CC BY
105
CRIMINAL PUNISHMENT IN THE FORM OF COMPULSORY WORK: FORMATION AND
SOME PROBLEMATIC ASPECTS
F.V. Grushin
ne article discusses some historical aspects, as well as the problems of assigning and executing criminal penalties in the Russian Federation in the form of compulsory labor. Mandatory work is a relatively new and common punishment, with the most significant problems in its execution are the problems of assigning this punishment; the possible replacement of mandatory work in the case of malicious evasion of the convicted person from serving the sentence with another punishment, and some other problems that arise in the performance of mandatory work.
Key words: mandatory work; criminal punishment; institutions that execute criminal penalties; convicted persons; criminal and criminal enforcement legislation.
Grushin Fedor Vladimirovich, doctor of law sciences, prof. departments, Fedor062@yandex.ru, Russia Ryazan, Academy of Law and Management of the Federal Penitentiary Service
УДК 343.13
АНАЛИЗ ПЕРСПЕКТИВ РАЗВИТИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ СЛЕДСТВЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ
Е.С. Дубоносов, В.Н. Яшин
Проведен анализ вопроса о введении в отечественное уголовное судопроизводство специальных (негласных) следственных действий. Исследование целесообразности использования в рамках отечественной процессуальной формы негласных мероприятий проведено авторами на основе использования широкого спектра общенаучных и специальных методов. Значительное внимание уделено сравнению позиции отечественного законодателя в части рассматриваемого вопроса и его решений в законодательстве стран с континентальным и англо-американским типом уголовного процесса, а также в государствах на постсоветском пространстве.
Авторы приходят к выводу о значительной надуманности проблемы использования в уголовно-процессуальном доказывании результатов оперативно-розыскной деятельности, что не исключает необходимости создания на уровне федерального закона детальной процедуры представления таковых в уголовное судопроизводство.
Ключевые слова: негласные следственные действия, следователь, Уголовно-процессуальный кодекс, оперативно-розыскная деятельность, интеграция, доказательства, уголовное судопроизводство, уголовно-процессуальное доказывание, возбуждение уголовного дела, орган дознания.
Сетуя на состояние современной преступности, ее явно возросшую организованность, мобильность, агрессивность, ее сращивание со структурами
власти, а также несовершенство реализуемой в нашей стране уголовно-правовой политики, многие отечественные процессуалисты с восторгом восприняли изменения уголовно-процессуального законодательства ряда стран постсоветского пространства [1, с. 139]. И, в первую очередь, изменения, которые коснулись системы следственных действий и интеграции уголовного судопроизводства с оперативно-розыскной деятельностью.
В этой связи отмечается, что в практике применения действующего отечественного уголовно-процессуального законодательства наглядно проявились несовершенство правовой регламентации использования в раскрытии и расследовании преступлений научно-технических методов и средств, возможностей оперативно-розыскной деятельности,
несбалансированность прав и обязанностей сторон уголовного процесса, наконец, его чрезмерная забюрократизированность и затратность [2, с. 8-9].
Иными словами, утверждается, что действующий Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации (далее - УПК РФ), усложнив использование в уголовном судопроизводстве результатов оперативно-розыскной деятельности, искусственно ограничивает деятельность компетентных органов в правовых средствах и методах, успешно зарекомендовавших себя в практике борьбы с преступностью в других странах [3, с. 42-44].
С указанными выше утверждениями, касающимися современного состояния борьбы с преступностью в России, с тем, что преступность в России, приобрела новые и достаточно опасные черты, т.е. стала более организованной, активно использует современные интернет-технологии и мощную финансовую базу, характеризуется сращиванием с государственным аппаратом и легальным бизнесом, имеет обширные международные связи, а также с проблемами регламентации способов собирания доказательств, имеющими место в отечественном уголовно-процессуальном законодательстве следует согласиться, однако выводы, которые из этого делают сторонники западноевропейских ценностей, вызывают возражение.
Действительно, приходится констатировать, что до настоящего времени в теории и практике современного уголовного процесса России, не сложилось единого мнения относительно понятия и системы следственных действий, на что неоднократно указывали в своих работах многие авторы [4, с. 115-116], кроме этого в УПК РФ отсутствует четкая, детальная регламентация процедуры вовлечения оперативной информации в уголовно-процессуальное доказывание. Отчасти это обусловлено динамикой процесса реформирования системы права в Российской Федерации, с особой яркостью проявляющейся в уголовно-процессуальной отрасли. Именно здесь законодательные нововведения, как отмечают процессуалисты, носят не просто революционный, а порой парадоксально-радикальный характер [5, с. 232].
Существенной трансформации были подвергнуты многие, казалось бы, незыблемые, институты уголовного процесса: стадия возбуждения уголовного дела, меры процессуального принуждения, предварительное расследование,
судебное разбирательство, система следственных действий и др. В этом многие специалисты усматривают желание законодателя отойти от стереотипов, внести свежую струю в устоявшиеся системы уголовного судопроизводства. Тем не менее, тревогу вызывает то обстоятельство, что реформирование часто проводится фрагментарно, избирательно, без прогнозирования возможных последствий, что очень часто порождает неразрешимые вопросы, связанные с последствиями такого рода новаций.
Однако вместо того, чтобы сосредоточить свое внимание на устранении имеющих место негативных моментов отечественного уголовно-процессуального законодательства в области регламентации, в частности, института следственных действий и вовлечения в доказывание информации полученной иными способами, постараться установить некий баланс между «передовыми общественно-политическими достижениями мировой цивилизации и сложившимися за долгие годы национальными традициями» [6, с. 1], многие отечественные процессуалисты предпринимают попытку создать еще одну правовую конструкцию, обретающую все большую популярность на постсоветском пространстве, а именно, институт негласных следственных действий.
Стоит оговориться, что указанное наименование выбрано условно, так как является наиболее распространенным в литературе, законодательстве ряда стран и в наибольшей степени характеризует содержание соответствующих процессуальных мероприятий.
Характерно, что полемика по поводу интеграции оперативно-розыскной деятельности (далее - ОРД) и уголовного судопроизводства ведется на территории постсоветского пространства с момента распада СССР, однако ее нормотворческие последствия в странах бывшего союза стали проявляться, наиболее ярко, лишь в последние годы. В частности, большинство государств бывшего союза (Эстония, Молдова, Киргизия, Грузия, Украина и др.) пошли по пути прямого закрепления в уголовно-процессуальном кодексе системы негласных (розыскных, специальных) следственных действий.
Что касается Российской Федерации, то отечественный законодатель стал решать эти проблемы весьма специфично, закрепив в Федеральном законе «Об оперативно-розыскной деятельности» (далее - Закон об ОРД) возможность использования результатов ОРД в уголовном судопроизводстве. В частности, ст. 11 указанного закона предусматривает возможность использования результатов ОРД в качестве повода и основания для возбуждения уголовного дела, а также в доказывании по уголовному делу. При этом в действующем УПК РФ в норме, посвященной использованию в доказывании результатам ОРД(ст. 89), нашло закрепление крайне неопределенное положение о запрете использования в процессе доказывания результатов ОРД, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам уголовно-процессуальным законом.
Учитывая то, что ОРД представляют собой итог иной правоприменительной деятельности, проводится иными способами, субъектами
и по иным правилам, ее результаты, априори, не могут отвечать требованиям, предъявляемым к доказательствам УПК РФ.
Вместе с тем практическая потребность последовательного закрепления использования возможностей оперативно-розыскной деятельности в уголовном процессе, в условиях постоянного совершенствуемых методов совершения преступлений, в частности, интегрирования современных интернет-технологий в наркооборот, о чем среди прочего свидетельствует такое явление, как бесконтактный способ сбыта наркотиков, возросшая угроза терроризма, была и остается насущной необходимостью.
В своих работах, многие авторы высказывают мнение, что указанные выше и некоторые другие изменения законодательств континентального и англосаксонского права, подкрепленные последовательными усилиями европейского сообщества в создании единого правового пространства, направлены на гармонизацию и унификацию континентальной и англосаксонской систем судопроизводства посредством внедрения общих принципов, стандартов и правил правосудия [8, с. 299-331].
В этой связи, А.Ф. Волынский, сравнивая разграничение сфер уголовного судопроизводства и оперативно-розыскной деятельности в России и за рубежом, отмечает, что ни в одной из западноевропейских стран нет столь категоричного и искусственного разграничения оперативно-розыскной и процессуальной деятельности, боле того, в некоторых из них нашли законодательное закрепление положения, в которых органически сочетаются гласные и негласные методы и средства получения доказательств [9, с. 5].
В России, многие специалисты, предлагают по образцу стран постсоветского пространства, провести модернизацию национальной правовой системы и привести ее в соответствие с международной практикой, повысив, в частности, эффективность действующей системы следственных действий путем внедрения в нее элементов оперативно-розыскной деятельности.
Вместе с тем, следует иметь в виду, что в отличие от отечественного уголовного судопроизводства, уголовно-процессуальное законодательство большинства западноевропейских государств (например, Уголовно-процессуальный кодекс Франции [10]; Уголовно-процессуальный кодекс ФРГ [11]), не содержит исчерпывающего перечня видов доказательств, подлежащих использованию в процессе доказывания. Иными словами, любое доказательство может быть признано судом допустимым вне зависимости от того, названо оно в уголовно-процессуальном законе либо нет.
В частности, в Германии в контексте действующего, в том числе в уголовном процессе, принципа соразмерности (пропорциональности) прокурор, а равно, под его руководством полиция, имеют право применять такие меры в рамках следственных действий, которые допустимы, пригодны и необходимы для раскрытия преступления [12, с. 424-430]. Во Франции, в свою очередь, существует позиция Конституционного суда, в соответствии с которой при отсутствии прямой оговорки в законе о недопустимости того или иного доказательства в случае нарушения правил его получения, суд в каждом
конкретном случае вправе принять как положительное, так и отрицательное решение по вопросу об исключении доказательств [13].
Указывающие положения существенно облегчают использование новых средств доказывания - проблему, характерную для уголовного судопроизводства России. Однако это свойство прецедентного права, коим отечественное право не является.
Таким образом, уголовному судопроизводству выше указанных государств, являющихся примером для сторонников внедрения негласных следственных действий в отечественную систему следственных действий, свойственен формально-практический подход к оценке доказательств, что порождено в большей степени национальными особенностями их систем правосудия, а именно прагматическим стремлением использовать все возможности для своевременного и эффективного раскрытия преступлений, и не имеет аналога в уголовном судопроизводстве России.
Более того, нельзя забывать и о том, что лежащие в основе разработки кодексов ряда стран причины имеют несомненный политический характер.
На наш взгляд, правовые нормы, регламентирующие производство следственных действий, образуя самостоятельный уголовно-процессуальный институт, порождают в ходе их реализации систему правовых отношений, целью которых является собирание доказательств. Таким образом, правоотношения можно выделить как один из основных признаков следственного действия, отсутствующий при производстве негласных оперативно-розыскных мероприятий в виду того, что к производству последних не допускаются участники уголовного судопроизводства. Из сказанного следует, что слияние процессуальных и оперативно-розыскных мероприятий недопустимо, ибо оно разрушает принципиальные основы отечественного уголовного процесса.
Несмотря на это, анализ действующего уголовно-процессуального законодательства России убеждает, что определенные шаги в этом направлении уже сделаны и в отечественном уголовно-процессуальном законодательстве. Это касается включения в систему следственных действий таких познавательных приемов, как наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемка (ст. 185 УПК РФ), контроль и запись переговоров (ст. 186 УПК) и получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами (ст. 1861 УПК). На наш взгляд, процессуалисты справедливо указывают на то, что при их производстве отсутствует один из определяющих признаков следственного действия -непосредственное извлечение информации лично следователем путем непосредственного контакта со следами [1, с. 138]. Кроме этого, порядок их производства подразделяется на два относительно обособленных этапа: процессуальную деятельность следователя и техническую реализацию других лиц, заключающуюся в проведении сбора информации, ее закреплении и обобщение различных сведений с последующем предоставлении соответствующих результатов следователю, боле того, можно отметить
отсутствие при их производстве такого обязательного элемента доказательственного процесса, как фиксация хода и результатов в соответствующем процессуальном документе. Таким образом, рассмотренным способам собирания доказательств присущи признаки оперативно-розыскных мероприятий, а не следственных действий, это в свою очередь исключает возможность их адаптации к процессуальным институтам.
Данная ситуация привела к появлению в юридической литературе двух полярных мнений, о необходимости исключения данных действий из числа следственных, тем более что оперативно-розыскное законодательство содержит их аналоги [14, с. 237-238], до рассмотрения их наличия в отечественном уголовном процессе в качестве позитивного, шага направленного на внедрение оперативно-розыскных элементов в систему следственных действий с целью повышения ее эффективности [15, с. 143].
Тем не менее, однозначная констатация в ч. 2 ст. 164, ч. 1 ст. 165, ч. 2 ст. 1861 и в других статьях УПК РФ статуса анализируемых процессуальных действий как следственных делает бессмысленным обсуждение вопроса об их исключении из современной системы процессуальных способов собирания доказательств.
Таким образом, учитывая, что отечественный законодатель в определенной степени принял сторону сторонников трансформации действующей системы следственных действий посредством внедрения в ее структуру элементов оперативно-розыскной деятельности, теоретикам остается воспринять это как должное и предпринять попытки минимизировать последствия ломки существующих концепций и теории уголовно-процессуального доказывания.
Что касается стран постсоветского пространства, то подавляющее их большинство, уже осуществило концептуальную модернизацию системы уголовного судопроизводства путем элементарного заимствования положений указанных выше западноевропейских стран, приведшую к изменению самой конструкции досудебного производства за счет насыщения системы следственных действий оперативно-розыскными элементами. При этом анализ уголовно-процессуального законодательства данных стран свидетельствует о наличии очевидной схожести системы негласных следственных действий, закрепленных в соответствующих уголовно-процессуальных институтах, характерной чертой которых является их осуществление без уведомления о факте, формах и методах их производства лиц, в отношении которых они проводятся.
Данный вид следственных действий в законодательстве различных государств, именуется по-разному. Так, в Уголовно-процессуальном кодексе Республики Молдова (разд. IV гл. III ч. 5) таковые названы «специальными розыскными мероприятиями», в Уголовно-процессуальном кодексе Эстонской Республики (гл. 31. разд. 8) - «оперативно-розыскными мероприятиями», в Уголовно-процессуальном законе Латвийской Республики (гл. 11) и Уголовно-процессуальном кодексе Кыргызской Республики (гл. 31) - «специальными
следственными действиями», в Уголовно-процессуальном кодексе Грузии (гл. XVI1) - «тайными следственными действиями», в Уголовно-процессуальном кодексе Украины (гл. 21) - «негласными следственными (розыскными) действиями», а в Уголовно-процессуальном кодексе Республики Казахстан (гл. 30) - «негласными следственными действиями».
В Литовской Республике законодатель и вовсе не стал утруждать себя изобретением новой специальной терминологии, а отнес подобные процессуальные действия к числу иных мер процессуального принуждения (разд. IV гл. III ч. 5).
В качестве наиболее распространенных негласных следственных действий уголовно-процессуальное законодательство большинства указанных выше государств, предусматривает: контролируемую поставку и закупку; наблюдение (негласное, тайное и т.п.) и слежка за лицом (в том числе с использование аудио-, видеоконтроля); снятие информации с электронных информационных систем (с компьютеров, серверов и других устройств); негласное проникновение и (или) обследование публично недоступных мест, жилища или иного владения лица; получение информации о соединениях между абонентами и абонентскими устройствами; внедрение в преступную среду и (или) имитация преступной деятельности; контроль преступной деятельности; контроль почтовых отправлений и телеграфных сообщений; аудио- видеоконтроль места и т.п.
При этом в качестве основного недостатка анализируемого института стран постсоветского пространства, как отмечается в юридической литературе, является то, что имеющийся уровень теоретической проработки негласных следственных действий и практический опыт их применения ряда зарубежных государств, не является адекватным и достаточным для внедрения таких существенных новелл в отечественное уголовно-процессуальное законодательство [16, с. 217].
Учитывая изложенное, следует согласиться с мнением о том, что в современных условиях и реалиях без негласного сопровождения производства по уголовному делу эффективное расследование преступлений просто невозможно. В новых условиях явно возрастают роль и значение оперативно-розыскной деятельности, в ходе которой обнаруживается, фиксируется оперативными средствами и методами информация, которая впоследствии может иметь доказательственное значение.
Однако, не углубляясь в полемику по поводу приоритетности в отечественном уголовном процессе, прав и законных интересов участников уголовного судопроизводства, что обеспечивается ее открытостью, строгой формой, подконтрольностью и необходимостью повысить ее эффективность, что, безусловно, может быть обеспечено расширением и совершенствованием системы средств доказывания, хотелось бы отметить, что закрепленной в действующем Законе об ОРД системы оперативно-розыскных мероприятий, направленных на установление обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу, вполне достаточно для успешного раскрытия и расследования
преступлений. Однако, на наш взгляд, чего не хватает действующему УПК РФ, так это четкой и детальной процедуры вовлечения и использования сведений, полученных в ходе проведения ОРМ в уголовном судопроизводстве, что и приводит на практике, к существующим проблемам в доказывании по уголовным делам. А для этого совершенно не требуется интеграции принципиально разных сфер деятельности, а необходим целенаправленный и прагматичный (по примеру западноевропейских стран) подход к разработке соответствующей процедуры.
Именно на этом необходимо сосредоточить свое внимание отечественным ученым и разрешить, наконец, существующую уже длительное время в отечественном уголовном процессе проблему использования результатов оперативно-розыскной деятельности в доказывании по уголовным делам.
Кроме этого, следует отметить, что слияние уголовно-процессуального доказывания с оперативно-розыскной деятельностью приведет к появлению и новых практических вопросов, в частности, какая наука будет разрабатывать тактику производства негласных следственных действий, криминалистика или теория оперативно-розыскной деятельности? Ответ далеко не очевиден. На первый взгляд, разработкой тактики следственных действий, как и любых иных процессуальных действий, традиционно занимается криминалистика, однако учитывая, частично, негласный характер анализируемых следственных действий тактику проведения первоначального этапа их производства должны разрабатывать теоретики оперативно-розыскной деятельности, а этап оценки и использования полученных результатов - криминалисты. Это представляется логично, однако получается, что в одной правовой сфере происходит смешивание двух совершенно разных видов деятельности.
И второй вопрос, на который также нет однозначного ответа, касается полномочий следователя, в производстве которого находится соответствующее уголовное дело. С одной стороны, следователь не является субъектом оперативно-розыскной деятельности (ст. 13 Закона об ОРД) и не полномочен давать указание о производстве конкретных оперативно-розыскных мероприятий органу дознания, и тем более осуществлять их сам, с другой стороны, именно он руководит ходом расследования, и таким образом, если негласные мероприятия будут именоваться следственными действиями, никто иной, как он, должен будет решать вопрос о производстве, того или иного из них, и предпринимать организационные и процессуальные меры (ходатайствовать перед судом) с целью инициирования их производства (п. 3 ч. 2 ст. 38 УПК РФ).
Кроме этого, следует помнить, что предусмотренные законом основания проведения уголовно-процессуальной деятельности, в общем, и доказывания, в частности, и оперативно-розыскной деятельности не совпадают. Так, в соответствии со ст. 7 Закона об ОРД спектр оснований для осуществления оперативно-розыскной деятельности весьма разнообразен и многие из них не совпадают с основаниями для начала производства уголовно-процессуальной
деятельности. К таковым в частности, можно отнести, необходимость сбора сведений для принятия решения: о допуске к сведениям, составляющим государственную тайну; о допуске к работам, связанным с эксплуатацией объектов, представляющих повышенную опасность для жизни и здоровья людей, а также для окружающей среды; о допуске к участию в оперативно-розыскной деятельности или о доступе к материалам, полученным в результате ее осуществления; об установлении или о поддержании с лицом отношений сотрудничества при подготовке и проведении оперативно-розыскных мероприятий; о предоставлении либо об аннулировании лицензии на осуществление частной детективной или охранной деятельности. Кроме этого ОРД осуществляется с целью обеспечения безопасности органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность и др.
Представляется также небезопасным предоставление одному и тому же органу и должностному лицу права выполнять гласные и негласные действия, так как в данном случае невозможно создать действенных законодательных механизмов против возможных злоупотреблений и провокаций.
В этой связи, интеграция уголовно-процессуальной деятельности и оперативно-розыскной представляется неуместной. Расширение же действующей системы следственных действий отечественного уголовного процесса, если и возможна, то исключительно за счет таких познавательных мероприятий, процедура которых может быть настолько прозрачной, регламентированной законом, предсказуемой и контролируемой обществом, что позволит сделать однозначный вывод о допустимости и достоверности полученных при их производстве доказательств.
Список литературы
1. Мазунин Я. М., Мазунин П. Я. Негласная деятельность следователя: пора признать данность // Юридическая наука и правоохранительная практика. 2015. № 1 (31). С. 136-139.
2. Волынский А.Ф. Социальные функции и задачи наук криминального цикла в условиях реформирования уголовного судопроизводства // Наука и практика: материалы Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы юридической науки и практики» (26 февраля 2004 г. Орел): Орловский ЮИ МВД РФ, 2004. С. 8-11.
3. Статкус В. Ф. Следователь по особо важным делам. М.: Интеркрим-пресс, 2007. С. 42-44.
4. Шейфер С. А. Следственные действия — правомерны ли новые трактовки? // 1ех1^са М.: Изд-во МГЮА, 2015. № 10 (Том СУП). С. 115-116.
5. Астафьев О. В.Оперативно-розыскные элементы уголовного процесса // Вестник ВГУ. Серия: Право. 2017. № 2. С. 232-242.
6. Россинский С.Б. Следственные действия. М.: Норма, 2018. 240 с.
7. Об оперативно-розыскной деятельности: Федеральный закон от 12.08.1995 № 144-ФЗ (ред. от 02.08.2019) // СЗ РФ. 1995. № 33. Ст. 3349.
8. Ni^er./. F. Common Law Tradition in Evidence Scholarship Observed from a Continental Perspective // 41 (2) American Journal of Comparative Law. 1993. С. 299-338.
9. Волынский А.Ф. Уголовное судопроизводство, задачи и социальные функции криминалистики в его реформировании // Актуальные проблемы теории и практики уголовного судопроизводства и криминалистики: вопросы современной криминалистики: сб. статей. М., 2004. Ч. 2. С. 5-7.
10. Code de procédurepénale Version consolidée au 23 mai 2019 //Vousêtesdans :Accueil>Les codes envigueur>Code de procédurepénale.
11. The German code of criminal procedure // http://www.gesetze-im-internet.de/englisch_stpo/englisch_stpo.html.
12. Путцке Х. Роль прокурора в предупреждении и устранении следственных ошибок: российский и немецкий опыт / Х. Путцке, А.Н. Тарбагаев, А.Д. Назаров, Л.В. Майорова // Всероссийский криминологический журнал. 2018. Т. 12. № 3. C. 424-430.
13. Police and Criminal Evidence Act 1984. URL: http://www.legislation.gov.uk/ukpga/1984/60/contents (дата обращения: 20.06.2019).
14. Баев О. Я. Следователь (основы теории и практики деятельности). М.: Литагент Прометей, 2017. 620 с.
15. Колосович М. С. Негласная деятельность по уголовному делу // Актуальные проблемы российского права. 2016. № 2 (63). С. 138-145.
16. Уваров В.Г. Негласны следственные действия в новом УПК Украины // Научные ведомости. Серия: Философия. Социология. Право. 2013. № 8 (151). С. 214-217.
Дубоносов Евгений Серафимович, д-р юрид. наук, проф., зав. кафедрой, dubonosov1@yandex. ru, Россия, Тула, Тульский государственный университет,
Яшин Василий Николаевич, канд. юрид. наук, доц., зав. кафедрой, yashina05@inbox.ru, Россия, Тула, Тульский институт (филиал) Всероссийского государственного университета юстиции (РПА Минюста России)
ANALYSIS OF THE PROSPECTS FOR THE DEVELOPMENT OF THE DOMESTIC SYSTEM OF
INVESTIGATIVE ACTIONS
E.S. Dubonosov, V.N. Yashin
The paper analyzes the issue raised in theory and practice of introducing into the domestic criminal proceedings special (tacit) investigative actions. The study of the appropriateness of using tacit measures in the domestic process was conducted by the authors based on the use of a wide range of general scientific and special methods. Considerable attention is paid to comparing the position of the domestic legislator regarding the issue under consideration and its decisions in the legislation of countries with a continental and Anglo-American type of criminal process, as well as in states in the post-Soviet space.
The authors come to the conclusion that the problem of using the results of the ARD in criminal procedure evidence is far-fetched, which does not exclude the necessity of creating at the level offederal law a detailed procedure for submitting such to criminal proceedings.
Key words: Covert investigative actions; investigator; Code of Criminal Procedure; operational search activities; integration; proof of; crimes; criminal proceedings; criminal procedural evidence; criminal proceedings; investigator; agency of inquiry.
Dubonosov Evgeny Serafimovich, doctor of law. sciences, prof. head department, dubonosov1@yandex.ru, Russia, Tula, Tula State University,
Yashin Vasily Nikolaevich, cand. legal sciences, assoc., head. department, yashina05@inbox.ru, Russia, Tula, Tula Institute (branch) of the All-Russian State University of Justice (RPA of the Ministry of Justice of Russia)
УДК 343.72
МОШЕННИЧЕСТВО В СФЕРЕ КОМПЬЮТЕРНОЙ ИНФОРМАЦИИ
А.В. Куликов, Е.А. Гуц
Рассматриваются проблемы законодательства, судебной практики, возникающие при применении статьи 159.6 УК РФ «Мошенничество в сфере компьютерной информации». Авторы отмечают, что ряд ошибок, допущенных при принятии анализируемой нормы в 2012 году, были впоследствии исправлены законодателем. Вместе с тем исследуются примеры из судебной практики, касающиеся проблем квалификации и отграничения мошенничества в сфере компьютерной информации от кражи.
Ключевые слова: уголовный закон, кража, мошенничество, судебная практика, компьютерная информация, платежные карты.
В современный период, в 2012 году в Уголовный кодекс Российской Федерации (далее - УК РФ) был введён ряд новых составов мошенничества, которые должны были охватить собой перечень деяний, никогда ранее не регламентировавшихся уголовным законом. Среди новых составов следует выделить две группы, одну из которых можно охарактеризовать, как «финансовую», а другую можно условно назвать «высокотехнологичной». В частности, к таковым можно отнести мошенничество с использованием электронных средств платежа (ст. 159.3 УК РФ, прежнее название -«Мошенничество с использованием платежных карт») и мошенничество в сфере компьютерной информации (ст. 159.6 УК РФ). Представляется, что введение данных составов мошенничества послужило следствием растущей цифровизации российской экономики, потребовавшей соответствующей реакции как со стороны правоприменителей, так и со стороны законодателей. В
