «Посещение» ("The Apparition"). Первая строка стихотворения Донна начинается с нагромождения труднопроизносимых согласных, прерывается и делится надвое обращением и заканчивается нарушающей ритм конструкцией с глухим словом-точкой "dead" в финале:
When by thy scorn, o murd'ress, I am dead.
(в подстрочном переводе: «Когда, из-за твоего презрения, о убийца, я буду мертв»). У Бродского эта строка переведена куда ближе к русской поэтической традиции, вплоть до общего места русской любовной лирики: словосочетания «горький яд»:
Когда твой горький яд меня убьет.
И это при том, что Бродский скорее склонен «разрушать» общие места, нежели воспроизводить их. На тот факт, что собственные стихи Бродского оказываются более «метафизичны», нежели его переводы Донна, указал И. О. Шайтанов: «.Не своими переводами в первую очередь Бродский формировал стиль русского Донна, а своими оригинальными стихами, которые вобрали в себя опыт английской "метафизической поэзии"» [9].
Переводы дают возможность понять мучительную сложность поисков стилистических эквивалентов английской метафизической поэзии, не имевшей никаких аналогов в поэзии русской. Пристальный взгляд убеждает: Бродский воспринимал стихи Донна как поэзию сложной, сжатой мысли. Помимо использования архаизмов, усложняющих текст, делающих его «темным», эта сложность мысли в переводе передается с помощью анжабманов, которые также работают на разрушение автоматизма. Это хорошо заметно в переводе одного из самых знаменитых стихотворения Донна «Прощанье, запрещающее грусть». Сложный и сбивчивый ритм Донна Бродский передает именно анжабманами, практически отсутствующими в оригинальном тексте. Восприятие Бродским анжабмана как способа создания сложной, движущейся, непрерывно развивающейся, переходящей из строфы в строфу мысли, иллюстрирует собственное стихотворение Бродского «Пенье без музыки», где он обращается к «гео-
И. А. Снегирев. Английские метафизические поэты 6 переводах Иосифа Бродского
метрической метафоре» Донна и где анжабман присутствует практически в каждой строфе. В этом же стихотворении нагромождаются местоимения и вспомогательные частицы, затрудняющие чтение и понимание, что характерно для Донна и позднего Бродского. Создаваемый с использованием анжабманов ритм становится, вероятно, лучшим эквивалентом затрудненного, сложного ритма Донна на русском языке.
Первая строфа в стихотворении Донна «Прощание, запрещающее грусть» звучит следующим образом:
AS virtuous men pass mildly away, And whisper to their souls to go, Whilst some of their sad friends do say, "Now his breath goes," and some say, "No"... Здесь присутствует и вкрапление «речевых конструкций», и нарушение ритма. Последнее «no», вынесенное в сильную позицию, как бы отделяется от основного текста, создает эффект спонтанности. Бродский решает эту задачу с помощью анжабмана:
Как праведники в смертный час Торопятся шепнуть душе: «Ступай!» - и не спускают глаз Друзья с них, говоря: «Уже» Иль «Нет еще» - так в скорбный миг И мы не обнажим страстей... При этом Бродский переносит «нет еще» не на другую строку, а в другую строфу, разрушает ритмически заданный автоматизм восприятия и в то же время создает тот эффект спонтанности, который присутствует у Донна. Значимо также то, что Бродский увеличивает число речевых вставок с двух до трех. Это опять-таки способствует ритмическому воспроизведению «шероховатости» Донна, потому что всякая речевая конструкция «раскачивает» поэтический монолит текста. Слово же «ступай» с его ощущением тяжести и одновременно высоким поэтическим значением представляется наиболее адекватным переводом "to go" Донна.
Наряду с введением анжабманов способом создания русскоязычного аналога донновского стиха можно считать отход от стандартной русской строфики (катрен с перекрестной рифмой). Интерес Бродского к строфике поэтов-метафизиков подтверждают пометы на полях следующих стихотворений Донна: «Послание» ("The Message"), «Цветок» ("The Blossome"), «Экстаз» («The Extasie», все в книге: Donne J. / Selected, with an introd. and notes by A. Wanning. N. Y., 1962). Бродский воспроизводит схемы рифмовки в этих стихотворениях, а стихотворение «Экстаз» еще и разбивает на строфы. Все это могло быть как подготовкой к переводу, включающим в себя элемент «ученичества». При переводе стихотворения Донна «О слезах при разлуке» ("A
Valediction: Of Weeping") Бродский работает с фигурной барочной строфикой. Сравним первые строфы оригинал и перевода:
Let me pour forth
My tears before thy face, whilst I stay here,
For thy face coins them, and thy stamp they bear,
And by this mintage they are something worth.
For thus they be
Pregnant of thee;
Fruits of much grief they are, emblems of more;
When a tear falls, that thou fall'st which it bore;
So thou and I are nothing then, when on a divers shore.
Дай слезы мне
Лить пред тобой, пока еще мы рядом. И каждую чекань печальным взглядом: Клейменные и ценятся вдвойне. Плодам на древе, Хранящим в своем горьком чреве Огромный образ дерева, сродни, Тебя роняют, падая, они. Не плачь же! и меня в слезах не оброни. Как можно заметить из приведенного примера, Бродский сохраняет общий рисунок стиха, а некоторое неизбежное увеличение «коротких» строк (относительно «длинных» и относительно друг друга) обусловлено разницей английского и русского языков. Сохраняется и схема рифмовки, нетипичная для традиционной русской поэзии. Однако стоит заметить, что в третьей строфе этого стихотворения строки "Let not the wind / Example find" вполне осознанно переведены «Тоской своею / Не подавай дурной пример Борею», что свидетельствует о стремлении не выводить перевод Донна за пределы русской поэтической традиции.
Одной из сложнейших задач, которые приходилось решать Бродскому, представляется поиск адекватного русского выражения для многих понятий, используемых Донном. Так, например, в стихотворении «Прощание, запрещающее грусть» он переводит типичное для начала XVII в. выражение "trepidation of the spheres" (колебания сфер) как «небесный свод», видимо, ориентируясь на более привычные для русской поэзии представления об устройстве мира. Осознанность этого шага подчеркивает тот факт, что при переводе строки "Draw not up seas to drown me in thy sphere" из стихотворения «О слезах при разлуке» ("A Valediction: Of Weeping") Бродский также избегает слова «сфера», снимая тем самым сложные и парадоксальные «сферические» построения Донна, важные для эпохи алхимии, географических и алхимических открытий, но малозначащие для XX в. Строки: "O! more than moon, / Draw not up seas to drown me in thy sphere"
Бродский переводит как «Сродни Луне / О, не усугубляй приливов горя», развивая донновское сравнение «море=слезы», однако никак не продолжая «сферические» метафоры первых двух строф.
Делая поэзию Донна достоянием русской культуры, Бродский «переводит» не только стиль, но и картину мира, трансформируя и осовременивая метафоры, упрощая понятийный ряд. Так, в стихотворении «Прощанье, запрещающее грусть» Донн уподобляет две души, слитые в одно, слитку золота, который при разбивании не разорвется, но станет очень тонкой золотой пластиной, так не разрушится и союз влюбленных, которые расстаются, но не расстанутся. У Донна упоминание золота, чей алхимический знак - круг с точкой посредине, предваряет метафору циркуля, возникающую в следующей строфе [10]. Шестую строфу, описывающую это слияние душ: Our two souls therefore, which are one, Though I must go, endure not yet A breach, but an expansion, Like gold to aery thinness beat Бродский переводит: Простимся. Ибо мы - одно. Двух наших душ не расчленить, Как слиток драгоценный. Но Отъезд мой их растянет в нить. Метафора Донна нагружена понятными ему и его современникам богословскими, астрологическими и алхимическими аллюзиями. Бродский прибегает к образу, более привычному для русского слуха. «Золото, битое до воздушной тонкости», превращается у него в золотую нить, связывающую влюбленных (ср. с «волшебной невидимой нитью» из «Баллады о любви» Высоцкого, написанной в 1975 г.). К. Соколов указывает на то, что подобный перевод «существенно искажает смысл оригинальной метафоры, указывающей не на зыбкость, а на надежность и все-охватность этой связи, подобной связи всего сущего в Боге» [11]. В то же время «нить» в переводе Бродского вызывает в памяти образ иглы, сшивающей мироздание из «Большой элегии Джону Донну». Возможно, этот образ связан с индивидуальным восприятием Бродским творчества Донна или служит автореминисценцией к более раннему стихотворению.
В то же время нельзя сказать, что астрономические и геометрические аллюзии отсутствуют в оригинальном творчестве Бродского. Напротив, от раннего стихотворения «Для школьного возраста» (31 мая 1964) и до позднего «Памяти Геннадия Шмакова» (21 августа 1989) с его типично метафизическим образом бессмертия как «пляс-
ки атомов, свалки молекул» Бродский будет прибегать к всевозможным «геометрическим и физическим» метафорам, в том числе и для описания любовного переживания. Однако, разумеется, эти метафоры будут обращены к относительно современной Бродскому науке, потрясшей привычную картину мира так же, как когда-то открытия Коперника перевернули картину мира для современников Донна.
Приведенные выше примеры подтверждают высказывания Бродского о том, что у Донна он учился строфике и композиции [12]. Вместе с тем очевидно, что метафорический ряд в поэзии Бродского, в том числе в переводах поэтов-метафизиков и в стихотворениях, явно написанных под впечатлением от их поэзии, в большей мере соотносится с русской поэтической традицией. Таким образом, уже на материале переводов становится видно, что «метафизический стиль» в поэзии Бродского представляет собой сложное сочетание влияния поэтов-метафизиков, языка русской поэзии XVIII в. и современной Бродскому литературы. Однако, вероятно, существовала некоторая общность установки в творчестве поэтов-метафизиков и Бродского («поэзия мысли», преодоления автоматизма), которая, с одной стороны, определила общий успех переводов Бродского, а с другой - создала «встречное течение» (по выражению А. Н. Веселовского), благодаря которому только и могло произойти освоение «метафизического стиля» Бродским.
Примечания
1. Крепс М. О поэзии Иосифа Бродского. СПб., 2007.
2. Лосев Л. Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии. М., 2006.
3. Иванов Вяч. Вс. Бродский и метафизическая поэзия // Звезда. 1997. № 1.
4. Шайтанов И. Дело вкуса: книга о современной поэзии. М., 2007. С. 435-491.
5. Там же. С. 436-437.
6. Бродский И. Поклониться тени / пер. Е. Касаткиной Е. Екатеринбург, 2002. С. 799.
7. Бродский И. Изгнание из рая: избранные переводы. СПб., 2010.
8. Бродский И. Книга Интервью / сост. В. Полухина. М., 2007. С. 164.
9. Шайтанов И. Дело вкуса: книга о современной поэзии. М., 2007. С. 435-491.
10. Половинкина О. И. Метафизический стиль в американской поэзии. Владимир, 2011. С. 108-109.
11. Соколов К. С. И. Бродский и У. X. Оден: к проблеме усвоения английской поэтической традиции: дис. ... канд. филол. наук. Владимир, 2003. С. 25-28.
12. Бродский И. Книга Интервью / сост. В. Полухина. М., 2007.
