CC BY
5УДК 947. 084. 8
DOI: 10.24412/2070-9773-2024-2-154-164
Дата поступления (Submitted) 08.02.2024
Дата принятия к печати (Accepted) 17.02.2024
Акты советской власти по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства в восприятии высшего
церковного управления
АНАТОЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ КАШЕВАРОВ
доктор исторических наук, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ, профессор Высшей школы общественных наук Санкт-Петербургского политехнического университета
Петра Великого,
Россия, 195251, Санкт-Петербург, ул. Политехническая, 29
e-mail: kashevar12@mail.ru
Аннотация. Основная цель статьи состоит в том, чтобы составить целостное представление о восприятии высшей церковной властью - Поместным Собором, патриархом и Священным Синодом - основных актов советской власти по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви - инструкции Народного комиссариата юстиции от 30 августа 1918 г., а также циркуляра этого же ведомства от 3 февраля 1919 г., и, таким образом, проследить эволюцию официальной позиции Православной церкви по отношению к религиозной политике нового государства. Вплоть до выхода инструкции от 30 августа 1918 г. обращения и ходатайства высшей церковной власти к советскому руководству в основном сводились к предложениям отказаться от осуществления декрета об отделении церкви от государства и пересмотреть свою религиозную политику. В это же время высшее церковное руководство призвало духовенство и верующих по существу к бойкоту мероприятий новой власти в религиозной сфере. На основе архивных материалов, прежде всего, документов Поместного Собора и канцелярии патриарха Тихона в статье показано, что после выхода инструкции от 30 августа 1918 г. начался постепенный отход этих церковных кругов от бойкота религиозной политики советского государства. Отход этот особенно усилился после принятия Народным комиссариатом юстиции циркуляра от 5 февраля 1919 г., возродившего надежды в церковном руководстве, которое убедилось в несостоятельности вызывавшего все новые жертвы со стороны духовенства и верующих бойкота, на достижение взаимоприемлемого компромисса в государственно-церковных отношениях. Высшее церковное управление рекомендовало священнослужителям, как лучше отстаивать интересы церкви на основе формировавшегося советского законодательства и обязывало их подчиняться соответствующим распоряжениям советской власти. Эта эволюция подготовила окончательное и определенное выражение патриархом Тихоном 8 октября (25) сентября 1919 г. официальной позиции гражданской лояльности Православной церкви по отношению к советскому государству.
Ключевые слова: декрет об отделении церкви от государства, инструкция Народного комиссариата юстиции от 30 августа 1918 г., циркуляр Народного комиссариата юстиции от 5 февраля 1919 г., советское государство, советская религиозная политика, высшее церковное управление, Поместный Собор, патриарх Тихон, Священный Синод
Acts of Soviet power to implrment the decree on the separation of church and state in the perception of the higher church
administration
ANATOLIINIKOLAEVICH KASHEVAROV
Doctor of Historical Sciences, Professor, Honored Worker of Higher School of the Russian Federation, Professor Peter the Great St. Petersburg Polytechnic University, Russia, 195251, St. Petersburg, Polytechnicheskaya Str., 29.
E-mail: kashevar12@mail.ru
Abstract. The main purpose of the article is to make a complete picture of the perception of the Supreme Church power - the local Council, the Patriarch and the Holy Synod - of the main acts of the Soviet power to implement the decree on the separation of the Church from the state and school from the Church - the instructions of the People's Commissariat of justice of August 30, 1918, as well as the circular of the same Department of February 3, 1919, and thus to trace the evolution of the official position of the Orthodox Church in relation to the religious policy of the new state. Until the issuance of the instruction of August 30, 1918, the appeals and petitions of the Supreme Church power to the Soviet leadership were mainly reduced to proposals to abandon the implementation of the decree on the separation of the Church from the state and to reconsider its religious policy. At the same time, the higher Church leadership called on the clergy and believers to boycott the activities of the new government in the religious sphere. On the basis of archival materials, first of all, documents of the local Council and the office of Patriarch Tikhon, the article shows that after the publication of the instruction of August 30, 1918, a gradual departure of these Church circles from the boycott of the religious policy of the Soviet state began. This departure was especially intensified after the adoption of the circular of February 5, 1919 by the People's Commissariat of justice, which revived in the Church leadership, which was convinced of the failure of the boycott, which was causing more and more victims on the part of the clergy and believers, of the hope for achieving a mutually acceptable compromise in Church-state relations. The higher ecclesiastical administration recommended the clergy how best to defend the interests of the Church on the basis of the emerging Soviet legislation and obliged them to obey the relevant orders of the Soviet power. This evolution prepared the final and definite expression by Patriarch Tikhon on 8 October (25) September 1919 of the official position of the civil loyalty of the Orthodox Church towards the Soviet state. In addition to the above archival materials in the article used 14 research papers.
Keywords: decree on the separation of Church and state, instruction of the people's Commissariat of justice of August 24,1918, circular of the people's Commissariat of justice of February 5,1919, Soviet state, Soviet religious policy, higher Church administration, local Council, Patriarch Tikhon, Holy Synod
В постсоветский период в отечественной историографии появился ряд крупных работ, а также статей, посвященных церков-но-государственным отношениям первых лет советской власти. В этих работах непременной составляющей авторских построений стали отдельные сюжеты, связанные с реакцией высшего церковного руководства - Поместного Собора 1917 - 1918 гг. и патриарха Тихона - на советскую политику в отношении религиозных организаций. Особое внимание в них уделялось восприятию церковными властями декрета 23 января 1918 г. об отделении церкви от государства и школы от церкви. Согласно А.Г. Кравецко-му и М.И. Одинцову, этот декрет вызвал наиболее резкую реакцию Поместного Собора Русской Православной Церкви [1, с. 139; 2, с. 137 - 138]. В монографиях А.Н. Кашеварова сделан вывод, что оценка, данная этому декрету Поместным Собором и Патриархом, нашла поддержку не только у духовенства, но и среди самых широких слоев мирян, что в дальнейшем учитывалось высшим церковным управлением, особенно в призывах к массовому неповиновению советским постановлениям, посвященным религии и церкви [3, с. 180 - 185; 4, с. 132 - 136].
Особую роль в становлении религиозной политики советской власти сыграли инструкция Народного комиссариата юстиции от 30 августа 1918 г. по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви и циркуляр этого же ведомства от 5 февраля 1919 г. Примечательно, что авторы работ, касающихся государственно-церковных отношений первых лет советской власти, уделяя особое внимание официальной реакции Православной церкви на
декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви, ограничиваются лишь краткой ссылкой на один из этих важных документов, регулировавших проведение в жизнь отмеченного декрета, - инструкцию 30 августа 1918 г. и вовсе не упоминают циркуляр от 5 февраля 1919 г. [5, с. 60 - 61; 6, с. 61; 7, с. 158; 8, с. 55 - 66; 9, с. 51; 10, с. 81]. Специальные работы с анализом, как этих важных актов советского государства, так и их восприятия высшей церковной властью до сих пор отсутствуют. Восполнить этот пробел в отечественной историографии - задача предлагаемой статьи. Это позволит конкретно и полно проследить формирование и эволюцию официальной позиции Православной церкви по отношению к религиозной политике нового государства - от призывов высшей церковной власти к ее фактическому бойкоту с первых же месяцев 1918 г. до выражения позиции гражданской лояльности в известном послании патриарха Тихона от 8 октября (25 сентября) 1919 г.
В связи с тем, что при осуществлении декрета от 23 января 1918 г. на местах возникали многочисленные затруднения и вопросы к центральной власти, 9 апреля Совет народных комиссаров (далее - СНК) поручил Народному комиссариату юстиции (далее - НКЮ) «образовать комиссию для выработки в срочном порядке инструкции по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства». В комиссию должны были войти «представители от заинтересованных ведомств и компетентные люди». По мнению М.М. Персица, образованная НКЮ комиссия имела громоздкий состав, включавший представителей семи наркоматов (внутренних дел, просвещения, призрения, имуществ, воен-
ного, морского и иностранных дел), что делало ее организационно беспомощной [11, с. 110 - 111]. В.А. Алексеев пишет, что в нее, вопреки первоначальному замыслу, так и не были включены представители духовенства, верующи [5, с. 47 -48].
8 мая 1918 г. Совнарком постановил образовать при Народном комиссариате юстиции особый, постоянно действующий отдел для руководства делом отделения церкви от государства. На следующий же день такое учреждение было организовано и по предложению его руководителя П.А. Красикова названо «Отделом по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства» [11, с. 112]. Возник VIII отдел (впоследствии V) или так называемый «ликвидационный» (имелись в виду задачи ликвидации прежних, дореволюционных отношений между церковью и государством и оказания помощи органам власти в пресечении контрреволюционной деятельности религиозных объединений) отдел НКЮ. Его бессменный заведующий П.А. Красиков особо выделялся среди большевистских руководителей, весьма отрицательно относившихся к религии. Один из последовательных защитников Православной церкви профессор Н.Д. Кузнецов в письме на имя В.И. Ленина так характеризовал этого деятеля: «Он человек, полный крайней вражды ко всякой религии, отвергающий всякое ее значение и хорошее влияние на человеческую душу, и потому по своим взглядам очень нетерпимый к религии. Эта нетерпимость, естественно, отражается на деятельности VIII отдела, возбуждающей большое недовольство и даже вражду в верующей части народа» [12, с. 27]. На первом совещании отдела, состоявшемся 10 мая, были сформулированы основные задачи и функции этого учреждения:
«1. Разбор и разрешение многочисленных случаев прецедентарного характера, могущих возникнуть при непосредственном применении декрета.
2. Осуществление почина в издании ряда правительственных актов в развитие, дополнение и разъяснение декрета.
3. Помощь другим органам Советской власти в пресечении контрреволюционной деятельности религиозных объединений» [11, с. 112].
На практике функции отдела не ограничивались перечисленными выше. Переписка этого учреждения с местными органами советской власти, публиковавшаяся в журнале «Революция и церковь», показывает, что отдел, стремясь «разоблачать антинаучную роль религии и контрреволюционную деятельность духовенства», организовал антирелигиозную пропаганду и различные антицерковные акции. Примечательно, что отдел издавал антирелигиозную литературу. Подобные VIII отделу органы предполагалось учредить и при губернских Советах, а также комиссариатах юстиции.
Важно отметить, что при первых же обсуждениях в VIII отделе НКЮ насущных вопросов государственно-церковных отношений его сотрудники исходили, главным образом, из политических предубеждений. Например, 18 мая 1918 г., заслушав доклад профессора М.А. Рейснера о правовом положении религиозных обществ в новой социальной действительности, П. А. Красиков и М.В. Галкин так обосновали лишение этих объединений собственности и прав юридического лица: «Это враги, с которыми нужно бороться, и потому никаких послаблений к 12-му и 13-му пунктам декрета допускать нельзя» [13, с. 37]. Таким образом, с самого начала в государственную политику по отношению к церкви была привнесена партийная идеология, установки которой - «религия есть опиум для народа», «при социализме не может быть церкви» и т.п. -довлели над работниками новых государственных учреждений и определяли многие их поступки. Любые устные или печатные выступления духовенства с критикой или обличением акций новой власти в отношении религии и церкви сотрудники VIII отдела Наркомюста, а также многие советские и партийные работники воспринимали как «провокационные вылазки» против органов Советской власти с целью «вызвать религиозный фанатизм населения и направить его в антибольшевистское русло» [14, с. 416].
10 июля 1918 г. на состоявшемся в Москве V Всероссийском съезде Советов была принята первая Конституция РСФСР, которая законодательно закрепила в статье 13-й основной принцип декрета 23 января - отделение церкви от государства и школы от церкви. В этой же статье указывалось, что «свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за всеми» [15, с. 78]. Согласно статье 65-й, лишались избирательных прав все потенциальные противники Советской власти, к которым также были отнесены «монахи и духовные служители церкви и религиозных культов» [15, с. 85].
Становление «религиозной» политики новой власти проходило в условиях неналаженности периферийного аппарата управления. Это обстоятельство существенно затрудняло возможности VIII отдела Народного комиссариата юстиции внести плановость и единообразие в проведение соответствующих акций. По мнению советского исследователя В.Ф. Зыбковца, к лету 1918 г. в большинстве губерний не были созданы органы и аппараты советской власти, которые занимались бы осуществлением правительственных декретов и постановлений в отношении религии и церкви [16, с. 54 - 55]. Многие губернские совдепы обращались в VIII отдел НКЮ с просьбой о направлении к ним «специалистов по религиозному вопросу» [16, с. 48].
Отмеченные обстоятельства вместе с отсутствием единой инструкции о проведении в жизнь декрета от 23 января 1918 г. создавали
условия для административной самодеятельности на местах. Ряд местных совдепов принимали решения вопреки декрету от 23 января 1918 г. Так, Троице-Рослыйский волостной исполком Моршанского уезда Тамбовской губернии постановил оставить метрические книги у духовенства [17, с. 109]. Согласно «Заметке инструктору», принятой в июне 1918 г. Рязанским губиспол-комом, церковные и монастырские имущества делились на две части, одна из которых оставалась в ведении «духовного ведомства», вторая являлась «народным достоянием» [16, с. 55]. Некоторые местные органы пытались сами выработать методы осуществления правительственных постановлений по «церковному вопросу». Так, весной 1918 г. Совдепы в Калуге и Костроме постановили «предавать суду тех, кто допускает глумление над верой и религиозными чувствами верующих и духовенства» [5, с. 46 - 47].
Подобные решения местных органов власти встревожили «ликвидационный» отдел Нар-комюста и, таким образом, способствовали ускорению разработки специальной комиссией этого наркомата, в которую входил В.Д. Бонч-Бруевич, П.А. Красиков, М.А. Рейснер, А.Ф. Евтихиев, М.В. Галкин, И.И. Знаменский, Т.П. Гуковский, инструкции о проведении в жизнь декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви. 24 августа 1918 г. эта инструкция была подписана народным комиссаром юстиции Д.И. Курским. 30 августа того же года она была опубликована в «Известиях ВЦИК» как «Постановление народного комиссариата юстиции о порядке проведения в жизнь декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" (Инструкция)». Вопреки обещаниям представителей Совнаркома на переговорах с соборной делегацией в марте-апреле, документ был составлен без участия религиозных организаций. По мнению церковных кругов, он ужесточал отношение Советского государства к религиозным организациям, лишая их и тех немногих свобод, которые к тому времени еще оставались.
Инструкция содержала шесть разделов: 1. «О церковных и религиозных обществах». 2. «Об имуществах, предназначенных для совершения религиозных обрядов». 3. «О прочих имуще-ствах». 4. «О метрических книгах». 5. «О религиозных церемониях и обрядах». 6. «О преподавании религиозных вероучений». Кроме того, инструкция имела два приложения: 1. «Типовой договор на передачу богослужебного имущества верующим гражданам» и 2. «Примерная ведомость капиталов и сборов бывшего ведомства православного исповедания» [18; 19, с. 622 - 632].
Согласно статье 3 первого раздела инструкции, «благотворительные, просветительные и иные им подобные общества, которые... расходуют денежные средства на религиозные цели, подлежат закрытию, причем имущество их передается Советами рабочих и крестьянских де-
путатов в соответствующие комиссариаты или отделы».
Инструкция подтвердила положение о лишении религиозных организаций прав юридического лица и владения движимым и недвижимым имуществом. В статье 2 первого раздела указывалось, что «отдельным членам религиозных обществ предоставляется устраивать только складчины на приобретение для религиозных целей имущества и на удовлетворение других религиозных потребностей». Таким образом, единственным видом церковного имущества признавался складчинный капитал, причем собственником его объявлялась не община, а отдельные члены ее.
Тщательно был разработан во втором разделе инструкции вопрос о переходе церковного имущества в «заведывание местных Советов рабочих и крестьянских депутатов», который осуществлялся согласно подробной инвентарной описи. «Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей», отдавались по постановлению местных советов в бесплатное пользование «местным жителям», число которых «не может быть менее 20 человек». Таким образом, в инструкции отсутствовало даже упоминание о причте как о возможном претенденте на богослужебное имущество, поскольку считалось, что «церковнослужители обычно рекрутировались из местных эксплуататорских слоев населения - бывших дворян, купцов, кулаков и т.д.» Д.В. Поспеловский следующим образом комментирует такое положение. Так как отныне в качестве договаривающейся стороны при получении в пользование молитвенных домов рассматривались лишь группы мирян, духовенство, включая патриарха и епископов, юридически оказывалось не у дел; власть епископа над паствой теперь всецело определялась доброй волей верующих и мерой их готовности исполнять преподанные им наставления и указания, в силу чего указания эти приобретали некий просительный характер [9, с. 51].
Инструкция требовала полного изъятия у религиозных обществ всего небогослужебного имущества. Местным советам предлагалось незамедлительно отобрать все «не предназначенное специально для богослужебных целей имущество церковных и религиозных обществ, как то: дома, земли, угодья, свечные и другие заводы, капиталы и все вообще доходное имущества, в чем бы они ни заключались». Инструкция также предписывала изъять у духовенства все метрические книги и передать их в распоряжение отделов записи актов гражданского состояния. Духовенству не возбранялось снимать с этих книг копии [18; 19, с. 625 - 626, 628].
Устройство религиозных шествий и обрядов на улицах и площадях допускалось лишь с письменного разрешения местных органов совет-
ской власти, которые предварительно должны установить, не нарушает ли то или иное шествие общественный порядок и не используется ли в контрреволюционных целях.
Инструкция предписала закрыть все кредиты на преподавание религии и лишила преподавателей религиозных вероучений всякого рода государственного довольствия. Одновременно был подтвержден переход зданий учебных заведений, принадлежавших религиозным организациям всех вероисповеданий, в ведение Народного комиссариата по просвещению или местных советов. Последним предоставлялось право с ведома Народного комиссариата по просвещению сдавать здания религиозным обществам в арендное или иное пользование на таких же основаниях, как и всем гражданам.
Приложенный к инструкции «типовой договор на передачу богослужебного имущества верующим гражданам» обязывал группу верующих, подписавших его, не допускать в молитвенных зданиях: «а) политических собраний враждебного Советской власти направления; б) раздачи или продажи книг, брошюр, листовок и посланий, направленных против Советской власти или ее представителей; в) произнесении проповедей и речей, враждебных Советской власти или отдельным ее представителям и г) совершения набатных тревог для созыва населения в целях возбуждения его против Советской власти» [19, с. 630]. По замыслу составителей инструкции, ряд ее статей был направлен на то, чтобы религия и церковь не служили контрреволюции, а содержание в целом являлось практическим руководством для местных советских органов при проведении ими в жизнь декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви. Инструкция 1918 г. действовала без существенных изменений до 1929 г.
7 сентября (25 августа) 1918 г. патриарх и Священный Синод обратились в Совет народных комиссаров с заявлением о необходимости отмены инструкции НКЮ от 30 августа. Следует отметить, что в церковных документах того времени эта инструкция датирована от 30 августа, т.е. в соответствии с днем ее опубликования в советской печати. В заявлении высшей церковной власти сделан анализ государственно-церковных отношений с первых же дней после обнародования декрета 23 января вплоть до конца августа 1918 г. «В указанный период, - отмечало священноначалие, - власть развертывала свою программу в отношении к исповеданиям, совершенно не считаясь с их внутренней жизнью и не желая выполнять собственных обещаний, данных представителям Православной Церкви. Наряду с бесчисленными захватами церковных имуществ и зданий учащались преследования церковных проповедников, аресты и заключения в тюрьмы священников и даже епископов. Таковы: безвестное похищение Пермского епи-
скопа Андроника, издевательская посылка на окопные работы Тобольского епископа Гермо-гена, а затем казнь его, недавний расстрел без суда преосвященного Макария, бывшего епископа Орловского» [20, л. 5]. Церковное руководство также считало, что со своей стороны оно сделало все необходимое, чтобы найти общий язык с новым правительством. Однако, «за истекшее полугодие все возможные ожидания в этом направлении рассеяны самой Советской властью» [20, л. 9].
Основной вывод высшего церковного руководства состоял в следующем: «Ряд общих мероприятий правительственных и законодательных самого последнего времени превратил этот сначала как бы бессистемный поход против Православной Церкви в открытую и решительную борьбу, все возрастающую в своем напряжении» [20, л. 6]. Важно отметить, что работы современных исследователей подтверждают этот вывод священноначалия. Так, по подсчетам Д.В. Поспеловского, во исполнение декрета 23 января «у Церкви сразу же было отобрано без малого шесть тысяч храмов и монастырей» [9, с. 50].
Особую тревогу у церковного руководства вызвала инструкция НКЮ 30 августа, которая, по мнению патриарха и Синода, «ставит Православную Церковь перед лицом неизбежного ис-поведничества и мученичества, а российскую коммунистическую власть обрисовывает как власть, сознательно стремящуюся к оскорблению народной веры, очевидно, в целях ее полного уничтожения». Патриарх и Синод обращали внимание на «наиболее глубоко возмущающие православную совесть и абсолютно для нее неприемлемые» статьи инструкции.
В заявлении подчеркивалось, что «все имущественные средства Церкви у нее отнимаются, кроме ничтожных сумм на текущие богослужебные нужды. Все просветительные, благотворительные и, в широком смысле, миссионерские начинания Церкви подрываются в корне... Так, уже сама природа церковного и особенно храмового богослужебного имущества, как достояния Божия, не терпит, - по словам составителей заявления, - владения ими со стороны людей, чуждых Церкви. Одна только простая передача храмов и неприкосновенных для мирян святынь в руки неверующих и иноверцев есть унижение святыни, граничащее с ее поруганием». Священноначалие выражало вполне обоснованные опасения, что такой порядок передачи церковного имущества «при известной малокультурности многих агентов власти на местах и крайнем огрубении нравов в переживаемое нами время осложнится кощунством и осквернением святыни (беззаконное вхождение в алтари, прикосновения к престолам и священным сосудам и т.п.)» [20, л. 7].
«Требование, согласно инструкции, "от отдельных членов общины верующих подписи в
том, что в их храмах не будут раздаваться и продаваться книги, брошюры, листки, послания, направленные против Советской власти", равно и "произноситься проповеди и речи", враждебные той же власти, есть также недопустимое посягательство на духовную свободу». Церковное руководство указывало, что «в условиях коммунистического безверия любая христианская книга и любая проповедь могут быть истолкованы как враждебные Советской власти. Свою политическую цензуру светские власти, если признают необходимым, имеют легкую возможность вести открыто при посредстве свойственных им полицейских средств, не оскорбляя такими поручениями самих православных» [Там же].
Патриарх и Священный Синод также обратили внимание на то, что «составители инструкции при контрактовой передаче храма в пользование верующим почему-то обходят живую исконно-церковную организацию - канонический приход и измышляют искусственный коллектив в виде группы одноверцев. В состав его политическая власть обязует верующих открывать доступ всем желающим, хотя бы и по их голословному заявлению о своем православии... В таком порядке могут быть извне включены в церковную общину даже и отлученные от Церкви» [20, л.8].
Таким образом, составители заявления стремились выявить все возможные случаи применения инструкции НКЮ от 30 августа 1918 г., которые содержали в себе возможность «насилия над религиозной свободой и совестью верующих».
В заключении своего обращения патриарх и Синод призвали Советское правительство «немедленно отменить действие данной инструкции и пересмотреть ее при участии Православной Церкви, а до этого времени приостановить и применение самого декрета от 23 января во всем его объеме». Несмотря на неприятие религиозной политики новой власти и резкий тон самого заявления, высшее церковное руководство выразило надежду на то, что «Совет Народных Комиссаров хотя бы отчасти поймет нас» [20, л. 10].
Одновременно с заявлением патриарха и Синода к Советскому правительству с письмом «о необходимости отмены инструкции 30 августа 1918 г. к декрету 23 января» обратился Поместный Собор [21, л. 23 - 29]. Кроме того, Собор поручил «особой комиссии выработать мероприятия по защите церковных святынь». Заседание Собора, на котором обсуждались выработанные «особой комиссией» мероприятия, проходило «при закрытых дверях». Наибольшие прения вызвали те положения инструкции 30 августа, которые окончательно лишили духовенство всех прав по управлению церковным имуществом и объявили «двадцатки» мирян единственно правомочным органом на получение от государства
в аренду культовых зданий и прочего церковного имущества. Значительная часть духовенства, особенно епископат, опасались, что передача прав мирянам может привести к проникновению в церковные общины случайных людей, проходимцев и даже атеистов, которые будут разлагать церковь изнутри. Такие опасения, как отмечалось выше, содержались в заявлении патриарха и Синода Совету народных комиссаров от 7 сентября (25 августа) «об отменен инструкции 30 августа 1918 г.».
На заседании Собора авторитетные его члены прямо призвали верующих «ради сохранения церковного имущества входить в сношения с советской властью». «Если мы, - говорил профессор Н.Д. Кузнецов, - запретим группам в 20 человек брать на свою ответственность храмы, то тем самым бросим церковное достояние на произвол судьбы, заставим советскую власть взять храмы, а, может быть, допустим при нашем участии и кощунство. Мое личное мнение - это нужно твердо встать на точку зрения инструкции» [22, л. 25]. Н.Д. Кузнецов также сообщил, что накануне заседания Собора у него «были представители 4-5 приходских общин г. Москвы и заявили, что они уже решили выбрать таких лиц, которым вполне можно доверить принимать на свое имя храмы» [22, л. 10].
Не дожидаясь решения Собора, митрополит Владимирский Сергий (Страгородский) в своей епархии «настоятельно призывал прихожан не медлить подавать заявления и брать храмы на свою ответственность» [22, л. 15]. Эту же позицию он отстаивал и на заседании Собора, указывая, что в условиях разворачивавшихся гонений только преданные Церкви миряне согласятся взять храмы на свою ответственность у государства [22, л. 15 - 16]. При выработке определения Собора «Об охране церковных святынь от кощунственного захвата и поругания» митрополит Сергий призвал не принимать «таких положений, которыми мы как будто провоцируем исповед-ничество, без достаточных оснований нельзя же толкать паству под нож. Я мог бы прекрасно сказать своей пастве: "ложитесь вокруг собора и не отдавайте", но сам вчера же и уехал бы из города. По-моему, надобно... во всяком случае, не натягивать» [22, л. 16].
При сношениях с представителями власти некоторые члены Собора призывали проявлять особую осторожность, благоразумие и миролюбие. Так, протоиерей А. Юницкий говорил: «Не оскверняйте храмов и их святынь при защите от ослушников голоса Церкви пролитием крови, драками и др. насилием... Молитесь и за врагов Церкви Православной словами Спасителя: "Отче, прости им, не ведят бо, что творят"» [22, л. 10].
Таким образом, обсуждение наиболее болезненных для церкви статей инструкции от 30 августа 1918 г. выявило среди участников Собора
тенденцию к прекращению бойкота некоторых положений правительственных постановлений в отношении религии и церкви - допущение хотя бы частичного их исполнения. Это опровергает мнение В.А. Алексеева о том, что после принятия отмеченной выше инструкции отношения церкви и государства обострились до крайности, и духовенство «открыто враждебно стало относиться ко всем новым шагам советского правительства в его взаимоотношениях с религиозными организациями» [5, с. 62]. Между тем тенденция к прекращению бойкота наиболее отчетливо нашла отражение в 7 и 8 пунктах Соборного определения от 12 сентября (30 августа) 1918 г. «Об охране церковных святынь от кощунственного захвата и поругания»: «7. Святые храмы и прочие священные предметы, взятые мирской властью в свое обладание, могут быть принимаемы от нее на хранение и соответствующее пользование... православными приходами, братствами и иными церковными организациями с разрешения епархиального архиерея на общих церковно-канонических основаниях. 8. Приходы и другие церковные организации, принимающие святые храмы и священные предметы, могут в письменном по требованию мирской власти заявлении принять на себя ответственность только: а) за целость и сохранность принимаемого имущества и б) за пользование им лишь соответственно его религиозно-церковному назначению» [22, л. 72]. В определении также указывалось на недопустимость каких бы то ни было насильственных действий в отношении представителей власти в случаях отобрания храмов.
Это определение свидетельствовало лишь о начавшемся повороте Православной церкви в сторону вынужденного признания некоторых положений правительственных постановлений в религиозной области. В целом же позиция церкви в отношении религиозной политики Советского государства оставалась пока неизменной. Так, пункт 1 указанного выше соборного определения гласил: «Святые храмы и часовни со всеми священными предметами, в них находящимися, суть достояние Божие, состоящее в исключительном обладании Святой Божией Церкви... Всякое отторжение сего достояния от Церкви есть кощунственный захват и насилие». Исходя из этого, «церковно-приходские собрания и прочие хранители священного церковного достояния, не имея права передавать церковное имущество из обладания Церкви», могли передавать «по требованию мирских властей лишь описи храмов и находящихся в них предметов» [22, л.70].
В соборном определении «О монастырях и монашествующих», принятом 13 сентября (31 августа) 1918 г., утверждалось, что все монастырское движимое и недвижимое имущество является собственностью монастырей и всей Православ-
ной церкви как таковое [23, с. 31 - 43]. Следовательно, по вопросу церковных имуществ мнение Собора не соответствовало складывавшейся действительности.
Признание Собором правительственных декретов и постановлений в отношении религии и церкви возможно было лишь при условии осознания церковным руководством бесповоротности изменений в государстве. Однако, такое осознание было затруднено обстановкой все более разгоравшейся гражданской войны, исход которой в рассматриваемый период был неясен.
Отмеченные выше постановления Собора были одними из последних, принятых на его заседаниях. 20 (7) сентября третья сессия, открывшаяся летом 1918 г., была приостановлена, однако тенденция к диалогу и соглашению, наметившаяся на Соборе, получила дальнейшее развитие. Следует отметить, что большинство обращений и ходатайств Поместного Собора к советскому руководству вплоть до сентября 1918 г. сводились в основном к предложениям правительству, в первую очередь, отказаться от осуществления декрета 23 января 1918 г. и пересмотреть всю религиозную политику. С осени 1918 - начала 1919 гг. как Высшее церковное управление, так и в целом духовенство на местах все более решительно требовали от государственных органов точного выполнения положений именно декрета об отделении церкви от государства и других актов, принятых властью в религиозной сфере [24, л. 38 - 39 об.]. Фактически это означало постепенный отход церковных кругов от бойкота религиозной политики государства, который, как показал опыт первых месяцев 1918 г., в условиях разрастания гражданской войны неизбежно вел к усилению противостояния церкви и советской власти и ненужным жертвам со стороны духовенства и верующих.
Отход от бойкотирования советской религиозной политики особенно ускорился после принятия Народным комиссариатом юстиции 3 января 1919 г. циркуляра по вопросу об отделении церкви от государства, опубликованного в «Известиях» 5 февраля того же года. В циркуляре отмечалось, что «не все работники на местах правильно понимают задачи Советской власти в деле отделения церкви от государства». В связи с многочисленными случаями насильственного закрытия храмов VIII отдел НКЮ разъяснял, что «1. Здания, специально предназначенные для религиозных и обрядовых целей... надлежит передавать группам граждан, заключивших соглашение с местным совдепом об их использовании. Закрытию и использованию в других целях эти здания подлежат только в тех случаях: 1) если не окажется граждан, желающих взять эти здания в пользование..., или 2) если в силу нужды в соответствующем помещении для общеполезных целей местный совдеп, отвечая запросу
трудящихся масс (лучшего всего на пленарном заседании), постановит соответствующее решение».
НКЮ в этом циркуляре также ориентировал местные власти при осуществлении декрета об отделении церкви от государства и инструкции от 30 августа 1918 г. воздерживаться от репрессивных мер в отношении духовенства и верующих и не оскорблять их религиозных чувств:
«2. При составлении описи и передачи на основании инструкции богослужебного имущества группам граждан недопустимо отобрание церковных облачений, мантий, платков с престолов, орлецов, других ковров и проч. богослужебных предметов и употребление их для революционных целей (перешивание на флаги и т. д.); недопустимо также снятие серебряных риз и украшений с икон, крестов, евангелий и престолов...
3. Аресты и обыски служителей культов, уличенных в контрреволюционном заговоре, во время совершения богослужения должны быть допускаемы только в случае крайней на то необходимости.
4. При обысках в храмах и в особенности в алтарях храмов необходимо приглашать представителей данного религиозного культа и соблюдать корректное отношение к религиозным чувствам сторонников данной религии...
5. При удалении икон из общественных мест никоим образом не следует делать из этого антирелигиозной демонстрации...
6. При уплотнении и выселении из монастырей и государственных зданий, ранее принадлежавших церкви, никоим образом не следует проявлять в действиях агентов власти чувства гнева и презрения к вековому пособнику всякой эксплуатации, каким в истории являлось всякое духовенство в целом...
7. Равным образом, совершенно неправильно применять в виде особой кары принудительное привлечение служителей культов к трудовой повинности в виде очищения улиц, базарных площадей и других черных работ...
12. В качестве репрессивной меры в отношении к служителям культов некоторыми совдепами применяется абсолютное запрещение в храмах какой бы то ни было проповеди на чисто религиозные темы. Мера эта противозаконна и не достигает цели...
14. Незаконным является запрещение группе граждан, заключивших соглашение с местным совдепом, производить добровольные сборы-складчины на приобретение различных предметов хозяйственного обихода для нужд своего храма» [25; 19, с. 654 - 658].
В связи с этим циркуляром Наркомюста Священный Синод в марте 1919 г. обратился в управление делами Совнаркома с заявлением, составленном в весьма корректной и уважительной форме. В нем отмечалось, что «опубликованный 5 февраля 1919 г. циркуляр по вопросу об отде-
лении церкви от государства... был встречен как духовенством, так и верными различных христианских исповеданий с чувством некоторого удовлетворения по отношению к действиям центрального правительства, которое по-видимому имеет вполне определенное и серьезное намерение действовать более толерантно и планомерно в области церковно-социальных отношений, руководствуясь им же самим провозглашенным принципом отделения церкви от государства...» [26, л. 1]. Синод, в целом положительно оценив содержание циркуляра, назвал «особенно полезными и безотлагательно необходимыми» те его пункты, которые предусматривали корректное отношение органов власти к духовенству, «а также к местам и предметам религиозного культа». Синод также приветствовал содержащийся в циркуляре «призыв со стороны центрального правительства к представителям местной Советской власти... правильно понимать задачи Советской власти в деле отделения церкви от государства». В связи с этим в заявлении Синода особо подчеркивалось, что «именно на почве пренебрежения местной властью распоряжениями и постановлениями центрального правительства возникает большинство конфликтов и недоразумений, в которых профанация храмов, оскорбление религиозного чувства верующих и преследование духовенства играют главную роль. Повышенное нервное состояние народных масс в связи с тяжелым политическим положением Республики заставляют многих малокультурных работников Советской власти видеть повсюду среди духовенства контрреволюционные тенденции и эксплуатацию простого народа» [26, л. 1 об.].
Синод обращал внимание советского руководства на «некоторые неясности и неопределенности в циркуляре, которые могут послужить неодолимым препятствием при проведении в жизнь этих благих правительственных начинаний». Так, Синод оспаривал формулировку пункта 1 циркуляра о передаче «зданий, специально предназначенных для религиозных и обрядовых целей, группам граждан, заключившим соглашение с местным совдепом для их использования». По этому поводу Синод разъяснял, что «обозначение христианского прихода как простой "группы граждан" недопустимо с точки зрения тех христианских исповеданий, которые признают как догмат своей веры бого-установленную иерархию, учащую и руководящую мирянами в их религиозной жизни, отрицание чего нарушило бы религиозные убеждения верующих. И поэтому всякая передача храма иди другого здания, предназначенных для религиозных целей, может совершаться только при наличии иерархического представителя той или иной группы граждан. Только те граждане могут быть признаны правомочными для принятия на свою ответственность зданий и
предметов религиозного культа, которые будут указаны представителями церковной иерархии как люди действительно верующие и являющиеся вполне доверенными представителями от мирян данного исповедания». «Если говоря о "группе граждан", - далее рассуждал Синод, - центральное правительство подразумевало все вышесказанное само собой, то просим во избежание недоразумений, каким-либо другим соответствующим актом разъяснить указанное место циркуляра и его применение ко всем тем религиозным обществам, которые признают право представительства не за одними только прихожанами, а за прихожанами и священнослужителями вместе и в которых эти последние являются руководителями религиозной жизни прихожан» [ 26, л. 2 об].
Таким образом, опубликованный в советской печати 5 февраля 1919 г. циркуляр НКЮ вызвал среди высшей церковной власти представление о том, что все изданные до него «правительственные постановление только исключительные меры, которые с течением времени будут подвергнуты самой радикальной реформе» и возродил предложение и надежды на установление диалога с советским руководством для достижения взаимоприемлемого компромисса в государственно-церковных отношениях.
Ответная положительная реакция со стороны советского правительства на инициативы высшей церковной власти не последовала. Местные органы советской власти не стремились исправлять ранее допущенные «перегибы» и нередко продолжали нарушать пункты указанного циркуляра. Так, Новгородский епархиальный совет послал Тихвинской уездной комиссии по отделению церкви от государства в марте 1919 г. «по поводу распоряжения означенной комиссии 15 (28) февраля сего года об упразднении Рекон-ской пустыни и об организации в ней прихода с белым священником протест, в коем указано: 1) что распоряжение комиссии произвольно, так как в распоряжениях Советской власти нет указаний на необходимость образования при монастырях приходов и 2) что это распоряжение находится в противоречии с §8 циркуляра НКЮ по вопросу об отделении церкви от государства, напечатанном в № 26 «Известий» от 5 февраля 1919 г.» [27, л. 12].
Высшее церковное управление (далее - ВЦУ), рассмотрев представление Новгородского епархиального совета с приложенными копиями документов, 16 (3) мая 1919 г. заключило, что «описанные в них действия и распоряжения представителей Советской власти в Новгородской и Череповецкой губерниях в отношении к монастырям, церквам и священнослужителям Православной Церкви, являющиеся с точки зрения циркуляра комиссара юстиции по вопросу об отделении церкви от государства от 5 февраля сего года неправомерными, произошли
некоторые еще до распубликования циркуляра, а другие после того, как циркуляр этот был напечатан и получил силу обязательного для местных властей постановления».
В постановлении Высшего церковного управления, в частности, отмечалось, что «передача управления монастырями не только в части хозяйственной, но и административной со всем имуществом, следовательно, и храмами, особым рабочим комитетам, в отношении же к Но-воезерскому монастырю - местному совдепу, а в Ионо-Отенском монастыре - даже одному рабочему Николаю Федорову, фактически состоявшаяся до распубликования циркуляра, но оставшаяся в силе и после его распубликования не соответствует §1 того же циркуляра, по которому храмы и имущество, назначенные для богослужебных целей, должны быть передаваемы группе граждан, т. е. прихожан. Кроме того, устранение от дела управления монастырями настоятелей и старшей братии при отсутствии каких-либо действий с их стороны, противных декретам и распоряжениям советского правительства, представляется вторжением гражданской власти «во внутреннюю жизнь религиозного культа», воспрещаемым §15 циркуляра» [27, л. 12 об.].
Если вплоть до осени 1918 г. ВЦУ призывало «епархиальные начальства», управления монастырей и приходское духовенство в целом не следовать принятым богоборческой властью декретам и актам в отношении религии и церкви, то в рассматриваемый период Синод и Высший Церковный Совет уже рекомендовали священнослужителям, как лучше отстаивать интересы церкви на основе формировавшегося советского законодательства. Например, признав «ознакомление епархиальных начальств с текстом разъяснения юридического отдела Московского совдепа от 11 апреля 1919 г. за № 1334 по поводу проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства весьма важным при отстаивании на местах прав церковных учреждений», Высшее церковное управление 18 (5) июня 1919 г. постановило «разослать ныне же копии означенного разъяснения епархиальным преосвященным» [27, л. 103]. В ответ на запросы некоторых епархиальных советов летом 1919 г. о взаимоотношениях с органами местной власти ВЦУ рекомендовало «пройти зарегистрирова-ние местной гражданской властью» [27, л. 136].
Еще в ноябре 1918 г. по постановлению Череповецкого уездного исполкома были опечатаны храмы (Троицкий собор и Казанская церковь) Филиппо-Иратской пустыни. После введения в действие циркуляра НКЮ от 5 февраля 1919 г. храмы обители были открыты, но их богослужебное имущество не возвращено. Рассмотрев вопрос о положении в указанном монастыре, Синод и ВЦС 4 апреля (22 марта) 1919 г. предложили Новгородскому епархиальному совету «разъяснить управлению Филиппо-Иратской пустыни,
что ему, дабы закрепить за собою право пользования монастырскими храмами и предупредить новое их закрытие, надлежит образовать приходскую общину из братии пустыни и др. лиц православного исповедания в числе не менее 20 человек, которая бы приняла эти храмы в свое пользование по соглашению с местным совдепом на условиях, установленных в инструкции комиссара юстиции» [24, л. 146 об.]. Далее в постановлении ВЦУ со ссылками на соответствующие статьи инструкции НКЮ от 30 августа 1918 г. и циркуляра НКЮ от 5 февраля 1919 г. отмечалось, что «отобрание церковно-богослужебно-го имущества, церковных облачений, мантий, платков, ковров и проч. недопустимо и является действием неправомерным», и предписывалось «епархиальному начальству заявить протест перед местным губернским исполнительным комитетом против отобрания... предназначенного для совершения богослужебных обрядов имущества Филиппо-Иратской пустыни для целей, явно несоответствующих его назначению, и просить о возврате имущества приходской общине названной пустыни» [Там же].
Просьбы и даже требования церковных кругов к местным властям хотя бы выполнять без «перегибов» и нарушений принятые Советским правительством декреты и акты в отношении церкви свидетельствовали о фактическом признании священнослужителями, выступавшими с подобными обращениями, новой власти и обязывали последних со своей стороны подчиняться ее распоряжениям. Это обстоятельство учитывало в своей деятельности Высшее церковное управление, в ответ на запросы «епархиальных начальств» предписывая им выполнять не противоречившие советским законоположениям распоряжения местных органов власти.
Литература и источники
Так, 13 июня (31 мая) 1919 г. оно разъясняло Новгородскому епархиальному совету, что «архивы и дела епархиального училищного совета и его отделения должны быть передаваемы в ведение местного отдела по народному образованию в случае требования сего отдела» [24, л. 86 об.].
В рассматриваемый период ВЦУ проявило также готовность к сотрудничеству с теми органами советской власти, которые обращались к нему с соответствующими предложениями. Например, 25 декабря 1918 г. к высшей церковной власти обратился археологической отдел Комиссариата просвещения с отношением о «содействии со стороны духовенства деятельности этого отдела, в задачи которого входят специальные заботы по сохранению, регистрации и поддержанию памятников старины». 21 (8) января 1919 г. Синод и ВЦС постановили сообщить о задачах деятельности археологического отдела Наркомпроса епархиальным архиереям «цир-кулярно» и поручить им предложить подведомственному духовенству оказать содействие отделу в его деятельности по охране памятников церковной старины [24, л. 11 - 11 об.]. Следует отметить, что подобного рода контакты высшей церковной и центральной советской власти в рассматриваемый период носили эпизодический характер.
В заключение следует подчеркнуть, что занявший по существу полгода - с сентября 1918 г. по февраль 1919 г. - вынужденный поворот высшей церковной власти в сторону постепенного признания советского законодательства в религиозной сфере послужил основой для окончательного и вполне определенного выражения позиции гражданской лояльности в известном послании патриарха Тихона от 8 октября (25 сентября) 1919 г. [28, с. 164].
1.Кравецкий А.Г. К истории Декрета об отделении Церкви от государства // Материалы Международной научной конференции «1917-й: Церковь и судьбы России. К 90-летию Поместного Собора и избрания Патриарха Тихона». М.: Изд-во ПСТГУ, 2008. С. 134 - 138.
2. ОдинцовМ.И. Всероссийский Поместный Собор 1917-1918 гг.: споры о церковных реформах, основные решения, взаимоотношения с властью // Церковно-исторический вестник. 2001. № 8. С. 129-138.
3. Кашеваров А.Н.Церковь и власть: Русская Православная Церковь в первые годы Советской власти. СПб.: Изд-во СПбГТУ, 1999. 328 с.
4. Кашеваров А.Н. Православная Российская Церковь и Советское государство (1917 - 1922). М.: Изд-во Крутицкое подворье , 2005. 440 с.
5 Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. М.: Политиздат, 1991. 400 с.
6. Васильева О.Ю. Русская православная церковь и советская власть 1917 - 1927 гг. //Вопросы истории. 1993. № 8. С. 40 - 54.
7. Лавров В.М., Лобанов В.В., Лобанова И.В., Мазырин А.В. Иерархия Русской Православной церкви, патриаршество и государство в революционную эпоху. М.: Русская панорама, 2008. 376 с.
8. Лобанов В.В. Патриарх Тихон и советская власть (1917 - 1925). М.: Русская панорама, 2008. 351 с.
9. Поспеловский Д. В. Русская православная церковь в ХХ веке. М.: Республика, 1995. 511 с.
10. Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М.: Изд-во Лепта, 2010. 480 с.
11. Персиц М. М. Отделение церкви от государства и школы от церкви в СССР. М.: Изд-во Академия Наук СССР, 1958. 195 с.
12. Козлов В. Ф. Монастыри России в первые годы после революции // Журнал Московской Патриархии. 1993. № 4. С. 26 - 33.
13. Одинцов М.И. Путь длиною в семь десятилетий: от конфронтации к сотрудничеству (государственно-церковные отношения в истории советского общества) //На пути к свободе совести. М.: Прогресс, 1989. С. 29 - 71.
14. Прибавления к Церковным Ведомостям. 1918. № 11-12. С. 416.
15. История советской конституции: Сборник документов 1917-1957. М.: Изд-во АН СССР, 1957. 551 с.
16. Зыбковец В. Ф. Национализация монастырских имуществ в советской России. М.: Наука, 1975. 205 с.
17. Революция и церковь. 1919. № 6-8. С. 109.
18. Известия ВЦИК. 1918. 30 августа.
19. Гидулянов П.В. Отделение церкви от государства в СССР. Полный сборник декретов, ведомственных распоряжений и определений Верхсуда РСФСР и дрУгих социалистических республик. М.: Изд-во НКЮ РСФСР, 1926. 712 с.
20. Российский государственный исторический архив (далее - РГИА). Ф. 831, оп. 1, д. 69.
21. РГИА. Ф. 833, оп.1, д. 56.
22. РГИА. Ф. 833, оп.1, д. 60.
23.Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918. М.: Изд-во Новоспасского монастыря, 1994. Вып. 4. 186 с.
24. РГИА.Ф. 831, оп.1, д. 22.
25. Известия. 1919. 5 февраля.
26. РГИА. Ф. 831, оп. 1, д. 186.
27. РГИА. Ф. 831, оп. 1, д. 23.
28. Акты святейшего Тихона, патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917 - 1943. М.: Изд-во Православного Свято-Тихоновского богословского института, 1994. 1063 с.
References
1. Kraveckij A.G. Kistorii Dekreta ob otdelenii Cerkvi ot gosudarstva [On the history of the Decree on the separation of the Church and the state]. Materialy Mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii «1917-j: Cerkov'i sud'by Rossii. K 90-letiyu Pomest-nogo Sobora i izbraniya Patriarha Tihona» [Materials of the International Scientific Conference "1917: The Church and the Destiny of Russia. To the 90th anniversary of the Local Council and the election of Patriarch Tikhon"]. Moscow, PSTGU Publ., 2008. Pp. 134 - 138.
2. Odincov M.I. Vserossijskij Pomestnyj Sobor 1917-1918 gg.: spory o cerkovnyh reformah, osnovnye resheniya, vzaimoot-nosheniya s vlast'yu [All-Russian Local Council 1917-1918: disputes about church reforms, main decisions, relationships with authorities]. Cerkovno-istoricheskij vestnik [Church Historical Bulletin]. 2001. No. 8. Pp. 129-138.
3. Kashevarov A.N.Cerkov' i vlast': Russkaya Pravoslavnaya Cerkov' vpervye gody Sovetskoj vlasti [Church and power: The Russian Orthodox Church in the first years of Soviet power]. St. Petersburg, SPbGTU Publ., 1999. 328 p.
4. Kashevarov A.N. Pravoslavnaya Rossijskaya Cerkov' i Sovetskoe gosudarstvo (1917 - 1922) [The Orthodox Russian Church and the Soviet State (1917 - 1922)]. Moscow, Krutickoe podvor'e Publ., 2005. 440 p.
5. Alekseev V.A. Illyuzii i dogmy [Illusions and dogmas]. Moscow, Politizdat Publ., 1991. 400 p.
6. Vasil'eva O.YU. Russkaya pravoslavnaya cerkov' i sovetskaya vlast' 1917 - 1927gg. [Russian Orthodox Church and Soviet power 1917 - 1927]. Voprosy istorii [Questions of history]. 1993. No. 8. Pp. 40 - 54.
7. Lavrov V.M., Lobanov V.V., Lobanova I.V., Mazyrin A.V. lerarhiya Russkoj Pravoslavnoj cerkvi, patriarshestvo igosudarstvo v revolyucionnuyu epohu [Hierarchy of the Russian Orthodox Church, patriarchy and state in the revolutionary era]. Moscow, Russkaya panorama Publ., 2008. 376 p.
8. Lobanov V.V. Patriarh Tihon i sovetskaya vlast' (1917 - 1925) [. Patriarch Tikhon and Soviet power (1917 - 1925)]. Moscow, Russkaya panorama Publ., 2008. 351 p.
9. Pospelovskij D. V. Russkaya pravoslavnaya cerkov' v ХХ veke [Russian Orthodox Church in the ХХ century]. Moscow, Respublika Publ, 1995. 511 p.
10. Shkarovskii M.V. Russkaia Pravoslavnaia Tserkov' v ХХ veke [Russian Orthodox Church in the ХХ century]. Moscow, Lepta Publ., 2010. 480 р.
11. Persic M. M. Otdelenie cerkvi ot gosudarstva i shkoly ot cerkvi v SSSR [. Separation of the church from the state and the school from the church in the USSR]. Moscow, Akademiya Nauk SSSR Publ., 1958. 195 p.
12. Kozlov V. F. Monastyri Rossii vpervye gody posle revolyucii [Monasteries of Russia in the first years after the revolution]. ZHurnal Moskovskoj Patriarhii [Journal of the Moscow Patriarchate]. 1993. No. 4. Pp. 26 - 33.
13. Odincov M.I. Put'dlinoyu vsem' desyatiletij: ot konfrontacii k sotrudnichestvu (gosudarstvenno-cerkovnye otnosheniya v istorii sovetskogo obshchestva) [A path of seven decades: from confrontation to cooperation (state-church relations in the history of Soviet society)]. Na puti k svobode sovesti [On the way to freedom of conscience]. Moscow, Progress Publ., 1989. Pp. 29 - 71.
14. Pribavleniya k Cerkovnym Vedomostyam [Additions to the Church Gazette].1918. No.11-12. P. 416.
15. Istoriya sovetskoj konstitucii: Sbornik dokumentov 1917-1957 [History of the Soviet Constitution: Collection of documents 1917-1957]. Moscow, AN SSSR Publ., 1957. 551 p.
16. Zybkovec V. F. Nacionalizaciya monastyrskih imushchestv v sovetskoj Rossii. [Nationalization of monastic property in Soviet Russia]. Moscow, Nauka Publ., 1975. 205 p.
17. Revolyuciya i cerkov' [Revolution and church]. 1919. No. 6-8. P. 109.
18. Izvestiya. 1918. 30 avgusta [News. 1918. August 30].
19. Gidulianov P. V. Otdelenie tserkvi ot gosudarstva v SSSR: Polnyi sbornik dekretov, vedomstvennykh rasporiazhenii i opredelenii Verkhsuda RSFSR i drugikh sovetskikh sotsialisticheskikh respublik [Branch of the Church from the state in the USSR: a complete collection of decrees, departmental orders and the definitions of the Upper RSFSR and other Soviet Socialist Republics.]. Moscow, NKIu RSFSR Publ., 1926. 712 p.
20. Rossijskij gosudarstvennyj istoricheskij arhiv [Russian State Historical Archive (hereinafter - RGIA)]. Fund 831. Register 1. File 69.
21. RGIA. Fund 833. Register 1. File 56.
22. RGIA. Fund 833. Register 1. File 60.
23. Sobranie opredelenij i postanovlenij Svyashchennogo Sobora Pravoslavnoj Rossijskoj Cerkvi 1917-1918 [Collection of definitions and decrees of the Holy Council of the Orthodox Russian Church 1917-1918]. Moscow, Novospasskogo monastyrya Publ., 1994. Vol. 4.186 p.
24. RGIA. Fund 831. Register 1. File 22.
25. Izvestiya. 1919. 5 fevraly [News. 1919. February 5].
26. RGIA. Fund 831. Register 1. File 186.
27. RGIA. Fund 831. Register 1. File 23.
28. Akty svyatejshego Tihona, patriarha Moskovskogo i vseya Rossii, pozdnejshie dokumenty i perepiska o kanonicheskom preemstve vysshej cerkovnoj vlasti. 1917 - 1943 [Acts of His Holiness Tikhon, Patriarch of Moscow and All Russia, later documents and correspondence on the canonical succession of the highest church authority. 1917 - 1943]. Moscow, Pravoslavnogo Svyato-Tihonovskogo bogoslovskogo institute Publ., 1994. 1063 p.
© «Клио», 2024 © Кашеваров А.Н., 2024
