CC BY
268П.П. МАРЧЕНЯ АЛКОГОЛЬ КАК ФАКТОР РУССКОЙ СМУТЫ: НА МАТЕРИАЛАХ 1917 ГОДА
Сторонись, душа, оболью!
Русская народная поговорка (В.И. Даль) Сухой закон вызывает жажду. <...> Для нашего человека глоток свободы — это 100 грамм.
А.Ф. Давидович
Пьяный способен на такие дела, каких никогда не замыслил бы, если бы не выпил.
Дж. Лондон
Поймите меня правильно: всякий русский — милейший человек, покуда не напьется.
Р. Киплинг
Народ подкупить нельзя, но его можно споить.
Неизвестный автор Водка есть такая же политическая сила, как слово.
Л.Д. Троцкий
В комплексе вопросов, связанных с изучением различных аспектов действительного участия народных масс в истории (как и реальных проявлений феномена массового сознания на ее критических этапах), особое место занимает проблема научного осмысления места и роли алкоголя в политических событиях смут и революций. Эта тема представляет исключительный интерес для исследователя, не желающего упустить из виду одну из далеко не последних социально-психологических (или даже «социально-химических») предпосылок пресловутой «бессмысленности и беспощадности» русского (но, разумеется, не только русского) бунта. Особенно актуально осмысление алкогольной составляющей социально значимого поведения масс в тех случаях, когда бессмысленность и беспощадность массового насилия не только выглядят устрашающе иррациональными, но и действительно слабо поддаются рациональному осмыслению вне учета их «биохимической» составляющей.
Злоупотребления алкоголем издревле являются излюбленной питательной средой для роста и развития любых анархических и противоправных действий масс. Пьяные погромы, в которые зачастую выливались на практике многие увековечиваемые впоследствии во всевозможных «Хрониках революционных событий» так называемые «революционные движения», и совершаемые на этой почве массовые насилия и захваты, с удручающим постоянством характеризуют «нижние этажи» стихии народной жизни в «смутные времена» отечественной истории. Современные социологи указывают на неизжитую и в нынешней России актуальность «алкогольного фактора» в «переходные периоды» отечественной социальной жизни: «Проблема пьянства и связанных с ним последствий для России всегда была острой, болезненной. В силу целого ряда обстоятельств: характера народных традиции и обычаев, уровня культуры и материального благосостояния, особенностей природно-климатических условий — негативное воздействие данного социального явления на развитие сферы жизнедеятельности общества проявлялось в отличие от многих других стран особенно ощутимо»1. К этому стоит добавить, что в периоды качественных общественных трансформаций и исторических со-циопотрясений, свойственная значительной части российского общества традиция приема крепких напитков ударными дозами, получившая в соответствующей литературе
1 Заиграев Г.Г. Особенности алкогольной ситуации в России 90-х годов // Россия: риски и опасности «переходного» общества. М, 2000. С. 84.
наименование «северного стиля»2, закономерно становится уже не только привычным средством снятия стресса, но и сильнейшим катализатором массовых беспорядков, способствуя эскалации всех форм социального насилия и девиантного поведения. Еще с эпических времен Василия Буслаева неизменно популярен в подвыпивших или желающих выпить массах адресно выверенный лозунг: «Кто хочет пить и есть из готового — валися к Ваське на широкий двор».
Толпы нетрезвых сторонников такой — буслаевской — «политической платформы» и манипулирующие ими пассионарные авантюристы, вожди, вожаки и самозванцы, не единожды оказывали отнюдь не шуточное воздействие на исторические пути нашего государства. В ситуациях безвластия и потери «почвы» алкоголь становится политическим фактором истории, а мотивы и результаты массовых «революционных» волеизъявлений иногда напоминают побуждения и последствия массовых «традиционных» возлияний. Желание «попить, поесть и пограбить» является наиболее предсказуемым стимулом социальной психологии восставших масс, которые «вечным маятником» российской истории в очередной раз швырнуло из предельной крайности покорного равнодушия к политической жизни в беспредельную крайность неукротимой стихии разрушения во имя «русского размаха» и «русского разгула».
Актуализация и «политизация» подобных массовых настроений и архаических моделей поведения выведенных из равновесия и опьяненных вседозволенностью и собственно алкоголем масс, в свою очередь, создает идеальную атмосферу для «политических» лозунгов типа: «Грабь награбленное» (фактически традиционного: «Сарынь на кичку»). Очевидно, что пьяного легче подвигнуть на «экспроприацию экспроприаторов», особенно если предметом экспроприации будет и выпивка как повод к продолжению «праздника революции» (как говорили в народе, «где винцо, там и праздничек», «без блинов не масленица, а без вина не праздник», «кто празднику рад — тот до свету пьян»...3). Очевидно так же и то, что энергию масс наиболее легко «выплеснуть на улицу», если масса «плеснет в себя». При определенных условиях, отношение масс к выпивке легко может служить не просто обычным средством манипуляции со стороны тех или иных политических сил, но и достаточно действенным орудием борьбы за власть. Поэтому алкоголь являлся (и является) мощным фактором, который можно использовать в политической борьбе. И особенно наглядно этот фактор проявляет себя во времена общероссийских смут. Смута-1917 не явилась исключением.
Показательно, что и смуте 1917 года, и смуте, начавшейся в 80-е годы XX столетия, предшествовали антиалкогольные кампании, вводимые в ходе которых ограничения на потребление алкоголя усугубляли (а в определенной мере даже порождали и генерировали) особую социально-психологическую атмосферу и динамику массовых процессов отечественных «смутных времен». Кстати, Смуте XVII века тоже предшествовали алкогольные преобразования 90-х годов XVI века, и, теоретически, можно предположить наличие определенной причинно-следственной связи между попытками изменений в этой сфере «сверху» и реакций на них «снизу», типичность которых находит выражение во всех трех «Великих смутах» российской истории. Однако этот вопрос выходит за рамки настоящей статьи. Тем не менее, подчеркнем, что в генезисе русских смут можно усмотреть явную «алкогольную закономерность», включающую в себя повторяемую последовательность: смуте предшествует «сухой закон». Последний,
2 См., напр.: Огурцов П.П. История формирования северного стиля потребления алкоголя в России // Алкогольная болезнь. М., 2000. № 6 — [Электрон. ресурс]. — Режим доступа: http ://www. magalif. ru/ index.php?an=stat alco istformir
3 См.: Быт великорусских крестьян-землепашцев: Описание материалов Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева: (На примере Владимирской губернии). СПб., 1993. С. 75, 280; Безгин В.Б. Крестьянская повседневность: (традиции конца XIX — начала XX века). М.; Тамбов, 2004.С. 170.
в свою очередь, расстраивает один из важных механизмов сбалансированности в системе взаимодействия власти и общества России и подготавливает почву для прорыва стихии массового буйства.
Традиционным антиподом бессмысленности социально-политических действий и формой протеста против неадекватных шагов власти в России является пьянство (и, разумеется, хотя и не целиком обусловленный последним, но по-соседски тесно с ним взаимоповязанный бунт). Одним из своих «исконнейших» гражданских прав многие русские (еще раз оговоримся: конечно же, не только русские) люди считали (и, в большинстве своем, продолжают считать) «святое право», в ответ на любые несправедливости власти, социальные тяготы и неурядицы, всерьез напиться. По образному определению Бернарда Шоу, «алкоголь — это анестезия, позволяющая перенести операцию под названием жизнь». А, выражаясь языком пословиц и поговорок русского народа, собранных В.И. Далем, «напиться» («зашибить дрозда, «сполоснуть зубы», «уйти под муху», «побыть на втором взводе») — это в первую очередь значит «двинуть от всех скорбей»... «Такую горечь — горьким и запить»... «Хошь не хошь, а выпить надо», ибо «пить — горе; а не пить — вдвое», «не пить, так на свете не жить», «без поливки и
4
капуста сохнет» .
Периодическое пьянство как архаический элемент народной карнавальной культуры традиционно являлось мерой сброса эмоционального перенапряжения в обществе с целью профилактики тотального бунта. Вообще, как сформулировал, например, Рене Генон, возможность циклического «карнавального» удовлетворения влечений «человека толпы» к «низшему», «темному», «зловещему», «сатанинскому», имеет важный социальный смысл: «.Он заключается в том, чтобы каким-то образом "канализировать" эти влечения и сделать их, насколько это возможно, безопасными, дав им возможность проявиться лишь на краткое время и при строго определенных обстоятельствах, заключив их тем самым в тесные рамки, которых они не в силах переступить. В противном случае эти склонности, не получая минимального удовлетворения, требуемого современным состоянием человечества, могли бы вызвать своего рода взрыв, чьи последствия сказались бы на всей совокупности как индивидуального, так и коллективного бытия, послужив причиной куда худшего беспорядка, чем тот, который допускается всего на несколько дней, специально отведенных для этой цели, и который, кроме того, куда менее страшен, поскольку он отчасти "регулируется" этими ограничениями, ибо, с одной стороны, карнавальные дни как бы выпадают из обычного распорядка вещей, не оказывая на него сколько-нибудь значительного влияния, а с другой — тот факт, что в них нет ничего непредвиденного, в некотором роде "нормализует" сам разлад и включает его во всеобщий порядок»5.
Власти предреволюционной эпохи не учли, что «сухой закон» в конкретно-исторических условиях России того времени являлся психофизиологическим фактором, не предотвращающим, а напротив — провоцирующим и продуцирующим смуту. Отчасти этим можно объяснить и «эпилептоидную» смену абсолютным большинством населения России, крестьянством, обычного «коллективного долготерпения» — на внезапные «вспышки стадной ярости»6. Ведь «.выпивка для крестьян являлась единственно доступным удовольствием, дававшим возможность на время забыть обычную тяготу и неприглядность жизни <...> В этом следует видеть проявление психологии
4 Показательно, что В.И. Далем собрано около четырех сотен русских народных поговорок, непосредственно посвященных теме пьянства (не считая косвенно с ней связанных). См., напр.: Даль В.И. Пословицы русского народа. М., 1993. Т.3. С.304-320.
5 Это соображения высказано Рене Геноном в декабре 1945 г. (См.: Guenon R. Sur la signification des fêtes carnavalesques // Etudes Traditionnelles. 1945. № 12), цит. по: Генон Р. О смысле карнавальных праздников // Вопросы философии. 1991. № 4. С. 47.
6 См.: Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 112.
русского мужика. Как надрывался пахарь в поле до разрыва жил, так он и пил вино, на полную катушку, до беспамятства»7. «Ведь как мы работаем! — Ну, тоже и праздновать хочется. А как нам праздновать? В городе у вас киатры (театры — П.М.) разные, музыка, катанья да гулянья, — а у нас какое веселье? Выпьешь бутылочку, зашумело в голове — вот и весело, вот и все наше мужицкое веселье!!!»8. Но особенно больно «сухой закон» бил именно по главным, авангардным революционным силам российских городов — по «фабричным» и «гарнизонным»: «богатая публика обходила запреты, в деревнях крестьяне гнали самогон, а вот рабочим, как и солдатам, приходилось терпеть жизненные тяготы на трезвую голову»9.
Лишенные возможности канализации социальной агрессии в привычной форме и доступным способом, массы копили энергию социального взрыва. Ущемленные в своем «естественном» праве «спускать пар» в пьяном забытьи, дарующем хотя бы иллюзорное облегчение от всех жизненных невзгод (число которых, заметим, резко возрастало именно накануне и в ходе смуты), взвинченные вынужденным временным воздержанием от алкоголя, — массы бросились активно наверстывать упущенное, когда смута «революционным порядком» отменила соответствующие ограничения и выпустила накопившееся напряжение в социальную сферу. Аккумулированный «сухим законом» массовый психологический «пар» вырвался со страшной силой, сокрушая основания признанного неправедным «старого мира».
Несложно заметить, что разрушать вообще сподручнее, да и гораздо «веселее», спьяну. Однако, как давно уже подмечено самим народом: «вино сперва веселит, а там без ума творит». На смену куражу пьяного «веселия» празднующей революционный хмельной карнавал народной Руси неизбежно заступала горечь тяжкого «похмелия», что усугубляло «революционное» ожесточение и пролонгировало желание вновь «развеселиться». Подобные микроциклы (круговорот которых вполне соответствовал логике еще одной русской народной поговорки: «Перед хмелем падко, во хмелю сладко, по хмелю гадко») в поведении определенной части активных участников изнаночной жизни русской революции оказывали заметное воздействие на динамику смуты. Как сформулировала в статье со знаковым наименованием «Алкоголь и русская революция» современный исследователь Т.А. Павлова: «Не придавая роли алкогольной агрессии в насилиях времен русской революции исключительного значения, следует, однако, отметить: нарастающий вал кровавой, изощренной, часто бессмысленной жестокости в немалой мере был обусловлен массовым и систематическим отравлением людей плохо очищенным алкоголем. Потребление его растормаживало низшие инстинкты, страсти и влечения, отнимало способность критически оценивать свое поведение и объективную ситуацию, рождало импульсивность и неуправляемость. В свою очередь состояние абстиненции (похмельный синдром) множило чувства гнева, раздражения, озлобленности, стремление выместить на беззащитных людях любого класса и социального статуса. свою неконтролируемую агрессию. Эти психофизиологические процессы отчасти объясняют тот внезапный взрыв "революционной истерии", который имел такие пагубные последствия для истории России»10.
Показательно, что многие свидетели, очевидцы и участники русской смуты 1917 года при описании самых разных ее событий, не сговариваясь, используют «алкоголе-содержащую» лексику и непосредственно связанные с алкоголем эмоционально-художественные образы. «Ты — бездомная, гулящая, хмельная, Во Христе юродивая
7 Безгин В.Б. Указ. соч. С. 172.
8 Там же (цитируются воспоминания сельского школьного учителя Н. Бунакова — см.: Бунаков Н. Сельская школа и народная жизнь. Наблюдения и заметки сельского учителя. СПб., 1906. С. 98).
9 Алексеев А. Падение монархии в России: заговоры и революция // Наука и жизнь. 2007. № 11. С. 62.
10 Павлова Т.А. Алкоголь и русская революция // Вопросы истории. — 2000. — № 7. — С.173.
Русь» — с грустью, но и с какой-то смутной гордостью признавал Максимилиан Волошин. Другой русский поэт, Сергей Бехтеев, описывал революцию 1917 года более жестко: «Челядь под крики и звон топоров /Празднует праздник свободы / С песнями пляшут у ярких костров / Диких людей хороводы. / Льется сивуха; ликует разврат; / Боги летят с пьедесталов; / Зычно скликает погромный набат / К падали красных шакалов. / Шапка упала к ногам звонаря; /Ждать, мол, осталось немного: /Выкинул он из России Царя, / Выкинет кстати и Бога. / Грозно удары гудят и гудят, / Колокол плачет и стонет; / Пьяный народ под зловещий набат / Совесть навеки хоронит»11. Термином «кабак»12 определял вообще всю совокупность «ослепительных достижений Февраля» И.Л. Солоневич. О «революционной сивухе»13, отравлявшей сознание русского народа и русской интеллигенции, писал С.Н. Булгаков. Наиболее типичным можно признать умеренное высказывание Н.В. Устрялова, который так охарактеризовал охвативший не только массы, но и элиты, постфевральский «алкогольный синдром»: «Да, все мы, даже самые трезвые, были хоть на миг, хоть на пару дней опьянены этим хмельным напитком весенней революции»14. По смыслу, подобные элитарные высказывания тождественны массовой присказке: «мартовское пиво с ног сбило». И таких признаний и оценок можно привести великое множество, что свидетельствует об их явной неслучайности.
Как «образец народного юмора», многими газетами в 1917 г. была перепечатана получившая широкое распространение (ходившая «по рукам») листовка («Декларация») самопровозглашенной «Партии алкоголиков» с «предвыборной агитацией» следующего, весьма показательного содержания:
«Граждане и Гражданки!!!
Голосуйте за список № 18.
Наш девиз:
«Алкоголики всех стран, соединяйтесь»
«Лишь в опьянении обретешь ты утешение»
Мы требуем:
1. Свободной повсеместной продажи питей[ного].
2. Всеобщего, прямого, равного, тайного и явного распития спиртных напитков, во всех видах и во всякой посуде.
3. Свободного выбора разного рода питий и закусок к ним, основанного на принципе самоопределения желудка всех народов без различия пола, возраста, вероисповедания и убеждения.
4. Гласного всенародного суда алкоголиков над представителями старой власти, за прекращение ими винной продажи и строгого наказания их вплоть до ссылки на каторжные работы без срока.
5. Полной амнистии и немедленного освобождения из всех мест заключения, при старом и новом режимах, производителей и продавцов ханжи, политуры, денатурата, кислушки, самогонки и пр. и пр. и пр.
6. Всеобщего бесплатного лечения всех пострадавших на почве алкоголизма.
7. Свободного возвращения домой, во всякое время, упившихся, без аннексий и контрибуций.
8. Войны до победного конца с женами, сожительницами, матерями и сестрами за СВОБОДНУЮ АВТОНОМНУЮ ВЫПИВКУ.
11 См. Бехтеев С.С. Звонарь // Песни русской скорби и слез: За Веру Святую, за Землю Русскую, за Белого Царя — [Электрон. ресурс] — Режим доступа: http://bokatch.com.ru/Bekhteew.php.
12 Солоневич И.Л. Россия и революция. М., 2007. С. 386.
13 См.: Галин В.В. Война и революция. М., 2004. С. 80.
14 Устрялов Н.В. Под знаком революции. Харбин, 1927. С. 204-205.
Да здравствует РАСПИВОЧНО И НАВЫНОС.
Партия алкоголиков»15.
А если серьезно, то, чтобы заметить, насколько имманентна проблема пьянства российскому политическому процессу 1917 года, действительно достаточно хотя бы бегло пролистать газеты и журналы этого времени. Терминология революционной прессы имела ярко выраженную алкогольно-тематическую направленность: «общественное брожение», «массовое помутнение», «опьянение демократией», «политический кабак», «пьяный угар», «пьяный разгул», «градус революции», «революционная сивуха», «революционный хмель», «хмельная свобода», «горькое похмелье»... и т.д. и т.п.
«Русь снова пьяна, только не вином, а свободой»16 — подобными фразами пестрели газетные заголовки и были переполнены тексты передовиц, не говоря уже о репортажах с мест и тем более фельетонах. Выражением высшей похвалы тому или иному политическому лидеру служил эпитет «трезвый» или «трезвомыслящий», в крайнем случае, хотя бы «протрезвевший» или «отрезвленный». Но даже при этом, как правило, констатировалось, что в текущем состоянии все равно ни одно трезвое слово не доходит до народного сознания.
Соответствующие алкогольно-лексические формулировки использовались и для обзора политических событий, и для оценок своего к ним отношения. «Кажется, наше опьянение немецкой самогонкой под названием «большевиловщина» кончилось», — так, к примеру, констатировала (преждевременно, надо сказать) газета «Волжский день». «Началось жестокое похмелье... Кряхтя и почесываясь, мы начинаем «подбирать» в уме, во что обошелся стране этот бесшабашный пьяный разгул», — комментировались в статье «Похмелье» июльские события в Петрограде17.
Но, дело, разумеется, вовсе не в лексике. Как уже было отмечено, Смутой с самого начала де-факто был аннулирован царский — «недемократический» — сухой закон. И уже 28 февраля в революционном Петрограде профессор Б.В. Никольский прозорливо записал: «.Везде одно и то же: любопытство, веселое ощущение полной безнаказанности, сдерживаемое тайным страхом, изредка пьяные и гулянье, гулянье и гулянье. Словом, анархия на себя смотрит и удивляется. Боже упаси, когда хлебнет вина и попробует крови...»18.
И действительно, провозглашенная Февралем демократия была воспринята как, в том числе, возможность утолить накопившуюся жажду. «Глоток свободы» перестал быть для масс всего лишь фигуральным выражением и приобрел конкретное и понятное всем наполнение. Винные погреба, аптеки, заводы по производству спиртного и склады для его хранения и т.п. естественные очаги анархии — с наступлением «революционной демократии» превратились в объекты стратегического значения, в ситуациях любых массовых беспорядков куда более привлекательные для масс, чем хрестоматийные вокзалы, почты и телеграфы. Все большее число «революционных акций» совершалось с целью завладеть спиртным и воспользоваться им по прямому назначению. Но известно, что, разогнав тоску, бывает трудно остановить веселье. И еще большее число пресловутых акций совершалось, так или иначе, под влиянием спиртного. Как признают современные историки, «значительная часть революционных акций совершалась либо с целью завладеть спиртным, либо под воздействием алкогольных паров, и может классифицироваться не иначе как пьяные погромы»19.
15 Цит по: Славянова З.М. Лубочная литература 1917 г. // Революция 1917-18 гг. в Самарской губернии. Т. 1. Самара, 1918. С. 106-107.
16 См., напр.: Симбирская народная газета. Симбирск. 1917. № 9 (11 мая).
17 Волжский день. Самара. 1917. № 154 (18 июля).
18 Цит. по: Чхартишвили П.Ш. Черносотенцы в 1917 году // Вопросы истории. 1997. № 8. С. 133.
19 Рынков В. Водка казённая, самогон домашний // Родина. 2002. № 6. С. 50.
Не будет большим преувеличением в обобщающем утверждении, что именно алкоголь был одним из важных факторов, не просто характеризующих образ смуты, но придающих некое единство самой смуте в целом, — он служил фактором, объединяющим представителей самых различных классов, сословий, социальных статусов, ген-дерных ролей, демографических групп, географических регионов и т.д. В известном смысле, алкоголь эффективно участвовал в формировании главных социокультурных коммуникаций смуты, соединяя в один мутный поток события центральные и периферийные, городские и сельские, частные и общинные, гарнизонные и фабричные. В частности, как подметил В.П. Булдаков, одним из каналов «классового единения» в ходе «Красной смуты» было самогоноварение, ставшее «своеобразным каналом «смычки» города с деревней, осуществляемой через вконец распоясавшихся солдат»20. Причем, по его же выражению, уже «к лету (1917 г. — П.М.) солдатская пьянь и большевизм слились в некий неразделимый развеселый образ»21.
В архивах сохранились аутентичные аналитические обзоры Главного Управления по делам милиции МВД Временного правительства, в которых даны экспертные оценки поэтапного перерастания «демократических перемен» в типичные формы «деструктивного поведения масс»: различные «эксцессы», захваты, самосуды, погромы, и, наконец, фактически антигосударственные выступления. Погромы, охватившие в результате всю «демократическую» Россию (постепенно превращавшиеся в один «всероссийский погром») самым причудливым образом перемешали прежние социальные группы в возбужденные сходными желаниями «массы». Они «объединяли погромные черносотенные элементы дореволюционного времени с последователями самых крайних левых течений. Политические организации перестают владеть настроениями масс, и это порождает анархию слева и контрреволюционные настроения справа...». Эксперты МВД отмечали, что излюбленными объектами «революционных выступлений» разочаровавшихся в политике масс становятся склады спирта и винные погреба. Посланные на усмирение солдаты очень часто охотно примыкают к бесчинствующей массе. Обозначается явная тенденция к сливанию в одну распаленную массу и крестьян, и солдат, и рабочих. «Все чаще и чаще разгром направляется на винные склады и пьяная толпа своими бесчинствами терроризирует население городов. Одновременно аграрное
движение приобретает характер продовольственных эксцессов и, перебрасываясь в го-
22
рода, сливается с солдатским погромным движением в один широкий поток»22.
Характерное обобщающее описание места и роли «алкогольного объекта» (в данном, пожалуй, наиболее распространенном случае, спиртового завода со складом) в общественной жизни обычного российского городка периода «февральской демократии», дано П.Н. Красновым в статье «Около спирта», опубликованной в журнале «Нива» в июле 1917 г. В ней он описывает типичнейшую картину накопления предпогром-ных настроений, закономерно приводящих к типичнейшему пьяному погрому: «В городе. не все ли равно в каком городе, в одном из многочисленных маленьких городов, рассеянных по лицу земли Русской <...> был казенный спиртоочистительный завод и склад винного спирта и денатурата. И вот, с того самого дня, как пришли в этот город солдаты — все достопримечательности города обратились в ничто. Объектом всеобщего наблюдения, местом всеобщих прогулок стал спиртовый завод и склад. Спирто-вый завод не работал, но склад был полон. И это слово «полон» звучало как набатный звон <... > спирт постепенно охватывал внимание, колдовал мозг, мутил сознание всей этой людской массы <...> ходили с ведрами, ждали чуда. И чудо вышло. Чудо случилось. Кристальной струей забил живительный фонтан, но принес с собою не жизнь, а
20 Булдаков В.П. Красная смута. С. 114.
21 Там же. С. 123.
22 См.: ГАРФ. Ф.1791. Оп. 6. Д. 401. Л. 47, 52, 151 Об., 152, 153 Об.
смерть многим людям <...> Пьянели сотнями, галдели, вырывали друг у друга котелки, толпились и падали под ноги перепуганных лошадей, били друг друга, целовались друг с другом, орали песни, от бешеного восторга переходили к озлоблению и тут же умирали с кровавой пеной на губах. В погребах были целые бассейны денатурата. И люди прильнули губами к фиолетовой, жгучей, отвратительно пахнущей жидкости и тянули ее полными губами, полным ртом. Слышались стоны, пьяные песни, проклятия, и на маленьком кусочке земли толклись тысячи обезумевших людей. Кто-то догадался поджечь спирт. Толпа ахнула и заревела, когда громадное голубое пламя метнулось из погребов <...> Вой пламени сливался с ревом, хохотом, дикими возгласами и улюлюканьем толпы <...> Это была страшная победа спирта над людьми. Более 100 трупов, как после какого-то сражения, лежало вдоль железнодорожного пути. Сто человек отдали свою молодую и кому-то так нужную, кем-то далеко любимую жизнь. За что?.. Два дня и две ночи бушевало море огня, выжигая кругом. И два дня ходила, шаталась и неистовствовала пьяная толпа, наводя ужас на обывателей. Пьяные люди врывались в мирные дома, перерывали имущество, толкали женщин, били детей, искали спирта. Нужно было опохмелиться, нужно было затуманить мозг, заставить себя позабыть все ужасы пережитого. "Сатана там правил бал!.."» — подытожил П.Н. Краснов свой рас-
23
сказ о характернейшем явлении «смутного времени»23.
Описанная история не является художественным вымыслом или литературной гиперболой. Случаи, когда в ходе пьяных погромов и захватов винных погребов, спиртовых заводов и складов солдаты целыми десятками напивались до смерти, широко известны24. Как об обычных, проходных эпизодах своего участия в Первой мировой войне, вспоминал, например, бывший солдат Д.Е. Моргачев: «Начальство прислало охрану — выгонять из склада и вытаскивать утопленников. А еще дальше был спиртной завод. Баки со спиртом были пробиты пулями, и спирт разлился, и не менее двух десятков солдат, опившихся и уже мертвых, валялось вокруг. И сюда поставили охрану. Так продолжалось несколько часов, потом пошли дальше...»25. Пожалуй, наиболее часто цитируемым в публикациях, посвященных роли алкоголя в политической жизни России 1917 года, документальным описанием «классического» солдатского пьяного погрома являются воспоминания очевидца о погроме, произошедшем в небольшом уездном городке Острогожске Воронежской губернии: «Началось нечто невероятное. Пили из ведер, солдатских котелков и просто перегнувшись через край огромного чана; пили тут же из бочек, пили во дворе, усевшись у стенок подвала. К заводу бежали со всех сторон всякие проходимцы. Теснота и давка в подвалах нарастали с каждой минутой. Солдаты, чтобы не лазать по гладким и скользким стенкам чанов и не черпать водку, перегибаясь через стенки, просто простреливали чаны из винтовок. Струйки водки лились прямо в котелки. Но, разумеется, большая часть спиртного стекала на пол. Вскоре в подвале ходили по пояс в водке. Кто падал, больше уже не вставал, тонул в ней. Тут же возникали драки пьяных из-за места у бочек и чанов, из-за прохода в подвалы. Все кончилось чрезвычайно печально. То ли кто-то, выпив, решил закурить в подвале и бросил горящую спичку, то ли кто-то зажег спичку, чтобы найти упавшего товарища, но вдруг в подвале вспыхнул пожар, который моментально охватил все помещение. Началась страшная паника. Все ринулись к выходам. Образовались пробки. Люди с громкими воплями выскакивали из подвалов и с воем катались по земле, стара-
23 Краснов П.Н. Около спирта // Нива. 1917. № 29 (22 июля). С. 448-451.
24 См.: Булдаков В.П. Красная смута. С. 29.
25 Моргачев Д.Е. Моя жизнь // Воспоминания крестьян-толстовцев, 1910-1930-е годы. М., 1989. С. 250251.
ясь потушить свою горящую одежду. Многие пьяные так и не выскочили, сгорели»26. Подобных свидетельств можно привести еще множество.
Но в таком специфическом — алкогольно-погромном — контексте, поставленный вопрос до сих пор сложно отнести к числу всесторонне и исчерпывающе представленных в обширнейшей историографии российских революций. Затронем отдельные историографические пласты этой темы. В частности, на рубеже XX-XXI вв., после очередной провальной попытки властей ввести в нашей стране «сухой закон», некоторые аспекты взаимоотношений российской исторической действительности и алкоголя стали предметом специальных исследований. Вышел целый ряд посвященных выявлению указанной ретроспективы монографических работ27. Было опубликовано изрядное множество отражающих те или иные фрагменты темы конкретно-исторических статей по близким к рассматриваемому периоду временам28 (в том числе и зарубежных авто-ров29). Было защищено несколько диссертаций по отечественной истории30, появились
26 Цит. по: Сухов Ф. Русское пьянство. От царя Гороха до наших дней // Планета. 2007. № 1. — [Электрон. ресурс]. — Режим доступа: http://www.planeta.by/article/172 (Правда, в тексте статьи автор ошибочно именует Острогожск «Острогоржском» — прим. П.М.).
27 См., напр.: Багдасарян В.Э., Орлов И.Б. Питейная политика и «пьяная культура» в России: век XX-й. М., 2005; Валеев И.И. Алкоголь в России: история и современность. Уфа, 2006; Веселие Руси. ХХ век: градус новейшей российской истории: от «пьяного бюджета» до «сухого закона». М., 2007; Курукин И.В., Никулина Е.А. «Государево кабацкое дело»: очерки питейной политики и традиций в России. М., 2005; Их же. Повседневная жизнь русского кабака от Ивана Грозного до Бориса Ельцина. М., 2007; Ле-бина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии 1920-1930 гг. СПб., 1999; Левин Б.М. Радости и горести пития сквозь призму политики. М., 2006; Такала И.Р. Веселие Руси: История алкогольной проблемы в России. СПб., 2002.
28 См., напр.: Бордюгов Г.А. Социальный паразитизм или социальные аномалии?: Из истории борьбы с алкоголизмом, нищенством, проституцией, бродяжничеством в 20-30-е гг. // История СССР. 1989. № 1. С. 60-73; Звягин С.П. Сибирское земство и самогоноварение в 1918-1919 гг. // История крестьянства в России. СПб., 2000. С. 112-115; Коржихина Т.П. Борьба с алкоголизмом в 1920-е — начале 1930-х годов // Вопросы истории. 1985. № 9. С. 20-32; Кузнецов А.И. Потребление алкоголя сельским активом Сибири глазами крестьянства 1920-х гг. // Народ и власть: история, источники и методы исследования. М., 2000. С. 228-232; Он же. Самогоноварение в сибирской нэповской деревне как фактор конфликта между крестьянством и властью // Государство и личность в истории России. Новосибирск, 2004. С. 74-82; Литвак К.Б. Самогоноварение и потребление алкоголя в российской деревне 1920-х годов // Отечественная история. 1992. № 4. С. 74-88; Луков Е.В. К вопросу об отмене «сухого закона» на территории Белой Сибири // История Белой Сибири. Кемерово, 2003. С. 79-83; Орлов И.Б. «Класс — он тоже выпить не дурак»: Краткий курс российского пьянства на заре советской власти // Солидарность. 2002. № 16. С. 14-15; Павлю-ченков С.А. Ильич в запое // Родина. 1997. № 11. С. 47-53; Рынков В.М. Винная монополия в автономной Сибири // ЭКО. 2000. № 12. С. 157-162; Он же. Водка казённая, самогон домашний // Родина. 2002. № 6. С. 21-23; Тихомирова Н.М. Объективные интенции к росту алкогольного потребления в послеоктябрьской России // Вестник молодых ученых. Сер. Исторические науки. 1999. № 5. С. 53-59; Ее же. Производство и потребление алкоголя в первые годы нэпа: механизм контроля и формы противодействия // Источник. Историк. История: Сборник научных работ. Вып. 1. СПб., 2001. С. 509-528; Шекшеев А.П. Власть и енисейское крестьянство: отношения на почве самогоноварения (1917 — начало 1930-х годов) // Вестник КрасГУ. Сер. Гуманитарные науки. Красноярск, 2006. № 3. С. 26-30; Яров С.В. К вопросу о причинах роста алкоголизма в 1920-х годах // Народная борьба за трезвость в русской истории. Л., 1989. С. 42-44.
29 См., напр.: Мак-Ки А. Сухой закон в годы первой мировой войны: причины, концепция и последствия введения сухого закона в России. 1914-1917 гг. // Россия и первая мировая война: Материалы междунар. науч. коллоквиума. СПб., 1999. С. 146-159; Треншел К. Проблема пьянства в России и антиалкогольная кампания в годы первой пятилетки (1928-1933) // История России: Диалог российских и американских историков. Саратов, 1994. С. 91-93.
30 Только по специальности 07.00.02 см., напр., дис. ... канд. ист. наук: Зоткина Н.А. Феномен девиантно-го поведения в повседневной жизни российского общества на рубеже XIX XX вв.: преступность, пьянство, проституция: На материалах Пензенской губернии. Пенза, 2002; Карандашев Г.В. Питейное дело в губерниях Центрально-промышленного района России в конце XIX — начале XX века. Ярославль, 2006; Кузнецов А.И. «Алкогольный вопрос» в сибирской деревне 1920-х гг. Новосибирск, 2005; Николаев А.В. Борьба с пьянством и алкоголизмом в 1894-1932 гг.: опыт отечественной истории. Тольятти, 2002; Па-
даже специальные учебно-методические работы31. Появились и отдельные публикации
32
по теме, непосредственно посвященные отдельным эпизодам революционной эпохи32, и работы обобщающего характера33.
И все же о конкретно-историческом значении пьяных погромов в российском политическом процессе между Февралем и Октябрем 1917 г. сказано еще далеко не все. Гораздо более известны и изучены пьяные погромы, прокатившиеся уже после захвата власти большевиками, прописанные в исторической литературе преимущественно в контексте борьбы с ними нового режима. В некоторых работах можно даже обнаружить довольно странные утверждения, что и сам этот феномен появился лишь с Октябрем, а до этого как бы и не существовал вовсе. Так, например, в статье «Провинциальная хроника революций начала ХХ века в России: алкогольный аспект», читаем буквально следующее: «С началом Октябрьского переворота в повседневную жизнь росси-
34
ян вошло новое явление — пьяные погромы » .
В настоящей статье сделана попытка взглянуть на поставленную проблему через призму вопроса, который принято считать основным в революции. Как известно из классиков, это вопрос о власти. Чтобы избежать обвинений в чрезмерных обобщениях, можно проиллюстрировать масштабы влияния «пьяных факторов» на общественные процессы в период между Февралем и Октябрем и соответствующую политическую борьбу на местах только на конкретно-исторических материалах Поволжья. При этом сознательно не станем использовать богатейшие материалы, свидетельствующие о погромном движении в поволжской деревне и победившей в сельской местности «аграрной анархии». (Хотя, при всей относительной изученности «черного передела», роль алкоголя в крестьянских выступлениях также осталась на периферии исторической науки. А ведь большинство погромов в деревне начиналось с локальной пьянки сбежавших с фронта односельчан, плавно перераставшей в «массовое революционное движение»).
Сосредоточимся исключительно на городских событиях и попытаемся проследить причинно-следственные связи между пьяными погромами, прокатившимися по поволжской провинции, и политической борьбой за власть на примере массовых городских самарских погромов в мае 1917 года. Сохранившиеся неопубликованные архивные документы (в том числе уникальные свидетельства очевидцев, собранные в свое время Самарским истпартом), материалы периодической печати различной партийной и общественной ориентации, и некоторые опубликованные источни-
нин С.Е. Повседневная жизнь советских городов — пьянство, проституция, преступность и борьба с ними в 1920-е гг.: На материалах Пензенской губернии. Пенза, 2002.
31 См., напр.: Из истории борьбы с пьянством, алкоголизмом, самогоноварением в Советском государстве (1917-1985 гг.): Учеб.-метод. материалы. М., 1988.
32 См., напр.: Гапеева М.С. Средние слои населения г. Владикавказ: революционизация повседневности // КубГАУ: Исторические науки. Краснодар, 2006, № 21 (05). С. 96-105; Данилова М.Д. Несколько штрихов к октябрьским дням 1917 г. в Ярославской губернии // Новый мир. 2001. № 4. С. 220-222; Канищев В., Протасов Л. «Допьем романовские остатки!» Пьяные погромы в 1917 году // Родина. 1997. № 8. С. 6265; Павлюченков С.А. Веселие Руси: Революция и самогон // Революция и человек: быт, нравы, поведение, мораль. М., 1997. С. 133-142.
33 См., напр.: Булдаков В.П. Красная смута.; Канищев В.В. Русский бунт — бессмысленный и беспощадный: погромное движение в городах России в 1917-1918 гг. Тамбов, 1995; Нарский И.В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917-1922 гг. М, 2001.
34 См.: Савченко М.В. Провинциальная хроника революций начала ХХ века в России: алкогольный аспект (По материалам Пензенской губернии) // Конференции на историческом факультете МГУ: «Ломо-носов-2001» — [Электрон. ресурс]. — Режим доступа: http://www.hist.msu.ru/Science/Conf/lomweb01/ savchen.htm.
ки представляют собой в высшей степени любопытный материал для исследования поставленной проблемы35.
С 1 по 3 мая в Самаре не утихал грандиозный пьяный погром. Немногочисленным трезвым гражданам открылись воистину сюрреалистические картины апофеоза отечественной «демократии». Огромные толпы обезумевших от жажды горожан и «гостей города» громили винные магазины, склады, погреба, аптеки. Пили в соответствии с «народными рецептами»: «из полуведра, да не чарочкой, а в припадочку». Пили все, что горит, и закусывали там же награбленным. Пили из бочек до тех пор, пока упившегося не оттаскивали более трезвые, занимавшие его место. От бутылок, чтобы не тратить время, прямо на месте отбивали горлышки. В страшной толкучке люди резали себе губы и руки, но не переставали пить, обливаясь вином и кровью.
Жизнь города была полностью парализована. На улицах шатались буйные и валялись полумертвые. Совет рабочих, военных и крестьянских депутатов вынес резолюцию о чрезвычайных мерах36. Был введен комендантский час, принято решение «виноградное вино в бочках, прокисшее и испорченное, совершенно уничтожить, а коньяки, водки и неиспорченное вино перевезти в винный склад», «прекратить немедленно продажу из аптек и аптечных магазинов тройного одеколона». Склады и подвалы Жигулевского пивоваренного завода и ряд винных погребов были затоплены с помощью городских пожарных команд. Многие из одержимых Бахусом бросались вплавь в образовавшиеся пенные потоки и жадно пили, некоторые захлебывались и тонули в мутных хмельных лужах. Долго не прекращались попытки попробовать, сильно ли разбавлено растекающееся по проезжей части вино.
Алкогольные напитки, до которых еще не успели добраться страждущие, повсюду уничтожались отрядами вооруженных рабочих Трубочного завода Самары (Масштабы «алкогольных ликвидаций» иллюстрируют следующие цифры. Только в одном из магазинов — магазине Пятова — было уничтожено 10 тысяч бутылок вина и 20 пятидесятиведерных бочек. Только в одном из складов — складе Иванова — было уничтожено 7 тысяч ведер вина.).
Сразу отметим, что Трубочный завод имел устойчивую репутацию главного бастиона местного большевизма. Закономерно, что и главную роль в вооружении рабочих отрядов и организации подавления массовых беспорядков в Самаре сыграли именно большевики. Но, несмотря на вооруженное патрулирование улиц и аресты самых активных любителей выпить на халяву и от души побуянить (патрулями рабочих и солдат, в том числе с личным участием членов Советов Рабочих и Военных депутатов, было арестовано 234 человека, из них 143 солдата и 38 рабочих)37, погромная вакханалия продолжалась еще трое суток. Толпы с криками: «Смерть буржуазии!», «Выпьем все у буржуев!», «Пустим» их по миру!» и т.п. — продолжали искать бутылки, невзирая ни на какие увещевания властей «беречь завоеванные демократические свободы». Перефразируя известное высказывание И.С. Тургенева о том, что Венера Милосская несомненнее принципов Французской революции, можно констатировать, что бутылка оказалась для толп гарнизонных солдат, местных рабочих, обывателей и маргиналов, а
35 См.: Государственный архив Самарской области (далее — ГАСО). ФП. 3500. Оп. 1. Д. 202. Л. 17; Д. 210. Лл. 56-58 и др.; Волжский день. Самара. 1917. №№ 92, 93, 94, 97, 98; Волжское Слово. Самара. 1917. №№ 91, 94; Солдатская газета. Самара. 1917. № 20; Приволжская Правда. Самара. 1917. №№ 11, 13; Известия Совета рабочих депутатов. Самара. 1917. № 43; Блюменталь И.И. Революция 1917-1918 гг. в Самарской губернии: Хроника событий. Т. 1. Самара, 1927. С.91-94; Попов Ф.Г. Летопись революционных событий в Самарской губернии 1902-1917 гг. Куйбышев, 1969. С.465; и др.
36 Солдатская газета. Самара. 1917. № 20; Волжский день. Самара. 1917. № 93; Блюменталь И.И. Указ. соч. С. 90.
37 Приволжская Правда. Самара. 1917. № 13; Блюменталь И.И. Указ. соч. С. 92.
также приехавших в город на поиски лучшей доли губернских крестьян куда «несомненнее», чем «принципы Февральской буржуазно-демократической революции».
Итоги «печальных событий», как мягко именовали пьяные погромы самарские газеты, оказались неутешительны. Городу был нанесен ущерб более чем в миллион рублей38. По улицам текли розовые ручьи, рядом валялись налакавшиеся грязного разбавленного вина разнообразные домашние животные жителей Самары и, разумеется, сами «отдельные жители». Как иронизировали местные репортеры, коровы и свиньи тоже с удовольствием сосали «необыкновенную воду», «сосали с аппетитом, как переодетый городовой». «Но все же приятнее видеть пьяную свинью, чем пьяного челове-
39
ка...»
Затем, как обычно, начался «поиск врагов», виновных во всем случившемся. Большевистская «Приволжская правда», по своему всегдашнему обыкновению, обвинила во всем черносотенцев, охранников, переодетых в солдатскую форму городовых, жандармов и прочих «слуг старого режима», к которым, дескать, присоединились уголовные и тому подобный «темный элемент»40. Парадоксальным образом, в унисон выступил и главный местный орган печати «Партии Народной Свободы», который, несмотря на разгул «народной свободы», продолжал по привычке винить царя и «слуг низвергнутого Николая». Воистину, «пьяный проспится, а дурак никогда»: за погромами «прозорливые» самарские либералы увидели угрозу «восхода старого солнца — Солнца самодержавия», и с упорством, достойным лучшего применения, заклинали массы сказать виновникам решительно: «Урядник, удались немедленно!»41.
Однако в Приказе № 137 от 3 мая начальника Самарского гарнизона указывались иные «враги демократии»: «Люди, ненавидящие Россию и, несомненно, состоящие на службе наших врагов, проникли в действующую армию с настойчивостью, характеризующей наших противников, и, по-видимому, выполняя их требования, проповедуют необходимость окончить войну как можно скорее. Одновременно с этим в стране идет усиленный призыв к неповиновению и погрому... Не верьте предателям, проповедующим погромы, непослушание... власти в лице Временного правитель-
42
ства...»42.
Обвинения в организации погромов «бывших городовых и жандармов» оказались напраслиной. Из 234 задержанных не оказалось ни одного из бывших полицейских. Командиры рот, сформированных из чинов и жандармов, прислали в редакции газет гневные письма, в которых осуждали погромы и выражали готовность встать на защиту молодой свободной России от всяких на нее посягательств43. При отсутствии неопровержимых прямых документальных доказательств того, кем были организованы погромы (если они вообще были «организованы»), можно все же задать классический детективный вопрос: кому они были выгодны, какая политическая сила смогла воспользоваться их «плодами»?
На материалах Самары можно констатировать, что «пьяные погромы» послужили там универсальным и безотказным инструментом организации большевиками основных боевых ячеек будущей «гвардии»44. Самарские майские погромы дали отголоски по всей губернии. Так, 4 мая аналогичные события произошли в Бугуруслане, 7 мая тот же сценарий разыгрался в Белебее, 17 июля — в Новоузенске, 24 августа — в Ни-
38 Блюменталь И.И. Указ. соч. С. 91.
39 Волжский день. Самара. 1917. № 94.
40 Приволжская Правда. Самара. 1917. №№ 11, 13; Блюменталь И.И. Указ. соч. С. 91.
41 Волжский день. Самара. 1917. № 92 (2 мая).
42 ГАСО. Ф. 813. Оп. 1. Д. 6. Л. 149.
43 См.: Волжский день. 1917. №№ 95, 98.
44 Подробнее см.: Марченя П.П. Пьяные погромы и борьба за власть в 1917 г. // Новый исторический вестник. 2008. № 1 (17). С. 84-95.
колаевске. и т.д. И такие же события предшествовали и окончательному оформлению Красной гвардии в октябре 1917 г. накануне переворота: 2-3 октября прокатились «пьяные погромы» в Бузулуке, 3 октября — в Николаевске и Пугачеве, 10-11 октября — в Бугульме... И всюду погромы подавлялись вооруженными отрядами «Красной гвардии» или так называемыми «Военно-революционными комитетами». Они специально создавались по такому случаю, вооружались, а после «восстановления порядка» оставались в полной боевой готовности.
Погромы терроризировали обывателя, а еще Алексис Токвиль отмечал, что революциями управляет страх. Большевики сумели мобилизовать в своих интересах обе крайности массового сознания — и стремление к анархии, и желание твердой власти. Пьяные погромы деструктурировали власть и обнажали ее бессилие, они давали большевикам возможность вооружаться под предлогом наведения порядка и оставлять оружие в ожидании подходящего случая. Сама деятельность по подавлению погромного движения служила безопасной репетицией будущих активных вооруженных действий, позволяла завоевывать политический капитал у населения на фоне падения престижа лишенной возможности эффективно действовать законной власти, приучала население к организованному насилию, придавала легитимности антиправительственным акциям большевиков, подготавливала сознание масс к будущему перевороту. Отработанная схема «погром — организация Красной гвардии — подготовка к перевороту» типична не только для Самарской губернии. Напротив, она прослеживается во многих и многих населенных пунктах России, что может стать предметом особого исследования.
Представляется очевидным, что затронутая тема не утратила своей актуальности в наши дни. Конечно, пьяные погромы не относятся к событиям нашей истории, которыми стоит гордиться. И может возникнуть вопрос: «А надо ли это вспоминать?». Уместно ответить словами А.И. Солженицына: «.не надо вспоминать! зачем ворошить прошлое? — это так больно, это сыпать соль на старые раны! Так тем опаснее станет для нас Февраль в будущем, если его не вспоминать в прошлом. И тем легче будет забросать Россию в ее новый роковой час — пустословием. Вам — не надо вспоминать? А нам — надо! — ибо мы не хотим повторения в России этого бушующего кабака, за 8 месяцев развалившего страну»45.
В заключение подчеркнем: несмотря на очевидно значимую и неприглядную роль алкоголя в социально-политической истории 1917 года, было бы в корне неверно интерпретировать революционные события этого времени как всего лишь пьяное безумие смуты. Ошибочны или даже преступны попытки свести горькую правду народа в революции к алкогольной биохимии народных эксцессов, а результаты массовых волеизъявлений — к последствиям массовых возлияний. Напротив, автор убежден, что массовые проявления общественной жизни России в ее критических ситуациях (даже если они и выглядят как проявления катастрофического социального безумия) подчинены исторической логике более высокого порядка46.
Павел Петрович Марченя — кандидат исторических наук, доцент, доцент Московского университета МВД России, доцент Учебно-научного Центра «Новая Россия. История постсоветской России» Историко-архивного института Российского государственного гуманитарного университета.
45 Солженицын А.И. Наши публицисты // Солженицын А.И. На возврате дыхания. М., 2004. — [Электрон. ресурс] — Режим доступа: http://www.rodon.org/sai/np.htm
46 См., напр.: Марченя П.П. Политические партии и массы в России 1917 года: массовое сознание как фактор революции // Россия и современный мир. 2008. № 4. С. 82-99; Его же. Психология масс и партий в русской революции: от Февраля к Октябрю 1917 г. // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер. «История России». 2009. № 3. С. 23-34; Его же. Изучение массового сознания революционной эпохи 1917 г. в отечественной исторической науке // Вестник РГГУ. Сер. «Исторические науки. История России». 2009. № 17. С. 212-227.
