CC BY
153
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 32 (213).
Филология. Искусствоведение. Вып. 48. С. 29-33.
Е. В. Бронникова
АНДРЕЙ ПЛАТОНОВ - ГАЙТО ГАЗДАНОВ: СТИЛЕВОЙ ДИАЛОГ
Статья посвящена исследованию стилевого диалога А. Платонова и Г. Газданова - писателей, несомненно оставивших свой след в истории отечественной литературы ХХ века. Анализируя особенности стилевого воплощения проблемы памяти в романах «Чевенгур» и «Вечер у Клэр», автор приходит к выводу об особой типологической близости стилевой формы, творимой художниками на рубеже 1920-1930-х годов по разные стороны границы советской России.
Ключевые слова: А. Платонов, Г. Газданов, проблема памяти.
Одной из ведущих тенденций современного литературоведения, и в особенности той его части, которая занимается проблемами стиля, является отход от «медальонного» принципа изучения творчества отдельных писателей в сторону сопоставительного исследования художественных стратегий различных авторов.
О продуктивности последнего весьма убедительно пишет, например, В. В. Эйдинова: «Интенсивная эстетическая энергия художественного стиля - в полной мере открывается перед нашим взором тогда, когда рядом “ставятся” подчеркнуто особенные, тем более,
- “удаленные” друг от друга [Здесь и далее курсивом выделено нами. - Е. Б.] творческие индивидуальности. Оказавшись в одном “пространстве сопоставления”, они нередко неожиданно и непредсказуемо - начинают (с уточнениями, добавлениями, усилениями) активнейше говорить себя, выражая тот стилевой мир, который только что, без его взаимодействия с миром иного стиля, - казался явно очерченным и определенным»1.
В этом плане далеко не случайно наше обращение к одному из самых напряженных и драматичных периодов в истории русской литературы - рубежу 1920-1930-х годов. Создававшаяся в условиях нарастающей опасности для жизни отдельного человека, в атмосфере, губительной для всего единичного и неповторимого, отечественная литература тех лет (как в метрополии, так и в эмиграции) обретает «новое художническое зрение». Оно целиком сосредоточено на человеческой индивидуальности, в том числе и на индивидуальности авторской. Само время не только заставляет максимально «оформиться» и даже «кристал-лизоваться»2 индивидуальные писательские стили, но и способствует их явственному
«Чевенгур», «Вечер у Клэр», стилевой диалог,
сближению в этой своей устремленности к предельно полному раскрытию уникального авторского видения мира, а вместе с тем и уникального его формотворения.
Находясь по разные стороны границы советской России, по-настоящему чуткие и высоко одаренные художники той поры начинают работать в едином стилевом режиме, создавая формы, необычайно созвучные друг другу. Эту принципиальную открытость художественного сознания, направленного не только на самого себя с целью сохранения своей самобытности, но и на другого (других), а также возникающее вследствие этого явление притяжения и отталкивания, схождения и расхождения оригинальных авторских стилей мы обозначили понятием ‘стилевой диалог’.
К числу писателей, необыкновенно точно и тонко чувствующих дух своего времени, безусловно, принадлежат А. Платонов и Г. Газданов.
Нельзя не отметить, что на сегодняшний день существует крайне мало исследовательских работ, рассматривающих творчество этих авторов в сопоставительном аспекте. Исключая отдельные соображения, высказанные учеными по ходу основного анализа (например, И. Сухих, размышляя о частых сравнениях Газданова с Достоевским, замечает, что «газдановский герой-протагонист напоминает скорее не “подпольного”, а сокровенного человека»3, а М. Сосницкая в «Комментариях к сочинениям Газданова» высказывает мысль о том, что именно Газданов и Платонов являются ключевыми фигурами в русской литературе 1920-1930-х годов: «Газ-данов и Платонов - составляют двуглавого орла на гербе державы под названием совре-
менная русская литература. Газданов смотрит на Запад и олицетворяет актуальное положение русского зарубежья. Платонов смотрит на Восток и своей судьбой внутреннего изгнанника отражает положение литературы дома, в нашей стране»4), мы можем назвать лишь две статьи, представляющие собой целенаправленное изучение творческого взаимодействия интересующих нас художников. Это работы А. Мамон «“...Понял тайну волос...” (семантика волос у Платонова и Газданова)»5 и Е. Проскуриной «Г. Газданов и А. Платонов
- в поисках истинного бытия (к постановке проблемы)»6.
Ценность работы А. Мамон заключается в том, что в ней предпринимаются первые попытки сопоставительного анализа отдельных элементов поэтики А. Платонова и Г. Газда-нова. В частности, на основании сходства соответствующих эпизодов в романах «Чевенгур» и «Вечер у Клэр» исследовательница приходит к выводу, что образ женских волос в произведениях Платонова и Газданова обладает единой мифологической семантикой сексуальной силы и связанной с ней тайны познания.
Подобного рода текстовые переклички у писателей обнаруживает в своей работе и Е. Проскурина. Однако, в отличие от А. Мамон, она стремится систематизировать найденные аналогии. Так, в качестве центрального, организующего текстовое пространство произведений обоих авторов, исследовательница называет мотив путешествия, или странничества. Кроме того, как сквозные для платоновского и газдановского творчества Е. Проскурина рассматривает мотивы преодоления пустоты, жизни-сна и пробуждения, смены имени, телесной и душевной ис-калеченности, а также мотив памяти.
В результате своих наблюдений за художественной формой произведений Газданова и Платонова Е. Проскурина приходит к очень значимому для нас выводу. Она говорит о существовании между писателями «косвенного ментального диалога», который протекает «уже не только в идейно-тематическом плане или в плане мотивных соответствий, но через посредство поэтических антиномий, возникающих на основе общности художественных деталей»7. Иными словами, исследовательнице удалось обнаружить, что в диалог оказываются включены практически все элементы газдановской и платоновской художественной
формы, которая и становится главным выразителем уникального мировидения и миропонимания авторов.
Однако при всей своей безусловной ценности работа Е. Проскуриной носит скорее обзорный характер, нежели аналитический. Намечая основные линии взаимодействия художественных миров Газданова и Платонова, исследовательница лишь поднимает вопрос о диалоге писателей, который нуждается в самом серьезном и вместе с тем разностороннем изучении. Отсюда целью данной статьи является рассмотрение диалога А. Платонова и Г. Газданова в аспекте схождений и расхождений их индивидуальных авторских стилей, с максимальной яркостью воплотившихся в романах «Чевенгур» и «Вечер у Клэр».
Оба текста поднимают проблему памяти, которая представляет собой прямое свидетельство подчеркнуто антропологического духа русской литературы тех лет. Однако каждый из художников решает её по-своему. Платонов - в соответствии с «драматически-сопрягающей» логикой своего стиля, который, как справедливо пишет В. Эйдинова, на рубеже 1920-1930-х годов оборачивается стилем «разрывов», «разломов», то есть распадающихся связей8. А Газданов делает это в соответствии с динамической природой своего стиля. Именно он последовательно выполняет в тексте «Вечера у Клэр» «основное художественное задание» (В. Жирмунский) автора, углубляя изображаемую им действительность, открывая в простом и банальном некие сущностные основания человеческого бытия.
Рассматривая различные аспекты художественной структуры «Чевенгура» и «Вечера у Клэр», мы выявили целый ряд параллелей в стилевом решении писателями проблемы памяти.
Анализируя словесную ткань романов, мы обнаружили, что и у Газданова, и у Платонова воспоминания обладают ярко выраженной чувственной природой, о чем свидетельствует частое использование в текстах соответствующих лексем со словами, означающими ощущения различного рода - обонятельные, осязательные, зрительные, вкусовые, ауди-альные. А это значит, что герои обоих авторов не думают о прошлом, а переживают его буквально «всем сердцем». Но при этом ведущим каналом восприятия мира для газдановских персонажей становится слух, а для платонов-
ских - обоняние, что существенно отличает их, например, от героев-визуалов В. Набокова, ориентированного, прежде всего, на зрительный способ освоения бытия9. И всё это говорит о том, что родственная устремленность названных художников к максимально полному раскрытию проблемы памяти вовсе не лишает их индивидуального стилевого «лица». Ведь на фоне общего единичное и неповторимое выглядит ещё более рельефно и отчетливо.
Ещё одним моментом, явно сближающим газдановскую и платоновскую концепцию памяти и их стилевое воплощение, оказывается предельная эмоциональная насыщенность воспоминаний, разворачивающихся в тексте «Чевенгура» и «Вечера у Клэр». При этом и Газданов, и Платонов нередко фиксируют крайние точки душевного переживания личности, погруженной в процесс воспоминаний. И тем не менее делают они это по-разному, следуя природе своего уникального творческого «Я». Платонов - путем острейшего оксюморонного столкновения в тексте полярных переживаний, например, радости и ярости («Ты помнишь восемнадцатый и девятнадцатый год? - со слезами радости говорил Пашинцев. Навсегда потерянное время вызывало в нем яростные воспоминания»10), что соответствует сверхстрастной природе его личности. А Газданов передает предельность чувства путем нагнетания целого ряда сходных душевных состояний изображаемого лица. Причем каждое из них (состояний) открывает новый оттенок испытываемого им ощущения, бесконечно расширяя его границы и усиливая эмоциональное звучание текста. Так, вспоминая о своем пребывании в кадетском корпусе, Николай Соседов признается: «память о каменном оцепенении корпуса была мне неприятна, как воспоминание о казарме, или тюрьме, или о долгом пребывании в Богом забытом месте, в какой-нибудь холодной железнодорожной сторожке, где-нибудь между Москвой и Смоленском, затерявшейся в снегах, в безлюдном, морозном пространстве»11 . Подобная организация воспоминаний героя является органичным проявлением газдановской индивидуальности, устремленной в самую глубь бытия, открывающей в одном предмете или явлении признаки другого, в другом - третьего и т. д.
Не менее важным знаком стилевого созвучия романов «Чевенгур» и «Вечер у Клэр» яв-
ляется процессуальность воплощаемых в них воспоминаний. В обоих текстах воспоминания разворачиваются одновременно с повествованием и длятся в настоящем времени. Однако их внутренний ритм оказывается различным. В произведении Газданова воспоминания необыкновенно динамичны, стихийны, они обрушиваются на героя подобно неудержимому дождю. У Платонова же метафорическим выражением его представлений о природе и механизме памяти является озеро, в котором медленно плавают совершенно не соединимые друг с другом обломки прошлого. При этом особо подчеркнем, что любые попытки платоновских героев «собрать» свои воспоминания в единое целое доставляют им невыразимые муки.
Столь же явно стилевые схождения и расхождения художников в решении проблемы памяти проявляются и в синтаксической организации их романов. Так, в «Вечере у Клэр» мы обнаружили две основные тенденции построения предложений-воспоминаний. Первая проявляет динамическое начало газданов-ского стиля и обнаруживает себя в активном использовании сверхдлинных предложений, которые образуются посредством нанизывания многочисленных однородных конструкций. Вот одна из таких «бесконечных» газ-дановских фраз: «Становилось темно, речка всхлипывала и журчала; и этот тихий шум слит теперь для меня с воспоминанием о медленной ходьбе по песку, об огоньках ресторана, который был виден издалека, и о том, что когда я опускал голову, я замечал свои белые летние брюки и высокие сапоги Виталия» [120]. А вот другое воспоминание Николая Соседова, организованное автором тем же «поточным» образом: «Джанкой: керосиновые фонари на перроне, женщины, приходившие к нам в вагон, бифштексы из вокзального буфета, записки Цезаря, Лавинов, мои сны - и во сне Елизавета Михайловна» [159].
Вторая тенденция синтаксического строя романа Газданова акцентирует «углубляющее» начало стиля писателя и выражается в создании «многослойных» предложений, где при помощи тире одна фраза «вкладывается» в другую наподобие «грамматической матрешки», открывая принципиальную сложность и «многоуровневость» авторского видения мира. Так, вспоминая о Клэр, Николай Сосе-дов признается: «Я любил её комнату с белой мебелью, большим письменным столом, по-
крытым зеленой промокательной бумагой, -Клэр никогда ничего не писала, - и кожаным креслом, украшенным львиными головами на ручках» [89-90]. А воскрешая в памяти образ своего учителя Василия Николаевича, герой отмечает: «И у него был прекрасный голос -сильный и умный, - потому что мне неоднократно приходилось замечать, что голос человека, так же, как его лицо, может быть умным и глупым, талантливым и бездарным, благородным и подлым» [112-113].
Принцип нанизывания однородных членов в синтаксической организации воспоминаний использует и Платонов. Однако, в отличие от Газданова, он соединяет совершенно не соединимые (ни логически, ни семантически) явления. Например, рассуждая о памяти Чепурного, автор замечает: «Он помнил плетни в Тамбовской губернии, фамилии и лица нищих, цвет артиллерийского огня на фронте, знал буквально учение Ленина, но все эти ясные воспоминания плавали в его уме стихийно и никакого полезного понятия не составляли» [181]. Именно такие конструкции, на наш взгляд, максимально проявляют новую грань стиля А. Платонова, ведь акцентируя устремленность художника к соединению того, что не может быть соединено и всячески противится этому, они одновременно открывают трагическую разобщенность мира, которую человек не способен преодолеть. Именно поэтому все усилия Чепурного, направленные на то, чтобы «сцепить» эти стихийные «обломки когда-то виденного мира», оказываются совершенно бесполезны.
Стилевые притяжения и отталкивания Г. Газданова и А. Платонова прослеживаются и в более крупных компонентах творимой ими романной формы. В частности, анализируя сюжетно-композиционное строение «Чевенгура» и «Вечера у Клэр», мы заметили, что оба художника обращаются к ассоциативному принципу организации воспоминаний, но воплощают его опять-таки по-разному. Если Газданов, устремленный к особой многомерности воскрешаемого мира, связывает целые ряды воспоминаний, используя сразу несколько способов их сопряжения (например, по сходству и смежности), то Платонов ассоциативно связывает лишь отдельные образы. Причем зачастую они оказываются крайне далеки друг от друга, как например, небо и узловая станция: «Захар Павлович подумал -на что похоже небо? И вспомнил про узловую
станцию, куда его посылали за бандажами» [33]. К тому же наиболее часто он использует в романе ассоциацию по контрасту, которая выражает стремление писателя сблизить откровенно противостоящие и даже отторгающие друг друга понятия и явления. Так, в памяти Копенкина конфликтно сосуществуют образы буржуазии и Розы Люксембург: «Копенкин стоял в размышлении над общей могилой буржуазии - без деревьев, без холма и без памяти. Ему смутно казалось, что это сделано для того, чтобы дальняя могила Розы Люксембург имела дерево, холм и вечную память» [200].
Определенные стилевые аналогии обнаруживаются и в организации системы персонажей «Чевенгура» и «Вечера у Клэр». Именно способность к воспоминаниям является для обоих авторов главным критерием отношения к персонажу. Так, все герои платоновского произведения существуют в пространстве высочайшего напряжения, возникшего между двумя этическими и эстетическими полюсами романа - памятью и беспамятством. И в зависимости от степени приближения к одному из этих полюсов их можно разделить на пять основных типов. Два из них располагаются непосредственно на полюсах платоновского универсума - это носитель всеобъемлющей памяти (Алексей Алексеевич Полюбезьев) и выразитель полного беспамятства («прочие»). А три оставшиеся находятся между ними. Исходя из особенностей их воспоминаний, мы обозначили эти типы героев как носителей ассоциативно-связующей, «осколочной» и мнимой памяти.
Носители ассоциативно-связующей памяти всеми силами души стремятся к собиранию и накоплению мира в своем сердце, но не всегда могут воскресить то или иное воспоминание, причем переживают эту свою несостоятельность невероятно тяжело. Таковыми в романе оказываются Александр Дванов, Степан Копенкин, Захар Павлович, Яков Ти-тыч. Представителями «осколочной» памяти являются персонажи, «вбирающие в себя жизнь кусками», но совершенно не способные увязать их друг с другом, сложить из осколков реальности целостную картину мира. Таковы платоновские большевики-чевенгурцы во главе со своим председателем Чепурным. Носители мнимой памяти были названы нами так потому, что они не собирают мир посредством памяти, а разрушают его, ибо выбира-
ют, «выдергивают» из единой картины бытия отдельные элементы. Ярчайшим примером героя этого типа выступает в романе идеолог нового мира Прошка Дванов, который сознательно выбирает, о чем ему следует помнить, а что можно забыть.
Отношения между носителями различных типов памяти строятся в произведении Платонова по принципу притяжения - отталкивания, обнаруживая трагическую неспособность человека преодолеть собственное сиротство и установить столь необходимые ему сердечные связи с окружающими людьми.
Система персонажей в «Вечере у Клэр» отражает «углубляющую» природу газданов-ского стиля, что проявляется в её центростремительной организации. Все герои романа представлены сквозь призму памяти главного героя и одновременно повествователя Николая Соседова. И степень приближенности того или иного персонажа к нему в первую очередь определяется активностью памяти этого персонажа. Так, если среди духовно близких Соседову людей практически все владеют «искусством воспоминания», открывающим глубину и богатство их внутренней жизни, то среди персонажей, более отдаленных от героя, памятью одарены лишь единицы.
Таким образом, в диалогические отношения оказываются включены самые разные уровни и аспекты стилевой структуры романов Газданова и Платонова, что свидетельствует об особой эстетической общности, единой творческой устремленности этих в высшей степени самобытных и не похожих друг на друга художников.
Использованный в работе литературноисследовательский материал дает нам основание утверждать, что проблема стилевого диалога крайне важна не только для Г. Газда-нова и А. Платонова и не только для русской прозы рубежа 1920-1930-х годов, но и для всего развития литературы ХХ века. Прежде всего мы имеем в виду те переломные его моменты, которые заставляют разных художников направлять свои творческие силы в одну сторону. Одним из таких моментов, в частности, является рубеж ХХ и XXI столетий, о чем проницательно пишут в своих работах, например, М. Абашева12 и Т. Маркова13, изу-
чающие стилевое состояние литературы этого периода.
Примечания
1 Эйдинова, В. В. Энергия стиля. О русской литературе ХХ века. Екатеринбург, 2009. С. 264.
2 См. об этом: Белоусова, Е. Г. Русская проза рубежа 1920-1930-х годов : кристаллизация стиля (И. Бунин, В. Набоков, М. Горький, А. Платонов). Челябинск, 2007.
3 Сухих, И. Клэр, Машенька, ностальгия // Звезда. 2003. № 4. С. 218.
4 Сосницкая, М. Комментарии к сочинениям Газданова. иЯЬ : http://www.hrono.ru/ text/2008/sos0808.html.
5 Мамон, А. Г. «...Понял тайну волос...» (семантика волос у Платонова и Газданова) // Газданов и мировая культура : сб. ст. Калининград, 2000. С. 188-193.
6 Проскурина, Е. Н. Г. Газданов и А. Платонов
- в поисках истинного бытия (к постановке проблемы) // Проскурина, Е. Н. Поэтика ми-стериальности в прозе Андрея Платонова конца 20-х - 30-х годов (на материале повести «Котлован»). Новосибирск, 2001. С. 190-234.
7 Там же. С. 207.
8 См.: Эйдинова, В. В. О динамике стиля Андрея Платонова (от раннего творчества - к «Котловану») // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 1993. С. 137.
9 См. об этом: Сухих, И. Клэр, Машенька, ностальгия. С. 226.
10 Платонов, А. П. Чевенгур : роман и повести. М., 1989. С. 129. Далее в тексте статьи ссылки на это издание приводятся с указанием номера страницы в квадратных скобках.
11 Газданов, Г. Собр. соч. : в 5 т. М., 2009. Т. 1. С. 73. Далее в тексте статьи ссылки на это издание приводятся с указанием номера страницы в квадратных скобках.
12 Абашева, М. П. Литература в поисках лица (русская проза в конце ХХ века : становление авторской идентичности). Пермь, 2001.
13 Маркова, Т. Н. Современная проза : конструкция и смысл (В. Маканин, Л. Петрушев-ская, В. Пелевин). М., 2003.
