CC BY
0Ученые записки Крымского федерального университета имени В. И. Вернадского. Филологические науки. Научный журнал. 2024. Том 10 (76). № 3. С. 204-215._
УДК 811'371
DOI: 10.29039/2413-1679-2024-10-3-204-215
АКСИОЛОГИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ИНИЦИАЛЬНЫХ И ФИНАЛЬНЫХ ТРАДИЦИОННЫХ РЕЧЕВЫХ ФОРМУЛ В ЛЕЗГИНСКИХ И УКРАИНСКИХ ВОЛШЕБНЫХ СКАЗКАХ1
Ветрова Э. С.
ФГБОУ ВО «Донецкий государственный университет»,
Донецк, Россия
E-mail: v.elvira75@yandex.ru
Статья посвящена изучению инициальных и финальных речевых формул в лезгинских и украинских волшебных сказках. Проанализированы структура и семантические особенности данных речевых конструкций в сказочном повествовании, особое внимание уделено описанию их аксиологического содержания. Установлено, что инициальные и финальные формулы в лезгинских и украинских волшебных сказках имеют схожую структуру, состоящую из нескольких семантических блоков, каждый из которых имеет особое языковое наполнение, предоставляемое национальной традицией. Анализируемые речевые формулы склонны к вариативности, которая, как правило, обеспечивается синонимией входящих в них элементов, а также и способами их сочетаемости. Инициальные и финальные формулы в сказках могут подвергаться амплификации - усложнению, которое заключается в нанизывании синонимичных конструкций одного вида, и редукции (сокращению доли информации). Инициальные и финальные речевые формулы волшебной сказки имеют универсальный характер, вместе с тем, в их структуре, семантике и особенностях функционировании обнаруживается ярко выраженная национальная специфика, что позволяет рассматривать их как действенный механизм маркирования и «консервации» этнокультурных смыслов.
Ключевые слова: волшебная сказка, аксиологическая модель, традиционные речевые формулы, инициальные формулы, финальные формулы, лезгинская лингвокультура, украинская лингвокультура.
ВВЕДЕНИЕ
Потребность в лингвистической аксиологии, в центре внимания которой находится система ценностей этноса и способы ее вербальной репрезентации, сегодня не вызывает сомнений. Все более очевидным становится тот факт, что в процессе познания окружающего мира человек определяет свое отношение к нему, так или иначе оценивая явления, факты, события, что находит непосредственное отражение в языке. Анализ ценностных приоритетов, закодированных в разноуровневых языковых единицах, открывает путь к познанию феномена национального языкового сознания, к реконструкции ценностной картины мира того или иного этноса и как результат - к формированию механизмов, способных обеспечить гармоничное, бесконфликтное взаимодействие языков и культур в современном многополярной действительности.
В последние десятилетия аксиологическая проблематика все чаще становится предметом научных дискуссий (см. работы: [7], [12] и др.). Это свидетельствует о том, что ее актуальность в современной науке только возрастает. Однако, несмотря на то что оценочные смыслы и ценностные доминанты осознаются научным
1 Исследование проводилось по теме государственного задания «Декодирование и интерпретация аксиологической семантики в славянских, германских, романских и кавказских лингвокультурах» (номер госрегистрации 124012400351-9).
204
_Ветрова Э. С._
сообществом как фундаментальные составляющие человеческого бытия, включение которых в перечень объектов исследования является закономерным, данные категории в лингвистике все еще остаются недостаточно изученными, что обусловлено сложным и многомерным характером аксиологического измерения языка и возможностью различных способов его моделирования.
Актуальность исследования обусловлена необходимостью определения и описания ценностных координат языковой картины мира, механизмов их объективации посредством разноуровневых языковых средств в различных лингвокультурах, в том числе и в сопоставительном аспекте.
Цель статьи - изучение аксиологического содержания инициальных и финальных речевых формул в лезгинских и украинских волшебных сказках.
Сказки являются одной из первичных форм фиксации ценностных приоритетов этноса, его представлений об окружающем мире и имеют большой воздействующий потенциал. В героях, сюжетах, речевых формулах сказок зафиксированы все те первоначальные социокультурные знания, которые формировались тысячелетиями, при этом они отражают не только архаичные социальные отношения и религиозные представления, но в первую очередь - реалии привычной повседневности - типичные социально значимые жизненные ситуации, поведенческие стереотипы, убеждения и оценки, которые помогают человеку адаптироваться к жизни в конкретном обществе. Особый интерес для аксиологического анализа представляет волшебная сказка -древнейший жанр устного народнопоэтического творчества, эпическое произведение, повествующее о необыкновенных событиях и приключениях, в которых участвуют фантастические персонажи [10]. Аксиологическая модель волшебной сказки, с одной стороны, универсальна, поскольку имеет единое генетическое основание, с другой стороны - национально специфична, поскольку предоставляет человеку доступ к закодированному в ней уникальному содержанию, которое формируется вокруг этнокультурных ценностных доминант, обусловленных национальной философией и спецификой народного быта.
Материалом исследования послужили инициальные и финальные речевые формулы, извлеченные путем сплошной выборки из текстов волшебных сказок на лезгинском и украинском языках. Всего проанализировано 220 традиционных речевых формул, из них 170 - в украинском языке и 150 - в лезгинском языке.
ИЗЛОЖЕНИЕ ОСНОВНОГО МАТЕРИАЛА ИССЛЕДОВАНИЯ
В современном языкознании традиционные речевые формулы волшебной сказки нечасто становилась объектом лингвистического анализа. На сегодня существуют лишь отдельные исследования, в которых представлен основательный анализ данной проблемы. Среди них в первую очередь следует отметить работы Н. Рошияну [11] и Н. М. Герасимовой [2; 3], в которых детально рассматриваются структура традиционных формул, их лексико-семантическое наполнение, механизмы варьирования, стилистические и коммуникативные функции в тексте сказочного повествования. В последние десятилетия наблюдается активизация интереса ученых к отдельным аспектам данной проблемы [1; 6; 8; 9], вместе с тем, вопросы, связанные с лингвокультурологическими особенностями традиционных речевых формул в волшебных сказках, их аксиологическим содержанием, еще не получили в лингвистике должного освещения.
205
С лингвопрагматической точки зрения текст волшебной сказки представляет собой сложный речевой акт, реализуемый с определенными коммуникативными намерениями и использующий комплекс специфических языковых и стилистических средств для оказания воздействия на адресата. Аксиологическое пространство лезгинских и украинских волшебных сказок конструируется с помощью специализированных разноуровневых языковых средств, выступающих маркерами сказочного повествования. Особое место в волшебных сказках обеих лингвокультур занимают традиционные речевые формулы (ТРФ), под которыми подразумеваются устойчивые, построенные по определенной схеме и легко воспроизводимые словесные обороты, которые не закреплены за определенным сюжетом, но детерминированы ситуацией повествования [2]. Несмотря на максимально устойчивый и стереотипный характер, данные языковые единицы достаточно пластичны и могут семантически и структурно варьироваться, что предопределено самим механизмом создания сказки, который не требует дословного повторения текста каждым новым сказителем, а допускает «определенный диапазон колебаний (вибрацию словесной ткани текста)» [14, с. 92]. Вариативность ТРФ достигается за счет выбора речевых формул из репертуара сказочника (формульная синонимия), пластичность - путем наращивания, накопления синонимических образований, сочетания разных типов формул в одну (амплификация) или редуцирования (сокращения) входящих в формулу элементов.
Архитектоника лезгинских и украинских волшебных сказок идентична и включает следующие элементы: зачин (начало действия), основная часть (повествование), исход (концовка). Каждая из композиционных частей оформляется специфическими речевыми образцами, предоставляемыми национальной традицией. В соответствии с местом в композиционной структуре волшебной сказки выделяют три типа ТРФ: 1) инициальные (оформляющие зачин); 2) медиальные (используемые в основной части) и финальные (завершающие повествование).
Объектом данного исследования выступают инициальные и финальные ТРФ, которые образуют композиционную рамку сказочного повествования. Несмотря на универсальный характер, данные языковые единицы чрезвычайно самобытны и являются маркерами важной аксиологической информации, а значит нуждаются в специальном научном анализе.
Инициальные речевые формулы (ИРФ) - своеобразная экспозиция повествования, которая используется для того, чтобы подготовить читателя к восприятию сказки: перенести его в сказочную обстановку, сориентировать во времени и пространстве, познакомить с действующими лицами и таким образом настроить на нужный лад. ИРФ в лезгинских и украинских сказках имеют сложную структуру, в которую входят следующие семантические блоки: 1) время действия; 2) место действия; 3) факт существования героя/героев; 4) факт наличия/отсутствия у героя/героев чего-либо. Каждый из данных блоков обслуживают специфические речевые формулы.
В самом общем виде модель ИРФ в лезгинских и украинских волшебных сказках можно представить следующим образом: ИРФ = (1) ТФ + (2) ХФ + (3) ФС1-2 + (4) Фн/о, где ТФ - топографическая формула (указывает на место сказочного действия); ХФ -
206
_Ветрова Э. С._
хронологическая формула (определяет время сказочного действия), ФС - формула существования героя (героев): ФС1 - предикат, ФС2 - субъект действия; Фн/о -формула наличия/отсутствия у героя (героев) чего-либо, например: лезг. Хьана кьван, хьанач кьван (ХФ+ФС1) са вилаятда (ТФ) са кесиб къари (ФС2). Икъаридихъ Алискер лугьудай са гада авай (Фн) («Вафалу дустар»). - 'То ли жил, то ли не жил в одной стране один старик. И был у него сын по имени Алискер' [5]; укр. У дев'ятому царств!, у тридесятому государств7 (ТФ) давно-давно (ХФ) жив (ХФ+ФС1) цар 1ван (ФС2). Було у нього трое ситв (Фн) («Безсмертя 1ванових сишв») [4].
Данная структура в обеих лингвокультурах не является строгой. Нефиксированная позиция элементов в составе формулы, свободная сочетаемость семантических блоков, факультативный характер некоторых из них (например, места действия) способствовали формированию в каждой лингвокультуре определенного набора речевых образцов, отличающихся как формально, так и в содержательном плане. Вариативности ИРФ способствует также использование различных языковых приемов - таких, например, как семантическая редукция (сокращение доли информации в языковой единице, подвергающейся замене), амплификация (нагромождение ненужных повторений, излишних фраз), градация, литота и т. д.
Формулы существования героев. Подавляющее большинство волшебных сказок в обеих лингвокультурах начинается с так называемых «формул существования» (ФС), которые имеют информационный характер - знакомят читателя с действующими лицами, их возрастом, социальным статусом и т.д.: лезг. Хьана кьван, хьанач кьван са пачагь 'Жил или не жил один царь, звали его Джахан-шах, и было у него три сына' («Гьуьлуьн руш») [5]; укр. Був соб1 д1д та баба, та не було у них д1тей. («Кривенька качечка») [4].
В лезгинских и украинских сказках ФС представляют собой устойчивые двухкомпонентные конструкции, состоящие из предиката и субъекта действия. Предикат выражен бытийным глаголом в форме прошедшего времени, который, во-первых, констатирует факт существования героя (героев); во-вторых, является временным маркером, указывая на то, что действие происходило в прошлом. Субъект выражен существительным, которое вводит в сказочное повествование действующих лиц («царь», «старик» и т.д.). В обеих лингвокультурах предикат всегда находится в препозиции по отношению к субъекту действия. Такой порядок слов способствует реализации бытийности повествования - семантики наличия субъектов, объектов, ситуаций независимо от сознания человека. Функцию бытийных глаголов в украинских сказках выполняют глаголы жив (жили), був (були), которые в сочетании с разговорной частицей соб1 (жив соб1, був соб1) создают атмосферу покоя, мирного, размеренного течения жизни, событийного бездействия, например: Був собг один чолов1к 7 мав шестеро ситв та одну, дочку («Котигорошко»); Жили соб1 д1д та баба, та не було у них д1тей («Кривенька качечка») [4]. В украинских сказках ФС, как правило, имеют констатирующий характер и не содержат явного указания на вымысел - он лишь имплицитно подразумевается благодаря хронологическим и топографическим формулам со значением неопределенности: Колись дуже давно у невеличкому царств7 жили соб1 д1д 7 баба. Було в них два сини та дуже великий фруктовий сад («Дивна сопшка») [4]. Тем не менее, существуют ФС, в которых
207
элемент недостоверности выражен эксплицитно: Був - не був, та кажуть люди, що був, дуже багатий пан-д1дич (<Жвчар, пан, його внук та бичок») [4]. Подобные формулы имеют вероятностный характер, который усиливается с помощью вводных словосочетаний, указывающих на источник информации (люди кажуть).
В лезгинских волшебных сказках ФС более однотипны и строятся по следующей схеме: (1) хьана + (2) кьван, (3) хьанач + (2) кьван, где хьана - форма прошедшего времени бытийного глагола хьун - 'быть', 'жить'; хьанач - отрицательная форма глагола хьана - образована с помощью суффикса -ч со значением отрицания - 'не был (не жил)'; кьван - послелог, используемый в данном контексте для обозначения альтернативности развития событий. Сочетание данных компонентов образует речевую конструкцию с модальностью вероятности: хьана кьван, хьанач кьван то ли были (жили), то ли не были (не жили)', которая, с одной стороны, подчеркивает размеренность действия, с другой - указывает на то, что сказитель не уверен в достоверности информации и предлагает читателю сделать выводы самостоятельно: Хьана кьван, хьанач кьван дегьзаманада са пачагь. - 'То ли жил, то ли не жил когда-то давно один царь (падишах)' («Нехирбандин хва») [5].
Широко распространен в сказках редуцированный вариант данной конструкции хьана, хьанач кьван 'жил или не жил', которая является более динамичной по сравнению с предыдущей формулой и указывает на затруднительность выбора: Хьана, хьанач кьван са фекьи. - 'Жил или не жил один мулла' («Хурхур Агьмед») [5].
Маркером неопределенности в лезгинских и украинских ФС часто служит числительное «один» (укр. один, лезг. са), которое в контексте формулы приобретает переносное значение, трансформируясь в местоимение со значением «какой-то»: лезг. Хьана-хьанач кьван са къарини къужа («К1ват1аш»). - 'Жил не жил один старик' [5]; укр. В одного чолов1ка було три сини («Золота гуска») [4].
Таким образом, в лезгинских волшебных сказках в состав ФС обязательно входит эксплицитно и/или имплицитно выраженный элемент неопределенности, указывающий на вымысел. Исключение составляют героические сказки, в инициальных формулах которых фиксируется нетипичная для волшебного повествования установка на правдивость, выраженная с помощью утвердительных конструкций: («жил», «был»): Суьлейман пайгъамбардин заманада Зал лугьудай са итим хьана («Рустам Зал»). - 'Когда-то давно, во времена Сулеймана, жил один мужчина по имени Зал' [5]. Поскольку время действия в сказке имеет неопределенный характер, подобные зачины ориентированы на то, чтобы убедить читателя в подлинности описываемых событий.
ФС в лезгинских и украинских волшебных сказках обязательно сопровождаются констатацией факта наличия или отсутствия у героев чего-либо. При этом следует отметить, что в формулах «наличия» чаще всего фигурирует объект «дети». Данный факт непосредственно связан с ценностными приоритетами обоих этносов: и для лезгин, и для украинцев дети - главное условие семейного благополучия и счастливой жизни. В формулах наличия детей, как правило, акцентируется внимание на их количестве, которое выбирается не случайно. Чаще всего используются числа «один», «два», «три», «семь», тесно связанные с архаичными народными верованиями и имеющие глубокий символический смысл.
208
_Ветрова Э. С._
В лезгинских сказках преобладает сакральная цифра «семь» (символ духовности и мудрости), которая была неотъемлемой частью древней тюркской мифологии, и в ходе сложного исторического процесса вошла в традиционные обряды и ритуалы дагестанских народов: Хьана кьван, хьанач кьван са пачагъ, и пачагъдизни са пабни ирид хва аваз хьана («Ирид стха»). - 'То ли жили, то ли не жили падишах и его жена, и было у них семь сыновей' («Семь братьев») [5].
В украинских сказках чаще используется число «три» (символ полноты и завершенности в мифологии): герои, как правило, имеют троих сыновей: Де-не-десь, у якгмсь царствг, жив соб1 цар та цариця, а в них - три сини, як соколи («Царiвна-жаба»), реже - троих дочерей: <...> Тод1 був на св1т1 б1дний чолов1к, що мав три доньки - Мартку, Ганнусю 7 Василинку («Чарiвне горнятко») [4].
В сказках героического содержания нередко фигурирует число «один» (лезг. са, укр. один) - символ начала, единого, неделимого, уникального: лезг. Хьана кьван, хьанач кьван са къари: къаридизни хьана са хва («Ирид юк1 алай пагьливан Магьамад») [5]; укр. Жив соб1 б1дний чолов1к. Мав одного сина - статечного й роб1тного хлопця («Гайгай»).
В украинских «формулах наличия» специфические функции выполняет число «два», которое служит основой контраста, подчеркивая качественную оппозицию героев, что является отголоском дихотомического восприятия мира: Було собг два брати - один багатий, а другий убогий («Два брати»); Давним-давно жили соб1 два брати. Одному бог дав семеро д1тей, а в другого не було й одног («Казка про чарiвну пташку») [4].
В лезгинских сказках, как правило, акцентируется внимание на наличии сыновей, что соответствует канонам традиционного патриархального общества.
Украинские формулы наличия детей нередко содержат элементы, обозначающие неопределенное множество. Это в первую очередь лексемы с числовым значением багато, купа, повно, а также синтаксические конструкции, построенные на гиперболе, сравнении и градации: <...> жив-був один чоловт, який мав стшьки д1точок, як на решет1 дгрочок, 7 ще одним быьше. Дти таю, мби хто з лантуха картопл1 насипав: мал1, бтьш1, ще бтьш1 («Залiзноноса баба») [4]. В лезгинских сказках формулы со значением неопределенного множества не зафиксированы.
В «формулах отсутствия» главным объектом в обеих лингвокультурах является материальный достаток (герои обычно очень бедны, но в конце сказки обязательно добиваются успеха). Это объясняется тем, что народные симпатии - на стороне простого человека, который хоть и беден, но наделен высокими моральными качествами, поэтому и получает в конце заслуженное вознаграждение: лезг. Хьана кьван, хьанач кьван са заманада Къагьриман лугьудай са кесибдин гада («Кесибдин хва Къагьриман»). - 'То ли жил, то ли не жил когда-то давно бедный юноша по имени Кагриман' [5]; укр. Жив соб1 б1дний чолов1к («Гайгай») [4].
В большинстве украинских волшебных сказок в состав «формулы отсутствия» входит объект «дети»: Жили соб1 д1д та баба. Вже й стар1 стали, а д1тей нема («Телесик») [4]. Для лезгинских сказок такой тип формул не характерен. Исключение составляют богатырские сказки (например, «Пад яру ич» [5]). Данный факт можно объяснить устоями традиционного патриархального общества, в котором с древних
209
времен сохраняется установка на многодетность, прочно закрепившаяся в обычаях дагестанских народов; отсутствие детей в семье - большая редкость.
Таким образом, ФС в лезгинских и украинских сказках обладают большим аксиологическим потенциалом, поскольку отражают ценностные приоритеты лезгин и украинцев, их представления о гармонии и совершенстве окружающего мира.
Семантический блок «время действия» является обязательным элементом сказочного зачина. Следует отметить, что сказочное время циклично и замкнуто -события волшебной сказки исключены из реальности и имеют вневременной неопределенный характер. Реализации данной установки способствуют специальные хронологические формулы (ХФ). Время повествования в лезгинских и украинских волшебных сказках вербализуется по-разному: с помощью лексических, лексико-синтаксических и грамматических средств. Лексические и лексико-синтаксические маркеры могут отсутствовать, тогда как грамматические показатели времени являются обязательными и маркируются в рамках формулы существования героев.
В лезгинских волшебных сказках время маркируется преимущественно грамматически - его показателем является форма прошедшего времени глагола, входящего в состав формулы существования. Лексические маркеры встречаются достаточно редко. Их функцию выполняют наречия, а также предложно-падежные словосочетания со значением неопределенности: са заманда 'когда-то, в какое-то время', дегь заманада 'в древнюю эпоху, в древние времена', куьгьне заманда 'в старину', лап къадим заманайра 'в древние времена, издревле': ... Гзаф вахтар вилик лап дегь заманада хьана кьван, хьанач кьван са жегьил итимни са жегьил дишегьли. - 'Много времени назад, в древности, были или не были один молодой мужчина и одна молодая женщина' [5]. В героических сказках время повествования иногда конкретизируется: Суьлейман пайгъамбардин заманада Зал лугьудай са итим хьана. («Рустам Зал») - 'Во времена пророка Сулеймана жил один мужчина по имени Зал...' [5].
В украинских сказках лексическими репрезентантами времени являются временные наречия с семантикой неопределенной длительности: колись, колись-то, тод1, давним-давно, давно-предавно, дуже давно и др.: Колись дуже давно жили соб1 б1дт чолов1к та ж1нка <...> («Ох!») [4]. К лексико-синтаксическим маркерам относятся предложнопадежные субстантивные формы типа: колись у старовину, у далеку давнину, ще за старих чаав, одного разу, не за нашог пам'ят1, а также предикативные конструкции, которые, несмотря на неопределенность семантики, условно конкретизируют временной план высказывания, указывая то, что события происходили очень давно (давнопрошедшее время): Давно те дгялось. Жив у нашому сел1 звичайний соб1 чолов1чок. («Давня казка»); Давно, Бог його знае й коли, жив на св1т1 богатир Василь Всесильний, 7 була в нього сестра («Василь Всесильний») [4].
Временные маркеры могут нанизываться друг на друга по принципу градации -от менее определенного к более определенному, образуя сложную речевую конструкцию, например: Колись-то давно, не за нашог пам 'ят1, - мабуть, ще й батьюв / д1д1в наших не було на св1т1, жив соб1 убогий чолов1к з ж1нкою <... > («Ох!») [4]. В данном примере неопределенность повествования усиливается с помощью вводного слова мабуть, указывающего на то, что сказитель сомневается в
210
_Ветрова Э. С._
достоверности описываемых событий. Еще большей степенью недостоверности характеризуются шуточные фразы: За царя Панька (Гороха, Хмеля) [13], комизм которых основан на принципе обманутого ожидания (высокое социальное положение - царь и не соответствующее ему имя): Колись давно, ще за царя Гороха, жив соб1.... Иногда подобные фразеологические обороты трансформируются в более сложные ритмизованные речевые образования юмористического характера, главная цель которых - заинтересовать читателя, создать непринужденную атмосферу, благоприятную для восприятия сказки: За царя Панька, як була земля тонка; За царя Гороха, як людей було трохи; за царя Хмеля, як було людей жменя [13] и др.
Часто в состав украинских ХФ вводятся элементы абсурда, характерные для небылицы: Це було давно-предавно, коли кури несли телят, а в1вц - писанки, файнш!, тж у Косов1 («Чарiвне горнятко») [4]. Семантика подобных фраз основана на умышленном искажении действительности (объекты поменялись местами и выполняют несвойственные им функции), что подчеркивает ирреальность описываемого события, его несоответствие обычному порядку вещей: Ще в т7 часи, коли на верб1 родилися груш1, десь у свт жив... («Чому кшь !сть постшно?») [4]. В лезгинских волшебных сказках такие приемы не используются.
К факультативным в обеих лингвокультурах относится семантический блок «место повествования», который реализуется с помощью топографических формул (ТФ). Сказочное пространство, как и время, не имеет четких границ, поэтому в состав ТФ обязательно вводится элемент неопределенности. Следует отметить, что в зачинах лезгинских волшебных сказок ТФ, встречаются достаточно редко. Это, как правило однотипные лаконичные высказывания, состоящие из двух-трех элементов с неопределенным значением: са гьи вилаятда 'в одной какой-то стране', гьина ят1ани сана 'где-то': Са гьи вилаятдаят1ани къадим заманада Шагьугъли шагъ Абас лугьудай пачагь авай («Далалубегьли»). - 'В одной какой-то стране, в древние времена жил царь по имени Абас' [5].
В украинских сказках ТФ отличаются большой вариативностью. Языковыми маркерами места действия выступают различные наречия и субстантивные словосочетания с семантикой неопределенности: десь, де-не-десь, в далеких краях, за горами, за л1сами, не знати в якгй держав1, у тридев 'ятому (далекому, невеличкому, якгмсь, якомусь, якомусь-то) царствг, у тридесятому державств1, далекому господарств1 и др.: В тридев'ятому царствг, в тридесятому державств1 жив-був цар / було у нього три доньки («Царiвна»); Десь у якомусь-то царствг, в якомусь государств7 був жив соб1 старий чолов1к та ж1нка. I зроду в них не було д1тей («Чорт-змш i запродаш дгги») [4].
Иногда ТФ усложняются путем амплификации - сочетания двух и более речевых конструкций, которые обозначают несколько направлений локализации сказочного пространства и указывают на разную степень удаленности действия: Десь за темними лгсами, за глибокими морями, вгд нас на сгмдесят с\м держав, а ще дал7 -на десять горобиних кроюв 7 на двадцять блошиних скоюв жив-був один чолов1к <... > («Залiзноноса баба») [4]. Неопределенность сказочного пространства подчеркивается имплицитно - с помощью различных стилистических приемов (градации, метафоры, гиперболы, литоты).
211
Финальные речевые формулы (ФРФ) - устойчивые элементы, завершающие сказочное повествование. Вместе с ИРФ они образуют обрамление сказки.
В украинских волшебных сказках ФРФ достаточно разнообразны и имеют множество вариантов. В структуру таких конструкций входят следующие элементы:
1. Формулы дальнейшего бытия героев, которые по своей структуре и содержанию коррелируют с инициальными формулами: I стали вони жити-поживати, добра наживати та хату свою в1дбудовувати («Казка про морського царя»): А 1ван - мужичий син одружився з д1вчиною-красунею, та й зажили щасливо («1ван - мужичий син») [4] и др. Подобные конструкции сигнализируют про выход из волшебного мира и возвращение к реальности. Поскольку большинство украинских сказок заканчивается весгллям ('свадьбой'), то именно эту лексему в ее различных контекстах можно считать основным языковым маркером сказочной концовки.
2. Формулы, указывающие на непосредственное участие рассказчика в сказочных событиях: От гх швидко й пов1нчали, такий бенкет задали, що аж до неба дим тшов! («Летючий корабель») [4].
3. Формулы, указывающие на присутствие рассказчика на свадебном банкете: А дал1 <...> таке весыля справляли, що увесь мир скликали! I я там був, мед-вино пив; хоч врот1 не було, а по бород1 текло - тим вона в мене й побмла («Ох!) [4].
3. Формулы, указывающие на перемещение сказочника от места действия к слушателям: Там я сгв на весло - г сюди мене принесло («Брати-близнюки 1ван i Йосиф») [4].
4. Формулы, сигнализирующие о конце повествования: А так при сгм словг ви жив1ть здоров1, а казц ктець («Брати-близнюки 1ван i Йосиф»); Лет1в через висом гори арий горобець, а цй казцг - ктець («Яка любов найлшша) [4].
5. Формулы вознаграждения сказочнику - похвала, разные угощения - мед, пиво, вино, сладости и др.: От вам 7 казочка, а мет - бублиюв в'язочка («Телесик») [4].
Перечисленные выше формулы чрезвычайно пластичны, склонны к различным семантическим трансформациям, вследствие чего имеют множество вариантов. Часто в состав украинских ФРФ входят юмористические элементы, рифмованные присказки, которые, с одной стороны, подчеркивают недостоверность описываемых событий, с другой - отражают национальные особенности характера.
В лезгинских волшебных сказках ФРФ более устойчивы и менее вариативны. Их структуру образуют следующие элементы:
1. Формулы дальнейшего бытия героев: Эхир keсиб Къагьриман бахтлу хьана. Ватандиз хтана Ывал-югъ хьана. - 'Наконец бедный Кагриман стал счастливым. Вернулся на родину и обзавелся домом и семьей' («Нехирбандин хва») [5].
2. Формулы, указывающие на перемещение сказочника от места действия к слушателям: Абур гьана амаз, чун иниз хтана. Квезни за и маххкана ('Их там оставив, мы вернулись сюда, и вам эту сказку принесли') («Пуд хва»); Абур гьана амаз, зун иниз хтана, за квез и махни хкана 'Оставив их там, я сюда пришел и сказку вам принес' («Гьуьлуьн руш») [5].
3. Формулы, описывающие свадьбу героев (основаны на гиперболе): Ирид юкъузни, ирид йифиз далдам гатана, мехъерна, пачагьдин хци и руш вичиз пабвиле кьачуна. - 'Семь дней и семь ночей под бой барабанов гуляла свадьба - сын царя
212
_Ветрова Э. С._
женился на девушке' («Нехирбандин хва»); Мехъер гзаф шaддakaз кьиле фена. Зуьрнеяр, далдамар ягъизвай. Гьар вуж атайт1ани, тухдаказ ва кефлудаказ хъфизвай. Исятдани абур нез-хъваз кефина авалда 'Свадьба прошла очень весело: играли зурны, били барабаны. Кто бы не пришел, уходил сытый и довольный. И сейчас там пьют-едят, гуляют и веселятся' («Гьуьлуьн шив») [5].
4. Формулы, указывающие на присутствие рассказчика на свадебном пиру: Абурун мехъерикзунни квай. Т1уьна-хъвана, куь паярни гваз хтана 'И я на той свадьбе был, ел-пил и вашу долю вам принес' («Нехирбандин хва») [5].
5. Формулы-пожелания счастья героям, слушателям и самому себе: Абур бахтлу хьурай, зунни, захъ яб акалай куьнни ('Пусть будут они счастливы, и я, и слушавшие меня вы') («Пад яру ич») [5]. В украинских сказках такие формулы отсутствуют.
Как и в украинских сказках, ключевое место в лезгинских ФРФ занимает лексема мехъер 'свадьба', что подчеркивает важную роль свадебных традиций в обеих лингвокультурах.
ВЫВОДЫ
Результаты проведенного исследования позволяют сделать следующие выводы:
1. ТРФ в лезгинских и украинских волшебных сказках имеют идентичную структуру, состоящую из схожих по семантике элементов. Национальная специфика сказочных формул определяется тем, как конкретизируются и сочетаются соответствующие элементы в рамках общепринятой схемы.
2. В обеих лингвокультурах инициальные и финальные речевые формулы характеризуются устойчивостью и стереотипностью, в то же время они пластичны и склонны к вариативности. Принципы варьирования основываются на синонимии входящих в состав формулы элементов, их амплификации и редукции. Степень вариативности украинских ТРФ намного выше по сравнению с аналогичными лезгинскими ТРФ, которые имеют ограниченное количество вариантов.
3. Характерная особенность украинских ТРФ - юмористический характер, восприимчивость к рифме, использование различных стилистических приемов: градаций, литот, метафор, оксюморонов, элементов экспрессии и абсурда, что сближает их с прибаутками и небылицами; лезгинские ТРФ характеризуются большей устойчивостью и лаконичностью, более эпичным (спокойным, серьезным) тоном повествования, что является отражением национального характера.
4. В обеих лингвокультурах ТРФ содержат элемент недостоверности, который является типичным маркером сказочного повествования. При этом установлено, что в лезгинских волшебных сказках данный элемент выражается, как правило, эксплицитно, тогда в украинских сказках - иносказательно, с помощью метафор, гипербол, эпитетов и других стилистических приемов.
5. В семантике лезгинских и украинских ТРФ заложена важная аксиологическая информация, что позволяет рассматривать их как действенный механизм маркирования и «консервации» этнокультурных смыслов.
Перспективы дальнейшего исследования данной проблемы заключаются в изучении других видов традиционных речевых формул (в частности, медиальных) в сказках на материале различных языков, в том числе и в сопоставительном аспекте.
213
Список литературы
1. Гасанова Д. С. Лингвокультурологические и структурно-семантические особенности языка сказки: на материале лезгинского, русского и английского языков: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук: 10.02.20. - Махачкала, 2013. - 25 с.
2. Герасимова Н. М. Пространственно-временные формулы русской волшебной сказки // Прагматика текста. Фольклор. Литература. Культура. - СПб., 2012. - С. 173-180.
3. Герасимова Н. М. Формулы русской волшебной сказки (к проблеме стереотипности и вариативности традиционной культуры) // Прагматика текста. Фольклор. Литература. Культура. -СПб., 2012. - С. 5-18.
4. З живого джерела: Украшсьш народш казки в записах, переказах та публжащях укранських письменнишв / Упоряд., лггер, обробка, вступ, ст. та примгг. Л. Дунаевсько!.
- К.: Радянська школа, 1990. - 512 с.
5. ЛезгиХалкъдин махар / сост. Г. Г. Гашаров, А. М. Ганиева. - Махачкала, 1989. - 160 с.
6. Мальцева Т. И. Разнообразие формул волшебной сказки как результат их варьирования // Мир науки, культуры, образования. - 2020. - № 5 (84). - С. 302-303.
7. Общая и русская лингвоаксиология: Коллективная монография / отв. ред. М. С. Милованова. - М. - Ярославль: Издательство «Канцлер», 2022. - 390 с.
8. Островская К. З. Инициальные и финальные формулы как средство репрезентации фантастического хронотопа: на материале русских, немецких и английских народных волшебных сказок // Мир науки, культуры, образования. - 2019. -№ 6 (79). - С. 670-672.
9. Петрова Е. Е. Структурно-семантические и прагматические особенности формульных композиционных средств (на материале британских и русских народных сказок) // Международный научно-исследовательский журнал. - 2015. - №1 (32). - Режим доступа: https://cyberleninkaWartide/n/stmktamo-semanticheskie-i-pragmaticheskie-osobennosti-formulnyh-kompozitsionnyh-sredstv-na-materiale-britanskih-i-russkih-narodnyh_ - (Дата обращения: 02.08.2024).
10. Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. - М.: Лабиринт, 2001. - 192 с.
11. РошиянуН. Традиционные формулы сказки. - М.: Наука, 1974. - 216 с.
12. Серебренникова Е. Ф. Аспекты аксиологического лингвистического анализа // Лингвистика и аксиология: этносемиометрия ценностных смыслов: коллективная монография. - М.: Тезаурус, 2011. - С. 7-26.
13. Ужченко В. Д., Ужченко Д. В. Фразеолопчний словник украшсько! мови. - К.: Освгга, 1998.
- 224 с.
14. Чистов К. В. Фольклор. Текст. Традиция: сб. ст. - М.: ОГИ, 2005. - 272 с.
References
1. Gasanova D. S. Lingvokul'turologicheskie i strukturno-semanticheskie osobennosti yazyka skazki: na materiale lezginskogo, russkogo i angliiskogo yazykov: Avtoref. diss. ... kand. filol. nauk [Linguistic and cultural, structural and semantic features of the fairy tale language: based on the material of the Lezgian, Russian and English languages. Abstract of thesis]. Makhachkala, 2013. 25 р.
2. Gerasimova N. M. Prostranstvenno-vremennye formuly russkoi volshebnoi skazki [The spatial-temporal formulas of the Russian fairy tale]. Pragmatika teksta. Fol'klor. Literatura. Kul'tura. St. Petersburg, 2012, pp. 173-180.
3. Gerasimova N. M. Formuly russkoj volshebnoj skazki (kprobleme stereotipnosti i variativnosti tradicionnoj kul'tury) [Formulas of the Russian fairy tale (on the problem of stereotyping and variability of traditional culture)]. Pragmatika teksta. Fol'klor. Literatura. Kul'tura. St. Petersburg, 2012, pp. 5-18.
4. Z zhivogo dzherela: Ukrains'ki narodni kazki v zapisah, perekazah ta publikacijah ukrainskih pis'mennikiv. [From a living source: Ukrainian falk tales in recordings, retellings and publications of Ukrainian writers]. Kiev, Radyans'ka shkola Publ., 1990. 512 p.
214
_Ветрова Э. С._
5. Lezgi Halk'din mahar [Lezginskie narodnye skazki]. Ed. by G. G. Gasharov, A. M. Ganieva. Mahachkala, 1989. 160 p.
6. Mal'ceva T. I. Raznoobrazie formul volshebnoj skazki kak rezul'tat ih var'irovanija [The variety of fairy tale formulas as a result of their variation]. Mir nauki, kul'tury, obrazovanija, 2020, no. 5 (84), pp. 302-303.
7. Obshhaja i russkaja lingvoaksiologija [General and Russian Linguoaxiology]. Ed. by M. S. Milovanova. Moscow. Jaroslavl': Kancler Publ., 2022. 390 p.
8. Ostrovskaja K. Z. Inicial'nye i fmal'nye formuly kak sredstvo reprezentacii fantasticheskogo hronotopa: na materiale russkih, nemeckih i anglijskih narodnyh volshebnyh skazok [Initial and final formulas as a means of representing a fantastic chronotope: based on the material of Russian, German and English folk fairy tales]. Mir nauki, kul'tury, obrazovanija, 2019, no. 6 (79), pp. 670-672.
9. Petrova E. E. Strukturno-semanticheskie i pragmaticheskie osobennosti formul'nyh kompozicionnyh sredstv (na materiale britanskih i russkih narodnyh skazok) [Structural, semantic and pragmatic features of formulaic compositional means (based on the material of British and Russian folk tales)]. Mezhdunarodnyj nauchno-issledovatel'skij zhurnal, 2015, no. 1 (32). Available from: https://cyberleninka.ru/article/n7 strukturno-semanticheskie-i-pragmaticheskie-osobennosti-formulnyh-kompozitsionnyh-sredstv-na-materiale-britanskih-i-russkih-narodnyh (accessed 2 August 2024).
10. Propp V. Ja. Morfologija volshebnoj skazki [The morphology of a fairy tale]. Moscow, Labirint Publ., 2001. 192 p.
11. Roshijanu N. Tradicionnye formuly skazki [Traditional fairy tale formulas]. Moscow, Nauka Publ., 1974. 216 p.
12. Serebrennikova E. F. Aspekty aksiologicheskogo lingvisticheskogo analiza [Aspects of axiological linguistic analysis]. Lingvistika i aksiologija: jetnosemiometrija cennostnyh smyslov. Moscow, Tezaurus Publ., 2011. pp. 7-26.
13. Uzhchenko V. D., Uzhchenko D. V. Frazeologichnii slovnik ukrains'koi movi [Phraseological dictionary of the Ukrainian language]. Kiev, Osvita Publ., 1998.
14. Chistov K. V. Fol'klor. Tekst. Tradicija [Folklore. Text. Tradition]. Moscow, 2005. 272 p.
THE AXIOLOGICAL CONTENT OF THE INITIAL AND FINAL TRADITIONAL SPEECH FORMULAS IN LEZGIAN AND UKRAINIAN FAIRY TALES
Vetrova E. S.
The article deals with the study of initial and final speech formulas in Lezgian and Ukrainian fairy tales. The structure and semantic features of these speech constructions in the fairy tale narrative are analyzed. Special attention is paid to the description of their axiological content. The analysis results show that the initial and final formulas in Lezgian and Ukrainian fairy tales have a similar structure consisting of several semantic blocks, with each block having a specific linguistic content provided by the national tradition. It shows that the analyzed speech formulas are prone to variability, which is usually provided by the synonymy of the elements contained in them, as well as the ways of their compatibility. Initial and final formulas in fairy tales can be subject to the amplification, i.e. complications, such as wide use of synonymous constructions of the same type, and reduction (reduction of the share of information). At the end of the study, the author concludes that the initial and final speech formulas of fairy tales are universal. At the same time, there is a distinct national specificity in their structure, semantics and functional features, allowing us to consider them as an effective mechanism for marking and preservation of ethnocultural meanings. Keywords: fairy tales, axiological model, traditional speech formulas, initial formulas, final formulas, Lezgian linguoculture, Ukrainian linguoculture.
215
