CC BY
18форм, что Х. Гадамер называл «предпониманием», т. е. перед тем как познать что-то неизвестное, индивид прибегает к тому, что уже знает о чуждом объекте познания.
Априорные формы исламофобии, как мы уже отметили, заложены в самой христианской традиции (ибо она претендует на абсолютную истину), через которую они попали в язык. Добавлением к этому служат политические концепции правого толка, которые стали столь популярны вследствие активных миграционных процессов мусульман; эти концепции активно проникают в СМИ, которые, как уже было отмечено, являются одним из ключевых инструментов негативизации образов ислама и исламских сообществ на уровне социальных установок и коллективных представлений. Все эти сигналы окружают объект получения информации и становятся частью его сознания.
Список литературы
1. Иоанн Дамаскин. Беседа сарацина с христианином [Электронный ресурс]. URL: https://azbyka.ru/otechnik/Ioann_Damaskin/saracin/ (дата обращения: 12.02.2018).
2. Крымин А., Энгельгардт Г. Исламофобия // Отечественные записки. URL: http://www.strana-oz.ru/2003/5/islamofobiya (дата обращения: 04.04.2017).
3. Песнь о Роланде [Электронный ресурс]. URL: http://www.litra.ru/fullwork/get/woid/00178781221564916351/ (дата обращения: 12.02.2018).
4. Православные богословы об исламе. М.: Имперская традиция, 2006. 608 с.
5. Фаллачи О. Ярость и гордость [Электронный ресурс]. URL: https://royallib.com/book/fallachi_oriana/yarost_i_gordost.html (дата обращения: 13.02.2018).
6. Allen C. Islamophobia. Ashgate e-book, 2010. 230 p.
7. Ansar M. Islamophobia and the Muslim civil rights crisis [Электронный ресурс]. URL: http://www.abc.net.au/religion/ articles/2013/01/29/3678693.htm (дата обращения: 15.10.2017).
8. Islamophobia: a Challenge for Us All [Электронный ресурс]. URL: https://www.runnymedetrust.org/uploads/publications/pdfs/islamophobia.pdf (дата обращения: 25.02.2018).
9. Marranci G. Multiculturalism, Islam and the clash of civilisations theory: rethinking islamophobia // Culture and Religion. 2004. V. 5. P. 105-119.
10. Noor F.A. How Washington's «War on Terror» Became Everyone's Islamophobia and the Impact of September 11 on the Political Terrain of South and Southeast Asia // Human Architecture Journal of the Sociology of Self-Knowledge. 2006. V.1. P. 29-50.
УДК 94
Ильин Максим Сергеевич
магистр Института социальной философии и массовых коммуникаций
Казанский федеральный университет Казань, Россия, e-mail: maksi-ilin@yandex.ru
© Ильин М.С., Назарова А.Ю., 2018
Назарова Анастасия Юрьевна
студентка II курса исторического факультета
Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет Пермь,
Россия, e-mail: nnazarowa@mail.ru
АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ГРАЖДАНСКИЙ ДИСКУРС В НАРРАТИВАХ ВИРТУАЛЬНОЙ ПЛОЩАДКИ TED (ОПЫТ АНАЛИЗА НА ОСНОВЕ СЕМАНТИЧЕСКОГО ИНСТРУМЕНТА
«TROPES»)
Maksim S. Il'in
Master of the Institute of Social Philosophy and Mass Communications
Kazan Federal University, Kazan, Russia, e-mail: maksi-ilin@yandex.ru
Anastasia Yu. Nasarova
III-year Student of the History Faculty
Perm State Humanitarian Pedagogical University Perm, Russia, e-mail: nnazarowa@mail.ru
ALTERNATIVE CIVIL DISCURSE IN NARRATES VIRTUAL TED
PLATFORM (EXPERIENCE OF THE ANALYSIS BASED ON THE SEMANTIC INSTRUMENT «TROPES»)
Аннотация. Рассматриваются нарративные и дискурсивные стратегии при конструировании автобиографических нарративов как инструмента трансформации гендерных представлений. На примере одного из нарративов исследовательского кейса представлен детализованный анализ нарратива.
Ключевые слова: дискурс, дискурсивные стратегии, автобиографический нарратив, гендерные стратегии, исламский феминизм.
Abstract. The article discusses narrative and discursive strategies in constructing autobiographical narratives as a tool for transforming gender representations. On the example of one of the narratives of the research case, a detailed analysis of the narrative is presented.
Key words: discourse, discourse strategies, autobiographical narrative, gender strategies, Islamic feminism.
В данной статье речь пойдет главным образом о возможных способах анализа формата «storytelling» как варианта автобиографического поликодового нарратива применительно к трансляции современных презентаций женской исламской религиозности в контексте многообразия социальных полей.
Storytelling как вариант автобиографического нарратива осуществляется посредством риторических стратегий и представляет собой современный способ трансляции определенной идеи или комплекса идей, знания через
структуру нарративного повествования. Повествовательные схемы
223
преподносятся аудитории как личная «история», отсылающая, как правило, к более массивному пласту, поднимаемой передатчиком проблеме. Storytelling (как формат) обладает собственным жанровым своеобразием, концентрируясь вокруг субъекта повествования, героя (передатчика), фиксирующего свой опыт в трех макрофазах: а) ситуация до преобразования себя или окружающей его среды; б) собственно проблемное поле преобразования; в) преодоление героем проблемной ситуации или осознание пути преодоления. Преследуя своей целью преодоление возможных коммуникативных барьеров между рассказчиком и аудиторией, такой формат задействует эмоционально-когнитивные составляющие восприятия последних, превращая историю из «конструируемого» автором-рассказчиком (представителем которого теперь и является непосредственно рассказчик) в «настоящее» для адресата (слушателя /зрителя/ читателя).
Одним из крупнейших «производителей» storytelling можно считать виртуальную платформу некоммерческого фонда TED
(Technology Entertainment Design), популярность которой фиксируется не только благодаря количественным показателям вовлеченности аудитории, но и глобальным охватом вещания (113 языков).
На современном этапе storytelling осуществляется как обращение к адресату посредством «живого» выступления, так и через его видеозапись, которая впоследствии размещается на платформе TED в свободном доступе. В рамках данной платформы и встроенной поисковой системы (параметры поиска — «muslim» - «islam» - «woman») нами был получен массив видеозаписей выступлений, из которого была сформирована выборочная совокупность — 9 выступлений («talks»), соответствующая следующим критериям: спикер является представителем исламского сообщества, т.е. является носителем исламской духовной традиции; выступление спикера соотносится с гендерной проблематикой применительно к исламским сообществам и тем географическим локациям, где они существуют. Следует отметить, что в рамках данной публикации нами будет рассмотрен один из нарративов кейса,
позволяющий получить представление о процедуре исследования.
224
Для исследования структуры нарратива и дискурса в ходе анализа использовался кластерный анализ и семантический анализ на основе программы «Tropes». «Tropes» осуществляет многоступенчатую обработку данных и позволяет оптимизировать процессуальную программу когнитивно-дискурсивного анализа (CDA).
Нарратив М. ал-Шариф, представленный в ее выступлении «ASaudiwomanwhodaredtodrive» [3], раскрывает проблему гендерного статуса в одной из локализаций Ближнего Востока — Королевстве Саудовская Аравия. Необходимо заметить, что этот нарратив существенно отличается от представленных в кейсе историй своей концептуальной моделью, а также конструкцией повествовательной схемы. Опыт С. Йакууби, Ш. Басидж-Раших — это опыт экстремального контекста, в то время как опыт М. ал-Шариф скорее соотносится с трансформацией гендерного статуса в традиционной повседневности, укорененной в сегрегированном общественном и религиозном сознании саудитов. Различия между стратегиями этих авторов очевидны: инструментарий С. Йакууби направлен на трансформацию антигероев истории, отчуждение права на осуществление контроля, в то время как усилия М. ал-Шариф фокусируются на обнаружении, осознании самих нормативных оснований властвования в содержании доминирующего дискурса. Внешний контроль в трактовке М. ал-Шариф не имеет легитимной установки. Иным образом: почему власть становится властью в интерпретации и реализации религиозных и общественных норм? С другой стороны, для М. ал-Шариф, как и для С. Йакууби, важно не столько конкретное решение поставленных проблем (прецеденты обозначены в названии речей), сколько создание условий, при которых их адресаты смогут осознать себя в качестве агентов, обладающих возможностью преобразования их собственных проблемных сред. Истории как стратегии должны расширять свою географию за счет воспроизведения опыта адресантов адресатами. В этом смысле предполагается, что в перспективе адресаты приобретут собственные «успешные истории» преодоления доминирования.
Как автор М. ал-Шариф конструирует комплексный нарратив с возвратным порядком следования макроструктур, что предполагает усиление смысловых акцентов, представленных в финале истории. Возвратность структуры, таким образом, ориентирует адресата сообщаться с началом нарратива, но уже с позиций «успешной истории», тем самым подтверждая логику аргументативных конструкций в предшествующих финалу ситуационных моделях и макроструктурах.
Текст нарратива (в повествовании доминируют нарративные предложения, придающие истории динамичность развития) включает все макроструктуры, представленные в модели анализа. Макроструктура «прагматическое анонсирование» захватывает заголовок и часть вводной конструкции нарратива, в которых автор, используя указание на фоновые знания адресата, создает установку для восприятия. Заметим, что в содержании заголовков историй Ш. Басидж-Раших и М. ал-Шариф присутствует такая атрибуция действия, как «смелость» («dare» / «dared»). С позиции адресата, это предполагает вопрос: в чем заключается смелость, когда речь идет о типичных повседневных практиках — обучать и водить? Очевидность возможности реализации этих практик, с точки зрения адресата, должна способствовать сближению рассказчика и его аудитории. Усиливая этот ход риторической (вопросительной) конструкцией через сравнительную степень (« ... с чем бороться сложнее?»), автор предельно актуализирует анонс. Кроме того, можно зафиксировать и указание на содержание глобального дискурса («... по всему миру люди борются за свободу ...за свои права .с правительственными притеснениями ... со стороны общества»). С одной стороны, адресат в таком случае задействует свои знания и опыт о подобных ситуациях, с другой — понимает, что рассказчик отсылает его к общепринятым нормам (свобода; права человека). Важно, что автор обозначает потенциальных антигероев посредством объективизации как варианта метонимического замещения [1, с. 12] — правительство и общество.
Речь не идет об антигероях как конкретных лицах. В результате из макроструктуры «прагматическое анонсирование» выводится следующая
импликатура: рассказчик (как и люди «по всему миру») вынужден отстаивать свою свободу и права (поскольку есть факт притеснения) и обладает опытом притеснений как со стороны правительства, так и со стороны общества.
Макроструктура «экспозиция» включает в себя структурные элементы: ситуации / условий, времени, агенты — расширение и детализация происходят от одной ситуационной модели к другой. В ситуационной модели I автор задействует фрейм семьи, чтобы иллюстрировать конкретные формы внешнего притеснения в отношении героя и усилить эмоционально-психологическое состояние адресата. Представляется возможным выделить эти формы:
1) сын Абуди («меня побили два мальчика»; «Вас с матерью надо посадить в тюрьму»);
2) брат героини («дважды арестовывали ... затравили ... оставить работу... покинуть страну со своей женой и двухлетним сыном»);
3) отец героини («пришлось сидеть на пятничной проповеди, слушая имама ... осуждал женщин водителей, называя их проститутками ... среди массы прихожан ... были наши друзья и семья моего отца»);
4) героиня истории («посадили в тюрьму ... столкнулась с поношением и клеветой . ложными слухами»).
Как и в предшествующих нарративах, семья становится фактором мобилизации для действий героя, испытывая или угрозы со стороны контекста ситуации («лагерь для беженцев»), или прямое внешнее давление со стороны других агентов нарратива. Следовательно, образ семьи выполнят функцию своего рода перехода от идеи к действию, понятному и разделяемому адресатом.
Иллюстрация внешнего контроля через детализацию притеснения должна привести адресата к фиксации несоответствия: между вождением автомобиля как обыденной практикой и негативными формальными и неформальными санкциями. Такая авторская стратегия, безусловно, ликвидирует дистанцию между рассказчиком и его адресатом, вызывая у последнего желание согласиться, поддержать, разделять авторские установки, не принимая
установок «осложнения истории». Генеральная стратегия М. ал-Шариф основана на индуктивном «сопровождении» аудитории, т.е. от частного случая («дело было не во мне ... не за то, что я села в машину и проехала...») к осознанию причин притеснения как реализации контроля («... наказанием за то ... я осмелилась бросить вызов нормам общества»). Если провести аналогию между нарративными стратегиями в этой истории и представленными ранее, то становится возможным указать на одно существенное отличие между ними: множественные отсылки на имплицитном уровне в нарративах С. Йакууби и Ш. Басидж-Раших, у М. ал-Шариф обретают прямое указание на референт (норма).
Ситуационная модель II («был май 2011 года») содержит обоснование инициируемой героем попытки «разрешения» осложняющих условий. Автор экстраполирует собственную интеракцию (цели, намерения действий) через категорию «женщины Саудовской Аравии» на основания запрета управлять автомобилем («всегда жаловались на запрет»), указывая на длительный период отсутствия попыток трансформировать/изменить ситуацию («выросло целое поколение»). Заметим, что часть аргументативной конструкции представлена на уровне поверхностной/эксплицитной информации («насколько мне было известно.»), в то время как другая ее часть требует от адресата выделения импликатуры. Например, утверждения «у меня есть машина» (собственность) и «международные водительские права» (право как таковое, знания) предполагает импликатуру: обладания собственностью и наличия прав в данном контексте не достаточно для реализации права в действии. Используя прямую речь другого агента нарратива, автор прямо указывает на возможное решение — отсутствие запрещающего закона («Янавела справки...»).
Создав семантическую цепочку («нет ... закона ... были просто обычаи ... традиции, закрепленные в ... религиозных фетвах ... распространяющихся на женщин»), автор обозначает для адресата возможность не соблюдать эти предписания. Ситуационная модель III («кампания 17 июня») крайне важна для автора нарратива, поскольку определяет переход от идеи к действиям, оспаривающим гендерный статус. В этой части нарратива М. ал-Шариф
228
применяет следующие стратегии и ходы: приведение примеров, чужих фраз посредством прямой речи, риторические вопросы, лексические повторы.
В то время как автор нарратива фокусирует собственные стратегии убеждения, рассказчик посредством героя иллюстрирует опыт достижения цели. Например, М. ал-Шариф убеждена, что отдельный акт оспаривания неравенства, закрепленного в норме, не может изменить сложившийся ход вещей («она не сделала видеозапись...»). Для того чтобы трансформировать «осложняющие условия», ограничение (как частный случай сегрегации) не должно воспроизводиться самими «подчиненными» (т.е. необходимо начать водить автомобиль). Случай Н. Харири, приведенный автором, должен направить адресата к импликатуре: опыт оспаривания контроля над нормой необходимо визуализировать и виртуализировать. Социальные сети в данном случае — инструмент, обеспечивающий синхронность действия, т.е. традиция сегрегации может быть преодолена только синхронным коллективным действием, согласно позиции М. ал-Шариф.
Из конструкций нарративных предложений следует, что М. ал-Шариф предвидела реакцию на свои действия со стороны пользователей «YouTube» («...угрозы убийства, изнасилования ... с целью остановить кампанию»).
В макроструктуре «осложнение истории» автор сформировал семантическую цепочку, представленную глаголами социального воздействия, и презентующую факт правительственного притеснения («.задержали, взяли ... отпустили ... арестовали ... отправили»). Параллельно приводится семантическая цепочка глаголов, характеризующая действия героя («... не нарушала закон и не снимала абайю ... уверена в своей невиновности»). Параллелизм этих цепочек призван создать в восприятии аудитории ситуацию контраста между действиями властей (безосновательные действия, так как отсутствуют нарушения закона героем) и действиями героя (соответствующие закону, но не обычаю и традиции). Используя стратегию расширения, автор уже переносит ситуацию контраста на уровень страны («...некоторые ... настроены очень враждебно ... другие поддерживали ... собирали подписи.»).
229
Поведение героя в ситуационной модели IV, таким образом, приводит к успеху над осложняющими условиями («мы сломали табу»). В отношении аргументов о запрете на право вождения автор использует стратегию иронии, иллюстрируя контраст противопоставлением «Саудовская Аравия и весь остальной мир».
Заметим, что в макроструктуре «попытка» автором активно привлекаются цитаты из средств массовой информации и Интернета, что позволяет зафиксировать в нарративе проявление интертекстуальности [2, с. 80]. Использование отсылок к иным тематически близким текстам (в данном случае одной из разновидностей текста — медиатексту) позволяет создать представление об истинности, достоверности представленных ситуаций в целом, а также способствует усилению авторских аргументативных конструкций. Поведение героя в этом случае должно указать на эвристические условия решения осложняющих условий («И только тогда мы осознали, какую силу имеет высмеивание притеснителей»). В данном случае стоит вспомнить о применении стратегии иронии в нарративе С. Йакууби. Она использует иронию не в момент экстремальной ситуации, а только в момент наррации (как рассказчик), говоря об уже произошедших событиях. В нарративе М. ал-Шариф ирония как стратегия используется и в момент действий героя, и в момент наррации. Таким образом, ирония является и нарративной, и дискурсивной стратегией одновременно. Ценность иронии как высмеивания определятся самим автором («.лишает их сильнейшего оружия — страха»), который обращается к этой стратегии каждый раз, когда говорит о ситуации притеснения. Именно «страх» перед сложившимся порядком и контролем в представлении М. ал-Шариф не позволяет мусульманкам трансформировать свой гендерно-религиозный статус и стать субъектом в интерпретации религиозных и социальных норм. В этом смысле исламские ценности также вступают в противоречие с институтом опекунства над женщинами, связанного с представлением о сохранении женской чести («ирд») и «неполноценности» последних («... и сами женщины верят в свою неполноценность»).
230
Макроструктура «оценка» представлена как вариант авторской рефлексии, создавая впечатление, что нарратив является одномоментным откровением, а не реализуется как продуманный план через установки и цели. Именно в «оценке» происходит конкретизация антигероя — это «система», действующая на «ультраконсервативных традициях и обычаях» (оценивающие высказывания). Для М. ал-Шариф важно не только зафиксировать эту характеристику, но и указать на основания оценки. Система подвергается критике постольку, поскольку считает женщин «неполноценными и нуждающимися в опеке и защите» на протяжении всей их жизни. Задействовав таким образом фоновые установки аудитории, автор создает контраст между ними и той ситуацией, что описывает. Важно показать аудитории, каким образом происходит легитимация такого порядка. Традиции и обычаи сильны не сами по себе, так как «усугубляются закреплением в религиозных фетвах», которые основаны на «неверных толкованиях законов шариата». Ислам как религия, согласно М. ал-Шариф, наделяет женщин правоспособностью, в то время как местные традиции и обычаи ограничивают ее дееспособность.
Именно легитимация на уровне религии превращает адат в инструмент контроля со стороны власти. Автор указывает на перспективу процедуры разделения категорий, деконструируя общую картину осложняющих условий: критика возможна не в отношении религиозной нормы как таковой, а обратно -в отношении адата, неправомерно действующего как религиозная норма. Сложность и заключается в том, что осложняющие условия действуют на общество не в отдельности, а в системе традиция/обычай — фетва — государственный закон. Эта последовательность для М. ал-Шариф приводит к двум негативным следствиям:
1) Женщины верят в легитимность норм, сообщающихся посредством такой цепи (традиция / обычай — фетва — государственный закон);
2) Женщины как носители, разделяющие эту последовательность, противостоят тем, кто «пытается поставить нормы под сомнение», т.е. тем, кто солидарен с взглядами автора.
Применяя в этой части нарратива стратегию контраста, М. ал-Шариф обращает внимание на деструктивные последствия действия такой нормы — отсутствие возможности самосознания собственного статуса и его неизменность («Мы остаемся несовершеннолетними до дня своей смерти»).
В следующих ситуационных моделях автором усиливается стратегия контраста через собственный образ, личный опыт. Стараясь представить проблему восприятия своей деятельности, автор формирует два образа оценки:
1) «предатель» / «преступник» («подстрекали силы из-за рубежа»; «предательство Саудовской Аравии и саудовского народа») — автор приводит цитаты из медиатекстов и использует стратегию иронии в отношении аргументов обвинений;
2) «герой» («оказалась окружена любовью и поддержкой людей вокруг»; «мой пример вдохновлял»).
Опыт М. ал-Шариф интересен также и тем, что показывает использование интернет-технологий для подавления действий героя нарратива. Представленный опрос через хештеги («предатель» или «герой»), должен был показать общественную оценку действий М. ал-Шариф («десять тысяч твитов»; «тринадцать тысяч респондентов»; «девяносто процентов ответили»), указать на легитимность действий властей (власти ограничивают — общество осуждает). Адресат в таком случае должен понять: деятельность, связанная с инициацией пересмотра общественных норм, контроля со стороны государства, всегда сопряжена с неоднозначностью внешних оценок. Семантическая цепочка, иллюстрирующая формы притеснения, усиливает результативность действий героя («после тюремных заключений, приговоров к порке и судебных разбирательств...»). В ответ на это автор, как и С. Йакууби, использует стратегию обобщения («я гордая саудовская женщина»; «люблю свою страну»; «поскольку я люблю свою страну, я и занимаюсь этим»). Реакция аудитории в данном фрагменте показывает, что аргументы рассказчика приняты аудиторией. Анализ макроструктуры «резолюция» позволяет наблюдать продолжение стратегии контраста («люди — очень сильная
232
поддержка»; «чудесные люди»; «столкнулись с массой ненависти»), а также реализацию стратегий обобщения. Несмотря на медленность процессов изменений в сознании общества и властей, автор указывает на перспективу изменений, зависящую прежде всего от самих женщин («прекратят спрашивать "когда" и примут меры ... чтобы так было сейчас»).
Таким образом, автор стремится показать аудитории, что действия, связанные с трансформацией религиозно-гендерного статуса, всегда остаются «болезненными» для субъекта. Вместе с тем, следуя за автором выступления, можно заключить: процесс трансформации в нарративе не является завершенным, предполагая длительную перспективу, так как связан не с отдельной практикой, а изменением сознания как адресата истории, так и агентов-противников.
Важнейшим результатом трансформации запретительных норм становятся:
1) с позиции правительства — арест за вождение заменяется штрафом;
2) с позиции общества (великий муфтий) — запрет переходит из статуса харам / «запрещенное» в статус «нежелательного»;
3) как фоновый успех — участие женщин в совете аш-Шура.
Структура нарратива М. ал-Шариф носит возвратный характер
(«возвращаясь к вопросу.») с финальным указанием автора для адресата на «подтекст» истории («Надеюсь, в моей речи вы найдете ответы»). Такая организация нарратива с «успешным» финалом действует аналогично нарративной структуре С. Йакууби: возвращение от финала к аргументативным конструкциям в ситуационных моделях, усиливает каждую аргументативную конструкцию, соотнося стратегию и общий результат. Анализируя прагматические цели и условия нарратива можно заключить, что автор предлагает аудитории воспроизвести его опыт и установки, прежде всего в собственном мышлении, а уже потом в практике. В нарративе представлены: и побуждение к действию, и ожидание эмоциональной поддержки со стороны аудитории.
Список литературы
1. Кравченко Н.К. Практическая дискурсология: школы, методы, методики современного дискурс-анализа. Луцьк, 2012. 251 с.
2. Щирова И.А., Гончарова Е.А. Многомерность текста: понимание и интерпретация: учеб. пособие. СПб.: Книжный Дом, 2007. 472 с.
3. Manal al-Sharif «A Saudi woman who dared to drive» [Электронный ресурс]. URL: https://www.ted.com/talks/manal_al_sharif_a_saudi_woman_who_dared_to_drive (дата обращения: 18.11.2016).
