CC BY
90В.А.Виноградов, С.Е.Никитина
АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ РЕФОРМАТСКИЙ
Выдающийся советский лингвист Александр Александрович Реформатский [16 (28).11.1900, Москва — 3.5.1978, Москва], доктор филологических наук, профессор, принадлежит к числу ученых, внесших огромный вклад в развитие отечественного языкознания, — вклад, получивший мировое признание. Сфера его научных интересов была необычайно широка, но центральное место занимают фонология, проблемы общей теории языка и русистики.
Формирование А.А.Реформатского как ученого протекало в 20-е годы, но задатки, а может быть, и побудительные внешние условия к выбору пути ученого складывались гораздо раньше, ибо важнейшую роль в этом сыграло семейное окружение.
А.А.Реформатский родился в семье ученого. Его отец Александр Николаевич Реформатский был известным профессором-химиком, автором учебников, талантливым лектором, неутомимым организатором и пропагандистом науки, удостоенным звания заслуженного деятеля науки РСФСР. У отца было двое братьев, также избравших научное поприще: старший, Н.Н.Реформатский, стал авторитетным психиатром, был близок к Л.Н.Толстому; младший, С.Н.Реформатский — специалист в области органической химии, впоследствии член-корреспондент АН СССР. Таким образом, наука была как бы «семейным делом» Реформатских, атмосфера дома была пронизана почтением к науке и к людям науки, и это не могло не сказаться на формировании жизненных взглядов А.А.Реформатского. Еще одна линия духовного воздействия на ребенка шла от матери — Екатерины Адриановны (урожд. Головачевой). Женщина одаренная и пишущая, получившая гуманитарное образование и
преподававшая русский язык и литературу, мать стала источником эстетического воспитания сына.
После необходимого по тем временам домашнего образования под руководством опытных педагогов, в том числе родителей (русский, французский, немецкий, химия, физика, математика, антропология, анатомия, ручной труд — столярное дело, металлопластика, выжигание по дереву — и, конечно, музыка), А.А.Реформатский в 1910 г. поступает в гимназию (вначале — Е.П.Залесской, а после ее закрытия — в гимназию А.Е.Флерова).
В 1918 г., окончив гимназию, А.А.Реформатский поступает в Московский университет на историко-филологический факультет, где слушает лекции П.Н.Сакулина, Михаила Александровича Петровского, Михаила Николаевича Петерсона (1885-1962), Афанасия Матвеевича Селищева (1886-1942), Александра Матвеевича Пешковского (18781933); руководителем его дипломной (выпускной) работы был Дмитрий Николаевич Ушаков (1873-1942). В 1923 г. А.А.Реформатский закончил университет и поступил в аспирантуру РАНИОН (Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук) к Д.Н.Ушакову, прослушал два семинара Густава Густавовича Шпета (1879-1937), но через год с небольшим вынужден был оставить учебу из-за необходимости содержать семью. С этого времени начинается его разнообразная трудовая деятельность, связанная в течение девяти лет главным образом с издательско-полиграфической сферой в различных учреждениях печати, а также в НИИ ОГИЗ'а в должности старшего научного сотрудника, где итогом его работы (1931-1933) стала книга, принесшая ему широкую известность — «Техническая редакция книги» (1933) — и ставшая важным шагом на пути его последующих семиотических разысканий.
Параллельно с издательской работой А.А.Реформатский поддерживает тесные связи с различными научными организациями — ГАХН (Государственная академия художественных наук) и особенно НИЯЗ (Научно-исследовательский институт языкознания), где работали А.М.Селищев, Николай Феофанович Яковлев (1892-1974), Лев Иванович Жирков (1885-1963), Алексей Михайлович Сухотин (1888-1942), Рубен Иванович Аванесов (1902-1982), Владимир Николаевич Сидоров (1903-1968), Петр Саввич Кузнецов (1899-1968). Трое последних стали для А.А. не только друзьями на всю жизнь, но и соратниками в разработке теории Московской фонологической школы.
В те же 30-е годы А.АРеформатский принимал участие в деятельности ВЦК НА (Всесоюзный Центральный Комитет Нового алфавита), на заседаниях которого сотрудничал с Н.Ф.Яковлевым, Л.И.Жирковым, А.М.Сухотиным, Николаем Владимировичем Юшмановым (18961946), Константином Кузьмичом Юдахиным (1890-1975); в работе ВЦК НА принимали участие также Евгений Дмитриевич Поливанов (18911938), Иван Иванович Мещанинов (1883-1967), Александр Николаевич Самойлович (1880-1938). В задачи этого научного центра входила не только разработка письменностей для народов СССР, но и составление описательных грамматик и словарей, выработка терминологии и другие вопросы, что в совокупности послужило серьезной практической базой для выработки теоретических основ языкознания нового времени.
С 1934 г. А.А.Реформатский полностью отдается преподавательской деятельности и лингвистической науке в Московском городском пединституте, где он проработал в общей сложности 20 лет на кафедре русского языка, время от времени совмещая эту работу с преподаванием в Институте философии, литературы и истории (ИФЛИ) — 1939-1940 гг., в Московском университете — 1942—1943 гг., во 2-м Московском пединституте иностранных языков — 1938—1941 гг., в 1-м Московском пединституте иностранных языков — 1942— 1947 гг., в ГИТИСе — 1940—1942 гг., в Литературном институте — 1942—1951 гг. Свою преподавательскую деятельность А.А.Реформатский закончил в период 1954—1959 гг. в МГУ (где он одновременно заведовал фонетической лабораторией), после чего по службе он был связан только с Институтом языкознания АН СССР, в котором с 1958 по 1970 г. заведовал сектором структурной и прикладной лингвистики. В 1960 г. ему была присуждена ученая степень доктора филологических наук honoris causa.
Преподавательская деятельность всегда была для А.А.Реформатского важнейшим и серьезнейшим делом, и студенты это чувствовали. О его лекциях шла молва по Москве, а иногородние ученики разносили славу о них по всей стране. Он стал легендарным лектором благодаря умению пленять слушателей отточенностью формулировки, логической ясностью аргументации, неизбитостью языка, неожиданностью ассоциаций, огромной общей эрудицией. Он был любимцем и грозой студентов, на его лекции шли, как в театр, — настолько блистательно, артистично умел он излагать самые трудные вопросы, настолько насыщены были его лекции сведениями из областей, на первый взгляд далеких от лингвистики, но так много дающих общему культурному развитию студента — зато на экзамен к нему шли, замирая от ужаса, ибо был
он столь же беспристрастен и дотошен, сколько демократичен, столь же строг, сколько справедлив. Безусловно, не последнюю роль играл в успехе лекций его природный артистизм, отшлифованный в молодые годы занятиями в студии В.Э.Мейерхольда и бесконечными хождениями по обожаемым театрам.
Из многолетних лекций родилась уникальная книга — «Введение в языковедение» (1947), и неудивительно, что учебник прославленного лектора был нарасхват и популярность его не уменьшалась, а скорее возрастала в результате разнузданной «критики», развернувшейся после выхода книги. Это было в духе того времени, в ход шли привычные ярлыки — «политическая неграмотность», «низкопоклонство перед реакционной буржуазной наукой», «сознательная фальсификация» и т. п. В те годы подобная травля легко могла поставить точку не только в научной карьере, но и в самой жизни человека. К счастью, времена меняются, беда обошла и учебник, и его автора.
Педагогическая значимость этой книги состояла в том, что она являла собой первый учебник нового типа, содержавший современное изложение одного из важнейших филологических курсов и полностью соответствующий нормативной программе. Но это было не то новое слово, которое строится на отрицании предшествующей традиции; для А.А.Реформатского преемственность развития научной мысли была не риторической абстракцией, а живо ощущавшейся им духовной связанно -стью ученых разных поколений.
А затем последовали еще три издания (1955, 1960, 1967), объем книги увеличивался, и в последнем издании она уже втрое превосходила учебник 1947 г. По учебнику Реформатского учились несколько поколений филологов, многие среди них сами стали известными учеными. Вышедшее в 1967 г. четвертое издание «Введения в языковедение» стало самым полным и последовательным изложением основ лингвистических знаний, поистине образцовым в этом жанре научно-учебных изданий. И на всех вариантах учебника лежит яркий отпечаток личности автора — глубокого ученого и мастера научной прозы.
Именно то обстоятельство, что книга написана не просто блистательным педагогом, но одним из виднейших отечественных языковедов, сразу сделало ее чем-то большим, чем просто учебником для начинающих филологов. К ней часто и охотно обращались вполне зрелые ученые разных лингвистических (и не только) специальностей, когда им требовалась ссылка на авторитетное мнение общего языковеда, особенно в
области фонологии, в развитии которой А.А.Реформатский сыграл выдающуюся роль.
Путь А.А.Реформатского к лингвистике и, в частности, к фонологии не был прямым. Его первое глубокое научное пристрастие проявилось в студенческие годы — это была поэтика, в те годы, несомненно, привлекавшая наибольшее внимание талантливой филологической молодежи и знаменовавшая собой поиск новых путей в художественном творчестве и в науке о нем. Из этих поисков выросла так называемая «русская формальная школа» в литературоведении, сыгравшая важную роль в развитии мировой семиотики и структурной поэтики. А в те годы в центре «водоворота поэтики» стоял ОПОЯЗ (Общество изучения теории поэтического языка), созданный в 1916 г. в Петербурге, а в 1920 г. — стараниями О.М.Брика и в Москве, где уже существовал (с 1915 г.) Московский лингвистический кружок (МЛК), круг исследований которого включал также вопросы поэтики. Вначале А.А.Реформатский сблизился с ОПОЯЗ'ом, и произошло это на драматических курсах при Первом театре РСФСР (организованном В.Э.Мейерхольдом), куда А.А.Реформатский поступил (тайком от домашних!) в начале 1920 г. Он уже давно следил за работами «формалистов», и когда на курсах он столкнулся с читавшими там лекции О.М.Бриком, Романом Осиповичем Якобсоном (1896-1982), Виктором Борисовичем Шкловским (18951984), его интерес к поэтике еще больше окреп, чему способствовало и установление личных отношений с О.М.Бриком, вовлекшим А.А.Реформатского в деятельность только что созданного ОПОЯЗ'а, а знакомство с Якобсоном и Шкловским положило начало добрым приятельским отношениям с ними, продолжавшимся всю его жизнь.
Новый учебный год, начавшийся осенью 1920 г., был переломным в судьбе А.А.Реформатского: с этого года надо вести отсчет его научной биографии. Он целиком захвачен поэтикой. За стенами университета удовлетворение и одновременно подогревание этого интереса он находит на заседаниях ОПОЯЗ'а. В университетской среде горячо участвует в работе литературоведческого семинара, руководимого П.Н.Сакулиным («Сакулинский кружок»). Именно здесь в ноябре 1921 г. А.А.Реформатский прочел свой первый научный доклад — о композиции романа Достоевского «Игрок» (впервые опубликовано в [^опт^ку, 1988) .
Сакулинский кружок был полезной школой лекторского мастерства и научной дискуссии, но гораздо больше дал А.А.Реформатскому семинар М.А.Петровского по анализу новеллы Мопассана, который он
стал посещать в 1921/22 уч. году. Идеи по теории поэтики, высказанные Петровским (Петровский, 1922), были особенно близки А.А.Реформатскому, и он по совету Петровского взялся за анализ композиции новеллы «Un coq chanta» («Петух пропел»), одновременно размышляя в русле идей учителя над общими проблемами морфологии новеллы. Эти размышления вылились в теоретический доклад, оглашенный на Сакулинском семинаре, а конкретный анализ указанной новеллы был доложен на семинаре Петровского и в ОПОЯЗ'е. При содействии О.М.Брика оба доклада, объединенные названием «Опыт анализа новеллистической композиции», были изданы в виде брошюры как первая публикация Московского ОПОЯЗ'а (Реформатский, 1922). Это была и для самого А.А.Реформатского первая печатная работа, он ею дорожил и на склоне лет, имея за плечами уже многие десятки серьезных трудов.
Небольшая работа 22-летнего студента оказалась одной из вех в развитии русской формальной поэтики, соединяя в себе идеи нового подхода к композиции как к динамической целостности с определенными реминисценциями из поэтики Александра Афанасьевича Потебни (18351891) и Александра Николаевича Веселовского (1828-1906). Автор пытается дать строгое определение основных элементов композиционной структуры, последовательно разграничивая тему как простейшую статическую единицу сюжетосложения и мотив как простейшую динамическую единицу, соединение которых дает сюжетные темы. Для определения последних важно учитывать иерархию персонажей: а) персонажи-темы, б) служебные персонажи, двигающие сценарий, в) средние персонажи — и темы, и служебные одновременно, и группировку тем и мотивов: а) отношение сопутствующее или параллельное, частный вид — ступенчатое, б) контрастирующее отношение. В целом анализ художественного произведения складывался из двух этапов: 1) систематическое описание структуры в указанных выше терминах; 2) функциональное исследование: «Вся установленная структура может квалифицироваться телеологически, когда компоненты расцениваются по их функциональной значимости, относительно некоего ядра, развернутого в данное построение» (Реформатский, 1922: 9).
В этой работе в достаточной мере проявился принцип научного мышления А.А.Реформатского: видеть целое как систему функционально значимых элементов и отдельные элементы системы в их иерархической, структурной взаимосвязи. Наметился здесь и другой характерный для него принцип — вскрывать сходное в различном, стремиться к целостному интегративному подходу, применимому к явлениям разного порядка и
разной природы. А это есть не что иное, как семиотический подход, и не случайно данная работа А.А.Реформатского отмечается среди трудов, подготовивших становление современной семиотики (Степанов, 1983: 12-13). В этом этюде стремление к интегративности проявилось в семи-ологических параллелях, к которым А.А.Реформатский охотно прибегал и в последующих трудах. В данном случае для сравнения привлекаются его излюбленные шахматы и музыка. Поясняя суть основных понятий, используемых в работе, А.А.Реформатский приводит следующую аналогию из области шахмат: фигуры — темы, функции фигур (например, ход коня) — мотив; игра (например, какой-нибудь гамбит) — сюжетная тема; игра, развернутая в партию, — сюжет. А общая характеристика сюжетных тем новеллы дается под знаком музыкальной аналогии: «Конституция новеллы во многих отношениях близка конструкции сонатной формы. Тематически для сонаты каноничны две темы (главная и побочная), иногда эта схема усложняется введением третьей, четвертой темы. Для новеллы также канонично двучленное строение тематики, при этом — в самой разнообразной мотивировке» (Реформатский, 1922: 7). Спустя полвека эта работа появилась по-английски в томе, посвященном русскому формализму, где имя А.А.Реформатского стоит в ряду с такими именами, как В.Б.Шкловский, Б.М.Эйхенбаум, Ю.Н.Тынянов, Р.О.Якобсон (КеЮгта1Бку, 1972).
К началу 30-х годов центр филологической мысли Москвы переместился в ГАХН, вытеснивший и ОПОЯЗ, и МЛК (Московский лингвистический кружок, который А.А.Реформатский в студенческие годы также часто посещал и который заронил в нем интерес к лингвистике). И теперь А.А.Реформатский частый участник заседаний Секции теоретической поэтики ГАХН, которой заведовал М.А.Петровский. Здесь в 1928 г. А.А.Реформатский прочел два доклада: «Структура сюжета у Толстого» и «Стих и синтагма». Первый представлял собой резюме обширной работы, подготовленной в 100-летию Л.Толстого в планируемый сборник, который так и не вышел (полный текст этой работы см. Реформатский, 1987). Второй доклад (подготовленный совместно с С.М.Бонди) отражает уже новые умонастроения автора, он был стимулирован последними лингвистическими трудами, прежде всего «Повторительным курсом русского языка» Сергея Осиповича Карцевского (1884-1955), вышедшим в 1928 г.
После этого А.А.Реформатский целиком переключается на занятия лингвистикой, но вначале он создает труд, значительно опередивший свое время (Реформатский, 1933). В нем, говоря словами самого
А.А.Реформатского, он «подытоживает теоретически свой редакционно-издательский опыт в соединении с семиотическими возможностями графики» (из неопубликованных воспоминаний). Центральной темой книги является разработанная А.А.Реформатским теория «графических защит», а внешний толчок к созданию этой теории пришел из страстно любимых им шахмат.
На размышления о теории защит его натолкнули некоторые рекомендации известного шахматиста А.И.Нимцовича относительно стратегии позиционной игры. Нимцович впервые ввел в шахматную теорию принцип избыточной защиты, а под пером Реформатского понятие избыточной защиты обрело новое, более емкое содержание, и хотя внешне оно оправлено полиграфическим контекстом, его общесемиотическое звучание несомненно, особенно сейчас, когда мы уже столько знаем о семиотике и об избыточности семиотических систем, среди которых первым должен быть упомянут человеческий язык (перепечатку теоретических глав этой книги см. Реформатский, 1987).
С момента опубликования указанной книги начинается новый собственно лингвистический — этап в творчестве А.А.Реформатского. Ядром его научной концепции было учение Ф.Ф.Фортунатова, которое он воспринял от учеников основателя Московской лингвистической школы — Д.Н.Ушакова и М.Н.Петерсона. Сквозь это ядро, сквозь опыт, обретенный разысканиями в области поэтики, сквозь плодотворные идеи Ивана Александровича Бодуэна де Куртенэ (1845—1929) предстояло оценить то важное и новое, что пришло из Европы: прежде всего нужно было осмыслить место и значение фундаментального лингвистического труда XX в. — «Курса общей лингвистики» Фердинанда де Сос-сюра (1857—1913), чьи идеи были созвучны теоретическим и методологическим поискам московских и петербургских лингвистов младшего поколения.
Обратившись к лингвистике, А.А.Реформатский полностью отошел от поэтики и больше к ней никогда не возвращался, и дело здесь отнюдь не в охлаждении, разочаровании — просто он нашел область, захватившую его столь же властно, как прежде поэтика: этой областью стала фонология, в ней он нашел удовлетворение своему интересу к изучению структур, обостренному поэтикой, в ней и через нее он мог углублять свои семиотические идеи, навеянные полиграфической проблематикой, наконец, фонология для него стала ключом к решению вопросов более широкого порядка, касающихся разных сторон языка как динамичной системы.
Увлечение фонологией не было случайностью, «фонологизм» носился в воздухе. Уже давно существовала концепция фонемы И.А.Бодуэна де Куртенэ, уже давно была написана магистерская диссертация Л.В.Щербы, где развивалась теория фонем (Щерба 1912). В Европе расцветала фонология Пражского лингвистического кружка, появлялись работы Николая Сергеевича Трубецкого (1890-1938), Р.О.Якобсона, С.О.Карцевского; в полный голос заявила о себе американская фонология. Но главное, что толкало к немедленной разработке фонологической теории, — это насущные практические задачи языкового строительства, развернувшегося в советских республиках, задачи совершенствования русской орфографии, задачи разработки унифицированной фонетической транскрипции (УФТ). Еще в 1929—1931 гг. при НИИ ОГИЗа работала комиссия по УФТ под председательством А.А.Реформатского и при участии М.Н.Петерсона, Р.И.Аванесова, Г.О.Винокура (1896-1947) и др. В те же годы шла деятельная подготовка к Всероссийскому орфографическому съезду (1931), в связи с чем в НИЯЗе работала комиссия по разработке предложений о реформе русской орфографии (А.А.Реформатский, А.М.Сухотин, В.Н Сидоров).
Именно на пересечении трех линий — традиции, идущей от Казанской школы, поисков решений прикладных задач (среди них важное место принадлежит вопросам обучения языку) и критического освоения (а в известной мере — и преодоления) теорий зарубежной фонологии — складывалась Московская фонологическая школа, одним из основателей которой был А.А.Реформатский. Если окинуть взглядом его работы, связанные с фонологией, мы заметим, что все они отражают понимание неразрывного единства теоретических и практических проблем, и в самой небольшой «прикладной» статье по «мелкому» вопросу автор остается теоретиком-фонологом, а в самой «теоретической» работе он видит практический фон развиваемой теории. И еще одно можно заметить: почти во всех своих работах А.А.Реформатский словно ведет диспут с незримыми оппонентами — то ли с теоретиками дескриптивной фонологии, то ли с пражцами и ленинградцами, то ли, наконец, с Гарвардской дихотомической фонологией в лице Р.Якобсона и М.Халле.
Согласно тонкому замечанию М.В.Панова, «трудности создания теории Московской фонологической школы были в первую очередь трудностями размежевания синтагматики и парадигматики» (Панов. 1967: 408). Решение этой задачи московские фонологи видели в разработке понятия позиции. Именно это отличает теорию МФШ от всех прочих школ, понятие позиции становится ключом к решению централь-
ной проблемы всякого фонологического исследования — к фонемной идентификации. Все основатели МФШ были воспитанниками Московского университета, а большинство из них — прямыми учениками Д.Н.Ушакова, ученика и последователя Филиппа Федоровича Фортунатова (1848-1914), чьи традиции хранила филологическая среда университета. Фортунатовская идея о примате грамматики (и прежде всего морфологии) нашла отражение в теории МФШ, соединившись с идеей Бодуэна де Куртенэ о фонеме как компоненте морфемы. Проблема тождества фонемы получает решение на базе теории позиции и формулируется под знаком морфемного тождества: фонемой признается единица, реализующаяся в виде ряда позиционно чередующихся звуков и в пределах одной и той же морфемы (точнее сказать — морфа). Тем самым был сделан смелый шаг, уводящий от «автономной фонологии» как фонетически (физически) обусловленной теории звукового строя. Фонология превратилась в глубоко функциональную дисциплину, но не в «функциональную фонетику» в буквальном смысле этого выражения, как у Мартине (ср. само название его работы: Martinet 1949), а в часть функциональной теории языка, трактующей иерархически уровневую структуру языка, в которой каждый нижележащий уровень функционально подчинен следующему более высокому. Тема уровневого строения языка была одной из любимых у А.А.Реформатского, и именно ему принадлежит формулировка принципа последовательного сцепления иерархически соотнесенных уровней, только он предпочитал пользоваться в этом случае термином «ярус».
Становление и развитие МФШ на фоне ее разногласий с ЛФШ — Ленинградской фонологической школой Л.В.Щербы — нашло отражение в обширном очерке А.А.Реформатского (1970). Но он был не только историографом школы, ему принадлежит разработка по крайней мере двух важных моментов в концепции МФШ — теории признаков и теории позиций. Первой его работой в области теории фонологии стала большая статья, написанная в 1938 г. и опубликованная в 1941 — «Проблема фонемы в американской лингвистике» (перепечатку см. Реформатский 1970). Здесь находим ясную формулировку трех определяющих для концепции МФШ положений: 1) содержание понятия «фонема»; 2) понятие различительного признака с разграничением дифференциальных и интегральных признаков; 3) понятие сильных и слабых позиций. Здесь же высказано глубокое положение о том, что «позиции существуют не в отношении фонем, а в отношении дифференциалов, объединяющих группу фонем (для группы звонких, для группы глухих и т. п.); так как каждая
фонема имеет в своем составе несколько дифференциалов, то данная позиция может быть в отношении одних сильной, в отношении других — слабой». Из этой мысли явствует, что понятием, симметричным понятию позиции, но соотнесенным непосредственно с фонемами, есть понятие оппозиции. Иными словами, термами фонологических оппозиций являются не признаки, как полагали позже гарвардские фонологи, а фонемы; признаки же являются термами позиционных контрастов.
В том же томе «Ученых записок» Московского городского пединститута, где была статья «Проблема фонемы в американской лингвистике», вышла также принципиально важная для теории МФШ статья П.С.Кузнецова (Кузнецов 1941), в которой, наряду с обсуждением вопроса о сильных и слабых позициях, определяются два типа позиционных модификаций фонемы — варианты и вариации; спустя четыре года эти понятия, специфические для МФШ, найдут более развернутое толкование в книге Р.И.Аванесова и В.Н.Сидорова (1945). Но окончательное обоснование эти понятия получили лишь после уточнений А.А.Реформатского, давшего определение двух типов позиций; это было сделано в книге, которую он сам считает лучшим, что вышло из-под его пера, в книге, над которой он работал, в сущности, всю свою «лингвистическую жизнь» — «Введение в языковедение» (Реформатский, 1967).
А.А.Реформатский предпринял также попытку последовательного изложения целостной концепции МФШ в своем очерке истории отечественной фонологии в виде специального раздела — «Основные положения МФШ» (Реформатский, 1970: 114-120), где в тезисной форме сведены все теоретические положения в их внутренней взаимосвязанности. К теории позиций он возвращался и позже, о чем свидетельствуют публикации последующих лет.
Отличительной чертой научного творчества А.А.Реформатского была его постоянная двунаправленность — на общетеоретические аспекты проблемы и на конкретные прикладные аспекты. Это ярко проявилось в его фонологических трудах, среди которых есть серия статей, образующих лингвистическую основу преподавания русского языка нерусским (Реформатский, 1959а; 1961а; 1961б; 1962). Со свойственным ему вниманием к мельчайшим языковым фактам А.А.Реформатский наглядно показывает источники фонетических ошибок в русской речи нерусских и пути устранения этих ошибок. Из других прикладных проблем, которым он придавал большое значение, можно упомянуть транслитерацию иноязычных собственных имен и вопросы орфографии (последней
он занимался и непосредственно как член орфографической комиссии АН СССР в 1962-1964 гг.).
Особняком, казалось бы, стоит в его творчестве работа «Речь и музыка в пении» (Реформатский, 1955), но тема этой статьи, редкостная для страниц лингвистических изданий, была естественна, органична для А.А.Реформатского. Упоение оперой в юношеские годы и занятия музыкой дали свои неожиданные плоды спустя 40 лет, причем эта работа не единственная, были и другие публикации по вопросам сценической речи, речи дикторов радио — Реформатский никогда не оставался равнодушным к проблеме чистоты языка, художественной выразительности речи. В упомянутой статье А.А.Реформатский определяет различия между словом спетым и сказанным: «Между строением словесно-языковых и музыкальных "отрезков" нет прямого параллелизма, хотя и те, и другие линейны, протекают во времени, членятся последовательно на фразы, такты, звуки, и в тех, и в других отрезках имеются сильные и слабые "доли", расставлены "дикты", могут возникать синкопы и пр. и пр. Все это "общее" — почти омонимично (фразы, такты, звуки и т.д.), и между словесно-языковой и музыкальной "линиями" больше противоречий, и притом принципиальных, чем совпадений» (Реформатский 1955: 173). И здесь, отмечает А.А.Реформатский, композитору можно идти двумя путями: или принять противоречие как неизбежное и необходимое (стиль бельканто, особенно в колоратуре, где несовпадение слова и музыки гипертрофировано), а можно пойти путем примирения этих двух линий, что отчетливо выражено у Даргомыжского и Мусоргского.
Вопросы общей и русской фонологии, смежные прикладные вопросы, хотя в целом занимают основное место в научном творчестве А.А.Реформатского, отнюдь не исчерпывают всего тематического диапазона этого ученого. Чтобы строить серьезную фонологическую теорию, необходимо глубокое и всестороннее понимание языка вообще как целостной знаковой системы с ее специфическими структурными характеристиками. Этой общелингвистической проблематике А.А.Реформатский всегда уделял огромное внимание. В своем понимании системы языка как «горизонтального» феномена, как совокупности взаимосвязанных и взаимодействующих элементов языка в пределах каждого яруса (уровня), а структуры — как «вертикального», пронизывающего весь язык иерархического межуровневого взаимоотношения языковых единиц, обеспечивающего единство всей системы, — в такой трактовке этих фундаментальных понятий лингвистики отразились идеи Г. Г.Шпета о структуре слова, ср. такое его положение: «Под структурой слова разу-
меется не морфологическое, синтаксическое или стилистическое построение, вообще не "плоскостное" его расположение, а, напротив, органическое, вглубь» (Шпет, 1923: 11) (Шпет говорил, конечно, не о слове как единице традиционной грамматики, а о Слове как интеллектуально и эстетически воздействующем феномене.)
Свое понимание системы и структуры А.А.Реформатский развивал во всех трудах и специально остановился на нем в работе о принципах синхронного описания языка, где эта идея соединяется с фортунатовским пониманием строя языка и с семиотическим подходом к его описанию. Он принадлежал к тем ученым, которые ратовали за последовательное разграничение синхронии и диахронии в исследовательской процедуре, протестуя против «гибридного» подхода. Но при этом синхрония вовсе не отождествлялась с ахронией, с отсутствием лингвистического времени; речь шла лишь о том, что «при лингвистическом анализе момент времени в ней приводится с нулевым показателем», синхрония же как таковая есть разновидность «хронии» и всегда «исторична, исторически реальна и идиоматична данному индивидуальному языку для данного места и времени» (Реформатский, 1960: 38).
А.А.Реформатский любил подчеркивать идиоматичность каждого языка, его привлекало изучение неповторимости любой языковой системы, поэтому он остался в стороне от «универсологического бума» 60-70-ч годов. Поиски языковых универсалий он считал побочной задачей, решение которой необходимо прежде всего для оттенения индивидуальных характеристик данного языка. Но такая позиция вовсе не означала отказа от выяснения общих закономерностей в строении языков. Многие его работы отчетливо типологичны и по постановке проблемы, и по подходу к ее решению; это заметно, конечно, в его фонологических штудиях, но не менее ярко проступает и в трудах, посвященных грамматическим проблемам. В этом убеждают, в частности, статьи о статусе категории числа в языке (под грамматическим углом зрения) и о типологических тенденциях в морфологическом строении слова (противоборство и совмещение агглютинации и фузии) под углом зрения морфемной членимости слов.
Изучая системность языка во всех ее проявлениях, стремясь понять специфику структурирования каждой системы, А.А.Реформатский естественно и органично переходил от языка как langue (в соссюровском смысле) к изменчивым, трудно уловимым явлениям живой речи, от фонологии к лексике, традиционно считающейся едва ли не противоположностью стройной, обозримой фонологической системе — ведь в лингвистике довольно долго бытовало мнение о хаотичности лексического яруса
языка, о невозможности установления для него столь же четких структур, как в фонологии и грамматике. Реформатский же, убежденный в сквозной системности языка, искал ее и в лексикологическом материале — и находил, и писал о лексических явлениях, используя некоторые категории фонологического метаязыка (Реформатский, 1972). К этому кругу исследований примыкают и его глубокие труды по теории ономастики и терминологии.
В частности, до сих пор сохраняют фундаментальность две его работы, посвященные теоретическим аспектам терминологии (Реформатский, 1959б; 1967). А.А.Реформаторский предложил свою концепцию термина — «слуги двух хозяев»: системы лексики и системы научных понятий, — выделив соответственно два его лика: лексис и логос. Классическим образцом такого подхода стал его анализ термина «речь» в концептуальных полях разных наук, позволивший указать на такие свойства идеального термина-«логоса», как парадигматичность (независимость от контекста), тенденция к моносемичности, отсутствие экспрессивной окраски, стилистическая нейтральность, системность.
Выработанный А.А.Реформатским взгляд на язык как на особого рода знаковую систему с определенными структурными характеристиками, владение четкими общелингвистическими принципами, стремление исследовать объект науки в плане «синтеза через анализ» — все это позволяло ему ставить более широкие вопросы семиологического подхода к разнообразным системам, сравнивая, например, различные виды коммуникативных систем с точки зрения их взаимных трансформаций или выясняя природу такой своеобразной семиотической системы, как географическая карта. В подобных экскурсах в смежные области семиологии, в частности, в статье «Семиотика географической карты» (Реформатский, 1964), где карта рассматривается как особая разновидность печатного текста, мы находим реминисценции его давних увлечений «семио-тико-полиграфической» проблематикой. В этой статье вновь всплывает понятие избыточной защиты, но уже применительно к «тексту» карты, который, по тонкому определению автора, строится на принципе симуль-танности в организации его плана выражения, в отличие от обычного печатного текста, где господствует принцип сукцессивности, а факты нелинейного прочтения относятся к периферии, встречаясь лишь в специальных текстах (например, в математических формулах).
А.А.Реформатский выработал не только свой собственный взгляд на язык, но и свой собственный научный почерк. Его работы могут исследоваться также в аспекте стилистики научной прозы, он мастерски
владел разными стилями устной и письменной речи и тонко чувствовал особенности жанра. Читатель не сможет не заметить богатства выразительных приемов, композиционного изящества, прозрачности слога, что так свойственно лингвистической прозе Реформатского. В этом, несомненно, сказывается общая художественная одаренность, его утонченный вкус к слову, к образу, привитый ему еще в детстве и им самим изощренный долгими годами чтения, размышления, созерцания. Его языковой вкус проявлялся и в тонком понимании своеобразия устной и письменной речи, поэтому его лекции никогда не были чтением, а его устные рассказы достойны особого изучения. И не случайно при разработке темы «Язык и личность» в Институте русского языка РАН (АН СССР) в качестве объекта для первого опыта описания языковой личности была избрана речь А.А.Реформатского. Посвященный этому раздел предваряется в качестве эпиграфа знаменательными словами А.А.Ахматовой, знавшей А. А. Реформаторского: «А ведь так, как говорит Реформатский, не говорит уже больше никто» (Опыт описания... 1989: 149).
А.А.Реформатский был не просто ученым крупного масштаба, он являл собой ячейку русской культуры. Из жизней таких людей, как он, складывается культурная история Москвы, страны. И, наверное, именно это качество в наибольшей степени влекло к нему людей. Его беседы с учениками, с коллегами поражали полифонией и глубиной ассоциаций, к тому же он был мастером устного рассказа, и его устное творчество тоже было фактом науки и культуры. Учил ли Реформатский своих учеников лингвистике? Конечно. Но при этом он никогда не был сухим ментором, довольствующимся разжевыванием азов науки. Гораздо больше его заботило (особенно в работе с аспирантами, которых у него за многие годы были десятки), чтобы его ученик усвоил культуру научной работы; его заботило сохранение преемственности в науке, он воспитывал в учениках глубокое почтение к духовному наследию прошлого. Школа Реформатского была прежде всего школой научной этики, и он сам был замечательным образцом ученого-интеллигента.
Литература
Аванесов Р.И., Сидоров В.Н. Очерк грамматики русского литературного языка. Ч.1. Фонетика и морфология. - М., 1945. — 236 с. Кузнецов П.С. К вопросу о фонематической системе современного французского языка // Учен. зап. Моск. гор. пед. ин-та. каф. рус. яз. — М., 1941. — Т. 5, вып. 1. — С. 140174.
Панов М.В. Русская фонетика. — М., 1967. — 436 с.
Петровский М.А. Композиция новеллы у Мопассана // Начала. — Пг., 1922. — № 1. — с. 106-127.
Реформатский А.А. Опыт анализа новеллистической композиции: Московский кружок
"ОПОЯЗ". - М., 1922. - 20 с. Реформатский А.А. Техническая редакция книги. — М., 1933. — 414 с. [При участии М. М. Каушанского].
Реформатский А.А. Речь и музыка в пении // Вопросы культуры речи. — М., 1955. — Вып.1. — С. 172-199.
Реформатский А.А. Обучение произношению и фонология // НДВШ. Филол. Науки. —
М., 1959 [а]. — № 2. — С. 145-156. Реформатский А.А. Что такое термин и терминология. — М., 1959 [6] — 4 с. (Перепеч. в: Вопросы терминологии (материалы Всесоюзного терминологического совещания). — М., 1961. — С. 46-54). Реформатский А.А. Принципы синхронного описания языка // О соотношении синхронного анализа и исторического изучения языков. — М., 1960. — С. 22-38. Реформатский А.А. О некоторых трудностях обучения произношению // Русский яз. для
студентов-иностранцев. — М., 1961 [а]. — С.5-12. Реформатский А. А. Фонология на службе обучения произношению неродного языка //
Рус. яз. в нац. шк. — М., 1961 [б]. — № 6. — С. 67-71. Реформатский А. А. О сопоставительном методе // Рус. яз. в нац. шк. — М., 1962. — № 5.
— С. 23-33..
Реформатский А. А. Семиотика географической карты // Лингвистическая терминология и
прикладная топономастика. — М., 1964. — С. 45-58. Реформатский А. А. Введение в языковедение. Изд. 4-е, испр. и доп. — М., 1967. — 542 с. Реформатский А. А. Из истории отечественной фонологии. — М., 1970.— 525с. Реформатский А. А. Лексические мерисмы и семантическая редукция // Проблемы структурной лингвистики 1972. — M., 1973. — С. 268-278. Реформатский А. А. Лингвистика и поэтика. — М., 1987. — 262 с. СтепановЮ. С. В мире семиотики // Семиотика. — М., -1983. — С. 5-42. Шпет Г.Г. Эстетические фрагменты. Пг., 1923. Вып.2. — С. 7-117.
Щерба Л.В. Русские гласные в качественном и количественном отношении. — СПб., 1912.
— 155 с.
Martinet A. Phonology as functional phonetics. — L., 1949. — 140 p.
Reformatsky A.A. An essay on the analysis of the composition of the novel // 20th century studies:
Rus. formalism. — Canterbury, 1972. - Dec. 7/8:— P. 85-101.. ReformatskijA. Selected writings: philology, linguistics, semiotics. — Moscow, 1988. — 406 p.
Основные работы А.А.Реформатского
Реформатский А. А. Опыт анализа новеллистической композиции: Моск. кружок "ОПОЯЗ". - М., 1 922. - 20 с.
Реформатский А. А. Техническая редакция книги. — М., 1933. — 414 с. (При участии М. М. Каушанского).
Реформатский А. А. Введение в языковедение. — М., 1947. — 176 с.
Реформатский А. А. О соотношении фонетики и грамматики (морфологии) // Вопросы грамматическою строя. — М., 1955.— . 92—112.
Реформатский А. А. Согласные, противопоставленные по способу и месту образования, и их варьирование в современном русском литературном языке // Докл. и сообщения Ин-та языкознания АН СССР. — М., 1955. — Т. 8. — С. 3-23.
Реформатский А. А. Дихотомическая классификация дифференциальных признаков и фонематическая модель языка // Вопросы теории языка в современной зарубежной лингвистике. — М., 1961. — С. 106-122.
Реформатский А. А. Агглютинация и фузия как две тенденции грамматического строения слова // Морфологическая типология и проблема классификации языков. — М., Л., 1965. — С. 64-92.
Реформатский А. А. Введение в языковедение: Изд. 4-е, испр. и доп. — М., 1967. — 542 с.
Реформатский А. А. Из истории отечественной фонологии. — 'М., 1970. — 525 с.
РеформатскийА.А. Фонологические этюды. — М., 1975. — 133 с.
Реформатский А.А. Очерки по фонологии, морфонологии и морфологии. — М., 1979. — 101 с.
Реформатский А.А. Лингвистика и поэтика. — М., 1987. — 262 с.
Reformatskij A.A. Zur Stellung der Onomastik innerhalb der Linguistik // Sowjetische Namenforschung. — B., 1975. — S. 11—32.
Reformatskij A. Selected writings: philology, linguistics, semiotics. — Moscow, 1988. — 406 p.
Основные работы об А.А.Реформатском
Аванесов Р.И., Панов М.В. Александр Александрович Реформатский // Фонетика. Фонология. Грамматика: К семидесятилетию А.А.Реформатского. — М., 1971. — С. 5—17.
Виноградов В.А. Александр Александрович Реформатский (1900—1978) // Реформатский А.А. Лингвистика и поэтика. — М., 1987. — C. 3—19.
Ильина Н. Реформатский // Ильина Н. Дороги и судьбы. — М., 1988. — С. 507— 591.
Йот Н. (Еськова H.A.). Вспоминая Учителя // Русский язык. Еженедельное прилож. к газ. "Первое сентября". № 39, окт. 2000. — С. 1—2, 16.
Крысин Л. П. А.А.Реформатский. К 100-летию со дня рождения // Рус. Речь. — М., 2000. — № 5. — С. 62—65.
Мельчук И. А. Памяти Александра Александровича Реформатского // Russ. linguistics. —
Dordrecht., 1980. — Vol. 4. — № 4. — P. 341-361. Семиотика. Лингвистика. Поэтика: К 100-летию А.А.Реформатского. — М., 2002 (Раздел
"Вокруг Реформатского. Воспоминания. Архив"). (В печати). Фрумкина Р.М. Мой учитель — А.А.Реформатский // Знание — сила. — М., 1987. — № 7. — С. 78-82.
Л.Д.Захарова АФАНАСИЙ МАТВЕЕВИЧ СЕЛИЩЕВ
Афанасий Матвеевич Селищев (11.1.1886-6.12.1942), известный русский языковед, специалист в области изучения славянских языков, русского языка и русской диалектологии, педагог; автор множества работ, научных статей, учебников высшей школы.
А.М.Селищев родился в селе Волосово Ливенского уезда Орловской области. Учился в Ливенском реальном училище, затем в гимназии г. Курска. После окончания гимназии получил образование на историко-филологическом факультете Казанского университета (1906-1911), где в это время преподавали такие известные ученые, как В.А.Богородицкий (1857-1941), Е.Ф.Будде (1859-1929), Н.М.Петровский, А.И. Александров (1864-1917). Особенно многим ученый был обязан Н.М.Петровскому и А.И.Александрову. Именно под их влиянием формировались лингвистические взгляды ученого, лингвистику он называл «наукой конкретных данных» (Никитин, 2002: 101). В 1911 г. он вступил в Педагогическое общество при Казанском университете, на заседаниях которого он не раз выступал с аналитическими обзорами учебников и учебных пособий по русскому языку, и начал преподавать на Высших женских курсах в Казани. По окончании университета Селищев был оставлен на факультете для подготовки к профессорскому званию по сла-
