CC BY
141
Жду Вашего отзыва о «Не имеющем лика», и только положительный (хоть на З с двумя минусами). Отзыв подвинет меня на присыл «Орла и решки» и еще одного рассказа из той же серии.
Почему «Новый Мир» не присылает оттисков? Очень неудобно (для всякого автора) иметь свою вещь только в одном экземпляре. Пожалуйста, введите это старое, правда, но очень необходимое правило.
Всего Вам доброго!
Желаю счастья.
Загляните, если будете в Крыму.
_Ваш С. Сергеев-Ценский
P.S. Пропущенную в конце первой главы страницу мне жаль, как музыкальную концовку. Это был разрешающий аккорд, и без него теперь глава кажется недо-игранной. И хоть бы отдаленно понимал я, что в ней нашлось нецензурного!.. Это была музыкально необхо-
димая страница... Ведь пропущено и еще что-то насчет «партии, сказавшей то же самое и почти теми же самыми словами: «Все к чертовой матери!» Однако я не скажу Вам, что это - необходимо было нужно напечатать: музыкальное (как и живописное) значение этой фразы совершенно ничтожно, и пропуск ее в общей мелодии не заметен.
Большая просьба, чтобы хоть во второй половине «Жестокости» не было опечаток, искажающих и правду художническую, и ритм речи.
Жду появления в печати 2-й части «Преображения», которая пойдет в «Красной Нови». Жду присыла денег [РГАЛИ].
Литература
РГАЛИ. Ф. 1328. Оп.1. Ед. хр. 313.
АМУРСКИЙ САША ЧЁРНЫЙ (О ФЁДОРЕ ИВАНОВИЧЕ ЧУДАКОВЕ)
В предреволюционное десятилетие самым ярким, самым талантливым художником слова Приамурья был Фёдор Иванович Чудаков - сатирик, поэт, сотрудник ряда благовещенских газет и журналов, печатавшийся под псевдонимами Гусляр, Амурец, Босяк, Язва, Кузьма Резниченко, Гражданин Уклейкин и др. Его острые стихотворные фельетоны, в том числе на темы местной жизни, пользовались огромным успехом у читателей, но при этом часто вызывали недовольство властей. Чудаков многократно подвергался цензурному давлению, судебным преследованиям, арестам. Известность его в то время выходила за пределы Приамурья и распространялась на обширный сибирско-дальневос-точный регион. Автор вышедшего в 1916 г. в Иркутске «Словаря сибирских писателей, поэтов и ученых» М.Е. Стож писал: «Язва псевдоним - талантливый поэт-фельетонист дальневосточных газет, прекрасно владеет стихом, остроумен. Дарование его широко выбивается из рамок газетного фельетона» [Стож 1916: 40]. Спустя несколько лет, уже после трагической смерти Ф. Чудакова, высокую оценку его творчеству дал сибирский критик М. Басов [Басов 1922: 158-161]. Чудаков назван был им «несомненно крупным поэтом», в стихах которого можно найти «ценные отзвуки целой эпохи и жизни Приамурья».
Однако в настоящее время имя Фёдора Чудакова незаслуженно забыто, упоминаний о нем нет ни в одном современном сибирском или дальневосточном справочнике; произведения в течение почти столетия не пере-издавались[1]. Иначе говоря, современные читатели
А.В. Урманов
Статья посвящена Ф.И. Чудакову (1887-1918) - самому талантливому писателю Приамурья предреволюционного десятилетия, личность и творчество которого почти на столетие оказались незаслуженно забытыми. В статье воссоздаются малоизвестные страницы его трагической судьбы, причины и обстоятельства самоубийства. В центре внимания находятся недавние сенсационные находки автора материала - две считавшиеся утраченными книги Чудакова, изданные в 1909 г. в Благовещенске: лирический сборник «Пережитое» (под псевдонимом «Босяк») и сборник стихотворных фельетонов «Шпильки» (под псевдонимом «Язва»).
Ключевые слова: литература Приамурья, Фёдор Чудаков, сатира, стихотворный фельетон.
практически лишены возможности познакомиться с творчеством одного из немногих подлинных мастеров художественного слова Приамурья начала XX в. Возможно, по этой причине литературная жизнь Благовещенска данного периода даже искушенным людям кажется иногда пустынной и малоинтересной, а произведения типа низкопробного бульварного романа «Амурские волки» (1912), в создании которого активное
участие принимал скандально известный журналист А.И. Матюшенский, - «бестселлерами начала века».
Перу Чудакова принадлежат не только стихотворные фельетоны и лирические стихи (в чем он был особенно силен), но и произведения других жанров - приключенческая повесть «Дочь шамана», повесть «Из детства Ивана Грязнова», пьеса «Изгнанники» [Чудаков 1918], многочисленные очерки и рассказы. В сравнении с лирикой и стихотворной сатирой прозаические и драматургические опыты Чудакова менее выразительны в художественном плане, хотя и превосходят по всем статьям, например, романы того же Александра Матю-шенского «Фальшивые сторублевки» и «Взаимный банк» [Матюшенский 1913, 1916].
Вообще же судьба весьма обширного (и, разумеется, неравноценного) литературного наследия Чудакова незавидна: большая часть его произведений, в том числе и весьма талантливых, актуальных и поныне, затерялась на страницах амурской периодики начала XX в. и сейчас практически недоступна. Печально, но факт: ни в одной из библиотек Благовещенска (равно как в областном краеведческом музее и областном архиве) нет более-менее полных комплектов местных периодических изданий дореволюционного времени. Но и в центральных российских архивах и библиотеках ситуация ненамного лучше.
Большая часть творческого наследия Чудакова (в том числе и его личный архив), видимо, навсегда утеряна. Но есть и факты обнадеживающие. До недавнего времени считался утраченным сборник лирических стихотворений Ф. Чудакова «Пережитое», изданный под псевдонимом «Босяк» в Благовещенске в 1909 г. и сразу же конфискованный по распоряжению властей. В то, что сохранился хотя бы один экземпляр сборника, не верил даже автор. Через девять лет, в 1918 г., включая в первый номер своего сатирического журнала «Дятел, беспартийный» новый вариант стихотворения «Евшан-трава», Чудаков не преминул указать в примечании, что впервые оно было напечатано в «Пережитом». Что касается судьбы самого сборника, то он, по словам поэта, «по постановлению прокурора был конфискован и сейчас едва ли где имеется хоть один экземпляр этой книжечки» [Дочь шамана... 1918]. В седьмом выпуске альманаха «Амур» (2008) автор этих строк сообщил, что, вопреки утвердившемуся мнению, книжка «Пережитое» [Босяк 1909] не исчезла: оригинал этого раритетного издания находится в Российской государственной библиотеке, а копии - в отделе редких книг Амурской областной научной библиотеки и в литературно-краеведческом музее БГПУ. Здесь же, в альманахе, была напечатана и небольшая подборка стихотворений из нее - первое переиздание за целый век [Чудаков 2008: 57-58].
Безвозвратно утраченным считался и сборник стихотворных фельетонов Чудакова «Шпильки» (1909). После его выхода против автора и издателя возбудили судебное преследование, в результате чего сборник был изъят из обращения и бесследно исчез. Спустя годы в воспоминаниях, печатавшихся в журнале «Дятел, бес-
партийный», Фёдор Чудаков рассказывал об этом с присущим ему чувством юмора: «Главному управлению по печати так понравился сборник «Шпильки», что оно через прокурора распорядилось приобрести все издание для нужд правительства и тщательно сохранять его в архивах жандармского управления. Приобретение состоялось, как говорится, «даром», ибо денег автору не заплатили, но так как все-таки было неловко ничего не платить, то автору дали в виде единовременного пособия шесть месяцев тюрьмы» [Чудаков 1918а: 4-6].
В течение столетия о судьбе «Шпилек» ничего не было известно, хотя, как мы знаем, основатель литературного краеведения Приамурья А.В. Лосев (1927-2002) много усилий и времени потратил на то, чтобы обнаружить сборник в региональных и центральных книгохранилищах и архивах (в том числе в архивных делах жандармского ведомства). Тщетно. И вот сегодня, спустя ровно век после выхода книги, произошло то, на что мало уже кто надеялся - сборник стихотворных фельетонов Фёдора Чудакова «Шпильки» [Язва 1909] обнаружен, найден. Это настоящая литературная сенсация, причем отнюдь не местного, не областного масштаба. Книга (единственный на сегодняшний день известный экземпляр) находится в Благовещенске, хранится в одной из частных библиотек [2].
Прежде чем обращаться к сборнику «Шпильки», вспомним биографию автора - особенно те факты, которые имеют непосредственное отношение к найденной книге - к обстоятельствам, связанным с ее созданием, а также к ее содержанию, тематике и проблематике.
Фёдор Иванович Чудаков родился в 1887 г. (более точная дата рождения, к сожалению, не установлена) в городе Чембаре (ныне г. Белинский) Пензенской губернии в семье сапожника. Учился в Чембарском городском трехклассном училище, окончил его в 1903 г. Сведений о том, что Чудаков получил образование в каком-либо ином учебном заведении, нет. Между тем творческое наследие писателя (в том числе сборник «Шпильки») ярко свидетельствует о том, что он имел обширные познания в разных сферах жизни и культуры, был весьма начитанным человеком, обладал развитым эстетическим вкусом.
В 1906 г. за участие в революционной деятельности, а именно за связь с партией социалистов-революционеров (обратим внимание на этот факт, так как он найдет продолжение), Чудаков был арестован, но вскоре освобожден. Второй раз его арестовали в 1907 г. за распространение эсеровских революционных прокламаций. На этот раз царская Фемида оказалась не столь милостивой: Саратовская Судебная палата приговорила Ф.И. Чудакова по статьям 128 и 129 Уголовного Уложения к трем годам ссылки, которую ему пришлось отбывать в одном из сел далекой от родных мест Енисейской губернии. Однако через год Чудаков бежал в Красноярск, где сблизился с еще одним беглым политическим ссыльным - Дмитрием Чернышёвым, а также с его гражданской женой Варварой Протопоповой, приехавшей в Сибирь из Вятской губернии для того, чтобы ухаживать за любимым человеком, заболевшим чахоткой.
Скрываясь от розыска, в сентябре 1908 г. втроем они отправились в Приамурье, в далекий и потому, видимо, казавшийся спасительным Благовещенск, куда молодые люди добрались в начале октября. Поселились тоже вместе, на одной квартире, в доме по Амурской улице.
Ф. Чудаков, живший в городе по подложному паспорту, выданному на имя крестьянина Енисейской губернии Кузьмы Ивановича Резниченко, начал сотрудничать в газетах «Амурский край» и «Торгово-промышленный листок объявлений», опубликовав там несколько стихотворений, рассказов и очерков за подписью «К. Рез.» и «К. Резниченко». В. Протопопова, которая на родине была учительницей женской гимназии, стала зарабатывать на жизнь частными уроками. А вот Д. Чернышёв вскоре после приезда в Благовещенск покончил жизнь самоубийством, потеряв надежду на излечение и не желая быть обузой для близких людей. Варвара Протопопова вскоре стала женой Фёдора Чуда-кова.
В конце декабря жандармское ведомство вышло на след беглеца, и в первые дни января 1909 г. он был арестован и препровожден в Благовещенскую тюрьму. Воспоминания об этой странице своей биографии Чудаков опубликовал в 1918 г. [Чудаков 1918а: 4-6]. После отбытия наказания за побег с места ссылки (сравнительно короткого - в 1909 и более продолжительного - в 1910) Чудаков жил в Благовещенске под гласным надзором полиции.
В сборнике лирических стихотворений «Пережитое» (1909) отразились факты биографии Чудакова, относящиеся ко времени его бегства из енисейской ссылки и первых месяцев жизни в Благовещенске: знакомство со ссыльным Дмитрием Чернышёвым и его гражданской женой Варварой Протопоповой, побег на Амур, трагическая смерть товарища по революционной борьбе, любовь к Варваре Ипполитовне. Автобиографическая природа этих произведений, в частности, помогает понять характер отношений Ф. Чудакова и В. Протопоповой, позволяет сделать вывод, что они строились не только на чувственном влечении, но и на идейной близости:
Ты в трауре. Лицо твое бледно,
И темные полоски под глазами.
Не плачь о нем, утешься! Все равно,
Его не воскресишь слезами!
Он был герой. Он мужественно пал
В защиту драгоценнейшей идеи.
Его народ своей надеждой звал,
И трепетали фарисеи.
Он был герой. О нем ты не грусти!
Его не воскресишь слезами!
Сильнее будь! Иди и мсти!
Иди за нами!
«Майское.», «Смерть Икара», «Тюремные мотивы», «Из пережитого», «Побег», «Крепок мой посох дубовый» и некоторые другие стихи, вошедшие в сборник «Пережитое», свидетельствуют о незаурядности
поэтического дарования Фёдора Чудакова.
Что касается Варвары Протопоповой, то история взаимоотношений с Дмитрием Чернышёвым и Фёдором Чудаковым, история, которая привела ее, девушку из небольшого вятского городка Малмыж, вначале в Сибирь, а затем на Дальний Восток, в Благовещенск, нашла отражение и в сборнике «Шпильки» - в венчающем книгу стихотворении «Светлана». Оно строится как подражание одноименной балладе В.А. Жуковского, но содержание сна, конечно же, иное - в нем воссоздается канва подлинных, реальных жизненных событий, приведших героиню в Сибирь и на Дальний Восток. И здесь следует сказать об одном важном обстоятельстве. Найденный экземпляр сборника «Шпильки» содержит две уточняющие приписки от руки, сделанные кем-то, кто, похоже, знал Чудакова и был посвящен в его творческую лабораторию. Первая приписка - расшифровка фамилии городского врача в эпиграфе стихотворного фельетона «Эстеты». В авторском тексте он обозначен одной буквой - Т. В рукописной приписке фамилия восстановлена полностью - Таубер. Вторая рукописная вставка имеет отношение к стихотворению «Светлана», к заключительному его фрагменту:
..Вся в поту, дрожа слегка,
Девушка проснулась,
И тяжелая рука
До нее коснулась.
«Ну, чего ты дрыхнешь? Встань!»
И Светлана, точно лань,
Задрожала в страхе.
Перед ней стоял гигант:
То жандармский был сержант,
В бурке и папахе.
(Прод. известное.)
Так вот, прямо под финальной строчкой «Прод. известное» (прод. здесь - продолжение. - А.У.) от руки, характерным женским почерком дописано: «(Три месяца в тюрьме)». Прототипом Светланы в стихотворении Чудакова, как нетрудно догадаться, была Варвара Протопопова. Если допустить, что автор рукописной вставки знал обстоятельства ее жизненной судьбы (а это очень похоже на правду), тогда, возможно, следует внести важное уточнение в имеющиеся биографические сведения о благовещенском периоде жизни Варвары Ипполитовны. В своем неоконченном очерке о Фёдоре Чудакове А.В. Лосев писал по этому поводу: «Поскольку за учительницей гимназии из Малмыжа, кроме отношений с политическими, не числилось никаких «преступных деяний», она после задержания и допроса в жандармском розыскном пункте была выпущена на свободу» [Лосев 2008: 53]. Приведенные выше обстоятельства дают основание считать вопрос о сроках пребывания Варвары Протопоповой-Чудаковой за решеткой, по крайней мере, открытым, нуждающимся в уточнении.
Но вернемся к автору найденной книги. После отбытия в начале 1909 г. кратковременного тюремного за-
ключения он продолжил сотрудничество с рядом местных периодических изданий, опубликовав на их страницах, в том числе, и сатирические стихотворения, часть из которых в том же году была включена в «Шпильки».
На титульном листе сборника, помимо указания на типографию, выпустившую книгу («Типография т-ва Б.С. Залеский и Ко»), значится: «Издал Д. Челеби». Д. Челеби - это Даниил Абрамович Челеби. Под такой фамилией (с паспортом на это имя) в Благовещенске с 1907 г. жил Иосиф Александрович Постернак. Как установил А.В. Лосев, он родился в 1887 г. в городе Очакове Николаевской области Украины и происходил из мещан. Челеби был сотрудником ряда периодических изданий Приамурья, редактором-издателем газет «Амурский телеграф» (1913-1914), «Амурский листок» (1913-1914), «Алексеевская жизнь» (1915), журнала «Амурские волны» (1914) и т. д. Именно Челеби (Постернак) в 1909 г. выступил в явно рискованной роли издателя сборника сатирических стихотворений Ф.И. Чудакова «Шпильки», за что, как и автор книги, подвергся судебным преследованиям.
Сборник включает 17 стихотворных произведений. Почти все они (за исключением разве что цитировавшегося выше стихотворения «Светлана») имеют ярко выраженный сатирический характер. Собственно, на это указывает уже псевдоним, под которым автор выпустил книгу, - Язва, а также название сборника. Шпилька по Далю - в одном из прямых значений «спица, остроконечный прут», «род острого гвоздочка»; в переносном
- «намек, либо наветка, обиняк, укор, попрек, колкое словцо» [Даль 1981: 643]. Современный словарь дает следующее толкование: «Колкое, язвительное замечание, колкость» [Словарь русского языка 1984: 728].
Чудаков подобрал на редкость удачное название для своей книжки. Действительно, колкость, язвительность
- отличительные черты стиля «Шпилек». Судя по всему, стихотворный фельетон - любимый жанр Фёдора Чудакова; жанр, наиболее органичный для него. Как известно, фельетон - это остро злободневное художественно-публицистическое произведение сатирической направленности, как правило, предназначенное для публикации в газете или журнале. По складу своего характера и темпераменту, по своей бескомпромиссной гражданской позиции, по художественному дарованию, наконец, Фёдор Чудаков был прирожденным фельетонистом. Его талант расцветал в те годы, когда в России появилась целая плеяда блестящих сатириков -Аркадий Аверченко, Надежда Тэффи, Саша Чёрный, когда издаваемый в Петербурге еженедельный сатирический журнал «Сатирикон» (1908-1914) стал одним из самых популярных в стране периодических изданий. Сложись судьба Фёдора Чудакова иначе: окажись он в столице, среди профессиональных литераторов и критиков, в творческой атмосфере «Сатирикона», художественный талант его получил бы необходимую огранку, и мы бы сейчас говорили о нем как о художественном явлении не регионального, а национального масштаба. Впрочем, значимость и уровень созданного Чудаковым гораздо выше, чем это принято считать. Лучшие из его сатирических стихов вряд ли уступают большей части
произведений, печатавшихся в том же «Сатириконе». Не следует забывать и о том, что фельетоны, вошедшие в сборник «Шпильки», - лишь первые пробы пера Чуда-кова-сатирика, что ему тогда было всего двадцать два года, что в полную силу художественный талант автора раскроется позже.
1909 г. - это разгар реакции, наступившей после поражения первой русской революции. Это было время, когда власть видела в независимой печати источник опасного вольномыслия, от которого один шаг до революционной крамолы, а потому применяла целый комплекс мер давления на свободное слово: драконовскую цензуру, экономическое удушение независимых печатных органов, административное воздействие, судебное преследование редакторов и авторов. Впрочем, журналистов, писателей, готовых рисковать своим положением и своим благополучием ради сохранения верности идеалам свободы, оставалось к тому времени не так уж много. Особенно это касалось отдаленной провинции, где административное давление на прессу было более грубым, а вмешательство в ее дела - более бесцеремонным, чем в столице или крупных городах европейской России. Саша Чёрный писал об этом времени в стихотворении «Отбой» (1908):
По притихшим редакциям,
По растерянным фракциям,
По рутинным гостиным,
За молчанье себя награждая с лихвой,
Несется испуганный вой:
Отбой, отбой,
Окончен бой,
Под стол гурьбой!
Реакция затронула все стороны российской действительности, жестоко ударив по демократическим иллюзиям, смертельно напугав большую часть либеральной интеллигенции. Общественную атмосферу того времени определяли растерянность и отчаяние, вызванные потерей веры в возможность демократического обновления общества. Завинчивание идеологических гаек, судебные и административные преследования, жесткий цензурный намордник, давление официоза были столь сильны, что немало представителей интеллигенции, в том числе творческой, отрекались от прежних идеалов и убеждений. Но гораздо больше было тех, кто занял выжидательную позицию, кто не решался высказывать свои политические взгляды, а тем более действовать в соответствии с ними. Откликом автора «Шпилек» на эту общественную ситуацию, на нежелание российской интеллигенции открыто отстаивать свою гражданскую позицию явилось «Сказание об Исаакии витязе». В этом сатирическом стихотворении Чудаков аллегорическим сюжетом отвечает на приведенный в эпиграфе вопрос из газетной передовицы: «Итак, за кем же пойдет русская интеллигенция?». Интеллигенцию в произведении представляет витязь, оказавшийся на политическом распутье, не знающий, что выбрать - терновый венец, сытый покой мещанина или борьбу против правды и света:
.Опешил наш витязь, когда прочитал Такие с доски наставленья И долго в раздумье затылок чесал: Какое же взять направленье? Конечные пункты различных дорог Мешались и путались вместе. К чему же стремиться, решить он не мог И начал топтаться на месте. За месяцем месяц летит и летит, Один, три, десяток. сто. двести. А он на распутье, как прежде, стоит, И топчется, бедный на месте.
Один из традиционных для русской литературы данного периода (в том числе для авторов журнала «Сатирикон») объектов сатирического изображения - сонный российский обыватель, равнодушный к тому, что происходит в стране, безучастный к настоящему искусству, к высоким общественным идеалам, требующим от него жертвенного служения. Обыватель, предпочитающий услаждать свои зоологические инстинкты и примитивные вкусы, находящийся в состоянии духовного анабиоза. В «Сатириконе», к слову сказать, по мере нарастания реакции тема разоблачения сытого и сонного царства мещанства вышла едва ли не на первый план. Российский обыватель, погрузившийся в мертвую спячку, не желающий принимать участие в общественно-политической жизни страны, стал постоянной мишенью для сатириков. Аркадий Аверченко писал: «Теперь вся Великая Россия сквозь сон извивается в смертельной нудной тоске» [Сатирикон 1909: 3].
Сонному обывателю посвящено стихотворение Ф. Чудакова «Спящий красавец» с подзаголовком «Оперетка в 1 действии». В прозаической преамбуле автор рисует условно-аллегорическое сценическое пространство, на котором и будет разыгрываться «опереточное» действо: «глухой, непроходимый лес», в котором растут огромные деревья с выразительными табличками: «Усиленная Охрана», «Чрезвычайная Охрана», «Военное Положение» и т. п. А между деревьями - множество пней с надписью: «срублено 1905 года». Среди леса стоит избушка на курьих ножках, а в ней «сном праведника почивает ОБЫВАТЕЛЬ». К избушке чередой являются аллегорические образы - «тени» прекрасных женщин, которые безуспешно пытаются пробудить обывателя.
Тень: Пусти! Я - тень Культуры! Я светом знанья твой хочу нарушить сон! Я принесла тебе сокровища скульптуры, Науки, зодчества, литературы. Обыватель: Вон!
Не надо твоего заморского подарка! Уйди! А то проснусь, так небу будет жарко!..
Тень: Скорей пусти меня! Я гордая прекрасная Идея! Тебя я поведу в волшебные края, Где так светло, где дышится вольнее.
Где Братство, Равенство. Обыватель: Гони ее по шее! Ишь, принесла богатый клад! Впусти тебя - тотчас велят Пасти Макаровых телят! Шалишь! Повертывай назад!..
Первые «тени» с плачем покидают сцену, и тут появляется целый рой других «теней»: «бесстыдные, циничные женщины и мужчины, грубо-обнаженные, с нескромными жестами»:
Первый: Милый, добрый Обыватель! Отвори, ты будешь рад! Я - старинный твой приятель -Необузданный Разврат! Второй: Отвори ты нам, не труся, Сон нарушить не жалей! Порнографией зовуся Я издавна у людей!..
Остальные голоса: Мы - клубничное искусство, Наслажденье - наша цель! Мы в тебе разбудим чувство, Незнакомое досель!
Обыватель с распростертыми объятиями: Скорей же, милые друзья! Забудем мы и сон и горе! Забуду с вами страхи я И. запируем на просторе!..
Качества, которые Чудаков наблюдал у большинства российских обывателей (равнодушие, холопство, отказ от всего возвышенного, склонность к низменным удовольствиям), вызывали у него острое неприятие.
Большая часть сатирических стихов Чудакова была реакцией на события политической жизни страны и мира. Понятно, что в этих произведениях автор, сторонник эсеровских (и - шире - левых, революционно-демократических) взглядов, высмеивал своих идейных противников: представителей консервативных и черносотенных партий, одиозных депутатов Государственной думы, недальновидных и корыстных чиновников.
Уже сам выбор тем для фельетонов и фактов реальной действительности, на которых они основывались, несет на себе отпечаток личности автора. Так, например, Ф. Чудаков не оставлял без насмешливо-язвительных комментариев правительственную политику, направленную на реализацию планов премьер-министра П.А. Столыпина по разрушению общинного устройства крестьянской России. Являясь по своим взглядам сторонником эсеровской партии и предлагаемой ею земельной программы, суть которой - укрепление и развитие коллективных, кооперативных, общинных форм общественного и экономического устройства страны, автор «Шпилек» подвергает саркастическим насмешкам депутатов III (октябристской по составу) Государственной думы, поддержавших планы Столыпина. Этой теме посвящен сатирический фельетон «Подвиг»:
Раз в Таврических хоромах [3] Депутаты заседали, Обсудив мужичью долю, Ей сюрприз приготовляли: «Наш мужик и наг и беден, -Говорили депутаты, -И ему ужасно вреден Призрак общины проклятой. Этот голод, недороды, И прикладыванье к чарке, И искание свободы, -Все лишь общины подарки. С давних пор мужик бунтует, Полон злобы беспричинной. Этот бунт ему диктует Тот же старый дух общинный. Ведь не даром эту «гадость» Защищают так эсеры, (Чтоб они, стране на радость, Все пропали от холеры!) Так давайте дружным взмахом Уничтожим Минотавра -«Им» главу покроем прахом, А себе - венком из лавра. И, воспрянув с буйным жаром, Размахнулись депутаты И снесли одним ударом Призрак общины проклятой.
А мужик пустил меж уха Депутатские подарки, И, стянув покрепче брюхо, Снова топит горе в чарке. А кулак, весьма довольный, В мутной речке рыбу удит. Уничтожен дух крамольный. Что-то будет, что-то будет?
Как видим, центр тяжести в фельетоне Чудакова, в полном соответствии с законами жанра, перемещен с непосредственного описания событий на их осмысление и анализ, а это немыслимо без выражения собственной позиции - прозрачной и недвусмысленно ясной. А так как позиция сатирика радикально расходилась с позицией органов государственной власти, произведение становилось уязвимым и в цензурном отношении, и с точки зрения возможной реакции административных и судебных инстанций, а также полицейского и жандармского ведомств. Собственно, судьба сборника «Шпильки» и не могла быть иной, благополучной. Книга изначально была обречена. Удивление вызывает не то, что ее изъяли из обращения, а то, как автору и издателю удалось напечатать книгу, провести ее через цензуру.
В любом случае, нужно отдать должное гражданскому мужеству автора «Шпилек» - беглого ссыльнопоселенца, находящегося под гласным надзором полиции, только что выпущенного из тюремной камеры (и вскоре вновь туда водворенного). Ф. Чудаков не мог не осознавать, что от того, насколько лояльно он ведет
себя по отношению к существующему порядку, напрямую зависело его благополучие, благополучие семьи, возможность заниматься любимым делом, его свобода, наконец, да и вся его дальнейшая судьба.
Пожалуй, самая политически острая шпилька Ф. Чудакова - стихотворный фельетон «Сколько их!..», с подзаголовком «Из тюремных мотивов». И дело не только в том, что произведение это оппозиционно по своему характеру. Самое чувствительное и самое неприемлемое для цензуры и в целом для власти (особенно - провинциальной, губернской) то, что в стихотворении подвергнуты осмеянию конкретные, названные поименно, государственные мужи.
Столичной прессе провести через цензуру подобные материалы было значительно легче. Так, в 1908-1909 гг. едва ли не все номера «Сатирикона» содержали язвительные намеки, а иногда и прямые выпады, направленные против государственной политики силового «успокоения» России, против той твердой внутриполитической линии, идеологом и главным проводником которой был премьер Столыпин. Из номера в номер журнал давал иронические и сатирические портреты администраторов-усмирителей, имена которых, благодаря прежде всего либеральным печатным органам, были широко известны на Руси. Объектом язвительных уколов сатириконцев часто становились наделенные в условиях непрекращающихся революционных беспорядков чрезвычайными полномочиями градоначальники и генерал-губернаторы, действующие в наиболее неспокойных российских регионах. Некоторые из них, прежде всего военные люди, генералы, воспринимались общественностью как диктаторы. С точки зрения российских «прогрессивных» кругов, самые одиозные администраторы этого типа: генерал-майор Думбадзе (Ялта), генерал-лейтенант Толмачёв (Одесса), генерал от инфантерии Меллер-Закомельский (Рига), князь Горчаков (Вятка) и т. д. Репутация этих «столпов» правительственного порядка на страницах «Сатирикона», как говорится, не просыхала, к ним было приковано повышенное внимание авторов журнала [Евстигнеева 1968]. Так, например, А. Аверченко писал об усмирении крестьян в Вятке. По распоряжению генерал-губернатора князя Горчакова, их «прогоняли сквозь строй стражников с нагайками. Били в трех случаях: до уплаты недоимок, во время уплаты и после уплаты. Народному ликованию не было конца» [Сатирикон 1909: № 8, 11]. В другом номере журнала рассказывалось о том, как в Калугу явился одессит с предложением поменяться генерал-губернаторами. Изумленные калужане ответили: «Да ведь у нас тот самый, Вятский», -имея в виду скандальное прошлое теперешнего своего генерал-губернатора Горчакова. Но одессит продолжал уговаривать, в полной уверенности, что хуже их градоначальника Толмачёва не бывает. О порядках, которые царили в Одессе при Толмачёве, рассказывал А. Аверченко. Герой его «Испытанных средств» - одесский обыватель Недобитов, у которого после усмирения по методу генерал-губернатора Толмачёва голова пробита железной палкой. Как объясняет Недобитову врач, «это
хирургический отдел трепанации мозговых функций фармакопеи, согласно пункта девятого, первого раздела статей об усиленной охране» [Сатирикон 1909: № 1, 2-3].
Ф. Чудаков выступил в своем стихотворном фельетоне «Сколько их!..» вроде бы как типичный сатирико-нец. По крайней мере, произведение показывает, что амурский автор являлся постоянным читателем петербургского еженедельника и разделял его позицию. Однако, судя по всему, лишь до определенной черты. Отнести Ф. Чудакова всецело к лагерю либеральной интеллигенции нельзя. Да, как и авторы «Сатирикона», он упоминает все тех же одиозных столыпинских администраторов-усмирителей - Горчакова, Толмачёва, Мел-лер-Закомельского, Думбадзе. О первых трех речь пойдет в комментариях к стихотворению (см. приложение к данной статье). О последнем, Думбадзе, есть необходимость поговорить развернуто.
Итак, один из персонажей произведения, узник острога, представляется: «- Я Думбадзии счастливой / Горемычный гражданин!». Никакой Думбадзии в составе Российской империи, конечно же, не было. «Счастливой» Думбадзией, которую населяют «горемычные граждане», Ф. Чудаков остроумно называет Ялту - в период, когда ее градоначальником был полковник (с 1907 -генерал-майор) Думбадзе. Иван Антонович Думбадзе (1851-1916) - известный административный деятель правых взглядов. На должность градоначальника полковник был назначен осенью 1906 г., в самый разгар революционных беспорядков. С первых же дней он заслужил репутацию твердого монархиста и непримиримого противника погромщиков и революционеров всех мастей. Стремясь на корню пресекать не только прямые антиправительственные выступления, но и малейшие проявления политического вольнодумства, Думбадзе действовал по-военному решительно и жестко, не всегда считаясь с существующими юридическими нормами, без оглядки на общественное мнение (которое в ту пору было почти сплошь либеральным). Он создал в Ялте режим личного контроля едва ли не над всем происходящим, превратив город фактически в свою вотчину, в подобие государства в государстве. Журнал «Сатирикон» язвил по этому поводу: «- Вы русский подданный? - Нет, ялтинский» [Сатирикон 1908: 15]. Либеральные круги ненавидели ялтинского градоначальника, «прогрессивная» пресса травила его или, в лучшем случае, иронизировала. Так, в № 4 за 1908 г. «Сатирикон» поместил выразительную телеграмму: «Генерал Думбадзе выслал в 24 часа из Ялты свою собственную шинель за ношение красной подкладки». Революционеры ультимативно требовали от Думбадзе подать в отставку, угрожая ему смертью. На эту угрозу градоначальник ответил: «Я уже собирался подать в отставку и даже рапорт заготовил по этому поводу, но теперь остаюсь на службе и докажу на деле, что никаких угроз не боюсь и остаток дней своей жизни посвящу на службу Царю и Родине» [Сатирикон 1908]. В феврале 1907 г. на Думбадзе было совершено покушение, но брошенная бомба лишь контузила его. Организатором покушения был Пётр Войков, в будущем один из убийц царской семьи. Несмотря на
шумные газетные скандалы, которые сопровождали «диктаторские» поступки ялтинского градоначальника, это не сказалось негативно на его карьере, в чем, видимо, не последнюю роль сыграло личное расположение к Думбадзе Николая II. В одной из бесед со Столыпиным, касаясь событий 1905-1907 гг., император заметил, что беспорядки были бы невозможны, если бы у власти стояли люди более энергичные и смелые. Если бы у меня в те годы было несколько таких людей, как полковник Думбадзе, все пошло бы по-иному.
Разумеется, бывшему социалисту-революционеру, беглому ссыльному Фёдору Чудакову все виделось тогда совершенно иначе. Убежденный противник царизма, он по определению не мог быть на стороне рьяного слуги самодержавия, ни при каких условиях не мог принять его сторону или хотя бы с уважением отнестись к его гражданской позиции. Взгляды автора «Шпилек» в этом отношении максимально сближаются со взглядами либеральной столичной интеллигенции.
Однако если сатириконцы главный акцент делали на ущемлении градоначальником Думбадзе и другими высокопоставленными чиновниками гражданских свобод, на подавлении политического инакомыслия, т. е. на действиях, которые наносили ущерб преимущественно левым политическим партиям, радикальной и либеральной интеллигенции, то Чудаков заостряет внимание на другом: по его мнению, от самодурства и произвола властей страдает прежде всего простой народ, «люди в серых армяках». Причем, по мнению автора стихотворения «Сколько их!..», жертвами жестокого административного насилия становятся не только подданные нескольких находящихся в центре общественного внимания градоначальников и генерал-губернаторов, а буквально все население обширной Российской империи. В тюремном остроге (этот образ является предельно обобщенным) оказались собраны представители простого народа из Финляндии, Польши, Украины, Прибалтики, Пензы, Перми, Вятки, Рязани, Суздаля, Ярославля, По-шехонья, Тамбова, Северного Кавказа, Ялты, Сибири, Приамурья.
Ты скажи, каких губерний
Представителей здесь нет? -
Но. сгустился мрак вечерний
И - не слышен был ответ.
Иначе говоря, по Чудакову, вся Россия - не чаемый Чеховым «вишневый сад», а один большой острог, вселенский «дом печалей».
Еще одна заслуживающая особого внимания шпилька - «Гоголевский юбилей». Это стихотворение Ф. Чудакова органично вписывается в русло сатирической традиции начала XX столетия. Тот же «Сатирикон» не раз использовал юбилеи известных писателей как повод для обличения лицемерия государственной политики и официозной прессы. Специальные номера журнала были посвящены юбилеям Толстого, Чехова, Гоголя. По общему признанию, самый яркий и острый из них - 12-й (гоголевский) номер за 1909 г. На его
обложке - рисунок известного карикатуриста Ре-Ми (Николая Ремизова) «В участке». Изображенный там городовой ждет указаний от начальства по поводу столетнего юбилея автора «Мертвых душ»: «Ваше благородие! На Толстого приказывали не пущать, на Суворина - тащить... Как теперь прикажете?» Как это ни парадоксально, «на Гоголя», казалось бы, крайне неудобного для нее, власть посчитала необходимым народ «тащить». В ряде материалов гоголевского номера проводится мысль, что государство использует авторитет русских классиков в собственных интересах - ради «освящения» существующего порядка. Пышные официальные торжества по случаю юбилеев стали для самодержавия способом препарирования, извращения творческого наследия великих авторов, формой выхолащивания из их произведений подлинного идейного смысла. В центральном материале гоголевского выпуска - «Юбилейной газете» - с помощью остроумного обыгрывания «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Шинели», «Мертвых душ», авторы «Сатирикона» демонстрируют неувядающую актуальность произведений Гоголя. Юмористически и сатирически переиначивая классические гоголевские сцены и образы, сатириконцы превращали их в средство обличения современных российских порядков.
Ф. Чудаков и здесь, обращаясь к той же самой теме, что и сатириконцы, расставляет иные смысловые акценты. Он пишет о непреодолимой пропасти, которая пролегает между «сливками общества», т. е. господствующим классом, интеллектуальной элитой страны, и простым народом. А причина этого разрыва, как считает автор шпильки, - слепота, глухота, нечувствительность к народным страданиям, непонимание чаяний «младших братьев». Но самое главное - вошедшее в плоть и кровь российской интеллигенции лицемерие, заставляющее ее «с умиленным, елейным лицом» вести «игру», ломать «комедию», принимая участие в казенных официозных празднествах. В представлении рабочих, ждущих от просвещенной части общества не пустого трезвона, а «хлеба насущного» (не только в буквальном смысле, разумеется), российская интеллигенция, источающая в угоду власти приторный елей, создающая «шумиху уродскую» вокруг очередного писательского юбилея, «от жиру бесится».
Несмотря на то, что в 1909 г. Фёдор Чудаков только-только начинал ощущать себя амурцем, уже тогда в части своих фельетонов он так или иначе затронул проблемы местной жизни. Неудивительно, что именно они вызвали наибольший резонанс у амурских читателей. К числу таких произведений можно отнести стихотворный фельетон «Закрытие порто-франко». Небольшая справка: порто-франко (итал. porto franco-«свободный порт») - порт, пользующийся правом беспошлинного ввоза и вывоза товаров. Порто-франко не входит в состав таможенной территории государства и создается с целью оживления приграничной торговли, увеличения товарооборота, с целью насыщения внутреннего рынка дешевыми импортными товарами. В Российском импе-
рии порто-франко существовало в Одессе, Феодосии, Батуми, Владивостоке и т. д. Право беспошлинной торговли распространялось и на Благовещенск. Для Приамурья и в целом Дальнего Востока такой режим международной торговли был особенно важен, так как государство не в состоянии было обеспечить население этих удаленных от центра регионов дешевыми российскими товарами.
Исходным началом в фельетоне, как известно, выступает жизненный факт, от которого отталкивается сатирик. Стихотворение Чудакова «Закрытие порто-франко» - реакция автора на решение правительственной комиссии якобы исключительно ради блага простого народа ликвидировать в Приамурье режим беспошлинной, не облагаемой таможенными сборами торговли. А это, понятно, могло привести только к одному - к существенному удорожанию импортных (китайских) товаров, к обеднению их ассортимента и, следовательно, к снижению в конечном счете жизненного уровня местного населения, того самого простого народа, о благе которого якобы неустанно пекутся высокие государственные мужи. Стихотворение представляет собой воображаемый, виртуальный диалог, который ведут, с одной стороны, члены правительственной комиссии, объясняющие смысл своего явно лоббистского и по сути антинародного решения, а с другой - «скептический голос», выражающий авторскую позицию.
Финансовая комиссия: Фортель мы такой устроим: Порто-франко призакроем В приамурской стороне. Этим цены мы утроим На изделия извне. Ведь без пошлин и таможен, Все понятно, невозможен Быт российских мужиков. К черту импорт безвозмездный, Иностранцам лишь полезный! К черту немцев маклаков! Нас китайцы обижают И работу отбивают У российских христиан. Нашим потом набивают Азиатский свой карман. Как подымутся расходы, Так китайцы - ходу-ходу -Так и бросятся бежать!
Объектом сатирического изображения в этом и ряде других фельетонов Чудакова более позднего времени является такая чрезвычайно активная категория государственных деятелей, правительственных чиновников, думских политиков, которая в корыстных целях лицемерно разыгрывает беспроигрышную карту «патриотизма». Колоритный образ записного «патриота», картинно плачущего о русском народе и одновременно нарциссически любующегося собой, собирающего свои
драгоценные слезы во флакон, нарисован в стихотворном фельетоне Чудакова «Желчные песни», опубликованном в издававшемся в Благовещенске сатирическом журнале «Колючки» (1909-1910):
Эти слезы я пролил за русский народ! Эти слезы - печаль мировая! Бескорыстные слезы! Их лил патриот За дымящейся чашкою чая!
Казенных псевдо-патриотов, якобы неустанно пекущихся о благе русского народа, якобы защищающих интересы российского государства, а на деле часто решающих свои узкогрупповые и даже коррупционные задачи, Чудаков как человек и как гражданин презирал, а как журналист и писатель высмеивал со всем присущим ему остроумием и язвительностью. Так он поступает и в фельетоне «Закрытие порто-франко», вошедшем в сборник «Шпильки»:
Скептический голос: Ну, а русскому народу От чрезмерного расходу Не придется. подыхать?
Комиссия:
О, не верьте диким слухам, Будто голоден мужик: Ведь питаться святым духом Он давным-давно привык. Значит, будет все так гладко, Без войны, без громких слов!
Голос:
Преклоняюсь пред догадкой Государственных умов!
Хотя фельетон «Закрытие порто-франко» воспринимался современниками как злободневный, обращенный к событиям тогдашнего времени, к тогдашней социально-экономической ситуации в Приамурье и в России в целом, он, спасибо сегодняшним чиновникам, до сих пор не утратил своей актуальности.
Среди произведений более позднего периода, ярко иллюстрирующих масштаб сатирического дарования Ф. Чудакова, - стихотворный фельетон «Сотворение Приамурья», опубликованный в газете «Амурское эхо» 13 (26) сентября 1915 г. за подписью Гусляр. Произведение построено в форме диалога персонажей индуистской мифологии: Брамы (Брахмы) - верховного божества, творца мира и Сивы (Шивы) - его антагониста. В произведении Чудакова они тоже выведены как антиподы: Брама излучает пафосный, казенный оптимизм, Сива же - воплощение иронии и скепсиса. Благостный и сияющий Брама, сотворив гармоничный по его представлениям мир, в котором есть все («Экватор и тропики зверем кишат, / В умеренном поясе пушки рычат, / Есть камень для каждой могилки / И край Туру-ханский для ссылки»), собирается почить, отдохнуть от
великих трудов, но тут появляется скептик Сива и напоминает ему, что творец забыл про Приамурье: «Лежит оно вот уж с какого числа / Пустынно и голо, как череп осла». И Браме приходится нехотя, наспех устранять собственные недоделки, отпуская Амурскому краю то, что осталось:
Дадим Приамурью мы семь городов С положенным кворумом стражи. Там будут обильны различных родов Растраты, убийства и кражи. Процент преступлений там будет высок, А около города будет острог, Чтоб житель без лишней заботы Шагал в арестантские роты. Насыплем там золота в русла ключей, В наносные мели, в овраги, -Пусть это заставит досужих людей Просить у правительства драги. А умные люди построят амбар, Сберут туда всякий негодный товар, И будут они, между прочим, Питаться китайским рабочим. И будет основою блага везде Китаец, отверженный парий. А там и проблема о «желтом труде» Родится в тиши канцелярий. И будут китайцев туда не пущать, Потом разрешать, и опять запрещать, А приставу будут доходы И с желтой, и белой породы.
Сегодня, спустя век, можно в полной мере оценить остроумие, меткость, художественную выразительность, а главное, - неувядающую актуальность сатиры Ф. Чудакова. Его фельетоны выдержали самое трудное испытание - временем. А все потому, что перо сатирика нацелено было не на бытовое мелкотемье, а на явления масштабные, государственно, национально и социально значимые.
После Февральской революции Фёдор Иванович сотрудничал в эсеровской газете «Народное дело», в начале 1918 г. редактировал еженедельный сатирический журнал «Дятел, беспартийный» (всего вышло семь номеров). Октябрьский переворот 1917 г. Чудаков встретил враждебно, критиковал большевиков с позиций «беспартийного» демократа. 28 февраля (13 марта по новому стилю) 1918 г. Ф.И. Чудаков покончил жизнь самоубийством. Подобности его смерти ужасают. Приняв совместное решение уйти из жизни, Фёдор Иванович и его жена взяли на себя тяжкий грех - насильственно оборвали жизнь своей единственной дочери Наташи, родившейся в 1909 г.
Какова причина столь трагического исхода? Предсмертная записка ясности не вносит. Она гласит: «Ко всем. Прощайте! Уходим от вас честными и чистыми: на наших руках нет крови. Будьте счастливы! Да здравствует разум! Фёдор Чудаков. В.И. Чудакова. 28 февраля».
Из этой записки видно, что Фёдор Иванович первоначально не собирался проливать кровь родных ему людей. Как выяснили газетные репортеры, судя по всему, Чудаковы решили покончить с собой с помощью угарного газа, постелив общую постель на полу в прихожей и закрыв раньше времени печные заслонки. Однако спустя какое-то время взрослые пришли в себя. Дочь была мертва (а может быть, находилась в бессознательном состоянии). Выбора не было. Оставаться в живых после смерти дочери было выше их сил. И тогда Фёдор Иванович вспомнил о хранившемся в доме двуствольном охотничьем ружье. Первый выстрел Чудаков, по-видимому, произвел в дочь. Вдвоем с Варварой Ипполитовной они сложили руки ребенка на груди. Вторым выстрелом Фёдор Иванович покончил с женой. После этого он подозвал к себе любимую собачку Максимку, неоднократно упоминавшуюся в его юмористических рассказах и очерках, и тоже застрелил ее. Затем выстрелил себе в рот. Смерть наступила, по-видимому, мгновенно. Выстрел обезобразил, сделал неузнаваемым его лицо. Жена и дочь были убиты выстрелами в область сердца.
Как комментировали газеты того времени, главной причиной трагического ухода из жизни талантливого поэта стало то, что он не смог перенести дискредитации святых для него революционных идеалов, веры в разум, честь и свободу... Понять истинный смысл этих слов нельзя без обращения к историческому контексту.
Что же происходило в те дни в Благовещенске, что могло спровоцировать самоубийство? С 6 по 13 марта 1918 г. здесь разворачивались драматические события, получившие название Гамовский мятеж. Накануне, с января, в городе фактически установилось двоевластие: городской Совет рабочих и солдатских депутатов провозгласил власть Советов, а земская управа, поддержанная казачьим войсковым правлением, отстаивала полномочия органов местного самоуправления. Непримиримые политические противоречия переросли в открытое столкновение, в результате которого город был захвачен отрядами добровольной гражданской милиции, сформированной земскими органами. Атаман Гамов был назначен военным руководителем исполкома Народного совета, сформированного из руководителей областной земской и городской управ. В Благовещенске прошли массовые аресты членов Совета, красногвардейцев, комиссаров. Сторонники советской власти отступили в Астрахановку, где начали формировать вооруженные отряды для захвата (или освобождения -это как посмотреть) города. Решающие события произошли 12 марта, когда отряды Красной гвардии повели наступление на Благовещенск. Бои на улицах города были жестокие и кровавые, применялась артиллерия, использовались пулеметы. К вечеру Благовещенск был в руках войск революционного штаба, а 13-го, в день самоубийства Чудаковых, оказались подавлены все остававшиеся к тому времени очаги сопротивления. Жертвами этих событий стали, по самым скромным подсчетам, более 200 человек.
В эти страшные дни до Фёдора Ивановича доходили
слухи о гибели друзей, об убийствах безоружных граждан в их квартирах, о грабежах и всяческих насилиях, о валяющихся на улицах раздетых донага трупах «буржуев», о залитых кровью тротуарах. Во всех этих рассказах, конечно, было много преувеличений, но в общих чертах они вполне отвечали кошмарной действительности. Знакомые поэта свидетельствовали, что в дни уличных боев Чудаков ждал, когда к нему придут мародеры и избавят от необходимости быть свидетелем той мерзости, которая творилась святым для него именем революции. И якобы когда он увидел, что «избавители» не являются к нему - «решил сам избавить себя и свою семью от дальнейших душевных мук и страданий за оплеванную и поруганную веру в святое дело революции».
Литература
Басов М. Ф.И. Чудаков // Сибирские огни. 1922. № 1. Босяк [Чудаков Ф.И.]. Пережитое: стихи. Благовещенск: Типография Г.И. Клитчоглу, 1909. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М.: Русский язык, 1978-1981. Т. 4. Дочь шамана // Дятел, беспартийный. 1918. № 1-7 (подпись: «К. Резниченко»); Из детства Ивана Грязнова // Дятел, беспартийный. 1918. № 3, 6 (подпись: «Язва»). Лосев А.В. Об одном забытом поэте (Фёдор Иванович Чудаков). Публикация А.В. Урманова // Амур: Литературный альманах БГПУ. № 7. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2008.
Матюшенский А.И. Взаимный банк: Роман из местной жизни. Ч. 1. Благовещенск: Изд-во газеты «Благовещенское утро», 1916.
Матюшенский А.И. Фальшивые сторублевки: Роман из местной жизни. Благовещенск: Изд-во газеты «Благовещенское утро», 1913. Сатирикон. 1908. № 4 Сатирикон. 1908. № 9. Сатирикон. 1909. № 35.
Словарь русского языка: в 4 т. 2-е изд., испр. и доп. М.: Русский язык, 1981-1984. Т. 4. Стож М.Е. Словарь сибирских писателей, поэтов и ученых. Иркутск, 1916.
Чудаков Ф.И. Изгнанники: Картина из жизни в ссылке. Благовещенск, 1918.
Чудаков Ф.И. Из воспоминаний // Дятел, беспартийный: еженедельное литературно-сатирическое издание. 1918. № 4. 4 (17) февраля.
Чудаков Ф.И. Пережитое: стихи // Амур: Литературный альманах БГПУ. № 7. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2008. Язва [Чудаков Ф.И.]. Шпильки: сборник стихотворений. Благовещенск: Издал Д. Челеби; Типография т-ва Б.С. Залеский и Ко, 1909.
Приложение
ШПИЛЬКИ [4]
Сказание об Исаакии витязе
«Итак, за кем же пойдет русская интеллигенция?» (из газетной передовицы)
Скакал Исаакий сквозь тьму и туман. Богато одет он и важен.
Был конь под ним черен, как сам Крушеван, [5]
Как сам Пуришкевич [6], - отважен.
Несутся конь с витязем ночи и дни,
Споткнутся и мчатся сугубо,
И вот, наконец, подъезжают они
Ко пнищу столетнего дуба.
От этого пнища, средь голых полян,
Легли три большие дороги.
Затпрукал наш витязь и вмиг из стремян
На резвые вскакивал ноги.
На пнище прибита большая доска,
Покрытая илом и грязью,
И чья-то на ней начертала рука
Узорной славянскою вязью:
«Коль скоро налево пойдешь, молодец,
По самой кремнистой дороге,
Обрящешь колючий терновый венец
И звонкие кольца на ноги.
Трудна та дорога и муки полна,
Найдешь на ней радости мало,
И только на кончике самом видна
Златая заря идеала.
А если средней дорогой пойдешь,
Иную судьбу испытаешь:
Хорошего мало на ней ты найдешь
И мало на ней потеряешь.
В огромное царство она приведет,
Где правит Царица Рутина!
В том царстве обрящешь довольство, почет
И сытый покой мещанина.
Послушай же, витязь, мой добрый совет:
Смелее пускайся по правой.
И будешь не только обут и одет,
Но также вернешься со славой,
Научишься светлые грезы глушить,
Идти против правды и света
И будешь в сердцах православных ты жить
На многие, многие лета!».
Опешил наш витязь, когда прочитал
Такие с доски наставленья
И долго в раздумье затылок чесал:
Какое же взять направленье?
Конечные пункты различных дорог
Мешались и путались вместе.
К чему же стремиться, решить он не мог
И начал топтаться на месте.
За месяцем месяц летит и летит, Один, три, десяток. сто. двести. А он на распутье, как прежде, стоит, И топчется, бедный на месте.
Сколько их!..
(Из тюремных мотивов)
Окруженный цепью палей [7], Неприступен и высок, Предо мною дом печалей -Грозный высится острог.
С визгом двери расперлися, Взвыли цепи на ногах. «Вы откуда собралися, Люди в серых армяках?» [8]
«Я оттуда, где когда-то Раздалось на белый свет, Что «земля у нас богата, Только в ней порядка нет» [9].
Но теперь - теперь порядок, А богатства - ни-ни-ни! Тот порядок хоть не сладок, Но начальства не вини».
- «Я простой рабочий сельский Из баронских батраков.
Там, где Меллер-Закомельский [10], Я оставил отчий кров!».
- «Я из рижского музея С божьей помощью утек. У меня свихнута шея
И исчезли ступни ног!».
- «Генерала Толмачёва Верноподданным я был!» [11]
- «Я у князя Горчакова Задом подати платил!» [12]
- «Я Думбадзии счастливой Горемычный гражданин!» [13]
- «Я угрюмый, молчаливый, Гельсингфорса вольный сын!» [14]
- «Я - дитя крамольной Польши!»
- «Я - полтавский малорусс!»
- «Я оттоль, где гор всех больше Седовласый Эльборус!» [15]
«Я из Пензы толстопятой!» [16] «Я пермяк - сосновый лоб!» [17] Я на шутки тароватый [18] Ярославский водохлеб» [19].
- «Я рязанский толоконник!» [20]
- «Я - суздальский богомаз!» [21]
- «Пошехонский балахонник [22], Я - коров на бане пас!»
- «Я - таежный медвежатник, Енисейский гробовоз!»
- «Я тамбовский саламатник!» [23] «Я - амурский спиртонос!»
Черт возьми, да разве можно Всех запомнить, записать! Трудно прать противу рожна, Но трудней «шпану» считать.
Ты скажи, каких губерний Представителей здесь нет? -Но. сгустился мрак вечерний И - не слышен был ответ.
Эстеты
По заключению городского врача Т. перелом носа и оторвание ушной раковины у потерпевшей ввиду социального ее положения (крестьянка) нельзя признать безобразящими ее лицо.
(Из обвинительного акта по делу об истязании кр. Ив-ой свекровью и мужем)
В наш век правды и гуманности, Торжества святых идей, Удивительные странности Мы встречали у людей.
Если личико смазливое Милой барыньки - о, стыд! Бородавка некрасивая, Вдруг вскочивши, осквернит, -
Мы кричим: Природа дерзкая! Как ты смела сей алмаз Бородавкой этой мерзкою Осквернить хотя на час!
Гей, на помощь парфюмерия! Медицина! Марш сюда! Уничтожь сию «материю», Чтобы не было следа!
Увенчалися старания. Мы ликуем без конца: Вновь прекрасное создание Услаждает нам сердца!
Ну, а если злообычная Баба - дикая свекровь, Над невесткой горемычною Издеваясь, «пустит кровь»,
Вырвет ухо, вырвет волосы, Переломит палкой нос И кнутом ременным полосы Нанесет, куда пришлось.
Мы смеемся: «Вот умора-то! Полюбуйтесь, господа: Рожа надвое распорота, И от уха нет следа!
Тут увидеть преступленье Могут только простаки: Ведь в крестьянском положении Это, право, пустяки!
Говорят, что безобразие, Что она теперь глуха! Ну, и что же? Вот оказия! Ловко, право, ха-ха-ха!»
Гоголевский юбилей
Есть у русских обычай прекрасный: Если в ком искра Божья горит, Кто о нашей рутине ужасной И невежестве сердцем болит, Кто страдает за наши пороки, К идеалу святому ведет, И горчайшие сыплет упреки Всем, кто в пропасть толкает народ, -Мы того отвратительно травим, Гоним в ссылку, в могилу, в тюрьму, А по смерти торжественно ставим Мавзолей из гранита ему. Нашей русской натуре богатой На теченье веков наплевать. Мы стараемся, хоть поздновато, Мертвецу по заслугам воздать. И горят юбилейные плошки. С умиленным, елейным лицом, Наподобье ошпаренной кошки, Мы хвалебные гимны поем. Сливки общества (жирные сливки) «Младших братьев» любезно зовут И читают умильно «отрывки», И умильные речи ведут. Раздают пятаковые книжки, Безвозмездно портреты дарят, В промежутке зевка и отрыжки «На-ка, вот почитай!» - говорят. Все, что выше простого понятья, Им стараются растолковать. Ухмыляются младшие братья, Ухмыляются: как не понять! И когда, получивши подарки, По нетопленым хатам идут -Мастерят из брошюрок цигарки,
А портрет на божницу кладут.
Вы в восторге от вашей комедии! Да и как не куражиться вам: Вы искусств вековое наследие Разделили и темным умам. Манной кашкой кривляния скучного Вы помазали алчущий рот Тем, кто хочет лишь хлеба насущного, А для вас пироги отдает. Вы хвалиться торжественно станете, Что исполнили долг пред страной. Но, скажите, кого вы обманете Этой жалкой, ненужной игрой? Эту вашу шумиху уродскую Понимает рабочий и в ней Видит только затею господскую И затрату ненужных рублей. Ждете вы, что на шею повесится Вам рабочий за этот трезвон? Нет: «От жиру... мы знаем, кто бесится», Рассуждает скептически он. «Красноречья не надо елейного! Для чего огород городить, Коль, придя с торжества юбилейного, Мы не знаем, чем брюхо набить!»
Светлана
Раз в крещенский вечерок Девушки гадали: Крепко-крепко на крючок Двери запирали. На валета да туза, Широко раскрыв глаза, Взглядывали в страхе. За окошком ветер выл, И урядник проходил В бурке и папахе.
Светит бледная луна В сумраке тумана. Молчалива и грустна Милая Светлана. Смех подружек, их задор, Их трескучий разговор Не милы Светлане. Ей веселье в ум нейдет: Милый друг ее живет В диком Турухане.
Что, красавица, с тобой? Вымолви «словечко», И от милого с зарей Будешь недалечко! Пой, красавица: «Кузнец! Скуй браслетку в шесть колец, Крепкую, стальную!
В той браслетке дорогой Поведет меня конвой Прямо к Акатую!».
Вот под пение подруг Снится сон Светлане: На почтовой тройке вдруг Прикатили сани. И откуда ни возьмись, Милый друг ее явись В армяке острожном. Потихоньку подошел, Взял за ручку и повел Шагом осторожным.
Сели в сани, и взвилась Удалая тройка! Словно вихорь понеслась Дико, рьяно, бойко. Только гул шел от саней, Только ветер меж ушей Заунывно плакал, Да ямщик на облучке, Подскочив на бугорке, Вдохновенно крякал.
Через реки и поля, Через буераки, Мчались, душу веселя, Добрые коняки. Час ли, год ли промелькнул, Неизвестно. Только гул Слышался Светлане. И у низенькой юрты, Средь кромешной темноты, Осадили сани.
Из саней Светлана - скок! И подходит к двери. Мрак загадочно-глубок, Близко рыщут звери. Оглянулась - друга нет. И забитый снегом след Чуть заметен рядом. Вот вошла она в юрту, Озирая темноту Любопытным взглядом.
Посредине камелек Гаснет, догорает. На полу лежит дружок, Стонет. умирает. Запеклись его уста, Окружила чернота Бархатные брови. Грудь колеблет тихий стон. «Милый, ты ли?». Вздрогнул он При знакомом слове.
Приоткрыл глаза, узнал, Протянул к ней руки И протяжно застонал От глубокой муки. Приподняться захотел. И упал. Едва белел Лик его туманный. Вот ее за руку взял, Тихо жаловаться стал Он перед Светланой.
Он сказал, что много дней И ночей суровых Тосковал он здесь по ней В неисходных думах. Как ее он призывал, Как томился и рыдал В ожиданье встречи. Всюду думал лишь о ней И во сне шептал он ей Ласковые речи.
А теперь вконец его Покидает сила: Назади - нет ничего, Впереди - могила. Приподнялся, стихнул вдруг. Руку девушки из рук Выронил, слабея. Ветер выл, свиреп и груб, И лежал холодный труп, Тихо коченея.
Вся в поту, дрожа слегка,
Девушка проснулась,
И тяжелая рука
До нее коснулась.
«Ну, чего ты дрыхнешь? Встань!».
И Светлана, точно лань,
Задрожала в страхе.
Перед ней стоял гигант:
То жандармский был сержант,
В бурке и папахе.
(Прод. известное.)
Примечания
1. Единственное исключение - небольшая подборка произведений Ф. Чудакова в 7-м выпуске (2008) альманаха «Амур», который издается в Благовещенском государственном педагогическом университете.
2. Владелец раритета - благовещенский библиофил С.Н. Лафин, который, по его словам, приобрел сборник Чудакова года три назад. «Шпильки» переплетены вместе с еще одной редкой книгой - «Осада Благовещенска
и взятие Айгуна» (Благовещенск, 1901), автором которой является редактор-издатель «Амурской газеты» А.В. Кирхнер (1860-1903). Ранее эта сдвоенная книга находилась в личной библиотеке жителя Зеи В.А. Ланкина. Сведениями о том, каким образом, когда и от кого она попала к нему, мы не располагаем. С.Н. Лафин не придавал особого значения своему приобретению, так как не предполагал, что «Шпильки» считаются утраченными. Сегодняшней литературно-краеведческой сенсации предшествовала цепочка и случайных, и закономерных обстоятельств. Все началось с того, что несколько месяцев назад автору этих строк предложили написать главу о литературной жизни Приамурья для книги о дореволюционном Благовещенске. В этой главе и было упомянуто, что сборник Ф. Чудакова «Шпильки» пока не обнаружен. Затем рукопись главы попала к редактору книги А.В. Телюку, а он вспомнил и сообщил автору, что некоторое время назад видел сборник Чудакова, когда по его просьбе С.Н. Лафин приносил в издательство книгу Кирхнера. Таким образом все «сцепилось» в единое целое, и чрезвычайно важное открытие состоялось.
3. Таврический дворец в Санкт-Петербурге - выдающееся произведение русского классицизма конца XVIII в. Построен в 1783-1789 гг. по указанию Екатерины II для ее фаворита, светлейшего князя Г.А. Потёмкина (Таврического). В начале 1900-х гг. в Таврическом дворце размещалась Государственная дума.
4. Печатается по книге: Язва [Чудаков Ф.И.]. Шпильки: сборник стихотворений. Благовещенск: Издал Д. Челеби. Типография т-ва Б.С. Залеский и Ко, 1909. 31 с.
5. П.А. Крушеван (1860-1909) - журналист, прозаик, публицист праворадикального толка, известный как активный черносотенец, депутат II Государственной думы. - Здесь и далее примечания А. Урманова.
6. В.М. Пуришкевич (1870-1920) - политический деятель ультраправого толка, монархист, черносотенец, один из лидеров организации «Союз русского народа», создатель «Союза русского народа имени Михаила Архангела», депутат II, III и IV Государственной думы.
7. Цепью палей - то же, что палов (от «паль» - устаревшей формы слова «пал»), т. е. цепью выжженных мест.
8. Армяк - верхняя долгополая распашная одежда из домашнего сукна, которую носили в прошлом русские крестьяне. Ко времени создания произведения Ф. Чудакова (1909) образ человека в сером армяке воспринимался культурным читателем как реминисценция, за которой тянется шлейф узнаваемых литературных ассоциаций. См., например, стихотворение А. Блока «Барка жизни встала.» (1904): «Песни и тревога / На пустой реке. / Входит кто-то сильный / В сером армяке».
9. Неточная цитата из сатирической поэмы А.К. Толстого «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» (1868): «Послушайте, ребята, / Что вам расскажет дед. / Земля наша богата, / Порядка в ней лишь нет.»
10. Очевидно, имеется в виду А.Н. Меллер-Зако-мельский (1844-?) - барон, генерал от инфантерии, с
1904 г. - командующий корпусом. Во время Первой русской революции участвовал в подавлении восстания матросов в Севастополе (1905), возглавлял карательную экспедицию на Транссибирской железной дороге. В 1906-1909 гг., занимая должность временного генерал-губернатора Прибалтийского края, принимал жесткие меры в борьбе с революционным движением. С 1918 г. в эмиграции.
11. И.Н. Толмачёв (1863-после 1929) - генерал-лейтенант. В годы первой русской революции, являясь начальником экспедиционного отряда, отличился решительной борьбой с революционными организациями в Кутаисской губернии. В декабре 1907 г. по личному настоянию премьер-министра П.А. Столыпина был назначен одесским градоначальником. В этой должности покровительствовал право-монархическим организациям города. По словам С.Ю. Витте, премьер-министра в 1903-1906 гг., политика Толмачёва, «с особенной силой преследовавшего евреев», вызывала к нему ненависть левых и либералов. Вслед за убийством Столыпина (1911) Толмачёв был отправлен в отставку. После революции эмигрировал из России.
12. С.Д. Горчаков (1861-1927) - князь, известный государственный деятель. В июне 1906 г. был назначен вятским губернатором. На этом посту проявил твердость и решительность, особенно при подавлении революционных выступлений. А это, в свою очередь, не могло не вызвать к нему неприязни со стороны либеральной интеллигенции. В 1907 г. на губернатора покушался бывший гимназист И.М. Левитский. В 1909 г. Горчаков был назначен калужским губернатором и пробыл в этой должности шесть лет.
13. Под Думбадзией автор стихотворения подразумевает Ялту, градоначальником которой с 1906 г. был полковник И.А. Думбадзе - русский офицер, грузин по национальности. См. о нем выше, в статье, предваряющей данную подборку произведений Ф. Чудакова.
14. Гельсингфорс - шведское название Хельсинки, столицы Финляндии, в то время входившей в состав Российской империи.
15. Эльборус, т. е. Эльбрус, - гора на Кавказе, на границе Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, самая высокая горная вершина России.
16. В старину жителей почти каждого региона России соседи награждали меткими прозвищами, определявшими некую общую особенность населения. Так, торговавшие в основном лаптями пензяки получили прозвище «толстопятые» - из-за того, что лапти у них были не такие, как у прочих, а с особой, двойной пяткой и потому очень удобные в носке и долговечные.
17. Вообще-то широкое распространение и всероссийскую известность получило иное шутливое прозвище коми-пермяков: «пермяк - солены уши». Нужда заставляла пермяков ходить лесными тропами за две-три сотни километров к соляным заводам, что были расположены на реке Каме в районе г. Соликамска, чтобы там закупать соль на целый год для всей семьи. Закинув за плечи мешок с солью, пермяк пешком возвращался обратно. За время долгого пути соляная пыль от мешка оседала у него на ушах. Отсюда, по преданию, и пошло название «пермяк - солены уши».
18. Тароватый - щедрый, расточительный.
19. Шутливое выражение «ярославский водохлеб» появилось из-за особого пристрастия жителей Ярославля к чаепитию. Доступность воды хорошего качества из Волги и ее притоков, зажиточность горожан сделали обильное чаепитие у самовара с баранками и пряниками традицией каждой семьи - от купцов до простых крестьян и ремесленников.
20. Толоконник - любитель толокна, овсяной муки, употребляемой крестьянами в пищу с водой или молоком.
21. Богомаз - неискусный иконописец. Именно к суздальским богомазам принято относить известную -пословицу об иконах: «Годится - молиться, не годится горшки покрывать».
22. Балахонник - тот, кто носит балахон; бедный крестьянин (обычно с оттенком пренебрежительности). Пошехонье - небольшой город, административный центр Пошехонского района Ярославской области. В широком смысле, Пошехонье - местность по реке Шексне (прежде - Шехоне).
23. Саламатник - любитель саламаты, т. е. жидкой каши из муки с маслом или салом.
