CC BY
235
А.Н. Кашеваров
РАЗРАБОТКА НА ПОМЕСТНОМ СОБОРЕ 1917-1918 гг.
ОФИЦИАЛЬНОЙ ПОЗИЦИИ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ В ОТНОШЕНИИ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ И ЕЕ РЕЛИГИОЗНОЙ ПОЛИТИКИ
Важнейшая проблема, которую предстояло решить Поместному Собору Русской Православной Церкви, заключалась в церковно-государственных отношениях. Этот вопрос так или иначе обсуждался на всех трех сессиях Собора, вплоть до 20 сентября 1918 г., когда заседания пришлось вынужденно прекратить. Церковь предприняла заметные усилия, чтобы, перестав быть «православным ведомством», определить свои требования и позицию в создании новых церковно-государственных взаимоотношений.
С докладом на тему о правовом положении церкви в государстве 15 ноября 1917 г. перед Собором выступил профессор С.Н. Булгаков. Указав на «второстепенное значение для церкви вопроса о политических формах государственной жизни», он вместе с тем подчеркнул «недопустимость возврата к тому, чтобы церковь была огосударствлена». В докладе содержались следующие выводы: 1) государство обязано быть внимательным к нуждам церкви; 2) «должно быть осуждено, отвергнуто и признано абсурдным то, - говорил С.Н. Булгаков, - что называется отделением церкви от государства, предоставление государства исключительно мирского господства и уход церкви куда-то в пространство, вне истории и вне жизни... В смысле внутреннем и религиозном нельзя допустить отделения церкви от государства: Церковь не может отказаться быть светом миру, не изменив себе».1
По докладу С.Н. Булгакова Собор принял главное общее положение, «в силу коего Православная Церковь в России должна быть в союзе с государством, но под условием своего свободного внутреннего самоопределения».2 В соответствии с этим было разработано, подробно обсуждено и затем принято 2 декабря 1917 г. определение «О правовом положении Православной Российской Церкви».
Итак, положение об отдалении, а не отделении церкви от государства легло в основу соборного определения об отношениях между церковью и государством, большинство статей которого в условиях советской действительности носило нереальный характер. Почему же соборное большинство, зная об атеистической природе новой власти, высказали свое пожелание о союзе церкви с государством, которое должно было материально поддерживать церковь и предоставить ей свободу действий, позволив, в частности, идейно и нравственно воспитывать население в духе, противном устремлениям этой новой власти?
Во-первых, среди широких слоев населения, включая духовенство, не было еще осознания бесповоротности происходивших событий, но имелись представления о временном, преходящем характере новой власти. Выступая при обсуждении доклада С.Н. Булгакова, профессор Н.Д. Кузнецов выразил это настроение большинства членов Собора
© А.Н. Кашеваров, 2007
так: «Россия находится в состоянии полной анархии, и все еще только кричат о необходимости создания твердой государственной власти и пока совершенно неизвестно, в какие формы выльется будущий государственный строй».3
Во-вторых, Собор возлагал большие надежды на Учредительное собрание. По мнению руководящих церковных кругов, оно примет такую форму правления, при которой церковь займет положение, соответствующее соборному определению «О правовом положении Православной Российской Церкви». Это определение, по словам члена Собора профессора В.И. Мишенко, «не более как законопроект, подготовленный к предстоящему Учредительному собранию».4 Обосновывая в своем докладе целесообразность связи между государством и Церковью, С.Н. Булгаков говорил: «Мы твердо должны сказать Учредительному собранию [курсив наш. - А.К.], что Русское Государство исторически обязано Церкви своими устоями и крепостью, поэтому и сейчас не должно порывать связи с нею...»5 О значении, которое придавало церковное руководство предстоящему Учредительному собранию, свидетельствует и то, что в октябре 1917 г. Собор принял специальное послание «ввиду приближающихся выборов в Учредительное собрание», в котором призывал «благословение Божие на сей государственный труд».
С приходом к власти воинственно антирелигиозной партии важнейшей задачей Собора стало определение позиции высшего церковного руководства по отношению к Советской власти и ее мероприятиям в религиозной области. Решения по этому вопросу, вырабатываемые и принимаемые в чрезвычайно сложных и полных драматизма условиях революционных потрясений и разгоравшейся кровавой междоусобицы, имели принципиальное значение для будущего всей Русской Православной Церкви.
Первые контакты церковного руководства с представителями Советской власти имели место в ходе событий октября-ноября 1917 г. в Москве. Известно, что здесь большевикам не удалось взять власть так легко, как в Петрограде. Пытаясь остановить кровавую междоусобицу и обеспокоенный судьбой кремлевских святынь, Поместный Собор 2 ноября направил делегацию во главе с митрополитом Тифлисским Платоном (Рождественским) к руководителям воюющих сторон с призывом прекратить кровопролитие и проявить милосердие к побежденным, кто бы им не оказался. В обращении Собор также просил «не подвергать Кремль артиллерийскому обстрелу».6 Несмотря на это обращение, установление Советской власти в Москве было достигнуто ценой значительных повреждений национальных святынь. Тяжелые снаряды попали во все кремлевские соборы.
11 ноября Поместный Собор обратился к победителям с просьбой не мстить, не проливать братской крови и призвал народ к покаянию за грех братоубийства. В этот же день Собор определил отпевать погибших обеих сражающихся сторон и поручил митрополиту Платону «через сношение с подлежащими организациями выяснить: было ли совершено отпевание над прахом убитых в дни междоусобной брани воинов и рабочих», которые были погребены 10 ноября на Красной площади.7
Резко осудив новую власть за ее действия в Москве - обстрел Кремля, захоронение на Красной площади погибших в ходе событий 27 октября - 2 ноября красногвардейцев и солдат, Поместный Собор вместе с тем впервые выразил свое отношение к ней. «Для тех, кто видит единственное основание своей власти в насилии одного сословия над всем народом, не существует Родины и ее святыни. Они становятся изменниками Родины, которые чинят неслыханное предательство России... К нашему несчастью, - указывалось в соборном послании 11 ноября 1917 г., - не народилось еще
власти воистину народной, достойной получить благословение Церкви Православной».8 В постановлении Собора 17 ноября «по поводу текущих событий», начавшихся сепаратных переговоров Советского правительства с Германией, подчеркивалось, что «лица, вступившие от лица Российского государства в международные сношения, не являются свободно избранными представителями населения и выразителями мысли и воли нации, почему и не могут быть признаны правомочными в деле ведения мирных переговоров».9 Отмечая незаконный и преходящий характер установившейся власти, Собор неоднократно характеризовал ее как «группу лиц, силой оружия захвативших власть в Петрограде, Москве и некоторых других городах...».10
Вплоть до конца 1917 г. церковное руководство считало, что Советская власть -неустойчивая и слабая, поэтому, боясь гнева верующего народа, она не предпримет решительных действий, направленных на ущемление интересов Церкви. Так, несмотря на объявленный новой властью Декрет о земле, включавший пункт о национализации церковно-монастырских земель, Собор 14 ноября относительно спокойно обсуждал вопрос о переделе причтовых земель и даже установил нормы пользования церковной землей. Соборное большинство рассматривало Декрет о земле как лишенную реальных оснований декларацию и исходило из того, что Советская власть не рискнет претворить его в жизнь до решения Учредительного собрания. Такой же подход был проявлен и в оценке решений, принятых Советской властью в декабре 1917 г. 11 декабря вышло постановление Народного комиссариата просвещения о передаче всех учебных заведений духовного ведомства в ведение Наркомпроса. 17 и 18 декабря 1917 г. были изданы Декреты о гражданском браке и гражданской метрикации.
Отмеченные выше первые декреты Советской власти в области государственноцерковных отношений никак не соответствовали основным статьям определения Поместного Собора «О правовом положении Православной Российской Церкви», принятого 2 декабря 1917 г. и, в частности, статье 6-й, предусматривающей выработку и принятие государственных законов, касающихся Православной Церкви, «не иначе, как по соглашению с церковной властью».
С 1918 г. новая власть начала решительно осуществлять некоторые принимавшиеся ею постановления, поставившие служение церкви в жесткие условия разнообразных запретов и ограничений. Январские события 1918 г. в Петрограде в значительной степени ускорили оформление и выражение официальной позиции йысшего церковного руководства в отношении Советской власти.
Первым реальным шагом в осуществлении новой церковной политики явилась реквизиция Народным комиссариатом просвещения синодальной типографии в Петрограде. С сообщением о том, как Советская власть подготовила и провела эту акцию, на заседании Собора 22 января 1918 г. выступил редактор «Церковных ведомостей» протоиерей П.Н. Лахостский.11
Следующей антицерковной акцией явилась попытка захватить крупнейший духовно-исторический центр русского православия - Александро-Невскую лавру. Настоятель Александро-Невской лавры епископ Прокопий (Титов) направил Собору донесение об этих событиях в его обители. Оно было заслушано на первом же после рождественских каникул соборном заседании. «То, что сообщили нам о Лавре, - говорил при обсуждении этого донесения член Собора князь Е.Н. Трубецкой, - не частное враждебное церкви выступление, а проведение плана уничтожения самой возможности существования церкви. Сейчас речь идет об упразднении одной обители, это только пробный шаг... Тут открытая война с церковью, начатая не нами». Оценив события в Петрограде
как «первое столкновение со слугами сатаны», протоиерей Н.В. Цветков предложил Собору «послать туда посольство с выражением глубокого соболезнования...».12
События 13-21 января 1918 г. в Петрограде (неудавшаяся попытка матросов и красногвардейцев по приказу комиссара призрения А.М. Коллонтай захватить помещения Александро-Невской лавры, в ходе которой был убит протоиерей Петр Скипетров, и грандиозный крестный ход как «всенародное моление» за гонимую церковь) были внимательно проанализированы и учтены Собором при выработке официальной позиции церкви в связи с религиозной политикой Советской власти. 24 января Собор, учитывая просьбу специально прибывшей накануне петроградской делегации, уполномоченной собранием духовенства и представителей приходов епархии проинформировать высшую церковную власть о январских гонениях на столичную церковь, вынес постановление «о возвращении Александро-Невской лавры Петроградскому митрополиту с присвоением ему звания священноархимандрита оной».13 Следует отметить, что восстановление владыки Вениамина в звании и правах настоятеля Лавры в тех обстоятельствах, когда власти делали попытки выселить его из монастыря, подчеркивало неприятие высшим церковным руководством постановления Советского правительства о дальнейшей судьбе Александро-Невской обители. После окончания официального заседания Собора 24 января перед его членами с сообщением о петроградских событиях, «особенно о попытке захватить Лавру и о величественном крестном ходе», выступил глава делегации протоиерей Ф.Н. Орнатский.14
19 января, в самый разгар гонений на петроградскую Церковь, патриарх Тихон выпустил свое известное послание, отлучавшее от церкви всех, кто терроризировал население. Несмотря на то, что большевики в послании не названы, суровому осуждению патриарха были впервые подвергнуты главным образом конкретные меры церковной политики Советской власти. Важно отметить, что многие участники Собора восприняли послание 19 января как «анафему большевикам, изреченную патриархом Тихоном». Выступая на заседании Собора 22 января, протоиерей Н.В. Цветков предложил именно так рассматривать, «кого же анафемствует святейший патриарх». Второе его предложение заключалось в том, чтобы «самый большевизм назвать сатанизмом или антихристианством». Выступление Н.В. Цветкова было горячо поддержано священником В.И. Востоковым.15
Патриаршее послание 19 января официально провозглашало начало противостояния церкви политике Советской власти в религиозной области. Однако это противостояние было защитной реакцией на наступление государства и насилия над церковью. Верующих послание призывало встать на защиту церкви, но не при помощи оружия, а покаянием, уповать на «силу своего святого воодушевления».
Во время рождественских каникул, длившихся с 10 декабря 1917 г. по 20 января 1918 г. и временно прервавших заседания Собора, работала его комиссия, «которая обдумывала способы ответа на акты современного правительства, в частности относительно Александро-Невской лавры». «Мы, - говорил член этой комиссии князь Е.Н. Трубецкой, - ждали только официального донесения и имен, которые теперь названы (имеются в виду инициаторы насильственных действий в отношении церкви, например А.М. Коллонтай. - Л. К.), чтобы представить на рассмотрение Собора проект отлучения от церкви виновных». Следовательно, патриаршее воззвание предвосхитило разработанное комиссией предложение Собору перейти от «увещаний», которые «слишком слабые», к «воздействию мечом духовным» - «анафематствованию лиц, совершающих явно враждебные церкви действия, и всех их пособников».16
Патриаршее послание «по поводу переживаемых событий» было оглашено и обсуждалось 20 января на частном совещании Собора, возобновившего свою работу после каникул.17 Одобряя послание патриарха, некоторые из выступавших отмечали недостаточность в наступившее время публичных осуждений антицерковных действий большевиков и «насильников вообще». Протоиерей г. Богодухова Харьковской епархии М. Станиславский отмечал: «Но мы знаем послания, которые раньше посылали. Их солдаты рвали. Послание... теперь едва ли достигнет вполне цели... Теперь нужно придумать необходимые мероприятия. Нужно устроить всенародные моления с крестными ходами и при этом сказать народу, каким бедам подвергается церковь от врагов православия». К «решительным действиям» ненасильственного характера призывал перейти духовенство делегат от Воронежской епархии Д.И. Боголюбов.18
Обсуждение воззвания с анафематствованием было продолжено на заседании Собора 22 января, посвященного преимущественно конкретизации «общей формулы патриаршего послания». Так, профессор И.И. Громогласов, озабоченный тем, «чтобы отлучение было реальным, действительным отчуждением, отделением тех, кто всей душой предан Церкви от ее врагов и гонителей», предлагал «принять меру к тому, чтобы на местах надлежащим образом было выяснено, в чем именно должно выражаться отлучение и как оно должно быть проведено в жизнь».19 Обсуждение Собором послания завершилось принятием 22 января постановления с одобрением патриаршего воззвания и призывом к церкви «объединиться ныне вокруг патриарха, дабы не дать на поругание веры нашей».20
Оценивая первые декреты Советской власти, которые обрывали любые связи церкви и государства и не предусматривали создания новых, поскольку считалось, что при социализме религии быть не должно, собор вместе с тем стремился определить степень поддержки их (т.е. декретов) населением. Участники Собора неоднократно отмечали, что антиклерикальные и богоборческие настроения получали все большее распространение у населения, особенно в солдатской среде.21
Проанализировав антицерковные настроения и действия части населения в конце 1917 - начале 1918 г., Собор сделал вывод о многообразии их причин и проявлений -от бессмысленной жестокости и хулиганства, желания завладеть церковным имуществом и землей до сознательного оскорбления и надругательства над верой и ее служителями. На заседаниях Собора неоднократно подчеркивалось, что насилия над священнослужителями, братоубийства, разбои и взаимная ненависть начались «не со вчерашнего дня, не со времени прихода большевиков».22 С приходом к власти большевистской партии, занявшей по отношению к Православной Церкви непримиримую позицию, антиклерикальные, богоборческие настроения среди определенной части населения получили официальную поддержку со стороны государственных органов. Новая власть всячески подогревала и умело использовала указанные настроения в своей борьбе с церковью.
Наиболее отрицательную реакцию духовенства и верующих вызвал Декрет от
23 января 1918 г. об отделении церкви от государства и школы от церкви. Сразу же после его опубликования в советской печати Собор образовал «комиссию по проекту постановления о декрете народных комиссаров об отделении церкви от государства» во главе с протоиереем А.П. Рождественским. Комиссия отредактировала и «единогласно одобрила для внесения на пленарное заседание Священного Собора» составленный князем Е.Н. Трубецким проект соборного постановления.23 Уже 25 января Поместный Собор принял это постановление, в котором Декрету была дана следующая оценка: «1. Изданный Советом народных комиссаров Декрет об отделении Церкви от государства
представляет собой, под видом закона о совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения. 2. Всякое участие как в издании сего враждебного церкви узаконения, так и в попытках провести его в жизнь несовместимо с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных кары вплоть до отлучения от церкви...».24
27 января упомянутая выше комиссия под председательством протоиерея А.П. Рождественского приступила к составлению проекта «инструкции духовенству по исполнению соборного постановления о декрете народных комиссаров касательно Православной Церкви».25 Тогда же были выработаны, с учетом накопленного, главным образом в Петроградской епархии, опыта противостояния гонениям, формы протеста против этого декрета. Так, член Собора Н.Н. Медведков предложил «устраивать внушительные манифестации, называемые на церковном языке крестными ходами».26
В принятом на заседании Собора 22 января определении «о мерах против захватов насильниками церквей, церковных и монастырских имуществ» предусматривалось, в частности, «немедленно организовать православные братства при приходских храмах и монастырях из окрестных жителей, преданных св. Церкви, для охраны церковного и монастырского имущества», а также «вменить в обязанность приходскому и монастырскому духовенству в проповедях с амвона призывать народ к покаянию и молитве, выясняя смысл текущих событий с христианской точки зрения».27 Собор принял также воззвание «к православным христианам», в котором призвал народ не только не следовать Декрету от 23 января 1918 г., но и объединяться «около своих храмов и пастырей», составлять «союзы для защиты заветных святынь».28
Таким образом, высшее церковное руководство призвало священнослужителей и мирян по существу к бойкоту Декрета об отделении церкви от государства с применением следующих форм протеста: публичного осуждения действий властей, направленных на подрыв основ церковного устройства, крестных ходов и организации особых братств и обществ защиты против насилия и разворачивавшихся гонений.
Среди церковных документов, поступивших в первые месяцы 1918 г. в адрес Собора и патриарха, важное место занимают протоколы и постановления приходских и епархиальных собраний с выражением отрицательного отношения православных верующих к Декрету от 23 января 1918 г. Эти собрания отмечали ограничения в его статьях «свободного, открытого и повсеместного исповедания веры» и «нарушения тех канонических и имущественных прав, коими Церковь Православная до сего времени обладала». Петроградский епархиальный съезд духовенства и мирян, состоявшийся 11—15 марта (26 февраля - 2 марта) 1918 г., принял следующее принципиальное решение: «Собрание признало излишним выносить какие-либо резолюции и суждения по вопросу об отношении к Декрету об отделении церкви от государства после того, как по этому вопросу сказано авторитетное слово высшим органом церковной власти, Всероссийским Церковным Собором...».29
Изучение документов приходских и епархиальных собраний позволяет заключить, что оценка, данная Собором Декрету от 23 января 1918 г., в целом разделялась не только духовенством, но и широкими слоями мирян. Высшая церковная власть учла это важное обстоятельство в ходе дальнейшей выработки своей позиции в отношении религиозной политики Советского государства.
Полученные Собором сообщения с мест свидетельствовали и о том, что антирелигиозные акции способствовали укреплению морального авторитета церкви среди населения, заметно снизившегося за годы первой мировой войны. Религиозный подъем,
охвативший значительную часть населения, участие верующих в ненасильственных формах протеста против политики новой власти в отношении религии и церкви (например, в крестных ходах в Москве и Петрограде участвовали сотни тысяч людей) - все это вселяло в церковные круги надежду, что, как писали «Церковные Ведомости», «Декрет
об отделении церкви от государства оказался мерой беспочвенной и явно не осуществленной в условиях русской действительности».30 Духовенство и определенная часть мирян надеялись на то, что бойкот правительственных декретов и постановлений в отношении религии и церкви приведет к их отмене. Так, собрание представителей приходов Москвы, состоявшееся 25 (12) февраля 1918 г. в Соборной палате епархиального дома под председательством А.Д Самарина, «решило перейти к преподаванию Закона Божия в церквах и домах лишь тогда, когда законоучители будут из школы изгнаны штыками», и «выразило надежду, что отмена преподавания Закона Божия не последует».31 В г. Кимрах родительские комитеты при женской и мужских гимназиях и других училищах постановили «в случае насилия со стороны большевистской власти (имеется в виду удаление из школ преподавателей Закона Божия. - А.К.) немедленно взять всех учащихся из учебных заведений».32
Таким образом, события первых же недель после обнародования послания патриарха от 19 января и соборного постановления от 25 января 1918 г. по поводу Декрета СНК об отделении церкви от государства показали, что эти документы способствовали объединению клира и мирян для противостояния разворачивавшимся гонениям на церковь. В этих условиях высшая церковная власть продолжала делать основной упор на массовое неповиновение постановлениям Советского правительства в отношении религии и церкви. 28 февраля Собор принял постановление, в котором указывалось: «3. При всех приходских и бесприходных церквах надлежит организовать из прихожан и богомольцев союзы (коллективы), которые и должны защищать святыни и церковное достояние от посягательств... 5. В крайних случаях союзы эти могут заявлять себя собственниками церковного имущества, чтобы спасти от отобрания в руки неправославных или даже иноверцев... 13. В случае покушения на захват священных сосудов, принадлежностей богослужения, церковных метрик и прочего имущества церковного, не следует добровольно отдавать их... 14. В случае нападения грабителей и захватчиков на церковное достояние следует призывать православный народ на защиту церкви, ударяя в набат, рассылая гонцов и т.д.... 16. Все восстающие на Святую Церковь, причиняющие поругание Святой Православной вере, затрагивающие церковное достояние, подлежат, невзирая на лица, отлучению церковному».33
Провести в жизнь эти указания клиру и мирянам на местах было весьма непросто. Церковная печать того времени приводила многочисленные примеры расправ над священнослужителями и верующими, а в адрес Собора почти ежедневно поступали рапорты и донесения правящих архиереев и епархиальных советов о реквизициях и захватах движимого и недвижимого имущества храмов, монастырей и духовных школ.
Обстановка в обществе в связи с религиозной политикой Советской власти к марту 1918 г. обострилась настолько, что в самой Москве могли возникнуть кровавые столкновения.34 Для успокоения общего возбуждения правительству важно было как-то продемонстрировать, что постановления в отношении церкви имеют цель не нанести ей вред, а лишь отделить ее от государства. Со своей стороны высшая церковная власть убедилась к весне 1918 г. в том, что одного бойкота правительственных декретов и постановлений в отношении религии и церкви недостаточно для их отмены или даже корректировки советской религиозной политики. Сопротивление верующих конфискациям
церковного имущества вызвало лишь новые репрессии. В этих условиях были необходимы переговоры с Советским правительством.
Первая попытка начать диалог с новой властью в связи с ее религиозной политикой была предпринята Поместным Собором в феврале 1918 г. Тогда в Петроград прибыла специальная депутация Собора под председательством А.Д. Самарина, которой было поручено предложить Советскому правительству образовать комиссию с включением в ее состав представителей духовенства и мирян для выработки нового декрета, определявшего деятельность церкви в обществе и принципы ее взаимоотношений с государством. Однако в Совнаркоме соборную делегацию никто не принял.35 Вернувшись в Москву, А.Д. Самарин от имени членов делегации просил Собор «расширить их полномочия, чтобы они могли коснуться вообще церковного дела при современном положении дел, а не выражать только протест против большевистского декрета об отделении церкви от государства». Собор предоставил делегации делать от его имени «заявления и представления народным комиссарам, какие она найдет нужным и полезным для Св. Церкви». В тот же день, 25 (12) марта, делегации была назначена встреча с предсовнаркома В.И. Лениным. Управляющий делами СНК В.Д. Бонч-Бруевич, извинившись перед членами Собора, сказал, что «сегодня делегация не может быть принята по случаю неожиданного выезда из Москвы Ленина», а будет принята 27 (14) марта.36
Следует отметить, что встречу делегации с представителями СНК Собор рассматривал как «крайнюю необходимость». «Крайней необходимостью» было вызвано и постановление Собора «просить Советскую власть о защите на окраинах ныне беззащитного русского населения».37
В назначенный день соборную делегацию от имени правительства принимали народный комиссар юстиции Д.И. Курский, народный комиссар страхования М.Т. Елизаров и управляющий делами СНК В.Д. Бонч-Бруевич. В документах Собора и сообщениях церковной печати содержится подробный отчет делегации об этой встрече. Основное предложение делегации правительству состояло в том, что для «религиозного успокоения ста миллионов православного русского народа, без сомнения необходимого и для государственного блага», следует отменить постановления Советской власти в отношении религии и церкви как посягающие на «жизнь и свободу православной народной веры». Представители Совнаркома попросили делегацию изложить в письменной форме все то, что должно быть в декрете пересмотрено или отменено и указать все те факты насилия, которые совершены по отношению к церкви на основании неправильного понимания декрета местными властями, а также и впредь доводить до сведения правительства обо всех случаях насилия над церковью и ее служителями. Народные комиссары заверили делегацию Собора в том, что все остальные декреты Совнаркома, касающиеся вопросов церкви, будут разрабатываться непременно с участием представителей религиозных организаций.
19 (6) апреля 1918 г. делегация Собора еще раз «просила власть во имя и государственного блага отменить все ее распоряжения, посягающие на жизнь и свободу народной веры». В ответ церковное руководство вновь получило «положительное заверение центральной Советской власти, что для... выяснения границ и способов осуществления декрета (речь идет о Декрете от 23 января 1918 г. - А.К.) будет создана в Москве особая комиссия с участием представителей всех вероисповеданий».38
По мнению санкт-петербургского историка М.В. Шкаровского, в ходе апрельских переговоров делегация начала отступать от первоначальных требований.39 При этом исследователь ссылается на архивный документ, являющийся «заявлением Собора
в СНК о необходимости отмены инструкции от 30 августа к Декрету от 23 января 1918 г.». Однако в этом заявлении конкретных сведений об апрельских переговорах нет.40 Автор данной статьи располагает сведениями о том, что лишь отдельные члены соборной делегации скорректировали свои требования к религиозной политике Советской власти, но не делегация в целом. Особый интерес в связи с этим представляет заявление главного эксперта Собора по вопросу о декретах новой власти в отношении религии и церкви, члена соборной делегации «по переговорам с народными комиссарами» профессора Московской духовной академии Н.Д. Кузнецова, с которым он обратился в СНК «по поводу Декрета от 23 января 1918 г.».
Заявление Н.Д. Кузнецова содержало конкретные предложения по замене неприемлемых для Церкви и верующих статей декрета. Например, они должны быть, по его мнению, изложены так: «9. Школа отделяется от церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных учебных заведениях необязательно и может происходить на средства самих родителей учеников... 13. Имущество, принадлежащее церкви и другим исповеданиям, вместе со зданиями и предметами для богослужения переходит в собственность тех религиозных обществ, которые должны образоваться на основании закона отделения церкви от государства. На это должен быть предоставлен известный срок, который по условиям русской жизни не может быть менее 3 или 5 лет». В заключение своих предложений он писал: «Проведение закона отделения церкви от государства вообще, а в России особенно, не может упускать из виду, что разные отношения, сложившиеся на протяжении 1000 лет, не могут быть ликвидированы немедленно или в какой-либо крайний срок, иначе это может вредно отразиться не только на церкви, но и на самом государственном порядке...»41
Основные положения этого письма Н.Д. Кузнецова в СНК были впервые им изложены в докладе 22 (9) февраля 1918 г. членам Собора по поводу Декрета об отделении церкви от государства. Тогда же собрание просило профессора напечатать его доклад, «если не в типографии, то хотя бы на гектографе, чтобы разослать его по всем епархиям России для осведомления русского народа». Затем доклад был издан брошюрой под названием «Церковь, народ и государство в России».42
Важно отметить, что в принятом 18 (5) апреля 1918 г. постановлении «О мероприятиях, вызываемых происходящими гонениями на Православную Церковь», Собор прямо ориентировал мирян вступать в контакты с местной и центральной Советской властью, чтобы донести до нее голос протеста тысяч православных верующих против поругания святынь. Так, в п. 13 рекомендовалось «составлять на братских собраниях -приходских, окружных благочиннических, уездных и епархиальных - соответствующие письменные, за собственноручными подписями участников собраний приговоры (в нескольких экземплярах) в защиту церкви и ее достояния и представлять эти приговоры Высшему церковному управлению, местным и центральным органам Светской власти, причем, в случае необходимости непосредственных сношений с последними, поручить эти сношения, ввиду явного преследования священнослужителей и церковных старост братчикам-мирянам, а где нет братств - членам приходских советов из мирян».43
От Советского государства не последовало положительных откликов на указанные выше в его адрес заявления Соборной делегации во главе с А.Д. Самариным. К маю
1918 г. переговоры между делегацией Собора и представителями СНК заглохли, не приведя к реальным результатам.
В связи с тем, что при осуществлении Декрета от 23 января 1918 г. на местах возникали многочисленные затруднения и вопросы к центральной власти, 9 апреля СНК
поручил Народному комиссариату юстиции «образовать комиссию для выработки в срочном порядке инструкции по проведению в жизнь Декрета об отделении церкви от государства». Однако в нее, вопреки обещаниям представителей Совнаркома на переговорах с соборной делегацией в марте-апреле, так и не были включены представители религиозных организаций. Разработанный этой комиссией документ был утвержден лишь 24 августа 1918 г. 30 августа того же года он был опубликован в «Известиях ВЦИК» как «Постановление народного комиссариата юстиции о порядке проведения в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» (Инструкция).
7 сентября (25 августа) 1918 г. патриарх и Священный Синод обратились в Совет Народных Комиссаров с заявлением о необходимости отмены Инструкции НКЮ от
24 августа. Следует отметить, что в церковных документах того времени эта инструкция датирована от 30 августа, т.е. в соответствии с днем ее опубликования в советской печати. В заявлении высшей церковной власти сделан анализ государственно-церковных отношений с первых же дней после обнародования Декрета от 23 января вплоть до конца августа 1918 г. «В указанный период, - отмечало священноначалие, - власть развертывала свою программу в отношении к исповеданиям, совершенно не считаясь с их внутренней жизнью и не желая выполнять собственных обещаний, данных представителям Православной Церкви. Наряду с бесчисленными захватами церковных имуществ и зданий учащались преследования церковных проповедников, аресты и заключения в тюрьмы священников и даже епископов». Церковное руководство также считало, что со своей стороны оно сделало все необходимое, чтобы найти общий язык с новым правительством. Однако «за истекшее полугодие все возможные ожидания в этом направлении рассеяны самой Советской властью». Основной вывод высшего церковного руководства состоял в следующем: «Ряд общих мероприятий правительственных и законодательных самого последнего времени превратил этот сначала как бы бессистемный поход против Православной Церкви в открытую и решительную борьбу, все возрастающую в своем напряжении».44
Особую тревогу у церковного руководства вызвала Инструкция НКЮ от 24 августа, которая, по мнению патриарха и Синода, «ставит Православную Церковь перед лицом неизбежного исповедничества и мученичества, а российскую коммунистическую власть обрисовывает как власть, сознательно стремящуюся к оскорблению народной веры, очевидно, в целях ее полного уничтожения».
Одновременно с заявлением патриарха и Синода к Советскому правительству с письмом «о необходимости отмены Инструкции от 30 августа 1918 г.» обратился Поместный Собор.45 Кроме того, Собор поручил «особой комиссии выработать мероприятия по защите церковных святынь». Заседание Собора, на котором обсуждались выработанные «особой комиссией» мероприятия, проходило «при закрытых дверях». Наибольшие прения вызвали те статьи Инструкции от 24 августа, которые окончательно лишили духовенство всех прав по управлению церковным имуществом и объявили «двадцатки верующих граждан» единственно правомочным органом на получение от государства в аренду культовых зданий и прочего церковного имущества. Значительная часть духовенства, особенно епископат, опасались, что такое положение может привести к проникновению в церковные общины случайных людей, проходимцев и даже атеистов, которые будут разлагать церковь изнутри. Такие же опасения содержались в заявлении патриарха и Синода Совету Народных Комиссаров от 7 сентября (25 августа) «об отмене Инструкции от 30 августа 1918 г.».
На заседании Собора авторитетные его члены прямо призвали верующих «ради сохранения церковного имущества входить в сношения с Советской властью». «Если мы, - говорил профессор Н.Д. Кузнецов, - запретим группам в 20 человек брать на свою ответственность храмы, то тем самым бросим церковное достояние на произвол судьбы, заставим Советскую власть взять храмы, а может быть, допустим при нашем участии и кощунство. Мое личное мнение - это нужно твердо встать на точку зрения инструкции». Н.Д. Кузнецов также сообщил, что накануне заседания Собора у него «были представители 4-5 приходских общин г. Москвы и они заявили, что уже решили выбрать таких лиц, которым вполне можно доверить принимать на свое имя храмы».46
Не дожидаясь решения Собора, митрополит Владимирский Сергий (Страгород-ский) в своей епархии «настоятельно призывал прихожан не медлить подавать заявления и брать храмы на свою ответственность». Эту же позицию он отстаивал и на заседании Собора, указывая, что в условиях разворачивавшихся гонений только преданные церкви миряне согласятся взять храмы под свою ответственность у государства. При выработке определения Собора «Об охране церковных святынь от кощунственного захвата и поругания» митрополит Сергий призвал не принимать «таких положений, которыми мы как будто провоцируем исповедничество, без достаточных оснований нельзя же толкать паству под нож. Я мог бы прекрасно сказать своей пастве: “Ложитесь вокруг собора и не отдавайте”, но сам вчера же и уехал бы из города. По-моему, надобно... во всяком случае не натягивать».47
При сношениях с представителями власти некоторые члены Собора призывали проявлять особую осторожность, благоразумие и миролюбие. Так, протоиерей А. Юниц-кий говорил: «Не оскверняйте храмов и их святынь при защите от ослушников голоса церкви пролитием крови, драками и др. насилием...48
Таким образом, обсуждение наиболее болезненных для Церкви статей Инструкции от 24 августа 1918 г. выявило среди участников Собора тенденцию к прекращению бойкота некоторых положений правительственных постановлений в отношении религии и церкви - допущение хотя бы частичного их исполнения. Эта тенденция нашла отражение в п. 7 и 8 Соборного определения от 12 сентября (30 августа) 1918 г. «Об охране церковных святынь от кощунственного захвата и поругания»: «7. Святые храмы и прочие священные предметы, взятые мирской властью в свое обладание, могут быть принимаемы от нее на хранение и соответствующее пользование... православными приходами, братствами и иными церковными организациями с разрешения епархиального архиерея на общих церковно-канонических основаниях. 8. Приходы и другие церковные организации, принимающие святые храмы и священные предметы, могут в письменном по требованию мирской власти заявлении принять на себя ответственность только: а) за целостность и сохранность принимаемого имущества и б) за пользование им лишь соответственно его религиозно-церковному назначению».49 В определении также указывалось на недопустимость каких бы то ни было насильственных действий в отношении представителей власти в случаях отобрания храмов.
Все это свидетельствовало лишь о начавшемся повороте Православной Церкви в лице ее Поместного Собора в сторону вынужденного признания некоторых положений правительственных постановлений в религиозной области. В целом же позиция Собора в отношении религиозной политики Советского государства оставалась пока неизменной. Так, п. 1 указанного выше соборного определения гласил: «Святые храмы и часовни со всеми священными предметами, в них находящимися, суть достояние Божие, состоящее в исключительном обладании Святой Божией Церкви... Всякое отторжение сего
достояния от церкви есть кощунственный захват и насилие». Исходя из этого, «церковно-приходские собрания и прочие хранители священного церковного достояния, не имея права передавать церковное имущество из обладания церкви», могли передавать «по требованию мирских властей лишь описи храмов и находящихся в них предметов».50
Отмеченное выше постановление Собора было одним из последних, принятых на его заседаниях. 20 (7) сентября третья сессия, открывшаяся летом 1918 г., как уже отмечалось выше, была приостановлена. Признание Собором правительственных декретов и постановлений в отношении религии и церкви возможно было лишь при условии осознания церковным руководством бесповоротности изменений в государстве. Однако такое осознание было затруднено обстановкой все более разгоравшейся Гражданской войны, исход которой в рассматриваемый период был неясен.
Вместе с тем следует особо отметить, что тенденция к признанию некоторых правительственных постановлений в религиозной области и, следовательно, к прекращению их бойкота, проявленная в ходе ряда заседаний Собора, особенно при обсуждении Инструкции Наркомюста от 24 августа 1918 г., была учтена и получила развитие при выработке органами Высшего церковного управления в конце 1918-1919 гг., т.е. уже после вынужденного окончания соборных заседаний, позиции Церкви по отношению к религиозной политике Советской власти.
В 1919 г. высшее церковное руководство, развивая и корректируя применительно к тем условиям решения Поместного Собора, заявило о нейтралитете в гражданской войне, фактически признало основные советские декреты и акты в отношении религии и церкви и стремилось не провоцировать конфликтных ситуаций с властью. В этом отношении весьма показательны ответы патриарха Тихона на его допросе 23 (10) декабря
1919 г. в секретном отделе ВЧК заместителем Ф.Э. Дзержинского М.И. Лацисом. «Признаете ли Вы вообще Советскую власть? - спросил М.И. Лацис. - Да, признаю, - отвечал патриарх, - и никому никогда не говорил, чтобы ей не подчиняться в делах мирских, и только в делах веры и благочестия должно повиноваться не мирской власти, а только воле Божьей. И думаю, что в этом моем убеждении и взгляде нет никакой контрреволюции». Патриарх также подчеркнул, что Высшее церковное управление признает Советскую власть не только на словах, но и считается «с велениями этой власти» - «отменяет иногда раннейшие свои же постановления под влиянием тех или других декретов и распоряжений Советского правительства. Так, например, постановление о звоне в набат, после запрещения оного Советской властью, отменено было указом Высшего управления, распоряжение относительно метрических записей подтверждено было и циркулярами духовного начальства и т.д. и т.п.». В заключение допроса Патриарх заявил, что он «никогда не будет вести никакой агитации в пользу той или другой форм правления на Руси и ни в каком случае не будет насиловать и стеснять ничьей совести в деле всеобщего народного голосования».51
1 Прибавления к Церковным Ведомостям. 1918. № 1. С. 34, 36-37, 38.
2 Там же. №2. С. 71.
3 Там же. № 3-4. С. 124.
4 Там же. № 2. С. 71.
5 Там же, № 1. С. 37.
6 РГИА. Ф. 833. Оп. 1. Д. 61. Л. 6.
7 Прибавления к Церковным Ведомостям. 1918. № 5. С. 174.
8 Церковные Ведомости. 1917. № 46-47. С. 417.
9 Прибавления к Церковным Ведомостям. 1918. № 5. С. 175. - Собор также осудил любые попытки заключения сепаратного мира, который «был бы изменой нашим союзникам, предательством единоверных нам народов и мог бы ввергнуть Россию в горшие бедствия...» (там же).
10 Там же.
11 Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяния. Кн. VI. Вып. 1. М., 1918. С. 31 (далее - Деяния.,.).
12 Там же. С. 10-11, 40.
13 Там же. С. 55-56.
14 Там же. С. 56-60,
15 Там же. С. 39-40, 43.
16 Там же. С. 11.
17 Число его членов, собравшихся в этот день, было недостаточно для законности официального заседания - около 100 вместо 180 человек, необходимых по уставу Собора (там же. С. 1-2).
18 Там же. С. 14,16.
19 Там же. С. 5.
20 Церковные Ведомости. 1918. № 5. С. 24. - Собор принял также молитву «о спасении Церкви Православной» (там же. С. 23).
21 Деяния... Кн. VI. Вып. 1. С. 15, 16.
22 См., напр., там же. С. 40.
23 РГИА. Ф. 833. Оп. 1. Д. 56. Л. 2-3.
24 Там же. Л. 51.
25 Там же. Л. 3-8.
26 Деяния... Кн. VI. Вып. 1. С. 77.
27 Там же. С. 37.
28 РГИА. Ф. 833. Оп. 1. Д. 56. Л. 33. - Изложенное в популярной форме и отпечатанное в виде листовки воззвание широко распространялось в приходах и монастырях (там же. Д. 36. Л. 118-119 об.).
29 Прибавления к Церковным Ведомостям. 1918. № 9-10. С. 377-378.
30 Там же. С. 366.
31 Там же. № 7-8. С. 326.
32 Там же. № 11-12. С. 421.
33 Церковные Ведомости. 1918. № 7-8. С. 32-34.
34 Прибавления к Церковным Ведомостям. 1918. № 7-8. С. 326.
35 Алексеев В Л. Иллюзии и догмы. М, 1991. С. 47.
36 Голубцов Г., протоиерей. Поездка на Всероссийский Церковный Собор. Дневник // Российская Церковь в годы революции (1917-1918 гг.). М., 1995. С. 230, 254.
37 Там же. С. 237, 249.
38 РГИА. Ф. 831. Оп. 1. Д. 69. Л. 4-5.
39 Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат. 1917-1945. СПб., 1995.
С. 32.
40 РГИА. Ф. 831. Оп. 1. Д. 56. Л. 23-29.
41 Там же. Л. 38,42.
42 Там же, Ф. 833. Оп. 1. Д. 56. Л. 43.
43 Церковные Ведомости. № 23-24. С. 166.
44 РГИА. Ф. 831. Оп.1. Д. 69. Л. 5, 6, 9.
45 Там же. Д. 56. Л. 23-29.
46 Там же. Ф. 833. Оп. 1. Д. 60. Л. 10, 25.
47 Там же. Л. 15-16.
48 Там же. Л. 10.
49 Там же. Л. 72.
50 Там же Л. 70. - В соборном определении также подчеркивался долг каждого православного христианина «всеми доступными для него и не противными духу учения Христова средствами защищать церковные святыни от кощунственного захвата и поругания» (там же).
51 Там же. Д. 25. Л. 130 об., 131. - В примере относительно метрических записей патриарх имел в виду, что 1 ноября (19 октября) 1918 г. ВЦУ разрешило «передавать в распоряжение мирской власти, по ее требованию, метрические книги за время, предшествующее изданию настоящего постановления» (там же. Д. 21. Л. 46 об.).
Статья принята к печати 28 декабря 2006 г.
