CC BY
259XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
Сухова Ольга Александровна
доктор исторических наук Пензенский государственный университет
СОЦИАЛЬНЫЕ НАСТРОЕНИЯ И МАССОВОЕ СОЦИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Первая мировая война относится к тем событиям, что по масштабам и степени своего воздействия на последующий ход истории человечества являются определяющими. 1914 год выступает тем водоразделом, который необратимо изменил привычный ход течения жизни, создав основу для утверждения «короткий ХХ век».
Сегодня исследователи не ограничены в выборе методологии изучения истории военного конфликта, что вселяет уверенность в эффективности поисков исследовательской программы, адекватной достижениям современного гуманитарного знания. Наиболее продуктивным, на наш взгляд, выступает обращение к истории повседневности Первой мировой войны как к определенной технологии, позволяющей выстроить мозаичное полотно разрозненных фактов, событий и процессов в единую систему. Представление о естественной установке на изучение жизненного мира как первоосновы конституирования и конструирования произрастает из последовательного развития идей Э. Гуссерля, А. Щюца и их последователей. Темпорально-пространственные координаты культуры повседневности формируются «вокруг "здесь" моего тела и "сейчас" моего настоящего времени»1. Отталкиваясь от упорядоченной реальности повседневной жизни, можно выстроить систему взаимосвязей в пределах всего социума. В понимании одного из современных исследователей повседневности А. Людтке, основополагающим концептом здесь выступает практика (в современном гуманитарном знании эта идея становится все более популярной, появилось даже
1 Теоретические концепции повседневности в современной гуманитарной науке: хрестоматия / сост. А.В. Бушмаков. Пермь, 2010. С. 30.
- 105 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
понятие «практический поворот»). Помимо практики (поведения, посредством которого люди осваиваются с условиями своей жизни; адаптации; выживания) автор указывает на другие элементы повседневного взаимодействия: освоение (усвоить, сделать что-то своим в материальном смысле), акторы (действующие лица), силовые поля (социальные связи и действия по производству культурных продуктов), уклонения (стремление поступать иначе, чем ожидается)2.
Именно системный подход к анализу взаимодействий и взаимосвязей, возникающих в процессе конституирования и конструирования жизненного мира, позволяет избежать бесцельных дискуссий относительно ограничения круга проблем, подлежащих рассмотрению историей повседневности. В последнее время это направление исследовательских поисков приобретает характер очевидной тенденции. Если вопросы, которые волновали исследователей первой волны интереса к повседневности (рубеж XIX-XX вв.), фокусировали внимание на отдельных элементах конструкции: макро- и микросреда обитания, тело и заботы о его природе и социокультурных функциях, ключевые моменты в жизни человека (рождение, смерть и пр.), семейные и межличностные отношения, досуг3, то в работах последнего времени основной акцент все более смещается в сферу взаимодействия. В частности, Н.В. Розенберг предлагает модель, в которой согласуются три уровня организации структур повседневности:
- близость к собственному «Я» жизненного круга, очерченного пределами быта, обыденной реальности;
- основополагающие дихотомии, отвечающие за взаимодействие внеобыденных и повседневных сфер культуры: привычка-спонтанность, ритуалвнезапность, рутина-креативность, будни-праздник, традиция-мода, стабильность-экстремальность, реальность-виртуальность;
- и, наконец, к третьему уровню необходимо отнести язык, ценности и менталитет4.
Специфика изучения истории повседневности в эпоху Первой мировой войны заключается в первую очередь в возможности реконструировать дихотомию: стабильность-экстремальность, а также воссоздать особенности трансформации поведенческих практик, связанных с адаптацией, освоением перехода из привычного жизненного мира в предельно-критический, выстраивая стратегию «жизни в катастрофе» (по выражению И.В. Нарского5).
2 Людтке А. История повседневности в Германии: Новые подходы к изучению труда, войны и власти. М., 2010.
3 Полякова И.П. Социально-философское понимание повседневности. Липецк, 2009. С. 30-31.
4 Розенберг Н.В. Культура повседневности: методология исследования. Тамбов, 2010. С. 89-121.
5 Нарский И.В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917-1922 гг. М., 2001.
- 106 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
Изучение повседневности военных периодов позволяет зафиксировать не только следы кардинальных изменений восприятия вещного мира, событийных практик, субъект-субъектных отношений, но и определить наиболее значимые пласты обыденности, отвечающие за стабильность и витальность человеческого бытия.
Первым и, пожалуй, самым серьезным испытанием для российского общества в условиях начавшейся войны следует считать проведение мобилизационных кампаний. В целом, если верить данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи, проводившейся летом 1917 г., из сельских местностей 75 губерний и областей российской империи было мобилизовано 12 861,4 тыс. чел., в том числе из 47 губерний Европейской России - 10 932,6 тыс. чел.6
В июле 1914 г. впервые в российской истории проводился действительно всеобщий призыв на военную службу, когда в первые же дни войны деревня потеряла около 2,5 млн чел. или 14% всей мужской полнорабочей силы7. Положение усугублялось тем, что начало мобилизационной кампании пришлось на период страды при достаточно неблагоприятных видах на урожай 1914 г. в Европейской России. В кратчайшие сроки и в небывалых ранее масштабах местные власти вынуждены были решать огромное количество проблем как организационного (обеспечение сопровождения, питания и т.д.), так и идеологического характера (информирование призывников об условиях содержания их семей и пр.). Естественным результатом проведения «всеобщей» мобилизации при отсутствии необходимого периода апробации и согласования необходимых мероприятий силами целого ряда служб становятся сбои в решении организационных вопросов.
В этих условиях патриотический подъем, захвативший в июльские дни общественное сознание, был омрачен целым рядом случаев агрессивного поведения призывников, зафиксированных, главным образом, в восточной части Европейской России - в губерниях Самарской, Саратовской, Уфимской и Пермской. Волнения, вызванные мобилизацией и именуемые в полицейских документах «пьяными бунтами», а в советской историографии «стихийным выражением ненависти народных масс к грабительской войне, затеянной империалистами»8, были обусловлены рядом объективных причин.
6 Анфимов А.М. Российская деревня в годы первой мировой войны (1914 - февраль 1917). М., 1962. С. 188-189.
7 Беркевич А.Б. Крестьянство и всеобщая мобилизация в июле 1914 г. // Исторические записки. М., 1947. Т. 23. С. 13.
8 Там же. С. 8; Аналогичные оценки встречаются и у А.М. Гребнева. См.: Гребнев А.М. Аграрные отношения в Пензенской губернии между первой и второй буржуазно-демократическими революциями в России. Пенза, 1959. С. 127.
- 107 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
При рассмотрении рефлексии крестьянского сознания на новые стимулы времени обратимся, в первую очередь, к первичному определению, лексическое значение которого указывает на проблему социальной интерпретации введения запрета на продажу алкогольной продукции. Речь идет о существовании долговременной традиции регулирования сверхсильных переживаний, появление которых было спровоцировано возможной угрозой физической гибели. Как оказалось, в новых условиях реализовать прежний ритуал проводов в армию стало достаточно проблематично (напомним, что использование вина в крестьянской повседневной культуре носило знаковый, можно даже сказать сакрализированный, характер, оценивалось как способ психологической релаксации мобилизованных). Жесткое рассогласование, блокировка представлений массового сознания о востребованности и оправданности существования определенного поведенческого стереотипа, известного как «гульба» призывников, и наличной ситуации, представленной закрытием «казенок» в добавление к общей тенденции роста преступности и девиантных форм поведения в молодежной среде, в конечном итоге вылилось в погромные выступления. Объясняя поведение призывников «взрывом озорских и буйных наклонностей в сельской местности», отмечая «уверенность [запасных. - прим. О.С.] в своей безнаказанности, по примеру таких же грабежей при мобилизации во время войны с Японией, когда нападения на винокуренные лавки и расхищение вина из них в Саратовской губернии почему-то не получили возмездия»9, местные власти невольно фиксировали существование определенного поведенческого стереотипа, позволявшего регулировать массовые психические состояния.
В крестьянском сознании подобное поведение оправдывалось именно жертвенным характером войны («перед смертью все дозволено»). В образе «солдата» традиционно главной темой, обусловленной одним из первичных инстинктов человека, был «страх смерти», ощущение возможности или неизбежности которой снимало многие ограничительные запреты на поведенческие нормы патриархального общества. Первая мировая война с ее позиционным характером, неясными целями и масштабностью социокультурного воздействия вообще многократно усиливала звучание архаических образов. Именно массовость подобных суждений позволила С. Федорченко запечатлеть в качестве литературного образа: «С водкой сердцу в кулак не вступить. Кабы водку не запретили не добыть бы нам свободы»10.
С другой стороны, проведение мобилизации в разгар полевых работ породило новое противоречие, связанное с представлениями о сезонности земледельческого
9 Крестьянское движение в России в 1914-1917 гг. М.; Л., 1965. С. 122-123.
10 Федорченко С. Народ на войне. М., 1990. С. 101.
- 108 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
труда и патерналистской схемой социальных связей, что находит свое отражение в требовании обеспечения семей запасных государственными пособиями11. В документах местных ПЖУ особо отмечалось, что малейшая проволочка с оформлением документов на получение пособия вызывала ропот и возмущение среди «жен призванных»12.
В частности, 18 июля 1914 г. призванные запасные Маисской волости Породищенского уезда Пензенской губ. в количестве 215 чел. разгромили по пути следования казенную винную лавку в с. Столыпине того же уезда и уничтожили там вино. Для обеспечения порядка губернатор направил в село роту пехоты. Но уже на следующий день в селе вновь была разгромлена казенная винная лавка. Многие призванные изменили маршрут следования, значительная часть их разбрелась по лесу13.
По данным Краснослободского уездного исправника, 21 июля 1914 г., направляясь из г. Краснослободска в г. Троицк, партия запасных нижних чинов в числе 490 чел. совершила нападение на казенную винную лавку с. Малый Азясь14. В погроме участвовало практически все население села. Остановить толпу в 2 тыс. человек двум чинам полиции не удалось. Крестьяне под руководством запасного Тимофея Мартынова нанесли побои охранявшим винную лавку стражнику Кузнецову и уряднику Мельникову и, выбив окна, стали расхищать вино. По словам продавщицы вина казенной винной лавки № 353 А.Л. Машковой, было расхищено спирта 19 сотых ведра и вина 76% ведра на сумму 702 рубля и лично принадлежавшего ей имущества на 20 рублей, уничтожена и поломана казенная обстановка на 5 руб. 50 коп. и кружка для сбора пожертвований на слепых. Погром становится общим для всего села делом. Так, в ходе дознания крестьянка с. Малый Азясь Ефимия Тимофеевна Токарева 22 лет отметила, что днем 21 июля она действительно подняла с земли на улице около винной лавки две полбутылки вина, которые отнесла домой и распила с семейными15. В результате столкновения полиция применила оружие, один из призывников был смертельно ранен16.
11 Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период I мировой войны (1914 - март 1918 гг.). Екатеринбург, 2000. С. 111.
12 Центральный государственный архив Самарской области (далее - ЦГАСО). Ф. 468. Оп. 1. Д. 2127. Л. 4.
13 Гребнев А.М. Указ. соч. С. 127-128.
14 Государственный архив Пензенской области (далее - ГАПО). Ф. 5. Оп. 1. Д. 7988. Л. 24-33.
15 Там же. Л. 31.
16 Государственный архив Российской Федерации (далее - ГАРФ). Ф. 102. ДП. 1914. Оп. 123. Д. 138. Ч. 49. Л. 9.
- 109 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
Все чаще в полицейских сводках фиксировалось преимущественное участие молодежи в погромных выступлениях. Так, в с. Солодче Саратовской губернии в разгроме казенки 26 июля 1914 г. участвовала в основном «всё молодежь». В числе обвиняемых по делу о разгроме винной лавки в с. Переезде Аткарского уезда той же губернии 23 июля 1914 г. оказалось семь подростков 12-16 лет, освобожденных в дальнейшем от ответственности по малолетству, в том числе три девочки17. В общей сложности, к денежному штрафу или тюремному заключению было приговорено 43 чел., 18 из которых - в возрасте до 30 лет.
В г. Ставрополе Самарской губ., где находился сборный пункт, поводом для волнений послужило повышение цены на хлеб. 21 июля мобилизованные разгромили несколько лавок и магазинов, была предпринята попытка нападения на казначейство. В ходе подавления беспорядков двое участников выступления были убиты, один из стражников получил ранения18. В Саратовской губернии ситуация также обострилась до предела. В г. Царицыне, где жертвы были наиболее многочисленными (21 июля погибло 20 и было ранено 24 участника выступления), процессу массовизации способствовало отсутствие достоверной информации относительно выдачи пособия семьям запасных, и основную роль в беспорядках, вылившихся в разгром сборного пункта, сыграли здесь женщины - жены призывников19. Скопление значительных масс людей в непосредственной близости от сборных пунктов, общность эмоционального восприятия происходившего, ощущение состояния фрустрации как блокировки всех надежд в дополнение к особенностям крестьянской психологии, выраженным склонностью к коллективным способам мышления и поведения, - вот перечень условий формирования определенного состояния сознания, при котором достаточно любого, даже самого незначительного повода для перехода социальной динамики на уровень агрессии. Сам повод в различных его вариациях, вызывавший проявления массового поведения, выполнял исключительно функцию провоцирования толпы на решительные действия и не отражал реального содержания социальных представлений и ощущений20.
Объявление «Высочайшего повеления о призыве ратников» в координатах родового сознания выполнило функцию сигнала к запуску процессов слухообразования, формировавших в крестьянской среде представления об обоснованности, освещения традицией, а значит законности, санкционирования подобных форм поведенческой практики. Распространение слухов о предстоящих
17 ГАРФ. Ф. 102. ДП. 1914. Оп. 123. Д. 9469. Л. 11-12.
18 Беркевич А.Б. Указ. соч. С. 16.
19 Там же. С. 17.
20 См., напр.: ГАПО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 7979. Л. 82.
- 110 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
либо состоявшихся винных погромах свидетельствовало, кроме того, о востребованности употребления вина и «гульбы» призывников как необходимых способов релаксации, о допустимости и желательности использования последних. Так, в с. Ольховке Царицынского уезда Саратовской губернии слухи о готовящемся разгроме двух имевшихся в селе винных лавок появились сразу же после объявления о начале мобилизации. И хотя погрома в данном случае удалось избежать, весьма показательной в контексте нашего исследования является реакция «ратников» на отказ пристава открыть питейные заведения. Призывники заявили, что они «...все равно разобьют обе лавки, а на замечание пристава, что за это они понесут строгую кару, призываемые ответили, что бояться им нечего, - "все равно убьют на войне"»21.
Запрещение торговли горячительными напитками объективно способствовало распространению тайной продажи алкогольной продукции, нередко не отличавшейся хорошим качеством (изготовление и реализация так называемых «кислушки», «савраски» и т.д.). Даже проявление активности местных властей в этом отношении является косвенным свидетельством сохранения ритуально-обрядовой функции вина в русской бытовой культуре. Так, вслед за закрытием казенных винных лавок последовали распоряжения главноначальствующих сначала о воспрещении появления в общественных местах в состоянии явного алкогольного опьянения, а затем - уже осенью 1914 г., о воспрещении продажи
спиртосодержащего кваса, меда и других опьяняющих напитков. Однако, несмотря на введение такого запрета, в полицейской документации продолжают фиксироваться отнюдь не единичные случаи незаконной торговли спиртным. В Пензенской губернии только в Городищенском уезде тайная продажа опьяняющих напитков осуществлялась в самом уездном центре, а также в селах Канаевке, Карамалах, Ильмине, Ивановке, Верхнем и Нижнем Шкафте, Золотаревке, Юлове и др.22 В Самарской губернии за период с 18 июля 1914 г. по 1 января 1915 г. было составлено 282 протокола на тайную продажу спиртных напитков и отмечено 417 случаев появления в нетрезвом виде в публичных местах23.
Дальнейший рост незаконного производства и потребления алкогольной продукции отмечался местными ГЖУ и в 1915, и в 1916 гг. Согласно донесению помощника начальника Симбирского ГЖУ по Алатырскому, Ардатовскому и Курмышскому уездам от 20 апреля 1916 г., «.за отсутствием водки во многих селах стали варить мед и брагу, а для крепости туда подбавлять разные одуряющие, а
21 Государственный архив Саратовской области. Ф. 1. Оп. 1. Д. 9469. Л. 107-107 об. См. также: Крестьянское движение в России (июль 1914 г. - февраль 1917 г.). Сб. док. М.; Л., 1965. С. 118-119.
22 ГАПО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 7978.
23 ГАРФ. Ф. 102. 4-е Д-во. 1915. Оп. 124. Д. 60. Ч. 7. Л. 3 об.
- 111 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
порой и ядовитые вещества»24. В целом же рефлексию крестьянского сознания на запрещение продажи питий позволяют представить материалы анкетирования, проведенного, в частности, пензенским земством путем анонимного опроса деревенских жителей в сентябре-октябре 1915 г. Согласно этим данным, 21,4% опрошенных мужчин и 18,2% женщин из более чем двух тысяч крестьянских респондентов напивались «ежедневно и допьяна», и лишь около 15% крестьян можно было отнести к непьющим и умеренно пьющим («никогда допьяна не напивались»)25.
Погромы казенных винных лавок и другие проявления деструктивного поведения, свойственные российскому крестьянству на начальном этапе войны, не имели в дальнейшем четко выраженной динамики и представляли собой, пожалуй, первую, во многом чисто эмоциональную, реакцию деревни на ставшую суровой реальностью военную действительность. Однако крестьянин-ратник как носитель маргинальных этических идеалов, как, своего рода простейший элемент толпы-массы надолго получит «прописку» в городах региона, и стереотип «солдатского» поведения постепенно превратился из аномалии в норму повседневной жизни26.
Становится очевидным, что в условиях войны основным фактором, угрожавшим не только сохранению социально-политической стабильности, но и разрывавшим пространство обыденной реальности, нарушавшим темпорально-пространственные характеристики повседневности, выступал стремительный рост миграционной активности населения, перемещений значительных масс людей, будь то ратники, военнопленные или беженцы. Само по себе увеличение концентрации людей в том или ином населенном пункте препятствовало эффективному удовлетворению потребностей, чем и создавало основу для возникновения массовых форм поведения (массовой паники, либо массовой агрессии).
Так, в Саратовской губернии в первые же дни мобилизации власти столкнулись с серьезными проблемами по размещению и продовольственному обеспечению призванных. Помещения, где предполагалось организовать ночлег для запасных (реальные училища, гимназии, школы), были явно не предназначены для ночлега (спать приходилось на голом полу). Очагов для варки и кухонных помещений не хватало, так что обедали во много смен до позднего вечера. Не было и необходимого количества офицеров, и призывники оказались предоставлены сами себе. От массовых беспорядков спасало распоряжение губернатора об ограничении
24 Государственный архив Ульяновской области (далее - ГАУО). Ф. 855. Оп. 1. Д. 1325. Л. 86.
25 Вестник пензенского земства. 1915. № 7. С. 124. Всего в сентябре и октябре 1915 г. было распространено 2 167 анонимных листа. При этом число участников-крестьян составило 1 893 чел. или 92,5%.
26 См.: ГАРФ. Ф. 102. 1915. Оп. 124. Д. 60. Ч. 7. Л. 19-20; 1916. Оп. 125. Д. 62. Ч. 3. Л. 4.
- 112 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
мобилизации только призывными 1913 года. Согласно же распоряжениям Главного штаба, требовалось призвать ратников за 6 последних лет. Поэтому серьезные опасения городских властей вызывало любое промедление с отправкой ратников. Так, к концу июля 1914 г. в г. Сердобске было сосредоточено уже до 2 тыс. ратников. Учитывая, что в ожидании отправки военнослужащих в городе находились и их родственники, исправник тревожился из-за угрозы погромов, требуя или скорейшей отправки запасных или их роспуска по домам для завершения полевых работ27.
В Пензе для расквартирования проходивших через город воинских частей были заняты помещения всех начальных училищ. Учебные занятия в этом звене были приостановлены. Возникли серьезные проблемы в организации учебного процесса в средних общеобразовательных учреждениях28. По той же причине была прекращена деятельность ряда увеселительных учреждений, в том числе кинематографов Рекорд, Кинемо, Эдиссон, Дворянского и Соединенного собраний29.
Летом 1916 г. в городе возникли перебои в водоснабжении, что объяснялось возросшими потребностями в обеспечении воинских частей и предприятий, работавших на оборону. Как отмечалось в материалах заседаний городской думы, «машины водопровода работают при полной своей интенсивности, т.е. по 24 часа в сутки и уже беспрерывно в течение нескольких недель». Особенно усиленный забор воды ощущался в предпраздничные банные дни, кроме того утром с 7-ми до 10-ти часов и вечером с 4-х до 6-ти часов. В дальнейшем предполагалось дополнительное увеличение расхода воды: для вновь отстроенных военных бараков - до 25 тыс. ведер, военного эвакуационного пункта - 5 тыс. ведер, вновь строящегося Трубочного завода, добавочных артиллерийских казарм, галетного завода, элеватора Государственного банка. Единственный выход городские власти усматривали в устройстве новой подстанции водопровода (до 5-6 артезианских скважин), что требовало серьезных финансовых затрат общим объемом в 200 325 руб.30
Осенью 1914 г. к прочим добавилась проблема размещения военнопленных. Так, 5 ноября в 7 часов утра с поездом № 48 на станцию «Пенза» Сызрано-Вяземской железной дороги ожидалось прибытие военнопленных австрийских войск в числе 30 офицеров и 1 530 нижних чинов, затем с поездом № 60 в 4 часа дня по местному времени - еще 1 450 нижних чинов и 29 офицеров тех же войск. По требованию губернатора, «водворяемых на жительство» германских и австрийских
27 ПосадскийА.В. Крестьянство во всеобщей мобилизации армии и флота 1914 года (по материалам Саратовской губернии). Саратов, 2002. С. 64-65.
28 ГАПО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 7988. Л. 120.
29 Там же. Ф. 108. Оп. 1. Д. 737. Л. 110.
30 Там же. Л. 159.
- 113 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
подданных необходимо было разместить преимущественно в городах или, в случае затруднительности их размещения, в ближайших крупных селениях. Военнопленные пользовались свободою передвижения «в местности водворения», но им было запрещено отлучаться из ее пределов без особого на то разрешения полицейской власти (исправника, пристава). Разрешение на отлучку из мест водворения могло быть дано полициею только в пределах уезда на срок не более суток. Полиции предписывалось вести строгий учет «всех водворяемых» и сообщать о всех прибывших губернатору незамедлительно31. По всей вероятности, для уездных исправников пристанционных городков прибытие военнопленных создавало массу проблем, о чем свидетельствует их переписка с канцелярией губернатора. Размещать по квартирам местных жителей военнопленных можно было только с согласия самих владельцев квартир, причем денег на оплату аренды квартиры не выделялось совершенно32.
В своем рапорте на имя губернатора от 14 ноября 1914 г. инсарский исправник повторно обращается с вопросом «будут ли отпускаться в мое распоряжение денежные средства на пропитание неимущим средств высланным в г. Инсар германским и австрийским подданным и присовокупляю, что жизнь в Инсаре крайне вздорожала, квартир совершенно нет, так как последние заняты размещенными нижними чинами запасного батальона и при дальнейшем прибытии высылаемых, таковые мною будут высылаться в селения, где находятся становые квартиры»33. Регулярность подобных обращений вызвала появление специального циркулярного письма губернатора исправникам от 16 ноября 1914 г., в котором, в связи с множеством обращений о помощи несостоятельным военнопленным, было объявлено, чтобы «наиболее нуждающиеся из этих лиц пользовались бы помощью со стороны своих состоятельных соотечественников, водворенных в тот же город. Такая помощь могла бы быть оказываема неимущим из них либо призрением их у себя более состоятельными семьями их соотечественников, либо выдачею нуждающимся денежной помощи. Образование каких-либо комитетов в среде водворенных на жительство германских и австрийских подданных, однако, недопустимо»34. В это время численность военнопленных в уездах губернии колебалась от 53 в г. Керенске до 120 в г. Инсаре35.
Весьма характерным примером, иллюстрирующим степень напряженности воспроизводства повседневной жизни рядовых обывателей, является рассмотрение
31 ГАПО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 7991. Л. 3-3 об.
32 Там же. Л. 41-48.
33 Там же. Л. 65.
34 Там же. Л. 70.
35 Там же. Л. 555-557.
- 114 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
случаев нарушения обязательных постановлений губернатора. Так, по протоколу дознания пензенского полицмейстера от 18 апреля 1915 г. крестьянин, проживавший в Пензе, С.И. Курышев «продал партии пленным австрийцам каравай белого хлеба дороже таксы, установленной Пензенской городской думой». По постановлению губернатора от 26 августа на Курышева было наложено денежное взыскание в размере 50 руб. с заменой его в случае неуплаты арестом на 14 дней. Однако в своем прошении о сложении взыскания незадачливый торговец пояснил всю неоднозначность ситуации: «На пасхальной неделе текущего года через станцию «Пенза» Рязанско-Уральской железной дороги провозили военнопленных, взятых в Перемышле. Пленных провозили по несколько тысяч в день и в лавках на порядке, где я живу, не хватало не только хлеба, но и всего, что только можно было съесть и выпить. От центра города порядок был совершенно отрезан весенним половодьем, так что хлеб из пекарен перевозили на лодках в небольшом количестве... Едва я успел вылезти из лодки, как пленные набросились на меня, силой отняли у меня хлеб, хотя тут же и бросили деньги. Я обратился за помощью к стоявшему здесь городовому, который велел мне хлеб продавать по 65 коп. за каравай (хлеб был первого сорта и каравай весил около 8 фунтов). Не продать же на месте хлеба не было возможности, так как пленные уже завладели мешком с хлебом и бросали мне деньги, не справляясь о цене и о весе хлеба. Подобные явления были и с другими, которые несли хлеба только лично для себя, всего несколько фунтов, и набежавшие пленные забирали его и бросали деньги, сколько у них наберется»36.
Необходимо отметить, что даже самый поверхностный анализ делопроизводственной документации относительно нарушений обязательных постановлений губернатора свидетельствует, что чаще всего власти фиксировали незаконную торговлю алкогольными суррогатами, солдатским обмундированием, непредставление сведений в полицию о лицах, прибывающих для проживания в город, а также превышение таксы, установленной городской думой на продажу продуктов первой необходимости37.
Угрожающее слово «дороговизна» стало появляться на страницах провинциальных газет с весны 1915 г. Хотя уже в сентябре 1914 г. в Пензенской губернии отмечался незначительный рост цен на товары первой необходимости. Так, стоимость сахара увеличилась на 3-4 коп. за фунт, керосина - на 1-2 коп., соли - на 1,5 коп38. Однако к апрелю 1915 г. цены на некоторые товары повседневного спроса выросли в 3 раза39. Зимой 1915-1916 гг. продовольственная ситуация здесь
36 ГАПО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 8006. Л. 65-69.
37 Там же. Д. 8006.
38 Там же. Д. 7988. Л. 61.
39 Пензенские губернские ведомости. 1915. № 87. С. 2.
- 115 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
обострилась до предела. Радикализация общественных настроений развивалась по нарастающей. Так, 26 января 1916 г. пензенская газета «Чернозем» отмечала, что вне зависимости от деятельности только что созданной городской продовольственной комиссии в губернском центре «не хватает муки, крупы, соли, мяса, сахара и прочих продуктов... Нет даже мало-мальски съедобного хлеба»40.
Дезинтеграция социальных связей в городе экстраполировалась на ситуацию в государстве в целом и посредством каналов массовой коммуникации усваивалась крестьянским сознанием как неотвратимое приближение окончательного крушения мира привычной повседневности. «Ужасная обремененность» дороговизной определяла одно из наиболее общих и сверхсильных массовых переживаний последнего предреволюционного года. Так, в донесении помощника начальника Самарского ПЖУ по Бугульминскому и Бугурусланскому уездам от 13 ноября 1915 г. уже присутствуют сведения, противоречившие донесениям более раннего периода: дороговизна, как отмечалось, теперь стала сильно чувствоваться и крестьянами. Еще месяц назад власти считали, что рост цен на товары первой необходимости на руку сельхозпроизводителям. Теперь же крестьянин «.не может без злобы говорить о том, что лавочники, пользуясь случаем, стараются те предметы, которые приходится ему покупать в лавке, продавать как можно дороже»41. К сказанному выше следует добавить увеличение налогов по закону 24 декабря 1914 г., что стимулировало рост недоимок, а вслед за этим дестабилизировало ситуацию в деревне. По отдельным губерниям долги достигали огромных размеров. Так, в Саратовской губернии в 1916 г. имели задолженность 302,6 тыс. (76,3%) крестьянских хозяйств, за ними числилось долгу 22,5 млн руб., или в среднем по 74,32 руб. на хозяйство. Сумма долга в этой губернии превышала оклад казенных и земских платежей в 9,6 раза, а в целом по стране - более чем в 6 раз42. Закон 17 февраля 1915 г., наделявший местные власти правом запрещать вывоз сельскохозяйственной продукции за пределы своей губернии, устанавливать предельные цены на хлеб и фураж, закупаемые для армии, реквизировать продукты по пониженным ценам, стал еще одним фактором дезорганизации рынка43.
40 Чернозем (Пенза). 1916. 26 января. По установленным в марте 1917 г. твердым ценам на оптовую и розничную торговлю мукой в г. Пензе стоимость пуда ржаной муки достигла отметки в 2,5-2,8 руб., а пшеничной - 4,4-4,1 руб., тогда как в 1913 г. ржаная мука в Пензе продавалась не более чем по 90 коп. за пуд, а пшеничная, соответственно, 1,8-2,5 руб. См.: ГАПО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 7973. Л. 123; Пензенские губернские ведомости. 1917. № 56. С. 1.
41 ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2127. Л. 18.
42 Анфимов А.М. Указ. соч. С. 266.
43 Поршнева О.С. Указ. соч. С. 120.
- 116 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
При рассмотрении вопроса о противопоставлении двух тенденций: обнищания деревни и, напротив, ее обогащения, важно помнить, что война породила кризис идентичности внутри сельского общества, разделив деревню на преуспевающих «спекулянтов», т.е. семьи, не затронутые мобилизационными кампаниями, и «солдаток», подчас не имеющих возможности самостоятельно обрабатывать землю и превратившихся в полупролетарский-полумаргинальный слой, чье благосостояние зависело главным образом от размеров пособия, роста цен и дефицита продуктов44.
К продовольственным трудностям добавилась проблема наплыва беженцев, а вслед за этим и эпидемия тифа45. Вынужденные переселенцы, прибывая во внутренние регионы империи, не могли рассчитывать на помощь государства и довольствовались либо прежними накоплениями, либо помощью общественных организаций. Так, повсеместно были открыты губернские отделения комитета Ея Императорского Высочества Великой княжны Татьяны Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий. Размер единовременных выплат комитета составлял в зависимости от ситуации от 25 до 50 рублей. Как правило, беженцы обращались в Татьянинский комитет с просьбами о приобретении самого необходимого - теплой одежды и обуви («о выделении валенок и теплой одежды») или продуктов питания, что свидетельствовало о крайней степени нужды. Так, в своем прошении от 18 мая 1917 г. ученица 7-го класса 2-й женской гимназии, беженка из Курляндской губернии, проживавшая «в Пензе на городской скотобойне», Э.А. Лавенек отмечала: «Не имея отца, а вместе с тем и средств к существованию, даже возможности питаться, покорнейше прошу выдать мне какое-либо пособие на каникулярное время»46.
Беженцы, а также военнопленные, в дополнение к пролетаризированным слоям, постепенно превращались в своеобразные анклавы, генерировавшие маргинальную культуру, что отнюдь не способствовало сохранению и воспроизводству прежних социальных связей внутри общины, размывало ее основные социетальные функции, усиливало конфликтность, а по мере ухудшения
44 По данным А.М. Анфимова, по 50 губерниям и областям число мобилизованных за годы войны составило 22,6% всех мужчин и 47,4% трудоспособного мужского населения. (Анфимов А.М. Указ. соч. С. 188-189). Следовательно, почти половина населения российской деревни получила к 1916 г. устойчивую мотивацию к выражению социального протеста, озлобившись на нарушение именно патерналистских связей, будучи недовольной масштабами государственной «заботы».
45 В частности, в январе 1916 г. в Пензенской губ. насчитывалось 6 700 временных переселенцев (в том числе в г. Пензе - 2 019 чел.; число заболевших тифом составило 150 чел.), к октябрю численность беженцев только в г. Пензе возросла до 10 913 чел. По уездам данный показатель колебался от 2 696 до 7 325 чел. См.: Пензенские губернские ведомости. 1916. № 22. С. 3; № 30. С. 3; № 227. С. 3.
46 ГАПО. Ф. 87. Оп. 1. Д. 24. Л. 223.
- 117 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
качества жизни вело к росту аффективности при столкновении с факторами, блокировавшими удовлетворение первичных потребностей. Результатом тиражирования такой культуры становились болезненные изменения общественного сознания, поражавшие, в первую очередь, сферу традиционной корпоративной морали47.
Вряд ли при этом можно отрицать реальность угрозы режиму, который доказывал свою неспособность решать проблемы потребления. Выступления в средневолжской деревне, происходившие на почве дороговизны, носили поэтому не только «антибуржуйский», нередко с примесью германофобских или антисемитских настроений, но и антиправительственный характер. И рост радикализма в восприятии крестьянством наличных социально-политических связей оценивался современниками посредством фиксации критических высказываний по поводу дороговизны: «еще больше ропот на купцов», «ненависть к купцам», «злоба на торговцев» и т.д. Меры борьбы властных структур с дороговизной в средневолжской деревне считались явно недостаточными48.
Особое место среди протестных форм социальной активности крестьянского населения занимают выступления против дороговизны. При полном отсутствии таковых на начальном этапе войны, начиная с марта 1916 г. наблюдается резкий рост выступлений49, что объясняется недостатком жизненно важных продуктов, в первую очередь хлеба и сахара. По мере ухудшения продовольственного обеспечения «беспорядки на почве дороговизны» постепенно приобретали массовый характер и становились прелюдией к наиболее радикальным формам проявления социальной агрессии.
Период обострения потребительского кризиса в империи приходится на 1916 г., когда увеличение общего количества выступлений на почве дороговизны составило по отношению к периоду начала войны 13 раз. Весьма показательно, что крестьянские выступления в целом дают при этом тридцатикратное увеличение своей динамики50. Следовательно, причин для недовольства в российской деревне было несоизмеримо больше, чем в городе.
47 На примере распространения пьянства во время празднования Сабантуя в татарских селениях, начиная с 1916 г., что, разумеется, никоим образом не соответствовало бытовавшему традиционному представлению о бытовой культуре последователей ислама, этот тезис убедительно доказывает Д.И. Люкшин. См.: Люкшин Д.И. Вторая русская смута: крестьянское измерение. М., 2006. С. 93.
48 ГАУО. Ф. 855. Оп. 1. Д. 1325. Л. 255-266.
49 В 1916 г. волнения на почве дороговизны составили более 77% от общего количества крестьянских выступлений. См.: Анфимов А.М. Указ. соч. С. 362.
50 Кирьянов Ю.И. Массовые выступления на почве дороговизны в России // Отечественная история. 1993. № 3. С. 10.
- 118 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
Появлению погромных настроений, как правило, предшествует этап согласования массовых ожиданий, осуществлявшегося посредством традиционных каналов коммуникации. В средневолжском регионе информация о желательности перехода к наиболее радикальному способу разрешения продовольственного кризиса в форме слухов начинает циркулировать летом 1915 г. В частности, по донесениям чиновников Саратовского ПЖУ, именно в это время в губернии были зафиксированы случаи обсуждения московских «беспорядков» на предмет того, что «было бы недурно потрепать и у нас лавки богачей, которые на все поднимают цены»51. В своем отчете за 1915 г. начальник Саратовского ПЖУ отмечал, что «на почве возмущения дороговизной и спекуляцией в будущем могут произойти большие погромные беспорядки и самосуды». Особенное неудовольствие у крестьян вызывали богатые «немцы-помольщики», поднявшие цены за помол до 15 коп. за пуд52. По слухам, имевшим хождение среди жителей г. Самары в сентябре 1915 г., отсутствие в открытой продаже сахара объяснялось произвольным сокрытием товара «в ожидании повышения цен», что значительно усиливало социальное «неудовольствие»53.
В начале мая 1916 г. Самарское ПЖУ сообщало о появлении в городе слухов «о готовящемся 15 мая погроме по примеру г. Оренбурга и г. Саратова, где якобы также произошли беспорядки на почве дороговизны». Беспорядки, по слухам, планировалось приурочить ко дню призыва новобранцев54. Подобный
психологический прессинг был характерен для многих как городских, так и сельских населенных пунктов Поволжья. Распространение «известий» о погромах в «Кубанской области» стало одним из образов повседневной жизни жителей г. Царицына в июле 1916 г., где среди обывателей «стало более настоятельно высказываться желание проучить купцов»55.
Распространение слухов, таким образом, носило двоякий характер: во-первых, содействовало процессам массовизации, т.е. создавало основу «психологической общности», коллективного характера действий («по примеру» других городов и областей), и, соответственно, санкционировало освобождение от ответственности; во-вторых, продуцировало конкретные оценочные образы происходившего, стереотипы, алгоритм поведенческих реакций («сахар спрятан» - «обыск» по праву «голодного»), а также способствовало формированию знакового образа объекта агрессии, образа внутреннего врага: «торговцы», «купцы», «мукомолы» и т.д. (причем
51 ГАРФ. Ф. 102. 4-е Д-во. 1915. Д. 30. Л. 78.
52 Там же. Д. 62. Ч. 9. Л. 6.
53 Там же. Д. 60. Ч. 3. Л. 4.
54 ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2222. Л. 61.
55 ГАРФ. Ф. 102. 1915. Оп. 125. Д. 62. Ч. 3. Л. 2.
- 119 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
в условиях войны этническая принадлежность последних играла далеко не последнюю роль в активизации погромных настроений)56.
Выступления на почве «дороговизны» носили, безусловно, стихийный характер и имели в своей основе причины, вызванные экономическими и социальнопсихологическими факторами. Даже полиция не рассматривала погромы как действия «враждебного правительству характера»57. Психологический конфликт и состояние фрустрации разрешались путем активизации архаичных способов регуляции сверхсильных переживаний: мщение маркированным виновникам народных бедствий и передел собственности по праву голодного. Показательно, что эпицентром распространения подобных настроений стал город, крестьянские же протесты в большинстве случаев приобретали «эстафетный» характер, являясь своего рода продолжением аналогичной динамики58.
Так, 9 июня 1916 г. в ряде сел Симбирского уезда полицейские чины под давлением населения вынуждены были произвести обыски у крупных торговцев с целью обнаружения запасов сахара и «установления на него нормальной цены»59. В с. Жадовка Корсунского уезда той же губернии крестьяне настояли на проведении обыска у торговцев А.А. Тимофеева и Д.Д. Гусева, в результате которого было обнаружено несколько пудов сахара, розданного затем крестьянам. Кроме того, в указанном документе подчеркивалось, что и в Сызранском, и в Сенгилейском уездах население также «несколько озлоблено на торговцев... за повышение цен»60. Документальные свидетельства «вынужденных» обысков и иных форм протестной динамики заставляют усомниться в благодушных отзывах Симбирского ГЖУ по поводу массовых настроений в губернии в июне 1916 г., где указывались лишь единичные случаи проявления недовольства61. Обыски аналогичного характера прежде стали визитной карточкой городской повседневности. Так, в январе 1916 г. ввиду распространения в г. Пензе слухов о больших запасах сахара, «скрываемых будто бы со спекулятивной целью», по поручению Уполномоченного Министерства земледелия князя Кугушева был произведен осмотр торговых помещений всякого
56 ГАРФ. Ф. 102. 1915. Оп. 125. Д. 62. Ч. 2. Л. 4.
57 Во время известных «майских беспорядков» 1915 г. в Москве, заложивших основы для тиражирования погромных настроений повсеместно в империи, сцены разрушения нередко сопровождались пением гимна «Спаси, Господи...» См.: Кирьянов Ю.И. «Майские беспорядки» 1915 г. в Москве // Вопросы истории. 1994. № 12. С. 145.
58 Анфимов А.М. Указ. соч. С. 354.
59 ГАУО. Ф. 855. Оп. 1. Д. 1325. Л. 141.
60 Там же. Л. 164.
61 Там же.
- 120 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
рода. Местным властям пришлось оправдываться и доказывать горожанам, что «никаких воображаемых запасов этого товара не найдено»62.
Таким образом, летние месяцы 1916 г. с большой степенью вероятности можно назвать первым этапом продовольственного кризиса в средневолжских губерниях, спровоцировавшего массовую социальную агрессию. Не представляется возможным предположить, чтобы стабилизация продовольственного обеспечения произошла в осенний период. В частности, в Симбирской губернии население не обеспечивалось сахаром, в том числе и по карточкам, ни в октябре, ни в ноябре 1916 г.63
Если в 1916 г. народное недовольство и вспышки социальной агрессии провоцировало обострение продовольственного кризиса, в первую очередь отсутствие в продаже сахара, т.е. частичная нерешенность проблем и противоречий повседневной жизни, то в 1917 г. порог, отделяющий ощущение кризиса от ощущения краха, был перейден, и агрессия уступает место иной форме массового поведения - стихийной массовой панике.
Любопытная динамика прослеживается и относительно половой и социальной принадлежности наиболее активных участников погромов. Жены призванных на фронт запасных чинов считали своим священным правом, оплаченным кровью их мужей, право на государственную помощь и защиту. И нередко, прогнозируя наступление возможной ответственности за погромы, старались не допустить участия в беспорядках представителей иных социальных категорий. «Солдатки кричали замужним женщинам, чтобы они к ним не подходили, говоря: "Нам за это ничего не будет, а вас накажут"»64. Основным мотивом, вызывающим подобные формы массового поведения, можно назвать попытку реализации «права на насилие», сформированного в массовом сознании системой патерналистских ценностей в ответ на несоблюдение властями условий «социального договора».
Погромные настроения, имевшие распространение среди призывников в начале войны, были перенесены на новую почву. В условиях крушения государственных институтов только пребывание в массе создавало определенную психологическую защищенность, а также ощущение всемогущества и вседозволенности. И нельзя не признать, что предмет вожделения толпы имел высокую ценность и занимал весомые позиции в повседневной жизни российского социума.
Беспорядки на «почве дороговизны», как правило, оказывались для властей «полной неожиданностью». О тревожных настроениях масс начальствующие лица исправно доносили в вышестоящие инстанции, но определить и предупредить
62 См.: Чернозем (Пенза). 1916. 30 января.
63 ГАУО. Ф. 855. Оп. 1. Д. 1325. Л. 243 об.
64 ЦГАСО. Ф. 3. Оп. 233. Д. 3727. Л. 61 об.
- 121 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
факторы активизации массового поведения не представлялось возможным. Так, в с. Красный Кут Новоузенского уезда Самарской губ. 23 июня 1916 г. «толпа солдаток только что получивших пособия и направившихся к лавке для покупок в связи с предъявлением торговцами повышенных цен на некоторые товары произвела беспорядки и разгромила лавку Думлера»65. В ходе допроса участников погрома выяснилось, что спровоцировал беспорядки волостной старшина, который, по словам А. Кириченко, в ответ на просьбу женщин во время выдачи пособия «о прибавке» ввиду дороговизны заявил, что «наше дело пойти и разгромить торговцев, а прибавки нам он дать не может». М. Тинченко показала, что «сам старшина лично разрешил им грабить магазины в течение трех дней»66. И на фоне, в данном случае, германофобских настроений, злоупотреблений местных властей в деле обеспечения населения сахаром, а также главным образом потому, что «бедность одолела», общая направленность экономических интересов и ущемленное чувство национального достоинства нашли «санкционированный» начальством выход для накопившейся психологической напряженности, выход в форме социальной агрессии. Критическим моментом в поведении толпы становится либо прямое воздействие на эмоциональную сферу массового сознания (нередко в системе оценок: «свой»-«чужие»-«солдата бьют!»), либо провокационные действия
представителей власти или вождя толпы, формирующего «массу под себя». Сахарные погромы в июне 1916 г. охватили четыре села в Новоузенском уезде Самарской губернии и везде проходили примерно по одинаковому сценарию. Вначале солдатки предъявляли торговцам требование снизить цены (в некоторых случаях до норм, какие были до войны). При согласии последних начиналась покупка «по дешевке», продолжавшаяся, однако, недолго и переходившая, как и в случаях несогласия торговцев «на дешевку», в самовольный разбор товаров и унос их по домам67. Показательно, что чем сильнее оказывалось противодействие владельцев или приказчиков, тем масштабнее становился грабеж,
сопровождавшийся взломом дверей, подпольев и окон. Так, более всего пострадала лавка и дом Прохорова в с. Дьяковка в силу того, что «кто-то из домашних» произвел несколько выстрелов картечью и смертельно ранил «непричастного к погрому крестьянина».
Современные исследователи массовой психологии в качестве одного из важнейших изменений, происходящих с индивидом в массе, называют осознание анонимности действий, а следовательно, появление «чувства силы» при снижении
65 ЦГАСО. Ф. 3. Оп. 233. Д. 3727. Л. 26.
66 Там же. Л. 132-133.
67 Там же. Л. 49.
- 122 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
чувства ответственности и критичности к самому себе68. Это находит свое подтверждение и в архивных документах. «...Думалось, что раз все идут, то и мне можно, и ничего за это не будет». «Глядя на людей и я сильно распалилась», - так объясняла свое поведение Марфа Тинченко, участница погрома в с. Красный Кут. Характерно, что после выхода из массы, освобожденные от прежнего психологического состояния участники погрома признают себя виновными (т.е. чувство ответственности возвращается), но в то же время констатируют существование так называемого феномена «амнезии», когда человек совершенно не контролирует собственное поведение: «...участвовала в погроме, но в данное время ничего не помню, все промелькнуло, как во сне»69.
Подобные проявления массового психоза являлись по сути дела специфической формой защиты от длительного пребывания в состоянии фрустрации: вспышки социальной активности компенсировали собой осознание невозможности удовлетворения важнейших потребностей, что представляло смертельную опасность для функционирования человеческой психики.
В ходе углубления продовольственного кризиса в сознании масс объективируются в предельном своем выражении «образы» товаров первой необходимости, принимая форму лозунгов, и при отсутствии возможности их опредмечивания, стимулируя рост социальной агрессии в виде погромного движения. В самом сжатом виде символы включают в себя следующий ряд: «хлеб» и, соответственно, «хлебные» погромы; «сахар» и «сахарные» погромы; «вино» и «винные» погромы. Что касается двух первых, можно предположить, что возникновение угрозы голода активизирует глубинные пласты социальной памяти, приводя в движение механизм поиска защитных реакций, в том числе и за пределами норм и правил поведенческой практики. Бинарная оппозиция: «сытно»-«голодно» была представлена в сознании крестьянского социума на протяжении всей его многовековой истории. По мнению И.Е. Козновой, социальная память - это своеобразная «запись законов на теле». Муки голода, безусловно, одно из самых болезненных воздействий на человеческий организм. Именно поэтому периодические голодовки, вызванные рискованным характером земледелия на большей части территории нашей страны и циклическими колебаниями природноклиматической компоненты, делали тему голода одной из наиболее устойчивых в памяти нации70.
«Винные» же погромы представляют собой стихийные попытки поиска привычных способов релаксации, превращающиеся в условиях политической
68 Ольшанский Д.В. Психология масс. СПб., 2001. С. 41.
69 ЦГАСО. Ф. 3. Оп. 233. Д. 3727. Л. 133.
70 Кознова И.Е. ХХ век в социальной памяти российского крестьянства. М., 2000. С. 190.
- 123 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
дезинтеграции в своеобразную форму проявления массового поведения. Распространение панических настроений обусловлено, в свою очередь, представлением об устранении всех возможных блокировок, затруднявших ранее доступ к предмету социального вожделения.
Разрушение привычной «картины мира» привело к появлению образа «полукрестьянина-полумаргинала» в солдатской шинели, с «винтовкой в руке» и «без царя в голове», превратившегося в устойчивый элемент повседневности, ставшего мощным источником роста социально-политической дезинтеграции. Здесь следует обратить внимание на присутствие солдат как некой социальной общности, выступавшей носителем наиболее радикального типа сознания, что стало обыденной реальностью, привычным для провинциального города образом уже на рубеже 1915-1916 гг.71 В начале января 1916 г. В.А. Мишнин (Пензенская губ.) запишет в своем дневнике: «Встаю в 10 часов. Иду к Петропавловской. Обедня уже на исходе. Одни солдаты и женщины»72.
Участие солдат в уличных беспорядках чаще всего играло роль катализатора массовой агрессии и вызывало стихийные выступления, объективной причиной которых являлся кризис продовольственного обеспечения и осознание полной блокировки надежд на разрешение возникших трудностей. Так, прелюдией к погрому в г. Вольске Саратовской губернии, произошедшему в июле 1916 г. и вылившемуся в преследование полицейских чинов и захват помещения участка, а затем в разгром и расхищение товаров в ряде городских магазинов, стал конфликт нескольких нижних чинов по поводу кражи сапог и попытки их реализации на базаре73. Так как один из солдат был в гражданской одежде, попытка полиции арестовать рядового, торгующего крадеными сапогами, была расценена
обывателями как преступление против человеческого достоинства: «Несколько женщин начали кричать: "солдаты кровь проливают, а здесь их бьет полиция"». Общность эмоциональной сферы способствовала мгновенному образованию толпы, состоявшей из женщин, мужчин и подростков. Объектом агрессии стал городовой Марусов, представлявший сторону власти при разбирательстве на базаре, на поиски которого и отправились горожане. А так как массовое сознание определяется, как правило, сверхсильным эмоциональном переживанием какой-либо проблемы и не может длительный период времени поддерживать образованную социальную общность в состоянии агрессии, то безуспешность поисков маркированного толпой виновника беспорядков в самом непродолжительном времени кардинально меняет
71 См.: Мишнин В.А. «Такое ведь счастье, остаться в этой гигантской войне живым». Дневник солдата. 1 октября 1915 г. - 29 января 1918 г. // Земство (Пенза). 1995. № 2. С. 109.
72 См.: ГАРФ. Ф. 102. 1915. Оп. 124. Д. 60. Ч. 7. Л. 19-20.
73 Там же. Ф. 102. 1916. Оп. 125. Д. 62. Ч. 3. Л. 4.
- 124 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
характер движения: обыватели возвращаются на базар и приступают к погромам магазинов. Беспорядки были остановлены только вмешательством роты 693-й пешей Саратовской дружины74.
К 1917 г. фигура крестьянина, одетого в солдатскую шинель, становится символом эпохи, носителем массового сознания и соответствующих форм поведенческой практики. В условиях полной дезорганизации социальнополитических связей феномен «солдата» сыграл далеко не последнюю роль в переходе масс в состояние социальной агрессии, вызываемой переживанием панического состояния фрустрации, и выразившееся в стихийных погромах и насилии, некоторые формы которого поражают откровенным садизмом. Непосредственная мотивация подобного поведения может быть многоликой. В частности, В.П. Булдаков выделяет в своей работе следующие моменты виктимности потерпевших: убежденность, что именно они концентрируют в себе пороки старого режима; «потеря лица» бывшими мира сего перед потенциальными палачами; «неуместный облик», то есть провоцирующее выпадение особей из психической ауры толпы; наконец, ниспровержение революционных квазигероев за отступничество75.
Участились и случаи самосудов с участием солдатской массы. Так, по сообщению местной прессы, причина пожара, произошедшего на продовольственном складе и одной из мельниц в г. Сызрани в июне 1917 г., в представлениях «возбужденной толпы», состоявшей «преимущественно из солдат», была интерпретирована как умышленный поджог. Виновными в преступлении сразу же были объявлены владельцы мукомольного предприятия Лев и Иван Чернухины, которые вскоре пали жертвами самосуда толпы76. В данном случае мотивация поведения солдатской массы объясняется отнюдь не «влиянием темных сил», как говорилось в публикации, а переживанием ощущения предельной блокировки доступа к запасам хлеба и решения вопроса обнаружения объекта агрессии, ответственного за содеянное. Эмоциональная разрядка достигалась посредством немедленного осуществления возмездия в виде «иррационального» насилия. Психологическая разрядка достигалась в результате избавления от страданий путем причинения боли другому лицу, маркированному как враг, а значит, выведенного из-под действия защитных механизмов, присущих данной общности.
Тревожная обстановка сложилась 25 августа 1917 г. в г. Николаевске Самарской губернии. Город, по сообщениям российской прессы, охватила всеобщая паника. Продовольственная ситуация в уезде летом 1917 г. была, пожалуй, самая
74 ГАРФ. Ф. 102. 1916. Оп. 125. Д. 62. Ч. 3. Л. 4 об.
75 Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 125.
76 Известия Симбирского губернского исполнительного комитета. 1917. 15 июля.
- 125 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
тяжелая в губернии. Масштабная засуха привела к недороду зерновых в большинстве крестьянских хозяйств, к чему добавилось очередное повышение твердых цен на хлеб. Для вспышки массовой агрессии, вызванной переживанием состояния фрустрации, необходим был малейший повод. С 9 августа в городе начинаются «повальные обыски» магазинов, лавок, домов состоятельных горожан. Погром произошел 25 августа, когда солдаты маршевых рот 138-го полка, поддержанные населением, предприняли попытку захватить казенный винный склад со спиртом. Около 100 тыс. ведер спирта и водки было «растащено по городу и окрестным селам»77. В результате возникшего пожара взорвались бочки со спиртом, но даже смерть более чем 200 чел. не остановила возбужденную толпу - инстинкт самосохранения оказался блокирован в процессе массообразования78. Весьма показательно и то, что вскоре после погрома ряд волостных земельных комитетов, в том числе и Николаевский, принимают постановление «обратить все земли в общий свободный фонд и распределить между крестьянами»79.
В октябре-ноябре 1917 г. фиксируются случаи нападения толпы на магазины в губернских центрах, погромы казенных винных и пивных складов, беспорядков на железнодорожных станциях. Призывы к погромным выступлениям наблюдались, что весьма характерно, «со стороны толпы, состоящей преимущественно из солдат». Служащие станции Рузаевка констатировали, что «провоз бездокументной и контрабандной муки возрос в ужасающих масштабах. Все пассажирские и товарные вагоны буквально забиваются мукой. Если так дело пойдет, в недалеком будущем мы будем осуществлять перевозки только по указанию и требованию солдат, перевозящих муку»80. В ночь на 19 октября 1917 г. в г. Пензе в ходе погрома был подожжен казенный винный склад, «вино и спирт расхищены и сгорели»81. Погромные настроения, выразителями которых выступали преимущественно солдаты, прочно овладели массовым сознанием провинциального социума, предопределяя все новые и новые вспышки социальной агрессии. Возможность применения превентивных мер по охране общественного порядка полностью исключалась не только вследствие политической дезинтеграции, но и проявлением определенной поведенческой реакции со стороны толпы. Так, в телеграмме губернского комиссара Саратовской губернии от 5 октября 1917 г. сообщалось, что
77 ГАРФ. Ф. 1791. Оп. 6. Д. 164. Л. 144.
78 Там же. Л. 36, 54.
79 Там же. Л. 39.
80 ГАПО. Ф. 206. Оп. 1. Д. 4. Л. 474.
81 Там же. Л. 508. 7 ноября 1917 г. в г. Пензе подвергся разгрому пивной склад Горнауэра. См.: Вестник Пензенского губернского исполнительного комитета и комиссариата. 1917. 11 ноября.
- 126 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
«главным волнующим элементом» в разрастающемся в северных уездах погромном движении выступают пехотные солдаты82. Малейшее противодействие аффективно настроенной толпе порождало в лучшем случае угрозы применения насилия по отношению к представителям власти, а в худшем - новый, еще более масштабный взрыв недовольства83.
Характерно также наличие ссылок на массовый характер подобных действий, что использовалось для интерпретации, нравственного оправдания противоправной поведенческой практики. Еще одним мотивом социальной динамики выступало прочтение солдатами своего социального статуса как ситуации ограничения личной свободы, что в условиях революции воспринималось противоестественным. В частности, в ночь с 30 ноября на 1 декабря 1917 г. подвергся разграблению винный склад в имении Русинова (с. Знаменское Мокшанского уезда Пензенской губ.). В «расхищении» спирта приняли участие и солдаты Мокшанского отделения конского запаса. По словам вахмистра отделения старшего унтер-офицера А.И. Скачкова (из крестьян с. Белогривовки того же уезда), солдаты объясняли свои действия необходимостью следования сложившемуся стереотипу: «...Драгунам значит можно брать спирт, а нам нельзя. Все равно спирт уничтожат и мы не попользуемся, а если поедем и заберем немного спирту, только для себя, то, наверное, ничего за это не будет. Если все берут спирт, а мы будем сидеть, то нас все засмеют. И так уж многие вольные говорят: "Почему не едете за спиртом, чего боитесь?"»84 Как можно заметить, в своих суждениях солдаты выносили источник погромных настроений за пределы данной социальной общности. Однако, по всей видимости, в массовом сознании провинциального общества к этому времени уже сложилось устойчивое представление о солдатской массе как о носителе девиантных форм поведенческой практики. Действия солдат интерпретировались местным населением как фактор радикализации массовых настроений и объективно выступали основой для распространения реакций внушения (представление о безнаказанности) и подражания. Спустя неделю к складу с целью расхищения спирта стали приходить крестьяне с. Знаменского и окрестных населенных пунктов (сел Михайловского, Богородского, Симбухова, Панкратовки и др.). Окончательный разгром винного склада, завершившийся пожаром, произошел 8-11 декабря. Крестьяне не останавливались даже перед угрозой взрыва, черпая горящий спирт ведрами из цистерн. Несколько крестьян погибли в огне, более 50 получили серьезные ожоги85.
82 Крестьянское движение в 1917 году: 1917 год в документах и материалах. М.; Л., 1927. С. 329.
83 ГАПО. Ф. 206. Оп. 1. Д. 4. Л. 502.
84 Там же. Ф. Р-2840. Оп. 1. Д. 297. Л. 34 об.
85 Там же.
- 127 -
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
Смутное, скорее бессознательное, желание избавиться от ощущения безысходности и катастрофичности бытия и влекло обывателей к винным складам, винокуренным заводам, пивным лавкам. Этот тезис отчасти иллюстрируют выступления делегатов съезда начальников милиции, состоявшегося в Самаре 8 сентября 1917 г. В докладах выступавших особенно часто звучали указания на «развившееся в уездах винокурение». В некоторых селах были даже установлены твердые цены на самогонку86. Описания подобного рода рисуют образ, метко названный В.П. Булдаковым «всероссийским пьяным погромом», который надолго засел в сознании рядовых граждан87. Проявление компенсационной функции употребления алкоголя при данных обстоятельствах представляется очевидным, что, в принципе во все времена, являлось одной из характерных особенностей крестьянской повседневной культуры великороссов88.
Аналитические построения в деле изучения погромного движения в годы Первой мировой войны, создание объяснительных моделей в этом направлении позволяет не только расшифровать мотивы массового поведения, но, главным образом, спрогнозировать варианты дальнейшей динамики общественного развития в условиях углубления социокультурного кризиса, когда девиантные формы поведения в результате масштабного тиражирования становятся привычным способом решения всех проблем повседневности и приобретают характер самостоятельно действующего фактора, определяющего, в числе прочих, ход исторического процесса. Именно погромные поведенческие стратегии позволяли «освоить», «привыкнуть» к экстремальности настоящего, обеспечить выживание «здесь» и «сейчас».
86 ГАРФ. Ф. 1796. Оп. 1. Д. 62. Л. 42.
87 Булдаков В.П. Красная смута. С. 136.
88 Нередко это выражалось в весьма курьезной форме. В частности, известны случаи сбора «по подписке» средств на водку погорельцам - «с горя выпить» (Пензенская губ., конец 1890-х гг.). См.: ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 115. Л. 16.
- 128 -
